Ласковый дождь

Глава 9

Мирелла была совершенно сбита с толку. Она маленькими глотками попивала шампанское и смотрела поверх бокала на человека, сидящего напротив.

Он не сводил с нее глаз, и она не могла понять, что в них отражается – гнев или раздражение. С Полом зачастую в этом трудно было разобраться.

Покинув спальню, они едва перемолвились словом. Атмосфера постепенно накалялась и достигла высшей точки, когда Мирелла попрощалась с Моузезом, уложившим ее вещи в багажник красного «феррари» Пола. Пол распахнул перед ней дверцу, и, усаживаясь на заднем сиденье, она услышала, как он сказал Моузезу:

– Кстати, я распорядился прислать два ящика «Шато Марго» для вашего винного погреба. Позаботьтесь о них, пожалуйста. – И он подчеркнуто аккуратно закрыл дверцу машины.

Когда он завел мотор и на бешеной скорости помчался вниз по улице, Мирелла не выдержала:

– Прошу тебя, не надо. Не надо ни вино присылать, ни нестись сломя голову, словно ты хочешь выиграть Гран-при Монте-Карло.

Атмосфера стала взрывоопасной, когда возле стойки регистрации в аэропорту Кеннеди он выхватил у нее из рук билет и своей золотой карточкой «Америкэн экспресс» оплатил разницу между ее местом в эконом-классе и первым классом до Лондона. Она хотела возразить, но он так гневно посмотрел на нее, что она предпочла промолчать. Он крепко взял ее под руку и быстрым шагом повел к залу ожидания первого класса, шепча сквозь стиснутые зубы:

– Только попробуй что-нибудь сказать по поводу того, что я поменял билет.

И вот теперь он в полном молчании разлил по бокалам «Дом Периньон» и внимательно посмотрел ей в глаза.

– Почему ты на меня сердишься?

– Я не сержусь. Просто меня выводят из себя твои бабские штучки. Терпеть не могу, когда со мной играют в такие игры.

– Но я вовсе не играю с тобой.

– Только не нужно делать из меня дурака. Я звонил тебе утром на работу, как привык делать все последние десять лет, в среду, четверг и пятницу, но ни разу не застал тебя на месте. Когда я захотел увидеть тебя в четверг вечером, единственное, чего я был удостоен, – это часового разговора по телефону, во время которого узнал, что ты взяла отпуск и собираешься уезжать. Потом я выслушал какую-то чушь по поводу того, что нам нужно перестать встречаться на некоторое время, чтобы посмотреть, как это будет. По крайней мере до тех пор, пока ты не обоснуешься в Саутгемптоне. Боже, как же я ненавижу все эти женские хитрости!

– Что ты хочешь этим сказать?

– Ты сама прекрасно знаешь! Например, ты заявила, что можешь уделить мне немного времени в воскресенье днем перед отъездом. Ты же знаешь, как трудно мне выбраться в воскресенье из дома, как мне это чертовски неудобно. При этом мы оба знаем, что ты могла бы улететь завтра, а не сегодня. Полагаю, для тебя явилось полной неожиданностью, когда я сказал, что приглашаю тебя на обед в половине первого, а потом сам отвезу в аэропорт.

– Да, если честно, я удивилась и ответила, что в этом нет необходимости. Я собиралась пообедать с Диной, а в аэропорт меня должен был отвезти Моузез. Так что тебе совсем ни к чему было пропускать воскресный обед в кругу семьи.

