Леди и авантюрист

ГЛАВА 13

Любой прожженный гуляка скажет, что наутро после загульной попойки быстро прийти в себя нет никакой возможности. За удовольствие расплачиваются раскалывающейся от невыносимой боли головой, которую вчерашний весельчак несет на плечах так бережно, словно она хрустальная. Макс де Роуэн, впрочем, пожил уже достаточно, и, насколько себя помнил, выпивка никогда не доставляла ему ни безумного удовольствия, ни мучений на следующее утро. Так что, доведись ему мучиться утренним похмельем, он посчитал бы свое состояние несправедливостью судьбы. Впрочем, в жизни справедливость – большая редкость, да и судьба порой может сыграть злую шутку, и поэтому, едва над Лондоном занялся рассвет, голова у Макса начала раскалываться от боли с неимоверной силой.

Сквозь одуряющую боль Макс с трудом разлепил один глаз. Черт! Подозрительного вида тень съежилась в открытой настежь балконной двери. До ушей Макса донесся шум дождя на улице. Он попробовал грозно крикнуть, однако сумел издать лишь жалкий хрип. Люцифер зарычал низко и злобно.

Тень в окне всхлипнула и полезла обратно под дождь.

– Х-х-хорошая со-со-собачка ...

Макс исхитрился сфокусировать свои безбожно косящие в разные стороны глаза и в полутьме разглядел, как тип в окне снова пытается шагнуть в комнату. У Люцифера, усердно охранявшего бездыханное тело своего хозяина, толстые черные губы завернулись, открыв ровный ряд трехдюймовых резцов; из разинутой пасти пахнуло вонючим дыханием. От последовавшего рыка на голове пытающегося войти в комнату зашевелились волосы.

Человек в окне взвизгнул и метнулся назад.

– Господи, Сиск, И ты называешь подобный ужас зубами?!

В саду кто-то не видимый саркастически хохотнул.

– Кембл, главное, не пущай его до своего паха!

– Сиск, да ты просто мерзкий извращенец! – Кембл еще раз попробовал поставить ногу по ту сторону порога. – Мы должны как-то обмануть пса! Брось ты ему кусок сырого мяса – то, чем ты никогда не пользуешься: мозги, например, или бездельника, что без толку болтается между ног.

– Да пошел ты в зад, Кем, дерьмец ты этакий! – проворчал Сиск. – Я не из тех, которые любят торчать весь день напролет под дождем и корячиться с дверным замком.

– М-м-м ... – выдавил, наконец, из себя Макс.

Голова, рот и глаза, кажется, потихоньку начали его слушаться. Издав еще одно страдальческое мычание, он сообразил, что лежит на спине и смотрит сбоку на Кема и Сиска. Что за черт! Как он умудрился отключиться рядом с камином?

Кем6л приоткрыл дверь еще на дюйм, и Люцифер не замедлил откликнуться очередным леденящим кровь рычанием.

С превеликим трудом Макс попытался приподнять голову, но каминный коврик прилип к его щеке.

– Люцифер, ко мне! – сумел он прохрипеть. Рычание стало чуть тише, но не более того. Правда, собака отступила. Сиск просунул голову над плечом Кембла и быстро оглядел комнату.

– Ух ты, чтоб мне провалиться! – воскликнул он, обводя рукой гостиную. – Кем! Он не помер! Кажись, ему шею свело, вот чего!

С превеликой осторожностью Макс встал на четвереньки. Чувство у него было такое, будто его подстрелили и отсюда проклятые мучения. Наконец он, шатаясь, сумел подняться на ноги, и комната незамедлительно опрокинулась, а пол под ногами так просто заходил ходуном. Чтобы не свалиться, Макс выбросил вперед руку, схватился за каминную полку и мутным взглядом уставился на двух промокших до нитки мужчин, стоявших на самом пороге гостиной.

Сиск так весь зашелся от хохота.

– Богом клянусь, И не мечтал увидать такое! – сбрасывая плащ, проговорил он между двумя приступами смеха. – Великий де Роуэн, упившийся в стельку! Какого черта ты в такую дрянь завернулся, приятель?

