Ласковый дождь

Глава 7

– Так как, вы согласны?

– Да.

– Отлично.

– Цветы, которые вы прислали… Они потрясающие!

– Цветы – это только начало.

– Адам…

– Не теперь. Встретимся завтра у «Мишимо».

Сидя на заднем сиденье такси, Мирелла снова и снова прокручивала в уме этот короткий разговор. Она помнила каждое слово, взволнованный тембр его голоса запечатлелся в ее памяти. Да и как она могла забыть собственную эмоциональную реакцию на его звонок! У нее потекли слезы, она повесила трубку и, закрыв лицо руками, разревелась.

Такси застряло в пробке за четыре квартала от ресторана. В этот час пробки были по всему городу, но она больше не могла выносить жалоб водителя.

– Мы едем на запад, а вам нужно попасть на улицу через квартал к востоку. По-вашему, это никуда не годится, но подождите, пока мы не пересечем Пятую авеню, и Бог знает, не окажемся ли мы ближе к цели. Откиньтесь на спинку, расслабьтесь, больше мы ничего не можем поделать. Что за город! Полная разруха. Грязь, отбросы, выбоины на дорогах, не говоря уже об уличных грабителях. Да еще эти вездесущие бегуны – настоящая беда для таксистов. Вам не следовало выбирать ресторан с западной стороны. Теперь мне придется проехать еще два квартала, чтобы развернуться. Ха, и это еще ничего! Хорошо, если улицу не перекрыли для срочных дорожных работ. Как в этом городе можно работать таксистом, если проезжаешь четыре фута за пять минут, а мы не продвигаемся быстрее четырех футов за пять минут. Скажите, разве это не кошмар?

– Да, кошмар. Я уже опаздываю. Я выхожу, – ответила она, берясь за дверную ручку.

– Если честно, мне это не по нраву. Что это за пассажир, который вылезает посреди квартала, не заплатив по счетчику! Но я вас не виню. Вам с самого начала надо было пойти пешком.

Мирелла расплатилась с водителем через окно и дала ему хорошие чаевые, стоя в глубокой выбоине на мостовой. Рассмотрев банкноту, он улыбнулся и, перегнувшись через сиденье, пожелал ей хорошего дня. Место Миреллы тут же занял другой пассажир.

Мирелла почти бежала по улице, лавируя между пешеходами. Она опаздывала и молила Бога, чтобы ее опоздание не стало роковым. Она думала об Адаме весь вечер, начиная с того момента, когда он ей позвонил. Она думала о нем все то время, пока Пол был у нее; думала даже тогда, когда он содрогался в оргазме; думала после того, как он ушел, и до того мгновения, когда погрузилась в сон.

Она была потрясена и одновременно взбудоражена теми чувствами, которые испытывала к Адаму. Всего один раз в жизни ей удалось испытать нечто похожее. Намек на подобное чувство зародился в ее душе, когда они встретились с Полом в первый раз. Тогда она подумала, что ничто на свете не может быть прекраснее.

Мирелла дождалась, пока загорится зеленый свет, и устремилась вместе с толпой через улицу. В ста ярдах впереди она с облегчением заметила яркую вывеску «Мишимо» и замедлила шаги. Последнее, о чем она подумала, подходя к ресторану, была мысль, что, если ее отношения с Адамом закончатся прямо сегодня, она будет благодарить судьбу уже за то, что она послала ей такого человека, которого она могла бы полюбить всем сердцем. Именно здесь и сейчас, на тротуаре у входа в ресторан, Мирелла поняла, что давно уже не любит Пола.

Она толкнула дверь и попала из залитой солнцем городской сутолоки в приятный полумрак и чувственную тишину зала.

Она стояла на мягком бежевом ковре, ее глаза постепенно привыкали к сумеречному освещению. Ничем не примечательное здание с побуревшим фасадом прятало в своей глубине роскошный зал с отделанными черным деревом стенами, с витой лестницей и балюстрадой, плавно поднимающейся на второй этаж. Обстановка носила отпечаток изысканности и постоянной скрупулезной заботы о безупречной чистоте. Огромный бронзовый фонарь из синтоистского храма висел в центре холла, а из-под лестницы, устланной таким же мягким бежевым ковром, что и холл, выглядывала устрашающая бронзовая голова косматой собаки, которая, по преданию, некогда сопровождала японского императора при входе во дворец.

Ни единого звука не доносилось до входящего, ни единый посетитель не оказывался в поле его зрения. Мирелла подошла к зеркалу в простенке, чтобы поправить прическу, и в этот момент из ниоткуда появилась очаровательная хозяйка-японка.

– Мисс Уингфилд? – спросила она тихо.

– Да, – ответила она ей в тон. В обстановке ресторана, напоминающего древний храм, не хотелось говорить громко.

Молодая японка в скромном светло-сером кимоно, перепоясанном оби с узором из золотистых и серебристых журавлей, с улыбкой поклонилась.

– Мистер Кори уже здесь. Вы предпочитаете сначала освежиться или присоединитесь к нему сразу?

– Я и так уже опоздала, поэтому, пожалуйста, проводите меня к нему, – ответила Мирелла, еще раз бросив взгляд на свое отражение в зеркале.

Она сознавала, что на самом деле выглядит гораздо привлекательнее, чем ее отражение в зеркале. На ней было темно-лиловое шелковое платье с широкими длинными рукавами, сужающимися к запястьям. Корсаж плотно охватывал ее стан, обозначая роскошную форму груди и подчеркивая тонкую талию. Платье было перетянуто поясом в тон жакету, а его юбка чуть ниже колен соблазнительно колыхалась при ходьбе.

