Кузен Марк

Глава 7

Хелен сказала Марку, где он может найти Дамарис, решив, что раз уж избежать этой встречи все равно не удастся, то пусть уж она произойдет на улице. По крайней мере, это избавит девушку от необходимости оставаться с ним наедине в доме. Марк был очень раздражен неуловимостью Дамарис, тем более, что мистер Престон не смог сказать ничего вразумительного о причинах ее отказа от помолвки, выдвинув лишь свое личное и совершенно дурацкое предположение. Мужчины из рода Триэрнов никогда не отличались особым терпением и выдержкой, и Марк в этом смысле не был исключением, однако, для себя он решил разыскать Дамарис во что бы то ни стало и поговорить с ней по-хорошему, но решительно. Когда он увидел идущую ему навстречу стройную девушку в коротеньком желтом платьице, сандалиях на босу ногу и растрепавшимися на ветру длинными волосами, она живо напомнила ему о той девочке, которую он встретил больше года назад на морском берегу, и чьи настойчивые утверждения о том, что она собирается выйти за него замуж, поразили его настолько, что от его былого раздражения не осталось и следа. Она была еще совсем юной, и возможно он напугал ее. Марк решительно преградил ей дорогу и оглядел с ног до головы, при этом с его лица не сходило то насмешливое выражение, которое ее так раздражало.

— Что ж, мадам, ну вот ты и попалась.

В самый последний момент присутствие духа изменило Дамарис. В облике человека, выросшего перед ней словно из-под земли, было что-то зловещее, и она прекрасно понимала, что у него есть все причины для недовольства. Набравшись храбрости, она гордо вскинула голову.

— Что ты себе позволяешь! — бросила она. — Я тебе не лисица, чтобы устраивать на меня охоту.

Его губы тронула усмешка.

— Именно лиса. Рыжие волосы и все такое…

— У меня не рыжие волосы, — возразила она, запоздало сожалея о том, что выбрала не совсем удачное сравнение; он охотился за ней. Заставив себя улыбнуться, он мило продолжала: — Прошу извинения за доставленные неудобства. Мэри передала мне, что ты хотел меня зачем-то видеть, но я представить себе не могла, что это так срочно.

— Ты что, думаешь, что я буду до скончания века дожидаться от тебя объяснений твоего экстраординарного поведения? — с явным раздражением спросил он, начиная терять терпение. — Что, по-твоему, теперь подумает моя сестра? И ее родственники? Они же снова ждут тебя в гости.

— Вообще-то, их мнение меня интересует меньше всего, — провокационно заявила Дамарис, уязвленная напоминанием о семейке Де Коста. Розита, наверное, будет очень рада узнать о таком повороте событий. — Что же до объяснений, то мистер Престон должен был связаться с тобой. Разве он тебе ничего не рассказал?

— Он начал нести какую-то чушь о том, что ты якобы передумала, но до этого он же уверял меня, что во время вашей встречи в Женеве ты была настроена более чем решительно и даже настаивала на том, чтобы довести дело до конца. — Она покраснела, вспомнив о том злосчастном разговоре. — Так что же с тобой происходит, Дамарис? — не унимался он. — Ты что, струсила?

Взгляд ее глаз пронзал ее насквозь подобно стальным буравчикам, и вообще, он казался очень большим и ужасным. Ее уверенность начала понемногу улетучиваться, но она продолжала глядеть на него с напускной строгостью.

— Я попросила его разорвать нашу помолвку, потому что поняла, что все это было ошибкой, — решительно заявила она и заметила, как он сурово сдвинул брови, и в его глазах сверкнули злые огоньки.

— Для заключения помолвки требуется согласие обоих, и опять же двое должны дать согласие на то, чтобы растогрнуть ее, — мрачно заметил он. — Я не собираюсь терпеть твои дурацкие выходки, Дамарис, так что не надо со мной так шутить.

— А я и не шучу, — ответила она, — все это вполне серьезно, Марк. Бульше мне нечего тебе сказать, так что, пожалуйста, дай мне пройти.

Это заявление переполнило чашу его терпения.

— Не будь дурой, — с раздражением воскликнул он. — Ты ведешь себя, как капризный ребенок, а для воспитания детей существует лишь один наиболее эффективный способ…

Она с презрением вскинула голову.

— Я уже вышла из того возраста, когда детей принято пороть.

— Ошибаешься. Лично я с удовольствием выпорол бы тебя прямо сейчас.

Мимо них пробежала шумная стайка ребятишек. Они остановились и оглянулись, принимаясь с любопытством разглядывать сердитого мужчину и бледную девушку.

— Здесь не самое подходящее место для разговора, — раздраженно сказал Марк. — Идем, я оставил машину на стоянке.

— Никуда я с тобой не пойду, — заявила она, начиная пятиться и нервно оглядываясь по сторонам в поиске убежища.

— Ты сделаешь так, как я сказал, — процедил он сквозь зубы. — Нам нужно окончательно выяснить отношения. Я не собираюсь потакать прихотям и капризам безмозглой какой-то девчонки.

Дамарис бросилась было бежать, но он в два прыжка нагнал ее и крепко схватил за руку.

— Да как ты смеешь! — задыхаясь от возмущения, прошипела она, отчаянно пытаясь вырваться. Ее глаза горели зеленым огнем, но его хватка не ослабевала. — Отпусти меня, мне больно! — пронзительно выкрикнула она.

— Так тебе и надо. Ну так что, сама пойдешь, или мне тащить тебя волоком?

Судя по его решительному виду, он был вполне способен на это.

— Нет, не надо, — поспешно проговорила она, запоздало вспоминая о чувстве собственного достоинства, — я пойду сама.

Он решительно провел ее в самый конец переулка, и перейдя через шоссе, они оказались на автостоянке. Машина была не заперта. Свободной рукой он распахнул дверцу, втолкнул ее на переднее сиденье и с силой захлопнул дверь. Дамарис принялась растирать руку, на которой уже начинали проступать синяки, в душе у нее все кипело от негодования, и эта злоба совершенно заглушила чувство страха. Зайдя с другой стороны, Марк сел за руль, и машина резко тронулась с места, отчего Дамарис едва не упала с сиденья. Она украдкой взглянула на ремень безопасности, но проснувшаяся гордость не позволила ей застегнуть его. Если он собрался рисковать ее жизнью, то она не станет ему в этом мешать. Быстро набирая скорость, машина летела по шоссе, проложенному по склону холма и ведущему в сторону Страттона. Марк предстал перед ней во всей своей красе — властный, дерзкий нахал, не принимающий в расчет ни ее мнение, ни ее саму.

Затем он свернул с главного шоссе, выезжая на узкую дорогу, идущую вдоль холмистого побережья, что делало ее похожей на стиральную доску. К счастью, навстречу им не попалась ни одна машина. Марк вел машину молча, сурово нахмурившись и поджав губы; Дамарис первая нарушила затянувшееся молчание.

— По крайней мере, хоть на этот раз тебе хватило ума приехать одному.

— Что ты имеешь в виду?

— В прошлый раз ты притащил с собой мисс Де Косту.

— А что в этом такого? Она знала, где ты живешь, а я нет. Ты что, решила, что ради того, чтобы отыскать тебя, я стану рыскать вслепую по всему околотку?

Об этом она как-то не подумала.

— Но ведь Том тоже знает, где я живу.

