Латинист и его женщины

Глава 88. СВЯЩЕННИК В ПЛАВКАХ

Валерий Владимирович вёл себя совсем не так, как проповедники в Зинаидиной секте; не твердил о том, что бога надо любить-любить-любить и вообще — за всё время не сделал детям ни единого наставления на тему о чём-нибудь церковном или божественном. И был этот человек — весь земной и простой. А когда на берегу появился самый старший и самый сильный из мальчиков (которого все, оказывается, очень ждали), и сказал, что не хочет лезть в воду, потому что уже подсох и ему теперь, мол, не кайф окунаться, батюшка как вылупил на него глаза, да как побагровел, да как рявкнул: «А мне плевать! У нас тут без тебя игра не получается!» И мальчик тут же вошёл в море, и водяная игра, затеянная священником по каким-то сложным правилам, продолжилась ко всеобщей радости и уже в каком-то новом и лучшем варианте…

Вылазки на природу бывали и в Зинаидиной секте: десятка два-три верующих со всеми своими семьями организованно брали автобус и ехали в живописные предместья Ростова. Там все купались в каком-нибудь озере, плескались загорали, ели и угощали друг друга, вели разговоры… И было много гитар и всякого пения…

Но всё это проводилось только на религиозной основе. И все песни были только о любви к Богу. И практически все разговоры — тоже. У членов секты, выбравшихся на природу, всё в их поведении было как бы одним сплошным состязанием на тему «Кто больше любит Бога»: я люблю больше!.. а я — ещё больше!.. И эти постоянные песнопения с самодельными стихами и топорными рифмами… Ну и спели бы, например, лермонтовские стихи:

Ведь и это тоже — о Боге! Но — будто запрет какой-то существовал даже на самое упоминание о классических поэтах и писателях. Лишь однажды в доме молитвы Зинаида слышала разговор двух рядовых прихожан о литературе. То было суровое суждение о романе Булгакова «Мастер и Маргарита»: роман, мол, вреден и написан по наущению дьявола… Зинаида нашла в себе силы не поверить этой глупости, но и вступать в спор на всякий случай не стала. Никогда не прогадаешь, если лишний раз промолчишь.

Однако Бог — Богом, Небеса — Небесами, а общее настроение, общая тональность всех мыслей и поступков у прихожан были как раз-таки очень даже приземлёнными. Все члены секты не только были трудолюбивы (что, конечно, весьма похвально!), но и очень любили, почти обожествляли всевозможные земные блага. Потому-то они и молились сидя в креслах, чтобы не слишком утруждать себя. Богатство, деловитость и пронырливость в финансовых делах не осуждались так, как это принято у православных. Считалось так: если ты богат, то это значит, что Бог тебя любит. А если беден, то — наоборот. Поэтому, если ты хочешь, чтобы тебя полюбил Бог, заполучи материальное богатство, раздобудь этот знак божественной любви! Зинаиде, как и всякому советскому человеку, была близка и понятна идея добывания дефицитного товара, и всё-таки что-то в этом было не то. Да, Зинаиду тянуло к богатству, но ведь не только к денежному, но и к духовному тоже. К музыке, к живописи, к литературе. Ко всему тому, что никак не сочеталось с убогою обстановкой в секте. Ведь и другие силы тоже поработали когда-то над созданием Зинаиды! Тот же Лермонтов, например, или тот же Булгаков!..

Вот на такие примерно размышления и наводил Зинаиду православный «пионерский лагерь» во главе со священником Валерием Владимировичем.

Она всё думала и думала. Что-то получалось в её жизни не то и не так — она это теперь чувствовала — смутно пока, неясно. Хотелось у кого-то что-то спросить, хотелось переложить на кого-то ответственность за важные жизненные решения.

На кого? На какого-то мужчину, разумеется. Ведь к мужскому полу её тянуло не только по причине сексуальных потребностей или поиска прекрасного принца, который возьмёт её замуж и обеспечит всем необходимым, но и по причине того, что мужчины — это ведь как раз и есть то самое, что призвано в этом мире:

— знать и понимать за женщину,

— строить и создавать для женщины,

— защищать женщину…

Ведь даже и сам Господь Бог — это Мужчина и только Мужчина! Мужчина с большой буквы. А все земные представители этого драгоценного пола, которых она встречала на своём жизненном пути, как на грех, ничего не знали, ничего не понимали, ни о чём не думали, ничего не создавали и ничего не защищали, а в лучшем случае только делали вид, что занимаются этими чисто мужскими обязанностями. В худшем же случае — предавали, воровали, разрушали и потом трусливо прятались в кусты.

Глава 89. ЖЕНЩИНА ПОД ДОЖДЁМ

Какой-то хороший человек подобрал Зинаиду на вечернем морском берегу и отвёл к себе домой — такова была прежняя, не совсем правдивая и полная версия событий. Так вот: этот самый человек — Арсений Кириллыч — сделал это, оказывается, не совсем бескорыстно.

До этого он, как потом выяснилось из его же признания, часа три или четыре высматривал эту красавицу в бинокль с высоты своего башенноподобного дома, стоящего на возвышенности невдалеке от моря, сразу же за железнодорожною насыпью. Втайне от своей растолстевшей и поглупевшей с годами жены, он вообще частенько увлекался таким делом: поднимался на верхний этаж своего похожего на башню дома (а этаж этот представлял собою одну сплошную застеклённую веранду) и подолгу, словно бы какой-то сексуальный маньяк, разглядывал в бинокль красивых женщин на пляже и любовался ими. Сразу же следует оговориться: психом он не был. Просто любовался, мечтал и никогда ничего больше.

