Ловушка для Грейси

Глава 9

В понедельник утром, когда Грейси собиралась идти на работу, зазвонил телефон. Она бросилась к нему, подумав сразу, что это, должно быть, Морган, хотя она не могла сообразить, зачем ему понадобилось звонить ей так рано.

Уик-энд оказался таким, о котором можно было только мечтать. Верные слову Моргана, они провели всю пятницу в отеле, встав с постели только в девять часов вечера, чтобы перекусить.

Грейси краснела, вспоминая, что они делали в постели, как самозабвенно она отдавалась Моргану, позволяя ему вести ее по пути чувственных наслаждений, какие она не могла себе даже вообразить.

Под влиянием любви она раскрылась для всех его ласк, как раскрывается и расцветает крохотный бутончик под живительными солнечными лучами. Она знала, что стала неотразимой для него из-за постоянной готовности отвечать на его ласки. Сейчас при свете дня она задавала себе вопрос, был ли он всегда таким со всеми другими женщинами, с которыми спал. Он учил ее тонкостям любви как специалист, а специалисты где-то же приобретают опыт.

В порыве страсти он со стоном шептал, что ни от одной женщины он никогда не получал такого удовлетворения. Одна часть ее отчаянно хотела истолковать в свою пользу все благоприятные нюансы его слов, но вся она отказывалась быть набитой дурой, которая прячет голову в песок и видит только то, что хочет видеть.

О нет, думала Грейси, она не дура. Она любила его, но достаточно трезво смотрела на вещи, понимая, что для него она всего лишь временная пассия, игрушка, батарейки в которой неизбежно иссякнут, и, когда они иссякнут, она будет брошена так же небрежно, как была брошена Алике. Зачем создавать иллюзию, что все будет иначе?

Их жизненные установки, размышляла она, диаметрально противоположны. Вместе их свела взаимная потребность прикасаться телами друг к другу. Она вспоминала то восхитительное возбуждение, вызывавшее дрожь во всем теле, которое возникало у нее всякий раз, когда она трогала пальцами твердое требовательное тело Моргана, когда его серые глаза темнели от желания.

Незачем казнить себя, думала она, хотя и подозревала, что ее жизнь была бы намного легче, если бы она могла контролировать свои собственные желания и держать его от себя на управляемом расстоянии. Легче, но радости было бы несравнимо меньше. Ну и что, если радости на всю жизнь не хватит?

Она нерешительно сняла трубку с аппарата. Голос Дженни звучал очень отчетливо, и какое-то мгновение Грейси была почти уверена, что она звонит сверху, из своей квартиры.

– Откуда ты говоришь? Ты где? – спросила она, думая о том, что теперь автоматически будет готовить себя к худшему, когда зазвонит телефон. – Я прочла твою записку. Ты представляешь, как я волновалась за тебя?

Дженни весело засмеялась.

– Мы в Лондоне, Грейси. Букингемский дворец, чай с булочкой, каждый день дождь!

– В Лондоне? – спросила Грейси недоверчиво.

– А чего ты удивляешься! Ты разве забыла, что со следующей недели Рики поступает на курсы в Европе? Перед Парижем мы решили завернуть в Лондон. Мы просто считали, что нам нужно выехать пораньше, чтобы успеть пожениться. Мы могли бы зарегистрировать брак и где-нибудь в Нью-Йорке, но нам казалось, что более романтично будет сделать это в Лондоне, тем более, на родине. Жаль, что тебя, Грейси, тут не было. – В ее голосе была слышна нотка огорчения, но не настолько заметная, чтобы заставить Грейси поверить, будто у ее сестры появились сомнения относительно правильности решения совершить тайный побег.

– Когда вы возвратитесь сюда? – спросила она.

– Когда Рики закончит курсы, – тут же ответила Дженни.

Казалось невероятным, что после стольких лет, в течение которых она пыталась держать под контролем свою сестру, ее жизнь теперь оказалась полностью под контролем, притом в рекордный срок. У Грейси появилась ностальгия, и она сразу же начала болтать, слушая рассказ сестры об их решении, о поездке, о бракосочетании в конторе регистрации браков, об отеле. Ее восторженность передавалась Грейси и, казалось, витала в воздухе.

– Морган очень злился? – спросила Дженни. – В конце концов Рики поступит на курсы, так что он должен быть доволен хотя бы этим, даже если ему не нравится все остальное. – Она говорила таким тоном, как будто удовольствие или неудовольствие Моргана не имело существенного значения, но она всегда была такой – никогда не придавала большого значения тому, что думают о ней люди. Она всегда делала свое дело с извиняющейся улыбкой на устах, а еще чаще с полным пренебрежением к чужому мнению. Грейси считала это качество составной частью необыкновенной изобретательности сестры.