— У Тома есть своя работа. Я что, должен из-за твоей идиотской выходки поднять на ноги всю прислугу?. И вообще, какая разница, кто приезжал со мной?

— Ровным счетом никакой. — Если уж он сам не осознавал всей серьезности своего проступка, то она вовсе не собиралась вдаваться в подробности и разъяснять ему, что к чему. Между ними снова воцарилось тягостное молчание, а затем путь им преградили ворота. Дорога уводила в поля, и на всем ее протяжении подобные ворота, перед которыми нужно было всякий раз останавливаться и выходить из машины, открыть их и потом закрыть за собой, встречались довольно часто. Это было пустынное место, и по правую сторону от дороги раскинулась холмистая местность, поросшая вереском, а слева виднелись скальные вершины. Позади осталось море и побережье, протянувшееся до самого мыса, на котором находились руины Тинтаджела. А в низине под ними белели постройки какого-то фермерского хозяйства, на лугу неподалеку от которого паслось стадо коров. Марк остановился перед воротами и заглушил мотор. Затем он повернулся и принялся пристально разглядывать ее, переводя взгляд с растрепавшейся прически на стройные ноги в сандалиях и загадочно при этом улыбаясь.

— Ну так что? — отрывисто сказал он.

— Что "что"?

— Что заставило тебя изменить решение?

— Просто я увидела, — с расстановкой заговорила она, тщательно подбирая слова, — как ты, меньше чем всего через сутки с момента помолвки со мной, целовался с Розитой де Костой.

— И всего-то? — засмеялся он. — Каюсь, целоваться с красивыми девушками — это моя слабость. Но, к твоему сведению, это еще ровным счетом ничего не значит.

В этом он был прав, она уже имела возможность убедиться в том, что его поцелуи ничего не значат. Дамарис сидела, тоскливо глядя сквозь жерди ворот на расстилавшийся впереди зеленеющий луг. Взглянув на ее застыший профиль, он беззаботно добавил:

— Хотя, должен признать, с моей стороны было очень неосмотрительно позволить тебе увидеть это представление.

— Дело не в том, что я видела, а в том, что мне довелось услышать, ответила Дамарис. — Она… Розита… говорила, что вы любите друг друга и называла меня несмышленой девочкой.

— А ты не такая?

— Ну, знаешь ли! — Она сжала кулаки. — Я… я тебя ненавижу!

— Это твое дело, но замуж за меня ты все равно выйдешь. Все зашло уже слишком далеко. И если ты дашь мне сейчас отставку, то мы станем посмешищем для всей округи.

— Ну и что, мне все равно.

— Тогда я сделаю так, чтобы тебе не было все равно. А как же Рейвенскрэг? Я думал, ты была готова пойти под венец с кем угодно, лишь бы остаться там.

— Нет, не с кем угодно, — зло ответила она. — И уж во всяком случае, не с тобой.

Он порывисто отвернулся от нее. Дамарис ликующе подумала о том, что ей все-таки удалось задеть его за живое. Они оба были так разозлены, что единственным желанием было сделать друг другу побольнее. Его взгляд упал на ее руку без кольца.

— А что ты сделала с кольцом и бриллиантами? Сдала в ломбард?

— Да как ты смеешь говорить такие вещи! — вспылила Дамарис, краснея от злости. — Я… я их оставила. — Она с самого начала собиралась рассказать ему, где именно были спрятаны драгоценности, но потом совершенно забыла о них.

— Вот как? И где же? — Он явно не поверил ей. И тогда она все рассказала.

— Какое ребячество!

— Ты всегда стараешься всячески это подчеркнуть, — обиженно воскликнула она. — Я не подхожу тебе. Я недостаточно светская, плохо образованная и… — тут она вспомнила слова Розиты. — Я не знаю, что такое любовь.

— Ничего, дорогая, это будет совсем нетрудно исправить. Я с огромным удовольствием всему тебя научу. — Он сказал об этом с улыбкой, но в его глазах таилась все та же загадочная усмешка, которую она так ненавидела. И когда он попытался обнять ее, она изо всех сил ударила его по лицу. На смуглой щеке остался четкий след от пощечины. Еще какое-то время Дамарис не видела ничего перед собой. А когда, наконец, он ее отпустил, то она замерла на своем месте, бледнея и дрожа от страха, прикрыв рот рукой и слыша совсем рядом тяжелое дыхание Марка.

— Боль так шутить не советую, — хрипло сказала она. — У меня довольно вспыльчивый характер.

Наступило продолжительное молчание, нарушаемое лишь скорбными криками чаек. Марк приходил в себя, а она изо всех сил пыталась унять дрожь в руках и ногах. Затем он холодно сказал:

— Извини, если я был груб, но ты выведешь из себя даже ангела.

— Ты хам, — беспомощно выкрикнула она, — а еще зарвавшийся проходимец, подлец и невежа!

Он одобрительно посмотрел на нее. У нее был такой же взрывной характер, как и у него самого.

— Согласен, — холодно подтвердил он, — пусть я хам и подлец, и ты меня ненавидишь, но наша помолвка все равно остается в силе. Так что, девочка, перестань рыпаться. Ты же сама с самой первой нашей встречи твердила о том, что наш брак — это именно то, что пожениться нам завещал твой дедушка, то есть мой покойный дядюшка, и что его воля для тебя священна.

У Дамарис задрожали губы.

— Он… он думал, что ты будешь заботиться обо мне.

— А я разве этого не делал? Отправил тебя на учебу в лучшую школу на континенте, да еще самолично приглядывал за тобой… — тут его губы тронула ироничная усмешка. — Даже в Вальмонде. — При упоминании об этом Дамарис досадливо поморщилась. — Не думаешь же ты, что я отпустил бы тебя одну с этой безмозглой вертихвосткой Селестой, не приехав лично убедиться в том, чем вы там занимаетесь?

Она негодующе вспылила.

— Да как ты смеешь обзывать ее! Если она и вела себя в чем-то не так, то это только потому что ты сам поощрял ее.

— Мы это уже проходили. Разве не ты подвигла ее на это?

И это тоже, разумеется, было чистейшей правдой.

— Если бы ты с самого начала играл в открытую, то в этом не было бы необходимости, — заметила Дамарис. — Я считала тебя просто назойливым ухажером, а я считала себя невестой кузена Марка.

— Которой ты все еще остаешься. — Она промолчала. Сидящий с ней рядом мужчина до сих пор ни в коей мере не ассоциировался у нее с образом Марка Триэрна, созданным ее воображением; она слишком долго жила с этой иллюзией, чтобы вот так запросто отделаться от нее.

В небе парил ястреб; было видно, как он камнем бросился на землю, настигая притаившуюся там добычу.

— Кречет, — с отсутствующим видом проговорил Марк, — и кажется, сейчас он собирается пообедать, — добавил он, в то время, как птица снова взмыла в небо, унося что-то в когтях. Дамарис невольно содрогнулась; Марк Триэрн тоже очень напоминал ей ястреба.

— Я просто уверена, что дедушка даже представить себе не мог, что ты окажешься таким… какой ты есть, — сказала она ему.

— Напротив, он прекрасно это себе представлял. Ведь я Триэрн, и, насколько, мне известно, наши предки тоже были далеко не святыми. Когда-то в стародавние времена они даже водили дела с мародерами, грабившими терпящие бедствия корабли, а эти ребята были способны на все. Так что я не удивлюсь, если выяснится, что твой любимый Рейвенскрэг был постороен и содержался на добытые неправедным образом денежки.

