Крик (СИ)

24

Я открыл глаза. Где я? Определённо не умер. Надо мной моргнула лампа и меня прошиб холодный пол. Неужели? Это был лишь сон, а я всё ещё в разрушенном подвале Лагеря? Воздух вдруг стал плотным, он ни в какую не хотел вдыхаться. Нет! Не может быть! Мне не могло это приснится! Я дернулся и повернул голову, по телу разлилась нега. Всё хорошо. Рядом мерно попискивал аппарат, который я от страха даже не услышал, а около кровати, на неудобном стуле скрючилась Ася. Ася — нежность только от того, что я в уме произнёс её имя заполнила меня. Ася. Асенька. Какое же это счастье что она рядом. Я зажмурился, а когда открыл глаза девушка уже выпрямившись нервно вглядывалась в моё лицо.

— Привет, — я не узнал свой голос, он был слабый, какой-то ломкий.

— Герман! Господи! — из её глаз хлынули слёзы, она подскочила к кровати, размазывая их по лицу, — пришел в себя! Я тебя убью! — тут же перешла в наступление девушка, — Как ты мог! — в плечо прилетел не сильный удар, — зачем? — произнесла шепотом и стала оседать.

Ёлки! Что же делать? В стремлении помочь я дернул с груди датчики, а из руки капельницу, от чего аппарат противно заверещал. Сесть удалось не с первого раза, а уж сползти с кровати… в общем я был пойман подошедшей медсестрой и водружен на место, сил то у меня было как у новорожденного котенка. Асе под нос девушка сунула вонючую ватку, от чего та дернулась и открыла глава.

— Я говорила надо нормально спать и есть, а то окажитесь на соседней койке, — причитала медсестра, помогая ей подняться, — вот, он пришел в себя, а сейчас немедленно домой, спать! А вы ещё возьметесь капельницы драть, привяжу!

Асю выпроводили, а я всю ночь пролежал без сна. Мне поставили капельницу. Зашел, ставший уже привычным, доктор. Сказал, что я родился в рубашке, с серебряной ложкой во рту и обвешанный амулетами, получить пулю в одно и то же место дважды и оба раза выжить это талант. Но добавил, что мне ещё несколько дней полагается постельный режим, потому что швы на животе не зажили.

— На животе? — удивился я, — мне же попали в спину.

— Я слышал, что в пылу битвы и не такое не замечают, да тебе же ножом резанули.

— Когда?

— Ну это ж тебе лучше знать, крови потерял, море. Ели откачали.

Я пытался вспомнить бой. Да что-то кажется было, я как раз отвлёкся проверить как там Ася, живот прорезала боль, но я не стал отвлекаться, я вломил нападавшему рукояткой своего тесака в висок и собственно говоря наши с ним беседы закончились. Вспомнил как пекло, когда повисал на дереве, чтобы с размаху вдарить второму. Но это были мелочи, душу снедало беспокойство, что надо бежать к Асе, что сейчас случится что-то очень плохое, что-то, чего я себе никогда не прощу.

На утро пришла Ася. Выглядела она намного лучше, чем вчера, но главное, что она успокоилось, черты лица были не столь заострившимися:

— Как дела? — наиграно весело поинтересовалась она.

— Жив пока, — хмыкнул в ответ, — только решил избавится от кучи геморроя, так нет, откачали.

— То есть твоему «не дождетесь» верить не надо было.

Я лишь улыбнулся.

— Мы выиграли бой, — тихо сказала она.

— Как Ли? — что-то я начал испытывать к нему уважение и симпатию, зря, наверное.

— Нормально, он помог тебя донести обратно к колонне. Я… я слишком испугалась…всё было как тогда, — она тихо всхлипнула отвернулась и заметалась по палате.

— Меня парализовала эта ситуация, непростительно, но вот так, — она взяла себя в руки. Да уж человек, который держит на плечах весь мир. Так захотелось снять это всё, захотелось чтобы она просто и счастливо улыбалась.

— Почему ты не отдашь управление всем этим Ли? Я понимаю, когда на было Хоуп. Но сейчас?

Девушка пожевала губы и уставилась на меня.

