Луиза Вернье

10

Первенец Уортов оказался чудесным мальчиком, счастливые родители решили назвать его Гастоном. Мари при первой же возможности вернулась на работу, хотя ей было тяжело оставлять своего ребенка на попечение чужого человека в течение всего рабочего дня. Как было бы чудесно, думала она, если бы они жили поблизости, но их скромные доходы не позволяли подыскать что-то более подходящее.

Пьер долго искал дом по своему вкусу. Он должен был находиться на разумном расстоянии от Тюильри в спокойном районе, поскольку время от времени Пьеру придется уезжать. Когда же он наконец отыскал небольшую элегантную квартиру, оказалось, что она расположена на улице, предназначенной под снос бароном Османом, уполномоченным создать Париж, который превосходил бы все остальные города так же, как императрица превосходит своей красотой всех остальных женщин. То, что начал Наполеон I, его царственный преемник решил довершить, только в масштабах, превышающих все ранее задуманное.

У императора с императрицей вошло в привычку включать в список приглашенных на ужин офицера, командующего охраной, крестный отец иногда приглашал его посидеть с ним пару часов, поговорить, выпить вина и выкурить по сигаре или присоединиться к нему и еще паре-тройке мужчин за обедом.

— Признаюсь, реконструкция Парижа — это одна из двух самых заветных моих фантазий, — признался однажды император, когда они с Пьером остались наедине. — Вторая — освободить Италию от рабства. Я помню, как моя обожаемая матушка бежала из Франции вместе со мной и моим братом, преследуемая ищейками, как дружески нас приняли итальянские революционеры. Никогда об этом не забуду, но пока меч-га должна оставаться мечтой, а может, и навсегда ею останется, кто знает? Сейчас меня больше всего волнует переустройство Парижа. Я дам работу сотням тысяч людей и устраню таким образом одну из главных причин недавних беспорядков. — Его глаза сверкали энтузиазмом сквозь дым, лениво поднимавшийся от его сигареты. — Рухнут безобразные обветшавшие дома, в которых процветали притоны со всевозможным сбродом, и будут построены прекрасные здания, фасады которых будут смотреть на бульвары, расширенные настолько, чтобы по ним, если понадобится, смогли маршировать целые батальоны. А на проспектах будут располагаться стратегические точки с казармами — в целях соблюдения закона и порядка. Поверь, когда-нибудь баррикады канут в Лету. Не будет больше восстаний в этой столице из столиц, которую мы засадим раскидистыми деревьями и цветами. Миру предстанет город, которого в нем никогда прежде не было, город, порожденный новой золотой эпохой.

Все это, конечно, было прекрасно, только офицеру, спешно пытающемуся отыскать какое-нибудь жилье, чтобы иметь возможность видеться с любимой девушкой, было досадно наблюдать, как сносят один за другим вполне пригодные для жилья дома, как беспредельно расширяют бульвары и прорезают, точно сыр проволокой, весь город проспектами. Пьер дал Луизе понять, какие чувства к ней испытывает, и если он еще не говорил ей о своей любви, так только потому, что дожидался подходящего момента, чтобы завоевать ее окончательно. Пока он смело может ее провожать, ужинать с ней, танцевать, посещать места развлечений, закусывать за небольшими столиками под навесами, расположенными в кафе-шантанах на Елисейских полях, иногда — петь с ней, иногда — просто разговаривать, держась за руки. Не успели еще снова прийти холода, как они опять стали ездить в экипажах мягкими осенними вечерами через Булонский лес, который император отдал Парижу в подарок, намереваясь превратить его в огромный парк. Пьер думал порой, что лето пятьдесят третьего года навсегда останется в памяти Луизы как время безоблачного счастья, которое она буквально источала из себя, как будто это был ее собственный неповторимый аромат. Он не сомневался, что она все больше и больше влюбляется в него, как и он в нее, поэтому предвкушение победы, когда она окончательно запутается в его сетях, добавляло перчику каждой такой прогулке с ней.