– Да, он очень сердился, – бесстрастно ответила Грейси, – но он больше не сердится. Я думаю, теперь он считает, что это ваше дело, так что желаю вам обоим удачи.

– Что же заставило его изменить свое мнение? – с любопытством спросила Дженни. – Рики был уверен, что он посинеет от злости. Он сказал, что, если Морган что-либо решил, он никогда не меняет свое решение.

– Это только доказывает, что Рики не прав. – Ей удалось, подумала она, по крайней мере, сгладить отношения между Морганом и его племянником. Это будет для нее слабым утешением, когда ей придется в одиночестве коротать долгие зимние вечера, но тем не менее она испытывала приятное чувство.

Она положила трубку и в течение последующих пятнадцати минут торопливо собиралась на работу.

Мимо ее сознания не прошла ирония судьбы: в то время как хаотическая жизнь Дженни вошла в нормальное русло, ее собственная удерживаемая в строгих рамках жизнь распадается на части.

Она прибыла на работу ровно в девять и сразу же заволновалась, увидев у своего стола сухопарую фигуру Моргана, быстро перелистывавшего какие-то бумаги.

Любовь, подумала она со смиренным отчаянием. Кому ты нужна? До встречи с Морганом, она никогда не испытывала ощущения нервного ожидания, от которого чувствовала себя как подросток, идущий на первое свидание.

Его серые глаза быстро осмотрели ее, задержавшись на раскрасневшемся лице и грудях, затем он медленно расплылся в улыбке. Как-то он будет относиться к ней теперь, когда они стали любовниками, но, когда он начал говорить, она поняла, что он не допустит, чтобы интимные отношения между ними мешали работе. Она удивлялась самой себе, когда на мгновение предположила, что он, возможно, изменит свое поведение. Он был слишком большим профессионалом, чтобы разрешить своему острому уму оторваться от земли и начать парить в сферах, где он не сможет сосредоточиться.

Грейси углубилась в работу и с течением времени приобрела спокойствие, с облегчением замечая, что, по крайней мере в рабочее время, занимаясь повседневными делами, она чувствует себя нормально.

Когда перед концом работы она собралась уходить, он как бы между делом спросил ее, может ли она встретиться с ним сегодня вечером. Сердце у нее учащенно забилось, и она дала согласие, отведя глаза в сторону, чтобы они не выдали, что творится у нее в голове.

Дни сменялись неделями, долгие жаркие летние дни уступили место золотой осени, и характер их отношений стабилизировался.

На работе он всегда был хладнокровным бизнесменом, приумножающим богатство благодаря своей целеустремленности, интуиции и таланту, которые делали его грозным соперником в деловом мире, а она оставалась его секретаршей. Только изредка, внезапно подняв глаза, она замечала, что он смотрит на нее не только с профессиональным интересом, но что конкретно выражали его глаза, она, как ни старалась, не могла определить.

Вне работы, когда они встречались, они часами лежали в страстных объятиях друг друга. Стальную твердь его глаз сменяло постоянно горевшее желание, вровень которому была ее, казалось, неистощимая страсть к нему.

Грейси иногда чувствовала, как будто она живет в полусне, все более и более сознавая, что будущее их отношений зависит от нее, но она слишком любила его, чтобы найти в себе силы бросить его.

Было бы хорошо поговорить об этом с Дженни, но могла ли она решиться на это? Умение хранить тайну не принадлежало к числу самых важных ее добродетелей, и, кроме того, она была слишком сильно занята устройством своей собственной жизни. Она возвратилась в Нью-Йорк беременной и счастливой, и ее так и распирало желание говорить о радостях семейной жизни.

– Я никогда не думала, что дождусь того дня, когда ты станешь умиротворенной домашней хозяйкой, – сказала Грейси в последний раз, когда они вместе ходили на обед, и усмехнулась, когда Дженни колко ответила:

– Не скажи! После рождения ребенка я намерена в кратчайший срок восстановить свою фигуру, и я, как и раньше, крашу волосы. Я не так уж и сильно изменилась!

Да, подумала Грейси, изменилась не она, а я.

В конце октября, когда на Манхэттен начались первые набеги холодной зимы, Грейси под влиянием момента решила с подругами по работе сходить в один из популярных ночных клубов. Морган устраивал где-то прием для своих клиентов, и Грейси не прельщала перспектива остаться вечером наедине с собой. Одиночество не привлекало ее, как в прежние времена. Оно оставляло слишком много времени для размышлений.

