Лицедей

Во снах бы вечность жил

Я посмотрел на свои руки, растерянно растопырив ладони, вокруг которых мудреными витиеватыми узорами вились красные нити, опутывая перед моим взором все мое тело: плечи, ноги, шею, сужаясь тонкой бархатной удавкой, заставляя дыхание сбиваться, но не пропадать вовсе, как бы подогревая во мне коварную тревогу. Пылающие хвосты красных нитей, совсем как живые, падали вниз на свежую утреннюю траву, пробивающуюся сквозь густой туман. Пытаясь подобрать сотни красных нитей с земли, я понимал, что все они так или иначе сплетаются в одну, уходящую далеко в туман.

Мне казалось, что я иду целую вечность, предаваясь искреннему удивлению, как прекрасен был лес, утренние блеклые звезды и скромный засыпающий полумесяц на небе, едва различимый в серой дымке. Воздух был настолько свежий и приятный, что даже удушье, создаваемое загадочными путами, не мешало восхищаться красочным миром, переливающимся перед моими глазами. Туман потихоньку расступался, открывая мне невероятную картину прямиком с полотна талантливого пейзажиста. Зеленые кроны деревьев зашумели над моей головой, привлекая взгляд к чистейшему лазурному небу, смешавшему в себе теплые краски рассвета. В этой изобилующей палитре и нити стали еще ярче. Мне казалось, что они являются продолжением меня, врастают во все тело, впиваются в вены, растворяются и вливаются в кровь, курсируя по всему организму.

Очнувшись от обволакивающего меня сна, я смог разглядеть вдали чей-то силуэт. Он так манил меня и притягивал к себе. Я потянулся к нему рукой, хотел позвать, но слова застревали у меня в горле по мере того, как красная нить вокруг моей шеи стягивалась и перекрывала весь кислород зловещей удавкой. Я начал жадно глотать воздух, пытаясь ее ослабить дрожащими пальцами, но у меня ничего не выходило. Я бился, как беспомощная птичка в клетке, с ужасом осознавая, что не могу выбраться из этих нитей, которые стали путаться еще сильнее, связывая меня по рукам и ногам, и лишь один конец этой красной паутины тянулся далеко вперед в сторону темного силуэта. Я силился выкрикнуть что-то снова, позвать на помощь того человека, но я лишь открывал рот, как немая рыба, пиная от злости траву с кусками земли, и чем больше я злился, тем больше нити душили меня.

Но стоило мне рухнуть от бессилия на землю и признать свою беспомощность, как опутывающий кокон стал ослабевать и будто бы подталкивать меня вперед. Я просто доверился течению ветра и силе, с которой нити меня тянули навстречу неизвестной фигуре среди стволов массивных мудрых дубов.

Как в сказке я следовал за клубком, который, скатываясь во все больший шар, быстрее и быстрее тянулся к загадочной фигуре, отчего мне приходилось уже переходить на ускоренный шаг, затем на бег. Взвивающиеся в танце опавшие листья так же резво, как и сказочный клубочек, подгоняли меня вперед задорно и радостно, но отчего-то по мере приближения мне становилось тяжелее дышать, ноги, как ватные, отказывались идти, а руки просто плетьми повисли вдоль тела.

Мое мучительное шествие, наконец, закончилось и, возможно, я был бы этому рад, если бы не увидел, кто стоял все это время здесь, как знамя, на моем трудном пути. Я узнал его сразу, с первых же секунд: этот высокий, немного неказистый силуэт, чуть ссутулившийся, твердо стоящих на обеих ногах. Он повернулся ко мне, держа в руке краешек красной нити. Я застыл подобно статуе, снова в беспомощности силясь вымолвить хоть слово, назвать его имя, но не мог. Я онемел, хотел бы и ослепнуть, чтобы не утопать в его зеленых глазах, которые смотрели на меня не отрываясь, по обыкновению так тепло и заботливо, так открыто и искренне, что хотелось вцепиться в него, хотелось кричать, что есть сил, кричать, как сильно он мне нужен, как невыносимо мне видеть его каждый раз и не сметь прикоснуться, не сметь выразить своих чувств, пытаясь казаться кем-то, а не быть. Не быть его частью.

Как безвольная кукла, я продолжал на него смотреть стекленеющими глазами. Ноги сами сделали последний шаг, чтобы всем телом ощутить его тепло и, запрокинув голову, продолжать восхищаться теплотой его глаз.

Пламенеющие нити стали обвиваться вокруг нас двоих, спутывая в единый кокон, вспыхивая будто порох. Алые языки пламени, бегущие по нитям, обжигали мне руки и лицо, которое полыхало, словно в адской жаре. Он же смотрел на меня так спокойно и умиротворенно, наши руки едва касались друг друга, но так мягко и нежно, что я больше не чувствовал боли, жара и беспомощности. Я мог стоять на ногах, я мог дышать. И я хотел дышать, хотел жить, хвататься за каждую минуту рядом с ним, быть с ним одним целым.

Здесь и сейчас я мог себе позволить самые смелые мысли, мог полной грудью вдохнуть его запах, сжать его ладонь и так жадно смотреть на него, боясь лишний раз опустить ресницы. Мы были связаны по рукам и ногам, но я и не хотел сходить с места, я хотел остаться здесь навсегда.

Т. был сейчас такой настоящий и живой, держащий мягко мою дрожащую руку. Он ни о чем не тревожился и безмятежно смотрел на меня, так проникновенно.

Постепенно приближаясь, где-то вдалеке заиграла мелодичная музыка, с каждой нотой становясь все громче. Нарастающие аккорды заставили нити впиться в кожу еще сильнее, и короткий вздох вырвался из моего приоткрытого рта. Т. едва лишь дернулся вниз, подавшись ко мне всем телом, чтобы успеть дотронуться до меня своими губами. Как раз в тот момент, когда я открыл глаза…

С пылающими щеками я тупо смотрел в потолок, сжимая в руке край одеяла. Рядом возле подушки мелодично трезвонил телефон, силясь меня пробудить. Тяжело сглотнув, я взял аппарат, взглянув на экран – вызов шел от Т. Чуть прикрыв глаза, я глубоко вздохнул и, нажав на ответ, приложил телефон к уху. На том конце послышался его задорный голос, а я в знак приветствия произнес его имя, закусив нижнюю губу в попытке удержать призрачные ощущения из своего сна.