Леди и авантюрист

ГЛАВА 14

Кэтрин проснулась от оглушительно барабанившего в окна проливного дождя. Всю ночь она спала плохо, мучаясь кошмарами, которые не могла потом вспомнить. Раздосадованная, она перевернулась на живот и сердито взбила кулаками подушку, прекрасно зная, что все равно не сможет заснуть. Которую уже неделю подряд она спала урывками, беспокойно ворочаясь с боку на бок, и подушка здесь вовсе ни при чем. С обреченным вздохом она села на постели, зажгла ночную лампу и взяла позаимствованное у Кэма «Ораторское искусство». Если уж сухая и старомодная книжка не нагонит на нее сон, что тогда говорить!

Где-то высоко в небе прокатился раскат грома. Кэтрин откинула одеяло, встала и, сунув ноги в тапочки, накинула халат. Грозу она просто ненавидела, ненавидела даже сильнее, чем туман, который, можно не сомневаться, приползет следом. В грозу ей всегда вспоминался Уилл. Ну, нет! Хватит о нем думать! Если не читается, то отчего бы не заняться рукоделием? Гром прогремел снова, теперь ближе и оглушительнее, и что-то, Бог его знает что, потянуло молодую женщину подойти к окну, в грозу – самому опасному месту.

Сейчас отчего-то у нее была особенна тревожно на душе. Она отодвинула гардину, прижалась лицом к стеклу и с невольным вскриком отшатнулась. На углу улицы, под фонарем, посреди лужи, стоял человек. Один, плечи ссутулились, намокшие поля шляпы уныло обвисли. В тот момент, когда Кэтрин выглянула в окно, какой-то неведомый магнит заставил человека поднять голову. Макс смотрел на нее с улицы. Он, скорее всего не знал, где ее спальня. И в сумерках вряд ли мог разглядеть ее лицо сквозь стену дождя. Но она чувствовала его безмолвную мольбу. Более того, каким-то образом она явственно слышала его слова.

Господи Боже! Кэтрин крепко зажмурилась и отпустила гардину. Та с тихим шорохом вернулась на место и закрыла окно. Зачем он сюда пришел? Чтобы смотреть на нее с такой болью во взгляде? Ничего она делать не будет. Не будет! Но разве и сейчас ей не хочется, чтобы он смирил сваю гордыню и пришел к ней? В неосознанном порыве она бросилась к двери, по дороге прихватив с собой плащ. В прихожей она ненадолго задержалась, чтобы сунуть руки в рукава плаща и схватить с вешалки зонт. Как безумная она распахнула дверь и бросилась вниз по ступенькам прямо под хлещущий дождь.

Улица в поздний час была пустой и безлюдной.

Промозглая сырость облепила лицо, пробирая до костей. Она подскочила к нему, сразу насквозь промочив ноги.

– Макс, – закричала она и, подняв зонт, раскрыла его у него над головой, – что ты здесь делаешь?! Хочешь простыть?

Он молчал. В холодной ночи капли дождя гулко колотили по зонтику, неожиданно создавая чувство странной близости. Крупные капли прыгали вокруг них по мостовой и по лужам, скорее напоминая самые настоящие градины. Макс неотрывно смотрел на нее, и глаза его отражали растерянность и тихую грусть. Как будто что-то отпустило у него в душе.

– Кэтрин, я хотел ... – неуверенно заговорил он. – Понимаешь, нужно погулять с собакой ...

Кэтрин огляделась вокруг и посмотрела на него, совершенно сбитая столку.

– Макс, – осторожно сказала она, – ты в трех милях от своего дома. И с тобой нет никакой собаки.

– Забыл его взять с собой, – признался он и уставился на свои сапоги. – Он у моей бабушки. Трость, зонтик ... их я забыл тоже. Не знаю ...

Он явно был немного не в себе. Кэтрин, покачав головой, схватила его за руку.

– Да не верю я тебе! – воскликнула она и потащила его за собой. – Хорошенький же у меня вид – одна, посреди улицы, под проливным дождем и в ночной одежде! Безумица! Ты тоже хорош, Макс! Два дурака!

Он сразу напрягся и остановился.

– Куда мы идем?

– В дом, – сердито ответила она, подходя к дверям и распахивая их, – выпить рюмку бренди! И не упирайся ты так, Макс, а то мы оба замерзнем насмерть.