А вот его сосед — неженатый и очень практичный Роман Романыч — этот психом был. Но тоже, слава богу, не опасным для жизни. Или — не очень опасным. С высоты своей лоджии этот псих не только высматривал красоток, но и шёл гораздо дальше: выбирался из дому, подходил к вычисленной женщине и, если удавалось, приглашал её к себе в свой дом — роскошный и холостяцкий.

Иногда оба друга — Арсений Кириллыч и Роман Романыч — разглядывали женщин вдвоём. Делали они это или на вершине башни Арсения Кириллыча, или в более низкой лоджии на втором этаже двухэтажного дома Романа Романыча; причём не очень удобную лоджию друзья предпочитали больше — на неё не могла внезапно нагрянуть с проверкой жена Арсения Кириллыча, которая, хотя и была совершенно тупая и примитивная корова, но, как говорится, — от греха подальше.

У каждого была своя собственная оптика (и притом очень серьёзная!), и порядком уже поседевшие придурки, которым уже было основательно под пятьдесят, находили удовольствие в комментированном рассматривании купающихся и загорающих женщин.

Итак, Арсений Кириллыч ещё никогда в жизни дальше оптических наблюдений не заходил, отдавая это самое захождение всецело в ведение предприимчивого и развратного Романа Романыча. Но в этот раз холостого соседа не было дома, а Арсений Кириллыч поднялся как всегда на застеклённую веранду, и смотрел-смотрел оттуда на вожделенный берег и вот там-то он и высмотрел эту сидящую в задумчивости женщину — красный купальник, распущенные светло-жёлтые волосы и ошеломляющая фигура. «О чём она всё думает и думает? — задался он вопросом. — О чём можно столько думать?» И сам же и ответил на поставленный вопрос: «Значит, есть о чём». И задумался сам. И вот что надумал: ах, ведь жалость-то какая! годы-то уходят и уходят, а ничего-то я в своей жизни и не видал. Женился когда-то по расчёту да так при одной-единственной женщине и отбыл весь срок молодости и зрелости. А тут уже и старость на подходе…

И решил он: надо бы действовать! И прямо сейчас. Случившееся же к тому времени наступление темноты и дождя он решил использовать в качестве хорошего повода для разговора и последующего знакомства. Подозрение же в том, что замеченная в бинокль женщина испытывает какие-то трудности и, возможно, болеет или о чём-то очень печалится, ещё сильнее пробудило в нём смелость, и он, лицемерно посоветовавшись с супругою, вышел из дому, пробрался по узкой и мало кому заметной тропинке сквозь эвкалиптовые и смоковничные заросли к железнодорожной насыпи, пересёк рельсы и шпалы, сильно пахнущие мазутом. И по крутой тропинке спустился к морю!

Сердце у него колотилось бешено, но он дерзко приблизился к незнакомке. Стандартная фраза «Не желаете ли квартиру?» выглядела в его устах вполне естественно, ибо едва ли не все местные жители, сдавали комнаты приезжим на отдых северянам (а вся Россия для этого райского субтропического уголка была одним сплошным севером), и поэтому такие действия не могли показаться подозрительными ни самой Зинаиде, ни толстой и глупой жене Арсения Кириллыча.

Итак, Зинаиду пригласили, определили на ночлег, поухаживали за нею, пока ей нездоровилось…

Глава 90. ДВА ПРИДУРКА

Коротко о хозяине башни: это был безобидный и в общем-то порядочный человек, местный инженер-строитель, зашибающий в своей фирме, где он был не последним лицом, большие деньги на строительстве всяких домиков, коттеджей и дворцов — в основном безвкусных, с колоннами, башенками, шпилями и арками. То есть: он не был голодранцем-интеллигентом, живущим на нищенскую зарплату.

Коротко и о холостом Романе Романыче: глянешь на рожу, и безо всякого диплома об окончании психологического факультета в миг определишь: перед тобою — жулик и прохвост…

Друзья спорили между собою насчёт обладания Зинаидой — зачастую не стесняясь её присутствия. «Зачем она тебе? Отдай её мне, — твердил Роман Романыч своему женатому и чересчур робкому другу. — Всё равно ведь у тебя ничего не получится— ни опыта у тебя нету, ни подхода, А я — мастак по этой части. Уж я-то быстро её раскручу!». Арсений же Кириллыч пытался как-то возражать и всё подводил некий научный и морально-этический базис под свои приставания к Зинаиде. Дескать, это не приставания, а знакомство, которое носит особый характер — возвышенный и чистый.

Арсений Кириллыч и Роман Романыч — для двух чокнутых это звучит слишком торжественно. Сеня и Рома — так будет проще и понятнее.

Так вот: и чисто внешне, и внутренне Сеня был намного симпатичнее Ромы — стройнее фигурой, почти без лысины и с более осмысленным лицом, но у него был один страшный недостаток: жена и дети.

