Сати: Отец, значит таково твое последнее слово? Если избранник моего сердца для тебя — лишь жалкий нищий и бродяга, если ты не способен видеть, кем он является на самом деле, если тебе не дорого счастье твоей дочери, то пусть я стану пищей этого жертвенного огня, который ты возжег, дабы умилостивить богов!
(Сати гордо вступает в огонь и мгновенно исчезает, охваченная языками пламени. Немая сцена. Свита придворных застывает, уставившись на пламя. Король Дакша в ужасе закрывает лицо руками и падает на колени), Джессика закрыла папку со сценарием и, повернув голову, стала глядеть в иллюминатор.
Лучи рассветного солнца заливали нежным пурпуром громоздящиеся за бортом самолета облака.
Красивая легенда о женской преданности и самоотверженной любви. Сказка. Но сможет ли современная американка понять и разделить эти чувства? Любить и стремиться к одному мужчине на протяжении нескольких жизней, предать свое тело огню, дабы утвердить правоту своей любви, бросить вызов кастовым и социальным порядкам и проучить упрямого, самоуверенного отца, ослепленного соблюдением правил и ритуалов. Возвышенная сказка об идеальной женщине, влюбленной в идеального мужчину. И ей, Джессике Роджерс, одна из голливудских студий предложила сыграть эту роль — ее первую роль в кино.
Она снова вспомнила, как от волнения у нее перехватило дыхание, когда она открыла письмо с приглашением на прослушивание в Голливуд. Она тогда от счастья чуть не рухнула посреди гримерки в обморок. Только благодаря объятиям коллег-актрис она тогда удержалась на ногах. Такой подарок судьбы ей и не грезился. Она не рвалась в кино. Она добросовестно работала в театре сначала на вторых и третьих ролях, и только через два года получила свою первую ведущую роль.
Прослушивание прошло блестяще, а это значит, что с этой роли перед Джессикой откроется мир новых творческих возможностей.
Господи, ей до сих пор трудно в это поверить.
До начала съемок оставалось полтора месяца, и режиссер, Морган Холидей, посоветовал Джессике съездить на месяц в Индию, в древних город Ришикеш, лежащий на берегах священной Ганги. Он сам, когда был молод, бывал в тех краях, вдохновленный движением хиппи, и рассказывал Джессике массу таинственных, совершенно непостижимых умом вещей. Но одно дело — слушать рассказы других, и совсем другое — увидеть все своими глазами и прочувствовать.
И теперь Джессика летит в Индию, чтобы окунуться в атмосферу этой древней страны, которая, по рассказам Моргана, сумела сохранить дух старины и самобытную, уникальную культуру. Джессика должна сыграть свою первую роль в кино блестяще. Не хорошо, а блестяще. Она заставит зрителей сопереживать своей героине, плакать и смеяться вместе с ней, любить и верить.
Самолет плавно входил в гущу клубящихся облаков, но мысли Джессики парили гораздо выше.
От Дели до Ришикеша она добралась на ночном автобусе по тряской, ухабистой дороге.
Наконец ранним утром, сидя в дребезжащем трехколесном фургончике под названием «темпо», везущем ее и еще нескольких человек в знаменитое место паломничества Лакшман Джулу, Джессика увидела справа от дороги несущуюся по равнине между сочными зелеными холмами гладкую, сверкающую на солнце, голубую ленту реки.
А вот и Ганга! Привет тебе, милосердная богиня, обернувшаяся рекой и поклявшаяся очищать грехи человечества до конца мира!
Джессика прикрыла глаза и мысленно с почтением поприветствовала святую реку.
Дорога уходила вверх, петляя и изгибаясь, и перед Джессикой открывались, словно разворачивающиеся картинки из детской книжки, новые виды реки.
Наконец смешное, похожее на гигантское насекомое перевозочное средство под названием «темпо» остановилось, и вместе с остальными пассажирами Джессика покинула его.
«Лакшман Джула» — увидела она знак со стрелкой у дороги и слилась с неторопливым людским потоком, увлекшим ее вниз по переулку. Магазинчики и уличные лавки, торгующие множеством странных безделушек — бусами и ожерельями из полудрагоценных камней и семян какого-то дерева, статуэтками из бронзы, камня и дерева и умиляющими своей наивностью открытками и плакатами с изображением индуистских божеств, — тянулись вдоль переулка, и казалось, им не будет конца. От этого рыночного многообразия, изобилия и пестроты у Джессики начинала кружиться голова.
