Мчась с автобуса к входной двери, я спотыкаюсь о свой развязанный шнурок. Я знаю, что бабушка ждёт меня внутри, но, надеюсь, что сегодня мама решит вернуться. Моя учительница в первом классе, миссис Фримен, сказала, что мой рисунок — самый красивый в нашем проекте ко Дню матери.
Уверена, что он понравится мамочке. Её не было дома почти неделю, но сегодня — тот самый вечер, когда она вернётся. Папа всегда заботился о том, чтобы устроить для неё идеальный праздник ко Дню матери. На секунду в моей голове проносятся воспоминания, как она кричит папе о том, как несчастлива — но едва ли это меня останавливает.
Открыв дверь, я кричу:
— Мамочка. Мамочка! Ты дома?
Обогнув стену и войдя на кухню, я вижу своего папу — он сидит, положив локти на стол, опустив на сложенные руки лицо. Возле него стоит огромная пустая бутылка. В комнате витает насыщенный запах посоле[1]. Моя abuela [2] замерла у печи, помешивая огромный дымящийся горшок.
— Mi niña [3].
Меня очень тронула её тёплая улыбка, от чего мой и без того идеальный день стал ещё лучше.
Сжимая в руках своё идеальное произведение искусства, я замираю, мгновенно осознавая — что-то не так. Бабушка всегда очень злится и краснеет, когда папа пьёт — но сейчас она улыбается.
— Папочка, — шепчу я.
Спустя пару долгих мгновений, мужчина поднимает на меня взгляд своих покрасневших глаз, и несколько слезинок скатываются вниз по его лицу. Он молчит. Слёзы льются из моих глаз оттого, что папочка такой грустный. Это причиняет мне боль.
— Сын, — abuela махнула в его сторону лопаткой.
— Лейла, — похлопывает он по своим коленям.
Бросаюсь к нему, опуская рисунок на столешницу, обнимая мужчину своими крошечными ручками за шею.
— Мамочка никогда не вернётся домой.
Спрятав лицо у него на шее, я всхлипываю. Папа поглаживает меня своей большой ладонью по спине.
— Мне так жаль, малышка. Abuela и я — мы всегда будем рядом. Всегда.
На полувсхлипе, подняв голову, смотрю на папу. Под одним его глазом всё ещё не зажил толстый порез, а под другим — синяк насыщенного сине-фиолетового оттенка. Скольжу своими маленькими пальцами по его сбитым костяшкам. Мой папа — боец. Он чемпион.
Развернувшись на его коленях, я начинаю рвать свой рисунок. Не останавливаюсь до тех пор, пока он весь не превращается в крошечные обрывки, а после — одной рукой сметаю остатки на пол. Спрыгнув с папиных колен, топчу их до тех пор, пока в моём маленьком теле не заканчивается энергия. А после — падаю на пол, точно на измятые кусочки.