Он случайно узнал про квартиру в здании, которое решили сохранить из-за его архитектурной ценности, и, осмотрев ее, убедился, что она достаточно просторна и вполне ему подходит. Нанять квалифицированных рабочих, которые бы здесь все переделали и перекрасили, было непросто, все они трудились день и ночь на работах, ведущихся под руководством барона Османа, но тысячи других толпами прибывали из провинций, чтобы подзаработать, и Пьер нашел строителей. Когда все было почти закончено, он отправил к себе в замок людей, чтобы они привезли оттуда кое-какую изящную мебель, принадлежавшую ему лично. Он не стал ничего рассказывать Луизе о своем приобретении, но поскольку дом, в котором она снимала квартиру, был в списке зданий, предназначенных под снос, он поступает весьма дальновидно; когда придет черед и ее жилья, ей будет куда переехать.

Жизнь еще никогда так его не радовала. На службе в Тюильри скучать не приходилось, и зачастую он чрезвычайно приятно проводил там время. Император и императрица полагали, что их двор должен стремиться к возрождению былого величия Франции. Поэтому придворные балы в Тюильри, на которые приглашались тысячи людей, равно как банкеты, приемы и прочие знаменательные события, стали считаться самыми блистательными в Европе, способными затмить даже петербургский двор. Императрица, осознавая свое физическое совершенство, каким наградила ее природа, стала неизменно окружать себя красивыми женщинами, каждая из которых подчеркивала ее собственную красоту и красоту остальных. Когда она шла в окружении своих приближенных, это было неописуемым зрелищем. Не случайно один греческий дипломат сказал как-то, что они похожи на сошедших с Олимпа богинь, спустившихся к нам на своих огромных развевающихся юбках, как на разноцветных облаках.

Некоторые из знакомых офицеров Пьера стали заключать пари, утверждая, что они приведут в Тюильри спутницу, способную затмить собой любую из фрейлин императрицы. Спорящие пытались перещеголять друг друга и приглашали в Париж из провинции своих сестер и самых красивых их подруг, чтобы те появились, в сопровождении молодого офицера, на каком-нибудь императорском празднике. Жюри состояло из полудюжины женатых офицеров, которые могли приходить на праздники только со своими супругами, и на беспристрастность их вердикта можно было положиться. Когда один бал за другим не выявлял победителей, ставки возрастали до многих тысяч франков, пока, наконец, кто-нибудь не срывал куш, и тогда все начиналось сначала.

Пьер начал подумывать о том, чтобы привести с собой Луизу и сделать ставку на нее. Многие из тех, кто посещал придворные балы, не имели какого-либо существенного веса в обществе и приглашались только потому, что император стремился продемонстрировать блеск своего двора, Пьер знал, что ему не составит труда включить ее в список гостей. Чем больше он об этом думал, тем сильнее становилась его уверенность, что в этом есть смысл. Но как подарить Луизе подходящее для этого случая платье? Он не раз имел возможность убедиться в ее независимости и не сомневался, что она отвергнет подобное экстравагантное подношение с его стороны. В конце концов он придумал способ разрешить и эту трудность, заручившись помощью одной дамы, которая всегда готова оказать ему любую услугу. Она была одного с Луизой роста и сложения, и после того, как они провели пару часов на ее шелковых простынях, он во всех подробностях изложил ей свой план.

— Но я не шью платья у Гажелена, — сердито возразила дама, лежа на обшитых кружевом подушках. — Меня обслуживают Пальмир или Камилла.

— Какое это имеет значение? Ты ведь все равно не будешь его носить. Ну, скажи, что ты выполнишь мою просьбу, Элен.

Она посмотрела на него из-под загнутых ресниц.

— Я ведь только этим и занимаюсь, плут ты этакий. — И ее надушенные руки обвили его, как две бледные змеи.

Когда Элен Вальмон появилась на пороге ателье, Уорт сразу же понял, что она куртизанка. Это была стройная женщина с кошачьими скулами, лет двадцати с небольшим, с выкрашенными в золотисто-рыжий цвет волосами, которые императрица, сама того не подозревая, ввела в моду благодаря своим собственным натуральным локонам. Нравственность клиенток Гажелена и Обиге — не его забота, но Уорт считал, что эти женщины сейчас, в эпоху новых экстравагантных настроений, стали представлять угрозу для многих браков. Они начали создавать свой собственный полусвет на задворках общества, который становился пугающе навязчивым и энергичным.