Кроме того, если не считать ресторанов и театров, она почти ничего не знала о ночной жизни города, а этот клуб многие горячо расхваливали. Он пользовался популярностью у некоторых руководителей компании, и она слышала о нем от Моргана, который время от времени приглашал туда после ужина своих иностранных клиентов на посошок, чтобы, как он однажды выразился, создать у них иллюзию, будто они лицезреют разлагающуюся часть нью-йоркского общества, хотя по критериям Манхэттена место это было изысканно элегантным и очень консервативным.

Обе подруги Грейси работали в отделе учета и снимали вдвоем, небольшую квартиру в Гринвич-Виллидж. По темпераменту они были похожи друг на друга и отличались от Грейси как небо от земли. Они меняли парней с завидной регулярностью, и это стало даже предметом шуток на работе. Они, слава богу, в конце концов отказались от попыток познакомить Грейси с небольшой армией отвергнутых кавалеров, большая часть которых все еще поддерживала с ними связь.

Грейси только что закончила переодеваться, когда они появились на пороге, и она посмотрела на них с немым удивлением. Они обе были очень ярко одеты. Она почувствовала себя как ласточка в клетке с попугаями, что она им и сказала, и, смеясь, отвергла их предложение переодеться во что-нибудь более броское.

Когда они прибыли, в клубе было уже много народа. В зале царил уютный полумрак, но беглого взгляда было достаточно, чтобы убедиться в том, что внутреннее убранство было дорогое и хорошо отобранное, как и большинство находившихся там гостей.

Вдоль стен стояли два бара, один из которых специализировался только на коктейлях, а столы располагались полукругом вокруг центральной части, служившей местом для танцев. Зал украшала вереница крупных растений в горшках, и Грейси подумала, что если закрыть глаза, то можно вообразить, что они были собраны где-то в буйные двадцатые годы.

Где-то на заднем фоне слышался мерный ритм музыки. Грейси выпила один за другим два коктейля и, решив, что больше пить не будет, позволила себе расслабиться.

Она была намерена хорошо отдохнуть в этот вечер. В последнее время она стала чувствовать, что скатывается в опасную зону, потому что испытывала настоящее удовлетворение только тогда, когда была в компании с Морганом. Когда же его не было рядом, она чувствовала себя полуживой, как будто часть ее отвалилась.

Она оживленно болтала с подругами, много смеялась и твердо сказала себе, что Морган для нее не все, не конец света и что можно и без него отдыхать и веселиться.

Она уже почти поверила в это, когда при мягком оранжевом освещении на танцевальном полу она различила две фигуры, танцующие недалеко от места, где она сидела. Она вся напряглась. Все отошло на задний план – музыка, болтовня подвыпивших Джеки и Каролины, стакан минеральной воды, который она держала в руке, окружающие люди. Все исчезло из ее поля зрения, кроме танцующей пары. Это были Морган и Алике.

На ней было надето изящное блестящее платье с огромным вырезом на спине, сшитое из мягкой материи, которая прилегала к ней, как пленка. Руки ее обвились вокруг шеи Моргана и держали его мертвой хваткой.

Грейси хотела оторвать глаза от слившихся тел, но по необъяснимым причинам не могла. Она очарованно смотрела на них с каким-то мазохистским наслаждением, чувствуя, что сердце ее вот-вот остановится. В этот момент Морган увидел ее и вздрогнул от неожиданности.

Она быстро отвела глаза. Рука ее дрожала, когда она ставила стакан на стол. Ее мозг сверлила одна мысль: негодяй, обманщик, вероломный подлец.

Он никогда не клялся ей в вечной любви, но она не ожидала, что он, находясь с ней в таких отношениях, пусть даже временных, может встречаться с другими женщинами. Мысль о том, что Алике продолжает маячить где-то на заднем плане, потрясла ее как удар ниже пояса.

Ей захотелось немедленно уйти. Она посмотрела на своих подруг, а ее мозг подыскивал какое-нибудь правдоподобное объяснение, которое она могла бы им дать для того, чтобы встать и уйти, хотя они пробыли здесь чуть меньше двух часов.

– Мне надо в туалет, – сказала она, и ей послышалась нетвердость в ее голосе, а потом, когда она встала из-за стола, она почувствовала ее и в ногах.

Мысли и образы, причинявшие ей нестерпимую боль, проносились в ее голове, как будто сорванные ураганом страшной силы. Она почувствовала физическое облегчение, когда в спокойной тиши роскошного женского туалета она уселась в глубокое кресло.

