Куда падает дождь

Глава восьмая

Лейси никогда не опаздывала. Ерунда. Сегодня она явно опаздывает. Может, все оттого, что она так же боится этого последнего свидания, как он мечтает о нем. Но можно ли ее винить за это, с внезапной болью подумал Миднайт. Может, он и встал на ноги, но разве его назовешь надежным мужиком, каким он некогда был? А ее всегда тянуло к героям и принцам – а не к каким-то недоумкам, разбивающимся в лепешку на машине.

Только спокойнее. Надо продержаться еще несколько часов.

Миднайт, стоя перед зеркалом, приглаживал влажной черной щеткой свои иссиня-черные волосы в ожидании Лейси. Он никак не мог привыкнуть к бледному, как призрак, незнакомцу с коротко подстриженными волосами – все, что осталось от его задорной петушиной прически и от самого задиристого Джонни Миднаита. И дело было не в потере веса или в шрамах на смуглом лбу и одного – более глубокого на правой щеке. И даже не в этом ежике волос. Его пугали более глубоко запрятанные раны, от которых он может никогда больше не оправиться, если Лейси снова упорхнет из его жизни.

В коридоре раздались неуверенные шаги. Джонни впился глазами в дверь.

Сквозь щель просунулись крошечные беленькие пальчики – гораздо ниже того уровня, на котором могла быть рука Лейси. Темное лицо Миднаита расплылось в доброй улыбке. Отложив в сторону щетку, он присел на корточки. В комнату смущенно вошла его восьмилетняя соседка, прижимая к груди носки, кроссовки и большущего мишку. Увидев Джонни, она, забыв о смущении, бросилась ему в объятия.

Коротко остриженные кудряшки Амелии были чуть длиннее его волос – несчастный случай с выстрелом, после которого половину ее лица парализовало, произошел за несколько месяцев до его катастрофы.

Девчушка протянула свои носочки молча и с улыбкой – это был их любимый ритуал, повторяющийся каждое утро. Джонни аккуратно приподнял ее со всеми ее вещичками – носочками, кроссовками и игрушечным мишкой – и отнес к кровати.

Она стала приседать на одной ножке – ее новое достижение за неделю на сеансах физиотерапии.

– Ну, теперь-то ты наденешь носки сама, – напомнил ей Джонни об ожидающем ее задании.

Амелия с торжествующей улыбкой и с очаровательной неуклюжестью нагнулась и шлепнулась, пытаясь натянуть носочек на ножку.

– Я и кроссовки могу надеть. Смотрите, мистер Миднайт.

Джонни нагнулся к ней, глядя, как она воюет с обувью.

– Вот только со шнурками пока не справиться, – пожаловалась девочка.

– Скоро у тебя и с этим будет все в порядке, – подбодрил он ее, демонстрируя, как завязывать шнурки; он делал это очень медленно, этап за этапом и закончил все большими петельками.

Амелия схватила шнурки своими пальчиками и попыталась завязать их сама, но петельки не слушались ее и запутались в узел. Девочка пыталась повторить все с самого начала. Закусив губку, она старалась сосредоточиться, не отчаиваясь от своей неуклюжести.

– Вы видели, как получился узелок?

– Просто потрясающе!

– Вот с петельками плохо. Сделайте их еще разок, – приказала она.

Внимательно следя за его движениями, она нетерпеливо отвела его руки и стала делать петельку сама. На этот раз пусть не очень аккуратно, но завязала кроссовки, правда петли шнурков оказались столь большими и нелепыми, что тут же развязались.

Однако это не помешало их взаимному удовольствию: оба смотрели на запутавшиеся концы шнурков с восторгом.

Миднайт закинул свою черную голову и расхохотался. Амелия обхватила его ручонками за шею и поцеловала в щеку.

– Мне кажется, я вас очень люблю, мистер Миднайт, – прошептала она ему на ухо. И, покраснев от смущения, спрятала головку у него на груди.

Джонни был так тронут, что тоже вдруг залился румянцем.

– Когда я вырасту, у меня будет дружок, похожий на вас.

А я бы хотел, чтоб у меня была девчушка, похожая на тебя.

Шнурки на второй ножке Амелии Миднайту пришлось завязывать самому, потому что, как ни билась девочка, это ей не удавалось. Они только справились с Амелиным туалетом, как послышались стремительные легкие шаги Лейси. Амелия спрыгнула с кровати и спряталась за дверью, прижимая к груди медвежонка и с озорным видом хихикая.