Уорт и его владения произвели на Элен сильное впечатление. Она слышала, что «Мезон Гажелен» значительно расширил свое ателье, но и не подозревала, что его залы гораздо больше, чем у других портных, даже у тех портних, что кичились покровительством императрицы. Она села на предложенный ей стул и откинулась на спинку, глядя на мадам Уорт, которая демонстрировала перед ней самые красивые платья, какие она когда-либо видела. Она решительно не знала, какое выбрать, пусть даже и не для себя, но в конце концов остановилась на платье с глубоким декольте в шелковом корсаже, переходившем в украшенную кистями длинную баску поверх пышной тюлевой юбки, усеянной золотыми блестками.

— Оно должно быть пшенично-желтого цвета, тюль — чуть посветлее. — Она, правда, не одевалась в такие цвета, по Пьер сказал ей, что волосы у Луизы черные как вороново крыло и что иногда она надевает желтую шелковую шаль, которая смотрится на ней бесподобно.

— Позвольте сказать, мадам, что вам больше подойдет нефритово-зеленый с чередованием зеленых и голубых юбок с вкраплениями серебристой нити, которые будут создавать эффект мерцающей дымки.

Она едва не впала в беспамятство, представив себе эту картину. Как ей пошло бы такое платье! Но она не для себя делает заказ. Элен решительно покачала головой и стала искусно отклонять все предложения Уорта. В глубине души она дивилась тому, как мастерски он говорит комплименты, рассчитанные на то, чтобы переубедить ее. Она хорошо знала мужчин и видела, что этот привык побеждать. Ее даже позабавило, что ей выдалась возможность одержать верх над этим красавчиком лет двадцати семи — двадцати восьми, у которого от досады слегка порозовели уши, так надоело ему ее упрямство. В любое другое время у нее не нашлось бы сил перед ним устоять, и она даже пришла к выводу, что он, должно быть, превосходный любовник, бесстрастно наблюдая за тем, как он доходит до белого каления.

— Неужели вы хотите выглядеть, как ячменное поле в лучах заката, мадам? — протестующе воскликнул он, широко раскинув руки и вздернув плечи — жест типично французский, несмотря на его несомненный английский акцент.

Она холодно посмотрела ему в глаза.

— Это — одна из любимых моих картин, мсье Уорт. Вы окончательно меня убедили.

Взбешенный Уорт проводил ее в примерочную. От еле сдерживаемого гнева жесты его были сухи и отрывисты. Она нисколько не сомневалась в том, что, будь он хозяином заведения, то выставил бы ее вон и отказался бы что-либо для нее шить. Уже через несколько минут она по описанию Пьера сразу же узнала Луизу Вернье. Эта необыкновенно привлекательная девушка с быстрыми четкими движениями снимала с нее мерки.

— Вы давно здесь работаете? — сделала она пробный шаг, когда сантиметр обвил ее талию. Потом… — А вы сами делаете примерки? Ах, под руководством мсье Уорта. А как вас зовут?

Элен сражалась с Уортом на каждой примерке. Во всем ей виделись ошибки, но, когда платье было готово, придраться можно было только к цвету, что она и не преминула сделать по заранее разработанному плану.

— Вы были правы, мсье Уорт, — сдалась она со слезами на глазах. — Золотое мне абсолютно не идет. Я действительно похожа на ячменное поле. — Она увидела, как вытянулось в зеркале его лицо и как встревожилась Луиза, терпеливо дожидавшаяся в стороне. Неужели они решили, что она откажется платить? Тем лучше! — Ничто не заставит меня выйти в нем из этой примерочной.

Он прочистил горло:

— Мадам…

Она перебила его, вытирая крошечным носовым платочком слезы, которые благодаря долгой практике умела вызывать одним усилием воли.