Макс посмотрел на качающийся пол. Ноги его до колен оказались замотаны в шерстяную подстилку Люцифера, а плащ валялся на скамье, весь вываленный в собачьей шерсти. Черт! Последнее, что он помнил, – ощущение жуткого холода, а разжечь камин из-за сильного опьянения он не мог. В отчаянии он неверной рукой потер лицо и взъерошил всклокоченные волосы.

В комнату с превеликой осторожностью ступил Кембл.

– Зверюга твоя не кинется на нас? – громко поинтересовался он и обошел Люцифера, стараясь держаться от него подальше. – Понимаешь, Морис доделал мои новые габардиновые брюки только вчера, и мне не хотелось бы ...

Макс порывисто выбросил вперед свободную руку.

– Кембл, – невнятно прохрипел он, – стой, умоляю! Как ты сюда вошел?

– Да перелез в сад через забор, – признался Кембл, передавая свой плащ Сиску. – Твоя бой-баба миссис Фрайер не выносит ранних визитеров, а я не собирался торчать из-за злобной собачьей твари под проливным дождем. Клянусь, приятель, от одного ее взгляда у меня волосы на голове встают дыбом! Но нам срочно нужно было с тобой повидаться.

Макс осоловело посмотрел сначала на одного, потом на другого.

– Выходит, Кембл, вы взяли и отомкнули замок на двери моего черного хода? – ровным голосом спросил Макс. – Честно говоря, я нахожу, что такой поступок выходит за рамки нашей дружбы.

Кембл от возмущения выпрямился и стал аж на три дюйма выше.

– Знаешь, де Роуэн, больше всего я боялся, что войду и споткнусь о твой хладный труп! – резанул он в ответ и патетически указал рукой на камин. – Мы видели, что ты валяешься на полу. Что, по-твоему, сразу полезло в голову?

– Мы сначала в дверь барабанили, разве что кулаки не ободрали, – включился в разговор Сиск, – так вы хоть бы пальцем пошевелили.

Кем сморщил нос.

– Ты уж прости нас, подлецов. В следующий раз мы просто оставим тебя валяться и дальше, чтобы тобой закусили волки.

Макс потер ладонью глаза.

– Какие, к черту, волки?

Сиск сдавленно захихикал.

– Когда мы вошли, так вы чего-то там бормотали про волков.

Испытывая глубочайшее унижение от всего случившегося, Макс все же решился отпустить спасительную каминную полку.

– Ладно, раз уж вы здесь ... – пробормотал он и, шатаясь из стороны в сторону, благополучно добрался до маленького столика. – Спасибо за заботу, ребята, хотя и неуместную. Присаживайтесь. Зачем пришли?

Но не успели гости и шага сделать в направлении Макса, Люцифер уже был на страже и, ощерившись, угрожающе зарычал. Макс хлопнул ладонью по столу.

– Заткнись! – рявкнул он на собаку.

Люцифер с недовольным ворчанием тут же улегся обратно на подстилку и затих.

– Скажи-ка, сколько же языков понимает твоя чертова тварь? – полюбопытствовал Кем, подходя к буфету и распахивая настежь обе его створки.

– Семь итальянских диалектов, эльзасский, немецкий и немного французский, – пробурчал Макс. – И отойди к черту от моего буфета.

– Святые угодники! Он у тебя прямо полиглот! – прокомментировал Кем, извлекая из буфета жестянку с кофе.

– Он еще понимает «драная дворняга» по-турецки, – радостно сообщил Сиск.

– Правда? – Кем открыл банку, со знанием дела понюхал содержимое и отсыпал зерна в кофемолку. – А ты-то откуда знаешь?

Сиск хохотнул.

– Я видел, как он оторвал громиле ухо, после того как тот его этими самыми словами и обозвал.

– Гадость какая! – скривился Кем и даже плечами передернул. Взявшись за ручку кофемолки, он завертел ее как одержимый. – Макс, у тебя сахар есть?

– Нижняя дверца, слева, – пробормотал Макс, обращая свой взгляд на Сиска. – Так в чем, собственно говоря, дело? Вы нашли мне чертова француза?

Сиск ухмыльнулся.

– Эверсоул отыскал его в Кале. Парень сказал, что месяц назад торчал в Париже, потому что хоронил свою мать. Конечно, мы все проверим, но, кажись, приятель не из записных вралей и, видать, он вправду возвращается обратно.

Макс выругался сквозь зубы.

– Тогда вычеркивай его из списка к чертовой матери! Что еще?