Вскоре показалась небольшая площадь, окруженная храмами, и поток паломников, вынесший ее сюда, незаметно рассосался.
Джессика пересекла площадь, свернула в переулок, и внезапно перед ее глазами снова возникла Ганга, с королевским достоинством и божественным спокойствием несущая свои воды. Через реку был переброшен изящный, узкий подвесной мост.
Перед мостом, прямо на голой земле, в рядок сидели широко улыбающиеся нищие. Торговцы, продающие что-то с телег, нараспев расхваливали свой товар. В толпе сновали фотографы, предлагающие свои услуги многочисленным индийским семействам. По хрупкому на вид мосту медленно двигались потоки людей, чинно прогуливались коровы. На широких тросах моста повсюду, свесив хвосты, сидели или лежали грязно-желтые обезьяны. Время от времени они стремительно покидали свои высоты, спускались на мост и, опасливо озираясь по сторонам, подбирали лакомства, оставленные для них паломниками. Периодически из толпы раздавался женский визг, слышался смех или суровое мужское гугуканье. И тогда все взгляды устремлялись на тросы, где сидела нахальная воровка и беспощадно потрошила женскую сумочку.
Раскрыв от изумления рот, Джессика наблюдала за забавными и драматичными сценками, как вдруг услышала у самого уха голос:
— Комната?
Она повернула голову и увидела рядом с собой человека, голого по пояс, а ниже пояса обернутого в белую ткань.
Спасибо, что напомнил, подумала Джессика. Это именно то, что ей сейчас нужно после бессонной ночи в автобусе.
Она кивнула.
— Комната в ашраме. Недорого. Чисто. Спокойно. Пойдемте, — сказал незнакомец.
И Джессика покорно последовала за ним. Они прошли метров двадцать по переулку и остановились перед аркой, в глубине которой виднелся уютный дворик, засаженный деревьями и кустами. Мужчина обернулся и кивнул: сюда.
Комнатка была на втором этаже, небольшая и опрятная. У стены стояла кровать с матрасом, подушкой и одеялом, рядом — встроенная в стену полка. Больше никакой мебели в комнате не было.
Узкая дверь вела на балкон, опоясывающий весь второй этаж. Туалет и душевая были общими на три комнаты, находящиеся на этаже.
— Сколько? — спросила Джессика.
— Сто рупий в день, — ответил человек.
Джессика сбросила с плеч рюкзак. Что ж, эта комнатушка ее вполне устраивает, несмотря на свою скромность. Но, наверное, в ашраме и не положено барствовать.
Они спустились в офис ашрама, Джессика заполнила нужные бумаги и вернулась в комнату. Рухнула на жесткую, деревянную кровать.
Сейчас бы принять душ и завалиться спать, подумала она.
Но вместе с этой мыслью в ее уме возник образ: пустынный песчаный берег и гладкая, играющая красками отраженных небес поверхность Ганги. И Джессика поняла, что не сможет ни заняться чем-то; ни заснуть, пока не сходит на поклон к святой реке. Разве можно прийти в чужой дом и не поприветствовать хозяйку?
Джессика энергично вскочила с постели, открыла рюкзак, достала из него длинное, похожее на балахон платье с тонким пояском и легкие сандалии, переоделась, потом сунула в маленькую тряпичную сумочку с ручкой через плечо полотенце.
Уже через несколько минут она весело шагала по мосту, вливаясь то в одну струю народа, то в другую.
Она была на середине моста, когда внезапно, откуда ни возьмись, посреди солнечного утра, на ясном небе появилось маленькое серое облачко. Вскоре несколько крупных, тяжелых капель дождя шлепнулось на непокрытую голову Джессики. Она улыбнулась и посмотрела вверх. Облачко на глазах у нее растаяло. И в этот же момент мост под ее ногами покачнулся.
— О, Ганга! Милосердная мать! Прошу, защити от мирских соблазнов и помоги обрести бесстрастие к этому миру!
Кевин сидел в позе лотоса на огромном белом валуне. Перед ним, перепрыгивая через камни, бежала смеющаяся, озорная река. Солнце недавно вынырнуло из-за вершин и отражалось в кипящих водах осколками разбитого на мелкие кусочки зеркала.
Сидеть бы вот так на этом берегу до конца жизни! Никаких забот и проблем. Ни лжи, ни предательств, ни измен. Безмятежность. Покой.