— Потому что, когда нас осталось двадцать человек, только я одна нашла в себе силы не прятаться и дрожать, а начать всё с начала, и я добилась того, чего не смог сделать никто. Я придумывала, планировала и подталкивала их. Да конечно, — она всплеснула руками, — без того же Ли многое бы не получилось, я не знаю стратегий, да и вообще много не знаю…

— Тогда им нужен был человек, который пойдёт вперёд, сейчас вы уже не сами идёте, вы разогнали паровоз, который уже не остановится.

— Я в этом не настолько уверена. Когда появится тот, кто возьмёт из моих рук правило, я уйду. Пока желающих не вижу.

Желающие есть милая, и не потому что очень хочется быть первым, а просто потому что не хочется, чтобы ты видела кровь и грязь, потому что хочется, чтобы ты сняла с себя весь этот груз ответственности, хочется, чтобы ты банально расслабилась. Этого я не стал говорить, пока. Она ещё не готова слышать о том, чтобы я рисковал своей жизнью, для начала надо встать с койки. Губы сами растянулись в довольной улыбке.

— Чему это ты радуешься?

— Блин я живой, чтобы мне и не порадоваться? — я категорически не знал, как себя с ней вести. Осознание того что все они были правы и это моя женщина и я не смогу быть с другой, говорило мне что оставить всё как было я не захочу, но и кардинально я всё менять был не готов. Мне самому нужно было время. Привыкнуть и принять её такой какой она стала сейчас. Всё же из того что я вспомнил Ася представала перед моим внутренним взором кисейной барышней, коей она не являлась.

— Ладно я, пожалуй, пойду, — стушевалась она, — мы вечером с Хоуп придём.

Теперь началось всё с точностью до наоборот, теперь Ася ко мне приходила, но говорить ей было трудно, не было у девушки той лёгкости с которой я её развлекал. Она боялась сделать что-то не так, чтобы не обидеть меня. Теперь это увеличилось в разы, а от этого страдало общение. Я старался расспрашивать её о делах в городе, о поведение Общества, о том, что происходит на границах, о дальнейших планах. Слова приходилось тянуть чуть ли не клещами.

Как-то вечером я лежал на койке и с огромным интересом изучал потолок, я может изучил бы что-нибудь другой, но альтернатива была не богата. Доктор обещал меня выписать через пару дней, а ещё через неделю я буду на сто процентов в строю. Я недоверчиво потянул носом воздух, что-то показалось странным. С начала появился запах, а потом она. Ася робко держала в руках корзинку, накрытую салфеткой.

Молнией голову пронзила боль, заставляя зажмурится и сжаться. Перед глазами возникло ещё одно воспоминание: я лежу на кровати дома крепко зажмурившись, сквозь сизое облачное небо пробивался один хитрый лучик. Я давно уже в том возрасте, когда ждёшь свой день рождение, но те несколько секунд, когда ты проснулся, но ещё не открыл глаза приносили детское ожидание какого-то чуда в этот день. Когда была жива мама, она всегда старалась сделать этот день праздничным, даже когда я лежал после возвращения с войны, она дарила какой-нибудь не хитрый подарок и готовила что-нибудь вкусненькое, превращая обычный день в праздник. С тех пор как она умерла, я возненавидел эти несколько секунд перед пробуждением, они больно царапали душу не сбывшимися мечта. Вот и сегодня, стоя утром перед зеркалом я сказал сам себе:

— Это обычный день Герман, такой же, как и другие.

Каково же было моё удивление, когда придя домой, стоило мне открыть дверь я почувствовал сладковатый запах выпечки. С тех пор как Ася поселилась со мной она никогда не пекла. Я задохнулся от счастья, и глупая улыбка осветила моё вечное хмурое лицо. Она узнала! Этот день никогда никого не интересовал, кроме нас с матерью и сейчас ещё один дорогой мне человек захотел тоже отпраздновать тот день, когда я появился на свет. С трудом нацепив привычную скептическую маску я дошел до кухни. В небольшой, освещенной мягким желтым светом комнате у стола хлопотала Ася. Сразу было понятно, что у девушки замечательное настроение, она беззвучно открывала рот, напевала одной ей слышную песню и пристукивая в такт ногой. Я невольно залюбовался ею, её плавными движениями, улыбкой, сноровистыми руками. Как хорошо.