Рома же со своим отвислым пузом, демонстративно золотыми зубами, толстыми щеками и глазами навыкате выглядел неуклюжим; он похабно шутил, приторно улыбался и вообще — все замашки у него были блатные. И не случайно, ибо источник его доходов был далеко не так ясен для стороннего наблюдателя, как источник доходов у Сени. Чем занимался Рома, из чего делал весьма приличные деньги, никто толком не знал; на прямой вопрос о роде деятельности Рома всегда отвечал неопределённо: мол, коммерция. Если же вопрос ставился официальными органами и требовал некоего документального подтверждения, то Рома спокойно доставал и показывал лицензию, трудовую книжку, справки о доходах и прочую макулатуру. Иными словами: в Зинаидиной истории он был плохим человеком. Очень плохим.

Но зато и достоинства за ним водились — ого-го какие: богат, щедр и холост.

Стоит ли говорить о том, что все самые искренние симпатии Зинаиды были на стороне Сени, но по-настоящему она привязалась всё-таки к Роме!

Глава 91. АТЛАНТИДА

Как уж там Зинаида сыграла на возникшем любовном соперничестве, на каких чувствах и струнах исполнила виртуозное произведение искусства под названием УПРАВЛЕНИЕ МУЖЧИНАМИ — достоверно неизвестно.

Однако же факт остаётся фактом: одуревшие от восторга олухи кормили-поили её — и по ресторанам, и в поездках по живописным местам, и у себя дома; катали на своих машинах и катерах, нанимали моторный дельтаплан, подносили цветы и всякие подарки и при этом ждали, что вожделенная женщина вот-вот выберет одного из них. А та вроде бы пребывала в полном смятении чувств и всё колебалась и колебалась в выборе…

С самых первых дней выздоровления Зинаида заявила, что хочет попасть в Абхазию. Честно сказала зачем: я, мол, верующая, а там живёт мой друг-проповедник.

Сеня совершенно смутился от такого неожиданного женского каприза и сказал, что это ну никак невозможно — граница закрыта, а Абхазия — это такая земля, которая и сама по себе не является государством, и одновременно не является частью какой-либо другой страны.

Зинаида слушала-слушала и ничего не поняла. Тогда Сеня стал разъяснять подробнее:

После распада Советского Союза — в Абхазии грянула война за независимость от Грузии. Война закончилась для абхазов победой, и они объявили себя независимым государством. Но ни одна страна на свете этой ихней независимости не признаёт. И в ООН их тоже принимать не хотят — как можно принять тех, кого вообще не существует? Вот и получился этакий территориальный фантом, этакий мираж — то ли он есть, то ли его нету. Прямо-таки Атлантида какая-то! Вот поэтому-то и нельзя попасть в эту самую Атлантиду.

Но Рома, сидевший всё это время рядом — за тем же самым ресторанным столиком, спокойно и терпеливо выслушал возражения своего друга (так только толстяки одни и умеют) и заявил, что повседневные коммерческие интересы частенько заставляют его проникать в эту запрещённую зону, и при этом он не продирается ночью сквозь колючую проволоку, не мечется с выпученными глазами под завывания сирен и под лай собак в свете прожекторов и трассирующих пуль, а делает всё культурненько и при свете дня. Главное — знать, какие бумаги и где надо предъявить, и кому и сколько нужно дать на лапу по эту сторону границы и по ту.

Сеня, узнав об этом, был опять-таки поражён — прежде он и понятья не имел о том, чем занимается его сосед; Зинаида же восприняла это сообщение как должное. Я чего-то хочу, и что в том удивительного, что какой-то мужчина выполнит моё желание? Ведь мужчина — это всё равно что Бог; на то он и мужчина, чтобы делать всё, о чём его ни попросит женщина!

Рома предложил свои услуги: мол, именно я и провезу тебя беспрепятственно туда и обратно. И Зина охотно приняла его предложение, но при одной маленькой оговорке: поехать решусь в столь опасный путь лишь в сопровождении не одного мужчины, а двух.

— Да, пожалуйста! — заревел Рома. — Я возьму с собой кого-нибудь из своих помощников. Могу взять Ашота, могу взять Хакима, а захочу, так и самого Ираклия — он мне не откажет, если я его хорошенько попрошу. Это всё боевые ребята, и на них можно положиться.

Зинаида в чём-то, может быть, и была дурой, но уж тут-то разобралась в термине «боевые» безошибочно. На языке Ромы это означало «рэкетиры или профессиональные убийцы».

— Всё это хорошо, — мягко возразила она, — но было бы лучше нам обойтись без этих ребят, и было бы лучше, если бы с нами поехал Арсений Кириллыч.

— Нет-нет! У него работа на фирме! У него жена, у него семья! — завозражал Рома. — Ему нельзя.

— А чего ты решаешь за меня — работа или не работа! — раскричался Сеня. — Можно или нельзя! Отпрошусь у шефа, а жене скажу, что поехал в командировку добывать стройматериалы, — вот и всё решение проблемы.

На том и порешили: двое мужчин и одна женщина. Но потом ещё долго-предолго спорили, на чьей машине следует ехать. Смысл же спора был на самом деле вот в чём: чья машина, вот тот и хозяин положения. Ну то есть тому, якобы, и должна непременно достаться эта женщина. В постель достаться… Одно время думали и так: поедем на двух машинах сразу. Но в таком случае непонятно было, в какой из машин эта самая женщина будет сидеть.