– Почему же ты не сказала этих слов после обеда и до того, как мы приехали в аэропорт? – Он сделал большой глоток шампанского, и следующая его фраза заставила Миреллу покраснеть. – Твой двенадцатиминутный монолог на тему «Пол, все кончено» утонул в бушующем океане оргазмов, которые длились намного дольше, чем эти смешные, выброшенные из жизни двенадцать минут. – Он сверился с часами, словно ища фактическое подтверждение своим словам. – Четыре часа плюс-минус несколько минут. Четыре часа восхитительной, животной страсти, в течение которых я почему-то не слышал: «Пол, все кончено». Я слышал лишь: «Еще, еще». А также слова типа «потрясающе» и «изысканно». И еще выражения вроде «Возьми меня так, как хочешь», «Я сейчас снова кончу», «Затрахай меня до смерти». И это не считая хриплых стонов и душераздирающих криков боли и наслаждения. Что же я видел? Ты извивалась подо мной, когда мы кончали одновременно, и это было настолько головокружительно, что, казалось, на какой-то миг мы умирали, чтобы затем возродиться для следующего акта любви.

Мирелла резко поднялась с места, но Пол злобно прошипел через стол:

– Сядь! Сядь, пока не объявили твой рейс. Если ты этого не сделаешь, я устрою сцену. Ты меня знаешь. Это не пустая угроза.

Мирелла послушалась. Они молча допили шампанское, и Пол снова наполнил бокалы. Ощущение надвигающейся бури постепенно отступало.

– Мирелла, я не понимаю, к чему вся эта идиотская затея под названием «Пол, все кончено», и знать не хочу. Это не важно, потому что я доказал тебе в постели, что между нами еще не все кончено.

Она ничего не ответила. Пол ни за что бы не поверил, если бы она сказала, что когда он порвал на ней платье, бросил лицом вниз на кровать и, привязав к четырем столбикам за руки и за ноги обрывками платья, грубо и жестоко трахнул ее, стремясь продемонстрировать свою власть, он ее попросту изнасиловал. Он всего лишь добавил несколько часов всплеска похоти к уже умершим отношениям.

Что она могла сказать ему? Что она бросила его еще несколько дней назад, на тротуаре перед рестораном «Мишимо»? Или о том, что между ними было сегодня, – это всего лишь секс ради секса, и те же самые ощущения она могла получить от любого жеребца, у которого душа и ум сосредоточены между ног?

Нет, ничего этого сказать она не могла. Равно как и открыть причину, по которой вообще позволила ему подняться в спальню, пока укладывала вещи – ей хотелось сделать для него этот разрыв менее болезненным и обидным, хотелось остаться в рамках приличий. Боже, какая наивность!

– Что с нами случилось, Пол? Неужели мы действительно так сильно изменились? Что стало с милым, любящим мальчиком из богатой семьи с Лонг-Айленда, который был известен своими радикальными взглядами в бизнес-школе Гарварда, и с бедной, старательной девочкой, оканчивающей колледж? Что стало с этими двумя детьми, которые когда-то влюбились друг в друга? В тот день, когда мы познакомились, я пришла заниматься арабским с твоим товарищем по комнате, а ты сидел напротив и не сводил с меня глаз. Когда урок закончился и он заплатил мне три доллара, ты взял у меня деньги, вернул их ему и обозвал его тупым жлобом, который эксплуатирует меня, зная, что я в стесненных обстоятельствах. Я очень огорчилась тогда, потому что не хотела терять честно заработанные деньги, которые были нужны мне на жизнь, и велела тебе не лезть не в свое дело. Когда мы выходили из комнаты, твой приятель согласился платить мне по семь долларов за час. Ты извинился за вмешательство и сказал, что не можешь выносить несправедливость в любом ее виде, а потом пригласил меня на обед. Годы, когда мы, привилегированные и блестяще образованные дети богачей, собирались спасти мир красотой и любовью, были прекрасны. Мы раздвигали рамки нашего самосознания с помощью и без помощи наркотиков. Мы были верными любовниками, которым казалось, что нет ничего важнее свободы личности. Мы с головой погружались в клубы наркотического дыма с мыслью, что он сделает нашу жизнь насыщеннее. И нам везло: так и случалось. Мы были легко уязвимы и открыты навстречу всему новому: экспериментировали в сексе, принимали нетрадиционные верования и философии, жадно впитывали знания, потому что умели любить и заботиться друг о друге. Мы были активными участниками жизни, в которой у идеалистов был шанс добиться успеха, экзистенциалисты были на подъеме, и каждый верил в то, что возможен мир без насилия. Что с нами случилось? Неужели наша способность любить и быть неравнодушными к жизни исчерпала себя в годы участия в Корпусе мира, в маршах к Пентагону, в автобусных поездках в Джорджию, в бесконечных демонстрациях и акциях протеста? Похоже, что так и есть, и это говорит не в нашу пользу.