К ее удивлению, он покорно шагнул через порог, снял насквозь промокшее пальто и беспрекословно передал ей в требовательно протянутые руки. Его шляпа являла собой ужасающе жалкий вид· – пропитанный водой, жеваный и бесформенный ком. Она сняла ее у него с головы, собираясь кинуть на столик в прихожей, как вдруг из нее что-то выскользнуло и упало на ковер. Кэтрин смотрела на свою любимую голубую кашемировую шаль, лежащую у ее ног в луже воды.

– Я ушел, а она осталась у меня в руках, – пробормотал он, когда молодая женщина нагнулась, чтобы ее поднять. – Под дождем она могла промокнуть, и я ... ну, короче говоря, она не влезала ни в один из карманов.

Такого дурака еще поискать надо, вот только бранить его язык у нее не поворачивался.

– Понятно, – только и сказала Кэтрин, удивившись, почему он просто не обмотал шаль вокруг шеи, спрятав под пальто. – Выходит, ты засунул ее себе в шляпу, чтобы она не намокла? Макс, как мило с твоей стороны. Но даже шаль не смогла бы отогреть мне сердце, если бы ты простудился умер, понимаешь?

Он посмотрел на нее немигающим взглядом и ничего не сказал.

Кэтрин набросила свой плащ и шаль на перила лестницы и направилась к гостиной. Там она скинула с ног тапочки, зажгла лампу и, присев перед камином, кочергой расшевелила угли. Все это время Макс стоял, безвольно опустив руки, смотрел на нее и молчал. Она встала, повернулась к Максу и доставила себе удовольствие не спеша окинуть взглядом его чуть сутулые плечи, всю его поджарую фигуру, а когда поймала его взгляд, то в груди у нее затрепетало что-то порывистое и искушающее – вроде как оперившийся птенец попытался впервые расправить крылышки. Боже мой, какой же он все же поразительный человек! А вид у него самый несчастный – худое, осунувшееся лицо, мокрые длинные волосы неопрятными прядями облепили голову и шею, скулы выпирают ...

Кэтрин разлила бренди в два бокала, подумав мимоходом, как долго он шел в темноте под дождем. Не может быть, чтобы от самой Веллклоуз-сквер! Но пиджак у него тоже оказался промокшим.

– Господи, Макс! – тихо проговорила она и протянула руку, чтобы провести по рукаву пиджака.

Макс чуть отстранился, и тогда она только покачала головой.

– Сними и отдай мне твой пиджак, – попросила она, стараясь скрыть неожиданный прилив нежности. – И жилетку тоже. Давай снимай их, а потом поставь сапоги к огню.

Когда она забрала у него пиджак с жилеткой и развесила на стульях около камина, Макс шагнул к ней, неожиданно схватил за запястье и довольно резко повернул к себе лицом.

– Почему ты так делаешь? – хрипло выдохнул он.

Кэтрин слегка приподняла брови.

– Чтобы ты не заболел.

Выражение его лица смягчилось.

– Я не про то, – тихо сказал он. – Почему ты со мной ... подталкиваешь меня ... Господи, Кэтрин! Ну не знаю я! Мне не надо здесь находиться. Уже поздно. Твои слуги. Боже мой, твоя репутация!

– Не беспокойся за моих слуг, Макс, – спокойно ответила она. – Они служат у моего брата. Я вполне независимая вдова, и чем я занимаюсь, касается только меня одной.

Он выпустил ее руку и принялся расхаживать по гостиной, как зверь в клетке. В некотором смысле он им и был. Зная Макса де Роуэна уже достаточно долго, Кэтрин понимала, что жизнь его в основном, проходит на улице и четыре стены кажутся ему темницей.

– Макс, – негромко спросила она, – а почему ты здесь?

Де Роуэн остановился рядом с фортепьяно и невидяще смотрел на раскинувшиеся перед ним черно-белые клавиши. Он протянул руку и коснулся одной из них. В гостиной отдалась эхом и затихла высокая и пронзительно-печальная нота.

– Не знаю, – тихо ответил он, – просто, вот пришел. Я по тебе очень скучаю.

Она вдруг поняла, что за непонятное и неуловимое чувство так робко трепещет у нее в груди. Она теперь знала, как оно называется; и радости ей это не доставило. Она любила Макса, любила так, как никогда прежде никого не любила, даже своего мужа. И черт бы побрал его бабушку Софию Кастелли за то, что навела ее на такие мысли! Но что бы там ни говорила его бабушка, Кэтрин вовсе не уверена, что Макс позволит себе полюбить ее.