Кембл с громыханием взгромоздил полный чайник на плиту.

– Ювелир! Ювелир! – пропел он, сложив руки на груди, как мальчик из церковного хора. – Миллер и Сомс, что на Чарлз-стрит. Они узнали ожерелье. – Он профланировал к столу и, как бы что-то сообразив, несколько раз, глядя на Макса, втянул носом воздух и тут же с показным отвращением скривился.

– Что еще? – насторожился Макс.

– От тебя несет, как от немытого пса, которого долго замачивали в дешевом джине, – охотно пояснил ему Кембл. И с широкой улыбкой радостно добавил: – Между прочим, в грязном белье и голова плохо соображает. Пойди, ополоснись, мы пока кофе сварим, а после и потолкуем. Давай, двигай.

С жалобным стоном Макс выкарабкался из кресла. Полчаса спустя он вернулся в гостиную вымытым, причесанным и переодетым во все чистое и с наслаждением выпил чашку горячего крепкого черного кофе. Кембл, как всегда, оказался прав. Макс впервые за все утро почувствовал себя человеком и почти совсем протрезвел. Кембл начал вокруг него суетиться, по-новому перевязал ему шейный платок, расправил кружева на рубашке, но Макс нетерпеливо прервал его проявление заботливости.

– Хватит квохтать надо мной, черт возьми, давай рассказывай!

Наконец Кембл перешел к делу. Все оказалось просто. Несколько умно проведенных расспросов вывели его на незаметную ювелирную лавку на Чарлз-стрит.

– Молва утверждала, что старый мистер Сомс славился своим умением подделывать драгоценности, – объяснил Кембл, – так что я прихватил с собой то ожерелье. Поначалу он весь прямо исподозревался, но я не поскупился и как следует подлизался к нему, так что очень скоро он постарался показать себя во всей красе.

– Давай, не тяни, Кем, – проворчал Сиск.

Кембл с невинным видом похлопал ресницами. Затем улыбка на его лице стала еще шире.

– Тогда я отправился на Куин-сквер, чтобы прихватить с собой старину Сиска и остальные побрякушки. Сам понимаешь, старичок не устоял перед шармом нашего констебля и раскололся.

– Раскололся? – Макс повернулся к Сиску. – И чем же он с вами поделился?

– Кучей всего, – буркнул Сиск. – Как только я растолковал ему, что украшения связаны с убийством ее светлости, да вдобавок объяснил, куда ведут обвинения в убийстве и мошенничестве, он аж лицом просветлел и, понимаешь, отыскал в шкатулке еще пару безделушек, которые, по его словам, он сам и сделал.

Сиск выложил на стол три украшения: ожерелье, рубиновую брошь и толстый браслет.

– Именно вот эти? – спросил Макс.

Сиск коротко кивнул.

– Они самые, и он сказал правду. Сам-то в ужас пришел. Сказал, что пару лет назад к нему несколько раз приходила леди в черной вуали. – Сиск протянул Максу листок, на котором столбиком были записаны даты. – Говорит, что приходила она где-то между февралем и апрелем. Каждый раз приносила украшение для подделки, дожидалась, когда сделают, платила наличными и после забирала обе вещи.

Макс наклонился вперед.

– Приходила леди Сэндс? Одна?

Сиск кривил губы в усмешке.

– Я тоже сразу подумал, что, должно быть, леди Сэндс, только уверенности не было. Самый первый раз с ней пришел высокий, хорошо одетый приятель, из благородных, видать, и дожидался ее на улице. Сомс его лица не разглядел. Потом она приходила со служанкой. Девица дожидалась на улице, но Сомс сказал, что невысокая, пухленькая, с золотистыми волосами.

Макс грохнул кулаком по столу.

– Женевьева Дюретт!

Кембл кивнул.

– Сиск то же самое сказал!

– Похоже, она и была, – задумчиво сказал Сиск. – К таким шустрым девицам у меня доверия нет.

Макс вскочил на ноги.

– Вас карета дожидается?

Сиск решительным жестом усадил его обратно.

– Я уже съездил на Принсес-стрит, де Роуэн. Женевьева уехала в Сиренечестер, там ей место предложили. Вернется в воскресенье. Но я все же послал следом за ней человечка, так, пущай приглядит, хуже не будет.

– Эверсоула отправил?