Рукава жакета доходили до локтей и позволяли видеть рукава платья. Огромная золотая лягушка племени майя свисала на грудь с цепочки, а на ногах красовались туфли цвета слоновой кости на высоких каблуках. Маленькая сумочка из телячьей кожи в тон ансамблю болталась на плече на тонкой золотой цепочке.

Густые волосы цвета воронова крыла, оттеняющие белизну кожи, переливались в тусклом свете. Она была воплощением красоты и счастья. Она знала, что выглядит на редкость хорошо, не только потому, что женщинам свойственно знать о себе такие вещи. Она помнила, какими восторженными возгласами ее приветствовали сегодня в закусочной Оссарио и Хайми, какими похотливыми взглядами провожали ее мужчины – сотрудники ООН. Женщины оценивающе разглядывали ее одежду, а мужчины на улице оборачивались, чтобы посмотреть ей вслед.

Хозяйка, приветливо улыбаясь, проводила ее наверх. Мирелла глубоко вдохнула и медленно выдохнула, чтобы вернуть себе душевное равновесие. Она не была взволнованна, она сгорала от нетерпения вновь увидеть Адама.

Он стоял возле стойки бара, упершись ногой в медную трубку-подставку, и внимательно слушал человека, стоявшего рядом. Мирелла увидела его первой. Он показался ей еще более привлекательным, мужественным и огромным, чем раньше. Худощавый японец в белом пиджаке перегнулся через стойку бара и что-то ему шепнул. Адам обернулся и поспешил к Мирелле.

Их взгляды встретились, и она ощутила прилив теплоты и нежности, как было при первой их встрече. Японка исчезла, и они двинулись навстречу друг другу. Подчиняясь какой-то неведомой силе, которая, казалось, подталкивала их в спину.

Они встретились посередине маленького, почти пустого зала и одновременно улыбнулись. Медленно и нерешительно, но повинуясь какому-то внутреннему позыву, они протянули друг другу руки. Адам разрушил колдовские чары – он взял ее руки в свои и по очереди поцеловал их. Сердце в груди Миреллы колотилось с такой силой, что его стук отзывался эхом у нее в ушах. Он выпустил ее руки, подошел к ней вплотную и обнял за плечи. Кончиком пальца он осторожно провел по ее щеке и прошептал:

– Я люблю вас.

Они последовали за миниатюрной хозяйкой к своему столику. Свои первые слова Мирелла произнесла, когда они остались одни и расположились рядом на низкой бархатной кушетке:

– У меня лингвистическое образование, и я не привыкла лезть за словом в карман, но с вами я теряюсь и не знаю, что ответить.

– Вы считаете молчание хорошим или дурным признаком? – спросил он с едва заметной насмешкой. Он улыбался, но взгляд его был серьезным.

– Вот, опять то же самое, – вздохнула она, и они тихо рассмеялись, не нарушая ощущения интимности, возникшей между ними.

Наконец Мирелла немного расслабилась и почувствовала себя свободнее.

– Извините, что я опоздала. Терпеть не могу опаздывать, но на улицах ужасные пробки. Мне пришлось пройти пешком последние четыре квартала. Это очень напоминало олимпийский марафон.

– Это не имеет значения, главное – вы пришли. То, что мы вместе, имеет значение, что мы хотим друг друга – тоже, что я испытываю настоящее чувство к вам – имеет значение для меня. А для вас?

– Да, и для меня тоже, – призналась она, не в силах скрыть своего чувства.

Теперь, когда она открылась ему, назад пути не было. Она повернулась к Адаму и прикоснулась к его руке. Он накрыл ее руку своей.

– Я хотела быть с вами с того дня, когда мы впервые встретились, – еле проговорила она дрожащим голосом. – Я не могла найти себе покоя после того, как вы ушли. А потом эти восхитительные цветы. Когда мне в офис принесли розы, я испытала боль потери, вспомнив ваши жестокие слова. А ваша карточка не оставила мне никакой надежды. Тогда я смирилась с этим…

Но когда я пришла домой и увидела азалии и маргаритки, настоящий цветущий сад в моей гостиной, я поняла, что все в порядке, что вы по-прежнему хотите меня. Вы превратили мой дом в райский сад и наполнили его любовью; только тогда я осознала, как много мы оба едва не потеряли. Корзина фиалок была самым нежным проявлением любви, о каком я когда-либо слышала. Когда вы позвонили и я услышала ваш голос, все это стало реальностью, превратилось в уверенность. Я положила трубку и расплакалась, потому что не могла сдержать странного чувства, которое давно ушло и забылось в суете нашего пресыщенного, утратившего романтизм времени. Адам, вы заставляете меня чувствовать себя слабой и смешной, а я не уверена, что хотела бы этого. Я люблю вас, но…

Он прикоснулся пальцем к ее губам, как будто желая прервать ее, затем обвел контур ее губ, и вдруг его палец проник в узкую щель между губами, нежно лаская влажную бархатистую поверхность изнутри. Он произнес тихо и медленно, словно хотел, чтобы она запомнила это навсегда:

– Я хочу тебя так же сильно, как ты хочешь меня. И никаких «но». Запомни, что до конца моих дней все цветы в этом мире принадлежат тебе.

С этими словами он достал из нагрудного кармана шелковый платок и смахнул слезинки, выступившие в уголках ее пылающих страстью фиалковых глаз.

– Думаю, тебе понравится, если логическим завершением этой нашей встречи будет акт страстной любви, который разовьется в потрясающие, романтические, эротические отношения. На такое согласится любая, но не каждая поймет, о чем я говорю. Смелей! – Он рассмеялся. – Как насчет маленькой чашки саке для храбрости?

– А как насчет большой чашки саке? – Мирелла улыбнулась Адаму и придвинулась к нему ближе. Просунув руку ему под локоть, она крепко прижала ее к своей груди.