Кэтрин подошла к нему, и он не стал отстраняться.

– Макс, я думаю, что ты знаешь, почему ты здесь, – утвердительно сказала она, смотря на него в упор. – Думаю, что мы оба знаем.

Он засмеялся, но в его смехе ей послышались горькие нотки.

– Я начинаю думать, Кэтрин, что я вообще ничего не знаю. Еще никогда в жизни не был так сбит с толку и измучен, как сейчас.

Она легонько взяла его под локоть и повернула к себе лицом, заставив поднять голову от фортепьяно.

– Я считаю, – очень тихо сказала она, – что нам просто нужно смириться с тем, что есть между нами, Макс. Называй наше чувство как хочешь – влечение, одержимость, мне все равно, – но оно же есть. И может быть, тебе нужно перестать с ним бороться?

Он поднял руку и ласково провел кончиками пальцев по ее щеке.

– Кэтрин, – проговорил он, и голос его наполнился мучительной тоской. – Для тебя в моей жизни нет места. В той жизни, которой я живу. Ты заслуживаешь лучшего. Себя я не могу переменить. Я тот, кем должен быть.

– А разве я просила для себя места в твоей жизни, Макс? – поинтересовалась она и, обхватив его руку, поднесла к своим губам и прижалась к его ладони. – Я просила тебя, чтобы ты отказался от того, во что веришь всем сердцем?

Он выпростал свою руку и притронулся к влажным прядям ее волос.

– О чем ты, Кэтрин? – выдохнул он. Молодая женщина продолжала смотреть ему прямо в глаза.

– Просто я тебя уважаю, – прошептала она, выпуская его руку. – И я не могу без тебя, Макс, вот и все.

Мучительно медленно он обхватил ладонями ее лицо, наклонился к ней, чуть повернул голову. Глаза их встретились, и в них отражались тепло и ожидание. Кэтрин задрожала и приникла к нему. От него исходило душевное тепло и еще что-то, что показалось ей обещанием. Макс прикасался губами к ее лицу, трогал уголок ее левого глаза, бровь, вел губами вдоль щеки и, в конце концов, добрался до ее рта.

Она ответила ему, с готовностью приоткрывая губы и обвивая его руками за шею.

– Макс, – прошептала она, – ты же весь замерз. Я сегодня одна. Пойдем поднимемся ко мне.

Слова ее, казалось, воспламенили его, и он поцеловал ее жадно и со страстью. О Господи, вот чего она желала все время! Ей бы нужно отослать его прочь. Нельзя позволить ему еще раз обидеть ее. Но она невольно простонала и вцепилась пальцами ему в плечи.

Макс в ответ поцеловал ее долгим поцелуем и даже легонько прихватил зубами нижнюю губу. Никто не целовал Кэтрин так умело и с такой нежностью. Гостиная и дождь за окнами отодвинулись куда-то далеко-далеко. Она оторвалась от его рта и выдохнула лишь одно слово:

– Пожалуйста.

– Пожалуйста – что? – хрипло спросил Макс, шумно и часто дыша. – Скажи мне, Кэтрин. И не ошибись. Теперь пути назад может и не быть. Я слишком сильно·хочу быть с тобой.

Его пальцы уже теребили пуговицы ее халата.

– Макс, пожалуйста, люби меня, – умоляюще попросила она. – Я устала ждать тебя. Люби меня. Всего лишь еще один раз. Потом мы, может, и забудем друг друга.

– Нет, Кэтрин, – возразил он хриплым шепотом, горячо дыша куда-то ей в шею, – со мной этого не будет никогда.

В спальне Макс притянул Кэтрин к себе ближе, и вновь его губы поймали ее и, не в силах утолить любовную жажду, жадно приникли к ним с такой силой, что голова ее опустилась на кровать, стукнувшись о деревянный столбик. Она заглянула ему в глаза. Их чернота одновременно манила и обжигала. Такие глаза, подумала Кэтрин, какую хочешь женщину лишат рассудка. Лишилась ли рассудка она сама? Сейчас ей просто все равно. При каждом его прикосновении она цепенела от счастья. Слишком отчаянно ей хотелось быть с ним. Кэтрин сделала попытку снять с него рубашку, но Макс помог ей, быстро стянув ее одной рукой через голову.