Пол достал из нагрудного кармана помятую пачку «Кэмел», вынул последнюю сигарету и сунул ее в рот. После чего смял пачку в кулаке и швырнул ее в пепельницу. Он выглядел очень спокойным и невозмутимым, прикуривая сигарету и делая это с небрежной медлительностью, которая Мирелле показалась фальшивой.

– Что с нами случилось, Мирелла? Прежде чем ответить на твой вопрос, хочу прояснить кое-что о тех двух влюбленных, которые встретились однажды зимним, снежным днем в Кембридже. Во-первых, бедная красавица в потертых, но шикарных джинсах, бессловесная жертва скупости моего товарища, оказалась блистательной студенткой, входящей в высшее бостонское общество, правда, несколько эксцентричной, как и вся ее семья, отнюдь не бедная, если не считать наличности. Закомплексованная чудачка, которую я пожалел в тот день, была на самом деле сексуально раскрепощенной, сильной и страстной женщиной, сумевшей покорить меня с первого взгляда. Во-вторых, для юного Лохинвара, приверженца радикальных идей, оказались важнее всего деньги, власть и успех, и прежде всего его собственный. Кроме того, выяснилось, что он способен поддаться духу времени и увлечься девушкой, покорившей его своей сексуальностью, умением радоваться жизни и страстью к приключениям. Что с нами стало? А как ты думаешь? То же самое, что с Джерри Рубином и Эбби Хоффманом и с миллионами других. В какой-то момент мы очнулись от сна, в котором потакали всем своим слабостям, и оказались перед лицом реальности. Мы променяли мир цветов на успех и деньги. Мы заняли свое место в обществе. Мы выросли. Мы, прежние, давным-давно умерли и забыты. Цветы давно завяли, а тот мир, о котором мы мечтали, на поверку оказался никчемной, никому не нужной фикцией. Когда я вернулся к тебе спустя десять лет, я думал, что ты это понимаешь и принимаешь. Теперь любовь и нежность друг к другу возвращаются к нам только через эротические ощущения. И ты знаешь это не хуже меня. Почему после десяти лет практически совместной жизни, построенной на сексе, ты вдруг задаешь вопрос: «Что с нами случилось?»

В этот момент приторный голос из громкоговорителя сообщил, что пассажиры первого класса рейса 0794 в Лондон приглашаются на посадку. Мирелла и Пол поднялись и с минуту молча смотрели друг на друга. С иллюзиями было покончено. Мирелла с трудом держалась на ногах: разговор с Полом дался ей нелегко.

– Потому что эта жизнь недостаточно хороша, – ответила она и ушла, ни разу не обернувшись.

Она была потрясена и испугана. Ведь именно с такими словами обратился к ней Адам. Повторив их Полу, она с новой силой ощутила боль при мысли об Адаме и о своем несоответствии его требованиям.

На нее навалилась слабость. Каждый шаг по коридору был для нее мучительным. К ногам словно привязали по огромной гире, и переставлять их становилось все труднее. Веки у нее стали такими тяжелыми, что ей пришлось приложить огромное усилие, чтобы они не слипались. Она остановилась на минуту, выпрямилась, глубоко вздохнула и двинулась дальше. Крупные капли испарины выступили у нее на лбу, она начала задыхаться и испугалась, что может потерять сознание.