Сиск покачал головой.

– Нет, Эверсоул еще раз захотел проглядеть все материалы дела.

– Пустая трата времени, черт возьми, – пробурчал Макс.

– Может, и так, только вот не каждый из нас живет в роскоши рядышком с Уайтхоллом, де Роуэн, – ворчливо ответил констебль.

В голове у Макса молотки застучали с новой силой.

– Что все это, черт побери, означает?

– Фасонистый полицейский судья вполне может волынить дело, де Роуэн, – насмешливо ответил Сиск. – Но мы, парни с Куин-сквер, такого дозволить себе не можем никак. Мы ж всего лишь куча непонятливых дурней, и всякий думает, что нам не видать Боу-стрит как своих ушей. Да только запомните: рано или поздно за новую полицию, что Пиль готовит, проголосуют как миленькие. А там и продвинуться можно будет.

– Да гори все в аду! – взорвался Макс и резко оттолкнул от себя кофейную чашку. – Я и додуматься не мог, что это все для твоего продвижения по службе! Отчего бы тогда не сколотить виселицу прямо на Принсес-стрит да в понедельник и вздернуть Женевьеву Дюретт, а? Все будут довольны до соплей!

– Сами горите вы в аду, де Роуэн, чертов выскочка! – разъярился Сиск и, вскочив на ноги, угрожающе уперся обоими кулаками в стол. – Может, я и не такой изящный в манерах, как вы, да только я всегда был честным человеком!

– Ребята, утихомирьтесь, спокойно! Погорячились и будет, – неодобрительно покачал головой Кембл и добавил обоим спорящим кофе. – Не полицейские, а прямо простонародье какое-то!

От неожиданности оба замолчали и уставились на Кембла, но тот ответил им твердым и укоряющим взглядом.

Первым сдался Сиск.

– Ладно, де Роуэн, парень прав, – признал он и опустился обратно в кресло. – Я чего-то не по делу разошелся, да и у вас голова раскалывается. Я что хочу сказать – сколько еще времени пройдет, пока Пиль продвинет дело леди Сэндс и отдаст его полиции? Ничего хорошего для нас, ведь так?

Макс снова прижал кончики пальцев к своим разламывавшимся от боли вискам. Он скорее согласился бы при всем честном народе сплясать нагишом на Пикадилли, чем уступить Боу-стрит. На прошлой неделе его два раза приглашали в святая святых – в рабочий кабинет Пиля. Давление на министерство внутренних дел становилось час от часу сильнее. Да, бомонд желал, чтобы кого-нибудь повесили – лучше не из их круга, с тем чтобы им спокойнее спалось на их пуховых постелях. Женевьева Дюретт подходила просто идеально: ничего не может быть убедительнее, чем служанка, да еще чужестранка. Конечно, арестовать американца или там француза – дело верняк, что и говорить. Но существовал еще и Ратледж, который якшался со всяким отребьем. Был еще богатый и живший где-то отшельником брат, с которым они многие годы не виделись. Возможно, брат сейчас с облегчением благодарит судьбу за то, что уберегла его от печальной участи.

Макс тряхнул головой, вышел из задумчивости и взглянул на Сиска.

– Ты прав, – спокойно сказал он. – Буду вежливым, ну хотя бы постараюсь не распускать язык. Теперь, что там с остальными?

Сиск хмыкнул.

– Слуги Бодли молчат, как воды в рот набрали. Тот американский банкир говорит, что уезжал в Эдинбург по делам – имеются в виду новомодные дела с рельсовой дорогой. Что там говорить! Ну а Ратледжа, само собой, черта с два разыщешь!

– В Хэмпстед отправили человека?

Сиск кивнул.

– Ну да, и коттедж отыскали, – произнес он. – Только старшая экономка сказала, что он последний раз наведывался три недели назад, а то и больше, и где он ошивается, она понятия не имеет. В молчанку все время играла и на другие вопросы вообще отказалась отвечать. По мне, так все до чертиков подозрительно. Почему сразу после убийства наш приятель как в воду канул, а?

Макс согласно вздохнул.

– Мне тоже тут не все нравится.

Кем6л присоединился к их разговору.

– Давайте пока оставим Ратледжа в покое, – предложил он и широким жестом показал на разложенные украшения. – Есть одна деталь, которая меня изрядно беспокоит: если все подделка, откуда нам известно, что семейный сапфир Сэндсов настоящий?

