Лабиринт

Глава 22

– Не волнуйся, я уверен, что за нами никто не ехал. Я заметил, что ты тоже поглядываешь назад. Забудь пока обо всяких нехороших парнях. Как тебе мое скромное жилище?

– Как только я сюда вошла, я забыла обо всем на свете, даже о том, что за нами, возможно, кто-то следит. Никогда не видела ничего подобного. – Лейси запрокинула голову и, протянув вперед руки, растопырила пальцы. – Здесь столько света.

«Скромное жилище» Сэвича представляло собой двухэтажный дом, притом весьма необычный. Потолки с массивными балками были снабжены огромными световыми люками, стены выкрашены в мягкий кремовый цвет. Мебель была выдержана в бежевых, золотистых и коричневых тонах. Дубовые полы покрывали сочной расцветки персидские ковры старинной работы. Еще один роскошный ковер лежал на ступенях деревянной лестницы с резными перилами.

– Диллон, – пораженно пробормотала Лейси, оборачиваясь к Сэвичу, – мой дом по сравнению с твоим – все равно что конюшня рядом с Версальским дворцом. Это просто невероятно. Я в самом деле никогда не видела ничего похожего. У тебя, оказывается, бездна вкуса. О Боже, мне что-то нехорошо.

Ее мутило, и Лейси пришлось опуститься на один из больших стульев, обитых мягкой коричневой кожей, закрыть глаза и несколько раз сглотнуть. Сэвич заботливо подложил ей под ноги кожаную подушку.

– Тебе надо поесть. Нет, тебе надо отдохнуть. Но сначала я принесу тебе воды. Как насчет соленых крекеров? Моя тетушка Фэй всегда потчевала беременных родственниц соленым печеньем. Ну так как?

Лейси осторожно приоткрыла один глаз, вздохнула и снова сделала глотательное движение.

– Я не беременна, Диллон, но знаешь, пожалуй, твоя идея с солеными крекерами не так уж плоха.

Сэвич укрыл ее расшитым золотом шерстяным платком, заботливо подоткнув его под ноги, и отправился на кухню. Кухню Лейси еще не видела, и ей вдруг стало интересно, какой высоты там потолок.

Съев несколько крекеров и выпив воды, она сказала:

– Я думаю, что ФБР тебе слишком много платит. Ты вполне мог бы превратить свой дом в музей и брать деньги за вход.

– Я человек бедный, Шерлок. Этот дом достался мне в наследство от моей бабушки. Кроме дома, старушка оставила мне еще кое-что – правда, не ахти как много. Она была художницей, работала акварелью и акриловыми красками.

– Ты хочешь сказать, что она была профессиональной художницей? И как же ее звали? – Лейси хрустела очередным крекером.

– Сара Эллиот.

Лейси, разом онемев, уставилась на Сэвича.

– Ты шутишь, – с трудом выговорила она наконец. – Сара Эллиот была твоей бабкой?

– Да, матерью моей матери. Замечательная была старушка. Она умерла пять лет назад в возрасте восьмидесяти четырех лет. Помню, однажды она сказала мне, что ей пора покинуть этот мир, потому что из-за артрита она не может больше держать в руках кисти. Я ответил ей, что ее талант не в руках, а в голове, и сказал, что нечего жаловаться – дескать, она вполне может держать свои кисти зубами. – Сэвич помолчал немного, с улыбкой глядя на распускающуюся орхидею, изображенную на одной из висящих в комнате картин. – Поначалу мне показалось, что она меня ударит, но она начала смеяться. У нее был такой живой, заразительный смех. После этого нашего разговора она прожила еще год и за это время, представь себе, в самом деле приспособилась работать, сжимая кисти зубами.

Сэвич не смог сдержать улыбки, вспоминая тот день, когда он впервые увидел бабку с кистью, торчащей изо рта. Заметив внука, она улыбнулась и едва не уронила кисть. То был один из самых счастливых дней в жизни Диллона.

– И что же, ты был любимым внуком Сары Эллиот? Именно поэтому она оставила тебе в наследство этот замечательный дом в самом центре Джорджтауна?

– Ты знаешь, все дело в том, что она здорово заволновалась, когда я решил, что пойду на работу в ФБР и буду ловить преступников с помощью компьютера.