Наконец она оказалась в самолете, где ее встретила стайка щебечущих стюардесс, чьи приветливые улыбки напоминали о достоинствах зубной пасты «Пепсодент», юные, свежие лица – о несравненных качествах французской косметики, которой пользуются модели, рекламирующие кока-колу, а хорошо подогнанная, безупречно выглаженная форма – о корифеях американской высокой моды, о нянях и медсестрах. Их волосы светились здоровьем, как у красотки с этикетки шампуня «Брек».

Каждая в отдельности пожелала ей доброго вечера. Мирелле пришлось почти десять раз повторять одну и ту же фразу в ответ, отчего она начала задыхаться еще сильнее. От них так отдавало чистотой и благожелательностью, присущими образу воздушных сестер милосердия, что Мирелла невольно поморщилась – ей показалось, что от них пахнет йодом и камфарой. Однако это был всего лишь резкий запах освежителя воздуха. Она закашлялась и, едва не потеряв равновесие, оперлась на спинку сиденья и снова прерывисто задышала. И только после этого она с наслаждением ощутила полное безразличие со стороны стюардесс: они прекрасно сумели притвориться, что не замечают страданий перенесшей глубокое эмоциональное потрясение женщины. Мирелла переступила порог салона первого класса и тут же окунулась в атмосферу прекрасно налаженного сервиса. Это стоило одной тысячи девятисот двадцати долларов. Правда, только в один конец. А ведь ей еще лететь обратно.

Мирелла вытерла лоб платком, попудрилась и немного успокоилась, оглядев себя в зеркальце. Она закрыла глаза и сосредоточила усилия на том, чтобы восстановить дыхание.

Спросив себя, что стало причиной ее внутренней тревоги, она вынуждена была признать, что это Адам Кори и его слова, а вовсе не потеря Пола и не тот факт, что самая великая любовь ее жизни оказалась иллюзией, сотворенной ею же самой. Разговор с Полом только подтвердил, что за последние десять лет она очень изменилась. Но гораздо больнее ей было от слов Адама, которые ранили ее в самое сердце и заставили почувствовать себя уязвимой.

– Прошу прощения, мисс Уингфилд.

Мирелла открыла глаза и увидела перед собой улыбающееся лицо стюардессы.

– Да?

– Этот конверт передал человек из зала ожидания первого класса. Если вы прочтете письмо быстро и захотите ответить, я успею передать ответ, потому что в эконом-классе еще не закончилась посадка.

Мирелла вскрыла письмо. Там лежал чек на тысячу долларов и записка с просьбой купить себе новое платье. Пол писал также, что будет звонить ей ежедневно в час дня по лондонскому времени.

– Ответ будет, мисс Уингфилд? – спросила стюардесса, протягивая ей блокнот.

Миреллу охватила такая ярость, что внутреннее беспокойство сразу отступило, и она пришла в себя. Она положила чек и записку обратно в конверт и порвала все на мелкие кусочки. Затем сложила их в другой конверт и написала имя адресата: «Мистеру П. Прескотту».

– Ну что, я достаточно быстро ответила? – с улыбкой обратилась она к стюардессе. – Как вас зовут?

– Уэнди, – ответила та и посмотрела на часы. – Да, мисс Уингфилд. Но лучше не терять времени. – С этими словами она устремилась к выходу.

Мирелла отстегнула ремень и пошла в ванную, чтобы освежиться. Она вернулась на место совсем в другом настроении. Прохладный душ сделал свое дело. Ей даже удалось переодеться.

Самолет был действительно великолепен. Мирелла испытала неподдельное восхищение, когда мощные двигатели бросили эту махину вверх, в голубое небо. «Приключение начинается», – прошептала она себе. Ее сердце наполнилось почти детской радостью, и Мирелла Уингфилд почувствовала себя свободной и раскрепощенной, как когда-то в далекой юности.