Лейси разговаривала в коридоре, и Миднайт почувствовал, как теплеет в груди от ее голоса. Все медсестры и санитары души в Лейси не чаяли и с нетерпением ждали ее прихода – совсем как он. И уж никак не из-за того, что это знаменитая Лейси Дуглас, она нравилась им сама по себе.

– Как сегодня Джонни? – обращалась она к кому-то из медперсонала.

– Что-то грызет его, но сейчас к нему забежала Амелия, так что, думаю, все в порядке.

Ах, вон оно что. Что-то грызет его. Его уязвило это замечание. Значит, все за версту видят, что он чувствует.

Сделав безразличное лицо, Миднайт подошел к зеркалу и поправил черный кожаный пиджак. В этот момент Лейси приоткрыла дверь. Джонни надел на палец свое стэнфордское кольцо.

Уронив мишку, Амелия выскочила из засады, Лейси подпрыгнула от испуга и вскрикнула, выполнив правила игры, и вся троица покатилась со смеху.

– Ах ты негодница! – закричала Лейси, подхватив большущего медведя.

– Я первый раз завязала шнурки на кроссовках. Вот! Мистер Миднайт показал как. Он каждое утро показывает мне.

– Здорово, – улыбнулась Лейси.

– Ну, ладно, пойду, пожалуй, – заявила Амелия, подхватывая своего мишку. – А то мама должна прийти – с Эдит. – Амелия выбралась в коридор и уже оттуда крикнула Лейси: – А вы привели Джо?

Лейси оцепенела.

Миднайт отвернулся, почувствовав укол ревности при упоминании Джо.

– Нет… сегодня нет, – пробормотала Лейси.

– Вы познакомите нас когда-нибудь?

Лейси стояла бледная и растерянная.

– Может, как-нибудь удастся.

– Вы всегда так говорите.

Лейси прикрыла дверь. Ей было не по себе. Уж кому, как не ей, было знать, что ему до ее сына не было никакого дела.

От одной мысли, что у Лейси ребенок от Сэма, Миднайт пришел в бешенство. Он взял щетку и сделал вид, что занят своей прической. Но аромат роз неумолимо делал свое дело, и он постепенно оттаивал. Их взгляды встретились в зеркале. Щетка повисла в воздухе.

– Ты так мил с ней, – сказала она.

– Я люблю детей. – Джонни помолчал. – По большей части люблю. Она на меня действует благотворно. У нее были еще более тяжелые ранения, чем у меня, и малышке предсказывали самое мрачное будущее. Но она не сдается – даже если что-то ей не под силу. Доктор Лескуер говорит, что все это просто невероятно, она не может сказать, что будет через год, – может, Амелия полностью выздоровеет.

– Да, она прелесть, – согласилась Лейси. Ты тоже.

Сэм прикасался к ней, обладал ею. Целых десять лет. Он дал ей ребенка. У Миднайта сжались кулаки – от этих мыслей он просто сходил с ума. Но, глядя на нее в зеркало, он чувствовал, что желание быть с ней вытесняет ревность.

Сэм мертв.

А Миднайт жив. Пусть она не позволяет ему прикасаться к себе, смотреть-то она не запретит.

Прекрасная, чуть тронутая солнцем кожа, шелковистые волосы, фиалковые глазищи с длинными ресницами, дивные формы, подчеркиваемые мягким глянцевитым шелком. Он так и поедал ее глазами: каждое ее движение, мерцающая игра шелка – все манило его. От исходящего от нее благоухания у него кружилась голова. Верхняя пуговка на блузке, как всегда, не застегнута.

– Ты и сам неплохо выглядишь, – послышался ее мелодичный голос.

Джонни повернулся, чтобы посмотреть на саму обладательницу отражения. Лейси зарделась и опустила глаза, но Джонни успел уловить вспышку страсти в ее глазах, отчего его гордое, тоскующее сердце заколотилось.

– Если по правде, то ты просто великолепен, – запинаясь, продолжала она, отважившись, однако, поднять глаза.

Джонни сделал шаг в ее сторону, Лейсй снова опустила глаза, давая ему понять, что он не вправе сделать то, что хочет, то, что она позволяла Сэму, – прижать ее крепко к груди, и зарыться лицом в благоуханный шелк ее волос, и упиваться нежным теплом ее тела, тающего в его объятиях.

– Боюсь, ты преувеличиваешь, – сердито откликнулся он, бросил щетку и оценивающим взглядом посмотрел на свое отражение в зеркале. – А ведь было время, ты меня считала героем. Ты можешь в это поверить? – Губы его сжались. – Настоящим героем.

– Я уже давно перестала верить в героев. Потому что я не оправдал твоих надежд. Она молчала.

Он тоже.

– Джонни, ты правда здорово выглядишь. Зеркала отражают только поверхность.