И снова Дамарис поежилась. Кто в Корнуолле не знал о мародерах, этих стервятниках морей, разграблявших потерпевшие кораблекрушения суда и нередко даже выбрасывая чудом оставшихся в живых людей обратно в море, чтобы обеспечить таким образом их молчание. Когда она была совсем маленькой, миссис Гарт часто рассказывала ей захватывающие истории об их приключениях.

— Ну да, флибустьерская таверна и все такое, — сказала она. — Тебе такое амплуа подходит, как никому другому.

— Большое спасибо за комплимент, но это нам все равно ничего не дает. Не понимаю я тебя, Дамарис. Мне показалось, что когда мы были в Вальмонде…, - тут он замолчал и нежно взглянул на нее, — Разве ты не испытывала тогда ко мне более нежных чувств?

— К Кристиану Тревору, — поправила она. — Но ведь на самом деле его никогда не существовало, не так ли?

Он отвернулся, и ей показалось, что он тихо выругался.

— Мне не нравится, когда меня обманывают, — продолжала она, — и вне зависимости от того, какими были твои намерения, ты меня обманул. Ты поиграл со мной — а потом бросил.

— Но ведь я же собирался снова подобрать тебя.

— А откуда мне было об этом знать?

— Неужели ты и в самом деле считала, что я вот просто так позволю тебе уйти из моей жизни? — спросил он.

— Да, — просто ответила Дамарис. — Я же не знала, что тебе нужен Рейвенскрэг.

— Хорошее же представление у тебя сложилось обо мне!

— Ты сделал все, чтобы заслужить его.

Он сидел неподвижно, мрачно глядя перед собой и кусая губы. Она разглядывала его профиль, его прямой нос, волевой подбородок и густые черные волосы. Дитя неудачного брака, которому было трудно дарить любовь и верить кому бы то ни было, потому что в свое время его любовь была отвергнута. Он никогда не просил ее о любви, но сможет ли Розита дать ему то, в чем он так нуждается? Тот факт, что она была одной национальности с его матерью и то, что и они давно знали друг друга, могла дать ей власть над ним, но ей почему-то казалось, что на любовь аргентинки он тоже не рассчитывал. Все, что ему было надо, так это утолить свою страсть, и ничего больше он от женщины требовать и не собирался.

И тут, сама не зная почему, она вдруг сказала:

— Твои родители не любили друг друга, да?

Он изумленно взглянул на нее и стиснул зубы.

— Кто тебе об этом сказал?

— Элена. И наш брак был бы таким же, как у них, разве нет?

— Боже упаси! — воскликнул он. — Просто я видел, через какие унижения пришлось пройти моей матери, и поэтому хотел быть уверен, что… — он замолчал. — Ну ладно, сейчас это уже не имеет значения. — Его лежавшие на руле руки сжались в кулаки. — Мистер Престон намекнул мне кое о чем, но только я до сего момента не придавал этому никакого значения, хотя наверное, он и был прав. Полагаю, что во время той поездки в Париж, на котором ты настояла…

— А откуда ты узнал об этом? — перебила она.

— Ну, конечно, же я все узнал. Он сам мне сообщил.

— У тебя нет никакого права шпионить за мной!

— Только что ты говорила, что твой дедушка рассчитывал на то, что я буду за тобой приглядывать, — напомнил ей Марк. — Постарайся все-таки быть последовательной, дорогая, ладно? Просто ты там познакомилась с кем-то и решила предпочесть его мне.

Это предположение оказалось столь неожиданным, что Дамарис потеряла дар речи и изумленно уставилась на него. Марк же принял ее молчание за подтверждение правоты своих слов и продолжал:

— Тот парень, с которым ты ходила гулять, когда я заезжал к вам… как там его зовут… кажется как-то на "Д". Кто он?

Дамарис глубоко вздохнула. Она мгновенно поняла, что безобидная шутка Мэри дает ей шанс отомстить ему за все то унижение, которое ей пришлось пережить по его милости, а заодно и за его шашни с Розитой. Если ему можно устраивать маскарад, то ей это тоже не возбраняется.

— Очень хороший мальчик, — скромно сказала она. — Он меня любит.

— А чем он занимается? — Этот вопрос прозвучал резко и неожиданно, словно пистолетный выстрел. Но она быстро нашлась, и вспомнив о Дике Эверетте, ответила:

— Он очень перспективный автослесарь.

— Вот как? А что он делал в Париже?

— Обычно люди едут в Париж для того, чтобы отдохнуть и развлечься, неопределенно сказала она.

— Ясно. А ты уверена, что он любит тебя, а не твои деньги?

— Он не знает о том, что они у меня есть. Большинство людей в Боскасле считают меня продавщицей из магазина Мэри Брук?

Он презрительно поджал губы.

— Какая пара! Продавщица и автомеханик!

— Но зато настоящие, искренние люди, — твердо сказала она. — Когда любишь человека, то уже не имеет никакого значения, кто он и чем занимается.

— Значит, ты признаешь, что любишь этого парня?

Подумав о Дэвиде, Дамарис просто ответила:

— Я его обожаю.

Он пристально вглядывался в ее погрустневшее лицо.

— Так почему же ты мне сразу не сказала об этом парне, с которым ты… эээ… до того, как мы устроили этот дурацкий цирк на твоем дне рождения?

— А как я могла тебе что-то сказать? Я же не видела тебя, и к тому же не считала себя свободной; то есть, тогда все представлялось совсем по-другому.

— Хочешь сказать, что тогда ты еще не знала, что твой кузен Марк это я?

— В некотором роде, — уклончиво ответила она.

— Ну а если бы я, как ты и ожидала, оказался бы почтенным джентльменом, тогда бы ты не дала отсупного?

— Не знаю я, не знаю, — истерично выкрикнула она. — Когда я увидела дом, то поняла, что все изменилось, все уже не так, как прежде…

Он грустно улыбнулся.

— Все в жизни меняется, Дамарис. Не имеет смысла пытаться ухватиться за прошлое.

Он молчал, в то время, как она задумалась над справедливостью его замечания. Она приехала в Рейвенскрэг, надеясь продолжить свою жизнь с того момента, где она остановилась годом раньше, найдя замену дедушки в лице кузена Марка, но дело все в том, что изменилось не только все вокруг, изменилась так же и она сама. Рейвенскрэг уже не имел для нее того же значения, что и раньше, и Дамарис была вынуждена признаться себе, испытывая при этом некоторое чувство вины, что даже если бы сэр Хью был жив и поныне, то она уже не смогла довольствоваться лишь его обществом. Только Марк ничуть не изменился, он был таким же отчаянным, властным мужчиной, которого она встретила в Вальмонде, стремящимся подчинить всех и вся своей воле. Но сказанная им в следующий момент фраза показала ей, как сильно она заблуждалась на его счет.

— Ты приехала сюда, ожидая встретить точную копию своего деда, — тихо проговорил он, — а вместо него обнаружила меня. Парадоксально, но я одновременно и слишком молод для тебя, и вместе с тем слишком стар. Молодость тянется к молодости, и двенадцать лет в этом возрасте представляют значительную разницу. Ты еще была совсем маленькой, а я уже жил собственной, самостоятельной жизнью. Латиноамериканцы взрослеют очень быстро.