Адам сделал незаметный жест, и тут же к их столику приблизились хозяйка и официант с традиционными японскими поклонами. В руках у хозяйки был поднос с дымящимися чашками воды и благоухающими полотенцами для рук. Из-за пояса она достала две палочки, которыми развернула горячее полотенце и протянула его Мирелле. То же самое она сделала и для Адама.

Мирелла и Адам вымыли руки и положили скомканные полотенца на поднос. Затем официант накрыл их колени шелковыми салфетками. Сразу же подали теплую рисовую водку в маленьких фарфоровых графинах, которую разливали по крошечным чашечкам. Тут же на низком столике перед ними появились блюдца с сашими, похожие на крохотные букетики цветов.

Их обслуживали быстро, незаметно, молча, что вполне соответствовало строгой атмосфере ресторана. Они не сразу обратили внимание, что за соседними двумя столиками тоже обедали люди. Они подняли чашки, чокнулись и молча сделали по глотку.

– Я говорил тебе, что ты очень красивая? – спросил он.

– Нет, – покачала она головой.

– По-моему, ты неотразима.

– Как это мило с твоей стороны, – отозвалась она непринужденно.

– Знаешь, Мирелла, ты не единственная, кого удивили чувства, которые мы испытываем друг к другу. Я знаю тебя сорок восемь часов, а у меня такое ощущение, будто мы прожили вместе целую жизнь.

Они молча пили водку, глядя друг другу в глаза.

– Все случилось так быстро, и вдруг я поняла, что ничего о тебе не знаю, кроме твоего имени, того, что ты археолог и любишь цветы.

Адам снова наполнил чашки.

– Мне сорок восемь, я очень богат. Я путешественник, исследователь, охотник на крупного зверя, археолог и деловой человек. Я трачу деньги на то, чтобы достать из-под земли утерянные человечеством сокровища. Я веду достаточно экзотический образ жизни в мраморном дворце в Стамбуле. А если я не там, то продираюсь сквозь джунгли Амазонки, карабкаюсь по горам Новой Гвинеи, по Гималаям или отдыхаю здесь, в номере «Прекрасной Голландии». Кроме того, у меня пятеро очаровательных детей в возрасте от семи до двадцати пяти лет, которых я обожаю и которые, я надеюсь, обожают меня.

– Я не вынесу этого! – простонала Мирелла, осушив чашку саке до дна. – Ты женат?

Адам повертел свою чашку в руке.

– Нет, я не женат. Просто у меня пятеро детей. Я ведь ничего не сказал тебе о жене. Я действительно был женат… двадцать пять лет назад. Я не справился с этой ситуацией, и мы разошлись через три года, имея двух детей. Остальные мои дети родились от женщин, с которыми я был близок. Мне всегда нравились красивые, сексуальные женщины, которые рожали от меня детей. Мои любовницы надеялись, что я женюсь на них, как только они забеременеют, и очень обижались, когда этого не происходило. Я поступил необдуманно только один раз в жизни – и этого мне хватило. Я не из тех, кто совершает одну и ту же ошибку дважды. Прошу тебя, не волнуйся, они тебе понравятся, вот увидишь. Для меня они уже давно стали друзьями, и ты тоже с ними подружишься. У них своя жизнь, за исключением двух младших.

– Нет, это просто безумие! Господи, что со мной происходит? Я думала, что моя жизнь устроена и упорядочена – и что же?

– Но ведь и у меня то же самое! – воскликнул Адам. – Я жил счастливой холостяцкой жизнью, не понимая, что теряю, до тех пор пока не встретил тебя. Мне нравились работа, охота, рыбалка, эротические приключения. Но все это меркнет по сравнению с тем, что можешь дать мне ты. Я хочу взять тебя… в твоей изысканной гостиной, в моем доме, во дворце на Босфоре, везде. Господи, как я мечтаю о восхитительной, прелестной, незабываемой ночи любви с тобой! Мне так хочется прямо сейчас уложить тебя на этот диван, обнять и заниматься с тобой любовью медленно и страстно… И чтобы никто нам не мешал. И так целый день.

Он взял палочки из слоновой кости, подцепил кусочек сашими, обмакнул его в соус и поднес ко рту Миреллы.

– Надеюсь, тебе понравится сашими, – произнес он, соблазняя ее сочным куском осетрины.

Она втянула в себя розовое мясо, и оно исчезло между ее мягкими, пухлыми губами. Он наблюдал за тем, как она проглотила лакомство.

– Мне нравится сашими, – кивнула она. – Мне нравится саке и твоя идея относительно дальнейшего времяпрепровождения. Мне нравится элегантная изысканность этого зала, но мне бы хотелось оказаться дома, под сенью цветущих деревьев. Мы могли бы устроить там пикник.

– Мы уже в пути, – улыбнулся он, глотнув саке.

Адам знаком велел официанту упаковать их обед: блюда, палочки, чашки, салфетки, саке и прочее, после чего повернулся к Мирелле:

– У нас действительно целый день впереди?

– Нет. Но мы постараемся.

Они почти не разговаривали, сидя на заднем сиденье «роллс-ройса» Адама. Вдруг он взял трубку телефона:

– Как позвонить в твой офис?

Он передал ей трубку и с интересом слушал, как она перепоручает свои сегодняшние деловые обязанности коллегам. Он по достоинству оценил уверенность ее начальственного тона и быстроту реакции, с какой она мгновенно решала возникающие проблемы на том конце провода, пока они медленно тащились по перегруженным в этот час улицам города.

Адама привлекали ее деловые качества. С другой стороны, он не мог понять, почему, будучи настолько уверенной в себе и готовой в любой момент принять спонтанное решение, она так непреклонно настроена против своего наследства, и это лишь потому, что оно угрожает внести в ее налаженную жизнь некоторые изменения. Он взял ее руку и держал в своей все время, пока она говорила по телефону. В какой-то момент он не сдержался и поцеловал ее в щеку.