И тогда бросили жребий, и выпало ехать всем троим на Роминой машине. Рома обрадовался, как будто победа была у него уже в кармане, но Зина сразу предупредила обоих: ребята, во время поездки — давайте, чтоб без фокусов.

Пообещали: фокусов не будет. Свозим туда и обратно, и всё будет честь по чести… При этом каждый в отдельности подразумевал: она сказала «во время поездки», а это значит, что после и посмотрим…

И в назначенный день они поехали. В сущности, это было совершенно безумным предприятием со стороны Зинаиды — попасть с двумя малознакомыми мужчинами на территорию, где не действуют законы ни одного из существующих на Земном шаре государств. Можно было погибнуть не только от рук этих двоих, но и от рук вообще бог знает кого — мало ли бандитов и террористов на Кавказе! А кроме того, в Абхазии после войны осталось огромное количество минных полей — не туда ступишь, и поминай тогда, как звали!

Как Рома и обещал, они совершенно безболезненно пересекли границу. Как, в каком месте и при каких обстоятельствах — неважно. Главное вот в чём: всё было и впрямь очень просто.

Когда-то Зинаида, как и бесчисленные десятки миллионов других советских граждан, бывала в Абхазии и знавала там чуть ли не все железнодорожные станции и санатории, начиная от Леселидзе и кончая Сухумом и Очамчирами. И теперь она ехала по этой земле и удивлялась. Как много изменилось за эти годы! Всё та же прекрасная местность, всё тот же прекрасный народ — самый миролюбивый и добродушный на всём Кавказе! — и всё-таки что-то было не то. То там, то сям виднелись следы разрухи и остановившейся трудовой деятельности; пустые дворцы санаториев, неподвижные поезда, безлюдные пляжи… Атлантида, погрузившаяся на дно!.. Но более всего потрясали цены. Они были настолько малы, что просто дух перехватывало. Казалось, что назначаемая цена — это какой-то розыгрыш или утончённое издевательство. А на самом деле всё объяснялось просто: местные жители были загнаны ходом Истории в такой кошмар, в такое разорение, что считали за счастье продать плоды своего тяжкого труда даже за самые ничтожные копейки.

Глава 92. ПЛАТОН ПЕТРОВИЧ

В Новом Афоне они узнали: интересующий их человек там известен, но непосредственно на территории монастыря не проживает. Равным образом не является он и монахом. А живёт он сам по себе где-то поблизости, в горах с какими-то пастухами, выполняя там какую-то хозяйственную работу для монастыря…

Узнали, где это находится и как туда добраться. Преодолели множество трудностей и — добрались.

Платон Петрович, увидев свою ростовскую знакомую, ничуть не удивился. Он даже как будто и знал наперёд, что Зинаида приедет к нему.

Спокойно спросил:

— Нашла всё-таки?

— Нашла.

— Ну, заходи.

И повёл её вверх — по узенькой, каменистой тропке в свою хижину; это был старенький строительный вагончик на колёсах, врытых в землю. На сопровождавших её двоих мужчин он почти и не взглянул, а те и сами поняли, что это его «заходи» — глагол в форме единственного числа, и к ним не относится. Почувствовав какую-то робость перед этим рослым и всё ещё сильным стариком, они так и остались благоговейно стоять где-то в стороне, возле своей машины.

— И это вы теперь так живёте? — с изумлением спросила Зинаида, оглядываясь на более чем скромную обстановку внутри вагончика.

— Именно так и живу, — ответил Платон Петрович. — На этой скамейке — сплю, за этим столиком — ем. Этой иконе — молюсь. У меня тут всё просто, чисто и аккуратно.

— Но почему же… почему так… — Зинаида явно не находила подходящего слова.

— Почему так бедно — ты это хотела спросить? А мне большего и не нужно.

— Но почему не нужно? Ведь так жить — невозможно!

— Кому невозможно, пусть и не живёт так, а для меня возможно.

— Но ведь у вас тут нет никаких удобств, а удобства — это то, к чему не стыдно стремиться!

— У меня тут всё очень удобно, возразил Платон Петрович. — Роскоши нет — это верно, но всё необходимое для жизни есть. А роскошь, зачем она мне — роскошь эта?

— Как зачем? — изумилась Зинаида. — Если человек богат, то это значит, что его любит Бог. Он его отмечает таким способом!

— Это ты рассуждаешь не по-православному. По-западному рассуждаешь, по-протестантски. Или по-иудейски… А я теперь всё стал понимать по-другому.

— А как?

— Бог для человека — это верховный авторитет. Ведь так же?

— Так, — согласилась Зинаида.

— И человек должен брать пример с Бога. Так ведь?

— Ну так.

— А Богу не нужны ни пища, ни деньги, ни жильё, ни предметы роскоши… Вот я и беру с него пример. Конечно, человек совсем без ничего жить не может. Он — несовершенное существо. Но относиться с безразличием к богатству, не стремиться к роскоши — это означает для человека некое приближение к Богу, к этому недостижимому, но прекрасному идеалу!

— Раньше я вас понимала, а теперь почему-то ничего не могу понять, — с огорчением призналась Зинаида.

— Это потому, что в нашей секте людям говорилось то, что им приятно слышать, а не то, что нужно.