— Наневрное, в этом все и дело, ты слишком опытен для меня, печально проговорила она, прекрасно понимая в душе, что это совершенно не так. Ведь благодаря именно его взрослости, самоуверенности она и обратила на него внимания. Ее никогда не привлекали сверстники, казавшиеся слишком грубыми, самовлюбленными и инфантильными. Однако, опыт Марка в делах амурных радовал ее куда меньше, тем более, что он все еще продолжал его набираться.

Он осторожно прикоснулся к ее лицу своими ладонями. Вздрогнув от неожиданности, девушка вскинула на него глаза, но не смогла выдержать его пристального взгляда, который как будто пытался заглянуть ей в самую душу, и опустила веки с длинными ресницами.

— Значит… после того приема ты поняла, что даже Рейвенскрэг не стоит того, чтобы жертвовать ради него своей любовью? — спросил он.

— Я поняла, что поместье не заменит мне… не заменит мне все, искренне призналась она.

Он опустил руки и вздохнул.

— Да уж, если нет любви, то ее не заменит никакое богатство, согласился он, и Дамарис подумала о том, а уж не Розита ли убедила его в справедливости этого тезиса, но ведь, с другой стороны, ему вовсе не обязательно уезжать из Рейвенскрэга. Она уже отказалась от всех своих притязаний на поместье, официально заявив о своем отказе выполнять то злосчастное условие из дедовского завещания.

— Тебе следовало бы рассказать мне обо всем сразу же, как ты приняла для себя такое решение, — упрекнул ее Марк, — вместо того, чтобы прятаться и вводить нас с мистером Престоном в заблуждение. Хотя, с другой стороны, оно и понятно — бегала ты всегда очень быстро… — В его голосе послышалась насмешка, и сердце Дамарис дрогнула. Ей вспомнился Вальмонд, и та волшебная ночь, когда она бежала от него по залитой серебристым лунным светом лужайке, испугавшись ее поцелуя, и как звенели над садом соловьиные трели, и то, как нагнав ее, он спросил, уж не думает ли она, что он позволит себе попытаться соблазнить невесту самого кузена Марка. Вспомнив, как он посмеялся над ее чувствами, изображая из себя влюбленного, в то время, как его сердце принадлежало другой, Дамарис решительно настроила себя против него.

— Я думала, что если уйду вот так, ничего тебе не сказав, то это избавит меня от бесполезных объяснений, — натянуто сказала она, — и так оно и вышло бы, если бы только ты не оказался столь… эээ… настойчив.

— Я бы не поверил…, - тут он осекся и криво усмехнулся, — но возражать бы не стал. Я достаточно самолюбив, чтобы суметь вовремя признать свое поражение.

И снова наступило неловкое молчание. Марк задумчиво разглядывал плывущие по синему небу белые облака. Дамарис уже начинала жалеть о том, что обманула его насчет Дэвида. Она бросила осторожный взгляд на неподвижное лицо Марка, и оно показалось ей немного грустным. Раздражение в ее душе несколько улкглось, и на смену ему пришло ощущение потери. Ее сердце все еще не было равнодушно к этому мужчине, как это обычно бывает, когда оно оказывается не в ладу с умом. Дамарис вдруг почувствовала горькую досаду. Неужели она столь глупа, что готова отказаться от всего, о чем так мечтала, идя на поводу своей непомерной гордости и уязвленного самолюбия? Ведь хоть он и не любил ее, но жениться все-таки не отказывался. Неужели она не воспользуется этим шансом и не примет его таким, какой он есть на самом деле? Ведь для этого нужно было лишь признаться в том, что у нее нит никакого автослесаря, согласиться не разрывать помолвку и надеяться на лучшее. Возможно, со временем он забудет Розиты, тем более, что у жены есть неоспоримое преимущество перед любовницей — постоянство брачных уз. Хелен уговаривала ее бороться за то, что ей дорого, и тогда она ответила ей, что Марк не достоин того, чтобы за него бороться. В глубине же души Дамарис прекрасно сознавала, что это было не так. У Марка были свои недостатки, но он был сильным, решительным человеком, а именно такой хозяин и нужен был Рейвенскрэгу. К тому же он был Триэрном, у них так много общего, и это наверняка должно помочь ей лучше понять его и привязать его к себе.

— Марк…, - Дамарис импульсивно тронула его за руку и вдруг оробела; признаваться в собственных ошибках всегда нелегко. Он обернулся к ней. В его голубых глазах больше не было ни злобы, ни раздражения. Взгляд его был спокоен, но теперь он казался каким-то чужим.

— Извини, я задумался, — непривычно тихо проговорил он. — Если бы ты только была откровенна со мной, то я никогда не стал бы досаждать тебе своим вниманием. Я не имею ничего против того, чтобы ты продолжала свои отношения с этим парнем, но только уж пусть наша помолвка останется в силе еще на некоторое время, пока не уляжется весь шум, — (Она предложила мистеру Престону то же самое) — а потом мы тихо ее аннулируем.

Она опоздала, он уже принял решение и смирился с ее ложью. Примирение стало невозможным, и теперь, когда его гнев несколько утих, он и сам был уже как будто рад поскорее отделаться от нее.

— А как же Рейвенскрэг? — обеспокоенно спросила она.

Его лицо посуровело.

— Я продам его.

— Нет! — запротестовала Дамарис. — Нет, Марк, это невозможно.

— Это единственный выход. Одна ты там жить все равно не сможешь. С таким обширным хозяйством тебе в одиночку не управиться, тем более, что твой возлюбленный автослесарь, а не фермер.

— Но ты же Триэрн, — пролепетала она, — последний из рода…

— Для меня это никогда не играло большого значения. В Южной Америке меня называют "сеньор Терерно" — у английских согласных слишком трудное произношение. Так что я навсегда вернусь в Аргентину.

— И женишься на Розите? — упавшим голосом спросила она.

— Может быть.

Вот оно, значит, как. И тогда, собравшись с духом, она задала последний вопрос.

— А если бы ты женился на мне, ты остался бы в Корнуолле?

— Но ведь я на тебе не женюсь, а раз так, то необходимость обсуждать подобный вариант отпадает сама собой, — холодно проговорил он.

Она замолчала. Марк завел мотор, и внутри у нее все похолодело. Она обрела свободу и могла теперь устраивать свое будущее вместе с Мэри и Хелен без каких-либо препятствий с его сторону, но только почему-то теперь это будущее уже не казалось ей таким радостным и безоблачным, как прежде. Он развернул машину, и в то время, как они отправились в обратный путь, продолжал развивать свою мысль.

— Половина вырученной от продажи суммы, разумеется, причитается тебе. Мистер Престон сказал мне, что ты хочешь забрать из поместья свою лошадь. Можешь не беспокоиться, я немедленно переправлю ее к тебе. И вообще, можешь взять из дома все, что сочтешь нужным. Только скажи, и вещи будут тебе доставлены. Мы с тобой будем видеться время от времени, и когда я найду запрятанное тобой кольцо, то тоже отошлю его тебе. Уж будь добра, носи его должным образом до тех пор, пока эта идиотская помолвка не будет расторгнута. Надеюсь, твой парень поймет, если, конечно, тебе самой моя просьба не покажется слишком обременительной.

— Нет, — прошептала она, чувствуя, что больше не может ни секунды обманывать его, — но, Марк, я…

Он продолжал говорить, не обращая никакого внимания на ее робкое возражение.

