Латинист и его женщины

Глава 37. ДЕВОЧКА ЗИНА

Летом 1959-го года в городе Ростове-на-Дону в одной ничем не примечательной советской семье родилась девочка.

Поскольку девочка родилась в семье русской, а Россия себя издавна считала преемницей Византии, Древней Греции и Древнего Рима, девочку нарекли Зинаидой, что в переводе с древнегреческого означает ЗЕВСОВА. Та, которой покровительствует Зевс.

Спустя три года после рождения Зинаиды в этой же семье произошло прибавление: родилась ещё одна девочка, которую назвали Татьяной, что в переводе с того же языка означает УЧРЕДИТЕЛЬНИЦА.

Их мать, Вероника Сергеевна (Приносящая Победы дочь Высокочтимого), и их отец Николай Панкратович (Побеждающий Народы сын Всесильного) были простыми, ничем не примечательными советскими тружениками; оба были воспитаны в послушании советской власти и любви к Ленину-Сталину, оба своим трудом выбились в люди и имели высшее образование. И оба хотели своим дочкам счастья: чтобы девочки благополучно выросли, чтоб выучились и чтобы повыходили замуж, а ещё — чтоб мужья не пили, чтоб у них дети были живые-здоровые, чтоб в домах у них там всё было, чтобы в магазинах на Советской Земле не переводились продукты, а главное — хлеб, а на Планете, чтобы не было войны.

И всё в жизни обеих девочек (а главное Зинаиды, ибо речь здесь идёт прежде всего о ней) так оно в точности и шло именно по этому самому пути. И ничто не предвещало никаких отклонений от него до той пор, пока дело не коснулось любви.

Глава 38. ВОВА

А первая любовь у Зины была с Вовой из соседней квартиры. Пока взрослые сидели за столом и оживлённо беседовали о чём-то очень умном и важном, Вова и Зина, которым тогда было по пяти лет, сидели под этим же самым столом, и у них там тоже велась своя беседа. И тоже — очень серьёзная. И закончилась эта беседа объяснением в любви и поцелуями в губы.

На другой день Зина рассказала маме о том, что целовалась под столом с Вовой в губы, а Вероника Сергеевна посмеялась-посмеялась да и затем сказала с напускною строгостью:

— Больше так не делай, а то губки будут болеть. Зина потрогала свои губы и с удивлением возразила:

— А у меня не болят!

Мама опять рассмеялась. На том всё тогда и кончилось.

В школе Зина Зинченко была примерною девочкою и училась только на «хорошо» и «отлично». Сидела за партою прямо, не скрючившись, чтобы не портить фигуру — так её учили родители. Когда была октябрёнком, носила звёздочку с изображением маленького Ленина, а потом, когда подросла, стала носить красный галстук и отдавала пионерский салют. Как и полагается девочке из порядочной семьи, она исправно получала музыкальное образование, обучаясь игре на фортепьянах в музыкальной школе. Кроме того, в разные годы школьного детства она занималась то балетом, то русскими народными танцами, то фигурным катанием, то лёгкою атлетикою; она умела кататься на лыжах и на коньках, что для южного Ростова крайне нетипично. И что потом самым роковым для многих мужчин образом скажется на её фигуре, походке и манере держать себя на людях.

Но то — потом. Пока же она училась в классе «А», а Вова, что из соседней квартиры, — в классе «Б». В том же классе «Б» был и мальчик по имени Андрюша, о существовании которого Зина даже и догадываться не будет вплоть до самых последних недель обучения в самом последнем классе (то есть, аж в десятом!), когда этот мальчик вдруг объявится и будет иметь значение для нашей истории. Школа была огромных размеров, а Зина была девочкою хотя и с весёлым и общительным нравом, но одновременно была она и какая-то слишком уж погружённая в свои мысли. Так что, ей было не до всяких там посторонних мальчиков из соседних классов. Но Вову она хорошо помнила: есть такой. Особый, необыкновенный. И вот, когда ей и Вове было уже по двенадцати, любовь снова вспыхнула в их сердцах. После нескольких задумчивых вечерних прогулок Вова взял да и поцеловал Зину уже очень серьёзно, прямо-таки по-взрослому, и Зина впервые почувствовала глубокое волнение, которое, скажем наперёд, не скоро повторится в её жизни.

К этому времени она уже знала от подружек, как это всё там, у них, у этих взрослых, бывает. Однажды поздно вечером она случайно подслушала разговор папы с мамой: папа пообещал маме, что сегодня он сделал семь раз, а вот завтра — сделает все десять! (Влияние коммунистической пропаганды — повышенные социалистические обязательства!) Зина не знала, много это или мало, но цифровые данные запомнила и четверть века спустя на нравоучения уже постаревшей матери ответила весело и хлёстко. А мать только руками всплеснула.

— Да ты откуда знаешь-то про меня? Отец, что ли рассказал?..

— И не отец! А я ещё в детстве всё слышала, о чём вы там шептались за перегородкой на старой квартире!

Мать схватилась за голову и то ли со смехом, то ли уж по-настоящему с досадой запричитала:

— Вот же ты господи! Да как же это мы так, два дурака, — ни о чём не думали тогда!..

Глава 39. СЁМА

А летом того же года она поехала к папиным родственникам в Дубовский район Ростовской области.

В свои тринадцать лет она не очень любила девчачьи кукольно-тряпичные забавы и предпочитала бегать по улицам, лазить за ягодами на огромную тютину — так в Ростовской области называется тутовое дерево, стрелять из лука и купаться в речке. Со своими двоюродными братьями и их друзьями она допоздна гоняла на мотоциклах, разумеется, сидя пока ещё на заднем сиденье и обхватив руками, а иногда и крепкими загорелыми ногами чьё-то впереди сидящее туловище.

И вот однажды — докаталась.

Был уже поздний вечер, когда семнадцатилетний мальчик Сёма, к которому она доверчиво подсела, вдруг круто изменил общий маршрут и на фоне тьмы и мотоциклетного рёва незаметно рванул в сторону и погнал свою зверь-машину куда-то в ночь, подальше от посёлка и его огней. Никто в общей суматохе не обратил на это внимания, а Зина и сама не сразу поняла, к чему клонится дело. Сообразила, лишь когда оказалась в стоге сена…

Напомню, что тогда ей только исполнилось тринадцать. А Сёме было семнадцать. Причём, и по роже, и по разговору любому наблюдателю было бы с первой же секунды ясно, что это — дегенерат, родившийся от столь же ублюдочных алкашей-родителей.

Надо было думать, прежде чем садиться на мотоцикл с таким выродком!

Не подумала. А о том, что собственные внешние данные у неё не совсем обыкновенные и бросаются в глаза всем без разбору — и умным, и дуракам— в те далёкие времена даже и не догадывалась.

Возня длилась очень долго — до трёх часов ночи. Временами схватка утихала и сменялась разговором «по-хорошему», а временами всё возобновлялось с прежнею силою. Несколько раз Зина делала попытки вырваться и убежать. Но каждый раз — тщетно…

Как бы там ни было, но Зина так и не далась придурковатому Сёме. Уже давно догадалась она вынуть из волос заколку и держала её в правой руке в ожидании нужного момента, готовая воткнуть её своему врагу куда угодно — хоть бы даже и в глаз. И такой момент настал: Зина услышала, что рядом по дороге впервые за эти несколько часов проезжает что-то спасительное и с мотором. На какое-то время враг приподнял голову, чтобы посмотреть, что там такое едет и нет ли для него в том какой опасности, и ослабил хватку. Зина что было сил всадила ему свою заколку в горло и вырвалась. И побежала. И чуть не попала под колёса надвигающегося грузовика. Между тем, её удар в горло был эффективным лишь на короткое время; придурок всё-таки нашёл в себе силы очухаться и кинуться за нею следом. Но в свете фар остановившейся машины он не осмелился наброситься на девочку, а увидевши, что её сажают в кабину, и вовсе — трусливо свалил в темноту и растворился в ней.

Зина благополучно вернулась к бабушке и тёте, которые всё это время глаз не смыкали от волнения и встретили её оборванную и исцарапанную слезами радости.

Но вечером следующего дня история с недоразвитым Сёмой вдруг возымела неожиданное продолжение: недоразвитый подъехал на мотоцикле к калитке и как ни в чём не бывало спросил у Зининой бабушки, скоро ли Зина выйдет погулять. Бабушка, схватив первый попавшийся дрын, стремительно выскочила из-за калитки на улицу и нанесла непонятливому и доверчивому Сёме несколько весьма чувствительных ударов по голове, по спине, по рёбрам и по прочим местам, опрокинув его при этом на землю вместе с мотоциклом и заливая всё это кровью придурка…

Глава 40. ВСЕ МУЖЧИНЫ НА СВЕТЕ

С этих пор интерес Зины к любви и ко всем подробностям, которые кроются за этим многообещающим словом, заметно поубавился. Более того: она даже стала испытывать какое-то безотчётное отвращение, а пожалуй даже, что и страх к взрослым мальчикам и вообще к мужчинам: то они какие-то чересчур уж мускулистые, то слишком от них потом прёт, то очень уж омерзительно волосы у них растут на груди или даже на спине…

Результатом этого было то, что к десятому классу, когда почти все её одноклассницы уже расстались с невинностью, она всё ещё не перешла в новое качество, а когда однажды в тёмное время суток и на глухой улице на неё накинулся какой-то маньяк, Зина выхватила железный прутик, который держала при себе на всякий случай, и без малейших колебаний и без последующего раскаяния перевела маньяка из категории физически здоровых и сильных людей в категорию пожизненно нетрудоспособных инвалидов, просящих милостыню под церковью или в подземном переходе.

Урок, который когда-то дала ей бабушка, не прошёл даром!

Глава 41. МАЛЬЧИК АНДРЮША

Десять школьных лет, а с ними и самый последний учебный год уже приближались к своему концу, а Зина и тот самый Андрей, что из класса «Б», всё ещё не были знакомы друг с другом. И даже более того: не знали друг друга в лицо. И это — проучившись десять лет в одной и той же школе!

Зина Зинченко все десять лет училась в классе с буквой «А», а Андрей Краславин — все десять лет провёл в классе с буквой «Б». А классы в те времена были большими — не меньше сорока человек в каждом, а связи между классами были слабыми и случайными. Особенно же при глупейшей «кабинетной системе», когда дети фактически не имеют своего собственного классного пристанища, а перекочёвывают на переменах из кабинета, допустим, русского языка в кабинет, допустим, математики, как будто это и в самом деле какие-то учебные лаборатории, а не самые обычные комнаты с голыми стенами и совсем без ничего… Вот так оно всё и вышло. Словно бы какая-то сила тщательно уберегала Зину и Андрея от встречи друг с другом.

Или: приберегала. Как сюрприз. И вот — час пробил!

Понятное дело, что все эти десять лет они ходили по школе не с завязанными глазами и неисчислимое количество раз видели друг друга.

Но — не замечали, не находили важных признаков, по которым бы можно было выделить человека из общей громадной и безликой массы.

Первого мая 1976-го года они впервые по-настоящему осознанно встретились и познакомились. И было это совсем не в их школе. И даже не в том районе города Ростова-на-Дону, где она находится.

Одна из Зининых подружек решила закатить вечеринку лишь формально по случаю первомайского дня солидарности трудящихся, а на самом-то деле — по случаю предстоящего окончания десятилетки.

А если уж быть совсем точным, то — по случаю выбора женихов, который пора бы уже и устроить, пока этих самых женихов не расхватали другие более шустрые девчонки.

Ну а чтобы было из кого выбирать, нужно, чтобы и выбор женихов был побогаче. И тут нужен размах. Чтоб не просто женихи, а чтоб — ярмарка женихов! А такая ярмарка в простой городской квартире не поместится. Тут явно нужна дача. А она и была.

И были на этой даче парни и девушки из всех пяти параллельных десятых классов. Но, конечно, не все подряд, а лишь самые достойные, человек этак с полсотни — тщательно кем-то неведомым и невидимым отобранные и приглашённые затем якобы от имени той самой девочки, чьим родителям принадлежал роскошный особняк в живописном пригороде Ростова.

Итак, вся орава дружно примчалась на электричке, все прекрасно расположились в огромном доме, и уже веселье было в полном разгаре, когда на горизонте появился некий опоздавший молодой человек, который добирался до этих мест на каком-то другом транспорте, а не на электричке, как все; он сильно заблудился в этой гористой и даже скалистой местности, пойдя не в ту сторону, и вот наконец по звукам музыки догадался, куда нужно двигаться. И — пришёл!

Появление высокого и красивого семнадцатилетнего молодого человека вызвало всеобщий восторг, а среди девчачьей половины присутствующих — так даже и визг.

— Дрон! Дрон пришёл!..

— Где ты так долго был, Дрон?

Дрон весьма картинно поздоровался со всеми присутствующими, прервавшими по такому случаю все свои прежние занятия: «Общий привет!» и — руки со сцепленными пальцами, высоко поднятые над головою и потрясаемые там, словно бы это был знаменитый боксёр, который вышел на ринг, предвкушая неизбежную победу. Затем он коротко, но с юмором объяснил, почему и как он опоздал, а затем деловито и с достоинством стал рассматривать собравшихся.

Со всеми мальчиками — знакомыми и незнакомыми — он перездоровался за руку, а к девочкам подходил к каждой и задумчиво и даже как-то деловито бубнил сам себе под нос: «Эту знаю, эту знаю, а эту — не знаю!.. Эту знаю, а эту — тоже не знаю!.. Непорядок!..»

Так он дошёл и до Зины Зинченки — шикарный и неотразимый молодой человек.

— Эту — не знаю! — озабоченно констатировал любимец публики и уже собирался добавить что-то серьёзное и научное насчёт необходимости ликвидировать этот пробел в своём кругозоре, как вдруг осёкся, не выдержав своей дурашливой роли, и понял: перед ним стоит и смотрит на него нечто совершенно из ряда вон выходящее.

Это была ну просто потрясная, ну просто аж обалденная высокая и стройная блондинка с двумя такими толстенными косами, что из них даже бы и одна сделала бы честь любой красавице. Брови у неё были густые и русые, почти жёлтые. То есть, не накрашенные и не омерзительно выщипанные по моде того времени. А чего стоили эти длинные ресницы, и ярко-голубые глаза, и красные губы — ну просто какая-то фантастика! А стройные ноги!.. А грудь!.. А талия!.. А широкие бёдра!.. Во кайф! Балдёж да и только!

— А я тебя тоже не знаю! — смеясь, ответила девушка.

— А ты из какого класса?

— Я — из десятого «А».

— А я из десятого «Б». А тебя как зовут?

— Зина Зинченко.

— А меня — Андрей Краславин. А Дрон — это меня так называют. Дрон — это значит Андрей. А почему я тебя раньше никогда не замечал?

— Не знаю… А я тебя тоже никогда не видела.

— А ты любишь Аллу Пугачёву?

— Ой, я просто обалдеваю от её песен!..

Вот так они и познакомились — слово за слово. Судя по всему, Андрюша Краславин был многим в школе знаком, пользовался авторитетом у мальчиков и огромным успехом у девочек, но для нашей Зины он явился на свет только сейчас.

Девочки весь вечер к нему так и липли, а он — прекрасно танцевал, умел хорошо себя держать в обществе, шутил, смеялся, рассказывал рискованные анекдоты — где-то на самой грани приличия и неприличия, с лёгкостью оказывался в центре всеобщего внимания и, по всему видать, ему это занятие очень нравилось. Внешность и у него тоже была не из простых: высокий рост, крепкое телосложение, белобрысый с голубыми глазами. Время от времени его куда-то уносило вихрем танцев или девчачьих прилипаний, но он с неизменным постоянством возвращался к той одной, которую с первых минут своего пребывания на даче вычислил и по достоинству оценил.

Чем кончился парад женихов для той девочки, ради которой всё это устраивалось богатыми и влиятельными родителями, для нашей истории неважно. Для нас по-настоящему важна только девочка по имени Зина Зинченко да ещё немного — тот самый мальчик из десятого «Б» — Андрюша Краславин, — который тогда оказался рядом с нею.

Ну так вот: потом эти двое ехали в электричке. Был поздний вечер, за окнами вагона мелькали огоньки посёлков и силуэты каких-то ночных пейзажей, а они перебрались ото всех друзей в полупустой вагон и ехали, ехали…

А потом он проводил её от вокзала до дома. Несколько раз пытался обнять, однако же каждый раз Зина вроде бы со смехом, но решительно выскальзывала у него из рук. Перед своим домом она не позволила ему на прощанье поцеловать себя и на вопрос о следующей встрече ответила вроде бы и в своей обычной смешливой манере, но очень многозначительно:

— В следующий раз, чтоб заезжал за мною только на машине! Мужчина без автомобиля — разве же это мужчина?

Если девочка так сказала, то эта мысль у неё зародилась не в одну секунду и не на пустом месте, ибо, как сказал однажды на своём языке некий Лукреций: «De nihilo nihil», что по-нашему звучало бы примерно так: из ничего ничего и не бывает.

Андрей воспринял информацию насчёт машины всерьёз и вот что сделал в этот самый следующий раз, а это было восьмого мая вечером: позвонил к любимой девушке в квартиру и этак скромненько спросил, не выйдет ли она с ним погулять.

Красавица Зина смерила его всего с ног до головы дерзким взглядом и, особенно не задержавшись на модной и дорогой одежде пришельца, сказала то самое, что, по утверждению Лукреция, возникает отнюдь не из пустоты:

— Я же тебя предупреждала, чтобы без машины в следующий раз ко мне и не показывался! — и насмешливо посмотрела ему прямо в глаза, дескать, ну кто ты такой передо мною? Я стою дорого. Ты этого ещё не понял?

Глава 42. ИСПЫТАНИЕ НА ПРОЧНОСТЬ

Андрей спокойно выдержал этот взгляд и очень просто ответил:

— А я сегодня как раз при машине.

В скором времени Зина уже была на улице. И увидела там машину. Это был «Москвич», за рулём которого сидел пожилой человек — должно быть, владелец автомобиля, которого, судя по всему, и нанял Андрей, чтобы покатать свою девушку.

Здорово!

Молодые люди уселись на заднее сиденье, а шофёр, внимательно посмотрев на Зину в зеркальце, полушутя-полувсерьёз спросил: «Куда изволите?» и, получив всё-таки не от Зины, а от Андрея инструкции о маршруте движения в сторону левого берега Дона, терпеливо принялся их выполнять — там быстрей, там помедленней; получая новые приказы от Андрея, он каждый раз вопросительно поглядывал на Зину — дескать, согласна ли и она, и только заручившись её кивком, делал то, что велено; временами он останавливался там, где было поспокойнее и поживописнее, и тогда молодые люди вволю гуляли, пока их шофёр терпеливо поджидал их.

В глазах Зины это был первый серьёзный экзамен, который с достоинством выдержал её кавалер: велела прикатить на машине, а он и в самом деле отколол номер: припёрся на самой настоящей машине!

Вот это парень! Она старалась больше не злоупотреблять его рыцарскими качествами и не вводить его в такие бешеные расходы. Дальнейшие их встречи носили характер обыкновенных прогулок: где-то посетили выставку, где-то посмотрели кино, где-то сходили на городской пляж или прогулялись по набережной Дона, съев при этом по мороженому. Темы для разговоров всегда находились без труда. Андрей на лету ловил её мысли и с лёгкостью продолжал их; если Зина запевала песенку, то он её непременно подхватывал, если она забывала слова и срывалась на «тра-ля-ля», то каждый раз выяснялось, что он именно эту песню и знает-таки всю, до конца.

Иногда лез.

Но — не так, чтобы уж очень. Получив мягкий отпор, всегда отступал спокойно и без обиды.

Глава 43. РОМАНТИЧЕСКИЕ ПРОГУЛКИ

И так у них всё и пошло: выкраивали время между последними школьными занятиями (а потом — даже и между выпускными экзаменами) и встречались.

Жили они оба в центре города, но походы делали на самые далёкие окраины Ростова. И даже за пределы этих окраин. Однажды, гуляя где-то в глухомани к северу от Ростова, они забрели совсем уже в несусветную даль и попали в старый, заброшенный вишнёвый сад, который тянулся на многие километры куда-то к горизонту и дальше.

— А я здесь и раньше бывал, — сказал Андрей. — На велике сюда прикатывал. Мне здесь по кайфу — всегда так тихо, спокойно. И ты знаешь: ведь здесь даже и зайцы водятся.

— Ну уж это ты не ври! — возразила Зина. — Какие ж зайцы могут быть в Ростове?

И только она это сказала — случилось чудо: прямо из-за ближайшего дерева выскочил неправдоподобно настоящий заяц и рванул от них наутёк по вишнёвой аллее…

Андрей сказал спокойно:

— Ну вот видишь! Что я тебе говорил?

Зина была потрясена: то по мановению руки, прямо как из воздуха, возникла самая настоящая машина, а вот теперь — живой заяц!

К северу от Ростова — места нежилые; там можно часами идти по холмистой, неровной местности через искусственно насаженные леса и ни разу не встретить ни единого человека. Или разве что увидеть где-то вдалеке затерявшуюся в полях и рощах какую-нибудь одинокую фигуру…

Это были лесопосадки, устроители которых свихнулись когда-то на строгом выполнении государственных планов и инструкций. И леса получились у этих ненормальных такими:

— только дуб,

— или только сосна,

— или только ореховые деревья,

— или только тутовые…

И вроде бы и нелепо выглядело это маниакальное растительное однообразие, усиленное ещё и строгими параллельными линиями, но зато в таком лесу всё просто и всё понятно; гуляй себе и гуляй, и никогда не заблудишься.

А между тем, лето 1976-го года подразумевало для Зины и Андрея совершение очень важных жизненных поступков: следовало ИЛИ поступить в высшее учебное заведение и продолжать своё образование дальше, ИЛИ никуда не поступать вовсе и вести какой-то другой образ жизни.

И Зина, и Андрей предпочли первое. Андрей поступил в Ростовский Машиностроительный институт, чтобы изучать какие-то технологии по производству чего-то там, Зина же решила, что её призвание — математика и поступила в Ростовский Университет на математический факультет. Причём выбор Андрея понять можно — он с детства имел технические дарования, да и вообще, мужчина и техника — вещи вполне совместимые; но вот с выбором Зины всё обстояло не так-то просто, и тут понадобятся некоторые разъяснения.

Глава 44. СТАРЫЙ ПАПА

Мать нашей молодой героини к этому времени обнаружила в себе некоторые черты, которые прежде были не столь заметны, а теперь вдруг заработали на полную мощь, а именно: властолюбие, нетерпимость к возражениям и трезвый расчёт. Железная леди пришла к мысли о необходимости развода со своим мужем — отцом её двух дочерей, который запил, загулял и не прочь был огрызнуться на замечание жены или даже полезть в драку. От такого мужика в доме было мало толку, и его требовалось срочно заменить на что-либо более подходящее. Что и было сделано.

Глава 45. НОВЫЙ ПАПА

Мама отфутболила папу, и на опустевшем месте возник вдруг новый законный супруг: толстый и очень положительный во всех отношениях профессор Ростовского Университета, в каковом он был явно не самым последним по значению человеком.

Вот как это случилось. Знакомство матери с профессором состоялось очень просто: после многочисленных и громких на весь дом скандалов вдруг наступило неожиданное затишье — это Зинин отец вдруг протрезвел и безо всяких споров красиво и по-мужски оставил после себя квартиру со всем добром и ушёл от своей семьи к какой-то другой женщине.

Толстый же профессор жил в квартире этажом выше. И обо всём происходящем хорошо знал — сеансы звуковой связи во все времена суток происходили на хорошем акустическом уровне. Тонкий специалист по прослушиванию интересных шумов никогда прежде не имел своей семьи, потому что всю жизнь свою положил на математику и учёную карьеру, а под старость очень огорчился, поняв, что одному коротать остаток жизни — очень скучно.

И вот, лишь только скандалы затихли, воспоследовало предложение руки и сердца, и Зинина мама, видя перед собою человека явно положительного, приняла его предложение.