В салоне первого класса было всего девять человек, и только одна женщина, кроме нее самой. Хорошенькая девушка с представительным мужчиной средних лет, которых Дина по шикарным предметам туалета мигом определила бы как людей, формирующих модные течения. За исключением этой пары, все остальные сидели отдельно друг от друга. Она заметила, что все мужчины на удивление привлекательны, и свою наблюдательность сочла добрым знаком. Другим добрым знаком было то, что половина из них тоже обратила на нее внимание.

Пассажиры почти не передвигались по салону, только стюардессы мелькали туда-сюда, выполняя заказы и разнося напитки. Затем появились газеты, наушники, журналы, обед, десерт и коктейли, после чего кресла были разложены, пледы, подушки и маски для сна розданы, а на экране появились первые кадры фильма.

Пассажиры удобно расположились в темноте, и воцарилась тишина. Мирелла надела на лоб маску, чтобы опустить ее, как только почувствует, что засыпает, и накрыла ноги пледом.

Свет экрана казался призрачным в полупустом салоне, в атмосфере которого вдруг стала ощущаться некоторая интимность. Полулежащие в креслах и завернутые в пледы люди, похожие на большие коконы, в полной неподвижности неслись навстречу звездам, прорезая пространство и время. Мирелла чувствовала, что ее соседи тоже наслаждаются мистическим ощущением одиночества и парения навстречу неизвестности. Кто знает, что уготовано судьбой этим людям, собравшимся вместе по воле случая и оказавшимся в каком-то смысле связанными друг с другом на то время, пока самолет не совершит посадку в Лондоне? Они не вступали в контакт друг с другом, хотя все ощущали эту связанность.

Мирелла посмотрела через темный проход между креслами в ту сторону, где сидела пара. Она смогла разглядеть только два черных силуэта под одним одеялом и предположила, что они не упустят возможности заняться сексом в столь романтической обстановке: осторожный, в рамках приличия блуд, несомненно, входил в план их путешествия. Мирелла улыбнулась, вспомнив, какое захватывающее впечатление произвело на нее занятие сексом с фотографом из журнала новостей, когда они пролетали над островами Фиджи.

Она снова отправилась в ванную, а когда возвращалась на место, ей пришлось остановиться в проходе и опереться на спинку пустого кресла, чтобы пропустить стюардессу с сервировочным столиком. Она попятилась и, потеряв равновесие, шлепнулась в кресло – и тут же спиной почувствовала, что в кресле кто-то есть. Обернувшись, чтобы извиниться, Мирелла оказалась лицом к лицу с молодым красавцем арабом. Их взгляды встретились в мерцающем свете голубого экрана. Его глаза были похожи на два бездонных черных колодца, завораживающих своей глубиной.

Мирелла пробормотала извинения и поспешила вернуться на место, чтобы улечься наконец спать. Экран располагался под острым углом к ее креслу, поэтому она видела лишь, как при перемене кадров менялось освещение в салоне. Красивые глаза араба захватили ее воображение. Ей даже начало казаться, что две черные точки сближаются, начинают подпрыгивать и поднимаются над горизонтом пустыни, под ослепительным солнцем, а затем перед ней неожиданно возникло лицо Омара Шарифа. Он был закутан в черное, и она видела лишь глаза цвета кофейных зерен и то, как он плавно покачивается на спине величественного верблюда, который везет его к Мирелле.

Ей пришла на память сцена из «Лоуренса Аравийского». Отсутствие музыки, да и вообще любых звуков, лишь стимулировало ее зрительные образы, которые были на редкость реалистичны и чрезвычайно эротичны. Ей доставляло удовольствие то становиться частью романтического пейзажа, то выпадать из него и мечтать о прекрасном принце, возникшем из глубин Сахары, чтобы удовлетворить ее самые прихотливые сексуальные фантазии.