– Независимая вдова или кто ты там еще, Кэтрин, – проговорил он и положил ладони ей на талию, – но твой брат за все это меня точно отправит на тот свет.

– Он никогда не узнает, – поклялась она, – обещаю, Макс. Ты только ласкай меня. Да, да, да, вот так! Вот так!

Ночная рубашка соскользнула на бедра и благополучно завершила свой путь где-то на полу. С едва слышным стоном Макс сбросил с себя брюки и, склонившись к ее шее, впился в нее губами. Затем ласково, но настойчиво раздвинул ей ноги, прижался лицом ей между бедер и скользнул языком к томящейся расщелине. Кэтрин с неимоверным трудом сдержала рвавшийся наружу мучительно-сладостный вскрик.

Господи! Господи! Она всегда понимала, что он способен на такое – довести до безумного желания близости с ним, близости неприкрытой, бесстыдной и свободной от всех предрассудков. Язык Макса все скользил и кружился, легонько, дразнящими движениями касаясь тугого бутона, и жаркие волны наслаждения летели по телу, и мучительно хотелось еще большего. Коленки ее ходили ходуном, и сердце колотилось ... нет, не у горла, а где-то там, между ног.

– Боже мой, Макс! Господи! О, Макс, – простонала она, – давай ляжем. Люби меня ... Пожалуйста ... Макс ...

Она запустила руки в его шевелюру и то вжимала сильнее его лицо, то отталкивала от себя. Он медленно поднимался на ноги и покрывал нежными поцелуями ее нагое тело. Она исхитрилась спихнуть с постели простыни и одеяло и потянула его за собой на кровать. Ее желание близости сделалось дикарским, плотоядным. Она желала, чтобы его сила, его жар пали на нее, обрушились со всего маху, подмяли под себя, заполнили собой всю ее исполненную мучительной жажды глубину.

Он смотрел ей прямо в глаза, на своем бедре она чувствовала горячую тяжесть его желания, и для женщины, уже побывавшей замужем, Кэтрин вдруг почувствовала себя безнадежно неопытной в любовных делах. Она медленно опустила руку и обхватила пальцами его вытянувшуюся до предела, подрагивающую плоть. Макс с каким-то всхлипом втянул воздух и зажмурился; кадык у него дернулся.

– Кэтрин! О-о-о ...

– Я ... нельзя? – в смущении прошептала она.

– Можно! – выдохнул он, притянул к себе и уткнулся ей в плечо. – Ласкай меня, любовь моя! Прикасайся ко мне, пока я не умру от счастья!

Кэтрин снова сделала легкое поглаживающее движение, наслаждаясь бархатистым теплом в ладони.

– Я хочу его во мне, Макс, – шепнула она ему в грудь. – Покажи мне, как надо делать. Мне все время было так плохо. Я, наверное, все забыла.

Он коротко и глухо рассмеялся, и теплое его дыхание скользнуло по ее шее.

– Чародейка! – выпалил он. – Ничего ты не забыла.

Он поднял голову и встал на колени, сев на нее верхом. Погрузил пальцы в ее волосы, склонился к ней и вновь поцеловал, яростно и жадно. Потом чуть ли не с благоговением накрыл рукой ей лоно, а второй осторожно начал отворять любовный вход, прощупывать путь в глубину, чья жаркая влажность потихоньку начала вожделенно разверзаться.

Вдруг он вздрогнул и буквально окаменел.

– Кэтрин, – сдавленно проговорил он. – Кэтрин, даже если мы будем осторожны, ты не задумывалась, что можешь ... понести ребенка? Даже сейчас ты можешь понести моего ребенка!

Качаясь на волнах безумно сладостного наслаждения, Кэтрин подумала, что он собирается сейчас отринуть ее.

– Я об этом не думала, Макс! – воскликнула она с отчаянием в голосе. – Я была бы так рада, Макс, честное слово! Но я не могу!

Ласкать ее он не перестал, и мужественность его отнюдь не утратила своей силы и решимости. Макс запрокинул голову, явно раздумывая над ее словами.

– Кэтрин, ты не можешь ничего уверенно утверждать, – хрипло возразил он и посмотрел на потолок. – Ты мне кое-что пообещай.

– Хорошо, – выдохнула она и снова спустила руку по всей длине его мужского достоинства. – Я согласна. Что хочешь. Что скажешь.

Он склонился к ней, посмотрел прямо в глаза.