Макс припомнил то, что ему рассказывала Сесилия.

– Он был настоящим, – быстро ответил он. – Сэндс хранил его в тайнике и вынул его именно в тот день.

Кембл кивнул с таким видом, как если бы сказанное лишь подтвердило его подозрения.

– А не кажется ли тебе примечательным, что наш убийца каким-то образом сумел из кучи побрякушек выбрать единственную настоящую драгоценность?

Макс чертыхнулся.

– Ты прав, Кем. Он должен был знать, что все остальное – подделка. Мне с самого начала показалось странным, что все украшения так и остались там валяться ...

– А раз нам доподлинно известно, что Джулия в азартные игры никогда не играла, – пробормотал Кембл, задумчиво барабаня пальцами по столу, – то, похоже, что она выплачивала какую-то часть средств, которые поверенный в делах лорда Сэндса отследить не мог. Здесь пахнет вымогательством.

Сиск фыркнул.

– Ну да, а вымогать-то что? Каждый знал, что у мужа ее каждый день новые рога вырастают.

– Значит, за что-то еще более поганое, чем супружеская неверность, – холодно возразил Макс и поднялся из-за стола. Например, за аборт, подумал он. Но пока так никому и не сказал про подозрения доктора Гривза. – Сиск, встречаемся в понедельник, в девять, в кофейне Коббла. Мы отправимся побеседовать с мисс Дюретт. Впрочем, может быть, они и не пожелают, чтобы мы ее вздернули. По крайней мере, не в ближайшие дни.

– Сегодня только суббота, – заметил Кем, раздраженно отставляя свой кофе. – Два дня нам что, нечем заняться?

– У меня такое чувство, что мне пора нанести еще один визит Гарри Маркэм-Сэндсу, – пробурчал Макс. – Я только сомневаюсь, что он доставит мне удовольствие. Ты же можешь взять еще парочку подделок из той шкатулки и выложить в витрине своей лавки. Чем черт не шутит, вдруг что и получится, а?

Сиск указал на три украшения, все еще лежавших на столе.

– А вы заберите их.

Макс кивнул.

– Ладно, как закончу с Сэндсом, разошлю записки всем джентльменам из нашего списка подозреваемых. Попрошу их прийти и осмотреть эти три вещички. Может быть, кто-то и узнает какую-нибудь или разнервничается и выдаст себя.

– Удачи, приятель, – буркнул Сиск. Внезапно раздался громкий стук в дверь. Макс распахнул ее. На пороге стояла миссис Фрайер, а за ее спиной маячила фигура лакея в ливрее семейства Кастелли.

– Послание от миссис Витторио, сэр, – почтительно проговорил лакей и протянул над плечом домоправительницы запечатанный конверт. Де Роуэн со вздохом сунул его в карман пиджака.

Весь следующий час Макс занимался тем, что составлял и рассылал письма всем подозреваемым по делу леди Сэндс, кроме Ратледжа и сэра Эверарда Гранта, который по-прежнему напрочь отрицал свое знакомство с Джулией. Возможно, Макс и рисковал, показывая им всем, что знает про драгоценности. Закончив с письмами, он нанял кеб и под проливным дождем отправился к Гарри. По правилам высшего света, Макс прибыл совсем в неурочное время, однако дворецкий не стал пререкаться и сразу провел его в гостиную. Вскоре к нему вышел Гарри, с красным лицом, в домашнем халате, а следом шествовал лакей, неся на подносе кофейник и чашки.

Брат Сесилии выглядел неряшливо и нездорово: лицо обрюзгшее, волосы не подстрижены. Однако граф, казалось, вовсе не удивился приходу Макса. Невнятно поздоровавшись, он рассеянно покосился на Люцифера, как если бы увидеть мастифа весом в десять стоунов, по-хозяйски растянувшегося на его турецком ковре, было самым обычным делом. Граф устало повалился в свое любимое кресло, и вяло предложил Максу кофе. Когда Гарри передавал чашку, та мелко позвякивала о блюдце – так у хозяина тряслась рука. Макс поторопился забрать чашку.