– А что ты такое видишь под поверхностью? Лейси осмотрела его снизу доверху, остановив взгляд на его груди, не отдавая себе отчета, что от такого взгляда у него все внутри перевернулось. Она пыталась придать голосу легкость и беспечность, но это на него подействовало возбуждающе.

– Я вижу человека, который встал на ноги, может прекрасно обходиться без костылей, проделал огромную работу, чтоб заново научиться многому, что умел делать раньше, который ужасно мил с маленькой девочкой, доброго, храброго, решительного.

– Если я так хорош, отчего же ты спишь и видишь, как сбежать от меня и жить своей жизнью?

Лейси прикрыла глаза и стала пятиться к двери.

– Ради Бога, Джонни, не надо.

Стоп, Джонни, остановись, пока не поздно.

Попробуй остановись, когда он хочет ее больше всего на свете.

– Ах, конечно, нельзя нарушать твои растреклятые правила. – Джонни, я оставила машину Дж. К. в неположенном месте.

– Да в гробу я видал Дж. К. с его машиной.

– Если не хочешь поехать со мной покататься…

Она пятилась к двери, но он оказался проворнее.

– Хочу – но попозже. Сейчас я хочу кое-что другое.

– Джонни, не…

– Целый месяц я жду, когда ты скажешь «да», – взорвался он, схватив ее за шелковые плечи и прижимая к себе. Одна часть в нем предупреждала его, чтоб он не переступал черту, но другая, каждый раз все сильнее уязвляемая ее чрезмерной неуступчивостью, явно вышла из-под контроля и больше не Хотела сдерживаться.

Сначала все тело ее напряглось и она оцепенела, но, когда он крепче прижал ее к себе, что-то в ней изменилось. Она уже не могла больше бороться. Он был слишком силен, слишком решительно настроен и памятью тела помнил, как трогать ее и играть на ее слабостях. Руки его скользили по ее рукам – вверх-вниз, пока она не затряслась как в ознобе. А они все бродили по ее рукам, по бокам, по спине и все крепче прижимали ее.

Она подняла на него свои огромные глазищи. Они были полны затаенной страсти и неприкрытого страха.

– Джонни, ты обещал…

– Я был последний идиот, что слушал тебя. А сейчас так здорово! Кажется, и тебе не так уж плохо.

– Мы уже уничтожили друг друга однажды. – Она отчаянно уперлась кулаками в его широкую грудь, забыв о его еще не заживших ребрах.

Невероятная боль пронзила его. Он чуть не потерял сознание, но боль усиливалась, и он еле сдержался, чтоб не закричать.

В его темном лице не было ни кровинки, и он стоял словно статуя. Комната плыла перед глазами. Но больнее всего был страх, что она увидит его слабость и беспомощность.

– Отпусти, и я уйду, – взмолилась Лейси, все с тем же ужасом в глазах.

Джонни сжал побелевшие губы, но не ослабил объятия.

– Если я терплю, тебе-то чего?

– Ничего. – И она крепче уперлась тонкой рукой в больное место.

Он судорожно набрал воздух в легкие и продолжал стоять, не шевелясь. Несмотря на пылающую боль, от ее прикосновения он почувствовал дрожь. Он не отрывал глаз от нее. Она видела, что он в полуобморочном состоянии, и лицо ее исказилось гримасой боли, словно она сама вот-вот потеряет сознание. Держа ее в своих объятиях, Джонни кое-как дотянулся до стены, чтоб найти опору.

В тот самый момент, когда силы совсем покинули его, ее рука ослабела. Джонни откинул голову и набрал полную грудь воздуха.

Постепенно из плывущего перед его глазами тумана вновь проступили ее нежные черты. Первое, что ему бросилось в глаза, – это слезы на кончиках опущенных ресниц.

Не произнося ни слова, он взял ее за плечи и прижал ближе к себе.

– Какой же ты настырный, – сокрушенно прошептала она. – Ты б меня не оставил, как бы тебе ни было больно.

– Это говорит о том, как я к тебе отношусь. Да и ты б не отступила, не испытывай ко мне того же.

– Сколько можно говорить, что мы уже раз уничтожили друг друга!

– Надеюсь, на сей раз все будет лучше. – Он отвел пальцами пряди волос на висках, чтобы поцеловать ее в лоб. Как только губы его прикоснулись к ней, по всему ее телу прошел озноб.

– Ты же обещал…

Он поцеловал ее в нос, затем коснулся губами влажных ресниц.