Благодать. Эх, почему он так поздно это понял? Зачем потратил столько лет на бессмысленную суету? Карьера, слава, деньги. Пустой звон. Вереница образов и видений, тающих как утренний туман. Наконец он понял, что дороже покоя ничего в этом мире нет, и единственное, к чему должен стремиться человек, это Истина. Пусть он понял это поздно, только к тридцати годам, но главное, что понял. И принял решение.
Кевин молитвенно сложил руки перед грудью, поклонился реке и уже собирался закрыть глаза, чтобы погрузиться в медитацию, как вдруг почувствовал чье-то присутствие.
Он повернул голову и увидел фигурку девушки в длинном легком платье. Она шла, лениво волоча ноги, утопающие в песке, и размахивала рукой, в которой держала сандалии.
Еще секунду назад благостное, лицо Кевина недовольно поморщилось. Туристы, черт бы их побрал. И здесь не дают покоя. Чего им всем здесь нужно? Мало, что ли, красивых рек на Земле? Просто нашествие какое-то. А все началось с того, что в шестидесятых здесь побывали «Битлз». Разрекламировали. Теперь все, кому не лень, суются в священную реку. Бездельники. Не дают человеку спокойно помедитировать.
Стараясь не шевелиться, Кевин краем глаза наблюдал, как девушка подошла к реке, тронула пальчиками ноги воду, огляделась и тут же, ослепленная солнцем, прищурилась.
Слава Богу, не заметила, снова подумал он.
И как вообще она нашла этот пляж? Он с обеих сторон защищен скалами, а со стороны дороги — крутым обрывом. Значит, героически переползла через скалы, как обычно это делает он. Не поленилась. Но Бог с ней. Лучше представить себе, что ее здесь нет.
И Кевин снова перевел взгляд на реку.
— О, мать Ганга! Молю, помоги обрести покой и чистую радость, которую дарует только познание Истины! — прошептал он, снова собираясь закрыть глаза.
Но глаза не хотели слушаться, они наотрез отказались закрываться и упрямо косились на фигурку девушки, которая теперь стояла перед ним на огромном камне и медленно расстегивала пуговицы платья. Кевин набрал полные легкие воздуха и усилием воли зажмурил глаза. Но через секунду они снова распахнулись.
И уставились на девушку.
Проклятье! Она стояла на камне и была теперь абсолютно обнаженной! Ослепительно обнаженной! Стройная, удивительно гармонично сложенная, длинноногая, с роскошной копной длинных, вьющихся змейками по плечам и спине волос. Идеальная, как скульптура Родена.
В былые времена он не устоял бы перед такой красотой. Не смог бы преодолеть желание нарисовать ее, одновременно борясь с огромным количеством других желаний.
Но не теперь. Теперь он знает, что такое красота, и особенно женская. Он знает, что эта коварная красота способна сделать с невинным человеком. Великая богиня Майя. Но он не попадется больше в сети ее иллюзий. Теперь единственная женщина, которой он готов отдать свое сердце, — это божественная мать, Шакти, наполняющая собой вселенную, ведущая к освобождению.
Кевин, скосив глаза, свирепо сосредоточился на кончике носа.
Он теперь не какой-нибудь светский художник, опьяненный самолюбованием и признанием толпы, шатающийся по вечеринкам, волочащийся за каждой юбкой… Точнее за тем, что под ней. Теперь он другой. Теперь он йог и скоро станет настоящим саньясином. И сколько бы эта девушка ни крутилась перед ним голая, пусть не надеется — мимолетные наслаждения этого мира его больше не привлекают.
Его духовные размышления прервал вызывающий, беспардонный всплеск воды, раздавшийся, как ему показалось, прямо перед самым его носом.
Девушка с камня исчезла. По воде разошлись круги.
Как все мимолетно в этом мире! Вот она была, а вот ее уже нет, подумал Кевин с тайной надеждой, что она уже никогда больше не появится перед ним.
Он торжественно закрыл глаза и стал погружаться…
— Помоги-и-и-те!.. Кто нибу-у-удь!.. По-моо-о…
Кевин встрепенулся. Глянул на Гангу и тут же как ужаленный вскочил на ноги.
Почти на середине реки, цепляясь за торчащую из-под воды верхушку скалы, болталось тело отчаянной купальщицы. Кипящий в том месте поток грозил в любую секунду сорвать его и увлечь за собой.
Черт бы побрал эту туристочку! Она, похоже, задумала утонуть!