Девушка повернувшись случайно заметила меня и замерла, подняв расширившиеся от страха глаза и став похожа на напуганного зайчонка. «Да-да Герман! — сказал внутренний голос, — Она тебя боится, и всегда боялась. Ты бирюк запугал девушку!»

— Бурная деятельность, — протянул я, и постарался улыбнутся, не видел себя, но ощущал, что получилось погано. Она засуетилась, ища блокнот.

— Мне захотелось испечь пирогов, — написала она испачканными в муке руками и стараясь не замарать ни ручку, ни блокнот, — ты не против?

— Как я могу быть против пирогов? — в этот раз вроде бы подучилось лучше, — как я понимаю, моя помощь не нужна. Тогда я, пожалуй, схожу за дровами. Во сколько ты планируешь закончить?

— Я думаю, ужин будет через час, если ты не против?

Я пробежался глазами по записке и пошел колоть дрова, которые уже несколько дней взывали к моей совести из поленницы. Несмотря на то, что девушка не выглядела радостной при виде меня, моё настроение не просто улучшилось, оно стало просто замечательным, я не заметил, как сам стал напевать какую-то песенку.

Когда я зашел в кухню, со двора, и с наслаждением втянул воздух, наполненный запахами свежей выпечки Ася выпрямившись сидела на краешке стула у стола, сложив руки будто примерная школьница.

— Какие ароматы! — и улыбнулся я. Она, зардевшись, не зная куда деть глаза указала на стул, приглашая ужинать. Не откладывая это дело, в животе призывно урчало, я, скинув куртку, быстро уселся за стол, потирая руки в предвкушении.

— Рассказывай, какие с чем, — глаза перескакивали с одной плетёной мисочки на другую, а рот заполнился слюной в предвкушении пира.

— Тут с картошкой, — написала она и указала на одну плетёную корзинку, стоявшую по правую руку, — а тут с капустой, — указала на левую корзиночку, — а тут с малиной — и Ася приподняла салфетку с третьей корзиночки.

— С малиной? Мои любимые! Откуда же ты её взяла?

— Я нашла в холодильнике полбанки варенья и смешала его с сушеными яблоками, — девушка вся сжалась, будто ожидая удара, а я в очередной раз обматерил себя всеми известными словами, что так старательно возводил стену и держал дистанцию между нами и теперь девочка меня до оторопи боится.

— Как ты здорово придумала! И не чувствуется, что там яблоки?

— По вкусу нет, — Ася робко улыбнулась, передавая мне записку.

Я ел словно прибыл из голодного края, всё было так вкусно, что под конец разболелся живот от обжорства, но я не мог отказать себе, так давно у меня не было праздника. Даже царившая за столом тишина впервые не тяготила, она была расслабленной, домашней.

— А как ты узнала? — спросил я, сидя откинувшись на стуле, когда мы были настолько сыты, что пирожки уже не лезли. Ася непонимающе посмотрела. Дурак, на придумывал себе чёрте что. Узнала, захотела обрадовать! Дебил, она хорошая, но чужая девочка и никогда не будет твоей, она не сможет полюбить тем более такого калеченного. Улыбка исчезла.

— Ты их испекла просто так? — я старался не показать, как в одно мгновение исчезло всё, что делало этот вечер замечательным превращая его в обычный ужин.

— Мне с утра показалось, что совершено необходимо сегодня напечь праздничных пирожков, правда, я не знаю, почему у меня возникло это желание.

Прочитав, я повертел листочек в руках, сказать или нет?

— И я не знаю почему у тебя родилось это желание. Но я рад, что так получилось. Я давно уже не отмечал свой день рождения. Здоровье не позволяло. Спасибо. Ты меня порадовала, — не глядя встал и вышел из кухни.

Зайдя в комнату, не включая свет, закрыл замок и плюхнулся на кровать. Небо расчистилось, и луна светила в комнату рисуя на стенах причудливые узоры ветвями стоящего рядом с домом дерева. Ну что я в самом деле? Зачем я себя так повёл? Хотелось увидеть в её глазах ответное чувство? А что я сделал чтобы его добиться? Да кто я такой чтобы она в один прекрасный день проснулась и полюбила меня? Взял и испортил девочке вечер. На душ скреблись кошки, но заставить себя выйти и извиниться не мог, слишком сильно было разочарование в своём глупом желании.