— Знаю, знаю. Вы говорили, а я вас не слушала. Ладно, давайте уж я оплачу счет, раз так промахнулась, а потом мы начнем сначала. — И она кокетливо улыбнулась ему, будто солнышко засияло сквозь тучи: она давно и с нетерпением дожидалась этого момента с той самой минуты, как Пьер предложил ей выбрать платье лично для себя. — На этот раз вы сами будете решать. — На лице Уорта появилось победоносное выражение после ее безоговорочной капитуляции.

Когда он вышел из примерочной, Луиза помогла Элен снять платье и сказала, что его упакуют и доставят сегодня же.

— Нет! — Элен вскинула руки и отчаянно затрясла головой. — Я больше никогда, никогда не хочу видеть эту злосчастную вещь. Она всегда будет напоминать мне о собственной глупости. — И, выдернув платье из рук Луизы, она приложила его к ней. — Дарю его вам! Забирайте! В подарок за ваше бесконечное терпение во время этих утомительных примерок.

У Луизы даже губы побелели.

— Мадам! Я не могу его принять.

— Конечно, можете. Позовите мсье Уорта. Я настаиваю, чтобы вы его взяли.

Вскоре все было улажено. Весь остаток дня Луиза была как в тумане. Когда у нее выдавалась свободная минутка, она оглядывала в комнату, где висели готовые платья. Уорт пообещал, что сделает все необходимые изменения, потому что его гордость восставала, если созданный им наряд не сидел на женщине безупречно. Она решила, что наденет его на следующее же свидание с Пьером, куда бы он ее ни пригласил.

Как она мечтала о том, чтобы в ее гардеробе было что-нибудь подобное.

Сколько новых мест Пьер открыл ей в Париже за прошедшие месяцы! Она познакомилась с той частью города, о которой до этого Луиза имела лишь смутное представление. Иногда они обедали в ресторанах и пили аперитив в кафе, на порогах которых она когда-то клянчила еду или подбирала булочку, выброшенную кем-нибудь из посетителей. Попрошаек и бедняков было по-прежнему много, но уже мало кто голодал, учитывая большой спрос на рабочую силу, а возрастающие причуды богатых обеспечивали возможность заработка почти в любом ремесленном деле или торговле предметами роскоши. Мода поднялась на гребень волны.

Ей не терпелось показать свое приобретение Катрин, с которой она по-прежнему откровенно делилась всеми своими радостями и печалями, за исключением ее чувств к Пьеру. Луизе было тяжело, что она не может быть до конца откровенной с человеком, который ее так хорошо знал, особенно тогда, когда от радости ей хотелось петь и плясать. Слава богу, Катрин приписывала это тому, что она занимается любимым делом вместе с Уортами, которых тоже очень любит, но, если бы Луиза призналась, что к ней наконец-то пришла любовь, Катрин снова пала бы жертвой любовных разочарований с последующей вслед за этим депрессией. Уж не говоря про подобные последствия, Луиза понимала, что было бы жестоко сыпать ей соль на рапу, поэтому продолжала притворяться, что Пьер для нее — не более чем приятная компания. Швеи мадам Камиллы задерживались на работе все дольше — заказы росли, поэтому Катрин была счастлива так наработаться за день, что потом у нее не оставалось сил ни на то, чтобы думать, ни на то, чтобы плакать по ночам в подушку. У Луизы же была лишь одна тучка на горизонте. Газеты сообщали о том, что Турция объявила войну России, и Пьер вместе со всеми считал, что в недалеком будущем Франция ввяжется в конфликт и встанет на сторону Турции, если военные действия затянутся. В беспечном Париже, где все только и делали, что гонялись за наслаждениями, казалось невозможным, что война настигнет и императорскую гвардию. Луиза гнала от себя эти мысли, отчаянно молясь о том, чтобы два далекие иностранные государства как можно скорее подписали мирный договор. Дни мелькали один за другим, она без устали пригоняла бесконечный поток платьев, сшитых для придворных балов и других важных общественных мероприятий, и даже не подозревала, пока вкалывала булавки в изделия Уорта, что она уже совсем скоро наденет в Тюильри свое собственное платье от Чарльза. Однако всем тщательно разработанным планам Пьера пришел конец в тот день, когда за ним послал его крестный отец.