Кевин бросился к реке.
Чтобы добраться до девушки, ему нужно войти в воду хотя бы метров на десять выше по течению и плыть по диагонали, против течения. Да и то шансов доплыть до нее мало.
И как ей вообще пришла в голову идея поплавать в Ганге? Даже в самых спокойных местах течение на середине реки такое быстрое, что уносит и хорошо натренированных, сильных пловцов-мужчин. А через пару дней где-то в районе Харидвара находят тело… Эта подружка явно не в своем уме. Хотя какого ума можно ожидать от женщины?
И все-таки он поскакал по камням вдоль берега и во все горло прокричал:
— Держитесь! Я помогу вам! Главное, не бойтесь! Я уже иду!
Потом, не снимая штанов, бросился в воду и уже через полминуты был рядом с девушкой.
На него смотрели карие блестящие глаза, похожие на маслины. В них была паника. И какая-то необъяснимо знакомая дерзость.
— Только без паники, прошу вас, — задыхаясь, сказал он и, подплыв к ней почти вплотную, тоже уцепился за скалу. — Успокойтесь. Я вас спасу.
Она продолжала бессмысленно таращиться на него.
— Успокойтесь, — продолжал он, — иначе мы оба отправимся в дальнее путешествие. Вот, для начала возьмитесь за мое плечо… — Он не смог договорить, потому что чуть не вскрикнул от боли. Маленькая, изящная ручка как клешня сжала его плечо.
— В-вытащите меня от-тсюда, — пробормотали посиневшие, дрожащие губы.
— Я затем сюда и приплыл. Я сейчас вас спасу. Только вы должны строго следовать всем моим инструкциям. Понятно?
— П-понятно.
— Итак, первое: когда мы будем плыть, не цепляйтесь за меня, а старайтесь помогать мне грести.
Она, стуча от холода зубами, кивнула.
— Второе: обещайте, что не будете паниковать.
— Н-не буду.
— Вот и хорошо. А теперь медленно отпускаем скалу…
— Аааа! — Его оглушил пронзительный визг.
И они поплыли.
Кевин яростно сражался с непокорным течением реки и больше всего боялся, что их засосет в водоворот. Но, на счастье, этого не случилось, и желанный берег был уже совсем близко. Вскоре Кевин осторожно нащупал пальцами ног нежную плоть песка на дне. Здесь уже можно встать.
Слава Богу. Битва окончена. Они спасены.
Он резко встал на ноги.
— Сумасшедший! — услышал он удивительно окрепший за время плавания голосок недавней утопающей. Ее нежная ручка, впивавшаяся ногтями в его плечо, соскользнула с него, и теперь девушка барахталась рядом. Глядя на нее, Кевин с трудом сдержал усмешку.
— Не буду спорить, потому что хочу вас поздравить: мы приплыли, — объявил он.
— Это ты приплыл, потому что твои ноги длиннее моих! Предупреждать надо, когда собираешься бросать женщину!
Кевин тут же пожалел, что не сбросил ее раньше. Неблагодарная, как быстро она забыла, что всего несколько минут назад от страха едва шевелила губами. Но чуть ожила и давай дерзить. Поразительная метаморфоза. Нет, не зря он уже второй год пытается порвать с женщинами.
Девица проплыла еще метра три и встала по пояс в воде. Потом резко повернула к нему голову.
— Не бойся, выходи! Я не хищница, а всего лишь голая женщина! Кстати, спасибо за увлекательное плавание!
Вода уже не скрывала ее полные, круглые груди. Она все еще тяжело дышала. И была головокружительно хороша…
Несколько секунд они молча смотрели друг на друга.
— Джессика… — наконец беззвучно пробормотали его губы. — Не может быть…
— Кевин?! — потрясенно спросила она.
Кто же еще. Разве природа способна одарить еще кого-то такой исключительной внешностью? Таким же роскошным носом и продолговатыми восточными глазами? Она долго не могла забыть это лицо. И голос. Глубокий, низкий, грудной, от которого ее пробирала дрожь.
— Джессика, это ты? — Он наморщил лоб, вглядываясь в ее черты.
— Я.
Конечно же, эти глаза он узнал еще там, на середине Ганги. Они тогда молили о помощи. А теперь издеваются и дразнят…
В порыве безотчетной радости Кевин бросился ей навстречу, рассекая грудью воду, и вмиг оказался рядом.