– А что именно ее беспокоило? – поинтересовалась Лейси, поплотнее закутываясь в платок. Она почувствовала, как где-то за левым ухом зарождается головная боль. Тело подводило ее – у нее ныла даже почти зажившая рана на руке.

– Она боялась, что специфика моей работы и постоянная возня с компьютерами загубят во мне талант художника.

– Ага, так, значит, этот дом должен будить в тебе вдохновение? Стимулировать, так сказать, твои гены творца?

– Ну да. Ты что-то позеленела. По-моему, тебе самое время прилечь и поспать. Тебе что, хочется травить?

– Что-то я не вижу, чтобы жизнь в этом доме разбудила в тебе любовь к прекрасному. Травить – отвратное слово. Можно я еще немного побуду здесь? Мне тут очень уютно. Просто я что-то немножко устала.

– Неудивительно, – сказал Сэвич и увидел, как ее голова склонилась на плечо – Лейси заснула. Стул был действительно солидных размеров и весьма удобный, так что Диллон не боялся, что она проснется с затекшими руками и ногами. Он укрыл ее сверху еще одним шерстяным платком, который когда-то связала его мать, – он был такой тонкий и легкий, что его можно было пропустить сквозь обручальное кольцо. Накинув его Лейси на плечи, он осторожно провел по нему ладонью. Волосы спящей молодой женщины растрепались, золотисто-рыжие, слегка вьющиеся пряди выбились из прически и упали Лейси на лицо. Вокруг раны на виске волосы пришлось выбрить. Большой кусок пластыря выглядел на прекрасной головке Лейси очень странно и, можно сказать, кощунственно, однако болезненная бледность ее лица как бы подтверждала, что пластырь – отнюдь не чья-то неудачная шутка.

Впрочем, чтобы поправиться, Лейси надо было всего-навсего как следует отдохнуть. Подумав об этом, Сэвич легонько провел кончиками пальцев по ее бровям и заметил небольшую россыпь веснушек у нее на переносице. Нигде больше Диллон веснушек не обнаружил, хотя всматривался в лицо Лейси весьма внимательно и настойчиво. Зато за время этих поисков он окончательно убедился, что веснушки на носу Лейси ему очень нравятся.

У него больше не было никаких сомнений в том, что на сей раз он попался.

Она проснулась от запаха чеснока, лука и помидоров. Рот наполнился слюной еще до того, как мозг окончательно зафиксировал наличие неподалеку от нее чего-то съедобного. В животе у Лейси забурчало. Чувствовала она себя прекрасно, тошнота прошла без следа.

– Это хорошо, что ты проснулась, – поприветствовал ее Сэвич.

– Что ты там готовишь?

– Макароны с сушеными помидорами, луком и чесноком. И еще чесночные тосты. Эй, Шерлок, да у тебя слюнки текут. Надеюсь, к тебе наконец вернулся аппетит.

– Да еще какой.

– Медсестры мне донесли, что ты весь день ничего не ела, так что пора подзаправиться. Во-первых, вот тебе две таблетки.

Лейси выпила таблетки, даже не поинтересовавшись, что за лекарство он ей дал.

– Вина у меня нет. Как насчет того, чтобы глотнуть немножко сидра? – Сэвич поставил на колени Лейси поднос и теперь внимательно наблюдал за тем, как она поглощает спагетти. Подцепив на вилку немного ароматной массы и закрыв глаза, Лейси медленно пережевывала ее, пока во рту не осталось ничего, кроме вкуса чеснока и еще какой-то приправы. Тогда, облизнув губы, она наконец открыла глаза и уставилась на своего босса с нескрываемым изумлением.

– Ты будешь просто фантастическим мужем, Диллон, – сказала она наконец. – Никогда в жизни я не пробовала ничего подобного.

– Это рецепт моей матери. Она научила меня готовить спагетти, когда мне было восемнадцать и я собрался в Массачусетский технологический университет. Мать сказала, что, по слухам, там едят только бобы по-бостонски, а поскольку бобы не самая подходящая пища для молодых парней, мне надо навостриться готовить что-нибудь еще. Мои спагетти в самом деле понравились тебе больше, чем та пицца, которую ты уплетала пару вечеров назад?