– И держал это дурацкое обещание, Тростиночка. До сегодняшнего дня. – Голос его стал хриплым. – Тебе не кажется, что ты воспользовалась моей слабостью, заключая эту нечестную сделку? А? – Кончиками больших пальцев он поглаживал ее скулы. Костяшки пальцев касались ее губ. – У меня тогда с головой было не в порядке.

– Ты все эти годы ненавидел меня.

– Я был тупым идиотом, – живо откликнулся Джонни, целуя ее с такой силой, что губы ее поневоле приоткрылись, и она чуть не задохнулась.

– Я тоже тебя ненавидела.

– Главное то, что сейчас. Ты прекрасна, божественна.

– Я завтра уезжаю.

Он ласкал нежную, шелковистую кожу на ее шее, покрывал поцелуями лицо.

– Тем более лучше не откладывать на завтра.

– Джонни, слишком поздно.

– Ты уверена?

Он продолжал целовать ее, и она задышала чаще, закрыла глаза и больше не сопротивлялась. Потом стала отвечать на его поцелуи со страстью, не уступающей его, и руки ее бегали по его крепкому телу. Еще секунда – и все ее тело запылало огнем.

Ничего подобного он в жизни не испытывал. Волна радости захлестывала его с головой и вздымалась выше, потому что это чувство было явно взаимным. Поцелуи его стали настойчивее, она прижалась к нему крепче, и пальцы ее ерошили его короткие жесткие волосы на затылке. Тело ее уже пылало той же страстью. Она словно растаяла в его объятиях. Поцелуи стали долгими, затяжными. Она целовала его, и он целовал ее. Тела их слились в одно целое и плыли в каком-то древнем изначальном ритме, в вечном танце мужчины и женщины.

Он чувствовал, как бешеная темная страсть клокочет в нем и как одновременно все его существо полнится несказанной нежностью.

Снова мужчина. Целый и невредимый.

Руки его нырнули вниз и прижали ее бедра, чтоб она почувствовала его мужскую силу.

Задыхаясь, она внимательно рассматривала его лицо, пристально глядя в глаза, а руки безостановочно двигались по всему его телу. Они уже с трудом различали, где чье тело. Лейси дрожащими пальцами провела по лицу Джонни, как бы заново узнавая его черты.

Вдруг руки ее безвольно опустились, глаза остановились в немом вопросе, и у него с удвоенной силой заколотилось сердце.

– О, Джонни, что мы делаем? – Она была в этот миг такой невероятно красивой, такой слабой и испуганной…

– То, что должны были делать, – спокойно ответил он.

Он хотел сказать еще что-то, но в этот момент зазвонил телефон. Джонни не отпускал ее и пытался убедить, чтоб она не реагировала, но она вырвалась и бросилась к столу.

Джонни оперся о дверь и, ероша волосы, смотрел на нее с восхищением. Лейси поправила прическу и пыталась говорить по телефону как ни в чем не бывало. Потом, почувствовав, что он на нее смотрит, отвернулась, и щеки ее покрылись румянцем.

У него на губах заиграла улыбка. Он хотел ее – хотел ее всю, от пальчиков на ногах до макушки. Только не надо торопиться. От этой мысли его охватила паника: времени оставалось в обрез.

Стараясь не смотреть на него, Лейси повесила трубку.

– Если мы сейчас не спустимся, они отбуксуют машину Дж. К. Сказали, чтоб через пять минут были.

Джонни ухмыльнулся с озорным видом, как когда-то до несчастного случая.

– Пять минут, ха!

Лейси снова стала поправлять волосы. Нетвердой рукой она разгладила воротничок блузки.

– И не думай об этом, – с неожиданной твердостью сказала она.

Джонни осклабился еще шире, глядя на ее полные соблазнительные губы, заметно припухшие от его поцелуев.

– Каждый раз, глядя на тебя, Тростиночка, я только об этом и думаю.

Он сделал шаг. Она отпрыгнула. Но это ему тоже пришлось по душе.

– Лучше нам распрощаться.

– Эгей – ты же обещала меня покатать. Разве можно нарушать свои обещания, да еще инвалиду?

Лейси теребила свою сумочку.

– Ты нарушил более серьезное обещание.

– Но нам обоим, кажется, понравилось? Пальцы ее продолжали теребить волосы. Она поправила ремешок сумочки.

– Это к делу не относится. Ты нарушил свое обещание, я теперь могу нарушить свое.

– Но ты этого не сделаешь – потому что ты мне не чета, ты порядочная.

– Ты что-то раньше так не думал.

Она отвела глаза, но он успел заметить мелькнувшую в них невыносимую боль.

Он понял, что причинил ей такую же боль, как она ему. Может, большую. И потому она полна решимости оставить его – навсегда.