— Мне не всё там было так уж приятно и понятно, — возразила Зинаида. — Например, мне не нравился запрет на иконы, запрет на роман Булгакова… У меня всегда были сомнения, и сейчас есть, но чтобы вот так — порвать со всем, что было прежде, я так не могу.

Бывший духовный наставник молчал.

— Почему вы молчите? Скажите: как же я теперь должна жить?

— А как хочешь, так и живи. Ты совсем не глупая, вот и живи своим умом, надейся сама на себя.

— Но так — нечестно! Вы не должны меня бросать!

— Всё — честно. Я отвечаю за себя, а ты отвечай за себя. Что же — я теперь снова буду с умным видом наставлять людей на путь истинный? И это после стольких собственных ошибок и метаний туда-сюда! То я православный, то я ухожу в секту, то я снова возвращаюсь в православие!..

— А правда, зачем вы ушли от нас, Платон Петрович? Я вот вас слушаю, слушаю, но так и не поняла, зачем вы это сделали! Разве у нас вам было плохо?

— А я об этом речи и не веду — плохо ли, хорошо ли. Ушёл потому что считаю для себя так: русский человек должен быть православным и никаким больше. Независимо от того — плохо ему от этого или хорошо… А осуждать или советовать — не имею я теперь такого права! Мне бы сейчас молчать и молчать… А я это и стараюсь делать обычно: в основном молчу. Думаю что-нибудь своё и работу исполняю прилежно, монастырю помогаю — вот за скотиной смотрю, — Платон Петрович показал через раскрытую дверь домика на горный склон, на котором паслись овцы. — Огород содержу, сад выращиваю, пчёл развожу… Пока силы есть — работаю, а силы иссякнут — тогда и отойду туда, куда положено.

А потом пошли рассказы о житье-бытье: Зинаида всё без утайки рассказывала про себя, а старик слушал, никак не оценивал услышанного и между делом тоже что-нибудь рассказывал, но в основном не про себя, а про Абхазию, про монастырь, про здешнюю природу…

Но — как ни подступала Зинаида с расспросами к своему бывшему наставнику насчёт смысла жизни или «правильной» религиозной принадлежности, а так ничего определённого и не услышала от него.

— Все мои советы ты знаешь наперёд: поступай хорошо, и не поступай плохо, а главное — не прелюбодействуй!

— Но это-то я давно знаю, — Зинаида чуть не заплакала от обиды. — Вы что-нибудь для меня, для меня одной скажите! Ведь я же специально ради этого приехала сюда!

— Ну не плачь, не плачь!.. Это у меня от моей гордыни, от заносчивости тайной… Видишь, как от меня ждать помощи — я и сам несовершенен… Вот и обидел тебя. Прости меня, Зиночка…

— Прощаю! Конечно, прощаю! Да я на вас и не обижаюсь нисколько!

— Вот и спасибо тебе за это. А совет один я тебе всё-таки дам, хоть мне и кажется, господи, прости мою душу грешную! — Платон Петрович перекрестился, — хоть мне и кажется, что не имею я такого права — поучать других… Люби людей — вот тебе мой совет!

Зинаида тут же насторожилась.

— А если люди попадаются плохие — их тоже любить?

— Люби людей — по возможности. Если видишь, что никак нельзя любить, то уж и не люби. Но — старайся ты их любить, стремись к этому! И не используй людей, словно бы какое-то орудие в твоих руках… Стыдно так с людьми поступать, будто это шахматные фигуры на чёрных и белых клетках! А ты всегда этим недугом страдала — использовала людей. Вот и этих двух, — старик кивнул в сторону машины и усмехнулся, — ты ведь и их тоже используешь!

— Но как бы я тогда добралась сюда, если граница закрыта? А они ведь оба — ну просто чокнутые какие-то… Увидели женщину и взбесились! Вот я и решила, что таких — не жалко… А то ведь им и невдомёк, что я — живая, что у меня есть своя жизнь, своя судьба, свои проблемы. А им бы только одно — бабу в постель!

Платон Петрович улыбнулся:

— Бог с тобою!.. Мне ли осуждать тебя. Может быть, в этом случае ты и права…

А потом Платон Петрович дал Зинаиде покататься на своей лошадке. Сеня и Рома в миг подоставали из машины свои видеокамеры, когда увидали, с какою грациозностью их Зинаида взлетела в седло и, покружив немного на месте, рванула вверх по склону. Только комья земли из-под копыт и только светлые волосы, разметавшиеся на ветру длинным шлейфом… И это всё. Как будто какая-то недостижимая мечта уносилась от них, придурков, прочь, навеки.

— Как она красива! — сокрушённо простонал Сеня.

— Ну и баба!.. — покачал головою толстяк Рома.

Выражение лица у него стало каким-то необыкновенно серьёзным, человечным, и все его блатные замашечки вдруг куда-то испарились. — Ну даёт!.. Где ж это она так научилась в седле держаться? Неужели — в этом своём Ростове?..

Но, когда она вернулась, миг душевного просветления у обоих пришибленных прошёл, и они к ней с этими расспросами и полезли: где ты так научилась? Ну ты и даёшь! А ну прокатись ещё, я тебя сниму на фоне вон той скалы — так эффектней будет!.. Как будто это и было самым важным!