Миреллу охватило страстное желание отдаться восточному красавцу и испытать с ним утонченные чувственные радости. Она видела в нем мужчину, способного посредством любовной игры увлечь ее в бесконечное путешествие по райским садам наслаждения, которые дарит людям разделенная любовь. Возможно, Адам Кори и был на это способен, если бы появился в ее жизни в другое время, а не тогда, когда она находилась в плену ею же созданных иллюзий, которые лишили ее смелости.

Она надвинула на глаза маску для сна и вдруг поймала себя на том, что мысли об Адаме не доставляют ей больше мучений. Она думала о нем с благодарностью, как о проводнике, указавшем ей путь к истинной любви. Мирелла закрыла глаза и перестала бороться с накатившей на нее дремотой.

…У него были такие же глаза, как у Омара Шарифа, но он был выше и появился в клубах пыли на фоне закатного солнца не на верблюде, а на великолепном черном пони для игры в поло. А вместо черных развевающихся одежд на нем была дорогая спортивная форма. Он перебросил ногу через седло, спешился и небрежно бросил поводья на белый, похожий на пудру песок.

Незнакомец постукивал себя кнутом по бедру, отчего от брюк поднимались крохотные облачка пыли, и неторопливо шел к Мирелле, которая ждала его возле любимой папиной машины – «бугатти-роял», самого дорогого и шикарного автомобиля из всех, выпущенных в тридцатых годах. Она ждала своего красавца любовника вместе с Дональдом Дэвисом.

Он улыбался, и дрожь возбуждения пробежала по ее телу. Его густые черные волосы блестели на солнце, от мужественных черт лица невозможно было отвести взгляд, одежда подчеркивала рельеф мускулистого тела. У Миреллы перехватило дыхание, и она облизнула пересохшие губы.

Он кнутовищем приподнял ее подбородок, не сводя с нее сладострастного взгляда, но глаза его говорили о любви и искреннем обожании. Она ответила ему таким же взглядом. Он медленно провел кнутом вниз по ее шее и отодвинул край выреза платья, обнажив одну грудь. В его глазах застыл немой вопрос, и она так же молча ответила ему: да, под платьем, стянутым на поясе древним македонским поясом, инкрустированным кораллами и жемчугом, она была совершенно нагой.

Он сел за руль, Дональд рядом с ним, а она устроилась на коленях у Дональда, и они помчались по песчаной дороге среди апельсиновых садов, поднимая клубы пыли. Он приподнял бровь и едва заметно кивнул, разрешая Дональду ее поцеловать. Мирелла взглянула на своего любовника и, получив его безмолвное разрешение, обнажила грудь и подставила ее ласкам и поцелуям Дональда. Несколько раз любовник прикасался к ее затвердевшим соскам, а затем медленно поглаживал свой фаллос по всей его длине.

Мирелла провела рукой по его напряженным бицепсам, наслаждаясь шелковистой кожей красивого тела, и застонала, когда Дональд прикоснулся губами к ее соску. Вдруг между апельсиновыми деревьями показалась изумрудная полоска моря, пенящиеся волны накатывали на белый прибрежный песок.

Близились сумерки, и со стороны моря надвигался туман. На берегу расположилась компания из восьми прекрасных юношей; они разводили костер и пили красное вино из огромных бурдюков. На них были только изысканно украшенные набедренные повязки, под которыми угадывались великолепные фаллосы, заботливо отобранные для Миреллы ее любовником.

Компания приняла их с восторгом и радостными возгласами. Один из молодых красавцев стал раздевать Дональда. Мирелла, ее любовник и трое юношей опустились на мраморную плиту, которую поддерживали со всех сторон статуи ангелов с распростертыми крыльями. Это было нечто среднее между столом, кроватью и алтарем. Остальные юноши проходили по очереди перед Миреллой, целовали ее в щеку и останавливались, предлагая ей снять с них набедренные повязки, что она и делала, дергая за шнуры. Мирелла утопала в волнах наслаждения, видя перед собой столько прекрасных пенисов, и все они были переполнены живительной силой. Трое юношей, сидевших на плите рядом с ней, тоже попросили ее о таком одолжении.

