Луиза Вернье

6

Как Луиза и предвидела, она сравнительно недолго занималась несложной работой у мадам Камиллы. К семнадцати годам Луиза уже сидела за столом Катрин в комнате вышивальщиц, где довела до подлинного совершенства свои и без того безупречные стежки. Цветы, листья и различные растительные узоры, выполненные разноцветными шелковыми нитками, выходили из-под ее иглы как живые, украшая гирляндами и фестонами бальные наряды и повседневные платья, свадебные накидки, шлейфы, а также всевозможные воротнички и пелерины. Ни мадам Камилла, ни другие портнихи не пытались как-то разнообразить моду, ограниченную длинным корсажем и чрезмерно пышной юбкой, зато соперничали друг с другом по части роскошной отделки.

Луиза и Катрин уже давно выехали из лачуги на площади Мобер и заняли комнаты, сходные с их прежним жилищем, а их довольно скромные доходы немного возросли благодаря заработку Луизы. Правда, в сезонные затишья они по-прежнему не позволяли себе никаких излишеств, но теперь Луиза могла купить себе туфли. Ее маленькие изящные ступни не пострадали от всех тех орудий пыток, которые ей длительное время приходилось таскать, возможно потому, что дома при всяком удобном случае она ходила босиком.

С первого же дня своей службы у мадам Камиллы Луиза жадно впитывала в себя все, что могло ей пригодиться в профессиональной карьере. У портних сложилась традиция делиться личным опытом, и, хотя большинством профессиональных тайн Катрин с ней давно уже поделилась — как, например, простейшим способом оттереть собственной слюной кровь, брызнувшую на ткань из уколотого пальца, — Луиза также многому научилась и у своих новых подруг. Но больше всего ей нравилось учиться у старшей помощницы. Луиза при каждом удобном случае расширяла свои познания в искусстве шитья, обучаясь чертить выкройки и кроить ткань у закройщика. Второй раз в жизнь девушки вошел англичанин. Его звали Уилл Расселл.

Мужчины-закройщики были не такой уж и редкостью, но мадам Камилла, в числе прочих, предпочитала закройщиков-женщин, считая, что они точнее воссоздают очертания женской фигуры, придавая дамским нарядам по возможности элегантные линии, выражающие женскую беззащитность. Люди, серьезно занимающиеся модой, всегда прислушиваются к политике и актуальным проблемам, и мадам Камилла интуитивно почувствовала нарастающую тенденцию к предельно изящным линиям кроя, которые только и могут смягчить и завуалировать железную несгибаемость француженок, взращенную революцией 1848 года. Мадам Камилла решила, что ей нужен закройщик-англичанин, который стал бы претворять в жизнь ее замыслы, ведь никто не станет отрицать, что лучшие портные живут по ту сторону Ла-Манша. Рассчитывая использовать английское мастерство в новой присадке своих изделий, она, к собственному удивлению, остановилась на Уилле Расселле. Набравшись опыта на ткацкой фабрике, он уже работал в Париже у прославленного придворного портного Эбелинга, чьи владения располагались на улице Ришелье в том же здании, что и «Гажелен». Уилл Расселл, как и многие другие, прибыл в эту Мекку моды, чтобы расширить свои познания перед возвращением на родину.

— Должен заметить вам, — безапелляционно уведомил он мадам Камиллу на своем превосходном французском, — что через два года я намерен вернуться в Англию.

— Не вижу в этом никаких препятствий, — осторожно ответила она. Зная, как непредсказуем маятник моды, она и не собиралась задерживать его дольше, да и мешкала совсем по другой причине. Ее гораздо больше беспокоило то смятение, которое посеет его мужественная внешность среди ее швей. Уилл Расселл в двадцать семь лет был в полном расцвете, но у нее не нашлось причин сомневаться в его профессионализме. Поэтому она поневоле примирилась с тем, что швеям придется быть чуть осмотрительнее, а если какая-то из них начнет выказывать хоть малейшее пренебрежение к работе, то будет немедленно уволена.

— Хорошо, мистер Расселл. Я готова предоставить вам место на оставшееся время вашего пребывания во Франции.

Уилл Расселл в закройном цеху со всем ревностным старанием новой метлы изничтожил беспорядок, устроенный здесь двумя закройщицами, их вновь посадили за швейный стол. Он выбросил всякие ненужные коробки и накопившийся мусор. Сам удлинил и без того длинные столы, а рулоны тканей уложил на специальные стеллажи, что упрощало работу и одновременно защищало ткань от повреждений. С самого начала Расселл ясно дал понять, что закройная мастерская в заведении мадам Камиллы — в его личном распоряжении, и держался крайне независимо. Однако он был достаточно мил и прекрасно осознавал, какую вызывал суматоху в этом замкнутом женском мирке. Особенно учтив он был с мадам Руссо, чем приводил в недоумение девушек-портних, считавших ее высокомерной и дурнушкой. Они не знали, что однажды, когда англичанин только начал здесь работать, он случайно столкнулся с контролершей, она корчилась от боли, и он проводил ее, беспомощную, с побелевшими губами, до кабинета, поняв, что она страдает от болезни, которую от всех скрывает.