Сделав большой глоток, он про себя горячо возблагодарил Бога за неустанную заботу. Гарри, как всякий умудренный опытом выпивоха, заваривал очень крепкий кофе. Хотя голова у Макса все равно раскалывалась, а в глаза, казалось, насыпали раскаленного перцу, он уже мог жить дальше.

В конце концов, как бы укрепившись духом против обрушившихся неприятностей, граф поднял голову и встретился глазами с Максом. Макс перевел дыхание.

– Лорд Сэндс, – озабоченным тоном заговорил он, – смею полагать, вы догадываетесь, что я пришел поговорить с вами о Женевьеве Дюрретт.

В один миг вся кровь отхлынула от лица графа.

Он с такой силой стиснул в руке чашку, что казалось, еще немного, и та окажется раздавленной на мелкие куски.

– Боже мой! – вскричал граф, вскакивая с кресла и бросив кофейную чашку с такой силой, будто она была раскаленной добела. – Господи, помоги мне! Я так и знал!

Макс, в голове которого мелькнула забавная мысль, что он весьма вредоносно влияет на кофейные чашки в доме Сэндса, тоже вскочил, но Гарри уже ринулся вперед и под его тапочками захрустели осколки китайского фарфора. Оказавшись у окна, он занес руку и принялся колотить кулаком по оконной раме так, что стекла жалобно зазвенели.

– Я знал, что ты докопаешься! – вопил он, и в голосе его звучала безысходность. – Господи, как же я рад, что все вышло, наконец, наружу!

Макс оказался рядом с ним и схватил графа за руку, удержав от очередного удара. Только сейчас он увидел, что у Гарри весь кулак в крови.

– Что она сказала? – требовательно спросил граф, отворачиваясь от окна и не замечая пораненной руки. – В чем она меня обвинила?

Выхватив из кармана носовой платок, Макс схватил графа за руку, повернул к себе его ладонь и быстро вытащил осколок раздавленной чашки. Гарри стоял как оглушенный и только что-то бормотал и ругался.

– Стерва! – выкрикнул он яростно, когда Макс вытащил еще один осколок. – Чертова стерва довела Женевьеву до такого! Мне приходилось ждать этого каждую ночь! Какой же я дурак!

Вполне могло статься, что граф сейчас был не в себе. Но Макс не понимал совершенно ничего. Впрочем, он предусмотрительно молчал, не показывая вида.

– Отчего вы решили, что она довела ее до такого, милорд? – тихонько спросил он, осторожно перевязывая носовым платком руку Гарри. – Полагаю, вам лучше рассказать мне все как есть.

Гарри решительно кивнул и провел здоровой рукой по воспаленным покрасневшим глазам.

– Думаю, она просто хотела подстроить мне ловушку, – зашептал он, яростно дергая у себя на шее приспущенный галстук. – Ей так хотелось выставить меня посмешищем. Показать, что я нисколько не лучше ее, потому что я ведь в тот вечер видел ее в карете, вот в чем дело!

Макс подтолкнул Гарри к его креслу, но его светлость сесть не пожелал и принялся вышагивать по гостиной.

– Вы ведете речь о леди Сэндс? – спросил де Роуэн, отваживаясь высказать догадку вслух. – Вы думаете, что она хотела подстроить вам ловушку?

Господи, о чем бормочет этот тип?

Гарри повернулся к нему как ужаленный и зло прищурился.

– О да! – прошипел он. – Мне пришлось столько раз думать и думать о происшедшем, де Роуэн. Вы знаете, что такое жить в доме, исполненном скорби и печали? Одно проклятое занудство, де Роуэн, и больше ничего! А Женевьева ... Она просто всякий раз, когда видит меня, стрелой мчится в противоположную сторону. Думаю, теперь она скорее согласится умереть, чем ляжет в мою постель.

Ляжет в его постель? И тут Макса как обухом по голове ударили. Господи, как же он раньше не догадался! Ну, конечно же!

– Значит, Женевьева Дюрретт находилась в вашей постели в ту самую ночь, когда умерла ваша жена, так?

Гарри, наконец, остановился и рухнул в кресло.

– О, что же мне делать, черт возьми? Чем дальше, тем все хуже и хуже, – прорыдал он и спрятал лицо в ладонях. – Я всего лишь лег в постель с девицей, де Роуэн. Той ночью я что угодно мог сделать, но своей жены я не придушивал. Может, она подослала ее, надеясь застукать нас вдвоем. Я не знаю, просто не знаю. Но она не пришла. И я ее не убивал.