— С твоего позволения, бриллианты я увезу с собой. Они не имеют никакого отношения к фамильным драгоценностям Триэрнов. Это колье моей матери.

Он хочет передарить его Розите, в отчаянии подумала Дамарис. Так что признаваться ему в чем-либо без толку; похоже, у него уже все было решено заранее.

— Спасибо, Марк, — чуть слышно проговорила она. — Конечно же, можешь взять бриллианты, ведь они твои. Ты и так был слишком щедр.

— Вовсе нет. Все, что я дал тебе было твоим если не по закону, то по справедливости.

Значит, он задумал просто откупиться от нее, как будто деньги могли стать компенсацией за душевные страдания. Дамарис думала о бескрайнем океане, который отныне будет разделять их, о Розите, дожидающейся его на другом конце земли, и о том, что это она сама, своими руками погубила свое счастье, пойдя на поводу у своей дурацкой гордости.

На обратном пути в Боскасл он вел машину гораздо медленее, чем когда они выехали из города. По обеим стороным от узкой дороги тянулись бесконечные живые изгороди, из-за которых виднелись усыпанные красными ягодами ветки жимолости. На все это Дамарис глядела сквозь пелену слез; она украдкой смахивала их, надеясь, что Марк не заметит, но, похоже, ей нечего было опасаться. Он сидел рядом с каменным выражением лица, неотрывно глядя на дорогу перед собой.

Доехав до автостоянки, он остановил машину.

— Ты не обидишься, если я высажу тебя здесь? Просто здесь мне будет удобнее развернуться.

— Конечно, — проговорила Дамарис, открывая дверь.

ЗАтем он все же взглянул на нее, и его глаза были похожи на голубые льдинки.

— До свидания, Дамарис. Я еще позвоню тебе.

— До свидания, Марк.

Она медленно пошла прочь, а он развернул машину и поехал обратно подороге, по которой они только что проезжали. В эти последние мгновения, когда он говорил о том, что и как будет дальше, он оказался именно таким, каким она когда-то представляла себе кузена Марка: добрым, заботливым и отчужденным. От той страсти, вспыльчивости и темперамента, которые она время от времени замечала за ним, теперь не осталось и следа. Он без лишних споров и уговоров отпустил ее, и, возможно, даже сделал это с огромной радостью. И при одной только мысли об этом она чувствовала, как разрывается от тоски ее сердце.

Как Марк и пообещал, он продолжал время от времени напоминать о себе Дамарис. Перед каждым своим приездом он звонил ей, чтобы убедиться, что она сможет уделить ему немного времени, и их встречи проходили на все той же автостоянке. Появляться в магазине или даже приближаться к нему, он отказался наотрез. Заметив это, Мэри назвала его снобом, но Дамарис тут же встала на его защиту, принимаясь доказывать, что это не так. Какими бы причинами не руководствовался Марк, но только обвинять его в снобизме было бы совершенно неправильно. Просто он как будто старался отмежеваться от ее личной жизни. Как-то в разговоре она призналась ему, что ей негде держать Шибу, и тогда он подыскал стойло для лошади в одном из фермерских хозяйств, находившегося неподалеку от ее дома, так что туда можно было быстро добраться пешком. И потом он же подыскал подходящего пони для Дэвида, узнав от нее, что она собирается приобрести такую лошадь для одного ребенка, увлекающегося верховой ездой, убедив ее в том, что ее обязательно обманут, если она станет покупать ее сама.

— Когда такая наивная особа, как ты идет за покупками — весь базар радуется. Любой барышник в два счета обведет тебя вокруг пальца, — сказал он ей при этом, и Дамарис была вынуждена согласиться с правотой его замечания.

Несколько раз они вместе ездили к мистеру Престону, так как ей было необходимо подписать документы, дающие Марку право распоряжения недвижимостью, необходимое для того, чтобы он мог продать поместье; а также другие бумаги, которые, как объяснил мистер Престон, должны были обеспечивать защиту ее интересов.

Проходили эти визиты сугубо официально. Вне зависимости от того, какие личные соображения могли быть у мистера Престона по тому или иному поводу, настроен он был неизменно чисто по-деловому, но иногда Дамарис замечала, что он несколько недоуменно поглядывает на нее. А однажды, когда Марк заявил вслух о том, что никогда больше не вернется в Англию, то даже грустно вздохнул вслед за Дамарис.

Заканчивались эти поездки неизменно за чашкой кофе в кондитерской или же за бокалом хорошего вина в баре какого-нибудь отеля. Марк понимал, что участие в подготовке поместья к продаже давалось Дамарис нелегко, но ни он, ни она ни разу не затрагивали проблему личных переживаний, ограничиваясь лишь кругом вопросов, имеющих непосредственное отношение к предстоящей сделке. Сама Дамарис нередко задавалась вопросом о том, как он может с такой легкостью и без тени сожаления расстаться с домом, где жило несколько поколений его предков, однако, похоже, Марк не был склонен к сантиментам. Он много рассказывал ей об Аргентине, описывая в самых восторженных выражениях огромные скотоводческие хозяйства, многие мили бескрайних пампасов и величие Анд, горных хребтов с безжизненными, каменистыми склонами, протянувшихся вдоль границы с Чили, по сравнению с которыми Альпы кажутся просто грибами. Он также рассказывал ей о веселой жизни в Буэнос-Айрес, и тамошних революциях, которые случались довольно часто. Дамарис чувствовала, что он намеренно пытается абстрагироваться от безрадостной реальности, и что душой и мыслями он уже находится дома, в Южной Америке. Общение с ним было приятным и вместе с тем болезненным. Теперь когда он был потерян для нее навсегда и больше больше не делал попыток к примирению, ее былая любовь к нему вспыхнула с новой силой. В отсутствие бесцеремонной Розиты, было совсем нетрудно забыть о его любви к другой женщине. Он стал для нее тем нежным, заботливым другом, какого она и рассчитывала найти в лице кузена Марка, понимая, однако, что больше не сможет довольствоваться подобными отношениями. Ей было нужно все или ничего, и в конечном итоге ей должно было достаться именно это самое "ничего". Очень часто ей хотелось расспросить его о его планах на будущее, даже о предстоящей женитьбе, как бы больно это не было, но она знала, что никогда не сделает этого. Он старательно избегал любых разговоров на столь интимные темы, и даже ни разу не поинтересовался у нее, чем она занимается в данное время, и какие у нее планы на будущее. Едва почувствовав, что их разговор начинает переходить на личности, Марк тут же менял тему. Иногда Дамарис начинало казаться, что между ними выросла ледяная стена, и хотя она вполне сознавала, что возвела ее своими собственными руками, но только теперь ей отчаянно хотелось разрушить этот барьер. И вот однажды она сказала ему:

— Но ведь, в конце концов, мы навсегда останемся родственника. Так почему же мы не можем быть просто друзьями?

— Мне казалось, что я вел себя очень даже по-родственному, — ответил он. — Я сделал для тебя все, что было в моих силах.

— Да, и я очень благодарна тебе, но ты держишься со мной так отчужденно, так… — Она так и не смогла подобрать нужного слова, чтобы выразить свои чувства.

Они сидели в холле небольшой деревенской гостинице, где остановились на обратном пути из Лонсестона. Из окна были видны скалистые вершины Дартмура, грозно темнеющие на фоне затянутого облаками неба. Они выглядели совершенно неприступными, но еще более неприступным показался ей Марк, заявивший ей в ответ не это:

— Моя дорогая Дамарис, не прикидывайся дурочкой. Надеюсь, ты и сама прекрасно понимаешь, что прежней доверительности между нами нет и быть не может? Во всяком случае, относиться к тебе по-дружески я уже не смогу никогда.