– Ты прекрасна, – прошептал он, когда она вернула ему трубку.

– Мне приятно это слышать. Мне бы хотелось, чтобы ты всегда считал меня именно такой. Ты не представляешь, с каким упорством я достигала этого результата. Знаешь почему?

Она склонилась к нему и игриво поцеловала в губы. Он обнял ее и, крепко прижав к себе, прижался к ее губам. Мирелла таяла в его объятиях, а когда он выпустил ее, она перевела дух и прошептала чуть охрипшим голосом:

– Потому что на свете нет ничего лучше, чем быть прекрасной… для тебя.

Они стояли перед дверью ее дома. Мирелла рылась в сумочке в поисках ключей. Вставляя ключ в замочную скважину, она украдкой бросила взгляд на мужчину, не сводившего с нее влюбленных глаз. От ощущения его силы, мощи и мужского тепла у нее перехватило дыхание. От него исходили уверенность и неумолимость окончательного приговора – он не позволит ей влюбиться в какого-нибудь другого мужчину. Мирелла вдруг растерялась и почувствовала себя неуклюжей и по-детски угловатой.

Она долго возилась с ключом и никак не могла попасть в замочную скважину. Он подошел и, обняв ее за талию, взял у нее ключ и вставил в скважину. Ее смутила собственная беспомощность, а когда он прижался к ней бедром, нагибаясь вперед, чтобы повернуть ручку и толкнуть дверь, она задрожала от страсти.

Открыв дверь, они оказались лицом к лицу с Моузезом, который держал в руках ружье и целился прямо в них. Адам среагировал молниеносно. Он оттолкнул Миреллу и выхватил у Моузеза ружье прежде, чем кто-либо успел что-то понять. Это заняло всего пару секунд, после чего все начали кричать, осыпая друг друга упреками. Еще через минуту, когда на пороге появился шофер Адама с корзиной ресторанной еды, они уже смеялись. Джон не знал причины переполоха и недоуменно оглядывал всех по очереди.

– Моузез, что это за представление? – спросила Мирелла, вытирая выступившие от смеха слезы.

– Вам следовало позвонить. Я решил, что это воры. Вы никогда не приходили домой в это время. Откуда я мог знать, что это вы? Вы всегда звоните и предупреждаете, если придете раньше или задерживаетесь даже на двадцать минут. Что случилось? Почему вы вернулись так рано?

Адам тем временем осмотрел ружье, которое оказалось незаряженным. Это снова его развеселило, и он покачал головой, все еще не в силах поверить в серьезность столь чудовищного фарса.

– Мы приехали, чтобы пообедать вдвоем в моей украшенной цветами гостиной. Считай, что это любовное свидание, – проворковала Мирелла, кивнув на корзину с яствами.

Моузез принял у Джона корзину, поблагодарил и закрыл за ним дверь.

– Если бы ваш двоюродный дедушка Хайрам это видел, он бы от души посмеялся, – улыбнулся он. – Он тоже любил устраивать представления и назначать любовные свидания, но я не припомню, чтобы какое-нибудь из них начиналось так экстравагантно. Наверное, я погорячился. Мне следовало встретить вас на пороге с его пистолетом. Приношу свои извинения.

– Ничего страшного, Моузез, – проговорила Мирелла, борясь со смехом. – Я не имею ничего против драматических сцен с оружием в кругу семьи, а мистер Кори немного знаком с нравами моих предков.

Адам удивился тому, насколько непринужденно болтали эти двое в его присутствии.

– Моузез, извините меня за вмешательство, но это просто инстинкт охотника, – произнес он. – Хороший стрелок не выносит, когда на него нацелено ружье, особенно такое, каким можно завалить слона.

– Что ж, – Моузез вернулся к своей роли эконома, – раз речь идет о пикнике в гостиной, я предоставляю заботу о нем вам, мистер Кори. Вот только отнесу корзину наверх. Вы будете ужинать сегодня дома, мисс Мирелла?

Адам заметил смущенный взгляд и легкий румянец, выступивший на ее щеках. Наступило неловкое молчание, и простой вопрос Моузеза повис в воздухе. Адам пришел ей на помощь, обняв за талию и пристально взглянув ей в глаза:

– Сначала мы пообедаем. Кто знает, ведь обед может затянуться до ужина, до завтрака или вообще навсегда. Мы можем захотеть поужинать здесь или где-нибудь еще. Какая разница?

Они начали подниматься по лестнице следом за Моузезом.

– Моузез, мы еще не знаем, – пояснила она, поразившись тому, насколько легко вырвалось у нее это «мы». Она много лет поднималась по этой лестнице вместе с Полом и ни разу не произнесла этого слова. Это было необычно, но правильно; впрочем, предупреждая Моузеза о том, что, возможно, им понадобится его помощь, она вернулась к местоимению «я».

Переступив порог гостиной, Адам с удовольствием огляделся. Он был рад тому, что ему удалось приложить руку к украшению самой эксцентричной и прелестной комнаты, в какой он когда-либо бывал. Здесь витал дух очаровательной хозяйки, против которой он не мог устоять.

Гостиная утопала в лучах солнца, льющегося сквозь окна – одно из них выходило на улицу, другое – в сад. Адам бродил по комнате среди столов и стульев, упаковочных ящиков и цветущих азалий словно во сне. Он разглядывал пышные соцветия, нависающие над его головой, и Мирелла подумала о том, что это очень похоже на легендарные висячие сады Семирамиды.

Она разбросала диванные подушки возле камина, развернула на ковре татами и принялась разбирать корзину с едой. Приготовив все для пикника, она подошла к Адаму.