— Ну что привязались к Зиночке! — недовольно пробурчал Платон Петрович. — Пойдёмте лучше я вас чем-нибудь угощу. У меня мёд есть, молоко есть, фрукты есть… Пойдёмте, ребята.

И «ребята» пошли.

— Хорошо бы чего-нибудь мясного покушать, — предложил Рома и похлопал себя по изголодавшемуся пузу.

Зинаида недовольно фыркнула на него.

— Можно и мясное сделать, — просто ответил Платон Петрович. — Но это готовить нужно. Вы тут пока посидите в тени, на лавочке, а я займусь. — С этими словами он взял большую стеклянную банку, где уже лежали куски мяса, утопая в уксусе и в луке, взял два длинных вертела и куда-то со всем этим пошёл. Судя по возникшим вскоре вкусным запахам — не очень далеко.

Уже когда ели, Сеня спросил:

— А скажите, пожалуйста, что это за шкуры вон там у вас поразвешаны?

— А это — волчьи, — ответил Платон Петрович. — Волки не любят, когда пахнет волчьими шкурами, и этот запах их отпугивает.

— А бывает, что всё-таки близко подходят?

— Бывает. Но на это у меня ружьё есть. А стреляю я метко.

— А вот скажите-ка, любезный, — с набитым ртом и с нагловатым смешком спросил Рома, — а по-христиански ли это — волков убивать? Ведь они же, насколько я понимаю, — тоже божьи твари?

— По-христиански, ребята, по-христиански… С волками иначе нельзя поступать.

— Ну, допустим, — не унимался Рома, — волки — это волки. Но вот овечки-то несчастные — вот мы их сейчас кушаем, а они-то чем провинились?

Зинаида оторвалась от своего шашлыка и с надеждой посмотрела на своего Наставника: вот он сейчас задаст этому нахалу!

— Трудно сказать, — неторопливо ответил Платон Петрович. — Видимо, таков закон жизни, а на точное знание правды я не претендую. Просто вегетарианство мне не нравится, если за ним стоит всякое словоблудие. Всё это от гордыни. Надо человеку есть — пусть ест, но лишь столько, сколько ему нужно и не во вред природе. А не надо — зачем обжираться?

— А у меня свой закон жизни, — сказал Рома. — Надо быть с волками и не быть с овцами!

— Так ведь и с волков, ты же сам видишь, — тоже шкуру сдирают, — возразил ему Сеня.

— Значит, надо так охотиться, чтобы не сдирали! Надо совершенствовать волчью квалификацию и грызть всех овечек, какие только попадутся!

— Платон Петрович! — закричала Зинаида. — Скажите ему! Ведь он же не прав!

— Знал бы что сказать, непременно сказал бы, — ответил Платон Петрович.

— А вы что же — не знаете, что ему ответить?

— Не знаю.

— Конечно, я немного преувеличил, погорячился, — сам же себе и возразил Рома. — Овечек надо грызть разумно, а не стихийно. Чтобы не уменьшалось их поголовье. Я за то, чтобы во всём был порядок. А кто будет грызть их слишком жадно и без всякой меры, — тех я и сам готов растерзать на куски, но общий закон всегда был и будет один и тот же: волки и овцы. Либо ты с волками, либо ты с овцами. Либо ТЫ жрёшь, либо ТЕБЯ жрут.

— Ну скажите же ему что-нибудь, Платон Петрович! — закричала Зинаида и, не дождавшись ответа от своего наставника, совсем растерявшись, повернулась к Сене. — А ты-то чего молчишь? Ведь ты же человек с высшим образованием, начитанный!

Арсений беспомощно развёл руками.

— То, что он говорит, — страшно, но я не знаю, что я могу ему возразить.

Зинаида повернулась к Роме и с гневом и презрением проговорила:

— А если я сама превращусь в волчицу, а ты у меня станешь овечкой и я на тебя накинусь, тогда ты что скажешь?

Рома мигом перевёл всё на шутку, опустился на землю и изобразил нечто четвероногое.

— А я скажу тогда: кушай меня, моя прекрасная волчица, на здоровье! Я — твой!

Он корчил какие-то рожи и что-то ещё вытворял, но Зинаида и смотреть на него не стала, а только отвернулась в сторону.

— Нет, это просто мазохизм какой-то! — возмутился Сеня. — Встань с земли, что ты вытворяешь!

— Скажите же что-нибудь, — взмолилась Зина почти уже безо всякой надежды к своему теперь уже бывшему духовному отцу.

— Нечего мне сказать, потому что я и сам не всё понимаю до конца. Например, мне не совсем понятно: если существует Зло, то почему Бог допускает его существование? Если ничто на свете не может произойти без воли Божией, то, стало быть, и Зло — тоже его воля? А если так, то почему человек должен нести ответственность за свои плохие поступки?.. Ну и многое другое. Думаю обо всём этом, думаю, а так ни до чего и не додумался пока. Утешаю себя лишь тем, что я слишком мал и слаб, чтобы понять разумом какие-то великие и важные истины. Вот и живу, опираясь больше на интуицию. Может быть, она — это и есть как раз-таки Божья подсказка мне, неразумному. А моя интуиция подсказывает мне жить именно здесь и жить именно вот так — в стороне от событий и не принимая на себя ответственности за чужие судьбы.

Глава 93. ЧЁРНОЕ НЕБО

А потом вдали почернело небо, заблистали молнии и послышались раскаты грома.