Она откинулась на спинку кресла, закрыла глаза и погрузилась в полусумеречное состояние. Не есть ли это тот самый, страшный момент истины, о котором она так долго не хотела думать? Разве не знала она, что они с Морганом являются непрочной парой, идущей в никуда? Так вот, подумала она в отчаянии, ты и пришла в никуда. Ее медленно и неотвратимо засасывало в страшный и отвратительный омут.

Она вдруг почувствовала чье-то присутствие и, открыв глаза, увидела перед собой Алике. Брови у нее были пренебрежительно изогнуты, глаза жестко сверкали.

– Кажется, я узнала вас, – холодно сказала Алике. Губы ее изогнулись в некое подобие улыбки.

Грейси ничего не ответила, но выпрямилась и протянула руку к сумке, лежавшей рядом. Менее всего ей хотелось вступать с ней в словесную дуэль, а по напряженному выражению ее лица было видно, что она именно в таком настроении.

– Я надеюсь, вы не спешите, – сказала Алике, грациозно усаживаясь в ближайшее от Грейси кресло. – Я хотела немного поговорить с вами. Мы давно не виделись, а я собиралась сказать вам кое-что.

– Правда? – спросила Грейси, не изменяя выражения лица. За минувшие месяцы Алике нисколько не изменилась. Мало того, вид у нее был еще более безупречный, чем раньше. Она почувствовала острый приступ ревности и должна была сделать усилие, чтобы сдержать дрожь в голосе, когда наступила ее очередь говорить:

– Я считала, что вы уже предупреждали меня насчет Моргана, или вы хотите сказать что-то новое?

– Ходят слухи, что вы с ним постоянная пара. – В голосе Алике слышались вопросительные нотки. Грейси промолчала, страстно желая, чтобы Алике была где-нибудь подальше. Алике, должно быть, видела, как она встала из-за стола, и последовала за ней. Вот что стало с женщиной, связавшейся с Морганом Дрейком. Прошло уже несколько месяцев, как их отношения разорваны, а она все еще испытывает горечь и негодование. Разве это не видно по лицу Алике? Такие же чувства будут обуревать и ее через шесть месяцев? Через восемь? Или всю жизнь?

От такой перспективы она пришла в отчаяние и ужас.

– Не надо доверять слухам, – вяло ответила она.

– Пусть у меня с Морганом все кончено, – продолжала Алике, скривив губы в презрительную усмешку, – но это не значит, что вы заменили меня на всю его оставшуюся жизнь. Морган ничего не понимает в любви и не хочет понимать. О да, он сладкоголосый и обаятельный, он умеет обращаться с женщинами, но любовь в это уравнение не входит. – Звуки ее голоса отдавались в ее ушах как мерные удары, как стук града по оцинкованной крыше. – Верьте мне, когда я говорю вам, что вы ничем не отличаетесь от всех остальных. Неужели вы действительно думаете, что у вас есть то, что удержит его? – Она холодно скользнула глазами по Грейси, давая понять, что если уж у нее не оказалось необходимой силы притяжения, то ее нет ни у кого, не говоря уже о какой-то секретарше без особых физических данных.

Каждое ее слово вонзалось, как игла, в сердце Грейси, но она ничем не выдавала своих чувств. Она смотрела на Алике с чувством жалости и испытывала некоторое удовлетворение, видя, какой гнев она вызывает у другой женщины.

– Он вам когда-нибудь говорил, что любит вас? – спросила Алике чуть более пронзительным голосом и рассмеялась. – Он вам что-нибудь обещал? Задайте себе эти вопросы, а потом спросите себя почему. Потому что вы ему не пара. Он будет пользоваться вами, пока ему не надоест, а потом бросит вас без всяких угрызений совести. – Она встала и оправила свое прилипшее к телу платье. – Но, конечно, если эти слухи всего лишь слухи, то вам нечего беспокоиться. – Она снова рассмеялась и удалилась, а у Грейси в ушах все еще звенел этот смех, когда она поднялась и направилась обратно к своему столику. И ее смех, и каждое слово, произнесенное из чувства зависти и злобы, заставляли ее теперь по-новому взглянуть на те вопросы, которых она старалась избегать.

Я должна убираться отсюда, подумала она, доведенная до отчаяния мучительной болью. Когда она вернулась на свое место, музыка прекратилась, и она уже собиралась извиниться перед подругами, схватить сумку и бежать, как вдруг почувствовала, что кто-то тронул ее за плечо.