– Обещай мне себя, Кэтрин, – тихо проговорил он. – Бог не велит мне зачать ребенка, но если у нас все же получится, то обещай мне, что мы поженимся. Поклянись!

– Клянусь, – твердо ответила она. – Клянусь!

Он уже взялся рукой за вздыбленную плоть и еще шире отворил ей вход. Кэтрин, широко раскинув бедра, согнула коленки, уперлась ступнями ему в бедра и откинула голову на подушку в страстном ожидании.

Макс скользнул в нее нежно и медленно. Боже, какое же счастье! Какая же она узкая! Кэтрин тихонько ахнула, почувствовав всю его силу в себе, и Макс приостановился. Она обволакивала его своей жаркой женственной плотью, ласково понуждая, подстегивая, и Макс сдался на милость происходящему.

Кэтрин прерывисто вздохнула и подтянула коленки еще выше, чтобы лучше и полнее чувствовать его в себе. Он склонился к ней, поцеловал долгим, сладким поцелуем и почувствовал, что Кэтрин сейчас жаждет его столь же страстно, как и он ее: она вновь и вновь порывисто подавалась ему навстречу, раз за разом радостно принимая его самозабвенные толчки. В любви он не относился к желторотым новичкам. Ему хотелось обладать Кэтрин нежно, медленно, чтобы подарить долгое наслаждение им обоим. Он должен это сделать, потому что вдруг то, о чем она говорила, окажется правдой? Просто еще один раз – вот ее слова. Но сейчас, когда его мужская плоть, до предела переполненная любовным порывом, счастливо пребывала в жаркой тугой глубине ее разверстого лона, ее слова окатили ему сердце ледяным холодом. Он положил руки ей на талию, спустил ладони чуть ниже ей на бедра.

– Двигайся со мной, Кэтрин, – шепнул он и, приподняв ее, перевернулся на спину. – Любимая, опускайся на меня.

Кэтрин приподнялась, ее темно-каштановые длинные волосы взметнулись над грудями, и она, опустившись, оседлала Макса.

– О-о-о! – невольно воскликнула она и уперлась руками в его грудь, чтобы удержать равновесие.

Макс подсунул руки под соблазнительные полушария и приподнял Кэтрин. Она вновь вскрикнула, но на этот раз от удовольствия. А потом встала на колени и заскользила вдоль него с трепетной плавностью, от которой Макс готов был сойти с ума. В неярком мигающем свете лампы кожа ее, казалось, обрела теплый светло-персиковый цвет. Его земная богиня. Великий Боже, как же он желал ее! Не сдерживая себя, он с силой вонзался в истекающее любовным соком лоно Кэтрин.

Мгновенно мир вокруг исчез, оставив каждому из них свою собственную страсть. Кэтрин прерывисто всхлипнула, потом всхлипнула снова, когда в очередной раз приняла дрожащую от напряжения мужскую плоть Макса, проскользнув вдоль нее до самого ее конца и выведя Макса за грань рассудка. Он уже не мучился сомнениями; пусть его любовь изольется вся целиком в сосуд, готовый и жаждущий ее принять. И Макс почувствовал, что еще совсем немного – и он взорвется наслаждением; он упивался каждым новым соитием, которое окатывало его блаженством, как от любящего удара жарким сладострастным хлыстом.

Наконец Кэтрин упала на Макса и замерла, обессиленная. Они долго лежали, сжимая друг друга в объятиях, не в силах успокоить дыхание. Вскоре язычок пламени в лампе часто-часто замигал и потух, оставив их в полной темноте. Вдалеке, где-то в небе над Лондоном, пророкотал гром. Кэтрин даже не шевельнулась.

– Боже мой, Макс, – медленно прошептала она и поцеловала его в щеку, – мой любимый. У нас теперь большие неприятности. Кажется, одним разом нам явно не обойтись.

Максу не хотелось выходить из уютной глубины ее тела, и он лежал, ласково обнимая Кэтрин, пока, наконец, не услышал, как ее ровное дыхание перешло в тихое уютное посапывание. Кэтрин уснула. Отчего-то к нему дремота никак не приходила. Большие неприятности? Вот так. Фраза не очень подходила для того, чтобы описать, в какие неприятности он сейчас угодил. Тело жажду любви утолило и пребывало в расслабленном успокоении, зато в голове у него царила полнейшая неразбериха. Макс покрепче обнял Кэтрин и привлек ее к себе, зная с убийственной уверенностью, что сегодня жизнь его изменилась навсегда.