Гости стали собираться в обратный путь.

— Я так боюсь молнии, — тихо, одному только Платону Петровичу призналась Зинаида. — Я так боюсь, что Бог накажет меня за все мои грехи.

— Езжай и ничего не бойся. Всё у тебя будет хорошо. — Платон Петрович перекрестил Зинаиду и захлопнул за нею дверцу машины.

Уже когда ехали, Сеня задумчиво проговорил:

— Какой всё-таки необыкновенный старик! Сила из него так и прёт, а как посмотрит в глаза — так будто насквозь тебя всего пронизывает…

А Рома, который сидел за рулём, не отрываясь взглядом от извилистой и опасной дороги, сказал на это:

— Да, насчёт силы — это и я заметил за ним.

— Да что же ты там такое в нём заметил? — нетерпеливо спросила Зинаида.

— Да насчёт силы… Особенно, когда у нас речь зашла о волках — надо ли их стрелять или нет и когда он сказал: надо, это и по-божески будет, и по-христиански…

— И что же из этого следует? — спросила Зинаида.

— А то, что он точно так же взял бы ружьё и прихлопнул бы и любого человека, который бы напал на него. И нас бы с Сенькой прихлопнул, если бы мы повели себя как-нибудь не так.

— Ну что ты такое говоришь! — возмутилась Зина.

— Это я точно говорю! Он — такой. Я таких людей сразу распознаю.

— Каких «таких»?

— Сильных. — Рома внимательно смотрел на дорогу, по которой уже вовсю шпарил дождь. — Пойми: я его не осуждаю и — ничего против него не имею. Пожалуй, даже и восхищаюсь им. Если бы его судьба как-нибудь иначе повернулась, он бы мог командовать партизанским отрядом. Или правительством. Или быть вождём племени. Или возглавлять каких-нибудь террористов… Или контрабандистов… Или рэкетиров…

— Да что ты такое мелешь! Он совсем не такой! Что же я его не знаю, разве?

— Он — именно такой. И он знает об этой своей силе, знает и боится её в себе… Вот он всё говорил о гордыне да о гордыне — так это он точно. У него её много. Потому и живёт отшельником — подавляет в себе эту свою скрытую силу.

— Всё ты врёшь!

— Не вру.

— Я думаю, Роман — по-своему прав, — отозвался Сеня. — Но он оценивает старика как-то уж очень односторонне.

— Я уважаю сильных, а он — сильный! — сказал Рома.

— Да он — святой, а не сильный! — возразила Зинаида.

— Охотно верю. Но может ли быть по-настоящему святой человек не сильным?

Глава 94. ПУТЬ В РОСТОВ

Благополучно покинув Абхазию и вернувшись в башню Арсения Кириллыча, Зинаида вдруг выяснила для себя, что ей больше нечего делать на побережье Чёрного моря. Отдохнула она хорошо, и теперь пора было возвращаться в родной Ростов-на-Дону.

Чтобы не звонить из дома в присутствии его хозяев, она пошла на местную почту и позвонила в Ростов оттуда.

Лёня-банкир был потрясён, узнав, что его неизвестно куда исчезнувшая было женщина спокойненько себе отдыхает на черноморском курорте. И без присмотра!

— Ничего не думай плохого. Просто у меня тут были кое-какие дела, и я тебе потом всё объясню, — успокоила его Зинаида.

Она назвала свой адрес и велела приезжать; описала для точности свой дом — башня в три этажа и стеклянная веранда сверху в виде четвёртого этажа, а потом ещё и крыша в виде пирамиды, а потом ещё и шпиль.

Ростов не так уж и далеко отстоит от Чёрного моря, и уже на следующее утро Леонид Антоныч Татванов со своим личным шофёром подкатил к башенноподобному дому, найти который не представляло труда, ибо посёлочек этот — невелик и состоит практически из двух улиц, параллельных железной дороге и морю.

Ни о чём не подозревающий хозяин претенциозного архитектурного чуда вышел на звонок и встретился у калитки лицом к лицу с нагловатым типом, который без спросу стал было рваться к нему в дом, чтобы забрать оттуда свою законную собственность.

Сеня разозлился и, едва сдерживая раздражение, попросил в дом не входить, а подождать на улице возле машины. И захлопнул узорчатую металлическую калитку. И даже запер её. И ушёл в дом по дорожке, над которою смыкались вьющиеся растения с какими-то дивными благоухающими цветами.

Лёня-банкир подозрительно принюхался; воздух был ошеломляющим — в нём присутствовали и цветы, и эвкалипты, и кипарисы, и море… Он не любил таких запахов. Он не доверял им. В самом деле, что должна чувствовать и к каким мыслям должна склоняться красивая и вырвавшаяся из-под контроля женщина, окунаясь в воздух такого необычного химического состава?.. «Что-то здесь не то!» — подумал Лёня-банкир и велел своему шофёру посигналить, а сам стал нервно расхаживать по тротуару, узорчато выложенному подозрительно разноцветными и крайне непривычными для Ростова каменными плитками.

А Зинаида уже всё и так поняла — увидела знакомую машину в окне своей комнаты на втором этаже. Выглянула и помахала рукой — мол, я здесь, я сейчас; мол, иду, иду!