Она гремела посудой на кухне, а потом тихо постучалась в мою дверь. Я не был готов говорить. На пол скользнул белый листок, сложенный вдвое. Когда шаги девушки затихли, аккуратно подошел и поднял записку, поднёс её к окну:

«Мне очень жаль, что ты не сказал о дне рождения раньше. Я постаралась бы придумать что-то кроме пирогов. Но я очень рада, что мне пришла в голову эта идея. Мне очень ценен сегодняшний вечер, но, если бы я раньше знала о празднике, он был бы ещё больше дорог моему сердцу». Листок дрогнул в руках. Дурак! Ладонь непроизвольно сжалась в кулак сминая послание. Дебил! Уснуть я смог только под утро, а до этого изводил себя тем, как некрасиво я повел себя с ней.

Следующее утро ничем не отличалось от других. А хлопотала на кухне, пока я собирался на работу. Как извинится? Сказать, что она ни в чём не виновата, это у меня в голове бардак? Слова не шли. Мы в тишине позавтракали. Уже уходя я не смог ничего лучше придумать как коснутся её плеча и сказать:

— Спасибо, — после чего трусливо сбежал, уходя на работу.

Видение исчезло, оставив вкус малины на губах. Я медленно разжмурился, свет резал глаза, но постепенно становился привычным. Ася, забыв на полу корзинку суетилась у изголовья кровати, не зная, что предпринять, в палату быстрым шагом вошел врач. Осмотрев расспросил меня что произошло, уточнил характер боли и удостоверившись, что мне лучше ушел. Я лежал и смотрел на обеспокоенное лицо Аси, рассказать о том, что вместе с мигренью меня посещают воспоминания, я не сказал. Почему? Я и сам не был готов к откровениям моего подсознания. У меня была какая-то бессознательная любовь, но кинутся в неё как в омут, что-то не позволяло, может благоразумие, я не знаю этого человека и отношения с ней надо выстраивать, а не сначала что-то запутать чтобы потом долго распутывать. Мы судя по всему и так уже с лихвой наколбасили, тогда, в прошлой жизни. Теперь не хотелось о чём-то жалеть. То, что быть нам всю жизнь и всю жизнь мучать друг друга мерзкими характерами, оно ясно и не оспоримо, просто сделать это надо постепенно, привыкая, только в этом случае мы не сделаем друг другу больно, своим непониманием, своей жесткостью. Я осознавал, что у Аси панцирь покрепче моего. Я, вернувшись с войны, домой, был похож на ощетинившегося ежа, даже рядом с любимыми. Эта девочка не только видела войну, она теряла близких, пусть проведение ей вернуло нескольких из них, но это всё равно не способствует тому, чтобы она была белым и пушистым зайчиком.

Она села на край кровати:

— Ты меня напугал, — как-то отрешенно и устало сказала она.

— Извини, — помолчал, — а что у тебя в корзинке, красная шапочка, — ох, по лицу видно, что она не знает, что сказать, нервничает, мнёт руки.

— Да я тут это…так…ну вот — она бухнула корзинку, на тумбочку.

— Ася это пирожки?

— Угу, — её щёки залил румянец.

— Ты мне испекла пирожки?

— Ну ты ж болеешь, — как же ей сложно говорить со мной, после моего ранения, наши отношения откатились в самое начало, то, которое я не помню. Девушка не могла быть со мной откровенной, она смущалась и робела.

— С малиной? — в моём голосе зазвучало восхищение с предвкушением, я знал какие они вкусные, Асины пирожки с малиной.

— Ну ты же их любишь, — всё сейчас она начнёт ковырять ботинком плитку на полу.

— Можно? — протянул руку к корзине, но она стояла неудобно, для того чтобы мне взять лакомство.

— Конечно, — она опять заметалась, но пирожок мне в ладонь наконец-то сунула.

— М-м-м, — с удовольствием простонал я, — пища богов, — пирожки действительно были изумительные. Только откусив, я понял, как давно о них мечтал.

Девушка зарделась и потупила глаза.

И опять в тот вечер разговора не получилось, Ася краснела, бледнела, силком выталкивая из себя слова, когда я что-то спрашивал.