Пьер застал императора за чтением государственных бумаг и сперва подумал, что сейчас ему объявят о военном назначении, поскольку международная ситуация была напряженной. Сам он рвался в бой. Как ни любил он Париж и все его удовольствия, он был воспитан в духе борьбы с врагами Франции, поэтому не имел ни малейшего желания одряхлеть в красивом мундире, ни разу не обагрив его кровью. Однако дело, по которому его вызвал император, не имело никакого отношения к войне. Пьер, будучи при исполнении, встал перед его столом по стойке смирно.

— Вольно, мой мальчик, — скомандовал его крестный, благодушно улыбаясь. — Сегодня нет необходимости церемониться. Садись на стул, чтобы я мог глядеть на тебя, не вытягивая шею. Вот так. — Луи Наполеон откинулся на спинку пула и по привычке стал закручивать кончики своих нафабренных усов, которые успел отрастить до невообразимых размеров. — Ты наверняка помнишь мою крестницу, прелестную Стефани Казиль. — В глазах у него сверкнула искорка. — До моих ушей дошли слухи, что вы познакомились довольно близко, когда гостили в прошлом году в Фонтенбло. Ты зашел слишком далеко в своей страсти, когда прощался с ней.

Пьер недовольно нахмурился. Он не мог рассказать ему нею правду про выходку Стефани.

— Я не должен был этого допустить, — согласился он.

— Само собой разумеется, хотя не могу сказать, что меня не порадовало то, что между двумя людьми, к которым я питаю подлинную отеческую любовь, завязалась столь нежная привязанность. Стефани сейчас в Париже. — И император высоко поднял брови, как бы изображая то радостное удивление, какое, по его мнению, должна была вызвать эта новость. — Она приехала четыре недели назад и остановилась у герцогини Бассано, которая готовит ее к придворной жизни. Императрица совершенно без ума от моей крестницы, поэтому решила включить ее в свою свиту.

— Это большая честь, — пробормотал Пьер. Герцогиня была одной из самых красивых женщин в свите императрицы и вполне могла обучить всему новичка. Но в этом круге избранных Стефани будет как гадкий утенок среди лебедей.

— Герцогиня сейчас подготавливает Стефани к следующему придворному балу, и я бы хотел, чтобы ты встретил девушку у входа во дворец и весь вечер развлекал ее. Задание, кажется, не такое уж и сложное?

— Да, сир, — холодно ответил он. Слава богу, он еще не успел пригласить Луизу. Что ж, придется снова проиграть, и на этот раз — весьма изрядную сумму, он же был уверен, что Луиза поможет ему выиграть. Он стремительно встал, а его крестный вышел из-за стола и похлопал Пьера по плечу.

— Я рассчитываю, что ты сделаешь все возможное, чтобы Стефани не скучала и чувствовала себя в полной безопасности в Париже. Она будет по-прежнему жить у герцогини, а в назначенные дни будет выполнять свои обязанности во дворце, как и другие фрейлины. Ну а с дежурства я тебя сегодня отпускаю.

Пьер покинул эту великолепную часть дворца весьма рассерженным. Ему ясно дали понять, что следующие два-три месяца — это как минимум! — ему придется танцевать со Стефани, и он не может нарушить приказ. Это был именно приказ.

Вечером перед балом его настроение еще ухудшилось. Пьер с беспокойством мерил шагами ковровую дорожку в шатре перед входом, из которого соорудили фойе, дожидаясь, когда подъедет карета Бассано. Изо всех дворцовых окон струился свет, пронизывая ночной Париж, и в мерцающем ореоле этой светящейся громады, которую видно было отовсюду, трепетал на ветру триколор, украшавший купол Павильона Часов, где располагались личные апартаменты императора. На деревьях сада были развешаны гирлянды разноцветных газовых фонариков, которые подсвечивали струи фонтанов, — воистину сказочная картина, совершенно не соответствующая настроению Пьера. Приглашено, как обычно, около пяти тысяч гостей, поэтому улица Риволи и набережная Тюильри были запружены медленно передвигавшимися экипажами. Через фойе проходила бесконечная череда пышно разодетых людей. Лакеи в напудренных париках без устали открывали дверцы все прибывавших и прибывавших карет. Мимо него проходили дипломаты, сенаторы, высокопоставленные военные и другие важные гости, как французы, так и иностранцы, мужчины с орденами и почетными лентами, а женщины сверкали драгоценностями. Наконец прибыли и Бассано. Он подошел, поздоровался с герцогиней и ее мужем и повернулся к Стефани, которая как раз вышла из кареты. И едва ее узнал.