Он стоял возле пианино, погрузившись в свои мысли. Она обняла его за талию и прижалась лбом к его спине.

– Еще раз спасибо за цветы, – прошептала она.

Адам повернулся к ней и, взяв ее руку, повел за собой по комнате. Возле окна он остановился и, развернув Миреллу к себе, приподнял ее лицо за подбородок, словно хотел получше разглядеть ее при свете дня. Он чувствовал, что эта женщина не перестанет быть для него прекрасной, сколько бы он ни прожил на свете.

Очень медленно и осторожно он снял с нее жакет и, бросив его на груду упаковочных ящиков, провел кончиками пальцев по золотой лягушке, запутавшейся в шелковых складках ее фиолетового платья. Расстегнув цепочку, он снял медальон и, с интересом рассмотрев его, положил на крышку пианино.

Он медленно поглаживал ее по шее, как котенка, готового вот-вот замурлыкать. Затем его рука плавно скользнула на ее грудь; слегка сжимая соски, пока они не напряглись под мягким шелком. Тогда он склонился и поцеловал ее. Они нежно, но настойчиво впивались друг в друга губами, их языки соприкасались. Их поглотила страсть, и все слова тут были излишни.

Их невероятное влечение друг к другу возрастало с каждой минутой. Мирелла помогла ему снять пиджак и жилет, развязать галстук, а затем обняла его и, прижавшись к нему, вдохнула запах его тела – смесь цитруса, сандалового дерева, пачулей и кедра. К этому коктейлю его естественных запахов примешивался аромат туалетной воды «Армани», и все это создавало непередаваемое ощущение мужской силы.

Она расстегнула сорочку на его груди и провела языком по мягким темным волосам. Почувствовав, что он возбудился, она, опустившись на колени, прижалась лицом к его чреслам.

Адам тоже опустился на колени и, обняв, увлек ее за собой на пол. Он снял с нее туфли, поцеловал лодыжку, провел рукой вверх по ноге и погладил узкую полоску кожи между поясом и чулками. Затем он расстегнул пояс и медленно снял с нее чулки один за другим, не переставая покрывать поцелуями ее обнаженные ноги и бедра.

Наконец ладонь Адама нашла маленький шелковый треугольник, прикрывающий ее лобок. Мирелла задрожала от возбуждения и, смущенная, отвернулась от него, пряча лицо. Настолько сильным было ее желание, что она снова почувствовала себя девственницей.

Он молча освободил ее от нижнего белья и стал ласкать ее мягкий и плоский живот. Теперь ее тело было полностью доступно его ласкам. Она согнула колени и притянула его к себе. Он ласкал влажные лепестки ее губ, которые раскрывались навстречу его прикосновениям. Он готов был уже проникнуть в глубь ее лона, но в последний момент заставил себя вспомнить, что ему нужно от нее гораздо больше, чем просто жаркий полуденный секс. Тогда он решил не торопить события и разрядить обстановку чашечкой сакэ, вкусной едой и приятной беседой.

Совсем не сразу Мирелла и Адам, лежа в объятиях друг друга, смогли насладиться восхитительным вкусом японских яств и спокойно поговорить.

– Расскажи мне о своем любовнике, – попросил он, целуя ее грудь и играя с сосками.

– С чего ты взял, что у меня есть любовник, и почему тебе интересно знать о мужчинах, которые были в моей жизни?

– На первый вопрос я отвечу так: очень красивая и сексуальная женщина не может не иметь мужчины, даже если она очень занята и удачлива в жизни. Если, конечно, она не замкнулась в себе, что в данном случае не соответствует действительности. А во-вторых, этот мужчина составляет часть твоей жизни, а о ней я хочу знать все.

– А ты расскажешь мне о женщине, которая занимает твои мысли? – с любопытством спросила она.

– Конечно. Я хочу рассказать тебе о ней, как и обо всем, что касается меня.

– Я не знаю, с чего начать.

– С конца, – улыбнулся Адам, привлекая ее к себе.

Мирелла просунула руку ему под рубашку и погладила по груди, поросшей темными с проседью волосами. Она полностью растворилась в нем и знала, что он это понимает и что ему это нравится. Откинувшись на подушки, она увидела, как он прикрыл глаза, стараясь сдержать возбуждение.

– Хорошо, – наконец согласилась она.

Адам открыл глаза, взял ее руку и поцеловал ладонь.

– Он женат. Мы с ним любовники вот уже десять лет. Это единственный мужчина, которого я когда-либо любила, не считая отца. Наши отношения проверены временем, и я ими довольна. Нам отлично в постели, возможно, потому, что мы знакомы с колледжа и довольно долго прожили в обществе, где господствуют либеральные нравы. У нас нет проблем в постели, а те, что возникают за ее пределами, мы предпочитаем обходить молчанием, чтобы сохранить близость. Я была по уши влюблена в него до тех пор, пока не появился ты. С тех пор – это случилось два дня назад – все изменилось. Теперь, похоже, у меня начнется совсем другая жизнь. Когда на следующее утро после нашей встречи мне позвонил Пол, я обрадовалась, услышав его голос. Теперь он стал воспоминанием о том, что я была счастлива в той жизни, которую придумала для себя. Дело о наследстве и твое появление перевернули все вверх тормашками, и я не жду больше ничего хорошего. Ведь до сих пор меня все устраивало: и моя работа, и мое собственное внутреннее состояние.

Адам ласкал ее, пока она говорила. Она обняла его за шею и, поцеловав в губы, продолжила рассказ:

– После нашей первой встречи я выкинула тебя из головы. По крайней мере я была уверена в этом, пока не пришла домой и не увидела все это. – Она широким жестом окинула гостиную.

– После этого ты была близка с ним?

