Мой милый доктор утверждал, что на данный момент угрозы беременности не было. Но я — яжемать. Я клушка. Во мне — клад. Содержимое моей матки и так было бесценно, а теперь вдвойне. Я снова перестраховалась и до вечера полежала в больнице. Береженого — бог бережет. Моя матка, которая смирилась с тем, что вообще не будет использована никогда, сейчас принимала двойной удар, растягиваясь и подстраиваясь под новое состояние. В общем из-за этого боли и были. И тонус, как мне объяснили, пусть нежелателен, но вполне объясним в такой ситуации.
Домой я вернулась вечером. Даже по парковке до машины не шла, а плыла, бережно ступая, словно хрустальная и могу расколоться в любое мгновение. Дома меня встретил обиженный Люкс. Я задала ему корма, налила свежей воды, села в кресло вытянув ноги и снова задумалась — кому же пристроить Люкса, если меня положат в больницу надолго? Людмила Григорьевна стара, я не могла так беспринципно ею пользоваться. Мне нужен был выход. Инну я вовсе не рассматривала и из головы выкинула, словно ее и не было.
— Непутёвая тебе досталась хозяйка, — сказала я вернувшемуся с кухни Люксу. — И основательно беременная. Не врала мне бабушка, когда в детстве говорила, что кот это ответственность. Вот что мне с тобой делать, Люкс?
Он вспрыгнул на мои ноги, тяжёлый, теплый. Коты его породы могли легко набрать восемь-десять килограмм, Люкс ко мне попал тощим подростком восьми месяцев от роду, а сейчас основательно заматерел. Я погладила его пепельный, почти белый бок, Люкс заурчал и положил голову мне на живот. Словно понимал. А может и понимал, животные живут инстинктами, а запахи моего тела наверняка изменились.
— Я тебя не брошу, — сказала я. — Ты сражался за меня, а я за тебя. Мы повязаны. Но просто не будет.
Каюсь, я даже погуглила можно ли с котом в больницу, если хорошо заплатить, но откинула эту мысль, как бредовую. Телефон зазвонил. Людмила Григорьевна, как раз же её вспоминала.
— Деточка, здравствуй, — поздоровалась она.
— Здравствуйте, Людмила Григорьевна. Что-то случилось?
Дети старушки давно повзрослели и уехали. Отсюда многие бежали, держал только комбинат. Если с ней что-то стряслось, то и эту ответственность мне придётся взвалить на себя. Чертово воспитание, которым так гордились мои бабушка и дед.
— В твоей квартире теперь живет мужчина, который раньше уже заходил. — шепнула она доверительно. — Огромный! Не жирный, но два метра в нем есть точно. Смотреть на него пришлось голову задирая.
Я даже хихикнула, несмотря на неподходящий момент. Просто представила огромного Язгулова и крошечную старушку, пытающуюся его разглядеть с высоты своих полутора метров.
— А зачем вы ходили на него смотреть, Людмила Григорьевна?
— Так то не я приходила, а он. Спросил, куда ты делась.
Я вспомнила, что со злости и на эмоциях его заблокировала. Детское поведение, понимаю, но его слова были так обидны. Это был временный шаг, нам все же предстоит разговор, но не сейчас. Сейчас я не готова, я тут беременна вдвойне, мне нервы беречь нужно.
— А вы что?
— Сказала, что ты уехала куда-то. Куда не сказала, вдруг он маньяк.
Я снова хихикнула и поблагодарила старушку за бдительность. Я скучала по нему. Так скучала, что меня это бесило. И видеть его хотела. Прижаться, уткнуться лицом в грудь, вдохнуть его запах. Влюбляясь я стремительно тупею и становлюсь тряпкой, поэтому приходилось себя контролировать. Я все это уже проходила, в жопу любовь.
— Съездим на природу? — спросила я у кота.
Тот коротко, басом, мяукнул. Решила выждать до утра. Мое состояние было стабильным, у меня куча лекарств, не думаю, что сорокаминутная поездка до Якупа мне навредит, меня даже в больницу ложить отказались. Разговор с Маратом, который твердо уверен, что я спала с ним и параллельно с Андреем для моего здоровья куда вреднее. А там — степь. Там лошади. Там мясо, а у меня, как раз гемоглобин понижен.
— Решено, съездим на пару дней.
И встала закидывать в дорожную сумку немного одежды и очень много лекарств на всякий случай. И все же, влюблённая дура где-то глубоко внутри меня глупо радовалась тому, что Марат хочет меня видеть. Хорошо, что была еще вторая я — поумневшая на своих ошибках.