— Ну, вот мы и снова встретились, Пьер.

Его лицо расплылось в широкой улыбке. Он все-таки выиграет это дурацкое пари! Она по-настоящему расцвела со времени их последней встречи, и теперь некоторые незначительные неправильности черт придавали очарование и своеобразный шарм ее лицу, окаймленному золотистыми волосами, уложенными а-ля императрица: они были зачесаны назад и собраны в огромный узел у основания шеи, который держался за счет венчика из цветов в виде перевернутой подковы. Да, герцогиня не теряла зря времени, натаскивая девушку, переданную на ее попечение. Это уже не та неотесанная девица. От былой неуклюжести не осталось и следа. А когда она спускалась по ступенькам кареты, то приподняла свои широкие юбки даже с большим изяществом, чем большинство женщин.

— Для меня это большая честь, Стефани. Значит, вы все-таки приехали завоевывать Париж, как обещали.

Уголки ее смешливых губ плутовато дрогнули.

— Именно. Так что городу не поздоровится.

С бешено бьющимся от волнения сердцем, едва дыша, она вошла с ним во дворец. Герцогиня безжалостно вдалбливала ей, как ходить, сидеть, улыбаться и вообще держаться, а мадам Пальмир нашила ей платьев на все случаи жизни. Во время всех этих уроков и бесконечных примерок Стефани знала, что все это делается ради того момента, когда она снова увидит Пьера. Ей хотелось делать все как надо для него. Хотелось выглядеть лучше всех для него.

Они миновали переднюю, в которой застыли навытяжку лакеи в камзолах, и подошли к длинной лестнице. Поднявшись до верхней площадки мимо гвардейцев в сияющих шлемах, Пьер отдал их приглашения двум капельдинерам.

Войдя в Маршальский зал, Стефани затаила дыхание, не веря своим глазам — столь грандиозное зрелище ей открылось. Казалось, потолок сплошь состоял из хрустальных водопадов, в громадных люстрах сияли тысячи свечей. Все сверкало и мерцало в этом удивительном свете, все гражданские мужчины были в официальном придворном платье, все дамы — в юбках в форме раскрывшегося розового бутона, отчего весь этот зал походил на гигантский живой цветник.

Ее многим представили, и у многих она вызвала живой интерес. Новая симпатичная мордашка всегда становилась предметом обсуждения при дворе, где императрица прочно утвердила культ красоты. Кое-кто из сослуживцев попросил Пьера представить их Стефани, и она светски пококетничала с восхищенными офицерами, упиваясь вновь открытой в себе способностью пленять. Она надеялась, что Пьер обратит на это внимание, и он, наверное, обратил, особенно если учесть, что кое-кто из сослуживцев тайком похлопал его по спине, видимо поздравляя с таким удачным выбором спутницы. Ровно в половине десятого появилась во всем своем блеске императорская чета, тут же ставшая центром всеобщего внимания. Император, с блестящими черными волосами и сверкающими кончиками нафабренных усов, был в алом кителе и белых генеральских брюках; императрица — в платье лазурной тафты под цвет своих глаз, с сапфирами на шее и в волосах, с обнаженными прекрасными плечами, и обмахивалась веером из слоновой кости с темпераментом, какой присущ только испанкам.