Если мадам Камилле требовалось переговорить с Расселлом в мастерской, он держался с ней так, как обычно мужчина держится с женщиной, — дерзко и независимо. Сидевшие за столом швеи, до которых долетали обрывки их разговора, ахали и перешептывались, изумленные тем, в какой форме он отстаивал свою работу, если считал, что совершенно прав, и мадам неизменно ему уступала, позабыв, судя по всему, про свой возраст, волновалась и розовела, как молодая девушка.

— С тканью я обращаюсь так же, как с лошадьми и женщинами, — услышали они однажды крайне возмутительные слова.

Он нравился почти всем женщинам, а некоторые его и побаивались. Довольно многие, в особенности те, кто любил наблюдать, как он работает, пытались его завлечь, но даже самые смелые не добивались ничего, кроме сухой одобрительной ухмылки, да порой задумчивого взгляда, который, едва скользнув по ним, тут же угасал.

В Париж он приехал, желая осуществить свои планы, а не для того, чтобы соблазнять и обманывать, к чему могла бы привести интрижка с какой-нибудь из гризеток мадам Камиллы. Он восхищался их тонким мастерством, их жизнерадостностью, которую они сохраняли, несмотря на все трудности жизни.

Луиза, услышав валлийские интонации Расселла, поняла, что он, как и Уорт, совсем недавно приехал в Париж. Шутки ради девушка стала пародировать его иностранный акцент, к удовольствию других портних. Но однажды они вдруг замолкли, подавившись собственным смехом, и уставились, оцепенев от смущения, на дверь. Расселл возвышался на пороге и слушал, зловеще скрестив руки; его волнистые соломенные волосы растрепались, что придавало его как будто высеченным из мрамора чертам лица сходство с Микеланджело. Синяя роба прилипла к телу, поза была довольно агрессивна. Луиза отложила шитье и выдержала его разъяренный взгляд, стараясь не расхохотаться.

— Ой! Мсье Расселл! А я и не знала, что вы здесь.

Он вновь нахмурился, заслышав в ее голосе сдавленный смех, и сердито погрозил пальцем:

— Когда вы научитесь говорить по-английски так же, как и говорю по-французски, тогда вы будете вправе надо мной насмехаться!

Луиза моментально отреагировала. Она встала и дерзко взглянула на него.

— Хорошо! — И добавила, вспомнив те немногие английские слова, которые слышала от Уорта: — Вы ведь меня научите. Да?

Секунду или две он смотрел на нее, изумленный ее дерзостью, тем, что она произнесла фразу по-английски.

— Я научу вас, мадемуазель как-вас-там. Уверяю, что вы нигде не найдете лучшего учителя, но, возможно, вам придется пожалеть о своей просьбе. Предупреждаю: небрежного отношения я не потерплю.

И, приглаживая рукой свои густые волосы, Расселл громко расхохотался и повернулся, собираясь уйти к себе в мастерскую; Луиза рухнула на стул, содрогаясь от смеха, другие женщины и девушки за столом присоединились к ней, в комнате стало шумно, как в курятнике. Тут же примчалась мадам Руссо прекратить смех. Вскоре закройщик по своему обыкновению запел какую-то староанглийскую народную песенку, и его чудесный голос гулом прокатился по коридорам. Мадам Руссо пришлось прибегнуть к своему праву начальницы и заставить его замолчать, к большому сожалению девушек. Они не были согласны с мадам Камиллой, полагавшей, будто в полной тишине им лучше работается.

После этого случая Уилл Расселл при встрече с Луизой обязательно произносил что-нибудь по-английски, чтобы она набирала словарный запас и привыкала к звучанию и ритму языка. Луиза купила на рынке франко-английский разговорник и словарь, вычитывала оттуда предложения, а он безжалостно ее поправлял, доводя чуть ли не до слез. Потом она догадалась, что ему доставляет удовольствие задевать ее гордость, и стала притворяться, будто его замечания нисколько ее не трогают. Слух у девушки был хороший, память цепкая, и вскоре она уже могла бегло разговаривать по-английски. Оба даже не догадывались, как многому научил ее Уилл (до конца жизни английская речь Луизы отличалась напевностью, как будто она обучилась в центре валлийских гор).