Она повернулась и, увидев у себя за спиной Моргана, едва удержалась от искушения плеснуть ему в лицо остатками минеральной воды. Вместо этого она холодно улыбнулась. Ощущая, как ее охватывает паника и растет гнев, она изо всей силы сжала руки, лежавшие на коленях.

Джеки и Каролина уставились во все глаза на Моргана, затем нервно посмотрели друг на друга. Грейси стало жаль их. Как и все сотрудники компании, они жили в вечном страхе перед ним. Смущаясь и скованно улыбаясь, они начали натянуто о чем-то говорить с ним, он также сказал несколько ничего не значащих слов, которые Грейси пропустила мимо ушей.

Она ничего не соображала, перед ее глазами все еще стояли Алике и Морган в объятиях друг друга с переплетенными, как будто склеившимися телами. Она была оглушена злонамеренными высказываниями, слетевшими с языка Алике.

Она почувствовала, как он слегка наклоняется к ней, и все существо ее восстало, желая избавиться от него.

Когда он наклонился и сказал ровным и четким голосом, что хочет потанцевать с ней, Грейси сжала зубы, чтобы не ответить ему грубостью.

– Я уже собралась уходить, – сказала она сухо, гневно взглянув на Джеки и Каролину, когда те с удивлением посмотрели на нее.

– После того, как мы потанцуем, – жестко сказал Морган.

– Это приказ? – холодно спросила Грейси, повернув лицо в его сторону и говоря так, чтобы не быть услышанной подругами.

– Да.

– Мы сейчас не в кабинете, сами понимаете, – процедила Грейси сквозь зубы. Она встала и гневно посмотрела на него, нетерпеливым движением отбросив волосы с лица.

Ее тело было холодно как лед, и каждое движение стоило ей больших усилий воли. Ей хотелось разрыдаться и бить его изо всей силы кулаками по груди, разбив при этом что-нибудь в придачу – вот что он с ней сделал. Он поигрался с ней, и сейчас она чувствовала себя брошенной и вдребезги разбитой.

– Мы не на работе, – продолжала она все тем же ледяным голосом, – а чем я занимаюсь в свое свободное время – это не ваше дело. Я не хочу танцевать с вами, я не хочу разговаривать с вами, я вообще не желаю быть где-либо рядом с вами.

Краешком глаза она видела, как Джеки и Каролина нерешительно разговаривают друг с другом вполголоса, время от времени бросая на нее боязливые взгляды.

Морган нахмурил брови и сердито сжал губы.

– Речь окончена? – спросил он сухо, взял ее за руку и потянул к месту для танцев.

– Отпустите меня! – Грейси стала вырываться, но он тут же сжал ее руку еще сильнее. – Мне нечего вам сказать! – Ей претила мысль устраивать сцену на публике, хотя она чувствовала, что у нее внутри кипит ярость, готовая вот-вот взорваться.

Морган обхватил ее за талию, а Грейси стояла перед ним, не двигаясь с места.

– Послушайте, Грейси, – прорычал он, склонившись над ней и говоря прямо ей в волосы. – Я здесь с клиентами. Я встретился с Алике случайно, и она вытащила меня потанцевать. Что, вы думаете, я должен был делать?

– Меня это не волнует, – прошептала Грейси. – Я не хочу об этом говорить. – Она пыталась избавиться от острой боли, пронизавшей ее тело, сосредоточиться на чем-нибудь таком, что успокоило бы тяжелое, кошмарное биение сердца, но это было невозможно. Все ее нервные окончания оголялись, когда она представляла себе, как Морган и Алике в объятиях друг друга мерно покачиваются в такт музыке.

– Я забираю вас отсюда, – коротко сказал Морган. – Здесь не место обсуждать что-либо.

– Да, я уезжаю, но не с вами.

– Посмотрим. – Не давая ей опомниться, он потащил ее к большому круглому столу, за которым сидели четыре человека, один из них был членом совета директоров в компании Моргана.

Она слышала из какого-то далека, как он представил ее им своей секретаршей и извиняющимся голосом сказал, что она плохо себя почувствовала, и он считает себя обязанным отвезти ее домой и что свяжется с ними в следующий понедельник, чтобы завершить сделку. Все они сочувственно закивали головами, и Грейси с несвойственным ей отсутствием великодушия недоумевала, откуда у них взялась такая симпатия к ней, когда ни один из них, кроме знакомого ей директора компании, не знал о ней ровным счетом ничего.

Он был прав в одном. Она действительно чувствовала себя больной. Голова у нее шла кругом, а притемненная интимная атмосфера клуба стала вдруг страшно ее пугать. Музыка, что ли, стала такой громкой? Раньше она казалась ей приглушенной, а сейчас от музыки у нее стучало в висках.