— Ты настоящая? Или только снишься мне? — спросил он, будто обращаясь к самому себе.
— Настоящая, из плоти и крови. Ты сомневаешься? Посмотри, что я сделала с твоим плечом.
Она стояла подбоченясь, совершенно игнорируя собственную ошеломляющую наготу.
Кевин равнодушно глянул на свое расцарапанное до крови плечо и снова как заколдованный уставился на нее.
— Ерунда. Главное, мы живы, — пробормотал он. — Нет, это невозможно. Джессика, откуда ты здесь взялась?
— Из Ганги. — Она театрально развела руками и рассмеялась. — И не окажись тебя на берегу, я уже утонула бы.
— Нет, Джессика, ты не из тех людей, которые тонут.
На его радость или на беду?
Они вышли на берег. Она — в чем мать родила, он — в мокрых, прилипших к телу тонких хлопчатобумажных штанах. До того камня, где лежала ее одежда, было метров двадцать по пляжу. Кевин сурово потупил взгляд.
— И ты снова спас меня, Кевин, — радостно щебетала она. — Появился в тот момент, когда я была уже готова отпустить скалу. В самый последний момент — твое плечо. Нет, это безумно романтично! — Они медленно пошли по берегу. Скажи, тебя что, боги специально посылают, чтобы спасать меня? Как ты здесь оказался?
— Похоже, я сидел здесь и ждал, когда же наконец появишься ты и станешь тонуть. — Он с улыбкой покосился на нее.
Они дошли до ее вещей, и она стала натягивать на мокрое тело платье. Он сел на камень и уставился в песок.
— Вот, теперь можешь смело взглянуть на меня — Она оделась и стала напротив него. — Ну здравствуй, Кевин, мой ангел-хранитель. Давай, что ли, обнимемся, как полагается знакомым при встрече?
Кевин встал и неловко затоптался.
— Я мокрый, — пробурчал он.
— Не беда, я тоже.
И она, обхватив его шею руками, крепко прижалась к нему, звонко чмокнула в щеку, а потом быстро отстранилась. Он на миг оцепенел.
— Здравствуй, Джессика.
Они опустились на песок напротив друг друга.
— Итак, кто первый начнет рассказывать свою историю? Давай, это будешь ты, Кевин.
Итак, что занесло тебя в Индию? Что ты здесь делаешь? Пишешь портреты мудрых отшельников или перешел на экзотические пейзажи?
Кевин глубокомысленно вздохнул.
— Живопись — глупейшее занятие на свете. Нет, Джессика, я почти забросил живопись.
— И специализируешься на спасении утопающих?
— Пока только одного утопающего. Самого себя.
— Ой, как интересно! Мне еще не приходилось встречать человека, который был бы в одном лице и утопающим, и спасателем. Как тебе это удается? — Она рассмеялась.
Смейся, смейся, глупое, невежественное создание, чье имя — женщина. Придет час, и красота твоя увянет, взор потускнеет, а нежная, светящаяся кожа покроется уродливыми морщинами. Вот тогда ты и задумаешься об истинном спасении.
— Нет, и вправду, Кевин, — сквозь смех продолжала она, — что ты делаешь в Индии? Путешествуешь или… заболел духовной болезнью?
Он задумчиво посмотрел на Гангу, потом окинул Джессику снисходительным взглядом, прочистил горло и сказал:
— Тебе будет трудно это понять, Джессика. Лучше расскажи о себе. Как ты оказалась здесь?
— Не расскажу, пока не услышу твою историю! — Она дерзко блеснула на него глазами. — Я заинтригована! В первый день приезда на Гангу встретить здесь художника, который пять лет назад помог мне сбежать с одной мерзкой вечеринки, приютил на ночлег и ублажал мой взор демонстрацией своих шедевров!
— И от которого ты сбежала, не оставив ни записки, ни телефона.
Он не ожидал, что упрекнет ее в этом, и от неловкости прикусил губу.
— По-моему, это вполне понятно: у тебя своя жизнь, у меня своя. Знаю, я поступила невежливо, но, согласись, вполне логично.
— Кевин никогда не мог понять кудрявой женской логики. Но теперь ему до этого нет дела.
Какие могут быть претензии к прекрасному видению, посетившему его одной далекой июньской ночью?
Только зачем это видение возникло снова?
— Ладно, я скажу тебе, почему я здесь, — начал он, выдержав внушительную паузу. — Я уже больше двух лет приезжаю сюда к своему гуру. Надеюсь, ты знаешь, кто такой гуру?