Уже проработав какое-то время в вышивальном цехе, Луиза поняла, что единственное, чем ей осталось дополнить свои знания и навыки, — это научиться профессионально кроить. Когда-то, очень давно, Катрин научила ее, как изготавливать детали изделия по картинке или чертежу, но даже опытная Катрин не сумела бы создавать такие же эффектные наряды, какие рождались под ножницами Уилла Расселла. Швеи по-разному оценивали его работу. Многим претило, что он кроит платья на манер амазонок, строгость силуэта которых не могли смягчить даже многочисленные украшения, к которым имела чрезмерное пристрастие мадам Камилла. Другие же соглашались с Луизой, что кроит он мастерски, и восхищались тем, как легко он может пригнать платье по фигуре, лишь чуть-чуть подправив деталь. Именно этому и хотела научиться Луиза. Расселл задумчиво кивнул, выслушав просьбу девушки.

— Да. Прекрасно. Будешь приходить по утрам на четверть часа раньше, ну и в обед я смогу выделить тебе немного времени.

Обучаться кройке она взялась с таким же энтузиазмом, с каким учила английский. Мадам Руссо не препятствовала этому, поскольку Луиза не тратила на учебу время, отведенное ей на основную работу, и в целом даже одобряла. На Луизу она смотрела как на свою протеже, но переживала, что вряд ли сможет долго ей покровительствовать. Мадам Руссо знала, что смертельно больна. Боли мучили ее беспрестанно. Как только она почувствует, что больше не в состоянии справляться со своими обязанности, она уедет из Парижа и проведет оставшиеся ей месяцы у своей сестры в Провансе. А пока она должна изо всех сил поддерживать дисциплину.

Луиза уже привыкла, что некоторые девушки подшучивают над ее учебой у Уилла, а кое-кто, кого это сильно задевало, даже злится. Она чувствовала себя с Расселлом непринужденно. Если видела перед собой привлекательного мужчину, ее мысли неизменно обращались к Уорту, в прошлом любимому, или к тому кирасиру, чье лицо она не могла забыть и о повторной встрече с которым мечтала. Образ же Уилла, напротив, был таким же безличным, как валлийские горы, о которых он, помимо прочего, рассказывал ей по-английски. Если же порой его проницательный взгляд и говорил ей о том, что он выделяет ее из числа прочих, она относилась к этому со всем высокомерием молодой красивой девушки, привыкшей к мужскому восхищению. А поскольку для всех он был тайной за семью печатями, Луиза гордилась его отношением к ней. Катрин ругала Луизу, говорила, что скромность (в которой сама Катрин изрядно преуспела) — главное в жизни.

— А почему бы мне и не гордиться? — возражала Луиза, подбирая волосы перед зеркалом в спальне, чтобы проверить, не пойдет ли ей закрученная вокруг головы коса. Ведь ей, а не кому-то, он рассказал, что пытается изобрести швейную машину. Он и во Францию приехал в том числе для того, чтобы лично посмотреть на машину, которую изобрел мсье Тимонье, хотя Уилл считал, что его собственная кеттельная игла — полезное усовершенствование, благодаря которому шов будет глаже и ровнее. Луиза спорила с ним по поводу этих машин, хотя в жизни не видела ни одной. Она поджала губы, рассматривая свое отражение в зеркале, и продолжила, укладывая волосы по-другому: — У мадам Камиллы все только и делают, что пляшут вокруг Уилла, как будто всю жизнь в монастыре чахли. Я никогда не стану так прыгать вокруг мужчины.

— Поэтому ты ему и нравишься, — пробормотала Катрин. От нее не укрывались взгляды, которые Уилл бросал порой на Луизу, да девчонка и сама это замечает, хотя и не хочет в этом признаваться.

— Что такое? — Луиза повернула голову и посмотрела на Катрин.

— Ничего, — со вздохом ответила Катрин. Когда-то и она не отказалась бы пококетничать с Уиллом Расселлом, но она уже не та, и прекрасно знает об этом. В конце концов, доброта в мужчине — самое главное, хотя нельзя сказать, что Уилл не добр с Луизой. Мужчины всегда из кожи вон лезут, чтобы помочь хорошенькой молоденькой девушке, а дурнушкам приходится самим перебиваться.