Она взяла со столика свой почти опустевший бокал и отпила еще глоток.

— Интересно знать, почему?

Он глядел на ее длинные черные ресницы, прикрывавшие опущенные глаза, изящный изгиб ее шеи под вьющимися локонами медных волос, и его пальцы крепко сомкнулись на краю столешницы.

— На мой взгляд, это вполне очевидно, — натянуто проговорил он. Давай лучше выпьем еще по бокалу.

Марк направился к бару, и она не сводила глаз с его стройной, подтянутой фигуры, мужественность которой подчеркивал свободный свитер. Он облокотился о стойку и непринужденно заговорил о чем-то с барменшей, довольно миловидной девушкой, которая была тут же очарована его располагающей улыбкой. Дамарис перевела взгляд на хмурящееся небо за окном, с грустью думая о том, что он специально нагрубил ей, будучи не в силах простить ей обиду, хотя сам он был даже рад избавиться от нее. Она посмела обратить внимание на другого мужчину, и теперь его мужское самолюбие было язывлено.

Единственным ее утешением за эти трудные дни были выходные, в частности, субботы, которые всецело посвящались занятиям верховой ездой и прогулкам с собаками. Мэри по субботам была занята в магазине, Хелен хлопотала по хозяйству, а у Дэвида занятий в школе не было. Он быстро научился держаться в седле, и вскоре уже мог сопровождать Дамарис во время верховых прогулок, когда ей хотелось уехать подальше в поля. Вот так вдвоем и в сопровождении собак, она объездили все не асфальтированные переулки и луга в округе, где можно было кататься относительно свободно, не рискуя попасть под машину. Дамарис была слегка обескуражена величиной расходов, сопряженных с содержанием ее "конюшни", но принимая во внимание полагающуюся ей часть суммы от продажи дома, она надеялась, что это будет ей по силам. Фермер, согласившийся разместить у себя лошадей, умилялся, глядя на двух необычных наездников и не скупился на корм, а на неделе, когда позволяла погода, выпускал животных попастись на луг.

— Не стоит давать им много зерна, если, конечно, вы не собираетесь выезжать на охоту, — объяснил он Дамарис. — От овса лошади становятся слишком уж норовистыми.

Дамарис заверила его, что вовсе не собирается на охоту, и что короткие верховые прогулки по выходным, это все, что они могут себе позволить.

Наступил октябрь, и листва на деревьях окрасилась в ярко-желтые и красные цвета. И вот как-то утром перед входом в магазин остановилась машина, и из нее вышла Элена де Коста.

Дамарис не видела ее с того самого вечера в Рейвенскрэге. Марк никогда не заводил разговора о своих гостях, и Дамарис была благодарна ему за это. Она пыталась изо всех сил забыть о том, что Розита все еще жила в поместье, и у нее была возможность каждый день общаться с ним. В своем черном костюме с золотым орнаментом на лацканах и в шляпе с широкими полями, отделанной по краю золотым кантом, Элена выглядела очень элегантно. Дамарис вышла ей навстречу, они радушно обнялись. Педро приветственно помахал ей из машине, но войти в магазин отказался, в то время как Элена с радостью приняла приглашение Дамарис.

— Мы приехали попрощаться, — сказала она. — После завтра мы уезжаем.

Когда она вошла в тесную гостиную Мэри, то комната стала казаться даже еще меньше. Дамарис видела, как гостья мельком взглянула на ее левую руку, средний палец которой теперь украшало обручальное кольцо династии Триэрно, однако она тактично не стала говорить ни о разорванной помолвке, хотя, конечно, уж ей-то должны были быть известны все обстоятельства случившегося, ни о Розите. Гостья с некоторым недоумением огляделась по сторонам, и Дамарис догадалась, что она, должно быть, силится понять, как можно было променять просторные хоромы родового поместья на столь убогую обстановку. Девушке тоже было очень любопытно узнать, что именно наговорил ей Марк. В гостиную вошла Хелен, которая была тут же представлена гостье, и предложила Элене зайти в их магазин.

— Конечно, с большим удовольствием, — воскликнула Элена. — Это должно быть очень интересно.

И, как того и следовало ожидать, ожидания ее полностью оправдались. Она с большим интересом разглядывала посуду и резные сувениры. И даже купила несколько вещиц, чтобы увезти их домой на память. Дамарис хотела было сделать ей подарок, но Элена сама настояла на том, чтобы за все заплатить.

— Вы с этого живете, — заметила она, — так что ты не должна быть слишком щедрой.

Мэри и Хелен были поистине очарованы ей, и Элена, похоже, изо всех сил старалась произвести на них впечатление. Она лишь однажды упомянула о случившемся, да и то исподволь.

— Конечно, жаль, что у нас не было возможности увидеться с тобой еще раз, — сказала она Дамарис, — но Марк был слишком занят. Нужно было решить кучу неотложных вопросов. Это очень непросто, надеюсь, ты понимаешь?

— Да, понимаю, — подчеркнуто вежливо согласилась Дамарис. Элена пристально взглянула на нее и переменила тему разговора.

Когда же пришло время прощаться, она сказала:

— Надеюсь, ты приедешь погостить у нас с Педро, после того, как Розита выйдет замуж. Мы будем тебе очень рады.

У Дамарис внутри все похолодело. Значит, все уже решено. Марк не терял времени даром. Не удивительно, что он так решительно отверг ее предложение о дружбе. Наверное, он и так уже жалел о том времени, что был вынужден потратить на нее, вместо того, чтобы развлекаться в обществе своей возлюбленной. Она раздраженно теребила кольцо на пальце; должно быть, ему было ужасно неприятно видеть это украшение у нее на руке, ведь он не мог официально предложить Розите свою руку и сердце до того, как будет расторгнута его прежняя помолвка.

Дамарис почувствовала тупую, ноющую боль в сердце, она она все же пересилила себя и даже лучезарно улыбнулась, отвечая на это приглашение.

— Это очень мило с вашей стороны, но ведь Южная Америка — это так далеко…

— Вообще-то, совсем не так далеко, как может показаться. Благодаря самолетам мир стал намного меньше. Ведь мы твои единственные родственники, и найдя тебя однажды, моя маленькая кузина, мне очень не хотелось бы потерять тебя снова. — Она замялась, не зная, как отнесется Дамарис к тому, если она сама предложит оплатить ей билет на самолет, но потом все-таки решила, что этот вопрос можно отложить на потом. Прежде, чем звать ее в гости, им с Педро престояло устроить свадьбу Розиты и разобраться со всеми приглашениями и церемониями. Розита настаивала на том, чтобы все было бы на высшем уровне, а свадебные торжества в Аргентине отмечались с неизменной пышностью.

От этих слов Элены на глаза у Дамарис навернулись слезы.

— Спасибо вам за все, Элена, — сказала она дрогнувшим голосом. — Я думала, что вы обидитесь на меня — из-за Марка.

— Что за вздор! — воскликнула Элена. — Меня это вообще не касается. И вообще, если хочешь знать, то я считаю, что так будет лучше для всех.

Это замечание не показалось Дамарис слишком утешительным.