Глава 46. ВОСПИТАТЕЛЬНЫЙ ПРОЦЕСС

Новый Зинин папа очень близко к сердцу принимал свои новые отцовские функции и почитал своим долгом обстоятельно беседовать со старшею из двух падчериц на разные полезные для юношества темы: о том, что такое хорошо и что такое плохо; о том, что курить вредно, а заниматься спортом полезно; на темы любви и брака, Родины и Партии, ну и так далее.

— Зина, ты должна раз и навсегда понять… — так начинал он всякое своё нравоучение.

У Зины сразу же отключалось сознание, и она только и могла, что с вежливым и немного напуганным лицом равномерно кивать и кивать на безостановочные слова профессора.

— Ведь мы же тебе с мамой добра желаем!..

Зина старательно кивала.

— Вам-то теперь — что? Вам бы теперь только погулять да порезвиться… А вот мы в наше время… Вы, молодое поколение, не видели и сотой доли того, что видели мы…

Причём, толстяк действовал так не только по причине собственного неизлечимого занудства, но ещё и по наущению своей супруги, действовал охотно и всегда был искренне убеждён, что приносит пользу своей падчерице, всей семье и всему советскому обществу в целом.

Глава 47. И ЕЩЁ ОДНА СОВЕТСКАЯ СЕМЬЯ…

И в этот раз он, посовещавшись с мамой Зины, пришёл к выводу, что математическое поприще будет для девочки из средней и приличной семьи — в самый раз. Девочку убедили в правильности именно этого выбора, после чего новоявленный папаша с помощью своих связей легко пристроил приёмную дочку в свой университет и на свой факультет. Зина, впрочем, и без того имела прекрасный аттестат и вступительные экзамены при своих познаниях могла бы вполне выдержать и без всяких подпорок. Но с подпорками — оно надёжней.

Итак, Зина и Андрей поступили в РАЗНЫЕ вузы. Наташка и Олька, Зинины подружки, учились там же, где и Андрей. Причём Андрей не знал, кто они такие, а те про него знали со слов Зины всё. И, внимательно и молча наблюдая, продолжали узнавать всё больше и больше. И обо всём замеченном регулярно докладывали Зинаиде. Сведения, поступавшие per exploratores (через разведчиков), были такими: Андрей и в самом деле никаких других девчонок и знать не хочет и всех приставальщиц отшивает вежливо, но твёрдо…

А затем Андрей впервые привёл Зину к себе домой. Причём до самой последней секунды Зина не знала, что её там будет ждать — за дверью незнакомой квартиры.

А ожидало вот что: у отца Андрея, оказывается, был день рождения.

Квартира эта была по советским меркам очень большая — аж четырёхкомнатная, и гостей вместилось немалое число. Никакой торжественности и напыщенности, однако, не было. Андрюшин папа просто и без церемоний представился молодой гостье: Тихон Степаныч.

— А ведь я тебя знаю. И ты мне с самого начала понравилась.

— Откуда вы меня знаете? — удивилась Зина.

— А на машине тебя с Андрюшкой — кто катал, как ты думаешь?

— Так это были тогда вы?

— Я. И машина — моя.

И мать у Андрюши тоже оказалась симпатичною и вроде бы как простою женщиной…

Дальнейшее знакомство Зины с новыми людьми выявило следующие факты: отец Андрея был честным работягой. Он вечно разъезжал по стране налаживая какие-то сложные и необычные станки и имея на этом хорошие деньги. Причём делал он это исключительно в целях независимости от Андрюшиной мамы, для которой доходы мужа казались смехотворными, ибо она размахнулась в этой жизни несколько шире.

А именно: была директором ресторана.

Что означала такая должность при советской власти?

В обществе, где всё ценное распределяется не за деньги, а по блату, где для одних людей с каждым годом становится всё хуже и хуже с продуктами, а для других — всё лучше и лучше, очень неплохо, когда ты находишься у такой богатой кормушки, как советский ресторан. Вот что это означало.

Говоря проще: Зина бы сделала очень выгодную партию, выйдя замуж за приличного молодого человека из обеспеченной, прочно стоящей на ногах советской семьи.

Ничего этого она тогда ещё не понимала. Просто любила своего Андрея и ничего больше. Так получилось, что она никогда по-настоящему не знала нужды, последнего куска хлеба у них в доме никто и никогда не доедал. Разве только в ту грустную эпоху, когда её первый и настоящий отец совсем уж запил и загулял где-то на стороне. Но ведь это было совсем недолго — мать мигом выставила его вон и обзавелась новым мужем — обеспеченным и хозяйственным.

Предстоящий брак Зинаиды и Андрея, если бы он состоялся, означал бы срабатывание незыблемого закона советской действительности:

ТОТ, КОМУ В ЭТОЙ ЖИЗНИ ЖИВЁТСЯ ХОРОШО, ДОЛЖЕН ЖИТЬ ЕЩЁ ЛУЧШЕ!

У этой формулы была ещё вторая половина с противоположными знаками, но Зина ничего об этом не ведала, а просто жила себе и жила. Не она ведь устраивала этот мир. Она в него просто пришла и по счастливой прихоти судьбы заняла вполне приличное место.

Стояла уже поздняя слякотная осень, когда однажды Андрей придумал вот что: мол, гулять противно, а чем сидеть взаперти на виду то у одних родителей, то у других, не лучше ли нам с тобой поиграть в настоящую взрослую семью, самостоятельно живущую в собственной квартире. А Зина ему в ответ:

— А как?

— А вот погоди. Я кое-что придумал.

Всё это время они находились в Зининой квартире. А отчим и мама были там же и благочестиво смотрели телевизор. Зиночка и Танюша сидели по своим углам, слушали заумную трепотню взрослых и скучали.

Андрей успел незаметно куда-то выйти и вскоре вернулся. Дождавшись паузы в профессорских рассуждениях на политические темы — что-то такое о пламенном чилийском коммунисте Луисе Корвалане, которого как раз в это время наша партия вызволила из фашистских застенков, он вдруг встал и, вежливо раскланявшись, заявил, что ему, мол, пора домой.

А дом его находился рядом. И когда через некоторое время встала и Зина и заявила, что хочет сходить в гости к Андрею, который только что вышел, а она ему забыла сказать что-то важное, то это ни у кого не вызвало никаких подозрений — мол, мальчик живёт рядом и в приличной семье, так почему бы и не сходить к нему в гости.

Выйдя из своей квартиры, которая находилась на третьем этаже, Зина странным образом направилась не вниз к выходу, а вверх — в квартиру профессора, что была этажом выше. Там Зину уже поджидал Андрей — перед этим он с риском для жизни вскарабкался по водосточной трубе на четвёртый этаж, предварительно заметив ещё с улицы, что, став на подоконник, можно будет пролезть в больших размеров форточку, оставленную профессором в открытом состоянии. Залез. Войдя в квартиру, отпер дверь изнутри. И вот теперь впустил к себе любимую девушку… Вообще-то говоря, такая искусная операция требовала наличия совершенно удивительных талантов и определённого мировоззрения, но Зина почему-то восприняла акробатический этюд Андрея как нечто само собой разумеющееся и не удивилась: мужчины — на то они и мужчины, чтобы совершать подвиги.

Зато прекрасная квартира, пребывающая теперь полностью в их распоряжении, — вот что вызвало её полный и безоговорочный восторг. Три несмежных комнаты, кухня, санузел, мебель. И любимый человек рядом! И никаких взрослых, которые бы стояли над душою и канючили: делай так, не делай этак!

— Ты бы хотела, чтобы мы когда-нибудь жили в такой вот квартире? — спросил Андрей.

— Очень!

И оба кинулись друг другу в объятья, и в который уж раз дело могло дойти до чего-то самого-самого, но всегда контролирующая себя Зина, чётко сказала: нет! Андрей особенно и не унывал, и весь вечер наши молодые люди, как маленькие дети, забавлялись тем, что играли в настоящую взрослую семью.

А потом настало время, и они вышли из квартиры, захлопнув за собою дверь. Мечта закончилась. Андрей отправился к себе домой, а Зина — к себе. А профессор так ничего и не узнал.

Потом был новогодний праздник, потом — 23-е февраля, потом — 8-е марта, потом — 1-е мая… Повседневные трудные, но радостные встречи и телефонные звонки, перемежающиеся праздниками по заранее составленному кем-то графику… Молодые люди встречались и радовались тому, что их счастью, любви и молодости нет конца.

Лишь однажды что-то мрачное прошло между ними: на какой-то вечеринке девочки уж таким плотным кольцом обступили красавца Андрюшу, что у Зины не было ни малейшей возможности пробить этот заслон и подойти к своему собственному возлюбленному. Затем дело зашло намного дальше: одна из девиц мощно и страстно вцепилась в Андрея — чуть ли не всеми четырьмя клешнями — и на глазах у всех остальных подыхающих от злости и зависти девчонок — увела его!

«Да ведь он же мой! Да как же ты посмела!» — хотелось закричать Зине. Но — не закричала. Потрясённая, она разрыдалась — и тоже у всех на глазах. Но, как потом выяснилось, — зря! В самом скором времени её красавец-жених дал отпор цепляльщице, круто поговорив с нею, и вернулся.

Любовь продолжалась!

Глава 48. ЧТО НУЖНО ДЛЯ СЧАСТЬЯ?

И вот Зина и Андрей закончили первый курс обучения — каждый в своём вузе. Наступающее лето обещало новые радости, новые прогулки, новое сближение.

И так оно всё и случилось. Но лишь ненадолго. В скором времени Андрей отправился вместе со всем своим машиностроительным институтом куда-то в колхоз, а Зину с её университетом и всеми его факультетами Высшие Партийные Силы распихали по каким-то консервным заводам — таков был варварский обычай того дикого времени: студентами затыкали любые дыры, возникавшие в советской экономике.

Но всему бывает конец: Зина и Андрей снова встретились после долгого расставания. По агентурным данным Андрей за время разлуки вёл себя прилично: ударно работал на тракторах, перевыполнял планы и получал за это почётные грамоты. Сам ни к кому не лез, а настойчивые домогательства девочек равнодушно отвергал.

И вот теперь они снова были вместе. И так хотелось, чтобы короткие студенческие каникулы никогда не кончались!..

И Андрей придумал, что нужно сделать, чтобы они прошли веселее и растянулись подольше. Это была операция похлестче залезания через форточку в чужую квартиру на четвёртом этаже.

Для выполнения этого замысла молодым людям пришлось мобилизовать все свои способности к выживанию в суровых условиях советской семьи.

Зина и Андрей наврали своим родителям. Каждый своё. Зина сказала, что хочет срочно съездить к папиной сестре, живущей в Дубовском районе. А она и прежде ездила туда каждое лето, но не одна, а с семьёй. Маму смутило то, что дочка поедет одна и в такую даль, но поскольку девочка была уже взрослая, а у мамы были и другие дела, она дала согласие на такую поездку.

Андрей поступил точно так же. У него тоже были родственники в сельской местности, к которым он вдруг пожелал съездить в одиночку, а не с отцом и с матерью. Но его родителям согласиться отпустить сына было гораздо легче — во-первых, отпускать парня — не так страшно, парень это ведь не девочка; а во-вторых, родственники эти жили намного ближе — в Азовском районе, фактически — в пригороде Ростова.

Итак, наши молодые люди обманули своих родителей и отправились вдвоём в путешествие.

Сперва это был Дубовский район — засушливая восточная часть Ростовской области.

Зининой тётушке понравился неожиданный гость — такой видный из себя парень, вежливый, скромный, работящий. И совсем не заносчивый, как некоторые городские. Тётушка всё поняла и обещала ничего не рассказывать Зининым родителям. Молодые люди ночью спали в разных комнатах, а днём помогали тётушке по хозяйству. С каким-то необыкновенным рвением Андрей ухаживал за скотиной, носил воду, починял покривившийся забор, устанавливал телевизионную антенну. Со стороны могло показаться так, что вся его жизнь зависела от того, понравится ли он Зининой тётушке или нет.

К Зине лез — не без того. От чрезмерно обильных поцелуев и объятий возбуждался до такого неприличия, что Зина чувствовала: это мужчина, у которого всё на месте и всё в порядке. Давала отпор, помнила мамино наставление: до свадьбы — чтоб ни-ни!

Свою тётушку Зина любила едва ли не больше, чем родную мать. С тётей Машей для неё были связаны счастливейшие воспоминания детства. В жизни Зины конечно же были, кроме Дубовского района, и другие географические воспоминания — о пионерском лагере на Чёрном море, о Москве, где она один раз была, о поездках в Кисловодск, но так почему-то получилось, что все самые светлые картины её жизни явились ей именно здесь. И бесконечно добрая тётя Маша была частью этих светлых воспоминаний.

— Хороший у тебя жених, — шептала тётя Маша, сидя с племянницей на лавочке перед домом. — Дура будешь, если упустишь такого.

— А я — не упущу!

— Хоть ты поживёшь по-настоящему. А то ведь наше-то поколение жизни-то и не видело. Муж у меня помер от пьянства, а у твоей матери тоже не получилось с моим братом, а этот её нынешний, профессор — ох и не нравится он мне!..

— И мне — тоже, — отвечала Зина. — Он такой противный, такой зануда.

Своей собственной матери она бы никогда в этом не призналась. А тётушка продолжала рассуждать:

— И чего теперь людям не жить на белом свете? Картошка есть, хлеб есть — с голоду теперь уж точно не помрём. То ли дело раньше было, когда нас тут в селе душили налогами, когда люди пухли с голоду… То потом война пришла, то засуха после войны, то Хрущёв проклятый кукурузой душил… Я так думаю, Зиночка, что все беды теперь остались позади… Только бы китайцы войной на нас не пошли — ой, как я этого боюсь! С американцами-то хоть договориться можно, они-то — понятливые, а с этими — как договоришься? Но ничего, бог даст, пронесёт и эту напасть…

А потом они поехали в Азовский район. Путь туда пролегал через Ростов, но молодые влюблённые не стали заходить домой и напоминать родителям о своём существовании.

Сначала Андрей и Зина объявились в Рогожкине, что в самом устье Старого Дона — правого из двух главных рукавов дельты.

Дядя Ваня, родной брат Андрюшиного отца, встретил их точно так же приветливо, как и Зинина тётя Маша. И его жена, тётя Оля, и его дети — тоже. И точно так же, Андреевы родственники с полуслова поняли и приняли желание молодых гостей не разглашать военную тайну их приезда.

Места здесь были намного живописнее, чем в Дубовском районе: дельта Дона с многочисленными протоками между главными рукавами, камыши, островки, у которых один берег — морской, а другие берега — речные… Катались на лодках, рыбачили, помогали по хозяйству. Тут уже Зина взялась доказать Андрюшиным родственникам, что она — настоящая хозяюшка: готовила, убирала, стирала.

Андрей научил Зину ездить на дядюшкином мотоцикле, и та гоняла на нём почём зря — теперь уже самостоятельно, сидя за рулём. И однажды здорово навернулась — вляпалась вместе с мотоциклом в кювет и вся вымазалась в грязи.

Первый вопрос подбежавшего на крик Андрея был такой:

— Ты не разбила мотоцикл?

А она-то ждала другого вопроса: жива ли ты, здорова ли?

— Не разбила, — сквозь слёзы и с чёрным от грязи лицом прошептала Зина.

Мотоцикл и в самом деле остался цел, да и сама наша героиня тоже — отделалась лишь испугом и ушибами. Но испуг был не только от падения, но и от мысли: а так ли я ему нужна? И ещё от одной: если бы я разбилась и искалечилась, чего бы я тогда стоила как невеста, как женщина? С тех пор она уже никогда больше не садилась за мотоцикл.

В другой раз, на рыбалке, у Зины случилось сильное отравление, и ей стало плохо. Андрей взял её на руки и пронёс четыре километра до ближайшего села и тамошней больницы. Сам-то он был сильным и крупным парнем, но ведь и Зина тоже была далеко не из щупленьких и что-то весила.

И этот эпизод кончился благополучно: выздоровела, и никаких последствий. И снова появились мысли, но уже другие: на этого — всё-таки можно положиться, этот — в беде никогда не бросит.

Ну и много всякого другого было…

А однажды наши влюблённые вот что изобрели: взобрались на высоченную скирду и там среди бела дня, но не видимые никем со стороны земли, по причине некоторого углубления в сене, предавались, мечтаниям, созерцаниям облаков над головой и медленных донских вод, а также — обниманиям и целованиям… В очередной раз Зина убеждалась, что у её жениха всё в порядке по кое-какой части, и в очередной раз этот самый жених отлетал с риском свалиться с большой высоты на грешную землю. И никто их не видел, кроме Господа Бога, ветра да птиц небесных… Скирда стояла на дворе у дяди Вани, и, казалось, ничто не может нарушить счастья Зины и Андрея. Как вдруг…

— Ничего не пойму, — сказал где-то совсем рядом знакомый голос. — Кто там пищит наверху, смеётся, шушукается? Слышь, Вань, кто там у тебя наверху барахтается в сене?

Зина и Андрей замерли в ужасе: это был отец Андрея, нежданно-негаданно прикативший на своей машине в Рогожкино из Ростова.

Пока дядя Ваня переспрашивал из далёкого сарая: «А?.. Чего надо?.. Где?», а Тихон Степаныч всё пытался узнать, что там за странные звуки он давеча слышал, Зина и Андрей посовещались и приняли мужественное и единственно верное решение: слезть, предстать и повиниться.

Так и сделали: сползли на задницах прямо к изумлённому отцу — взлохмаченные, с сеном в волосах и красные от смущения.

Покаялись и во всём признались.

Тихон Степаныч молча слушал невнятное бормотание и не знал, ругаться ему или смеяться, но тут подоспел его старший брат — дядя Ваня — и самым решительным образом выступил на стороне своих молодых гостей. А там и тётя Оля вмешалась. Так всё смехом и кончилось. И даже больше того: Тихон Степаныч пообещал Зине и Андрею ничего и никому про это не рассказывать. В том числе и своей жене — маме Андрея.

На другой день все трое собрались и отправились в Ростов. По пути заехали к другим деревенским родственникам в хуторе Семибраты — тоже в дельте Дона, но выше по течению.

Навестили.

А там в гостях у своей сестры вдруг нежданно-негаданно оказалась Андрюшина мама — та самая, от которой прежде решили всё утаить. Так все тайны теперь и раскрылись.

Посмеялись, посмеялись да и поехали потом домой в Ростов. Уже вчетвером.

Лето 1977-го года неумолимо приближалось к концу. Наступал новый учебный год, который должен был развести наших влюблённых по разным вузам. Андрей должен был продолжать учение в своём институте, а Зина — в своём университете.

И всё случилось совсем не так. Первого сентября, в день сборов на площади перед Машиностроительным Институтом, Андрей увидел вдруг в числе собравшихся студентов и свою Зину.

— А ты что здесь делаешь? — удивлённо спросил он.

— Не видишь, что ли, — небрежно ответила Зина, — я здесь учусь. Пришла на сборы.

— Как здесь?.. Как учишься?.. Ведь ты ж в университете?..

— Была раньше. А теперь перевелась сюда. И прямо в твою группу.

— Ну ты даёшь! — от восхищения у Андрея аж дух перехватило. — И как же ты это смогла устроить? Ведь это ж совершенно невозможное дело!

— Для моего нового папы, при его-то связях, ничего невозможного нет.

Таким образом проблема многочасовых дневных разлук была решена у них полностью.

Получалась, правда, одна маленькая загвоздка при таком новом раскладе: Зина, вместо профессии математика или программиста, вполне подходящей для женщины, получала теперь специальность очень узкую и мужскую — какие-то там технологии в каких-то там отраслях сельскохозяйственного машиностроения. В те наивные и самодовольные времена не допускалось и мысли, что индустриальные гиганты, понастроенные в Ростове и в его окрестностях, когда-нибудь остановятся и вышвырнут на улицу десятки тысяч безработных. Тогда казалось, что и технологии, и отрасли, и машиностроение, и социализм — будут всегда, ну а раз так, то чего же тогда и беспокоиться? Живи себе и живи в этом вечном геометрическом и плановом раю.

А и в самом-то деле — что ещё нужно молодой женщине для счастья? Чтоб любимый был рядом, чтобы всё было тихо и спокойно. Желательно — по плану и по графику. И чтобы можно было семью создать и род людской продолжить…

Глава 49. ДЕЛО ИДЁТ К СВАДЬБЕ

Род людской. Чтобы его продолжить — многое нужно. Бывали случаи, когда целые человеческие расы, отдельные цивилизации или племена вдруг заходили куда-то совсем не туда в своём развитии и вымирали после этого до последнего человека. То это были гигантопитеки, получившиеся слишком огромного роста, то это были неандертальцы, которые в чём-то опередили остальных людей, а в чём-то наоборот — отстали от них, то в каком-то племени все до одного вдруг стали лилипутами, а то вдруг какой-то народ ударялся в чрезмерную религиозность и приносил слишком много человеческих жертв… Иные впадали в чрезмерную гордыню и от этого вырождались, иные погибали в эпидемиях, а иные, погружаясь всё глубже и глубже в наркоманию и некрофилию, живут ещё и по сей день… Трудная это работа продолжать этот самый род. И немалая это ответственность перед теми, кто был ДО и перед теми, кто будет ПОСЛЕ.

Ещё один год пролетел у наших молодых героев незаметно, как один день. Праздники в установленные дни, встречи, цветы (однажды это были какие-то необыкновенные белые тюльпаны в какую-то необыкновенную крапинку) и свидания. И вот однажды Зинина мама спросила свою дочку: а не пора ли тебе, доченька, замуж? А та всерьёз и не думала об этом прежде. Казалось, молодость будет длиться вечно. Как плановый социализм, который никогда не кончится. Но слова мамы ей запомнились, и вскоре после этого Зина напрямик спросила Андрея: мол, не пора ли нам?.. А тот подумал-подумал и очень просто и мужественно ответил:

— Да, пожалуй, пора бы уже.

Dictum — factum. Или: сказано — сделано. Сложные механизмы включились и заработали. Молодые люди сообщили о своём решении своим родителям. Со стороны родителей невесты реакция была положительная. А вот со стороны жениха — сложная. Отец Андрея обрадовался — он был самого лучшего мнения о вкусе своего сына, и Зина ему очень нравилась. Мать же неожиданно воспротивилась: мальчик ещё не отгулял своё, не нарезвился вволю. Пусть погуляет сначала ещё лет несколько. Но отец стукнул кулаком по столу и решительно заявил: хватит! Нагулялся! И после не очень долгих споров согласилась и мать Андрея.

1978-й год был годом ещё большего ухудшения продовольственного снабжения — медленно умирающий и впадающий в старческий маразм Брежнев тянул за собою в ад и всю страну. Но доблестные директора советских ресторанов — разве же они когда жили на зарплату? И разве же когда покупали продукты в обычных магазинах?

Глава 50. СВАДЬБА

В сентябре 1978-го года свадьбу закатили на славу: сначала был дворец бракосочетаний. А там — торжественные речи и марш Мендельсона. А потом — обязательное для каждой приличной советской свадьбы возложение цветов к памятнику Ленина, а уже затем — ресторан… Музыка, танцы, шампанское, дорогие закуски, подарки, швыряние денег в шапку — всё это пропустим.

Подошло время первой брачной ночи — она должна была состояться в одной из четырёх комнат Андрюшиной квартиры.

А до этой самой ночи у наших влюблённых ЕЩЁ НИЧЕГО НЕ БЫЛО. После всех оркестров, танцев и поцелуев под всеобщие приветственные крики — пришли в отведённую им комнату. Глубокая ночь и оглушающая тишина. И вот только сейчас выяснилось, что комната совершенно не готова к приёму новобрачных: свалка разных вещей, наспех занесённых сюда, для того чтобы на время свадьбы сделать просторней другие комнаты. И мусор на полу от каких-то упаковок.

Увидев, чем обернулись её мечты, Зина не выдержала и расплакалась.

Андрей стал утешать и говорить, что, мол, спать можно и так — оно ведь в темноте не видно будет, что тут вокруг разбросано или раскидано. Но Зина возразила: я хочу, чтобы всё было чисто и красиво с самого начала и на всю оставшуюся жизнь.