Они открыли бал, и, как только все смогли танцевать, Пьер пригласил Стефани. Потом ее не раз перехватывали другие партнеры, но этот танец он обговорил с ней заранее. Они не стали ужинать с остальными гостями: император с императрицей пригласили Пьера и Стефани в числе избранных в другую гостиную. Сначала с ними любезно поболтал их крестный, потом императрица пригласила их посидеть подле нее. А поскольку она была блестящей собеседницей, живой и остроумной, все общество было в ударе. Если б не возможность еще потанцевать с Пьером, Стефани с радостью провела бы здесь весь остаток вечера, но император с императрицей вернулись в зал. Они покинули гостей в полночь. Праздник должен был продолжаться до утра, но Бассано уже собрались уезжать, и расстроенная Стефани должна Пыла ехать с ними. Свое недовольство она открыла только Пьеру, проводившему их до кареты.

— Такое чувство, что ночь только началась, — возмущенно прошептала она.

Он был с ней солидарен и попытался ее утешить:

— У вас впереди еще множество балов. Попробуйте убедить герцогиню, чтобы она нашла вам компаньонку, которая сидела бы здесь с вами до конца.

— Именно так я и поступлю. Я в кои-то веки приехала в Париж не затем, чтобы ложиться спать до рассвета.

Экипаж Бассано отъехал. Пьер остался один, раздумывая, как ему провести еще несколько часов. Ему не особенно хотелось танцевать, однако его не манили развлечения, которые можно сыскать в этом скудно освещенном ночном городе. Ему хотелось видеть только Луизу. Его обуяло болезненное желание поскорее увидеть ее, он сел в вызванную для него лакеем пролетку и назвал извозчику ее адрес. Пьер сошел на узкой мрачной улочке и посмотрел на дом с осыпающейся штукатуркой, в котором она жила. За занавесками в одном из ее окон горела свеча. Он зашел в подъезд и взбежал вверх по лестнице. Остановившись у ее двери, он постучался костяшками пальцев. Из квартиры послышался настороженный голос Луизы:

— Кто там?

— Это я, Пьер!

— Подожди минутку. — Он услышал, как она отодвигает засов и поворачивает ключ в замке. Потом дверь отворилась, и он увидел ее с подсвечником в руке, в накинутой поверх белой ночной сорочки шали, с распущенными волосами. — Что случилось? — взволнованно спросила Луиза.

У него едва не остановилось сердце от любви, когда он увидел ее. Ни одна из женщин, которые щеголяли сегодня в Тюильри в своих пышных нарядах, не смогла бы затмить Луизу в этом простеньком соблазнительном одеянии. Он еще ни разу не видел ее с распущенными волосами, которые тяжелым плотным шелком свисали до пояса. Он вошел в комнату и прикрыл за собой дверь.

— Я должен был тебя увидеть. Ты одна? — От его прыткого взгляда не укрылась открытая дверь в темную комнату Катрин, к тому же Луиза говорила, не понизив голоса.

— Да, — простодушно ответила она. — Катрин еще на работе, вернется только утром. — Луизу охватил невыносимый страх за него. Она неуверенно протянула руку и притронулась к рукаву его роскошной парадной формы, предназначенной специально для придворных гражданских мероприятий, в которой она еще ни разу его не видела. — Ты уезжаешь? — спросила она дрожащим голосом, ошибочно истолковав причину, по которой он надел эту форму. — Поэтому пришел ко мне так поздно?

И он вспомнил, как говорил ей, что Франция может скоро втянуться в конфликт между Турцией и Россией, но тогда не понял, что своими словами вселил в нее страх разлуки. Впервые она совершенно потеряла контроль над собой, была уязвима и ранима, и все барьеры, которые она с такой тщательностью воздвигала между ними, рухнули в один момент.

— Нет. Пока нет. Но, возможно, уеду очень скоро. — Он бросил на стул треуголку, которую держал, по военной моде, под мышкой. — Хотя я не поэтому пришел. Мне просто захотелось тебя увидеть. Если бы ты спала, я бы весь дом разбудил. Я понял, что не проживу ни дня, ни часа, если не скажу тебе то, что должен был сказать уже давно.