Макс склонен был ему верить, хотя уже давно подозревал, что Гарри что-то от него скрывал ...

– Ваша связь с горничной вашей жены, – спокойно спросил он, – как долго она продолжалась?

– Господи, какое там долго! – безжизненным голосом ответил Гарри. – Если она такое говорит, то она бессовестно лжет. Полагаю, я дал маху той ночью. Девица, по сути, сама бросилась мне на шею. А при моем тогдашнем состоянии души – Джулия и все остальное – разве достало бы сил отказаться от сладкой утехи?

Некоторые мужчины именно так бы и поступили, подумал про себя де Роуэн.

– Лорд Сэндс, прошу прощения за то, что задаю вам такой вопрос. Но когда вы говорите, что мисс Дюрретт бросилась вам на шею, что вы имеете в виду?

Не поднимая глаз, Гарри пожал плечами.

– В ту ночь Женевьева постучала ко мне, уже после того как вернулась Джулия, – объяснил он, уставясь себе под ноги, – привалилась ко мне, как перепившая девка, что-то спросила, глупость какую-то, не помню, потом принялась перебирать свои локоны и руку протянула, чтобы расправить мне галстук. Я попытался отступить. Сказал ей, что сейчас вызову своего камердинера.

– А потом? – осведомился Макс.

– Потом ... – Гарри с трудом сглотнул. – Потом она посмотрела мне прямо в глаза, подмигнула и предложила все сделать самой. Так и сказала – я сделаю все, месье, – да еще со своим прелестным французским акцентом, понимаете? – Гарри, наконец, поднял голову и решился посмотреть в глаза Максу. – Это сущее мучение, де Роуэн. Я не содержу любовницу, и я не осмеливаюсь спать с собственной женой, из страха, что она понесет ребенка, а я не буду знать, кто его отец.

Макс с трудом дождался, когда можно будет задать следующий вопрос.

– Так она понесла, лорд Сэндс? – тихо спросил он. – Джулия хоть раз забеременела?

Гарри с легкой грустью покачал головой.

– Нет. Я думал и думал об этом и до тех пор ... Впрочем, нет, она, вероятно, просто не могла иметь детей. Говорят, что многие женщины бесплодны.

Голос у графа стал совершенно больным и подавленным. Некоторые, но уж только не Гарри, умеют так правдоподобно притвориться, что и на самом деле поверишь в их переживания. Граф мало что знал про свою жену, и, какими бы ни были ее грехи, теперь она ответит за них только перед Господом.

– Мне очень жаль, лорд Сэндс.

Гарри, тиская в кулаке носовой платок, чуть ли не беспомощно пожал плечами.

– Горничная моей жены находилась в моей постели в ту ночь, когда мою жену и убили, – спокойно сказал он. – Я теперь знаю, каково такое пережить.

Макс медленно поднялся со своего кресла.

Он вдруг погрузился в какое-то совсем уж мрачное отчаяние, ему страстно захотелось бежать куда глаза глядят из этой комнаты, из этого дома, из своей нынешней жизни. Он устал, до чертиков устал от всех гадостей и мерзостей, которые раз за разом ему подсовывает его работа. Он уже не знал толком, отчего так переживает по поводу данного преступления или любого другого, какая разница.

Он мог действительно повернуться ко всему спиной, и впервые в жизни ему захотелось так сделать. Что-то в глубине его души сломалось, что-то беззащитно ранимое и неуловимое. Ему хотелось лишь одного – поскорее попасть к себе домой. Хотя нет, ему хотелось прийти домой к кому-нибудь. К кому-то честному и чистому душой. К тому, кто сможет помочь ему вновь почувствовать себя умытым и обновленным – и снова исполненным надежды.

– Бог мой ... – едва слышно прошептал он. Он не мог позволить себе выхлебать еще одну бутылку дешевого пойла, чтобы хоть на какое-то время забыть обо всем. Он обязан справиться с самим собой. Он должен идти. Он нужен сейчас на Веллклоуз-сквер. Мария написала, что бабушка София простудилась. Остается молить Бога, чтобы ей не стало хуже.

Со смятенными мыслями в голове Макс ободряюще похлопал Гарри по плечу.