— А что, он теперь останется в Рейвенскрэге совсем один? нерешительно спросила она.

— Ему придется остаться, пока тут не будут улажены все дела. Адвокаты так медлительны… Но ведь ему вовсе необязательно дожидаться здесь, пока на поместье найдется покупатель. На это может уйти несколько месяцев. Эти старинные дома, как сама понимаешь, не пользуются в наши дни большим спросом.

Дамарис внутренне содрогнулась, жалея о том, что затронула эту больную тему. Ей не хотелось думать о том, что Марк останется в Рейвенскрэге совсем один, но с другой стороны, она прекрасно понимала, что вряд ли он захочет искать избавления от одиночества в ее обществе.

Она проводила Элену до машины, где ее дожидался Педро, с довольным видом куривший сигару и читавший газету, но заметив Дамарис, он мигом отложил и то, и другое, и вышел из машины, чтобы попрощаться с ней.

— Мне очень жаль, что вы так больше не навестили нас, — сказал он, склоняясь к ее руке, — но когда вы приедете к нам в гости, то, уверяю вас, все будет по-другому. А вы ведь приедете, правда? Уверен, вам очень понравится в Аргентине.

Дамарис вежливо поблагодарила за приглашение, зная, что пройдет еще немало времени, прежде, чем она сможет заставить себя побывать в имении, земли которого граничат с владениями Марка, где он тем временем будет счастливо жить с Розитой. И то, что те два дома разделяло большое расстояние, ровным счетом ничего не меняло.

Она глядела вслед удаляющейся машине, думая о том, увидит ли она их когда-нибудь снова.

При следующей встрече с Марком она как бы между прочим поинтересовалась у него, не одиноко ли ему теперь, когда родственники уехали домой.

— В это время года в поместье довольно скучно, — заметила она.

— Правда? — удивился он, и на его губах вновь заиграла обычная сардоническая улыбка. — Я этого не заметил. Мне нравится наслаждаться одиночеством и тишиной, к тому же ради разнообразия можно всегда можно отправиться на охоту.

НА ее лице появилось брезгливое выражение.

— Кровавая забава! Ненавижу, когда убивают зверей.

— Ты слишком привередлива. К тому же рано или поздно им все равно пришлось бы умереть.

Время шло, и их и без того нечастые встречи становились все реже и реже. Как-то раз Мэри поинтересовалась у нее, не пора ли уже наконец прекратить ломать эту дурацкую комедию с помолвкой. А то уже кое-кто из знакомых начал задавать ей наводящие вопросы на предмет того, что было бы лучше подарить молодоженам к свадьбе, и она не знает, как от них отделаться.

— Уже скоро, еще совсем немного осталось, — ответила ей Дамарис, чувствуя, как сжимается сердце в груди, ибо официальный разрыв помолвки будет означать для нее окончательный разрыв с Марком.

И вот настал тот день, когда он сообщил ей, что с юридическими формальностями покончено, и поместье выставляется на продажу.

— Тебе следует заехать в поместье и забрать оттуда все, что ты хочешь оставить у себя, — сказал Марк. — Я договорюсь с миссис Гарт, и она приготовит нам обед.

В тот день они как обычно встретились на автостоянке, и Дамарис сидела на переднем сиденье, в то время, как он стоял перед раскрытой дверцей, небрежно опираясь о капот машины, и курил одну из своих любимых турецких сигарет, ароматный дымок которой всегда будил в ее душе ностальгические воспоминания о Кристиане и каникулах в Вальмонде. Дамарис вежливо поблагодарила его.

— Что ж, я буду рада возможности попрощаться со своим старым домом, с грустью добавила она.

— Ну что ты, перестань. Его же никто не собирается сносить, усмехнулся Марк. — Возможно, он даже перейдет к Национальному тресту, тому самому, что занимается охраной памятников. Так что тогда ты вообще сможешь появляться там в любое время, когда пожелаешь, конечно, уплатив предварительно четыре шиллинга за входной билет. Возможно, я даже оставлю там фамильные портреты, чтобы публика таращила на них глаза и сгорала от зависти. Неохота тащить их в Южную Америку, чтобы их там, в конце концов, сожрали муравьи.

— Да как ты можешь говорить такие вещи? — пролепетала она, задыхаясь от праведного гнева.

Марк бросил на землю окурок сигареты и раздавил его с той же легкостью, как попирал ее нежные чувства к Рейвенскрэгу.

— Ладно, перестань, — взмолился он. — Не делай из всего трагедию. В этом нет ничего трагичного, наоборот, наоицр все элементы фарса. — Он открыл портсигар и вынул оттуда новую сигарету. — Ты что, разве не рада тому, что вся это дурацкая ситуация наконец-то разрешится? Вот я, лично, рад. Даже очень. А тебе, наверное, было куда тяжелее выносить всю эту канитель, чем мне. Так что как только найдется покупатель, то птичка вылетит из клетки, и ты сможешь наконец отделаться от этой дурацкой побрякушки, что тебе до сих пор приходилось носить на пальце.

Дамарис невольно взглянула на сапфир, украшавший ее левую руку. Марк наклонился, прикуривая новую сигарету. Теперь он стоял вполоборота к ней, и его лицо казалось бесконечно отрешенным. Дамарис очень хотелось, чтобы он сел в машину рядом с ней, но он неизменно избегал оставаться с ней наедине и даже не касался ее. Усадив ее на переднее сидение, он остался стоять рядом. Похоже, Марк был чем-то раздражен, и она даже сказала бы, расстроен, если бы только не знала о том, что он ждет-не дождется счастливого воссоединения со своей любимой Розитой. Так что, скорее всего, никакая это не досада, а даже наоборот, радостное ожидание.

— Да, слава Богу, что этот цирк скоро закончится, — с нарочитой веселостью сказала она, стараясь скрыть печаль, поселившуюся в ее сердце. Надоело всех обманывать.

Марк мельком взглянул на ее поникшую голову и отвернулся.

— Ну ладно, чего уж теперь ворошить прошлое, — пробормотал он, и Дамарис смущенно покраснела, поняв, что он решил, будто она имеет в виду его маскарад в Вальмонде, который, к слову сказать, она ему уже давно простила.

— Извини, конечно, что оставляю тебя здесь наедине со плетнями, продолжал он, — но разговоры быстро утихнут. Должен сказать, что не завидую твоему молодому человеку. Я бы никогда не смирился с тем, что моя девушка носит обручальное кольцо, подаренное другим мужчиной.

Дамарис вздрогнула. Она совсем забыла ту дурацкую историю с Дэвидом. Ну конечно же, вот почему он так упорно избегает появляться вблизи ее дома. Просто не желает столкнуться лицом к лицу с ее мнимым ухажером.

— Это все, что я хотел сказать тебе, — заключил Марк. — Я позвоню тебе, когда договорюсь с миссис Гарт о дне прощального обеда. Полагаю, ты сможешь выкроить для него время в любой день?

— Да, — прошептала она.

— Хорошо. Это будет наша последняя встреча. Обещаю, что после нее ты меня уже не увидишь.

Эти слова прозвучали для нее, словно приговор. На дальнем берегу реки, над небольшой рощицей пронесся легкий ветерок, зашелестев ветками деревьев, и пожелтевшие листья кружились в воздухе и тихо шелестом падали на землю. Как все-таки печальна осень, когда приходит конец летнего цветения, когда умирают все весенние надежды.