Она взяла веник и прямо в своём подвенечном наряде принялась убирать комнату, капая на пол слезами.

Навела чистоту и порядок.

Разделись.

Легли.

Для Андрея — это была первая в его жизни женщина.

Для Зины — первый в жизни мужчина.

Без опыта, без генеральной репетиции — молодожёнам требовалось теперь начинать свою супружескую жизнь. Прямо с этих вот минут…

Почти уже начали, когда вдруг штук несколько откуда-то взявшихся гостей безо всякого предупреждения взяли да и протопали через тёмную комнату новобрачных на балкон — хорошо ещё не догадались включить свет! — и принялись там курить и с хохотом обсуждать что-то своё.

— Тише вы! — крикнул на них какой-то голос из их же компании. — Молодые спят. Не понимаете, что ли?

— Да разве в такую ночь они смогут уснуть! — возразил ему другой голос. — Они сейчас заняты совсем другим!

Потом кто-то отодвинул занавеску и крикнул в темноту:

— Эй, Андрюха! — это был голос Андреева старшего брата Шурика. — Как ты там? Даёшь Зинке жару, а?

— Да отстань ты! — робко крикнул в ответ Андрей.

— Ты ж там не робей! А то наша мама вся уже извелась: как там, говорит, сейчас мой сыночек — один на один с женщиной, справляется ли? И что это, говорит, они там вдруг подозрительно притихли? И что эта Зинка там с моим сыночком делает такое, что он уже и ни звука не издаёт, бедный, — душит она его там, что ли?..

— Да уймитесь вы наконец! — закричал Андрей. — А то я сейчас — как встану!..

— Не вставай, не вставай! Лежи! А ты, Зиночка, ну-ка подкинь его повыше!

И — ржание.

Зина лежала в объятиях мужа и тихо плакала. После нескольких таких же шумных и нахальных выходов на балкон разгулявшаяся публика, однако, угомонилась и притихла. А наши молодожёны после этого успокоились, хорошо постарались, и у них всё получилось отлично! Зина удостоилась редкой для женщины чести и удачи: она в сильнейшей степени испытала всю прелесть любви в первую же брачную ночь. В этот раз ей было так хорошо, как потом ни разу, даже и отдалённо, не будет за все последующие разы на протяжении последующих двух-трёх лет. И лишь после этих двух-трёх лет нечто подобное начнёт повторяться…

Уже на другой день после свадьбы к ним пришли журналисты с ростовского телевиденья. Они ещё тогда, в первый день, вертелись возле Ростовского Дворца Бракосочетаний и всё норовили сделать какой-то репортаж для ростовской еженедельной телепередачи «Горизонталь» с участием именно этой симпатичной пары. Но тогда не получилось, вот они потом и пришли на другой день.

И попросили всё повторить снова: невесте облачиться в подвенечное одеяние, жениху — в свой костюм, войти во Дворец Бракосочетаний, выслушать речи, обменяться кольцами, поцеловаться. Разумеется, всё это — как бы понарошку, специально для телерепортажа, который не удалось сделать вчера. Больно уж вы парочка красивая, такую не каждый день увидишь.

Андрей склонен был согласиться… Но Зина наотрез отказалась:

— Я подвенечное платье надеваю только раз в жизни!

Тогда и Андрей принял точку зрения жены. Но интервью они всё-таки дали, и молодая советская супружеская чета в этот же вечер показалась на ростовских телеэкранах и немного развязная (оттого, что сама была не замужем) журналистка подводила телезрителей к мысли: гляньте-ка, вот это — рядовая типичная советская семья!

Красивая и счастливая, как и весь наш общественный строй!

Глава 51. МАМА ОПЯТЬ МЕНЯЕТ ПАПУ!

Ювелирную точность проявила тем временем Зинаидина мать в следующей операции: она вычислила, что и второй муж ей тоже не подходит, вежливенько выставила его за дверь и мгновенно обзавелась новым супругом — третьим по счёту.

Это был человек её возраста, очень умный и очень порядочный, в прошлом большой начальник, которого она каким-то образом умудрилась совершенно очаровать и всецело подчинить своей воле.

В ходе проведения данной операции Веронике Сергеевне пришлось покинуть Ростов-на-Дону и переехать в город Белореченск Краснодарского края, где у её нового мужа был громадный собственный дом с прекрасным приусадебным участком. Младшую же свою дочь Танюшу мать при этом увезла с собою.

Глава 52. СЁСТРЫ

Для Зины и Андрея всё это означало, что для них двоих полностью высвободилась благоустроенная трёхкомнатная квартира. Когда-то они тайком проникли в квартиру профессора и играли там в семейно-квартирное счастье, а теперь такая же точно квартира оказалась в их собственном распоряжении. Счастье само к ним пришло. Безо всяких усилий с их стороны.

Сработал священный советский закон: тот, кому и без того хорошо живётся на свете, тот должен жить ещё лучше.

Затем мужа Зинаиды, казалось бы, вопреки этому закону, взяли в армию на один год, как и положено мужчине, получившему в Советском Союзе высшее образование, но не обучавшемуся на специальной военной кафедре. Вскоре, однако, выяснилось, что основной закон советской жизни не нарушен и тут: сын ресторанной директрисы отправился служить отнюдь не на Землю Франца-Иосифа. Служить он отправился в некий не очень удалённый город, известный под названием Ростов-на-Дону, поэтому проводы в армию совсем не были грустными и мучительными — муж оказался в какой-то необыкновенно хорошей войсковой части на необыкновенно хорошей должности и у необыкновенно хороших и добрых командиров и приходил поэтому домой к жене почти каждый день. А частенько и ночевать оставался.

Когда он наконец вернулся из армии, настала необходимость обзаводиться детьми, и Зина забеременела. Срок у неё был ещё маленький, когда молодые муж и жена поехали на Чёрное море подкрепить здоровье перед будущим пополнением в семье и будущими хлопотами.

Подкрепили. Вернулись в Ростов-на-Дону. А дело было летом 1979-го года.

В квартире их ждал сюрприз: там поселилась младшая сестра Зины — Татьяна. И не одна, а со своим молодым мужем.

Вот как и почему это случилось: восемнадцатилетняя Таня, живя с матерью в городе Белореченске, влюбилась там в столь же восемнадцатилетнего Ваню из соседнего Ставропольского края и сочеталась с ним законным браком. Своего жилья у Вани не было, потому что он был из глухой степной деревни, и оба поселились в доме у отчима Тани.

Вероника Сергеевна подумала примерно так: зачем мне и моему слишком добродушному новому мужу нужна эта обуза, когда в Ростове у старшей Таниной сестры, то есть у Зины, есть трёхкомнатная квартира, которая по документам числится за матерью обеих сестёр — то есть, за Вероникой Сергеевной. А хозяйка квартиры вправе поселять в ней кого угодно. А уж тем более — собственную дочь. Рассуждение это было несколько легкомысленным и не совсем правильным с точки зрения закона, ибо в Советском Союзе существовало такое жестокое понятие, как прописка. Но главная слабость такого рассуждения заключалась в нарушении другого советского закона — того самого, о котором уже говорилось прежде.

Итак, Зина возвращается со своим мужем в свою собственную, как она думала, квартиру и застаёт там нежданных жильцов. Именно так: не гостей, а жильцов. Жильцы заняли лучшую из трёх комнат и зажили, а точнее загуляли на полную мощь. Причём для восемнадцатилетнего Вани переход от деревенского бытового убожества к городскому раю оказался таким непосильным бременем, что он сначала запил, а потом и того хуже — ударился в наркотики.

Пьянки-гулянки, драки, мат-перемат, блевотина в прихожей, груды немытой посуды на кухне, залитые шампанским потолки и красивые когда-то обои, целые стада подозрительных гостей, вечно остающихся ночевать… И к ванной комнате не подобраться — вечно там кто-нибудь целыми часами отмокает после очередного загула.

Жить с такими соседями было невозможно, и на какое-то время Зина и её муж находили пристанище в четырёхкомнатной квартире Андрюшиных родителей.

Свёкор по-прежнему души не чаял в своей снохе, но не он был хозяином в доме. Всем заправляла его супруга. Ресторанная же директриса считала, что сноха должна содержаться в строгости. И поэтому, даже и тогда, когда живот у Зины стал уже совсем большим, никаких поблажек и скидок ей на это не делалось. Стирала, готовила, убирала — так же, как и прежде. Сыну любящая мать строго запрещала баловать жену помощью по хозяйству, а тот и рад был бы иной раз помочь жене, но не смел прекословить строгой маменьке.

— Ничего-ничего! — со смехом приговаривала свекровь. — Чем больше будет работать, тем легче будет потом рожать!

А потом были роды. И всё получилось и в самом деле — отлично.

Девочку — нормальную и здоровую — назвали Ксенией. Тогда это имя активно входило в моду и из разряда полузабытых вдруг стало очень распространённым. Всеобщая радость родственников по случаю рождения девочки была, конечно, очень велика, но…

Жить на старости лет в одной квартире с крикливым младенцем — дело тяжеловатое, и свекровь, которая являлась по совместительству с ресторанными делами ещё и председателем жилищного кооператива, вот что однажды предложила Зине: я, мол, всё беру на себя, а ты только не мешай да когда надо будет, — подпиши то, что я тебе дам.

Зина согласилась и в нужный момент, подписала то, что надо. И вот что получилось: председательница жилищного кооператива (она же — директриса ресторана, она же — свекровь) своею властью переоформила документы на владение квартирой, которая до того времени была записана на Зинину мать — Веронику Сергеевну. Это была грандиозная операция, абсолютно бессовестная и бесчестная и требовавшая применения мощнейших механизмов. Но — несгибаемые директора советских ресторанов всегда были людьми со связями и прежде всего в правоохранительном мире, и им ли было бояться таких трудностей! Итак, владелицей квартиры была оформлена Зинаида, и после этого от её имени и от имени строгих советских законов Тане, а главным образом её деревенскому мужу было велено выметаться вон. Что тем и пришлось сделать.

Вымелись. Сразу после этого муж Татьяны, который понял, что без прописки в Ростове ему придётся возвращаться в родную ставропольскую глушь, охладел к своей молодой супруге и тут же бросил её навсегда. И таким образом, Зинина сестра оказалась лишена семейного счастья — правда весьма и весьма сомнительного.

Таня плакала, проклинала старшую сестру:

— Ненавижу тебя! Ты отняла у меня мужа! Сама — так с мужем, а я — так без мужа!

Она зря плакала — по красоте и эффектности она ничем не уступала старшей сестре, и опасность при таких внешних данных остаться без мужа ей не грозила.

Погоревав, красавица-блондинка вернулась к матери в Белореченск и попросила защиты у неё, но — не дождалась.

Мать была занята своими собственными делами и равнодушно отнеслась к судьбам своих взрослых дочерей. Кое-как Татьяна всё-таки сумела зацепиться за драгоценный Ростов-на-Дону, но для этого ей пришлось заплатить некую цену — она стала сожительницей одного влиятельного кавказца, который всё это ей устроил. Забегая вперёд, скажу, что потом, обзаведясь пропиской и малюсеньким углом для жизни, она перекинет через себя ставшего ненужным благодетеля и выйдет замуж во второй раз — и тоже за кавказца. Почти по любви и очень удачно. Особенно в смысле улучшения жилищных условий и личного транспорта.

Ну а Зина с дочерью и с собственным мужем хорошо и весело зажили в своём уютном трёхкомнатном мирке.

Глава 53. ДЕЛА ЖИТЕЙСКИЕ

Рьяная свекровь больше не давила на сознание, и Андрей всё такой же красивый и добрый, как и прежде, уже не стеснялся помогать жене по хозяйству. Мог и на базар сходить, мог и постирать… Жизнь молодожёнов была фактически продолжением тех самых прогулок по прекрасному заброшенному вишнёвому саду, где водились настоящие зайцы. Всё так же пелись весёлые песни, всё так же находился общий язык, и всё та же молодость была с ними…

Работали они на хороших и тёплых должностях; свекровь подкидывала деньжат и, что при власти коммунистов намного важнее любых денег, — остродефицитных шмоток западного производства и столь же остродефицитных продуктов питания; и ни единого лета у них не проходило без поездки куда-нибудь на Кавказ, в Прибалтику или в Закарпатье…

А потом у них родился второй ребёнок — мальчик, которого назвали Олегом.

На дворе стоял 1984 год. К этому времени уже умер Брежнев, и вместе с новыми генеральными секретарями ожидалось что-то новое и свежее. Наши молодые супруги были кошмарно далеки от политики, излучали вокруг себя «полный гордого доверия покой» — дескать, как жили раньше, так будем жить и впредь. И так будут жить двое наших детей. Казалось, счастью молодых супругов не будет конца. Так же, как и советской власти!

Разумеется, они ошибались. Впереди у наших влюблённых друг в друга Зинаиды и Андрея было ещё семь-восемь лет относительно благополучной жизни. Это совсем неплохо — отхватить такой хороший кусок пребывания на этом свете.

Многие перехватывают и меньше. Или даже вообще — ничего.

Потом года два уйдут на тяжкие выяснения отношений, и в 1994-м году, ко времени краха коммунизма, безуспешных попыток восстановить его и подавления этих попыток силой оружия, всё это закончится разводом.

Связь необъяснимая, но — прямая и уж точно, что неслучайная: не стало коммунизма — не стало и молодой семьи Краславиных!

Но то — когда ещё будет, а пока же…

Глава 54. СОБЛАЗНЫ

Однажды, оставив детей на попечение свекрови, Зина и Андрей поехали в Приэльбрусье. И так получилось, что Андрея очень уж увлекли лыжные катания, столь необычные для жителей Ростова-на-Дону, непривычных к хорошему снегу, а Зина с подругой (это была бывшая однокурсница Галочка) решила съездить на несколько дней в соседний Кисловодск — попить минеральной воды. Андрей при этом оставался с мужем подруги — тоже любителем лыж. Доверчивые и наивные мужья не возражали против такой их прогулки.

А зря.

Зина и Галя сели на автобус и поехали. Путь пролегал через город Минеральные Воды, а в этом городе есть, как известно, аэропорт, единственный на всю округу. Подружки посовещались и вот что надумали: а не навестить ли нам Эмку, нашу бывшую однокурсницу, живущую сейчас на туркменском берегу Каспийского моря по случаю выхода замуж за офицера-пограничника? Мужьям скажем, что были в Кисловодске, а сами — туда!.. Заметим: для простого советского смертного перелёт на такое расстояние стоит очень недёшево, но Зиночка и Галочка могли себе такое позволить.

Сели на самолёт и рванули в Туркмению. А там — Эмка, обрадовавшаяся нежданному приезду гостей в далёкое захолустье и — тёплое Каспийское море после снегов Приэльбрусья.

И оно бы и ничего, но ещё ведь и свобода. И — новизна. Зину особенно поразили катания на катамаранах по Каспийскому морю и экзотические песчаные бури, а вот Галину заинтересовало совсем не это. Она не для того оставила мужа на скучной лыжной базе в Приэльбрусье, чтобы гулять по ещё более скучной пустыне и барахтаться в каком-то там море, которое и не море даже, а всего лишь озеро.

Планы у неё были шире.

И она поделилась ими с подругой. Зина не одобрила их и участвовать в их осуществлении не пожелала. Так и проводили потом время — каждая по-своему, сообразно со своими природными наклонностями и полученным воспитанием…

А потом они летели назад, в Минеральные воды, и Галка без устали всё рассказывала и рассказывала: и то у неё было, и это. И таким способом, и этаким, и разэтаким. И с тремя — по очереди, и с двумя сразу. И с Эмкиным мужем — втайне от Эмки, которая, конечно, догадывалась. И с Эмкой напару против двух тамошних офицеров — но втайне от Эмкиного мужа, который, конечно, ни о чём не догадывался… Эх, зря ты не была с нами! Такая бы групповуха получилась!..

Зина слушала без восторга — вроде бы и осуждала, но и приходила в странное восхищенье от цинизма и дьявольской изобретательности подруги.

Вернулись на базу. Якобы из Кисловодска, куда якобы ездили пить минеральную воду. И снова стали кататься на лыжах — сосредоточенно, с поджатыми губами и с лицами преисполненными скромного достоинства. А эти придурки, ихние мужья, так ничего и не узнали!

Другое искушение нагрянуло через год, и было оно куда более комичным и ярким, чем то — Каспийское.

Андрей отпустил Зину в Прибалтику. Отвалил, как водится, денег и отпустил. В санаторий на крайнем юге Литвы, в городе Друскининкае.

А там уже была Аня — ещё одна подружка. Зина познакомилась с нею год тому назад всё в том же Приэльбрусье во время всё тех же самых лыжных катаний.

Аня приехала в Друскининкай из Риги, где у неё остался доверчивый и наивный муж… За всё время пребывания в санатории Аня перепробовала немалое количество мужчин, о чём и ставила всякий раз в известность свою нерешительную подругу из Ростова: дескать, ты только посмотри, что делаю я; делай и ты то же самое! Пока рядом нет мужа — самое время развлекаться!

Зина наблюдала за Аниными приключениями с ужасом и с отвращением.

И одновременно — с каким-то щекочущим интересом. Срок пребывания в санатории у обеих подруг закончился в один день — это они так нарочно подгадали ещё задолго до описываемых событий. И вот Аня предлагает: давай, мол, как я тебе и обещала прежде, мотнём ко мне в Ригу, посмотришь на Латвию… Зина согласилась: давай.

Поехали. Но не напрямую, а с остановками и с заходами в разные места. Особенно сильно зашли в один чудесный клуб для тех, кому за тридцать в городе Паневежисе. Аня прошла туда спокойно, а вот с Зиной вышла небольшая неприятность: её тормознули у входа и сказали:

— Девушка, а вы куда? Сюда можно только тем, кому за тридцать!

— А мне и так уже за тридцать, — ответила Зина.

Ей не поверили: девице явно чуть за двадцать, а она выдаёт себя за женщину средних лет. Пришлось доставать из сумочки документы и показывать изумлённым блюстителям прибалтийского порядка дату рождения. Покачали головами и пропустили.

И были там: приятная музыка, вкусная еда и мужчина по имени Климас. Литовец и красавец…

Аня до такой степени обалдела от любви к нему, что потащила его с собою в Ригу. А в Риге её ждали любящий муж и любящий пятилетний сын, которых она тоже очень сильно любила. Аня представила мужу свою подругу Зину из Ростова-на-Дону и сказала, что та пока поживёт у них.

А своего нового любовника Климаса — не представила. А тайком отвела в пустую квартиру этажом выше, ключи от которой у неё были. Квартира пустовала уже несколько лет из-за того, что её владельцы жили где-то в сельской местности на хуторе, разводили там цветы и овощи на продажу и вообще — очень не любили город. Итак — любовник в пустой квартире наверху, а любящая жена и мать — внизу. С мужем, сынишкой и подружкой.

После вкусного ужина (Аня была блистательная хозяйка, чистюля и повариха — первый сорт!) и разговоров о том, как оно там — в соседней Литве, Аня уложила в постель любимого ребёнка и, удовлетворив страсть соскучившегося мужа, потихоньку вылезла из супружеского ложа. И оставила безмятежно спящего спутника жизни. И отправилась в верхнюю квартиру, предварительно дав Зине нужные инструкции: мол, если это чудо проснётся и будет искать, скажешь, что я срочно ушла — дескать, звонила подруга, а у неё плохо с сердцем и ей, этой подруге, нужна помощь, и я, мол, поэтому и убежала, но скоро вернусь… А сама — постучишь мне по трубе, а я услышу и прибегу.

Зина лежала в одной комнате со спящим ребёнком и всю ночь не смыкала глаз. Дом был современной постройки, и слышимость в нём тоже была современного качества. Из комнаты прямо над головою отчётливо доносился красноречивый шум: ходила ходуном старая железная кровать, сладострастно визжала и стонала Аня; ей подвывал разгорячённый Климас… А потом они, судя по звукам, зачем-то скакали по полу…

Среди ночи муж проснулся и выяснил, что жены рядом с ним нету. Вышел из своей комнаты пока что в туалет, но затем уже подразумевались поиски пропавшей жены. Зина, которая даже и не смела мечтать о сне, замерла от страха и робко постучала по трубе парового отопления.

Аня тотчас же явилась. Наплела что-то мужу насчёт умирающей от сердечного приступа подружки из соседнего дома и тут же — прыг в постель к законному супругу!

Изнасиловала его так свирепо, что тот лишился чувств и провалился в глубокий сон, и сразу после этого — прыг за дверь. И наверх. А там — снова стоны, хрюканье, визг, трясущаяся кровать и скакания по полу.

Утром муж просыпается, потягивается, а его жена рядышком спит себе и спит.

А потом сели за стол и позавтракали кулинарными произведениями искусства. На кухне — чистота и порядок, в обеих жилых комнатах — такой же блеск. И муж — довольный и ни о чём не подозревающий.

— Как ты так умеешь? — восхищённым шёпотом спрашивала потом Зина.

— А ты дурой-то не будь! Смотри да учись!

Сама Зина ещё ни разу в жизни не изменяла своему Андрею.

Глава 55. КЛАССИФИКАЦИЯ СЕМЕЙ

Ещё Лев Толстой сказал в своё время так: «Все счастливые семьи похожи друг на друга, каждая несчастливая семья несчастлива по-своему».

Семейное счастье — штука довольно однообразная, чего об этом зря толковать? Когда-то девочка Зина заявила мальчику Андрюше, что без настоящего автомобиля к ней и подступиться нельзя, и вот теперь этот мальчик повзрослел и купил целых две машины — обе иностранные и обе очень дорогие даже и по западным меркам. А кроме того, наши герои купили себе то-то и то-то из шмоток и из мебели, из бытовых приборов и из посуды, сделали большой гараж возле дома…

Ну что ещё можно сказать об их семейном счастье? Весёлые и шумные компании в их жизни — были, застольные беседы — были… И, пожалуй, к этому уже и нечего добавить. Ну разве что вот ещё что: Андрей и Зинаида почти никогда не ссорились. Андрей мог постирать детские пелёнки, чтобы дать жене поспать, мог сходить в магазин за покупками. А ночью Зинаида всегда старалась прижаться к мужу, как бы продолжая любить его даже и во сне…

Вот это всё, должно быть, и есть семейное счастье… Говоря о счастье, надо сказать и вот ещё что: Андрею удалось, наконец, попасть на службу в долгожданный Комитет Государственной Безопасности, пройдя какие-то там проверки и сдав какие-то экзамены. В чём именно заключалась новая работа мужа — Зина так никогда толком и не узнала (у него, якобы, там была какая-то чисто техническая должность), но уровень доходов в их семье заметно изменился к лучшему.

Были, впрочем, и невзгоды, и трудности: тяжело заболел, но потом выздоровел сын Олег; заболел и умер свёкор, на котором всегда очень многое держалось в смысле душевного климата — старик никогда не давал в обиду свою сноху, всегда принимал её сторону, и останься он жив, не случилось бы потом того, что случилось. Кроме того: на несколько лет затянулся ремонт квартиры, что несколько подпортило последние годы семейного счастья молодых Краславиных — квартира напоминала сарай, и в ней было очень неуютно…

Из невзгод было и другое: муж Зины стал потихоньку ослабевать и охладевать. Удостаивал он свою супругу любовью всё реже и реже: сначала через день, потом — раз в неделю, а потом и того реже. Делал своё дело скверно, а часто, если по пьянке, то и вовсе ничего не мог сделать — не получалось, и он без тени стыда или хотя бы лёгкого смущения отступался от начатой было затеи…

С уровнем умственного развития Андрея — тоже становилось плоховато: он у него не сказать, чтоб уж так прямо явно угасал, но почему-то и не рос. Годы шли, Андрей на службе всё повышался и повышался в звании, но среди своих друзей так и оставался Дроном, который в компании поднимал руки над головой и орал: «Общий привет, ребята!» Пел эстрадные песенки, выпендривался перед Зиниными подругами, целуя им то и дело ручки, выдавал на публику пошлые анекдоты… Однажды довёл Зину до слёз, рассказывая ей, лёжа с нею в постели, о том, кого и как из своих сотрудниц он лапал-цапал, за какие места и как они при этом сладострастно визжали и делали вид, что отбиваются от него…

Глава 56. НЕПРИЯТНОЕ ОТКРЫТИЕ

В 1991-м году Зина впервые обнаружила, что муж неверен ей. (Сама же ещё ни разу ему не изменяла.) Объектом его любви стала чернявенькая и молоденькая продавщица Вика из соседнего магазина.