– Я приду утром в понедельник, чтобы побеседовать с мисс Дюрретт, – предупредил он. – Впрочем, я хочу, чтобы завтра вы с вашей сестрой уехали из Лондона. Съездите в Холли-Хилл или в поместье Делакорт в Дербишире. Обещайте мне, что уедете!

Гарри слабо кивнул в ответ.

– Я учту.

Макс облегченно вздохнул.

– Хорошо. А пока постарайтесь не переживать. Я сделаю все, что в моих силах. – И добавил более мягким тоном: – Теперь давайте вызовем кого-нибудь, чтобы вам перевязали руку. Ее бы надо показать врачу.

Гарри кивнул и ничего не ответил.

Выйдя от Гарри, Макс нырнул в пелену дождя и вскочил в дожидавшийся его кеб. Он сразу отправился к дому своей бабушки. Дом показался Максу мрачнее и суровее, чем обычно. Скорее всего, дело в погоде, подумал он. Двери он открыл своим ключом и поспешил поскорее миновать кабинеты первого этажа, чтобы его не задержал Трамбл со своими глубоко волнительными жалобами. Сегодня он опасался, что старый приятель вынудит его повести себя невежливо.

Он поднялся наверх и увидел, что состояние бабушки Мария слишком преувеличила, хотя бабушка все же лежала с обессиленным видом на застеленным покрывалом диване, который перенесли к ней в гостиную. Макс, прекрасно зная Софию, сначала заподозрил, что та представилась тяжелобольной в каких-то своих целях – он догадывался в каких, – и содрогнулся. Однако с изумлением увидел, что она и правда неважно выглядит: кожа пепельно-серая, руки неподвижно сложены под грудью, как у покойницы.

Макс опустился около дивана на одно колено и ласково взял ее за руку.

– Бабушка, – взволнованно прошептал он. – Как ты себя чувствуешь?

Ее пергаментно-прозрачные веки затрепетали, медленно поднялись, и она немного растерянно посмотрела на него.

– Это ты, Макс? – слабым голосом проговорила она. – Макс, милый мой, я очень слаба. Совсем ослабела и такая старая. И сердце ... У меня такое чувство, что оно просто заледенело.

– Тише, бабушка, тише. Тебе нужно отдохнуть. Я схожу за доктором. – Макс потянулся к шерстяному покрывалу, чтобы получше укрыть Софию, но та мучительно медленно подняла руку и указала узловатым дрожащим пальцем на камин.

– Пожалуйста, дорогой, сначала дай мне мою шаль. Я до смерти замерзла.

С внезапно охватившим его благоговейным страхом Макс встал с дивана, чтобы выполнить ее требование, и задумчиво провел рукой вдоль всей бледно-голубой шерстяной шали. Он ни разу не видел, чтобы она когда-нибудь носила ее. В то же время она казалась ему странно знакомой. Да и пахла она тоже чем-то знакомым.

Бабушка, не поднимая головы от подушки, слабо покивала.

– Да, мой дорогой, это она.

Он вернулся к дивану и снова опустился на колено, чтобы удобнее укутать Софию шалью. Но больная с непонятным глубоким смущением посмотрела на него, в широко раскрывшихся глазах читалась явная растерянность, и она слабым движением руки оттолкнула от себя шаль.

– Нет, Максимилиан, – прошептала она, осторожно проводя пальцами по необычной ткани. – Шаль не моя. Откуда она здесь?

Откуда она здесь?

Вдруг Макса всего скрутило от невыносимой душевной боли. Она знала ответ на свой вопрос. Знал его теперь и Макс. Продолжая стоять на одном колене у дивана, Макс не сумел удержать странный, похожий на придушенное рыдание звук, который рвался у него из груди. Не сумев удержаться, он зарылся лицом в пушистый голубой кашемир, не переставая снова и снова вдыхать все еще остававшиеся едва различимыми аромат женщины и запах сирени. Казалось, он прикасается к самой сути доброты и чистоты.

Поездка к Гарри, грязь и жестокость, сопровождавшие его работу, нескончаемая пустота его жизни снова обрушились на него с удвоенной силой. Макс склонил голову, невыносимая тяжесть отчаяния придавила его опять, принеся с собой чувство утраты и одиночества.

– Максимилиан, – тихо проговорила София b, подняв руку, ласково погладила его по голове. – Что ты, что ты, Максимилиан...