– О Боже, неужели прошло всего два дня? Мне кажется, это было лет десять назад. Ну, вообще-то твои спагетти понравились мне больше, чем что-либо, что мне вообще доводилось пробовать. А пиццу ты тоже готовишь?

– Конечно. Хочешь, сделаю на завтрак?

– Я готова есть твою пиццу в любое время дня и ночи.

Добрых десять минут в комнате царило молчание. Сэвич устроился неподалеку за кофейным столиком, что давало ему возможность наблюдать за Лейси. Съев примерно половину спагетти, она с сожалением уставилась в тарелку. При этом вид у нее был такой, словно она вот-вот расплачется.

– Они такие вкусные, – простонала Лейси. – Но я больше не могу.

– Попозже, когда ты опять проголодаешься, мы сможем разогреть то, что осталось.

Продолжая ковырять вилкой в тарелке, Лейси, низко опустив голову, долго изучала сложные узоры из спагетти и соуса, а потом сказала:

– Я не знала, что на свете есть такие мужчины, как ты.

Сэвич, в свою очередь, тщательно осмотрел свои ногти, обнаружил на большом пальце заусенец, нахмурился и, также не поднимая глаз, спросил:

– Что ты имеешь в виду?

– Ну понимаешь, ты живешь в таком замечательном доме и содержишь его в полном порядке: нигде нет ни пылинки. Ты живешь не по-свински. Такое, конечно, бывает нечасто и очень важно, но все же это не самое главное. А главное в том, что у тебя очень доброе сердце, Диллон. И, кроме того, ты потрясающе готовишь.

– Шерлок, я живу один уже пять лет. Мужчина не может все время питаться одной только готовой пиццей. Грязь и беспорядок я терпеть не могу. Таких мужчин очень много. Возьми, например, Куинлана. Если ты спросишь Салли, она скажет, что он очень добрый и великодушный человек.

– Ты сказал, что живешь один вот уже пять лет. Значит, раньше ты жил не один?

– Вот что значит агент ФБР. Ну что же, ты молодцом. Да, когда-то давно я был женат.

– Я как-то не представляю тебя женатым. По-моему, ты очень самодостаточная личность. Ты что, в разводе?

– Нет, мы с Клэр не разводились. Она умерла от лейкемии.

– Извини, Диллон.

– С тех пор прошло уже даже больше чем пять лет. Мне очень жалко, что Клэр так и не пожила в этом чудесном доме. Она умерла за три месяца до смерти моей бабушки.

– И сколько же вы прожили вместе?

– Четыре года. Когда она умерла, ей было всего двадцать семь. Как-то очень странно все получилось. Она прочитала эту старую книжку Эрика Сигала – «Историю любви», а через неосколько недель ей поставили диагноз – лейкемия. За последние годы я несколько раз смотрел фильм, поставленный по этой книге. Ты знаешь, Клэр умирала совсем не так спокойно и безмятежно, как это описал Сигал. Моя жена боролась со смертью изо всех сил. Просто ничего уже нельзя было сделать.

Сэвич ни с кем не говорил так много о Клэр с того самого пня, как она умерла, и то, что он так разоткровенничался, потрясло его. Он резко поднялся, подошел к камину и прислонился спиной к каминной доске.

– Прости, Диллон.

– Ничего, все нормально.

– Ты все еще тоскуешь по ней?

Сэвич взглянул на одну из картин своей бабки, подаренную ему по случаю окончания Массачусетского технологического университета. На ней был изображен сгорбленный старичок француз, рыночный торговец, продающий что-то на ярмарке в небольшой деревеньке неподалеку от Канн, где в шестидесятые бабка Сэвича прожила несколько лет. Затем Диллон озадаченно посмотрел на Лейси:

– Ты знаешь, это очень странно, но я почему-то не могу вспомнить лицо Клэр. В моей памяти оно какое-то размытое, словно на очень старой фотографии. Да, я ощущаю боль, но она стала какой-то приглушенной. Конечно, я тоскую по Клэр. Иногда, читая книгу, вдруг подниму голову и начну что-то ей говорить. Или смотрю футбольный матч – и вдруг покажется, что она вот-вот прикрикнет на меня, чтобы не сходил с ума. Она была фигуристкой, очень хорошей фигуристкой. Но в олимпийскую сборную пробиться так и не смогла.