После всяческих вычислений и слежки (с попытками заглянуть в ночные светящиеся окна и с тайными перелезаниями через заборы) Зина установила все нужные координаты и в один не очень прекрасный вечер нагрянула вместе со своим девятилетним сыном в общежитие, где жила эта самая Вика и где возле входа в здание предательски стояла одна из двух шикарных машин её супруга.

Беглый папаша семейства пребывал на огромной общей кухне и спокойно и мужественно помогал своей новой подруге жарить картошку. На нём были его обычные спортивные штаны, обычная домашняя зелёная рубашка в клеточку — всё до боли знакомое и родное, стираное-перестиранное… Андрей, этот муж и отец, был весь с головы до ног — свой собственный и знакомый. И одновременно — чужой и непостижимый.

Увидев жену с дитём, Андрей почему-то и не подумал смущаться.

— Ну чего припёрлась?! Выследила, что ли? Ну да, это я! Вот он я! Вот он!! Вот я такой!!!

— Андрей, возвращайся сейчас же домой! — еле сдерживая слёзы проговорила Зина. — У тебя есть дети! Жена!

На какое-то время все звуки на кухне (кроме шипения и бульканья сковородок и кастрюль) затихли. В наступившей тишине Андрей чётко сказал:

— Да пошла ты!..

А Зина, не убоявшись устремлённых на неё многочисленных взоров, обернулась к чернявенькой разлучнице Вике.

— А ты — как тебе не стыдно!..

Это трудно объяснить, но Андрей, пошумев немного перед публикой, домой всё-таки вернулся и даже более того — почти сразу безжалостно порвал с Викой, которая к тому времени уже была беременна от него.

Но лишь для того порвал, чтобы почти немедленно переключиться на другую. Это была Ася — молодая сотрудница органов государственной безопасности — какая-то тамошняя секретарша.

— Если женишься на мне, — сказала она Андрею, — мне сразу же дадут однокомнатную квартиру. Мне наш полковник обещал.

Андрей потом и в самом деле женится, и обещанную квартиру от подозрительно добренького полковника новая семья и в самом деле сразу же получит.

Но этому будут предшествовать ещё многие другие обстоятельства.

Глава 57. НАСТАВЛЕНИЕ РОГОВ

Второй мужчина в жизни Зины появился и молниеносно исчез по такой простенькой схеме: предложил — не отказалась. Просто хотелось досадить как-то неверному мужу, как-то отомстить ему — разумеется, втайне от него. Ты со мною так, ну и я с тобою — так же!

Никакого удовольствия не было. Было просто самоутверждение: и я тоже так умею! Не ты один!

Затем последовало второе предложение от этого же мужчины, но схема на этот раз сработала обычная: предложил — отказалась. Главная-то цель была теперь достигнута: у мужа появились на голове заслуженные им рога, которых прежде не было.

Глава 58. КАТАСТРОФА В МАСШТАБЕ ЗЕМНОГО ШАРА

И вот наконец советская власть в стране рухнула, и многое изменилось до неузнаваемости. Свекровь уже давно была на пенсии, и прежнее её ресторанное величие испарилось почти бесследно. Теперь Андрею и Зинаиде нужно было самим добывать себе средства к существованию, что они и делали.

Странным образом Зина не обратила ни малейшего внимания на попытку коммунистического мятежа в августе 1991-го года. В те страшные два-три дня многих людей бросало то в холод, то в жар при мысли о том, что снова начнутся концлагеря и массовые расстрелы, снова будут хлеб по карточкам, искусственный голод, портреты и бюсты великих вождей, шпиономания с разоблачением врагом народа… Зину эти события ни в какие температурные отклонения не бросали.

Она лишь изумилась, тому, что ей почему-то пришлось лишиться своего рабочего места. Почтенное учреждение, в котором она когда-то так хорошо пристроилась, теперь вдруг разорилось и прекратило своё существование.

И на какое-то время наша героиня стала работать продавщицей в киоске — продавала жевательную резинку, шоколадки, прохладительные напитки и прочую дребедень. Поскольку от загулявшего мужа денег никаких не поступало (питались раздельно), то эта работа и стала для неё нынче единственным источником доходов.

Находился её киоск в центре города — на углу Большой Садовой и другой улочки, уже далеко не столь величественной. Зина была не сказать, чтоб уж прямо на виду у всех, ибо киоск скрадывает человека, и нужна большая зоркость, чтобы различить, кто там за этим стеклом сидит, но красоту её замечали и здесь. Хулиганов и всяких искателей приключений Зина не боялась; хозяин предупредил: мы — на такой-то территории, в такой-то сфере влияния, и, если кто тронет, — тут же будут приняты меры, вплоть до самых-самых. Так что работай, детка, спокойно и ничего не боись. А Зина и не боялась.

Однако, случайные приставания, объяснения в любви или постельные предложения — всё ж таки случались. Зина отбивалась — небрежно, почти не глядя. Она всё ещё продолжала любить своего единственного мужчину.

Глава 59. НА ОБЛОМКАХ КАТАСТРОФЫ

И вот однажды — дело было в декабре 1991-го года — к ней подошёл молодой офицер. Старший лейтенант.

Это был шатен — крепкий и вроде бы симпатичный с виду. Почему «вроде бы»? Да потому, что внимательного и строгого наблюдателя должны были бы сразу насторожить его пристально смотрящие на собеседника глаза — с выражением совершенно безумным и цветом крайне редким, почти невозможным в природе, а именно — чёрно-синим.

— Меня зовут Митя, — представился он наконец после пятиминутной трепотни на общие темы. — Дмитрий Алексеевич.

— Я в полном восторге от этого известия, — небрежно огрызнулась Зина.

— Что вы делаете сегодня вечером?

— Отстаньте от меня. Мне не до вас.

— Почему? У вас что-нибудь случилось в жизни?

— Ничего не случилось.

Старший лейтенант пристально вгляделся в глаза Зинаиды.

— Но я же вижу: с вами что-то происходит!

— Ничего не происходит! И кто вы мне такой, чтобы я вам рассказывала про себя! И не смотрите на меня так!

— Значит, я был прав: что-то всё-таки происходит, и что-то уже случилось. Можно я вам помогу?

— Ничего у меня не случилось! Я — замужем! Отстаньте!.. Взяли свою шоколадку — вот и идите!

Она закричала это так громко, что тут же подошли двое уже давно примелькавшихся крепышей и этак деликатненько и многозначительно поинтересовались у продавщицы, мол, не надо ли чего? Молодой офицер не внушал Зине ни малейшего страха, а кроме того, с точки зрения рэкетиров он явно не претендовал на передел сфер влияния в большом городе. Зина насмешливо сказала, что и сама разберётся. Крепыши были людьми воспитанными и сдержанными. Ситуацию поняли правильно и отвалили прочь.

Молодой офицер вскоре тоже ушёл, но потом приходил снова и снова. И всё что-то покупал и покупал. Вёл он себя совсем не нахально, а даже как-то кротко, смешно и добродушно. На предложения проваливать — реагировал как на проявление мягкой и простительной женской слабости, на молчание в ответ — не обижался, никогда не был особенно назойлив. И всегда приносил цветы, цветы и цветы.

— И откуда ты такая взялась? — говорил он. — Такая красивая, такая необыкновенная!.. И надо же: сидит в простом киоске за простым прилавком!..

Зина только слегка улыбалась в ответ. Иногда сквозь слёзы. Митя спрашивал, в чём причина слёз, — Зина не удостаивала его объяснением. Молодой офицер был, видимо, человеком умным, чутким и наблюдательным. Замужняя женщина, и с нею что-то происходит… Что же это может быть?..

Он спросил, есть ли у неё дети. Зина просто ответила:

— Есть. Сын и дочь.

— А здоровы ли они?

— Здоровы.

Вывод напрашивался только один: если у замужней женщины что-то плохо, и это — не с детьми, то тогда плохо с мужем. А что может быть с мужем? Варианты такие: тяжело заболел, крупные неприятности на работе, возможно, — денежные… Осторожно прощупал первые два варианта: муженёк здоровёхонек, что твой бык и даже имеет какие-то спортивные разряды по самбо, а насчёт неприятностей по работе и особенно денежных, так он на этой своей работе процветает и делает быструю карьеру…

И теперь уже молодому офицеру было ясно, что же именно случилось с муженьком.

Дело понемногу двигалось. Медленно, впрочем. Переговариваться через окошко и особенно вручать через него подарки было неудобно (да и получать их таким способом — тоже), и вскоре Митя удостоился чести сидеть внутри киоска. Помогал расставлять товары и пересчитывать деньги, даже и подменял Зину, когда ей надо было куда-то отлучиться…

Вскоре они кое-что узнали друг о друге: не только анкетные данные, но и разные биографические подробности. Например: Митя был на десять лет моложе Зины; Зина состоит в законном, но несчастливом браке; Митя— холост; у Зины — высшее образование…

Митя заявил, что по случаю столь необыкновенной встречи в его жизни он предлагает Зине руку и сердце прямо сейчас. Зина же заявила, что один только её возраст — уже непреодолимое препятствие для этого предложения, но Митя решительно возразил: мол, для большого и настоящего чувства возраст не имеет значения, а что касается супружеских цепей, то, если они тяготят и причиняют боль, а не наслаждение, то их надобно разрывать!.. А то, что у Зины двое детей, так его это ничуть не смущает — он готов принять их под своё покровительство и надеть на себя супружеские и отцовские цепи!

Проходили месяц за месяцем, а до постели у них всё ещё не доходило и не доходило. Зине уже было ясно, что развод с мужем неизбежен, но что-то ещё скрепляло её с Андреем, какая-то надежда ещё теплилась в сердце. Казалось так: если она изменит ему во второй раз, то за этим последует какое-то страшное наказание… Супруг же никакого возмездия не боялся и почти не скрывал своих новых привязанностей. Никакие совместные дети, никакие общие воспоминания о былом счастье уже не казались ему достаточным основанием для того, чтобы поменять образ жизни.

Странную позицию заняли при этом матери разводящихся супругов: обеим женщинам была безразлична судьба их детей, хотелось на старости лет пожить для себя — вот и вся позиция.

Но ещё более удивительным оказалось поведение самого младшего поколения в этой извечной трёхступенчатой расстановке сил — поведение Олега и его старшей сестры Ксении.

Сын принял сторону матери и осудил отца. Ему было жаль, что мать всё время плачет, что отец унижает её и не испытывает к ней ни малейшего сочувствия. Чем она так уж провинилась перед отцом — мальчику было непонятно.

Дочь же приняла сторону отца. Слёзы матери вызывали у неё в лучшем случае жалость, а обычно — насмешку и раздражение. Позже, когда их, этих самых слёз, стало совсем много, они ей стали откровенно неприятны и даже ненавистны. Девочке было двенадцать с половиной лет, когда она приняла окончательное решение: я — за отца! Когда мать в очередной раз запретила ей гулять по улице до ночи, та крикнула ей в ответ:

— А ты бы мне не указывала! Шлюха! Мне папа и бабушка про тебя всё рассказали, какая ты на самом деле! Ишь, нашлась указчица!

— Доченька, да что они тебе про меня могли рассказать? — удивилась Зина, твёрдо уверенная, что муж ничего не знает ни о той единственной пока измене, ни о существовании Мити. Позже выяснится, что её уверенность была совершенно справедлива.

— Сама — проститутка, вот и думаешь, что и другие — такие же, как ты! — с этими словами Ксюша ушла из квартиры матери, сильно хлопнув дверью, и уже больше НИКОГДА не приходила туда ночевать. Она поселилась у бабушки — отцовой матери, которая, кстати сказать, давно уже перетягивала внучку на свою сторону.

Она и Олега перетягивала, но тот так и остался по-мужски непреклонен: мать дороже!

Глава 60. ДЕВЯНОСТО ТРЕТИЙ ГОД

Новый 1993-й год Зина встретила в обществе Андрея. Обстановка была не очень-то праздничная из-за давно начатого и брошенного в квартире ремонта, но, вроде бы, и не очень унылая… Зина переспала со своим законным супругом, не очень-то отчётливо понимая, кто он ей теперь — свой или чужой?

А он для себя уже всё понял: собрал вещи и ушёл к другой. К родному домашнему очагу и к прерванному ремонту он после этого возвращался редко: поживёт несколько дней в своей семье и уйдёт, поживёт и уйдёт… Он всё ещё числился мужем, отцом, хозяином… Иногда и в постель к жене залазил.

В киоске, между тем, и в самом деле можно было что-то заработать, и в июне этого года Зина смогла себе позволить совершенно немыслимую для простых смертных в то время поездку на Чёрное море. С собою она взяла своего сына.

А за ними двумя увязался Митя. Жили отдельно; женщина с сыном — на одной квартире, молодой мужчина — на другой. Всё светлое время суток проводили вместе. Тёмное — порознь. В самых глубоких недрах своего подсознания Зина свято хранила основную тайну всей своей жизни: она должна принадлежать одному-единственному мужчине. Тому, который был самым первым и после которого уже не должно быть никакого другого.

Митя смутно подозревал, что у этой женщины есть какая-то роковая тайна, но постичь её своим молодым и легкомысленным умом был не в силах. Просто чувствовал, что подходит к чему-то такому грандиозному, куда соваться ну явно нельзя. И не совался.

С новым мужчиной Зина весело и непринуждённо проводила время: смеялась с ним, танцевала, и пела, болтала, и мечтала. Казалось, вся её прежняя скованность бесследно исчезла. Но, как только доходило до чего-то большего, изнывающий от любви Митя тут же получал отпор. Всё — как встарь.

Одиннадцатилетнего сына мать попросила никому и ничего не рассказывать, и тот не по-детски, а прямо-таки по-мужски сдержал своё слово и так никому и никогда не выдал маминой тайны.

Зина и Митя возвращались в Ростов «просто друзьями». Все трое ехали в одном купе, причём было наперёд известно, что с первых же секунд прибытия в Ростов Мите нужно будет отойти в сторону — на вокзале ожидался законный отец семейства, который взял на себя обязательство подвезти жену и сына домой на одной из двух своих шикарных машин.

И так оно и оказалось: встретил, взял вещи, понёс по перрону… Митя, как человек-невидимка, шёл рядом, весь бледный от злости, и кусал себе губы. А Андрей и понятья не имел, кто это такой и не обращал на него ни малейшего внимания — перрон и так был набит людьми до отказа.

Машина хлопнула дверцами и отъехала, а Митя остался стоять на привокзальной площади — в изумлении и в одиночестве.

Всю ночь бедняга пребывал в состоянии, близком к безумию. А рано утром он пришёл к дому, в котором жила его возлюбленная и позвонил ей из ближайшего телефона-автомата:

— Выходи, — хриплым голосом взмолился он.

Зина и её законный муж спали в ту ночь в двух разных комнатах. Сын был в третьей комнате. А дочь жила вообще не в этой квартире, а в бабушкиной. Зина спросила тихо — так, чтобы не услышал никто в двух других комнатах:

— Ты хоть соображаешь, который теперь час?

— Соображаю. Выходи срочно! Выходи — обязательно! Мне нужно тебе сказать что-то очень важное!..

— Да как же я выйду в такую рань?

— Выходи, слышишь! Или я весь ваш дом разнесу сейчас к чёртовой матери!

Зина вспомнила его вечно безумное выражение глаз и испугалась скандала. Оделась и, прихватив с собою собаку (у неё тогда был голубой дог — пёс редкой и очень дорогой породы, объект всеобщей зависти), вышла якобы погулять. Шикарная женщина и шикарная собака.

Муж вроде бы как продолжал спать в другой комнате, и Зина надеялась, что он — как тот самый муж в Риге — спит себе и ничего не слышит.

Она ошибалась. Андрей Краславин обладал кое-какими способностями (а иначе бы его не взяли в КГБ) и потому услыхал подозрительно ранний телефонный звонок, еле слышное, но взволнованное бормотание жены в ответ кому-то неведомому и затем — возню и звуки отпираемой и запираемой двери.

Митя выглядел совершенно обезумевшим. Никакой такой ценной и срочной информации, ради которой Зине стоило бы вставать с постели в пять утра и куда-то бежать сломя голову за её получением, он, естественно, не сообщил. Одно сплошное «люблю-люблю-люблю». Безумный взор и заявки о том, что он без Зины жить больше не может, не может, не может. Ни дня, ни часа, ни минуты, ни секунды, ни полсекунды…

Nihil probat qui nimium probat — ничего не доказывает тот, кто слишком много доказывает. Зина не знала этой латинской формулы. Просто понимала своим женским умом: вся эта громада доводов ничего не стоит. И чем сильнее становится нагромождение этих доводов, тем меньше им цены. Она что-то пыталась возразить безумцу с чёрно-синими глазами, но — тщетно.

Так в разговорах, проходящих на очень высоком эмоциональном уровне, они перешли из Европы в Азию по мосту через Дон и оказались на городском пляже, распугивая своим шумом спящих то там, то сям бомжей, имевших привычку в летнее время жить в этом районе Ростова.

Река Дон у городского пляжа сильно сужается, приближая к гористому европейскому берегу плоский азиатский берег, и поэтому, когда Андрей окончательно заподозрил что-то неладное и вышел на балкон, он без особого труда увидел на не очень далёком противоположном берегу знакомую фигуру в знакомой ярко-красной майке, в знакомых белых шортах и со знакомым псом на поводке. Рядом с этими двумя знакомыми существами крутилось какое-то новое — незнакомое и в военной форме.

Сесть в собственную машину, промчаться сначала по спящим улицам города, потом по Ворошиловскому мосту на левый берег Дона, а там спуститься, круто завернуть под мост и недозволенным маршрутом ворваться на городской пляж — дело нескольких минут для того, кто рулём и мотором владеет так же хорошо, как и собственными нервами.

И вот он — драматический момент: двое мужчин стоят друг напротив друга, и один другого спрашивает:

— Ты кто такой?

— Я её люблю! Вот, кто я такой!

Андрей оторопело присматривался: безумная отвага в безумных глазах совершенно невероятного цвета и совершенно невероятного содержания.

— А ты знаешь, что она моя жена?

— Знаю! Она твоя — лишь на бумаге! У тебя уже давно есть другая! Разводись поскорее, и твоя — будет моя!

Выдержать взгляд этих глаз, которые непонятно что выражают, да ещё и при такой предельно простой логике было невозможно хотелось или матюкаться, или смеяться, или плюнуть на всё и уйти.

Андрей покачал головой.

— Ну ты и идиот! Да ты хоть знаешь-то, придурок, что у неё двое детей?

— Знаю! Я готов взять их себе!

— Да ты хоть знаешь, что она шлюха самая обыкновенная?

— Это не правда! Я не шлюха! — закричала Зина.

— А ты, падла, заткнись, тебе слова никто не давал! — и звонкая пощёчина.

— Не смей бить женщину! — истошно заорал Митя.

Ну уж тут нервы не выдержали и у Андрея:

— Это не женщина! — завопил он. — Это моя жена! Запомни: она — моя собственная жена!

Никакого смысла в этих словах, конечно же, не было и в помине. Ведь, если она шлюха и тебе не дорога, то тогда зачем ты объясняешь этому мужчине, что брать её в жёны не стоит — мол, у неё дети, да и шлюха к тому же… Но до драки дело всё-таки дошло. И если Андрей имел какой-то жуткий разряд по борьбе самбо, то и Митя был не промах — он ведь был не простым офицером, а вертолётчиком и десантником.

Голубой дог лаял, шикарная женщина в красной майке и белых шортах кричала и плакала, а мужики дрались на песке возле мутных вод тихого Дона.

Несколько оборванных бродяг с интересом наблюдали из-под покосившихся тентов это бесплатное представление.

Наконец драчуны разошлись — это Зина всё-таки сумела разнять их. Андрей успокоился.

— Да забирай ты себе эту проститутку, и живите как хотите! — примерно такие слова, если опустить мат и изложить всё на нормальном языке, проорал он на прощание, сел в машину и укатил восвояси.

Но жена всё ещё была его собственностью, на которую он мог при желании и предъявить права.

Вскоре он заехал на работу к своей законной супруге с целью проверить, как она там использует не принадлежащие ей тело и душу — по назначению ли и не в ущерб ли законному владельцу. Кроме того, ему хотелось заполучить некий компромат, который потом можно было бы при случае использовать.

Итак, он подъезжает к киоску, по-хозяйски, на правах custodis morum (то есть — стража нравственности) входит в него, а там, как и ожидалось, — жена со всё тем же мужчиной.

— Ты опять здесь?

— Опять! — заорал Митя, уже готовый к новой драке.

Но Андрей вёл себя уже спокойно.

— Дурак! Неужели тебе непонятно, что ты у неё не один?

Зина заплакала при этих словах.

— А ты не издевайся над женщиной! — потребовал Митя.

— Эта шлюха — не женщина, а моя жена, — повторил Андрей свою прежнюю мысль и с этими словами спокойно ушёл. Цель визита была достигнута.

Дома он не стал закатывать никаких сцен. Сделал проще: довольно спокойно и во всех подробностях рассказал Зине про все свои похождения. Изменять жене он, оказывается, стал не сразу, а лишь на четвёртый год супружеской жизни; были женщины одноразовые, были и многократного пользования — всякие были… Андрей перечислил их всех по порядку, называя имена и указывая на специфические свойства — размеры, объёмы, возраст, привычки, прихоти.

Глава 61. РАЗВОД

Чья это была идея — развестись, развалить, семью? Кто первым высказал вслух эту страшную мысль?

Если отвечать на эти вопросы строго и юридическим языком, то придётся констатировать: инициатором развала семьи являлась Зинаида. Стало быть, Андрей пал жертвою этих происков. Именно так он потом и будет всем своим друзьям и знакомым говорить: я бы, мол, и рад был сохранить семью, да вот она, Зинка, — сама! Она — первая!.. Вот с неё и спрос!..

Но то — потом, а пока оба по-человечески договорились друг с другом, и Андрей спокойно согласился: да надо расходиться — без скандала, как подобает цивилизованным людям. А с разделом имущества тоже поступим по-человечески и просто…

Прежде уже упоминалось, что у Андрея была не одна машина, а две. И обе — дорогие и иностранные, купленные на деньги неизвестного происхождения: «Мерседес» и «Форд».

— Давай так сделаем, — предложил Андрей. — Делить машины не будем. Пусть обе останутся моими. А я со своей стороны не буду требовать раздела квартиры. Пусть она вся будет твоя.

Сказано это было так спокойно и так доброжелательно, что Зина, не задумываясь, согласилась, наивно полагая, что обещание порядочного человека становится обязательством (promissio boni viri fit obligatio).

Летом 1994-го года развод состоялся. Вся процедура длилась считанные минуты: короткие вопросы к мужчине и женщине; столь же короткие и ответы. А потом девочка Ксюша, стараясь не сбиться, произнесла выученные наизусть слова, которым до этого научили её взрослые: с матерью я жить не в состоянии: ведя аморальный образ жизни, эта развратная женщина не даёт мне возможности нормально учиться и развиваться; она сковывает мою личную свободу… ну и так далее. И вот уже после этого и было торжественно объявлено: Андрей и Зинаида — больше уже не муж и жена. Сын остаётся при матери, а дочка числится за отцом.

Вот и всё. Вот и пройден путь, от первого знакомства на шумной молодёжной вечеринке — в суд, где слушается дело о разводе. Путь через старый и тихий вишнёвый сад, через барахтанье под летним небом в стоге сена, через первую брачную ночь, через все остальные брачные ночи, через квартирный уют, через два захода в роддом и через всякие другие события — хорошие и плохие.