Перед отъездом в Индию Джессика успела нахвататься кое-каких поверхностных знаний: немножко из религии, немножко из истории и культуры. Ей нравились благозвучные санскритские слова.
— Духовный учитель, который учит тебя медитации, левитации и всему такому. И ты постепенно углубляешься в себя, погружаешься в самадхи и забываешь о мире… — Она закрыла глаза и изобразила блаженное отрешение.
— Да, и это то, что ты чуть раньше назвала «духовной болезнью». Надеюсь, сама ты здесь не только затем, чтобы попытаться утонуть в Ганге?
Она вдруг как-то вся засветилась.
— Кевин, ты не поверишь! — воскликнула она, слегка подскочив. — Я тоже до сих пор не верю! Меня пригласили в Голливуд! Я буду играть индийскую принцессу Сати. Представляешь? Ты наверняка знаешь эту историю женщины, которая только через несколько перерождений смогла стать женой Шивы. А я почти ничего не знаю об Индии, о ее культуре. Поэтому я здесь. Мне нужно почувствовать Индию, прикоснуться к ее духу понаблюдать за манерами индийских женщин, побывать в храмах, послушать легенды…
— Значит, ты все-таки стала актрисой? Я знал, что ты не сломаешься, что добьешься того, чего хочешь. Замечательно. Поздравляю и желаю удачи. Уверен, что ты создашь многогранный образ, — проговорил он.
Она еще больше оживилась и вдруг, резко придвинувшись к нему, заговорила загадочным тоном:
— Послушай, Кевин, теперь я понимаю, почему ты, а не кто другой, снял меня с той ужасной скалы.
Потому что никого другого, на его, другого, счастье, в тот момент на берегу не было, с тоской подумал Кевин.
— Представляю, как я глупо выглядела… Но нет, Кевин, это случилось не зря. Я вдруг поняла: ты послан, чтобы мне помочь. Я уверена, что ты знаешь массу интереснейших историй, которые помогут мне раскрыть образ Сати.
Кевин неестественно рассмеялся, стараясь сохранять скептически отрешенный вид.
— А я наивно полагал, что отделаюсь, как и в прошлый раз, спасением.
Она проигнорировала его реплику.
— Правда, Кевин. Меня вдруг как будто осенило. Я должна сыграть Сати живой и настоящей. И ты поможешь мне в этом.
Нет, женщины — народ невыносимый.
Сколько их ни спасай, им все мало. Неужели она думает, что ему здесь нечем больше заниматься? Кстати, ей, как актрисе, не потянуть эту роль. Как она сможет понять женщину, которая ради мужа вошла в огонь? Будь осторожен, Кевин, здесь может быть ловушка.
— Вынужден огорчить тебя, Джессика, но у меня вряд ли найдется для этого время.
— Найдется, Кевин. Вместо того чтобы сидеть и изображать из себя статую, ты можешь принести пользу и мне, и всему скучающему человечеству. У меня всего месяц времени. Я должна узнать о Сати все.
Она разгорячилась, и Кевин увидел в ее глазах тот страстный блеск, который отличал ее на той вечеринке от всех остальных женщин. Это была та Джессика, которую он не мог забыть.
Зачем эта женщина снова появилась в его жизни? Он так старательно пытался забыть ее, так тщательно прятал от самого себя ее портрет. Он не хотел помнить эти блестящие глаза.
Эти дерзкие маслины на фоне бледной луны, окруженной клубком живых змей.
Кевин встревожился. Он должен обрубить эту странную привязанность из прошлого.
— Джессика, постарайся меня понять. Я живу в других ритмах, в других вибрациях, и у меня достаточно внутренних проблем, которые я должен решить. Я не смогу тебе помочь. Извини.
Она потускнела и встала.
— Что ж, приятно было встретиться снова и спасибо за спасение. Извини за настойчивость и за то, что отняла у тебя столько драгоценного времени. Удачи на пути к себе, Кевин.
Она подцепила сумочку, забросила ручку на плечо и пошла по пляжу прочь. Через десять шагов обернулась.
— Это была очень оригинальная встреча! Гораздо оригинальнее первой! — прокричала она и продолжила свой путь.
Смущенный Кевин провожал ее взглядом до самой скалы и, только когда она, задрав платье до ушей, стала карабкаться на скалу, перевел взгляд на Гангу.
Но на фоне Ганги перед ним возникло ее лицо.