– А как же Алике? – с сарказмом поинтересовалась Грейси. – Не будет ли она несколько разочарована тем, что ее Тарзан не завершит вечер в постели с ней?

– Возьмите сумку, – проговорил Морган сквозь сжатые зубы, не обращая внимания на ее замечание и больно впиваясь пальцами в мякоть ее руки. – И улыбайтесь, когда будете прощаться со своими подругами.

Улыбка была больше похожа на гримасу, и, когда Джеки спросила, не случилось ли чего, она слабым голосом ответила, что у нее разболелась голова.

Ее не волновало, какие подозрения может вызвать ее поведение, ей было все равно – пусть хоть вся контора, весь Нью-Йорк перемывают ей косточки в понедельник, когда она явится на работу. Из того, что сказала Алике, было ясно, что сплетни уже идут. Сейчас ей хотелось одного – бежать отсюда со всех ног.

Морган все еще не отпускал ее руку, когда она забирала свое пальто в раздевалке. На улице было холодно. Морозный ветер покалывал ей щеки и путал волосы на лице.

– А теперь, – сказал он со зловещим спокойствием, – мы обсудим это наедине. Машина моя запаркована на той стороне улицы. – Он не разжимал руку, открывая дверцу машины, и ждал, когда она усядется.

– Куда мы едем? – тупо спросила Грейси. Как только она это сказала, то поняла, что задала глупый вопрос, так как знала, что они едут на ее квартиру. Она узнала неоновые вывески, когда они приближались к Линкольновскому центру.

Морган ничего не ответит. Мало того, он не проронил ни слова в течение всей короткой поездки и все время сидел угрюмый с плотно сжатыми губами. Когда машина остановилась перед домом, он выключил зажигание и повернулся к ней.

– Итак, вы видели меня вместе с Алике, – сказал он коротко, – и со своим необыкновенным даром логического мышления решили, что дважды два – это четыре.

– Вы не правы. Я знаю, что у вас с ней все кончено. – Земля слухами полнится, подумала она с горечью. Нет, совсем не это беспокоит меня. Я испытываю боль и горечь от того, что сказала Алике, она только подтвердила все мои опасения.

– Тогда в чем же дело?

Он поглядел на нее с удивленным выражением на лице. Очевидно, он не видел, как Алике проследовала за ней в туалет, а у Грейси не было намерения просвещать его в отношении содержания их беседы, если это можно было назвать беседой.

– Я просто почувствовала себя неважно – вот и все. Я, должно быть, выпила больше, чем могла. Я просто хочу лечь спать. Одна. Без удовольствия быть в вашей компании. – Она повернула ручку двери, настраиваясь уйти от него и не выдавать своих чувств.

– Не торопитесь, Грейси.

В его голосе слышались угрожающие нотки, но это нимало ее не, беспокоило. Он причинил ей боль, и он не мог сделать ничего больше, что ухудшило бы ее и без того плохое самочувствие. Конечно, думала она горестно, она откладывала встречу с неминуемой судьбой до тех пор, пока судьба сама не сделала первый шаг. Поэтому мне некого винить, кроме себя самой. Но от этого ее гнев не становился меньше.

– Если вы хотите что-нибудь еще сказать, тогда поторапливайтесь. Я просто должна идти к себе и остаться одна. – В ее тоне слышались нотки многострадального терпения, и казалось, что в любой момент она взглянет на часы и зевнет. Она видела, что это ему было не по нраву. Его глаза сузились и бешено сверкали, казалось, он готов был ее задушить.

– Кто вы такая? Что вы думаете о себе? – хрипло пробормотал он. – Или вы думаете, что, раз мы спим вместе, вы имеете право обращаться со мной как деспотичная собственница?

– Я никогда так не поступала Его обвинение причинило ей боль, потому что она специально избегала всего того, что могло показаться стремлением к обладанию им. Она согласилась на связь с ним на его условиях, потому что любила его.

Он никогда не даст вам никаких обещаний, вспомнила она слова Алике. Она была права. Не на это ли он намекает сейчас?

– А что вы делаете сейчас? Грейси цинично рассмеялась.

– Никто для вас ничего не значит, не так ли? – неожиданно для себя спросила она, желая услышать раз и навсегда ответ из его собственных уст. – Вы хотите, чтобы отношения строились по вашему вкусу, хотите брать от них то, что вам нужно, а на все остальное вы плевать хотели!

– Задумайтесь на минуту над тем, что вы говорите. – Голос Моргана становился все более сердитым. – Вы ведете себя, как будто вы моя жена! Я должен огорчить вас, но вы не моя жена и не можете заявлять на меня свои права.