Всё когда-нибудь да кончается. Но всегда после каждого конца что-нибудь в этом мире (да и во всех остальных — тоже!) начинается новое.

Глава 62. ТРЕТИЙ МУЖЧИНА

Сразу же после официальной процедуры развода Зина впервые переспала с Митей.

Это был пока ещё только третий мужчина в её жизни. Будут ли ещё — она тогда не знала, но совершенно искренне сама себе говорила: пусть этот будет у меня третьим и последним. Последним на всю оставшуюся жизнь!

Митя ничем таким уж необыкновенным её не осчастливил — любви она к нему по-прежнему никакой не испытывала, а он со своей стороны не проявил себя в «постельном» отношении чем-то выдающимся в этой области. Просто Зина как бы выполнила долг какой-то, что ли. Положено всякой женщине быть при мужчине, вот я и при мужчине. Положено отомстить за нанесённую обиду, вот я и отомстила кому-то и за что-то: вы со мною вот так, а я вам за это — вот так!..

Но странно: какой-то страх не покидал её при этом: ведь изменять Своему Единственному, Своему Неповторимому — нельзя! А я — изменяю. Как же это я так смогла? И как уступка — маленькое резиновое препятствие. Дескать, изменяю, но не так чтобы уж и совсем! Не соприкасаюсь с чужим и недозволенным. Стало быть, вроде бы даже и верность храню. Своему — несмотря ни на что — Самому Любимому и Самому Прекрасному…

Глава 63. ОНИ ВСЁ ЕЩЁ НЕ ВЕРЯТ!

Между прочим, вопрос с разделом квартиры оказался вдруг очень непростым. Вроде бы для порядочного мужчины в этом случае никакого вопроса не должно было бы и возникать вовсе. Это была квартира жены, КВАРТИРА, КУПЛЕННАЯ КОГДА-ТО НА ДЕНЬГИ ЕЁ РОДИТЕЛЕЙ! И если ты бросил эту женщину ради другой, ну так и уходи! И если ты прежде обещал: две машины мне, а квартира — тебе, и после этого разойдёмся без взаимных претензий, ну так и сдержи своё слово!

Но уходить совсем и по-честному — почему-то вдруг расхотелось.

Хотя и выглядеть явным подлецом — тоже было неприятно.

Поэтому последовало вот что: телефонный звонок бывшей жене и предложение встретиться на нейтральной территории.

В назначенное время Зина пришла в маленькое кафе на Богатяновском спуске. Отец её детей заказал всё, что надо, вежливо и спокойно повёл речь на темы, представляющие взаимный деловой интерес: дескать, я совсем не злодей и не собираюсь отбирать у тебя половину квартиры, а просто надо будет сделать так, чтобы одна из трёх комнат числилась за мною. Мало ли что… Не пытайся помешать мне — у меня достаточно связей, чтобы всё оформить и провернуть так, как нужно мне. Всё будет так, как хочу я. И никак иначе. Но ты не бойся, это просто формальность. Так, на всякий случай.

Зина посмотрела ему в глаза и увидела в них страх — новая спутница жизни, видать, крепко схватила его за горло, и он уже почувствовал на себе её железную хватку и подумывал об отступлении. К запасной жене, которая всё простит и примет в свои объятья.

Зина взяла и поломала всю схему вежливого и делового разговора.

— Зачем ты это сделал? — спросила она. — Ведь мы же любили друг друга, ведь у нас столько всего было хорошего!..

— Да я бы и не сделал… Я ведь и сам хотел сохранить семью, но ведь ты же первая подала на развод. Не я, а ты!

— Ты меня довёл — вот я и подала!

— И ты первая стала изменять мне!..

— Ты сам не веришь в то, что говоришь! Это ты можешь врать своим знакомым, но сам-то ты знаешь, что я не такая!

— Ничего такого я не знаю, — солгал Андрей, не подозревая, что сейчас он самым неожиданным образом признается в обратном: он на самом деле всегда был твёрдо уверен в порядочности жены. Но этот позорный момент его жизни ещё не наступил. — Как же не такая? продолжал он ломать дешёвую комедию. — А этот твой Митя?

— Я никогда этого Митю не любила! И сейчас не люблю! Я ВПЕРВЫЕ ЛЕГЛА С НИМ В ПОСТЕЛЬ ПОСЛЕ НАШЕГО С ТОБОЮ ОФИЦИАЛЬНОГО РАЗВОДА! Мне просто хотелось таким способом отомстить тебе!

И вот он этот обещанный момент: Андрей вдруг смертельно побледнел, на какое-то время лишился дара речи, а затем дрожащими губами пролепетал:

— Так ты с ним всё-таки… — и далее — как нечто невероятное: — НА САМОМ ДЕЛЕ ПЕРЕСПАЛА?..

— Да!

— Шлюха!.. — закричал Андрей на всё кафе.

И Зина вдруг и в самом деле почувствовала стыд: да, я изменила! Какая я плохая!

— А что же мне ещё оставалось делать, если ты уже развёлся со мною? — неуверенно, как бы даже прося прощения и со слезами на глазах проговорила она.

А Андрей уже ничего не слушал и не слышал; потрясённый невероятным известием об измене запасной жены, он молча встал со своего места и, почти шатаясь, вышел вон из кафе.

Глава 64. МЕДЛЕННОЕ УБИЙСТВО И СМЕРТЬ

Бывший муж уже было окончательно убрался из квартиры жены, но потом вдруг стал время от времени возвращаться и ночевать в одной из комнат, всем своим видом демонстрируя, что он у себя дома. У него по-прежнему были свои ключи. После каждой такой ночёвки количество ценных вещей в доме сокращалось. Зинаида попыталась как-то возразить — не получилось…

Используя свои связи, Андрей уже после развода умудрился прописать в квартиру бывшей жены ещё и свою мать. И теперь получалось нечто невообразимое: в трёхкомнатной квартире, согласно прописке, живут якобы не только Зинаида со своим сыном, но и её дочь, её бывший муж, а также мать бывшего мужа, которой якобы жить больше негде и которая якобы смертельно больна раком и нуждается в уходе и комфорте. Легко себе представить, как такая квартира была бы поделена судом между бывшими супругами, исходя из того, что семья Зинаиды — это теперь только она сама и её сын. И никто больше.

Но и этого Андрею было мало — он приводил к себе гостей, устраивая демонстративно шумные кутежи, преувеличенно громко шутил с ними, хохотал, пел песни, по пьяному делу громким голосом рассказывал присутствующим гадости о своей бывшей жене… Хорошо ещё хоть не приводил к себе разлучницу — и на том спасибо.

Время от времени приходила и мать Андрея. И тоже с ночёвкой — это, чтобы все соседи видели, что она здесь живёт на самом деле и в случае нового суда подтвердили бы это. И приходила — когда одна, а когда и не одна, а опять же со своим сыном и с внучкой Ксюшей. (Эта последняя никогда, впрочем, ночевать не оставалась.) И тогда все трое — бывший муж, бывшая свекровь и бывшая дочь — располагались в одной из комнат или на кухне и заводили там между собою свой собственный разговор, не привлекая к нему Зинаиду. А разговор всегда получался на единственную тему: какая она, эта бывшая жена, бывшая сноха и бывшая мать — дрянь. Громкими голосами, с матом-перематом они час за часом посылали оттуда на голову Зинаиды проклятье за проклятьем.

Фактически это было медленным, планомерным убийством. Иногда двое взрослых отправляли в комнату к Зинаиде самого младшего из своей компании. Девочке ставилась задача: пойти и оповестить мать о том, что она шлюха, потаскуха, проститутка или что-нибудь ещё в этом роде или даже похуже. И Ксюша выполняла предписание — являлась к женщине, которая её когда-то родила и вынянчила, являлась — и всё это выкрикивала ей в лицо. И делала она это так страстно, так старательно, так по-детски и по-женски жестоко, что из всех испытаний именно это и было для Зинаиды самым ужасным.

Зинаида только плакала в ответ, а её сын Олег был ещё слишком мал и слаб, чтобы что-то возражать. Оставаясь на стороне матери, он замыкался в себе и многозначительно молчал. Молчал, накапливая в себе что-то к той поре, когда он повзрослеет и войдёт в силу. «Мама, — твердил он в такие минуты шёпотом, — когда я вырасту, тебя никто не посмеет обидеть».

А в остальное время Андрей жил в квартире у своей новой жены, а дочь жила вместе с бабушкой в другой квартире — огромной и богато обставленной, где на четыре комнаты их было только двое жильцов. Бывшая свекровь ничем на самом деле не болела и даже более того — отличалась бычьим здоровьем и купалась в Дону круглый год. И ни в какой жилплощади ни Андрей, ни его мать на самом деле не нуждались.

Зина же всё чаще и чаще впадала в какие-то новые и страшные состояния: часами могла лежать и смотреть в одну точку, всё забывала и всё роняла. Она всегда была чистюлей и хорошею хозяйкой; она и сейчас оставалась такою же, но делала всё, что нужно, чисто механически. И всё время плакала и плакала. Стирала бельё — и плакала, подметала пол — и плакала, готовила еду — и плакала… Сын, как всегда, жалел мать. А дочь смотрела на мать то насмешливо, то с презрением; иногда в ней что-то как бы прорывалось, и тогда она тоже пыталась жалеть маму, но — получалось у неё это неуклюже, потому что на самом деле ни жалости, не любви — не было.

Потом наступило уже и такое время, когда Зина забывала покормить сына, и голодный мальчик уходил к бабушке, и та кормила его и уговаривала остаться у неё навсегда. Олег, посидев и поплакав в гостях у бабушки и старшей сестры, всё-таки каждый раз находил в себе силы встать и уйти от них назад к маме. Это был настоящий мужчина, хотя и маленький!

И вот случилось: однажды Зина так наревелась, что совсем потеряла голову и приняла смертельную дозу успокоительных таблеток — сто штук!

Было это 4-го ноября 1994-го года.

Спасение пришло от её мучительницы: бывшая свекровь отперла дверь квартиры своим ключом и по-хозяйски вошла неё. В комнате, выходящей окнами на северную сторону, она обнаружила свою бывшую сноху — та лежала на диване без признаков жизни, а рядом на ковре валялись опустошённые упаковки. И пустой стакан из-под воды.

Бывшая свекровь вызвала реанимационную машину. Та примчалась. Воя сиренами, понеслась в близлежащую больницу.

Те, кому доводилось ненадолго отлучаться из этой жизни в ту, потустороннюю, и потом возвращаться назад, неизменно описывают одно и то же ощущение: полёт через длинную трубу или тоннель, в конце которых видится слабый свет, как надежда на то, что там, в тех краях, тоже что-нибудь да будет.

Примерно то же самое видела и Зина: покидая жизнь, её душа проносилась через огромную металлическую трубу, в конце которой слабо мерцал какой-то неясный свет…

Глава 65. ЖИЗНЬ ПОСЛЕ СМЕРТИ

Её спасли. Как и ценою каких усилий, на грани чего и чего она побывала — это не важно. Спасли и всё тут. Потом в больницу приходил бывший муж с детьми. Дети спрашивали: «Мама, ну зачем ты так?» А муж — муж почти что жалел…

А потом она выписалась из больницы.

Бывший муж, который имел теперь новую жену, но время от времени приходил в эту квартиру и демонстративно оставался ночевать в ней; дочь, которая продолжала жить у бывшей свекрови и не признавала над собою власти матери; сын, который остался верен маме; предстоящий суд о разделе квартиры — всё оставалось в силе, ничто не отменялось.

А однажды бывший муж сказал:

— Знаем мы эти штучки! Хотела бы умереть по-настоящему, то и умерла бы. А так — дешёвый номер! Сыграла на публику, устроила спектакль, чтобы разжалобить судей, когда дойдёт до раздела квартиры.

Мысль о том, что можно было бы и отменить суд, ему и не приходила в голову.

Вскоре приехала из Белореченска Зинина мать. Она ещё ничего не знала. Знала о том, что развелись — вот это и всё.

Дверь ей открыл Андрей.

Раздеваясь в прихожей и возясь с сумками, бывшая теперь уже тёща по привычке спрашивала:

— Ну что у вас тут — все живы-здоровы? А Зина где? Дома?

— Дома, дома, — недовольно буркнул Андрей.

— А чего это она не выходит, не слышит, что ли, что мать к ней приехала?

— Да она там лежит… Больная… В себя приходит…

— Господи, да что случилась-то?

— Да ничего особенного! Траванулась сдуру, вот теперь и очухивается.

— Как — траванулась?

— Это вы у неё спросите, — небрежно бросил Андрей и прошёл в свою комнату.

За день до суда Зина решила сделать так, как ей посоветовали знающие люди: надо, мол, в один день сходить в три церкви и поставить по три свечи возле таких-то и таких-то икон — у Николая-угодника, у Казанской Божьей Матери и так далее — по списку. Научно обоснованному и проверенному. А тогда и будет толк…

Посетить ТРИ православных храма в Ростове-на-Дону — задача очень даже не из простых. После семидесятилетнего коммунистического правления — храмов такой экзотической ориентации в Ростове осталось маловато. В основной части города их было всего два: возле Старого базара — величественный собор с золотыми куполами да на Братском кладбище — маленькая церквушка. Были и ещё две маленьких церкви, но на таком сильном удалении от центра города и в таких запутанных дебрях, что об их существовании не всякий ростовчанин даже и догадывался.

Зина, отправилась сначала в Александровку и отыскала-таки в этой части города церквушку, потом она приехала на Братское кладбище и посетила тамошнюю церковь, и только под конец она пришла в величественный собор с золотыми куполами…

Когда прилаживала очередную свечку возле очередной иконы, дрожащими пальцами сделала неловкое движение и — уронила свечу на кафельный пол!

Молившаяся рядом старушка спросила сердобольным голоском:

— Что, деточка, у тебя дома покойник?

Нам не дано предугадать, как наше слово отзовётся!.. Зина отойдёт потом от православной церкви. И вольётся в могущественную христианскую секту западного происхождения. И этому отречению от России положила начало вот эта самая злодейская фраза мерзкой старушонки.

— А что? — будет потом говорить Зинаида. — В православной церкви все постояли-постояли и разошлись, а здесь мы сидим в креслах, как свои, как родные. Если в беде кто окажется, сбрасываемся — кто сколько сможет. У нас мероприятия всякие бывают: мы поём, проводим между собой беседы, лекции, выезжаем на природу, справляем свадьбы по нашему обряду, выпускаем стенгазету. Разве же это плохо? У нас в доме молитвы всегда культурно и чисто… А я и православную церковь тоже чту — посещаю её иногда…

Ну так вот: молившаяся рядом старушка спросила сердобольным голоском:

— Что, деточка, у тебя дома покойник?

Зина вздрогнула от этого вопроса и в полном смятении ответила:

— Нет… Какой покойник?.. С чего вы взяли? Нет у меня никакого покойника!

— Ну, ты мне, деточка, сказки не рассказывай! Так не бывает, — ласково и со знанием дела сказала старушка. — Не бывает, чтобы свечка упала возле иконы, а в доме, чтобы покойника не было. Значит, если ещё не было, так скоро будет. Жди!

Подавленная и потрясённая, Зинаида на другой день пошла в суд.

А там: ни иконы, ни молитвы, ни свечи — не помогли. Куда им было тягаться против офицера государственной безопасности и его связей! И хотя пророчество старой ведьмы оказалось ложным и никаких покойников в доме так и не появилось, но суд всё-таки был неправедным и разыгрался как по нотам: бывший муж получил полквартиры и теперь имел полное право привести в одну комнату свою новую избранницу и зажить с нею в своё удовольствие. Счастливая парочка могла бы при желании сделать существование Зины в одном с ними пространстве невыносимым и выставить её на улицу. Всё это Андрей и сказал Зине: вот смотри, я бы мог это сделать. Но я этого не делаю. Цени. Я отселяюсь от тебя насовсем. Живи, как хочешь без меня. Но имей в виду: если мне негде будет жить, я вернусь! Как минимум одна комната — моя!

Он и в самом деле отселился. Взял свои шмотки и ушёл, а в квартире потом появлялся лишь в отсутствие бывшей жены: придёт, сопрёт какую-нибудь вещь и уйдёт…

«Это мне возмездие за мою сестру! — с ужасом и смирением думала Зина. — Как я когда-то выжила её из этой квартиры, так и со мною теперь обошлись…»

Успокоение она находила лишь в двух вещах — в музыке и в посещениях так называемого дома молитвы, куда её привела подруга.

Глава 66. ПОСЛЕ ВИШНЁВОГО САДА И СТОГА СЕНА

На какое-то время Митя был отодвинут в тень. Зина гнала его прочь, как надоедливую муху: уйди, не хочу, не до тебя!.. Было совершенно очевидно, что уже никто и никогда не заменит ей того мужчину, которого она когда-то так сильно и так не по-современному любила.

Однажды летним вечером этот мужчина пришёл к ней в гости. Пьяный и злой.

— Что тебе надо?

— Пришёл забрать фотографии.

— Какие фотографии?!

— Наши общие. Поделим их пополам…

— Не отдам я тебе никаких фотографий! Это всё, что у меня осталось!.. Ты и это хочешь у меня отнять?

Бывший муж уже оттеснил от порога бывшую жену и прошёл в квартиру.

— Ты разбил мне жизнь, ты отобрал у меня дочь, ты чуть не довёл меня до самоубийства, ты отсудил у меня полквартиры, повыносил всё, что можно было вынести, а теперь ещё и фотографии хочешь забрать? Не дам!.. Убирайся вон отсюда! — закричала Зина.

Бывший муж был пьян, спокоен и решителен.

— А чего это я должен убираться? Половина квартиры принадлежит мне — это ты правильно сказала. Захочу и поселюсь здесь, захочу — приведу сюда новую жену, а захочу — вот так в гости приду, как я сейчас это делаю, — говоря это, бывший муж полез в то отделение шкафа, где по его расчётам должны были лежать их бывшие семейные фотографии — альбомы и просто пакеты. Фотографий там не было.

Андрей полез в другое место, где они тоже могли оказаться, но их не было и там; полез в третье место — нет фотографий.

— Куда ты их спрятала, стерва?

— Ничего я тебе не скажу!.. И ничего не дам! Убирайся…

Андрей на полную мощь включил магнитофон и начал дознание на тему: «Где фотографии?», постепенно переходя a verbis ad verbera — от слов к побоям.

Сначала бил не так, чтоб уж очень — так только руку выкрутит или прижмёт что-нибудь.

Потом бил уже сильно. Но так, чтоб не оставалось следов.

Потом, когда она пыталась от него вырваться и однажды и в самом деле вырвалась и заперлась в ванной, он её оттуда извлёк, легко выбив дверь и, войдя во вкус, побил уже безо всякой оглядки на следы — от всей души. Ногами и руками.

Потом, когда она отлежалась и пришла в себя, она воспользовалась его потерей бдительности и выскользнула из квартиры и стала стучаться к соседям. Без особого труда бывший муж схватил её на лестничной площадке и затолкал назад. Стоит ли говорить о том, что никто из соседей ни на какой зов о помощи не вышел? Не стоит. В бывшем Советском Союзе, а ныне в демократической России — это стало обычным делом. У всех соседей были телефоны, а крики о помощи раздавались уже не час и не два, а намного больше, но никто и ничем не помог избиваемой женщине.

А потом Зина поняла: надо выскочить и, не задерживаясь ни перед какими дверьми, бежать и бежать без оглядки куда-нибудь подальше. Отлежавшись и наплакавшись вдосталь, она вырвалась из квартиры во второй раз.

Босиком, в разодранном платье, окровавленная и в слезах — так и побежала по тёмной летней улице.

Он догнал её. Сильным ударом сбил с ног. Упершись торжествующим коленом в грудь, долго бил по щекам, что-то при этом приговаривая. Эту сцену выхватила фарами из темноты случайно проезжавшая мимо милицейская машина.

— Ах ты гад! Ты за что бьёшь женщину?

— Спокойно, ребята! Я — подполковник госбезопасности. Андрей Краславин. — А это — моя жена! И она — шлюха и проститутка!

— Неправда, — пробормотала Зина. — Я больше тебе не жена. И я — не шлюха и не проститутка!

Но её никто не услышал. Просмотрели документы, сказали:

— Всё ж таки женщина, товарищ подполковник. Нельзя же так!

— Это не женщина. Это — моя жена… Ладно, инцидент исчерпан. Я её больше и пальцем не трону — обещаю. А ты, вставай и пошли домой!..

Подполковник был пьян, и милиционеры видели это, но предпочли не идти с ним на конфликт.

Но и Андрей решил не идти на конфликт с милицией. Он поднял Зину с земли и, изображая заботливого мужа, ведущего домой заблудшую жену, повёл её под руку к оставленному без присмотра и даже не запертому семейному очагу.

Довёл до квартиры и, видимо, протрезвев, ушёл, так больше ничего и не сделав плохого. А про фотографии даже и не вспомнил.

Глава 67. ЖАЖДА МЩЕНИЯ

Зина проснулась на другое утро и решила: буду мстить. Отдам под суд! Посажу! Сломаю карьеру!

Митя, узнав о случившемся, тоже пришёл в неистовство и вознамерился идти и бить морду. Зина отговорила его от этого безумного шага и взяла с него слово не делать ничего подобного ни сейчас, ни потом.

Хладнокровно и многообещающе она зафиксировала установленным порядком побои в судебно-медицинской экспертизе, подала жалобу — в органы госбезопасности и просто в суд.

Затем она пошла к его начальству и сказала то, что до этого говорить считала для себя унизительным и нечестным: ваш подполковник Краславин стоит тут у вас на очереди для получения новой трёхкомнатной квартиры. А мог бы и не стоять, ибо она ему на самом деле не нужна, и он на самом деле не имеет на неё права! Его мать живёт в огромной четырёхкомнатной квартире и никаким раком не болеет. Адрес квартиры — такой-то…

Начальство пришло в неописуемую ярость от этого известия. Была устроена внезапная проверка, и Андрей, готовившийся было вселиться через месяц в новую большую квартиру, был с позором вычеркнут из списков.

Зинаида собиралась мстить и дальше. Частью запланированной мести было ещё и то, что дети ничего не знали о случившемся — они были в Белореченске, в гостях у Зининой матери. Так вот: она поехала в Белореченск и показалась сыну и дочери. Вот смотрите! Это сделал со мною ваш папаша! Олег и Ксения были потрясены увиденным. Сын заплакал, а дочь вдруг сказала нечто совершенно неожиданное: «Вот же козёл вонючий! Ненавижу!..»

Бывший муж струхнул и очень серьёзно. Уже трезвый и смиренный приходил к бывшей жене, умолял простить, уверял, что раскаивается, объяснял, что никому не станет легче оттого, что у него испортится карьера, а сейчас там, у них в органах, введены такие строгости, каких при советской власти никто не мог себе даже и представить; при советской власти многое могли бы простить. А теперь — не простят! Так-то он вот-вот станет полковником и уже сейчас зарабатывает прилично, и он способен помочь детям и деньгами, и связями. А если его попрут — ну кем он будет после этого? — Дворником? Безработным?

Приносил цветы и конфеты… Лез обниматься и целоваться… Объяснялся в любви…..Официально он ещё не состоял в новом браке и по документам был холост… А фотографии — картинки о былом счастье — лежали в укромном месте и, рассматривая их, Зина всё так же любила того молодого, красивого и доброго Андрея, каким когда-то он и был на самом деле.

Казалось: тот — один человек, а этот — совсем другой. Бил и упирался коленом в грудь не тот Андрей, с которым они гуляли по старому вишнёвому саду, а какой-то новый и посторонний пришелец, сделанный из другого материала.

Андрей вычислил всё это. Соединил два изображения в одно и доказал бывшей жене, что тот молодой и прекрасный Андрей и вот этот, который стоит сейчас перед нею, — одно и то же. А тот Андрей, который избивал, — тот совсем другой.

У женщин своя логика. Что с них взять, с женщин? Зина простила и поверила.

И Митя получил отставку.