– Да. Мы провели восхитительные два часа в постели, в течение которых я представляла, что рядом со мной лежишь ты. Ты теперь думаешь обо мне плохо? – неуверенно спросила она, испугавшись, что ее признания оказались чересчур откровенными.

– Нет, напротив. Только теперь я понял, как мне повезло.

– Почему повезло? – Его слова возбудили ее, и она нетерпеливо сняла с него сорочку.

Он молча наблюдал за ней и чувствовал, как между ними нарастает сексуальное напряжение. Миреллу поразило, что теперь, обнаженный по пояс, он выглядел еще более огромным и мускулистым, чем в одежде. Движения его рук завораживали ее.

Он расшнуровал и снял ботинки.

– До тех пор, пока я не сделал тебя частью своего эротического мира, у меня была женщина, ничего особенного, просто сексуальная партнерша. Она так же свободна и раскрепощена, как и я, поэтому наши оргии были восхитительны. Мы действительно желали друг другу только хорошего и любили друг друга, потому что знали, что каждого из нас ждет угол, в который пока еще жизнь нас не загнала.

Адам встал, поднял Миреллу и страстно ее поцеловал.

– Я люблю тебя, Мирелла, – прошептал он, ощущая, как ее тело и душа стремятся к нему, когда она тихо ответила «да».

Он отклонился от нее и провел рукой по ее волосам, глядя ей в глаза – ему хотелось утонуть в них. Затем он неторопливо взялся за ремень и расстегнул его. Мирелла завороженно смотрела на извивы черного ремня из крокодиловой кожи. Он снял его, сделал из него петлю и, накинув на шею Миреллы, притянул ее к себе, чтобы обжечь очередным поцелуем.

Мирелла закрыла глаза, чтобы скрыть от него дрожь, пронзившую ее в момент оргазма, который она неожиданно испытала. Открыв глаза снова, она уже не могла оторвать их от его рук, расстегивающих молнию на брюках. Пока он раздевался, она расстегнула молнию на платье, и оно скользнуло вниз, к ее ногам. Она стояла перед ним обнаженная, гордо выпрямившись и не сводя с него глаз.

Они, словно влюбленные подростки, осторожно прикасались друг к другу, возбуждаясь от незатейливой любовной игры. Им нравилось наблюдать, как каждый из них с восторгом открывал в другом новые тайны.

Мирелла видела, какое впечатление производит на Адама, и это возбуждало ее сильнее, чем напряженный пенис оттопыривший его брюки.

– У тебя очень красивые груди. Мне очень нравятся такие: большие и тяжелые, но твердые и скругленные по бокам.

Он взял одну из них в руку и стал ласкать. Его сильные пальцы постепенно приближались к соскам. За мгновение до того, как приподнять ее и прижаться губами к вожделенному темному кружку, он прошептал:

– Я люблю женские груди, но больше всего такие, как у тебя: большие и круглые, с сосками, чуть темнее кожи и такими длинными, что их можно взять в рот и втянуть в себя. Твоя грудь мне подходит.

Мирелла наблюдала за тем, как рот Адама приник к ее соску, как его губы и язык стали ласкать его, и от этого зрелища она чуть не потеряла сознание. Он проделал то же с другой грудью, после чего наклонился и начал ласкать темный треугольник между ее ног.

Мирелла чувствовала, как между ног у нее становится влажно от оргазмов, которые следуют один за другим. Она перехватила его руку, прежде чем он успел раздвинуть ее губы и обнажить клитор, к которому ему захотелось прижаться губами. Мирелла опустилась на колени и, погладив его окаменевший живот, взяла сначала в руки, а потом и в рот его возбужденный твердый член. Вид разбухших яичек тоже не оставил ее равнодушной.

Она целовала его везде, и он в какой-то момент, оторвав от нее взгляд и увидев их отражение в зеркалах, решил, что попал в райский сад. Он сказал ей об этом, и они стали перемещаться по комнате, задерживаясь перед зеркалами, чтобы получше разглядеть друг друга и осознать, что перед ними открылись врата заповедного Эдема.

Они оба старались оттянуть мгновение соития, чтобы полностью насладиться радостью и болью любви. Он уже не раз орошал своим семенем ее грудь и плечи, и теперь нес ее на руках на диван.

– Ты прекрасна, любовь моя, но я еще не начал тебя любить. Подожди, сейчас мы закончим игры, и я овладею тобой. – Он поцеловал ее. – Нам предстоит длинная история любви со множеством счастливых и радостных соитий по всему миру.

– Это обещание? – спросила она с улыбкой.

– Нет, – ответил он очень серьезно, – это клятва.

День миновал, вечер поселил в их райском саду длинные тени, и они разожгли камин. Она принесла из дальнего конца комнаты бобровую накидку, отороченную кружевами.

Они стояли друг против друга в отсветах каминного пламени и держались за руки. Адам поцеловал ее в лоб, нагнулся и отодвинул татами с остатками обеда в сторону, освобождая место у огня. Мирелла захлопала в ладоши.

– Отлично, любовь моя! – воскликнула она, сама поражаясь вырвавшимся у нее словам.

Он поклонился в пояс, изображая рабскую покорность, и, поправив подушки, разбросанные у камина, взял у нее из рук бобровую накидку и раскинул ее на подушках широким жестом со словами:

– Ваше ложе из меха, госпожа!

– Я принесла это, чтобы накрыться, если нам станет холодно.

– Напрасный труд. Я постараюсь сделать так, чтобы вы не замерзли. – Он лег на спину, раскинув руки и ноги, готовый ее принять.

Вместо того чтобы присоединиться к нему, она подошла к двери и, обнаженная, выскользнула в коридор. Через пару секунд она вернулась, держа в руках серебряный поднос.