– Для тебя она то же самое, что для меня теперь Белинда, – заговорила Лейси. – Сначала мне казалось невозможным, чтобы моя боль когда-нибудь утихла, но помимо моей воли она все же пошла на убыль. Теперь, когда я смотрю на фотографии Белинды, мне кажется, что я любила эту женщину когда-то очень давно и где-то очень далеко. Такое ощущение, что это было в какой-то другой жизни и я сама была другой. Иногда в толпе мне слышится, что она меня окликает. Я оглядываюсь, но, конечно же, никогда не вижу ее.

Сэвич сглотнул, чувствуя, что на глаза ему, как когда-то очень давно, наворачиваются слезы.

– Знаешь, в такой ситуации, как у твоей жены, я бы, наверное, тоже боролась со смертью до последнего, – сказала Лейси, глядя на него ясным, спокойным взглядом. – Я бы ни за что не сложила руки и не отошла бы в мир иной просто так. Нет, я бы брыкалась и орала изо всех сил.

Сэвич засмеялся, потом разом помрачнел. Что это было – чувство вины за то, что он смеялся, вспоминая Клэр? Однако вскоре лицо Сэвича снова прояснилось.

– Я бы тоже брыкался, – улыбнулся он. – Спасибо, Шерлок.

– Голова у меня больше не болит, – обрадованно заметила Лейси. – Ты мне дал волшебные таблетки?

– Ага. А теперь посмотри, пожалуйста, новости, пока я приберусь на кухне, ладно?

– А что, десерта не будет?

– Ты не доела свою порцию спагетти и требуешь десерт?

– Десерт идет в совершенно другой отдел желудка, и этот отдел у меня пустой. Я уверена, что мой нос уловил аромат сдобных ватрушек.

Пока Диллон мыл посуду, Лейси уничтожила ватрушку и принялась смотреть по телевизору новости. Обстановка в Боснии и на Ближнем Востоке вновь обострилась. Сообщалось о новых варварских актах уничтожения курдов, но она не могла понять, о каких, собственно, курдах идет речь – ведь курды были расколоты, как и те страны, на территории которых они проживали, и не существовали как единый этнос. Затем на экране внезапно возник Большой Джон Баллок, адвокат Марлина Джоунса – раздувшийся, как индюк, от ощущения собственной значимости и расточающий улыбки репортерам, которые буквально забрасывали его вопросами, пока он шел от здания бостонского суда к своему громадному черному лимузину.

– Предстанет ли Марлин Джоунс перед судом?

– Без комментариев.

– Скажите, Марлин невменяем?

– Вы ведь знаете, для признания того или иного человека невменяемым существует определенная процедура, – ответил Баллок, закатывая глаза и поводя массивными плечами.

– Вы будете добиваться признания его невиновным?

– Без комментариев.

– Вы рассказывали, что у вашего подзащитного было трудное детство, что мать избивала его, а дядя подвергал сексуальным домогательствам. Это правда?

– На этот счет есть документы в соответствующих организациях.

– Но ведь он признал свою вину.

– Его признание не может быть принято во внимание. Полицейские и агенты ФБР принудили моего подзащитного признаться в том, что он совершал преступления.

– А как насчет той женщины – сотрудницы ФБР? Ваш подзащитный оглушил ее и затащил на склад, чтобы убить. Все это зафиксировано на магнитофонную и видеопленку.

– Это было специально подстроено, – заявил Большой Джон Баллок, подкрепив свои слова энергичным жестом. – У моего подзащитного и в мыслях не было убивать эту женщину.

– Но я слышал, что он нанес ей ножевое ранение.

– Мне нечего добавить к тому, что я уже сказал, – ответил адвокат. – Могу лишь повторить еще раз, что мой подзащитный попал в заранее подготовленную ловушку. Вот увидите, все улики, собранные против него, не будут приняты во внимание.

– Все это не было бы ловушкой только в том случае, если бы ему удалось убить сотрудницу ФБР, так по-вашему? – не без сарказма поинтересовалась какая-то женщина-репортер.

Взрыв смеха. Обращенные к Джону Баллоку лица дышат холодом.

– Давайте на этом закончим, ребята. Поговорим как-нибудь в другой раз, – подвел черту под импровизированной пресс-конференцией адвокат.