Вещи свои она собрала ещё с вечера, и теперь ей оставалось только уйти, что она и собиралась сделать. Но загвоздка состояла в том, что и Сеня, и Рома — оба вместе и каждый из них по отдельности — ожидали какого-то продолжения романтической поездки в мятежную Абхазию. Ромы сейчас не было, и уехать вот так просто, не прощаясь с ним, — было не очень-то прилично. Но с другой стороны — вступать с ним в объяснения и, быть может, конфликт — тоже не хотелось. Но кроме блатняги Ромы, был ведь ещё и вполне порядочный и безобидный Сеня. Надо было и с ним как-то разделаться.

За квартиру Зина заплатила ещё в самом начале своего пребывания на море. И теперь оставалось только взять вещи и уйти. Но как быть с теми денежными тратами, которые понесли Сеня и Рома, увиваясь вокруг этой неприступной женщины? Ведь их расходы во много раз превышали эту самую квартирную плату! Зина прекрасно понимала: возместить обоим мужчинам их убытки можно только одним-единственным способом — через постель.

Что она начисто отметала.

Но и оставаться в должниках тоже как-то не хотелось.

Что-то мешало ей так вот просто взять и выйти на улицу, хлопнуть калиткой с узорами и умчаться в Ростов.

А тут и Арсений Кириллыч с новою силою стал объясняться в любви и, совсем отчаявшись, доскулился вдруг вот до какой интересной мысли:

— Вот сейчас мы с тобой расстанемся навсегда, и будешь ты после этого всю свою жизнь корить себя за то, что бросила меня в моём жизненном одиночестве и так ни разу и не переспала со мной!

Зинаида вспомнила наставление своего Духовного Отца о том, что нехорошо, мол, использовать людей в своих целях, словно бы это какие-то инструменты, и ей стало неловко.

— Миленький, тебе так хочется женщины? — с этими словами она приблизилась к Сене так ужасающе близко, что тому стало дурно.

Робкий Сеня смутился от соприкосновения с роскошным бюстом и мощными бёдрами; он вроде бы и хотел ЭТОГО САМОГО, но вроде бы, как бы, и не ожидал…

— Но ведь ты принадлежишь тому субъекту, который сейчас ждёт тебя там у машины? — пролепетал он побелевшими и пересохшими губами.

— Лёнчику, что ли? Я — принадлежу?

— Ну да! Он так примерно выразился, когда ломился ко мне.

— Ой, да какие глупости! Мало ли как там он выразился! Да никому я не принадлежу! Он просто приехал за мною, как извозчик. Дело в том, что я терпеть не могу ездить в поездах, а на машине — всё как-то веселее время проходит, вот я его и вызвала из Ростова, чтобы он меня забрал отсюда… — Видя, что Сеня ещё чего-то не понял, Зина горячо заверила его снова: — Как раз сейчас— я свободна и никому не принадлежу. Междувластие… Чего стоишь? Быстро запри дверь!

Потрясённый, Сеня послушно кинулся запирать дверь. Ему было страшно — он ведь никогда ещё в жизни не изменял своей толстухе и теперь не знал, с чего начать.

— А ну не бояться! — тихо скомандовала Зина.

И Сеня, как по волшебству, вмиг перестал бояться и расстегнул на своей рубашке первую пуговицу. Но в следующий миг с улицы раздался мощный сигнал, и Лёня-банкир закричал:

— Зина! Ну что там такое? Выходи поскорее, поедем!

И у бедного Арсения Кириллыча, удачливого строителя домиков с мраморными бассейнами, с колоннами и башенками, но несчастливого в семейной жизни, вдруг всё разом оборвалось.

— Ну что же ты? Не бойся, сейчас всё у нас будет хорошо! — попыталась утешить его Зинаида, но уже было поздно: в душу Арсения Кириллыча ворвалась паника.

— Всё… Не надо… Нельзя… Ты спешишь, а я так не могу… — пролепетал он.

— Я никуда не спешу! — заверила его Зинаида. — Это он там спешит, а не я.

— Да и сейчас не дай бог придёт жена. Будет стучать в дверь… Паника, закравшаяся в душу, не проходила и подкреплялась сомнениями, закравшимися в разум: а имею ли я право, а можно ли так?.. А тут ещё и Лёня-банкир со своими криками и сигналами…

Зинаида сделала нужное переключение в своём душевном механизме и подумала примерно так: видит бог, я искренне хотела отблагодарить этого человека, и теперь моя совесть чиста; разве же я виновата, что он выбрал такой неудачный момент попросить меня о таком пустяке? А я бы и рада, но у него сейчас и впрямь ничего не получится.

Надо было ехать.

Решительно, оттолкнув беспомощного Сеню, она быстро стала перед зеркалом и привела себя в порядок.

— Я тебя никогда не забуду, — пролепетал Сеня.

Доигрывая до конца этот маленький спектакль, Зинаида ласково поцеловала его в щёку и взяла свои вещи. И ушла — навсегда из его скучной жизни.

В скором времени она уже ехала назад в свой Ростов и играла спектакль уже совсем другой — намного более серьёзный. И теперь у неё снова появился мужчина-бог, мужчина-хозяин, а вовсе не покорный извозчик, как она утверждала наивному архитектору Сене. Это был всё тот же Лёня-банкир, с которым она так и не пожелала порвать.