– Я это понимаю, – отпарировала она. Ей показалось, что ее голос доносится до нее из далекого далека, уносимый на гребне мучительной ярости, от которой ей хотелось побольнее ударить его. – А кто-нибудь когда-нибудь заявлял на вас права? И заявит ли в будущем?

– Нет.

Они гневно смотрели друг на друга в полумраке машины. Его серые глаза были похожи на кремень.

– В то, что я могу предложить, не входят обязательства, – сказал он грубо. – Я видел, как погиб мой отец от любви. О, все выглядело в радужном свете поначалу. Разве не всегда так бывает? А потом матери надоел он, надоела его работа. Я видел, что делает с человеком любовь. К тому времени, когда мать бросила его, он ушел в себя, сломался. Я извлек из этого для себя урок.

Так вот оно что, подумала Грейси, содрогаясь от отчаяния, превосходившего по своей глубине все мыслимые горести, какие она только могла себе вообразить. Он изъяснился с абсолютной четкостью – она значила для него не больше, чем объект для сексуального наслаждения. Заставить его сказать это было все равно что услышать горькую правду, которую знает весь свет.

– Я понимаю, – прошептала Грейси. Это было все, что она нашлась сказать. Чувства, переполнявшие ее, не находили слов. Значит, Алике была права. И не только Алике. Права была и она сама. Она жила в царстве иллюзий, надеясь вопреки здравому смыслу, что когда-нибудь он полюбит ее так же, как любит она его. Она была дурой, но еще не поздно перестать быть ею.

– Вы приняли меня таким, как я есть, – сказал он хмуро, сжимая своими сильными руками руль машины. – Я никогда не обещал того, чего дать не мог.

– Правильно, – холодно прошептала Грейси, чувствуя, как слезы подкатываются к ее глазам.

– А вы думали, что вы не такая, как остальные? Думали? – Морган свирепо посмотрел на нее. Неужели он ожидал ответа на свой вопрос? Могла ли она на него ответить? – Я никогда не принуждал вас ни к чему. Решение зависело от вас, вы сами сделали свой выбор.

– И сейчас я сама делаю свой следующий выбор: я прекращаю работу у вас, выбирая точные слова, холодно сказала Грейси. – С этого момента считайте меня уволившейся и ищите себе новую секретаршу и новую любовницу.

Слова слетели с языка прежде, чем она успела подумать, что она говорит. Морган встретил ее заявление молча. Он резко отвернулся в сторону и стал смотреть в окно.

– Если вы этого хотите, тогда действуйте, увольняйтесь. Работу лучше этой вам не найти.

– Как знать! – Она никогда не признает это, но он был прав. Морган поощрял ее стремление выполнять все более и более ответственные поручения, и работу на таком уровне она нигде не найдет.

– Вы с вашими разговорами об обязательствах… – начал он угрюмо. – Все женщины на одно лицо. А я, дурак, думал, что вы не такая, как все. Мне казалось, что мы с вами настроены на одну волну.

Сожалею, что разочаровала вас, едко сказала про себя Грейси.

– До свидания, Морган. – Она открыла дверцу и вышла из машины, от холодного ветра у нее перехватило дыхание.

Она пошла по направлению к дому, стиснув до боли зубы, чтобы удержать слезы, порывавшиеся брызнуть из глаз. Она услышала, как Морган открыл дверцу, и ускорила шаги.

– Катитесь к черту, Грейси! – протрубил он. – Можете убираться, мне все равно! Вы мне не нужны!

Она слышала, как захлопнулась дверца машины, бешено взревел мотор, машина развернулась и исчезла в лабиринте улиц.

Когда она ввалилась в квартиру, она чувствовала себя опустошенной, полумертвой. Не потрудившись даже зажечь свет, она, спотыкаясь, прошла в темноте до спальни, села на кровать и позволила себе наконец роскошь поплакать – сначала она плакала потихоньку, затем ее всю сотрясли глубокие изматывающие душу рыдания, которые довели ее до полного изнеможения.

Она ведь чувствовала, что дело идет к такому концу, думала она. Разве она не знала с самого начала, что за человек Морган? Она могла бы написать книгу о бессмысленности вступления с ним в связь, но, несмотря на это, ее, помимо ее воли, влекло в расставленную им паутину, и в момент, когда она могла бы ускользнуть от него, она предпочла стать его любовницей. Смотри фактам в лицо, думала она, когда чистила зубы и разглядывала свое опухшее лицо в зеркале, ты вела себя как томящаяся от любви девочка-подросток, неспособная убежать от своих собственных чувств.