Она велела ему больше никогда не показываться, и бедняга только и делал, что звонил в дверь и тут же убегал. Зина открывала дверь и обнаруживала привязанную к дверной ручке сумку с апельсинами или бананами; или это был букет цветов, или коробка дорогих конфет… И ещё она точно знала: в вертолёте, который каждый день с грохотом пролетает взад-вперёд над её домом, — Митя.

Целых три ночи спала она с бывшим мужем. В постели казалось, что все прежние невзгоды — лишь досадное недоразумение, и вот уж теперь-то прерванное счастье возобновится, продолжится и будет вечным и нескончаемым.

Зина забрала назад все свои заявления. Отказалась от всех обвинений. Простила всё и в душе.

Глава 68. НОВЫЕ НАДЕЖДЫ И НОВОЕ ПРОЗРЕНИЕ

Итак, у Зинаиды было три фантастически счастливых ночи с самым любимым и самым прекрасным на свете мужчиной; три ночи, за которыми последовало полное прощение, полное душевное просветление и полный отказ от всех обвинений.

Она по наивности полагала, что теперь будет и четвёртая ночь, и сороковая, и тысячная, и так — до конца жизни. Дни и ночи, полные любви.

Она ошибалась.

Между тем из Белореченска приехала мать Зины со своим третьим по счёту мужем — Иваном Васильевичем. Этого отчима Зина очень любила и уважала, не в пример тому, предыдущему.

По случаю предстоящего окончательного примирения и теперь уже фатально неизбежного повторного бракосочетания и семейного счастья устроили небольшое застолье.

Иван Васильевич, человек общительный и очень умный (это был когда-то большой начальник, командовавший мощным военным заводом где-то в Сибири и вышедший нынче на пенсию), поднял бокал с шампанским, произнёс что-то очень трогательное и возвышенное и завершил свой тост такими словами:

— Так выпьем же, дорогие мои, за то, чтобы тени мрачного прошлого никогда уже больше не ложились на вашу будущую совместную жизнь!

Андрей не спешил с осушением своего бокала.

— А какие тени? — спросил он. — Если вы имеете в виду мою Асю, то это — прекрасный выбор. Все говорят, что у меня отличный вкус, и из нас получится счастливая пара…

— Ася… Это кто такая — эта Ася? — изумлённо спросила Зинина мать.

— Это та самая, которая встала между нами! — закричала Зина.

Иван Васильевич был человеком обстоятельным и рассудительным.

— Погоди-ка, — обратился он к Андрею. — Я что-то ничего не могу понять… Если из тебя и Аси может получиться отличная пара, то тогда — кто для тебя наша Зиночка?

— Никто. Пустое место.

Зина побледнела.

— Но тогда — что ты здесь делаешь?

— Дурака валяю, — честно признался Андрей и встал из-за стола.

У Зины началась истерика, а Андрей — так и ушёл. Он был спокоен и знал, что его бывшая жена — человек мягкий и немстительный и она не найдёт в себе сил затевать дело с жалобами во второй раз.

Его расчёт был абсолютно верен.

Глава 69. МИТЯ ТОРЖЕСТВУЕТ!

Tertius gaudens (третий радующийся) — вот так бы назвали древние римляне то, качество, в котором теперь оказался Митя.

А ведь и в самом деле: столь трагический поворот событий очень даже устраивал отвергнутого было вертолётчика и отнюдь не толкал его на свершение подвигов типа побивания морды за поруганную честь любимой женщины. Соперник превратился в союзника — так что же теперь к нему можно испытывать, кроме благодарности?

Зина пришла в себя после ещё одного потрясения и, старательно играя роль трезвой, современной и широко мыслящей женщины, оглянулась вокруг себя и увидела: Андрей изменился до неузнаваемости и ушёл безвозвратно; он как бы уже покойник, который умер и никогда не воскреснет.

Зато Митя — рядом. И любит её до умоисступления. Она его, правда, — нет. Но какое это может иметь значение в наше время? Главное то, что она, как и подобает порядочной женщине, состоит при мужчине. А мужчина нынче — вещь редкая. Куда ни глянь, все или наркоманы, или алкаши, или бандиты, или сидят по тюрьмам, или сражаются и погибают в горячих точках Содружества Независимых Государств… И все незамужние женщины охотятся за порядочными и свободными мужчинами. Но поймать не могут по причине неуловимости оных. А вот она — как раз-таки при мужчине. Поймала. И теперь, если куда пойти или где-нибудь, скажем, на людях появиться, — и не стыдно. Мужчина под рукою — симпатичный, остродефицитный, молоденький — на зависть всем подругам. И место в постели рядышком — теперь будет не пустое. Даже и во сне будет к кому безотчётно и доверчиво прижаться и тихо прошептать волшебное слово: «Мужчина!»

Однажды вечером, когда Митя по установившемуся порядку Митя должен был выметаться вон и проваливать к себе домой, он вдруг взял и остался. И не потому, что сам так решил, а потому, что Зина ответила на его настойчивые и тщетные мольбы — неожиданным согласием.

Процедура с оставлением на ночь мужчины в квартире была не так-то уж и проста. Зине пришлось зайти в комнату к своему сыну и сказать по возможности твёрдо, но необидно:

— Олежек, сегодня дядя Митя останется у нас ночевать.

Олег, услышав это, молча и хмуро продолжал возиться с моделью парусного корабля — он обожал что-нибудь мастерить, починять, конструировать.

Зина собралась с духом и спросила:

— Олеженька, тебе это неприятно?

— Да! — глухо ответил сын.

Зина совсем смутилась, но затем нашла в себе всё-таки силы сказать следующее:

— Олег, пойми: я ведь женщина. А всякой женщине нужен мужчина… Женщина должна спать с мужчиной, а не одна…

— Я понимаю, — хмуро и отрывисто пробурчал Олег.

— Папа-то твой меня бросил… Сам-то он сейчас не один, а при женщине. А я почему же должна оставаться одна? Ведь я же ещё не старая, я ещё красивая…

— Я всё понимаю, — повторил сын, упорно продолжая ковыряться в модели парусника.

Зина запнулась и не знала, что добавить ещё.

— Пусть остаётся, — сказал наконец Олег, не оглядываясь на мать. — Мне-то что?

— Олежек, спасибо, — тихо сказала Зина. Она поцеловала сына и вышла.

Митя почувствовал, что его время наступило. Первое с чего он начал — это с ремонта квартиры. Он был мастером на все руки и то, с чем Андрей не мог справиться в течение трёх лет, сделал собственноручно (и притом блестяще!) за две недели.

Квартира, внутри которой когда-то была проломлена стена с целью проделать новую дверь в новом месте, квартира, в которой когда-то были ободраны обои и в которой облезла краска, вдруг приняла совершенно другой вид: перепланировка была теперь доведена до ума, дверь возникла там, где ей по новому замыслу полагалось быть, и начисто исчезла и заменилась стеною там, где ей нынче быть не полагалось; возникли красивые обои, побелка, покраска, кафель, новая и более удачная электропроводка… А в туалете Митя поставил новый унитаз. Шикарный такой, с необыкновенно красивым бачком. Митя никогда прежде не занимался унитазами и даже не представлял, как это делается, а тут, окрылённый любовью, взял — разобрался и поставил унитаз так, как будто всю жизнь был слесарем-сантехником!

По случаю полного окончания ремонта, Митя устроил пирушку: были созваны гости, а потом, когда уже стемнело, вся компания пошла на набережную, и Митя удивил всех чудесами своей изобретательности: устроил грандиозный фейерверк, который чуть было не кончился конфликтом с милицией, испугавшейся было, что это какой-то новый чеченский террористический акт…

Глава 70. МИТИНЫ ТАЙНЫ

Между тем, Митя был ведь военным лётчиком, а не простым, и к чеченским событиям имел-таки кое-какое отношение. Куда-то исчезал и потом возвращался. Говорил, что участвует в войне, но в подробности не вдавался. В скором времени он, однако, признался Зине, что отсутствует по месту постоянного проживания, — то есть, у Зины — не всегда по причине вылетов. Дело в том, что у него, оказывается, здесь, в Ростове, всё это время была и есть ЗАКОННАЯ СУПРУГА, с которою он вот-вот должен развестись.

Зина так и ахнула. Но Митя её живо утешил: очень уж она у него, эта супруга, нелюбимая, и он как раз сейчас собирается с нею расходиться.

Если бы Зина с самого начала догадалась заглянуть в его паспорт, то ещё на стадии самого первого знакомства этот самый Митя отлетел бы от неё прочь. Нынче же семейное положение Мити выглядело лишь как некий временный человеческий недостаток, который можно было бы и простить.

А между тем, прочих недостатков к этому времени выявилось немало. Из них два самых крупных были такими: Митя пил и курил. Но и это ещё не всё! С поразительным упорством он приучал к этому же и Зину, которая прежде употребляла спиртное лишь по праздникам, а табачный дым — и вовсе терпеть не могла.

И ещё: с некоторых пор он стал упорно рассказывать ей всё и во всех подробностях про себя — каких женщин до неё знавал и что с ними вытворял…

Детей у Мити не было, и ожидаемый развод с супругой по его словам был для него простою формальностью. Он уже, якобы, убедил её в необходимости расторгнуть брак, и та, якобы, охотно согласилась.

Уже был назначен день, когда это самое расторжение должно было состояться…

Но, как на грех, в этот день у Мити случились какие-то служебные и неотложные дела, и развод был отложен на другое число.

Потом он опять был отложен — и тоже на определённое число.

И потом он был отложен опять, но уже на НЕопределённо далёкую и туманную перспективу: мол, хорошо бы когда-нибудь сделать это…

Зина поняла, что её просто водят за нос и принимают за дурочку. Она крупно поговорила с Митей и предложила ему сделать выбор: или я, или она!

— Ты и только ты! — не задумываясь ответил Митя, глядя на неё в упор своими загадочными чёрно-синими глазами.

И снова посыпались клятвы, уверения, заверения, дорогие подарки и прочие знаки любви до гроба.

Зина поверила. Но на всякий случай решила перестраховаться и соврала Мите: она, мол, беременна, на втором, мол, месяце. И ждать у неё уже больше нету сил, и пора выходить замуж.

Но Митя не стал проникать в тайники её души и допытываться, правду ли она говорит. Он просто кинул ей нужную сумму денег и предложил сделать аборт.

Зина взбесилась и выгнала Митю вон.

Но история с мужчиной номер три так просто на этом не кончилась.

На другой день мужчина с этим номером, зная точно, что Олег в школе, а его мать на работе, проник к ней в квартиру, взломав для этого дверной замок.

Он собрал все вещи, которые когда-то подарил Зине, и — либо исполосовал их ножом, либо прожёг сигаретами, превратив некогда прекрасные платья и обувь в негодный мусор. Всё это он побросал в ванну. В эту же кучу он добавил ещё и те вещи, которых никогда не покупал за свои деньги. И всё это он залил борщом из большой кастрюли, стоявшей на кухне. И во всё это он вылил все духи, лосьоны и шампуни, какие только были в квартире. Порезал обои и искромсал занавески на окнах. Побил посуду.

Сотворив всё это, Митя покинул forum delicti — место преступления. И уже больше никогда на этот самый форум не возвращался.

Справедливости ради нужно отметить, что он пощадил телевизор, видеомагнитофон, аквариум с рыбками, красивую картину на стене, ковёр, книги, документы и многое другое. Не тронул вещей и в комнате Олега, которого когда-то так трогательно одаривал подарками и даже катал на своём вертолёте.

Спасибо и на том. Он ведь мог сотворить и это. Зина не поняла, что довольно дёшево отделалась, и ей захотелось возмездия, справедливости и чего-то ещё. Её можно понять — она ведь женщина.

Опасаясь новых налётов, Зина немедленно поставила себе новую дверь — железную и с новыми очень надёжными замками. Она уже давно работала не простою продавщицей в киоске, а секретаршей в одном солидном коммерческом учреждении — писала на компьютере нужные документики, пускала или не пускала к шефу посетителей. Такая дверь и её установка стоят очень дорого, но и возможности у неё теперь были не те, что прежде.

Глава 71. СЕСТРА ТАТЬЯНА И ПРОЩАНИЕ С ТРЕТЬИМ НОМЕРОМ

История со взломом произошла в октябре 1995-го года. А надо сказать, что к этому времени Зина уже давно помирилась с младшею сестрою Татьяной, и вот, когда эти события разразились, Зина вдруг поняла: сестра — её единственный верный друг в этой жизни, который всегда и посочувствует, и поймёт.

Митин адрес Зина знала и раньше, и жену его тоже видела — Митя однажды показывал её вблизи, но из удобного укрытия, и вот обе сестры заявились в гости к Мите и его законной супруге. Что они при этом имели в виду доказать или сделать — они и сами хорошенько не понимали, но — заявились.

Решительные, гневные, боевые, полные праведного негодования!

Муж и жена были дома и пребывали в прекраснейшем расположении духа. Ядвига — так звали Митину жену — спокойно и иронически выслушала всю историю (Митя при этом сидел на ковре у неё в ногах, невозмутимо курил, как-то неопределённо и очень миролюбиво улыбался и чуть ли не мурлыкал, даже и не помышляя о возражениях), а потом сказала:

— Да, я уже давно поняла, что он гад.

Ядвига много чего нехорошего порассказала обеим сёстрам про своего мужа, а те с изумлением слушали и, глядя на его дурашливую рожу с бессмысленными чёрно-синими глазами, постепенно переставали понимать, на каких правилах и вообще на чём держится этот брак. Ядвига отзывалась о Мите с откровенным презрением, но ясно было и то, что у них это так и принято, и что он для неё всего лишь непослушный шалунишка, и что он чувствует себя за этою женщиной, как за каменною стеной.

— Все убытки, какие я тебе нанёс, я готов возместить, — весело заявил он Зине. — Но только через суд.

— Ой, девочки! Только не вздумайте и в самом деле судиться с ним! — многозначительно предупредила Ядвига. — Вы эту скотину ещё не знаете! Он вам таких пакостей понаделает — и грязью обольёт, и оклевещет, и лжесвидетелей в суд приведёт, и вы же сами же ещё виноватыми и останетесь!

— Да будь ты проклят, подлец и дешёвка, чтоб мы ещё с тобой судились! — рявкнула на него Татьяна, характер которой сильно отличался от Зининого в сторону резкости и беспощадности.

Беседа протекала долго. Всем почему-то хотелось выговориться, хотелось что-то доказать, и через четыре часа вся квартира была так прокурена четырьмя курильщиками, что хоть топор вешай на этот густой и почти непроницаемый воздух. К табачным дымам примешивались запахи валерьянки (это у Зины один раз заболело сердце, а Ядвига дала ей капель), всеобщий нервный смех перемежался с Митиным хохотком и Зиниными всхлипываниями…

Выяснилось, что Зина — не единственное увлечение Мити. Всё это время у него были и другие женщины, а Ядвига — так даже и больше всех.

— Ну вот, вы и сами видите, какая это сволочь, — со смехом закончила Ядвига. — К сожалению, это и есть мой муж, а другого у меня нет. Приходится жить с таким.

Так обе сестры ни с чем и ушли. А уйдя поняли: и приходить не стоило. Будь он проклят, тварь гнусная!

Обе почему-то понадеялись, что его непременно когда-нибудь да накажет бог.

Libenter homines id, quod volunt, credunt — охотно веруют люди в то, что желают…

Глава 72. ПОД СТЕКЛОМ И С ЭТИКЕТКОЙ

И вот теперь и подошло время рассказать ещё об одном мужчине в жизни Зинаиды.

Лишь первых трёх мужчин Зинаида могла чётко и с чистою совестью пронумеровать: Андрей был самым первым; потом был ещё один тип и всего один раз, и это был второй номер; а затем третьим номером стал Митя.

Новый мужчина возник после расставания с Митей, и был он вроде бы как четвёртым. Но вроде бы как и не совсем четвёртым. И даже и не пятым. И не шестым… А впрочем, пусть он себе числится под четвёртым номером — какая ему разница! Ведь не спрашивает же бабочка, под каким номером её пришпилили к коллекции? Она просто покоится на своей подушечке и под своим стеклом и не дрыгается.

Да и любовь или не любовь — какая теперь разница? Тут уж не до этого. Просто кому-то всё-таки должна же была достаться бесхозная великолепная русская женщина, ибо, ничья вещь, как известно, переходит к тому, кто первым нашёл её на дороге. Res nullius cedit primo occupanti.

И так оно и случилось. Вскоре её заметил случайно проходящий мужчина с условно четвёртым номером.

Познакомилась она с Леонидом Антоновичем Татвановым летом 1996-го года во время своего отдыха в посёлке Шепси, что на Чёрном море.

Банкир — так коротко и ёмко представился он женщине. И далее: из Ростова-на-Дону. Земляк.

Если перевести это всё на чёткий и повседневный язык, то получается следующее: речь у нас может идти не о простом курортном романе, а о существовании реальных перспектив дальнейшего плодотворного и взаимовыгодного сотрудничества по основному месту жительства.

Прочие краткие сведения о банкире сводились к следующему: очень ограничен во времени и средствах (расходы, очень большие расходы!), холост и никогда не был женат, имеет хорошую квартиру и неплохую машину…

Аж целую неделю они провстречались «просто так». Потом, воздав необходимую дань необходимым в таких случаях условностям и обнаружив друг в друге не только взаимный интерес по принципу do, ut des (я даю, чтобы и ты мне дал), но и некую cognationem spiritualem (духовную близость), они стали укладываться в постель.

Глава 73. МЕХАНИЗАЦИЯ, АВТОМАТИЗАЦИЯ, РОБОТИЗАЦИЯ

По приезде в Ростов Зина сообразила: это шанс. Быть может, последний в жизни, потому что красота и привлекательность для женщины её возраста — категории не вечные. А если это шанс, то его нельзя терять. И нужно что-то срочно делать.

Кроме мер по обычному в таких случаях охмурению, нужно было на всякий случай ещё и размежеваться с бывшим мужем, который мог всё это дело поломать нежданным и скандальным визитом в квартиру, а та, как уже упоминалось, перед лицом закона была наполовину его… А что если бывший муж придёт, поскандалит и отпугнёт чересчур осторожного банкира? И тогда как быть? Терять последний шанс? Или так: бывший муж придёт и даже и скандалить не будет: а просто поселится — тихо, но насовсем — и опять отпугнёт банкира. Или так: поселится, но не один, а вдвоём с женщиной…

Зина проявила смекалку и, сделав сложную комбинацию, о подробностях которой рассказывать неинтересно, поменяла свою приличную квартиру на две не очень приличных. Одна — бывшему мужу, и пусть он делает с нею что хочет; другая — себе. Имелось в виду следующее: потерять хорошую квартиру и получить плохую взамен — это подходящая цена для обретения полной независимости от прежнего супруга. А сама потеря — не так-то уж и страшна; если всё будет хорошо, то квартира в дальнейшем будет ещё и не такая. Жёны банкиров не живут в плохих квартирах.

Тем временем нашей героине стали открываться кое-какие новые подробности о её новом жизненном приобретении:

— во-первых, у Леонида Антоныча всё получалось так необыкновенно хорошо, как Зина до этого даже и представить себе не могла; техника исполнения была у банкира выше всяких похвал; никакой Андрей и никакой Митя — при всех своих мускулах и широченных грудных клетках даже и отдалённо не напоминали этого пузатенького мужчинку; где он обучился такому искусству, на каких курсах и с какими тренершами постиг такие необыкновенные тайны и глубины — неизвестно, да, наверное, не так уж и важно для нашей истории, главное — умел;

— во-вторых, он страдал многочисленными недугами; у него болела печень, было повышенное давление; камни и чуть ли не булыжники были разбросаны у него где-то между почками и мочевыми пузырями; затем кислотность — она была у него чересчур повышенно-пониженная; в постели с Зиной он после всего-всего тщательно и панически укутывался в одеяло, а в холодное время года — ещё и упаковывался в нижнее бельё, да к тому же и форточку признавал только в закрытом виде;

— в-третьих, он был из очень обеспеченной, партийной в прошлом семьи, и поэтому-то с детских лет он воспитывался по особой методе и всегда был окружён нежностью и комфортом; по сей день он обожал маменьку (папа к этому времени умер) и слушался её беспрекословно; по сей день он был под особым наблюдением врачей, и те прописывали ему постоянно пить такие-то соки и такие-то минеральные воды, кушать курятину не всю подряд, а лишь определённые её кусочки, не употреблять в пищу баранину и гусятину, принимать такие-то таблетки трижды в день перед едой, а такие-то — четырежды в день после еды, женщину принимать дважды в неделю перед сном, к психоаналитику наведываться раз в неделю, к сексопатологу являться на приём раз в две недели, а к урологу и терапевту — раз в месяц, если ничего страшного не случилось.

Зиночкой он пользовался строго по субботам и вторникам. Подъезжал на дорогой машине с личным шофёром. Звонил в дверь. Входил. И потом пользовался…

У Зины сразу же при его появлении менялся голос с нормального на заискивающий. Заботливо накрахмаленная скатерть. Свежевыстиранные только для этой ночи! — постельные принадлежности. Тщательно продуманные парфюмерные натирания, обтирания и брызганья. Тщательно продуманная одежда — вся, от верхней до самой нижней. Принимая женщину, Леонид Антоныч любил раздевать её собственноручно — в соответствии с указаниями профессора-сексопатолога и рекомендациями психоаналитика, которые в один голос уверяли: женщина, употреблённая таким способом, особенно полезна для здоровья!

Олег, сидя в своей комнате, уже знал по голосам и прочим шумовым эффектам, что это — дядя Лёня.

Который пришёл к женщине.

И которому нельзя мешать.

Когда бедный мальчик вошёл однажды вечером в мамину комнату, где мама церемонно беседовала с дядей Лёней, он получил суровую отповедь от мамы: впредь никогда без стука, чтоб не появлялся! Мы, мол, тут — взрослые люди; у нас тут протекает очень даже взрослая беседа на очень даже взрослые темы!.. У мамы было при этом незнакомое и торжественное выражение лица, а у Лёни-банкира — суровое и поучительное.

Однажды Олег спросил мать:

— Мама, зачем этот урод к нам ходит?

— Ах, сыночек, может быть, я выйду за него замуж! Ведь ты же хочешь, чтобы у тебя был папа?

— У меня уже есть папа! Зачем же мне второй! Мой папа лучше этого твоего придурка!

Зина прочла сыну надлежащее нравоучение, а Олег решил про себя: стану большим — набью ему морду!

Скажи мне кто твой друг, и я тебе скажу, кто ты.

Применительно к незамужней и красивой женщине эта старая истина звучит так:

СКАЖИ МНЕ, КТО ТВОЙ ЛЮБОВНИК,

И Я СКАЖУ ТЕБЕ, КТО ТЫ САМА ПОСЛЕ ЭТОГО.

Зина всё это прекрасно понимала. В секте, куда она приезжала по воскресеньям, она сошлась с Платоном Петровичем — тамошним Проповедником, которому всё без утайки рассказывала. Фактически он стал её Духовным Отцом.

— Правда же, я самая настоящая проститутка? — спросила она однажды у своего Духовного Наставника.

— Правда, — ответил тот.

— Но что же мне теперь делать? Этот мужчина полностью удовлетворяет меня в сексуальном отношении, а других мужчин у меня нет.

— Ты должна либо выйти за него замуж, либо расстаться с ним. То, чем ты с ним занимаешься, есть прелюбодеяние…

— Ну уж и «прелюбодеяние»! — воскликнула Зина. — Да, я понимаю: он не очень приятный человек… И — он очень жаден. Я его кормлю-пою, а он даже и не спросит, откуда это у меня берётся и чего мне это стоит. А у самого — машина за семьдесят тысяч долларов! Хоть бы раз в жизни принёс к нам чего-нибудь съестного в дом. Я отказываю себе и сыну во всём, чтобы только дважды в неделю принять его, а он!.. Но зато в нём есть и хорошие черты!.. И вообще: бывают мужчины и хуже. Вот я вас познакомлю с ним, и я уверена: он вам понравится, и вы измените о нём своё мнение!

— Не думаю.