Мирелла и ее любовник наблюдали за тем, как молодые мужчины возбуждали друг друга до тех пор, пока каждый из них не продемонстрировал готовность к любовной битве. Тогда ее любовник поднялся, и юные распутники сгрудились вокруг него. Мирелла видела, какое наслаждение они испытывали, раздевая его, лаская его руками и языками.

Мирелла не один раз испытала оргазм, прежде чем кто-то из них успел к ней прикоснуться. Она слезла с плиты, сбросила сандалии, дрожащими руками расстегнула пояс и, бросив его на песок, сняла платье и нижнюю юбку.

Она широко раскинула руки и предложила себя любовнику. Он приблизился в окружении своей свиты. Юноши прикасались к ней, целовали и ласкали языком каждый дюйм ее тела – руки, груди, промежность, клитор, пальцы ног. Двое приподняли ее так, что ее широко раздвинутые ноги оказались на уровне лица ее любовника. Двое других раздвинули ее губы, чтобы ее любовник мог насладиться влагой, которую исторгало ее лоно. Она закричала и задрожала, испытывая очередной оргазм, но мужчины не остановились. Ее любовник внезапно обхватил ее за талию, опустил ниже и одним резким и сильным движением вошел в нее.

Двое продолжали удерживать ее в этом положении, пока остальные целовали и ласкали ее. Ни Мирелла, ни ее любовник не могли отвести взгляда от его пениса, который то скрывался в глубине ее лона, то появлялся вновь. С каждым его движением в них обоих росла потребность насытить друг друга. В какой-то момент он чуть отстранился и позволил одному из своих подручных намазать ее каким-то кремом, от аромата которого сознание у нее помутилось. Акт любви продолжался до тех пор, пока оба одновременно не достигли оргазма. Их стоны далеко разносились по апельсиновому саду, им вторили восторженные крики свидетелей их страсти.

Любовник опустил ее на мраморную плиту и крепко прижал к себе. Он целовал ее в губы и ласково посасывал соски. Они клялись друг другу в любви, пока остальные восемь мужчин по очереди овладевали ею. Она кричала ему, что это великолепно, великолепно… и что этого достаточно.

– Что бы я ни дал тебе, этого никогда не будет достаточно, – сказал он. – Я хочу давать тебе все больше и больше. Я хотел владеть тобой полностью и безраздельно с той минуты, как мы встретились, и ты отдалась мне без всяких «но». Я буду любить тебя до самой смерти, Рокселана, и принимаю на себя ответственность за нашу любовь и брак.

Мирелла удивилась, что он назвал ее Рокселаной, и подняла голову, чтобы взглянуть ему в лицо. Оно изменилось. Рядом с ней был Адам Кори. От неожиданности она отшатнулась и проснулась, стукнувшись головой о стекло иллюминатора…

Мирелла потерла ушибленное место, нахмурилась и, спустив ноги с кресла, потянулась. Восходящее солнце уже подсветило небо. Белые перистые облака, похожие на взбитые сливки, были раскрашены в желто-розовый цвет. Мирелла никак не могла прийти в себя.

Она смотрела на безбрежное пространство, которое лежало за стеклом иллюминатора, и вспоминала свой сон с удовольствием и оттенком сожаления, что он так далек от реальности. Ее сексуальные отношения с Полом были достаточно свободны и по-своему экзотичны, но с ними покончено. Дважды в жизни ей удалось вкусить настоящей любви – один раз с Полом, что потом оказалось иллюзией и самообольщением, и второй раз – с Адамом Кори. Она не могла сказать, что с этим тоже покончено, потому что всерьез их отношения даже не успели начаться. Каждый миг, проведенный с ним, вселял в нее надежду на то, что настоящая любовь все же возможна. Но Мирелла не была уверена, что способна на большое чувство.