Она понимала, что ее мгновенное решение уйти с работы было единственной остававшейся у нее сейчас возможностью. Она позвонит и скажется больной, а тем временем закажет билет на ближайший рейс в Лондон.

Нестерпимой была мысль о том, что она больше никогда не увидит Моргана, его тяжелый медлительный взгляд во время акта любви, никогда не услышит низкого тембра его голоса.

Спала она беспокойно, ее преследовали яркие тревожные сновидения. Проснувшись утром, она чувствовала себя так, будто не спала вовсе.

Первым делом она упаковала свои вещи, бросая их как попало в чемоданы, которые она так и не удосужилась заменить и которые казались еще более ненадежными, чем раньше.

Работа быстро спорилась. В последние месяцы она накупила довольно много одежды, но не приобрела ничего громоздкого. Сейчас она благодарила бога за это, так как в ее чемоданах не оставалось места ни для чего другого.

Она понимала, что должна будет рассказать о своих планах Дженни, и сделала это с тяжелым сердцем.

– Но ты не можешь так поступить, Грейси! – плакалась она в трубку. – Я хочу, чтобы ты была со мной, когда родится ребенок!

Грейси нахмурилась. Она ожидала этого события почти с таким же нетерпением, как ее сестра, и ей было больно оттого, что она не сможет в эти первые мгновения побыть с племянницей.

– Я приеду, – сказала она неуверенно. Когда я смогу думать о Моргане рассудочно, добавила она молча для самой себя. – Ты же знаешь, что Лондон это не край света!

Положив трубку, она поняла, что последний шаг сделан. Отступать некуда, даже если бы она и пожелала дать обратный ход.

Она объяснила причину своего внезапного отъезда из Нью-Йорка лишь в общих чертах, чтобы, с одной стороны, оградить сестру от ненужных волнений, а с другой – защитить себя. Она не очень-то разбиралась в медицине, но знала, что беременных женщин надо оберегать от эмоциональных потрясений. Кроме того, она всегда может написать ей письмо и рассказать всю правду, когда ее боль утихнет. Остальная часть дня прошла в каком-то тумане, как при замедленной киносъемке. Во всем чувствовалась какая-то нереальность. Это ее поражало. Она расставалась с единственным человеком, которого она любит и будет любить, но она была как будто в оцепенении и не испытывала никаких чувств.

Утром следующего дня она позвонила на работу и поговорила с одной из других секретарш, которая сказала ей, что Морган на встрече за завтраком с клиентами.

– Вы не могли бы передать ему, что я не буду сегодня на работе? У меня что-то не в порядке с желудком. – И тут же она добавила:

– И если меня не будет завтра, то по той же причине, но я обязательно приду в среду.

– Обязательно передам. – В трубке слышно было, как она жует. Интересно, что кушает Катя на этот раз. Казалось, что Катя ест всегда, хотя она обладала на зависть изящной фигурой. От мысли о еде Грейси стало нехорошо. Какая стандартная реакция, цинично подумала Грейси, кладя трубку. Не может есть, не может спать, что же дальше? И все из-за человека, который, по всей видимости, в свое свободное время даже не задумывался о ней.

Она добралась на такси до аэропорта Кеннеди и сумела взять билет на значительно более близкий рейс, чем ожидала. По-видимому, в последнюю минуту кто-то отказался от билета, и Грейси попала на это место.

Садясь в самолет менее чем через два часа, она чувствовала себя в положении беглеца.

Почему? Это известно только одному господу богу, подумала она. Неужели она предполагает, обернувшись, увидеть несущегося к ней со всех ног через весь аэровокзал Моргана с цветами в руке и словами вечной любви на устах? Так бывает только в сентиментальной рекламе и детских мечтаниях.

Она успокоилась только тогда, когда самолет оторвался от земли. Очень тучный бизнесмен, сидевший рядом с ней, пытался завести разговор, но Грейси отвечала на его вопросы с таким явным отсутствием энтузиазма, что он наконец уткнулся в газету, оставив ее со своими мыслями. А мысли к ней приходили нежеланные и уходить не собирались.

Она говорила себе, что все пойдет своим чередом и что со временем этот отрезок жизни забудется и она двинется вперед. Она не первая страдает от разбитого сердца. Это не смертельный случай.

Перед началом показа кинофильма от недостатка сна и измотавших ее переживаний Грейси почувствовала сонливость.

Она забылась в беспокойном сне и проснулась только тогда, когда пилот объявил, что самолет приближается к Хитроу.