— Но вы даже и не представляете, как прекрасно то, что у нас с ним теперь бывает… И ведь это ж совсем немаловажно — постель!.. В этом плане мы пришли с ним к ТАКОМУ взаимопониманию!.. Если бы вы только знали — КАКИЕ у него необыкновенные мужские качества!

— Я совсем не об этом, — возразил Платон Петрович. — Даже чисто по-человечески: то, что делаешь ты, — преступление. Ибо в этом нет любви. А есть лишь расчёт и механическое удовлетворение похоти. Любовь — она бы тебе многое простила. На любовь, если она есть, многое можно списать. А так — ты просто механическая кукла. Робот какой-то. А роботам совсем незачем ходить в наш дом молитвы на наши собрания и делать вид, что они обращают свои взоры и помыслы к богу, точно они живые люди!

В самом деле: все черты робота или механической куклы были отныне в нашей героине налицо…

Регулярно, по строгому расписанию принимаемый мужчина.

После бурной ночи с субботы на воскресенье к дому Зины подкатывала шикарная машина, чтобы отвести банкира назад к маме. Машина при этом ехала не прямо домой, а сначала завозила Зину в её молельный дом, до которого можно было дойти и пешком, минут за пять. Но так, на машине, получалось как-то торжественней, престижней. Лёня-банкир при этом демонстрировал свою терпимость к религиозным слабостям своей любовницы, ведь не даром же он был воспитан в партийной семье, а сама любовница тоже кое-что демонстрировала своим подружкам по молельному дому: мол, смотрите — это я!

В большом и торжественном зале молельного дома, построенном нашими верующими в годы Холодной войны на тайно проникшие в страну американские деньги, наша героиня регулярно замаливала своё распутство и возвращалась домой хотя и пешком, а не на машине, но зато с отлично отлаженным душевным механизмом.

Раз в неделю, по понедельникам, она постилась. Полезно для здоровья, да так оно и экономней.

Дважды в неделю — по средам и пятницам — она занималась конным спортом. Причём: оплачивать эти занятия было бы ей совершенно невмоготу, ибо эта плата в несколько десятков раз превышала бы её месячный заработок. Лёня-банкир не одобрял этих скаканий на конях и, будучи очень серьёзно ограничен в своих финансовых возможностях, не мог себе позволить роскошь выделять средства на всякие там женские прихоти. Поэтому занималась она бесплатно — по причине того, что Старший Тренер, человек уже пожилой и многократно разведённый, был ну просто до одурения и безнадёжно влюблён в эту свою прекрасную ученицу.

Раз в неделю она встречалась с уже упоминавшимся прежде Духовным Наставником. Человек этот имел имя — Платон Петрович, имел какую-то биографию, имел характер и привычки, но в образовавшуюся схему такие подробности никак не вписывались. В самом деле, ведь есть же на свете парикмахеры, врачи, массажисты, дворники, официанты, адвокаты. И у них у всех есть свои функции. И их настоящие имена или биографии мало кого интересуют. Они просто кнопочки на каком-то пульте: нажимаешь, и что-то из этого получается. Так вот, существовала кнопочка под названием Духовный Наставник.

Кроме того, у Зинаиды был ещё и очень острожный контакт с какою-то особою группой мусульман. Это были вполне добропорядочные люди. Не террористы и не фундаменталисты. Они утверждали, что за Исламом — будущее всего человечества, а Зинаида и не спорила. Просто брала у них и пыталась читать Коран, но ничего не понимала, а от навязываемых ей устных объяснений отказывалась, рассуждая так: я или сама всё пойму или не пойму совсем. Именно от этих людей она и позаимствовала мысль о невероятной силе всего того, что НАПИСАНО. Ежели нечто написано не просто так, а специально для обращения к Богу, то тогда и эффект будет ещё большим. Слишком далеко она в этом контакте не зашла, а позже — так и вовсе выскользнула из сферы влияния этих людей, но мысль о написании некоего прошения или послания в Высочайшие Божественные инстанции с тех пор всё время жила в ней и созревала.

Время от времени она встречалась по объявлениям с различными мужчинами, которые искали себе спутницу жизни, но каждый раз была разочарована после первой же беседы, редко когда после второй. Регулярный, но очень осторожный поиск вёлся и в других формах — через знакомых и через походы в гости. Лёня Лёней, а мало ли что? Может быть, и ещё какой-нибудь стоящий вариант подвернётся…

Несколько раз в неделю она виделась с влюблённым в неё пылким студентом Васей. С ним у неё, так же как и с конным тренером, не было ничего серьёзного — она считала аморальным иметь сразу двух или нескольких мужчин. Ей просто было хорошо с этим влюблённым в неё наивным мальчиком, и она отдыхала с ним душою, получая от него то, чего недобирала от Проповедника, от Тренера и от Лёнчика.

Поскольку голубой дог к этому времени перешёл в собственность бывшего мужа, то дома, для того чтобы иметь круглосуточно функционирующего верного друга, она завела премиленькую собачку — это был карликовый пудель по имени Дымок. Дымок исправно отрабатывал то, чего нельзя было получить от Васи. Например, его можно было класть на колени или прижимать к животу или к очень выпуклой груди и гладить сколько угодно; глупого же и пылкого студента, при всём его сходстве с комнатною собачкой, прижимать к этим местам было совершенно невозможно. С другой стороны: студент Вася был неприхотлив и практичнее в применении, чем миленький пёсик; Вася не мялся и не пачкался; его не надо было вычёсывать, купать и выгуливать; при желании его можно было расстелить на полу и вытирать об него ноги; собачонок же требовал определённого ухода, каковой требовал определённого режима — в частности — регулярных прогулок по свежему воздуху.

Далее. Лёня-банкир был человек очень занятой, но посещения театров, ресторанов или вылазки на природу он хоть и изредка, но всё-таки устраивал. А это тоже способствовало поддержанию некоего духовного равновесия. В этом случае с собою в машину брали мальчика Олега и собачонка Дымка. Мальчик Олег на природе не слишком сильно обременял взрослых своим существованием, а Дымок — так даже и пользу приносил: всех смешил. По малой нужде он ходил, задрав вверх обе нижние лапы, а заодно и всё туловище, и бегая при этом на лапах передних; это было просто уморительное зрелище, и посторонние люди отказывались верить, что такое удивительное свойство у собачонка обнаружилось само по себе и безо всяких дрессировок.

А пианино никогда и не покидало её. Стало грустно — поиграла и успокоилась душою.

Глава 74. ДОПОЛНИТЕЛЬНЫЕ ШТРИХИ К ПОРТРЕТУ БАНКИРА

Лёня-банкир жил в одной квартире с маменькою, которой слушался так же, как и когда-то в детстве. Маменька постоянно следила за питанием сына, за тем, правильно ли он одевается и не продувает ли его; она прекрасно понимала, что мальчик уже взрослый и, хотя жениться ему ещё рановато, но ему полезны регулярные физические упражнения с женским телом.

Каждый раз, когда наша парочка взаимных удовлетворяльщиков посещала почтенную маменьку, а затем собиралась уезжать в Зинину квартиру для выполнения известной механической операции, любящая мамаша напутствовала сына словами:

— Лёнечка, береги себя! Не переутомляйся там!

А однажды Зина перед самым отъездом случайно услышала, как в соседней комнате зазвонил телефон и трубку подняла всё та же Лёнчикова мамаша.

— Это очень срочно или не очень? — спросила она тихим, заговорщическим, но строгим голосом.

Видимо, на том конце провода ей дали возможность самой судить о степени срочности и важности поступившего сообщения. Мамаша послушала и заколебалась, потому что звонивший был кем-то очень близким и полезным. И сказала с сомнением в голосе:

— Я даже и не знаю… Дело в том, что Леонид Антонович сейчас с ЖЕНЩИНОЙ… Они уже скоро должны выехать… Ну вы же знаете: он по субботам — всегда… Врачи ему прописали строгое соблюдение ритма…

У Лёни-банкира было одно обыкновение: он ничего и никогда не спрашивал у Зины про её прошлое, про её думы и чувства, про её жизненные планы. И про всё своё — тоже ничего и никогда не сообщал. Если Зина лезла к нему с расспросами, он уклонялся и ускальзывал ото всех неприятных тем. Если её вопросы становились настойчивее — отмалчивался. Если Зина решительно требовала ответа на что-то жизненно важное, отмалчивался и тогда.

— До каких пор наши отношения будут продолжаться в таком духе? — спросила она однажды банкира.

— А что, разве у нас что-то плохо?

— А что — разве у нас что-то хорошо? — в тон ему ответила Зина.

Лёня, прекрасно понимая, куда уходит разговор, отмолчался и ни на какие вопросы, за кого он принимает Зину — за проститутку или за нечто более ценное и уважаемое, так и не отреагировал. Специальные и дорогостоящие курсы по обучению манипулированию людьми, специальные консультации с психологами и сексопатологами — он когда-то посещал не зря. Это и впрямь был очень умный человек! Под конец этой беседы он выбрал нужный момент и нужным голосом, при нужных жестах, кивках и взгляде сказал:

— Ну, ты же понимаешь, что наши с тобой отношения — это не просто так?.. У нас же ведь с тобой не так, чтобы здравствуй и до свидания. У нас — глубже. — И — многозначительная пауза, которая в точности легла на душевное состояние Зины в эти секунды и поэтому не была нарушена её возражениями.

Зина устала от бесполезных споров, и ей хотелось помолчать. Вот она и промолчала в ответ.

Глава 75. СОМНЕНИЯ, ИЛИ INTER SACRUM ET SAXUM

Своему Духовному Наставнику она рассказала и про этот тяжёлый разговор с Лёнчиком. А однажды она поделилась с ним ещё и такими соображениями:

— Я всё прекрасно понимаю и называю вещи своими именами. Он пользуется мною — это однозначно. А я знаю себе цену! Не зря же огромных размеров фотография с моим изображением помещена на Большой Садовой в витрине одного из самых крупных фотомагазинов! Изображение женщины с некрасивым телом и лицом не стали бы демонстрировать в купальнике как образец возможностей знаменитой американской фотоплёнки! Да, я красива! Вся с ног до головы! И — несмотря на возраст! И я это знаю точно! А он пользуется мною! А если ты чем-то пользуешься, — плати! А я стою — дорого!

Проповедник из секты в этом месте монолога усмехнулся, а Зина, уловив эту усмешку, решительно продолжала:

— Пусть это будут не деньги, я же не какая-нибудь там проститутка, но пусть хотя бы поможет мне материально! Ведь мне же очень тяжело содержать его! Его — банкира!

Проповедник невозмутимо слушал.

— Он, правда, уверяет меня, что его дела в банке идут не блестяще, что-то там у него, якобы, не удаётся, что-то он там где-то задолжал, но ведь все его финансовые беды несопоставимы с моими трудностями! Я же вижу, сколько денег он носит при себе! Да я и за год столько не заработаю, сколько у него лежит в бумажнике! Какой же он мелочный, какой скользкий, какой расчётливый!.. Ненавижу!

Духовный Наставник сдержал в себе что-то, терпеливо процитировал Библию и сделал нужное назидание своей заблудшей овечке. А та вдруг безо всякой связи со своими предыдущими мыслями или даже в полном противоречии с ними выдала такое:

— И ещё, Платон Петрович: я очень боюсь из-за своей дочери…

— Чего ты боишься? — не понял Проповедник.

— Я боюсь, что она прибежит ко мне когда-нибудь домой, как раз когда у меня будет ОН!..

— Ну и что из этого?

— Как вы не понимаете? Да ведь ОН — увидит её!

— И что в этом плохого?

— Плохого? Так-то он думает, что у меня есть только один ребёнок, а после этого узнает, что у меня — ДВОЕ ДЕТЕЙ!

— И он тебя не возьмёт замуж с двумя детьми?

— Конечно!

И тут обычно такой вежливый и сдержанный Проповедник взорвался:

— Да что ж ты за дура такая?! Неужели ты не понимаешь, что твоя родная дочь — это твоё бесценное сокровище, дарованное тебе господом нашим, что даже кончик ногтя на мизинце ноги твоей дочери стоит дороже этого твоего!.. — тут Проповедник употребил длинное и сложное матерное слово, образованное от глагола «долбить».

Зина даже просветлела лицом после этого. Матюкающийся Проповедник вселил в неё веру и силу.

— Но что же мне сказать, если она всё-таки появится у меня в доме как раз при нём? Как себя вести?

Проповедник, покрасневший было от злости, успокаивался.

— Представишь, познакомишь, — спокойно и просто, но всё ещё тяжело дыша, сказал он. — Скажешь так: это моя дочь. Она живёт отдельно от меня, но изредка приходит ко мне в гости, чем и доставляет мне огромную радость!

— Ах, Платон Петрович! Ведь это так и есть: радость! Радость! — закричала Зина и заплакала. — Я ей всё уже давно простила, и я её очень-очень люблю!

— А если твой хахаль спросит: почему ты, мол, раньше мне об этом не докладывала, так ты ему ответь: А ПОТОМУ, ЧТО ТЫ МЕНЯ НЕ СПРАШИВАЛ!

— А это так и есть: он меня никогда и ни о чём не спрашивает! Он не хочет знать, кто я, что я, что со мною было! Ему так удобней жить — ничего не зная обо мне!

— Дура ты, дура, — сказал в тот раз Проповедник.

— Ох!.. И не говорите, Платон Петрович! Дура! Дура! — ответила ему Зина, тщательно отирая перед вынутым из сумочки зеркальцем выступившие слёзы, а заодно и приводя в порядок причёску.

Студенту Васе, который часами просиживал у неё в приёмной рядом с её секретарским столом, она спокойно ответила так на его упрёк, что, мол, она крутит-вертит с банкиром из-за того только, что тот богат:

— Богат? Ну да — богат. А зачем мне нищий? И ничем не замутнённый взгляд двух ярко-голубых озёр.

Взгляд прямо в наивную душу влюблённого мальчика.

— И вообще: он хороший. Я тебя как-нибудь познакомлю с ним. Уверена: он тебе понравится!

Студент при этих её словах и при этом озёрном взгляде подавленно промолчал и чуть не расплакался.

В другой раз она сказала ему:

— Ах, миленький мой! Поверь: я тебя отшиваю совсем не потому, что ты такой плохой. Просто ты ещё такой молоденький и такой ещё глупыш! Ну чего ты дуешься, чего ты сердишься на меня? Ну не сердись!.. Ну, пожалуйста, миленький, не сердись, дружочек!.. На вот, скушай-ка лучше шоколадку — это мне сегодня поднёс один шикарный грузинчик.

— Какой ещё грузинчик? — с ужасом спросил Вася.

— Да увивается тут один вокруг меня… Говорит мне недавно: «Зина, мужчину какой национальности вы предпочитаете в это время суток?»

Студенту Васе при этих словах стало дурно.

— Это сейчас шутка такая… Не волнуйся! Это — шутка такая! А шоколадка — швейцарская. Кушай всю, не стесняйся, мне много шоколаду есть вредно!.. И не хнычь, ради бога. Ты же видишь: здесь посетители бывают, а меня мой шеф — Спартак Александрыч — и так каждый раз ругает за тебя…

С этими словами она с притворным испугом оглянулась на якобы грозную дверь и, достав из своей сумочки платочек, быстренько и по-матерински деловито обтёрла студенту Васе покрасневшие было глаза.

— Василий! Ну перестань!.. Ты просто ничего ещё не понимаешь, Василий. Ну представь: куда я могу пойти с тобою? Что о нас подумают? Как я тебя представлю своей сестре, своим знакомым?.. А Леонид Антоныч — мужчина представительный, с положением. Куда пойти, где показаться — и всегда мужчина есть. И все люди видят, что он у меня один и тот же, постоянный, как у всех нормальных женщин. Я же не какая-нибудь там шаболда, которая вечно меняет мужиков. Я женщина верующая, и у меня есть свои устои… А с таким мужчиной, как мой Лёня, мне не стыдно.

Вася, которому приходилось несколько раз с ужасом наблюдать, как шикарная машина с банкиром и его личным шофёром подкатывала к тому месту, где работает Зина, и жадно заглатывала её и затем уносила куда-то в волшебную даль предстоящей ночи, куда его никогда не пустят, Вася пролепетал дрожащими губами:

— Да как же не стыдно! Неужели ты и в самом деле испытываешь чувство любви к этому… своему?..

— Ну… любовь, не любовь, а нечто важное, нечто основополагающее всё-таки связывает нас… Ну, ты просто не знаешь, как у нас там с ним всё хорошо получается — я же не могу тебе рассказывать про всякие мои интимные подробности, про множественный оргазм и так далее. Скажу только, что в сексуальном плане он меня удовлетворяет вполне. И я его вполне удовлетворяю. А уж где-где, а в постели, миленький мой, я великолепно умею делать всё то, что положено делать современной женщине, не страдающей мещанскими комплексами, уж ты мне поверь!

Студент с восторгом смотрел на эту прекрасную женщину и — верил!

Она теперь иногда надевала очки в дорогой красивой оправе, которую ей купил отнюдь не скупердяй Лёнчик, а «грозный» шеф, у которого она работала и который, хотя и страдал в неизлечимой форме импотенцией, но считал, что такая шикарная секретарша при таких шикарных очках ещё больше будет украшать его шикарную приёмную. Очки были совсем слабые и только для чтения, и они ей очень шли. Вот как сейчас, например, когда она их забыла снять, оторвавшись от компьютера на своём столе. Они придавали её лицу оттенок какой-то женской зрелости или зрелой женственности, оттенок интеллектуальной эротичности или эротической интеллектуальности, что ли… И произносила она свои слова как-то задумчиво и грустно с лёгким и прелестным ростовским акцентом — Вася был родом из Архангельска, и поэтому южное произношение казалось ему каким-то экзотическим. И одновременно что-то авторитетное присутствовало в её голосе — так строгая, властная, но любимая всеми учительница, объясняет в классе несмышлёным, но притихшим в благоговейном изумлении балбесам какие-то сложные схемы и формулы на доске.

У неё был рот со строго накрашенными губами и красивыми ровными зубами; голос у неё был глубокий и женственный, а осанка — как будто некая ось пронизывала её спину и длинную шею… Когда Вася тайком проникал на ипподром и любовался издали прекрасною наездницей, которую то и дело трогает руками какой-то старый хрыч-тренер, он всегда восхищался её осанкой, но даже и теперь, когда она сидела не в седле а на стуле, даже и теперь её позвоночник был строго перпендикулярен земной поверхности, и голова поворачивалась влево-вправо на этой оси величественно, надменно и, пожалуй, царственно… Бедный студент чуть не рыдал, а Зина, не замечая этого, задумчиво продолжала:

— И потом — у нас ведь с Леонид-Антонычем наметилась ещё и какая-то духовная близость, а не только сексуальная… У нас ведь с ним не просто так: здравствуй и до свидания…

У Васи при этих словах что-то забулькало в горле.

— Ой, Вася, миленький, опять ты за старое! Ради всего святого — не хлюпай здесь носом! Не люблю я этого! Вечно ты всё усложняешь и делаешь трагедию из малейшего пустяка. Ну, если женщине НУЖНО? Нужно — это всё равно как покушать или как попить воды… Как сказал бы Владимир Набоков: для мужчины — пустяк, а для женщины — такое облегчение! Куда от этого денешься, миленький?

При подругах она совсем не выпячивала тот орден, который ей вручила судьба, и упоминала о своём суперсексуальном банкире лишь изредка, ненавязчиво, мимолётно, маленькими вкраплениями в общую беседу.

Но — настойчиво. Пусть все знают, что орден у неё есть! Упомянув в нужной пропорции о Лёнчике (когда совсем чуть-чуть, а когда и побольше), она тут же искусно переводила разговор на другие темы.

Своему Духовному Наставнику она рассказывала про своего милого уже всё без утайки: жмот, хитрец, всё время ко всему тщательно прислушивается и принюхивается, словно бы ищет во всём какой-то подвох, имеет личного шофёра, но свою машину так любит, что моет её только сам; беседовать с ним очень тяжело — говорит специально тихим голосом, чтобы заставить благоговейно прислушаться к себе; чувствуется, что он постоянно чего-то недоговаривает; вместо того чтобы повернуть лишний раз голову, предпочитает держать её неподвижно и лишь скосить глаза — влево или вправо; он постоянно себе на уме, а это очень сильно давит на сознание и вообще — гнетёт… А когда он хочет мне что-то внушить, то сажает меня перед собою на табуретку, а сам при этом сидит развалясь в кресле. А то и свет ещё наведёт мне в лицо! И что-то тихо доказывает мне при этом, глядя мне в глаза с каким-то особым выражением! Я сижу в неудобной позе и чувствую: ведь он же меня обрабатывает по какой-то методе!

— А ты возьми да и встань с табуретки, — посоветовал Проповедник. — Или попроси его поменяться с тобой местами.

— А я это иногда и делаю. Я не такая уж и дура, как вы, может быть, думаете! Но ведь слишком часто делать такое — рискованно.

— Почему? — удивился Духовный Наставник.

— Потому что это будет выглядеть невежливо с моей стороны! А я ведь всё-таки дорожу дружбой с этим человеком.

— Дружбой?

— Ну может быть, это и не дружба в полном смысле этого слова — я всё понимаю, вы не думайте, что я совсем уж дура! Но ведь у нас с ним всё-таки какие-то глубокие отношения, а не просто так!.. Ах, Платон Петрович, я просто ненавижу его!

Однажды она рассказала своему Духовному Наставнику такой эпизод:

— Выхожу я вчера из машины, а там — базарчик такой маленький, ну вы и сами знаете — там на углу базарчик такой есть… Ну и я тут же набрала себе немного картошечки, капусточки, немного морковочки, зелени всякой. А у самой деньги — ну совсем последние. И жить — не на что! А у меня же — ребёнок голодный дома сидит! Набрала — а этот мой хмырь сидит в машине и делает вид, что ничего не видит… И… и… — голос у Зины вдруг дрогнул от волнения. — И — так и не заплатил!..

Глава 76. БИБЛИЯ И РЕСТОРАН

Однажды Духовный Наставник решил сделать Зине подарок, имея в виду, что у неё дома есть только потрёпанная книжечка с Новым Заветом, а полного текста Библии нет. А дело было в самом начале марта 1997-го года. Платон Петрович всегда считал, что праздник под названием «Восьмое марта, Международный Женский День» — глубоко аморален по своей сути, но что-нибудь приятное для своей подопечной сделать очень хотел. Поэтому свой подарок он решил поднести пятого марта — дескать и к оскорбительному для прекрасной половины человечества празднику эта дата не имеет никакого отношения, но и необидно для женщины, которая имеет слабость чтить этот варварский праздник и может обидеться, что её в этот день не поздравили. Пятое, восьмое — такая ли это большая разница?

Пятое марта как раз пришлось на среду — день, когда Зина, сообразно своему расписанию, отправлялась рано утром заниматься конным спортом.

Когда она вернулась домой, то с изумлением обнаружила у себя на столе толстую новенькую книгу с дарственною надписью, из которой можно было понять, кто сделал подарок, но нельзя было понять, каким образом этот подарок проник в запертую квартиру.

Казалось, это было какое-то волшебство! Но потом всё разъяснилось: оказывается, к заговору был причастен её сын, который, получив нужные инструкции, сбегал на большой перемене из школы домой, положил книгу туда, куда было велено, после чего, заперев квартиру, убежал назад в школу.

Радости Зины не было конца. Она уже давно мечтала о Библии, но всё денег не хватало — очень уж невыносимо дорого стоит эта книга. Пока она перелистывала и читала прекрасно изданное грандиозное произведение человеческой мысли, раздался звонок в дверь. И к ней, в её новую квартиру, заявился Коля — бывший её одноклассник, бог знает откуда узнавший её новый адрес. Коля был ныне удачливым бизнесменом и время от времени делал Зине предложения насчёт пересыпа. То есть: насчёт того, чтобы переспать с ним. Или переселиться в новенький коттедж (построенный им втайне от законной супруги) и там жить с ним на известных условиях. От пересыпа и от коттеджа с условиями Зина отказывалась, но и отшивала Колю от себя как бы не насовсем, а словно бы какую-то надежду при этом оставляя, а тот на неё при этом нисколько не обижался, надежд не терял, и таким образом знакомство это тянулось и не прерывалось вот уже много лет.