Он вскочил с пола и, шагнув к ней, взял у нее поднос. Поставив его возле камина, он сел на бобровую накидку и обхватил колени руками. Мирелла присела рядом на корточки и, приготовив виски с содовой для него и мартини для себя, раздвинула его колени и, сев спиной к нему, стала смотреть на огонь. Они молча пили, и он покрывал нежными поцелуями ее шею.

Адам поднял свой бокал и медленно повертел его в руке. Знакомая картинка, выгравированная на бокале – влюбленные под струями теплого ливня, – опять заворожила его. Сердце трепетало в груди Адама, как у влюбленного юноши, от той радости, которую он испытывал сейчас, и от той, которую еще предстояло испытать. Он сделал большой глоток виски и, погладив Миреллу по плечу, откинулся назад и закрыл глаза.

Мирелла видела их отражение в зеркале, стоявшем в дальнем углу комнаты. Два обнаженных тела, приникшие друг к другу в отсветах пламени под сенью цветущих деревьев, они напомнили ей ожившее полотно Ренуара. Это ощущение невозможно было передать словами. Прошло несколько минут, прежде чем она нарушила молчание:

– О чем ты думаешь, Адам?

– О тебе.

– Это хорошо. А что именно ты обо мне думаешь?

– Если говорить точнее – я думаю о нас с тобой. О том, как Турция и счастливая случайность соединили нас. Я потрясен этой идеальной справедливостью.

– Идеальной справедливостью? Как это понимать?

– Для того чтобы это понять, нужно знать о той искренней любви, которую я питаю к Турции на протяжении уже тридцати лет. Я впервые оказался там с отцом и сестрой, когда мне было всего семнадцать. За год до этого моя мать погибла при пожаре. Для всех нас ее смерть была ужасной потерей. Мы и сейчас еще не пережили утрату. Отец на год оставил работу, чтобы мы могли отправиться путешествовать по свету до моего поступления в колледж и до того, как моя сестра-близняшка Джейн окончит школу в Швейцарии. Отец думал, что это путешествие встряхнет нас и позволит вернуться к нормальной жизни. Он, как всегда, оказался прав. Мы снова обрели себя и снова начали радоваться жизни. Через восемь месяцев после начала путешествия мы оказались в Стамбуле. Отец хорошо знал город и быстро возобновил свои давние деловые и дружеские контакты. И город, и люди приняли нас очень дружелюбно. Нас с сестрой Турция покорила сразу. Отец обрадовался возможности ненадолго прервать путешествие, купил старый дворец на Босфоре, там мы и обосновались. Мы рыскали по базарам и окрестностям, скупая вещи для обустройства нового жилища, которое моя сестра назвала «театром». У нее появилась идея использовать его в дальнейшем как виллу, где можно проводить каникулы, и своего рода базу для дальнейших исследовательских поездок по стране, на острова Эгейского моря, путешествий по Ирану, Ираку и Сирии. Но главное – у нас опять появился свой дом, и мы почувствовали себя в нем счастливой семьей.

Некоторые из наиболее значимых событий в моей жизни произошли именно в Турции, – помолчав продолжил Адам. – Там я научился получать телесную и душевную радость от любовных утех, и моими учителями были мужчины и женщины, унаследовавшие вековую мудрость от хранителей султанских сералей. Из-за любви к этой стране я и стал археологом. Моя профессиональная репутация базируется на многочисленных раскопках и бесценных находках. И после многих лет изучения турецкой мифологии я считаю, что достиг степени посвященного. Трое моих детей были зачаты и родились в Турции. Мой любимый дом находится там. Там живут женщины, которые мне дороги. А теперь эта страна подарила мне настоящую любовь, о существовании которой я даже не подозревал, и женщину, прекраснее которой нет на свете.

Мирелла нежно поцеловала его. Они осушили бокалы, и она, наполнив их снова, опять села между его коленями.

– За последние тридцать лет я покорил Турцию и стал одним из самых крупных ее благодетелей лишь по той причине, что всей душой привязан к этой стране и ее народу. Не кажется ли тебе идеальной справедливостью то, что я встретил и полюбил женщину, в жилах которой течет турецкая кровь и которая благодаря своему наследству станет одной из самых влиятельных и состоятельных женщин в стране?

– Адам, – не сразу заговорила она, – чем дольше я с тобой общаюсь, тем больше ты меня удивляешь. Я никогда в жизни не встречала такого романтика. Мы – и идеальная справедливость? Для меня все это слишком нереально. Все, что имеет для меня значение, – это то, что ты покорил меня своей романтической любовью, и одного этого достаточно, чтобы сделать меня счастливой.

– Почему для тебя это нереально? Ты считаешь, что мальчик с Миссури не может иметь романтических фантазий и желать их осуществить? Моя семья из Сент-Луиса, со Среднего Запада, но мне удалось преодолеть влияние своих корней.

– Да, я это вижу. Во время нашей первой встречи я подумала о том, что твои предки, должно быть, разъезжали по равнинам Среднего Запада в повозках и столбили участки земли. Мне это нравится.

– Да, так и было, моя дорогая. Но это не означает, что мы остались провинциальными и далекими от культуры людьми, не способными на высокие романтические чувства, – проговорил он, вздохнув.

Мирелла взяла его руку и поцеловала ладонь.

– Адам, а я, по-твоему, романтичная особа?

– Да. Но ты это очень глубоко запрятала под маской самоуверенной женщины, которая «сама знает как надо». Возможно, ты просто вынуждена была так поступать, иначе не добилась бы того, чем обладаешь сейчас. Я же, наоборот, предпочитаю развивать романтическую сторону своей натуры. Тебе это тоже предстоит.

– Почему ты так в этом уверен?

– Потому что когда встречаются такие две души, как наши, они могут читать друг в друге, как в открытой книге. Только если они этого не боятся. Ты пока еще боишься, а я нет.