Марк вопросительно взглянул на нее, одной рукой придерживая дверцу, дожидаясь, когда она выйдет из машины. Дамарис покорно выбралась из автомобиля, который стал свидетелем множества крутых поворотов в ее жизни. По пути она неловко задела Марка, и тот поспешно отпрянул назад. Неужели даже ее прикосновение вызывало в его душе стойкое отвращение?

— Ну, пока, — беззаботно сказал он. — А уже в следующий раз я скажу тебе "прощай".

Дамарис твердо решила, во что бы то ни стало рассказать ему о своей дурацкой выходке, о той лжи, что была гораздо больше, чем массивное кольцо на ее пальце.

— Марк, послушай, — в отчаянии заговорила она, — прежде чем ты уедешь, я хочу рассказать тебе об этом мальчике, о Дэ…

Он не дал ей договорить.

— Я ничего не хочу знать о нем. Когда я уеду отсюда, ты сможешь забыть и обо мне, и обо всем, что было со мной связано, и начать жизнь с нового листа. Кстати, я собираюсь сделать то же самое.

С Розитой, мысленно добавила за него Домарис. Ее внезапный порыв открыть ему правду, прошел сам собой. Ведь даже если она и рассказала бы ему обо всем, то он все равно воспринял бы это ее откровение просто как еще одну забавную шутку, как еще одно проявление ее детской несостоятельности. Нет уж, пусть лучше думает, что у нее есть поклонник, и даже не подозревает о том, как ей хочется снова быть с ним. Горестно вздохнув, Дамарис не оглядываясь зашагала прочь.

Так перед Дамарис возникла новая непростая проблема, грозившая перейти в разряд неразрешимых — где разместить вещи, ибо среди того, что ей хотелось непременно забрать из выставленного на продажу поместья была и кое-какая мебель. Однако, Мэри поспешила развеять все ее сомнения, заявив, что они с Диком уже совсем скоро поженятся и переедут в новый дом. А после, того, как она перевезет туда все свои пожитки, то освободившегося пространства должно вполне хватить для вещей Дамарис, а пока она может временно их где-нибудь сложить. И хотя жилое пространство дома было крайне ограничено, но магазин имел просторный задний двор и большую пристройку, где стоял огромный старый котел, сохранившийся с тех времен, когда дома было принято устраивать большие стирки. В пристройке теперь жили собаки, обосновавшиеся здесь с тех самых пор, как для них не нашлось места в Рейвенскрэге. Плуто заметно подрос, превратившись в большого, неуклюжего молодого пса, и иногда Мэри очень сожалела о щедрости Дамарис, особенно, когда Дэвид забирал своего питомца в дом, а после она обнаруживала, что щенок успел сжевать ее тапочки или изодрать в клочья забытые на стуле колготки. Дэвид был без ума от собаки, и обожал его даже больше, чем своего пони. Мальчик и пес были очень привязаны друк к другу, и Дэвид всякий раз с нетерпением ждал субботы, когда они с Дамарис совершали длительные верховые прогулки, во время которых их неизменно сопровождали собаки.

И надо же было такому случиться, что для визита Дамарис в Рейвенскрэг Марк выбрал именно субботу, а она была так взволнована перспективой предстоящего ей последнего испытания, что совсем забыла о Дэвиде, который наверняка расстроится, когда узнает, что обычная субботняя вылазка на природу не состоится. Вспомнила она об этом лишь после того, как Марк уже положил трубку. А еще Дамарис подумала о том, что эта встреча станет для них последней, и на душе у нее стало совсем тоскливо.

Успокоить Дэвида было непросто. Малыш считал, что она предала его, хотя сама Дамарис уверяла его, что это будет лишь в первый и последний раз. Затем он начал требовать, чтобы ему тоже позволили поехать в Рейвенскрэг, и уж тут она была вынуждена решительно заявить ему, что это никак невозможно. Марк наверняка был бы против, а если бы и не было, то мог запросто догадаться, что Дэвид и был тем самым мальчиком, чье имя начиналось на букву "Д", и которого она обожала. Она считала, что легенда о несуществующем поклоннике позволит ей чувствовать себя увереннее, когда они приедут в поместье, которое отныне ассоциировалось у нее с неприятными воспоминаниями о союзе Розиты и Марка. Время было безнадежно упущено, так что рассказывать правду было поздно.

Дети же живут настоящим, поэтому Дэвид не успокоился даже после того, как она пообещала ему, что вместо субботы они пойдут кататься на лошадях в воскресенье, и что все последующие субботы она будет посвящать только ему.

— У нас в школе занятий нет, а мамочка и тетушка Хелен всегда заняты по субботам, — продолжал ныть он, — и Дик тоже в субботу работает.

— Я постараюсь вернуться до вечера, — заметила Дамарис. — И возможно, у нас еще будет время для того, чтобы погулять с собаками.

Это предложение его несколько успокоило.

Дамарис же не находила себе места. Подумать только, завтра она увидится с Марком Триэрном в последний раз, и вместе с тем закончится целая фаза в ее жизни, после чего она останется наедине с призрачным будущем, где не будет ни его, ни Рейвенскрэга.

И тем не менее, она решила собраться духом и достойно выдержать это испытание судьбы. Ей не хотелось, чтобы Марк догадался, на какую пытку он обрекает ее. Она знала, что любое проявление каких бы то ни было эмоций с ее стороны вызовет у него лишь снисходительную ухмылку. Так что если он задумал отомстить ей за то унижение, которое ему пришлось пережить по ее милости, то она разочарует его. Дамарис решила, что будет держаться холодно, отчужденно и очень практично, и теперь ей оставалось лишь уповать на то, что у миссис Гарт хватит ума не испортить все своими причитаниями. Однако, вряд ли старая домоправительница станет предаваться воспоминаниям в присутствии Марка, а уж она сама постарается не оставаться с ней наедине. А для того, чтобы соответствовать выбранному имиджу холодной и расчетливой дамы, она должна выглядеть неотразимо. Дамарис тщательно отутюжила свой лучший костюм из тонкой полушерстяной ткани благородного зеленого цвета и подобрала к нему подходящую блузку из белого шелка. К этому наряду очень подошли элегантные туфли из коричневой замши, перчатки и сумочка, а также изящная коричневая шляпка с цветком из зеленого фетра, который был того же цвета, что и ее костюм. Ничто не должно напоминать ему о той маленькой дикарке, которую он встретил когда-то на морском берегу, она будет выглядеть элегантно, а ее манеры будут неотразимы и изысканны. Дамарис задумчиво посмотрела на свое обручальное кольцо, которое он назвал "дурацкой побрякушкой", и вдруг поняла, что ей совсем не хочется сниться его. Конечно, она будит носить его и впредь — ведь Марк сам сказал, что оно принадлежало ей по праву — но только уже, разумеется, на другом пальце. А пока оно вполне могло остаться на своем законном месте. Ведь до послезавтра официально она все еще была обручена.

Перед тем, как лечь спать, она приняла ванную и накрутила волосы на бигуди. Это было утомительное занятие, но результат того стоил. Возможно, скоро она сделает себе короткую стрижку, с которой будет куда меньше хлопот. К тому же, после того, как Марк уедет, ей будет вовсе необязательно выглядеть женственной. В конце концов она легла спать пораньше, чтобы хорошенько отдохнуть и набраться сил перед предстоящим испытанием, и даже не подозревая о том, что этой поездке так и не суждено будет состояться.