Он и в этот раз предложил ей немедленно заняться любовью. Прямо здесь и сейчас. Зина спокойно отказалась. И тогда Коля предложил немедленно выйти из дому и отправиться в ресторан. Просто так — в ресторан и ничего больше.

Зина отложила Библию в сторону, приоделась и вышла. Погода была слякотная и противная — мокрый снег пополам с грязью. А в ресторане на Красноармейской, куда они быстро домчались на Колиной машине, было так тепло и весело!..

Лёня-банкир никогда бы в жизни не смог заказать того, что заказал теперь Коля — удавился бы от жадности. Коля же швырял деньги налево и направо и, кроме выпивонов и закусонов, заказывал ещё и музыку и песнопения по своему вкусу, и разухабистые голоса ему в угоду визжали:

Или:

Коля угощал многочисленных друзей, которые то и дело подсаживались к ним и с наглым любопытством глазели на красавицу-блондинку; Коля равнодушно окунул рукав своего дорогого американского костюма в сметану; Коля посылал куда-то в другой конец зала коньяк или шампанское с идиотским напутствием официанту: «Скажешь там, что это, мол, от нашего столика — к ихнему столику!» А блондинка Зина подвыпила и под похабную музыку танцевала чуть ли не до упаду…

Где-то между танцульками Коля сказал:

— Ты сама видишь — ты в центре всеобщего внимания. Все мужики завидуют мне, что у меня такая баба. А тебе — все женщины вокруг завидуют! Они все хотели бы оказаться на твоём месте! Они все с удовольствием бы переспали со мной!.. Они ведь видят, кто я такой! А я — настоящий человек! Я — бизнесмен! Я — хозяин в этой жизни! Ну, почему ты не хочешь переспать со мной?

Зина лишь рассмеялась в ответ. И Коля на этот раз окончательно понял: он так от неё ничего и не добьётся.

А Зина, вернувшись домой и увидев на столе сегодняшний подарок своего друга, загрустила и даже всплакнула немножко. Наивный старик-проповедник, когда проделывал всю эту операцию с Библией, должно быть, думал, что проявляет верх изобретательности и остроумия; он, наверно, не знает, что на свете есть рестораны, эстрадная музыка, современные танцы, шикарный индивидуальный транспорт, коттеджи, отделанные гранитом и мрамором, в которых поселяют дорогих женщин… Святой человек: живёт очень скромно, ходит себе пешком и вечно он погружён в свои мысли и думает только о чём-то возвышенном, а не о земном.

Потом она искупалась, почитала на сон грядущий драгоценную книгу, помолилась перед сном (у неё дома имелась осуждаемая и даже запрещаемая в секте православная икона) и легла спать в свою одинокую, безмужчинную кровать.

Божья Матерь с Младенцем грустно взирали на неё с высоты иконы, стоящей на полке между хрустальными вазами и флаконами с парфюмерией. Запрещённую икону Зинаида хранила у себя на тот маловероятный случай, если после смерти вдруг окажется, что Секта была не права, и при жизни надо было придерживаться канонов Православной Церкви — тогда не так страшно будет держать ответ за своё отступничество.

Глава 77. ЧЕЛОВЕК В СЕРОМ КОСТЮМЕ

Камни в почках, больные мочевые пузыри и прочие подобные же неприятности очень допекали Лёнчика. Много денег он уже извёл на своё лечение, и вот уже много лет, как он регулярно консультировался с выдающимися светилами по этой части, но инструкций относительно того, что всё это может отразиться на его женщинах и отравить отношения с ними, он никогда ещё не получал.

И вот на Зинаиде весь этот банкирский урологический букет вдруг отразился самым пагубным образом, и у неё начались женские болезни, повергшие её в ужас. Болезни потребовали лечения, а значит, и денег. У банкира взыграла совесть, и он раскошелился. Немного подлечившись, Зина категорически заявила:

— Всё, мой миленький! Лёгкая и весёлая жизнь для тебя кончилась! Мы теперь с тобой будем общаться только через резину!

Лёня-банкир очень огорчился такому крутому повороту в своей судьбе, но отнёсся с пониманием к требованию Зины. Отныне Зина больше уже не принимала противозачаточных таблеток, а заставляла любовника пользоваться резинками, каковое требование тот беспрекословно и выполнял.

Да и сама Зина тоже была не в восторге от этой перемены — острота её ощущений резко снижалась, и с множественными оргазмами пришлось распроститься. Своим подругам она жаловалась:

— Ой, девочки! Мы же теперь с Лёнечкой применяем резину — нам теперь без этого нельзя. Какая гадость — вы даже и не представляете! Что за жизнь такая — скоро дойдёт до того, что всего мужчину придётся закутывать в одну сплошную резинку!

После резиновой революции Зина осмелела и пошла ещё дальше.

— И вообще — кто ты мне такой? — заявила она однажды. — Из-за тебя я страдаю теперь женскими болезнями, которых раньше никогда не знала! Хорошо ещё — не венерическими! Ты приходишь сюда и уходишь строго по расписанию, а мною пользуешься как проституткой!..

— Но, моя дорогая!.. Ведь ты же понимаешь: у нас с тобой — не просто так!..

— Слышала я уже эту песню! Давай-ка решайся: или у нас дальше всё должно стать серьёзно, или — прощай, моя прелесть! Ищи себе других дур и проституток!

Лёнчик всё это время сидел в кресле. Он только что приехал с работы и ещё не переоделся; на нём был один из его любимых серых костюмов — он очень любил этот цвет. Не поворачивая головы, торчащей прямо из белоснежного воротника, он лишь скосил глаза в сторону Зины. Поинтересовался:

— Серьёзно — это как?

— Серьёзно — это когда порядочный мужчина сам делает женщине предложение о браке. Или отходит в сторону!

Повернул голову.

Чуть приподнял изумлённую бровь.

Очень многозначительно, раздельно и почти шёпотом, спросил:

— Я что же, по-твоему, — непорядочный?

— Ты самый обыкновенный альфонс и негодяй! — хладнокровно сказала Зина, спокойно глядя в чёрные, маслянистые и хитроватые глазки Лёнчика своими чистыми и голубыми глазами.

Банкир, который никогда прежде почти ничего не слышал, от своей любовницы, кроме подхалимажа и сюсюканья, был неприятно поражён, но сдержался.

— Ты что же думал — так у нас будет вечно продолжаться? И год, и два, и три?..

Вкрадчивый голосок:

— А почему бы и нет?

— Нет уж, миленький! Мои годы идут, я старею, а когда совсем стану старухой, а ты меня бросишь, кому я тогда буду нужна? Так я уж лучше поищу себе, пока ещё не поздно, кого-нибудь получше! Слава богу, предложения я пока ещё получаю!

Человек в сером костюме молчал.

— Сколько тебе дать времени на размышления?

Человек в сером молчал.

Зина знала: если он молчит на прямо поставленный вопрос, то никакая сила не заставит его ответить. Закричала:

— Ты не перехитришь меня! Или ты сейчас же ответишь мне на мой вопрос, или встанешь и уберёшься навсегда!

— Ну — хорошо, хорошо! Не горячись!.. Я отвечу тебе на твой вопрос ровно через месяц, — умиротворяюще промурлыкал Лёнчик. — Мне просто нужно подумать. Хорошо?

— Хорошо, — согласилась Зина, прекрасно сознавая, что Лёнчик будет целый месяц подыскивать себе новую женщину, а, найдя, беспощадно бросит её, если она не согласится оставить всё как есть.

Описанная выше сцена произошла в середине апреля 1997-го года, и к середине мая вроде бы ожидалась некая ясность: да или нет.

Банкир срочно стал консультироваться с мамой, с сексопатологом, психоаналитиком, урологом и терапевтом. Мнение было у всех в общем-то единым: в наше страшное время, когда свирепствует СПИД, менять сексуальную партнёршу очень опасно. Лучше бы не менять. В Ростове-на-Дону носителей СПИДа чуть ли не вдвое больше, чем в Москве. А ведь население Москвы раз в семь-восемь превышает население Ростова!.. С другой же стороны, жена — полезна для здоровья.

В ходе размышлений и консультаций Лёня самым неожиданным образом всё больше и больше склонялся к мысли о возможности женитьбы. Хотя и вариант с уходом — тоже отрабатывал, о чём и оповестил Зину в осторожной и ласковой форме: у меня, мол, есть в запасе кое-какие женщины, которые бы с радостью заняли твоё место на условиях, которые буду диктовать я.

— Есть — ну и катись к ним, моя прелесть! Если к назначенному сроку я не получу твёрдого ответа, ноги твоей больше здесь не будет!

При всём при этом бурные сексуальные упражнения между банкиром и Зиной продолжались своим чередом. Одно другому не мешало.

Итак, Лёне-банкиру нравилась именно эта женщина; он колебался, сомневался, отрабатывал другие версии, но медленно склонялся в сторону женитьбы.

Месяц на размышления ещё не истёк, когда случилось нечто совершенно невероятное и страшное: дело было вечером в центре города, на углу Большой Садовой и Будённовского проспекта, в месте, ярко залитом рекламными огнями: к шикарной машине, в которой сидели Леонид Антоныч и Зина, только что подъехавшие к тротуару, подбежала вдруг, оторвавшись от большой и шумной компании некая девочка — взрослая уже, высокая и очень красивая, с длинными и светлыми волосами — и, заглядывая в окошко этой самой машины, сказала нечто немыслимое, прозвучавшее как гром среди ясного неба:

— Мама, здравствуй!

МАМА — не больше, не меньше.

Всё-таки женщина — это нечто таинственное. Особенно — русская и ростовская. Вместо того, чтобы самым естественным образом смертельно побледнеть, измождённо откинув назад голову, наша героиня приветливо, радостно и с материнскою любовью ответила:

— Здравствуй, Ксюша! Повернувшись к банкиру, она сказала без малейшей дрожи в голосе, в точности так, как её научил когда-то Духовный Наставник: — Познакомься: это моя дочь. Её зовут Ксения. Повернувшись к дочери, Зина сказала: — А это Леонид Антонович. Познакомься.

Девушка смерила его насмешливым взглядом всего — от и до. И всё сразу увидела и поняла. Женщины, они ведь народ умный. И злой.

— Крутой у тебя дяденька! Ничего не скажешь! — Ксения рассмеялась и побежала назад в свою компанию.

— Правда же у меня красивая дочка? — спросила Зина, задумчиво глядя вслед удаляющейся девочке.

В наружном мире сверкала реклама и играла музыка… Стайка молодых людей, посмеявшись, двинулась дальше… Молодой нищий с оторванными на Чеченской Войне обеими руками молча смотрел, как подошедшие к нему русские рабовладельцы выгребали до последней монетки все его деньги… С истошным воем сирен промчались мимо милицейские машины…

Банкир сидел за рулём (в этот раз он был без личного шофёра) и, огороженный от внешнего мира железом и стёклами собственного шикарного автомобиля, мрачно, подавленно и опустошённо молчал.

А тот мощнейший заряд, который однажды вложил в душу нашей героини Проповедник из секты, продолжал работать. Зина сидела рядом со своим ограниченным в средствах и времени банкиром и самым бесстыдным образом не чувствовала никакого раскаяния по поводу того, что когда-то родила эту девочку.

Шок, который получил банкир от известия, что у его любовницы, кроме сына, есть ещё, оказывается, и дочь, превзошёл, однако, все Зинины ожидания.

— Почему ты мне не сказала сразу, что у тебя есть ещё и дочь? — сурово, как на суде, спросил он Зину спустя некоторое время уже в постели.

— А потому что ты меня не спрашивал, — спокойно отпарировала Зина. — Тебя очень устраивало ничего не знать обо мне! Если бы ты спросил меня с самого начала, кто я, что я, то я бы тебе всё и сказала без утайки. Ты сам себя перехитрил, мой миленький! Но запомни: от своей дочери я не откажусь ни ради чего! Она вот уже около пяти лет живёт не со мной, но это ничего не меняет! Она — моя дочь! И я её очень люблю! И для меня кончик ногтя с мизинца её ноги дороже, чем ты — весь вместе взятый!

Банкир ничего не ответил. В ту ночь он вдруг стал импотентом и не сумел удовлетворить свою партнёршу — у него совсем ничего не получилось. Он тяжело вздыхал, охал, переворачивался с боку на бок и заснул лишь под утро.

Целую неделю банкир пребывал в ознобе. Все постельные дела прекратились, сексуальный виртуоз потерял вдруг разом всю свою высочайшую квалификацию и стал жалкою развалиной.

А тем временем часовой механизм в мине замедленного действия, подсунутой Высшими Силами, уже отстукивал последние часы и минуты…

И вот — взрыв.

Зина почувствовала вдруг что-то неладное в своём организме, обратилась к врачам и получила от них совершенно невероятный ответ: вы беременны!

Этот новый удар до основания потряс Лёнчика. Значит, всё-таки нужно жениться? Ведь порядочные люди в таких случаях женятся! В конце концов — что плохого в том, что у меня появится наследник?.. Да и постоянная, одна и та же, партнёрша — ведь это как раз и есть тот самый безопасный секс, о котором сейчас так много шумят в печати и по телевиденью, и это полезно для здоровья и, вне всякого сомнения, способствует… Но — ДВОЕ чужих детей!.. Чужой мальчишка и чужая девчонка… Да, я понимаю — девчонка живёт отдельно, и хорошо обеспечена у бабушки и отца, и ей уже семнадцать лет, и при такой красоте она очень скоро выгодно выскочит замуж, если не совсем дура, ну а мальчик — совсем не буйный, примерный мальчик, и на него исправно приходят алименты, но — как бы чего не вышло!.. Ах, как бы чего не вышло!..

Рожать или не рожать от такого гада — вот в чём был вопрос для Зинаиды.

Она долго думала и решила: буду рожать, что бы там ни было!

А если он меня бросит, то буду сама и воспитывать своего ребёнка, сделаю его человеком — порядочным и честным, не таким слизняком, как его папаша, и тогда жизнь обретёт смысл, и в ней появится хоть какое-то утешение; маленький ребёнок — это ведь совсем не то же самое, что комнатная собачка или Вася-студент… С другой стороны — Духовный Наставник сказал, что аборт — это великий грех, да и нельзя его делать — после последнего аборта, который случился восемь лет назад и имел тяжелейшие последствия; врачи тогда предупреждали: ещё раз сделаешь такое — и организм может не выдержать, помрёшь!

Леонида же Антоновича цепочка размышлений и сомнений привела совсем к другому результату: пусть не рожает! Двое чужих детей — это слишком большая ответственность, а тут ещё и третий — основной — это уж слишком!

— Ты должна сделать аборт, — заявил он.

— Но я не хочу… И это грешно… И ведь мне же нельзя — меня врачи предупреждали, что это может для меня плохо кончиться…

— Ты должна будешь обязательно, непременно — сделать аборт! — очень настойчиво и решительно повторил банкир.

И Зина выполнила его приказ. Когда она едва живая вышла из роддома, Лёня уже поджидал её с машиной и с личным шофёром. Если бы она не знала, что её кто-то ждёт, то она бы и выйти не смогла — так плохо ей было. Но Лёня ждал её — взволнованный и весь из себя предупредительный.

— Я не пойму, кому из нас делали аборт — тебе или мне, — тихим голосом пошутила она, садясь в роскошную машину.

Это был даже и не комплимент моральному облику банкира, а подхалимаж. По-собачьи преданное и заискивающее заглядывание в глаза хозяину. Ведь если бы она сейчас потеряла этого человека, то могла бы просто-напросто умереть без его помощи.

После этого она тяжело заболела и впрямь чуть не умерла. Через месяц, когда Зина более-менее пришла в себя, она вопреки всем схемам, которые уже давно заполонили её роботизированную душу, почему-то уже безо всякого раболепия взяла да и спросила Лёнчика:

— Неужели ты и в самом деле думаешь, что я прощу тебе то, как ты обошёлся со мною?

Лёнчик по своему обыкновению отмолчался, но про себя подумал примерно так: простишь, куда ж ты, дура, денешься!

Зина, которая всё это время неотрывно смотрела ему в глаза, без труда прочла эти его мыслишки. И ей стало страшно.

Ещё не оправившись как следует от болезни, она впала в состояние, близкое к паническому: куда деваться и как жить дальше? Ей отказано в чести быть женою, быть хранительницею семейного очага; ей нельзя заиметь ещё одного ребёнка, причём такого, чтоб у него был реальный отец, а не какой-нибудь призрак… А принять поганое предложение Лёнчика о дальнейшем сожительстве со встречами на сексуальной основе, а не на духовной, не любовной и не семейной — она не хотела…

К кому обратиться за советом и за помощью? Ясно к кому — к Платону Петровичу! Но Проповедник — её самый верный и бескорыстный друг, как на грех, именно сейчас порвал с сектой, разочаровавшись в ней по причине каких-то сложных и длительных духовных исканий. И обратил после этого свои взоры к православию. И уехал в страну Абхазию, где и поселился в монастыре в качестве размышляющего о смысле жизни монаха — такие примерно о нём теперь ходили слухи.

Ни письма, ни поезда, ни телефонные звонки, ни самолёты не проникали в Абхазию, которая не входила отныне в состав ни одного государства на Земном шаре и сама за самостоятельную страну никем не почиталась. Однако, просочиться в эту заблокированную со всех сторон территорию с неопределённым статусом было всё-таки возможно, но только незаконным способом — так объяснили Зине умные люди. Можно было потихоньку перейти где-то границу или кого-то подкупить из пограничников, или раздобыть фальшивые документы, массовое производство которых теперь процветало повсеместно — и в громадной России, и в малюсенькой Абхазии… Опыта в такого рода делах Зина не имела, и всё же попасть к честному и доброму человеку, который всё знает и никогда не откажет в помощи, ей очень хотелось. С другой стороны в голове у Зины ещё свежо было воспоминание о том, как она познакомилась со своим Лёнчиком — ведь это было не где-нибудь, а опять же — на черноморском побережье Кавказа. Правда, то был общедоступный Краснодарский край, а не Абхазия…

Главная мысль крутилась где-то возле берега Чёрного моря… Это такое волшебное место, где бывают неженатые мужчины и где можно встретить кого-то советующего и помогающего…

Хотя и детские воспоминания о деревенском житье-бытье в гостях у тётушки — тоже бередили душу…

И воспоминания о родной маме, живущей в Белореченске — тоже не покидали сердца…

Она снова впадала в состояние, близкое к тому, которое у неё было перед принятием смертельной дозы успокоительных таблеток. И снова, как и в тот раз, она забыла, что у неё есть обязательства перед своими двумя детьми — сыном и дочерью.

Попросив своего бывшего мужа присмотреть за их общим сыном и взяв на работе отпуск, она, никому не сказав ничего определённого, купила билет на автобус и уже через несколько часов была на востоке Ростовской области в Дубовском районе.

Тётушки уже не было в живых. Знакомый дом, в котором та когда-то жила, стоял заколоченный и мёртвый. И весь посёлок, казалось, вымер после тех опустошительных бурь, что пронеслись над страною после краха коммунизма… Хотя двоюродные братья и сёстры были живы-здоровы… Но ведь это были чужие люди, почти незнакомые…

Сознание у неё хотя и угасало, но какой-то прочный стержень удерживал её в этой жизни, не давал сломиться и заставлял принимать решения не совсем уж бессмысленные, а так даже и отдалённо напоминающие разумные.

Хотелось жить. И выжить. А как — она точно не знала. Но хотела бы узнать.

Зина вернулась в Ростов. С автовокзала перешла через площадь на вокзал железнодорожный. Выстояла нужную очередь и поехала в сторону юга. На подходе к Белореченску она приняла неожиданное для себя решение: матери я не нужна и выходить на этой жизненной остановке — нет смысла. Она договорилась с проводником, заплатив ему то, что тот потребовал, и поехала дальше. Через двенадцать часов после выезда из Ростова она уже была на берегу Чёрного моря в посёлке, входящем в состав огромного города Сочи, который, как известно, занимает площадь большую, нежели мегаполис по имени Москва.

Итак, она была в краю, куда приезжают шикарные мужчины знакомиться с шикарными женщинами и где в монастырях живут мудрые и добрые Проповедники.

Глава 78. У САМОГО-САМОГО МОРЯ…

День был пасмурный, в горах чёрные тучи свирепствовали дождём с громом и молниями, но здесь, у моря, ни единой капли дождя не было.

Зина весь день провела на берегу — смотрела на волны, на горизонт, несколько раз окуналась в Чёрное море и всё пыталась что-то вспомнить насчёт того, зачем она здесь…

Последнее яркое впечатление, которое было способно проникнуть в её сознание было связано со странным пионерским лагерем, расположившимся рядом с нею. Это было человек двадцать детей (все с крестиками и иконками на шеях), возглавляемых священником, человеком лет тридцати пяти, которого все мальчики называли Валерием Владимировичем, а девочки — батюшкой. С ними была ещё и пожилая женщина какого-то деревенского типа — Елена Николаевна — так её все называли, которая была, у них, видимо, чем-то вроде няньки. Священник был крепким, пышущим здоровьем мужчиной, одетым во всё штатское и самое обычное (включая плавки), за исключением старомодной соломенной шляпы.

Валерий Владимирович, казалось, ничем не выдавал своего священнического сана — шутил и смеялся, плескался в воде вместе с детьми, то изображая морское чудовище с выпученными глазами, то организуя ныряльные соревнования по какой-то сложной и весёлой системе, и только специфическое произношение и непривычный для обычного уха лексикон выдавали в нём священника. Накупавшись вдоволь, он вышел на берег, взял видеокамеру и стал снимать купающихся детей.

— Валерий Владимирович! Снимите меня, как я красиво ныряю! — закричал кто-то из мальчиков.

Валерий Владимирович снял.

— Батюшка, и меня снимите! — закричала красивая девочка по имени Маша.

— А гляньте, какая у меня медуза! Снимите меня с медузой!

— И меня!..

— И меня!..

И священник в плавках всё снимал и снимал детей на свою видеокамеру — тщательно, с безграничным терпением и любовью. Всех переснял! А потом он, повернувшись прямо к нашей героине и став спиною к морю и детям, навёл поверх Зины свою видеокамеру на горы и стал снимать и их. Зина отчётливо слышала, как он при этом наговаривал в микрофон:

— Воистину, диву даёшься, созерцая этот прекрасный и огромный Мир Божий — Дар Божий: эти горы, сложенные как будто из кусков зелёного хрусталя, эти клочья чёрного тумана, застрявшие в ущельях, и это вечное небо над нами… — и с этими словами священник поднял свою камеру ещё выше, снимая небо и облака…

Зина посмотрела туда же… А потом он положил дорогостоящий аппарат на свою одежду и, чтобы не спёрли какие-нибудь проходящие и случайные люди, заботливо прикрыл его соломенною шляпою. Вошёл в воду и снова стал играться с детьми, которые были просто без ума от его неисчислимых шуток и выдумок.

Обратиться к этому весёлому человеку, испортить ему и детям настроение Зина почему-то не решилась.

Потом они все ушли, и пляж опустел. Стало темнеть. И закапал дождь… А у Зины стала подниматься температура… Вскоре Зина почти совсем потеряла память и рассудок, и поздно вечером была обнаружена под дождём на берегу моря незнакомым мужчиной, который, не получив от неё никаких вразумительных ответов, взял её под руку и привёл прямо из-под дождя — к себе в свой спасительный дом, который находился в трёх минутах ходьбы от моря…

Случилось это первого августа 1997-го года, в пятницу, вечером.

Мужчина оказался нормальным порядочным человеком — привёл к себе в дом и уложил спать. Пока первые два-три дня Зинаида болела, он и его жена ухаживали за незнакомкой из Ростова-на-Дону, а позже её пребывание в доме на берегу Чёрного моря превратилось в обычное снимание квартиры и в обычное курортное времяпрепровождение — загорала, купалась и ничего больше…

А потом Зинаида вернулась в Ростов с какими-то новыми мыслями в голове и новыми представлениями о жизни.