Мирелла долила себе в бокал остатки мартини, а Адаму виски. Затем подняла стеклянный колпак с блюда и взяла два сандвича с лососем. Она положила их на льняные салфетки и протянула одну Адаму, и они молча приступили к еде. Мирелла залпом допила мартини и сказала:

– Должна тебя предупредить, мне нравится тебе покоряться, потому что для меня это новое, неизведанное ощущение. Кроме того, я прихожу в восторг, когда меня хвалят. Я готова и дальше играть такую роль. Но помни, я в любую минуту могу взбунтоваться. Так было в моей жизни всегда, и в постели, и вне ее. Что касается романтики, тут я не уверена, что ты прав. Я никогда не могла позволить себе роскошь быть романтичной.

– Теперь можешь. Впрочем, я с тобой не согласен. Каждый может позволить себе быть романтиком, если хочет и не боится оказаться там, куда его приведет эта романтика.

После недолгой паузы она вдруг заявила:

– Да, кстати, я хочу заранее тебя предупредить, что вовсе не ощущаю в своих жилах турецкую кровь, как ты предполагал. Я чистокровная американка и лишь на четверть турчанка. Так что если я действительно тебе нужна, тебе придется принять меня такой, какая я есть.

– Я готов, – рассмеялся Адам и погладил ее по волосам. – На самом деле это ты пока не готова принять себя такой, какая ты есть. Но однажды это произойдет.

– Интересно, что это все означа…

Адам прервал ее долгим, страстным поцелуем.

– Это означает, что я люблю твою покорность, что я восхищаюсь твоим бунтарским нравом и с нетерпением жду его проявлений, – ответил он, снова целуя ее. – А это специально для моей чистокровной американки. – И он опять ее поцеловал.

Мирелла отвечала на его поцелуи с такой страстностью, что его рука сама собой оказалась у нее между ног, большой палец прикоснулся к клитору, а ладонь наполнилась обжигающей влагой ее оргазма.

– А четвертушке турчанки я дарю этот поцелуй, – насмешливо заявил он, поцеловав ее в щеку.

Мирелле было так хорошо, что она не обратила внимания на его насмешливый тон. Она откинулась на спину и не отрываясь смотрела ему в лицо, стараясь понять, что же он за человек. Ей хотелось знать о нем как можно больше, а еще лучше – все.

– Расскажи мне о женщине, которая есть в твоей жизни.

– Не о женщине, а о женщинах, – поправил он ее и рассказал ей о своих женщинах и о том образе жизни, какой ведет в Турции. Ее не столько удивило, сколько смутило то, как сможет она войти в жизнь мужчины, который содержит современный гарем, включающий трех женщин и детей, рожденных от него, а также многочисленных девушек, живущих у него в доме и исполняющих роль его служанок, наложниц и помощниц для его женщин и детей.

Он рассказал ей и о том, что купил для них огромный уютный бревенчатый дом, построенный в начале восемнадцатого века, на Босфоре, с просторным садом и видом на холмы, поросшие кипарисами. Все его женщины жили в этом доме. Там были спальня и гостиная, которые он занимал во время своих визитов. Его собственный дом, дворец Перамабасе, находился в пяти милях оттуда, в десяти минутах езды на быстроходной лодке по Босфору. Во дворце имелись комнаты, специально отведенные для его большой семьи.

– Я говорил тебе, что веду экзотическую жизнь. Тебе понравится жить в Турции. Прекраснее места нет на всем земном шаре. Я не сомневаюсь, что ты поладишь с моей семьей. Конечно, это не семья в традиционно американском смысле, но в нашем доме царят любовь и согласие. Мне не терпится показать тебе все это.

– Ты снова лишил меня дара речи, – вздохнула она.

– Должен признаться, что меня это не удивляет. Посмотрим. Время сделает свое дело. Я хочу, чтобы ты вошла в мою жизнь, и хочу стать частью твоей жизни. Но это невозможно, пока ты не вернешься домой, в Турцию.

– Адам, я дома здесь. Мой дом – Нью-Йорк, Америка.

– Да, я понимаю. Здесь и мой дом тоже. Мирелла, я в такой же степени американец, как и ты. И даже в большей, потому что во мне нет турецкой крови. Понимаю, тебе трудно осознать, каким образом в тебе сочетаются эти две стихии.

Мирелла напряглась в его руках, из чего Адам сделал вывод, что такой проблемы у нее нет.

– К чему все эти разговоры? – продолжил он. – Я поступаю нечестно. Ты ведь еще не видела своих владений. Я еще не показал тебе одно из самых восхитительных чудес света… мы еще не сели в старый каик и не прокатились по голубым водам Босфора, не видели замечательных дворцов, утопающих в яркой зелени, маленьких рыбацких пристаней, средневековых замков, гордо возвышающихся над городской застройкой. Не видели Золотой Серп на восходе. Не видели Стамбула, города потрясающей красоты, который ступенями сходит к воде и до сих пор хранит в себе романтическую эротику времен Османской империи… После того как ты все это увидишь, мы займемся любовью при полной луне в Голубиной долине в Каппадокии, окруженной конусообразными, открытыми всем ветрам холмами, под которыми погребены древние византийские храмы. Мы отправимся на гору Арарат и будем искать останки Ноева ковчега. Я буду любить тебя непроглядной ночью среди полуразрушенных статуй олимпийских богов, освещенных пламенем костров. Тех богов, которые ждут нас с первого века до Рождества Христова на далекой каменной вершине Немрут-Даги. И это еще далеко не все. Когда ты приедешь ко мне? Каковы твои планы? Ты уже начала знакомиться с документами о наследстве? Когда ты едешь в Англию и когда мне ждать тебя? Когда ты станешь моей окончательно, а я стану твоим?