Сразу после этого в блок новостей вклинился рекламный ролик, расписывающий достоинства пива «Будвайзер». Почувствовав, что Диллон вернулся из кухни и стоит у нее за спиной, Лейси тихо сказала:

– Я возвращаюсь в Бостон. Мне надо еще раз встретиться с Марлином Джоунсом.

– Тебе не разрешат с ним встретиться.

– Я должна попытаться это сделать. – Она медленно повернулась и посмотрела Сэвичу в глаза. – Ты ведь меня понимаешь, правда? Я обязана сделать еще одну попытку. Не могу я просто сидеть и ждать, пока еще какой-нибудь маньяк заявится по мою душу. Если ты попросишь, чтобы меня к нему пропустили, меня пропустят.

– Сейчас за тобой охотится не он. Кроме того, если ты будешь добиваться встречи с ним, может всплыть на поверхность тот факт, что Белинда – твоя сестра.

– Нет, я не собираюсь ему об этом говорить.

– И все же такой риск есть. Поверь мне: ты даже не представляешь, какой шум и гам поднимут газеты и телевидение, если пронюхают, что ты сестра одной из убитых женщин и что в течение семи лет поимка Марлина была твоей идефикс. Ты, наверное, считаешь, что с моей стороны жестоко так говорить. И все же я повторяю: не приведи Господь, чтобы репортеры об этом узнали. Тогда такое начнется! Да и Джону Баллоку это будет на руку – ибо будет работать на его версию о том, что его подзащитного заманили в западню. Мне кажется, тебе гораздо полезнее было бы съездить в Сан-Франциско и попросить тамошних агентов побеседовать с Дугласом и твоими родителями.

Лейси отрицательно покачала головой.

– Что же касается Марлина, – продолжал Сэвич, – то прежде, чем что-либо предпринять, тебе следует пару дней отдохнуть. Сегодня у нас воскресенье. Мне бы хотелось, чтобы ты выбросила все это из головы до вторника. Обещаешь?

Лейси расправила шитый золотом платок у себя на коленях.

– Пожалуй, хорошенько поспать хотя бы одну ночь мне не помешает, – ответила она наконец.

– Два дня. Я хочу, чтобы ты мне пообещала, что два дня полежишь в постели. А потом мы с тобой все обсудим.

Лейси молчала, и Сэвич почувствовал, что начинает закипать.

– Ты ведь все-таки агент ФБР, Шерлок. Это означает, что ты должна выполнять мои приказы. Ты занимаешься теми делами, которые я тебе поручаю, и не можешь руководствоваться в их расследовании своими желаниями. Хоть это ты понимаешь?

– Не надо на меня кричать. Как я могу не понимать этого? Сэвич шагнул вперед и снова остановился.

– У меня наверху есть прекрасная комната для гостей. Чемодан я тебе собрал – он лежит в багажнике машины. Я провожу тебя наверх, а потом принесу твои вещи.

Только очутившись в ванной комнате, отделанной в викторианском стиле – тщательно отполированная ореховая дверь, ванна на массивных металлических ножках, напоминающих лапы животного, таз для умывания на высокой подставке, больше похожей на пьедестал, роскошные бледно-желтые полотенца с вышитыми на них цветочками, – и сбросив верхнюю одежду, она, повернувшись к зеркалу, с изумлением обнаружила, что на ней самое тонкое шелковое белье из всего у нее имевшегося. Интересно, о чем думал Сэвич, извлекая его из бельевого ящика? Лейси провела рукой по животу, чувствуя, как легко скользит ладонь по гладкому шелку трусиков. Впрочем, решила она, вполне возможно, что Диллон в тот момент вообще ни о чем не думал – просто схватил первое, что попалось под руку. В конце концов, это были всего лишь лифчик и трусики, хотя и очень соблазнительные.

Лейси любила красивое белье. Комплект, который был на ней, она купила себе в подарок к последнему дню рождения. Стоил он весьма недешево, но выглядел и впрямь великолепно и нес в себе немалый эротический заряд. Сняв лифчик, Лейси потерлась щекой о тонкую, восхитительно гладкую ткань. С тех пор как она приобрела это белье, прошло несколько месяцев, но она его так ни разу и не надела, а Диллон почему-то выбрал именно его.

– Шерлок, – раздался сзади голос Сэвича.