Она попятилась от него, ступая босыми ногами по грубым доскам, и воск закапал со свечи. Он забрал у нее подсвечник, поставил на стол, и свет выхватил обоих из темноты. Пьер снял мундир и отшвырнул в сторону. Ей казалось, что она потонет в его глазах, выражавших ликование и восторг, когда он крепко прижал ее к себе, осторожно убрав с лица длинные черные пряди волос.

Его разговоры о войне неизменно вселяли в нее ужас, как только она представляла, с какой опасностью ему придется столкнуться, и она прильнула к нему, чтобы физически ощутить, что он здесь. Пьер рассеял ее кошмары, его теплые, живые, надежные руки уверили ее в том, что у них еще есть время, его пока не отзывают в далекую чужую страну на войну. Она нашла его губы и поцеловала со страстностью, какой в себе и не подозревала, и, казалось, поцелуй длился вечно — так горячо он на него ответил. Потом он наклонился и потянулся за ключом. Слишком поздно она поняла, как далеко зашла по дороге соблазна.

— Нет! — Она попыталась перехватить его руку, но он только прижал ее к себе еще крепче, и она почувствовала, как напряглись его мускулы, когда он повернул ключ в замке. Задыхаясь, она снова попыталась удержать его, когда он закрывал засов в верхней части двери.

— Я люблю тебя, — прошептал он, не отрываясь от ее губ, и их дыхание слилось воедино. Им овладел восторженный экстаз, и уже ничто не могло его остановить. Целуя, он подхватил Луизу в развевающейся ночной сорочке на руки и понес на постель. Он ласкал ее прекрасное тело под измятыми складками ткани, и его чувственные прикосновения вызвали в ней дрожь сладострастия. Луиза пыталась его остановить, но ее губы тут же настигал его жадный поцелуй. Пьер рывком развязал ленты у нее на груди и сдернул тонкую ткань, и она предстала во всей своей белоснежной наготе, длинные пряди волос упали ей на лицо, когда она инстинктивно стала отбиваться. Но ее сопротивление длилось недолго. Она не могла перебороть свою любовь, свою неприкрытую страсть и неумолимую нежность его ласк. Ее обуял неожиданный восторг и жажда покориться.

И только когда он разделся и лег подле нее, она поняла наконец что это значит — когда два человека созданы друг для друга. Казалось, он открывал в ней все новые и новые сокровища, которыми они оба восторженно наслаждались. Он был прекрасен. Прекрасен был его жаркий рот, прекрасны мускулы на спине, переливающиеся под ее ласкающими пальцами, прекрасно все его мощное сильное тело. Когда же он довел ее до высшей точки блаженства, исчезло время, пространство, свет и тьма. Только, его руки, которые крепко держали ее, не давая умереть от экстаза. Только Пьер.

— Мы всегда будем вместе, — обещал он, целуя ее. — Ничто в мире не встанет между нами, и ты не успеешь глазом моргнуть, как мы объявим всему свету, что ты — моя и всегда будешь только моей, до нашего последнего вздоха.

Да, конечно, Пьер с самого начала, с самой их первой встречи знал, что она — его единственная, и необъятная будущность виделась ему только рядом с ней, ее образ стал неотъемлемой частью его жизни. Сила его любви пробудила в нем стремление оберегать и защищать ее с самоотдачей, какой он никогда в себе прежде не ощущал. Он открылся ей и в этом, и во многом другом.

Ей с трудом удалось уговорить его уйти до прихода Катрин. На пороге он задержался и прижал ее к себе.

— Пройдет еще несколько дней, прежде чем мы снова увидимся, — сказал он, вздохнув. Еще никогда служба не казалась такой рутинной, он с отвращением думал о том, сколько времени потратит во дворце, вместо того, чтобы быть с ней. — Ну скажи, что я могу остаться еще хоть ненадолго.

— Ты должен идти, — нежно ответила она.

Но он все же задержался еще на несколько минут, прежде чем окончательно распрощаться.

Пьер был сильно удивлен, когда на следующий день в офицерской столовой ему со всеми церемониями вручили за тот вечер приз победителя, после чего он должен был угостить всех шампанским и коньяком. Он позабыл об этом, взяв другой, неизмеримо более ценный приз.