Больная мадам Руссо объявила, что увольняется. Очень многим было жаль с ней расставаться, но даже те, кто сначала был рад ее уходу, теперь принял бы ее обратно с распростертыми объятиями. Ее преемница, мадемуазель Нанетт Денев, маленькая темноволосая молодящаяся женщина, оказалась сущим деспотом. Она все устроила по-своему: рассадила старых подруг, чтобы они не могли друг с другом разговаривать, открыла вентиляционные отверстия, несмотря на протесты гризеток, в первую же неделю уволила вздумавших с ней поспорить двух вышивальщиц и затеяла битву с Уиллом. Нанетт Денев вздумала и его подчинить своей власти, он же упорно сопротивлялся и не изменил метод своей работы. Когда она решила по-своему оборудовать его мастерскую, Расселл попросту выставил ее. Тогда она стала критиковать его работу, но кроил он как никогда безупречно и без малейшей задержки. Луиза пала первой жертвой в этой схватке: ей запретили появляться в мастерской. Луиза уже достигла той стадии обучения, когда осмелилась бы попросить мадам Руссо позволить ей скроить целую часть изделия по выкройкам мадам Камиллы и под наблюдением Уилла, но теперь это было невозможно. Луизе было особенно досадно, что Катрин отнеслась к этому без всякого сочувствия.

— Ты же научилась чему хотела, к чему так злиться?

Луиза ходила взад и вперед по квартире.

— Ну и что? Я самой себе хотела доказать, что смогу совершенствоваться в своей работе и научиться все делать безупречно.

Катрин, которая отдыхала, положив на скамеечку обутые в домашние туфли ноги, поправила за спиной подушку.

— Все равно я рада. А то научилась бы, на свою голову, еще чему-нибудь, если б и дальше заходила к Уиллу Расселлу.

Луиза с досадой затрясла головой.

— Ты прекрасно знаешь, что у меня есть голова на плечах. Я не дурочка и не собираюсь рисковать.

Это правда, подумала Катрин, но все же предупреждать ее время от времени стоит. Покойная мадам Вернье поступала бы именно так, а Катрин строго придерживалась взятых на себя обязанностей.

Луиза всю ночь не могла уснуть, а утром решила обратиться к мадемуазель Денев с особой просьбой. Ну не откажет же она, если представить ей очевидные факты? В самый разгар рабочего дня Луиза постучалась в дверь кабинета и услышала позволение войти. Мадемуазель Денев сидела за столом: и, не отрываясь от бумаг, ткнула кончиком пера туда, где следовало встать Луизе.

— Да?

Луиза подробно изложила свою просьбу. Она просит дать ей возможность показать, что умеет кроить в соответствии с теми высокими стандартами, которым обучил ее мсье Расселл.

— Мсье Расселла наняли для того, чтобы он кроил, а не для того, чтобы он поощрял прихоти швеи, вздумавшей пролезть на его место.

Луиза разозлилась — столь несправедливым было обвинение.

— Но это же совсем не так. Мсье Расселл это прекрасно знает, и мадам Руссо знала и поощряла мое стремление. Если бы вы только разрешили…

Под непрекращающийся скрип пера мадемуазель Денев перебила ее раздраженным тоном:

— Выбирайте. Либо вы сию минуту возвращаетесь к вышиванию, либо собираете все свои вещи и навсегда отсюда уходите.

Тяжело сглотнув, Луиза вышла из комнаты. Она была удручена несговорчивостью контролерши. Девушка остановилась на пороге раскройного цеха, чтобы объявить новость, не заботясь о том, что снова нарушает правила.

— Контролерша не дала мне разрешения скроить платье, — с возмущением сказала она. — Даже слушать не захотела.

Уилл распрямил спину.

— Вот как? Ну ничего, не переживай. — Широким шагом он пересек комнату, прислонился к дверному косяку и насмешливо улыбнулся: — Для того, чтобы убить кошку, необязательно ее топить.

Луиза сердито улыбнулась.

— О чем ты?

Но он не успел объяснить. Из кабинета послышался резкий голос, гулом прокатившийся по коридору:

— Мадемуазель Вернье! Почему вы бездельничаете? Вы же знаете правила. Мне снова сделать вам выговор? Мсье Расселл! Немедленно за работу!

Луиза стремительно прошла в вышивальный цех. Она схватила свою работу, не обращая внимания на задаваемые шепотом вопросы, и сидела, вытянув шею и разглядывая раскройный цех. Уилл, к ее удивлению, по-прежнему стоял на пороге, сложив на груди свои мускулистые руки. Послышался разгневанный цокот каблуков, и вот уже разъяренная мадемуазель Денев стояла перед ним, поджав губы.

— Вы что, так же глухи, как и дерзки?

Медленно прикрыв глаза, он без всякого выражения стал что-то напевать себе под нос. Это взбесило ее еще больше. Посыпались оскорбления и угрозы, она несправедливо обвинила его в лени и даже предложила уволиться, как только что Луизе, и ядовито раскритиковала его работу, что делала уже неоднократно. Но ни он, ни все остальные ничего не слышали, потому что длинная тирада мадемуазель Денев потонула в древней песне валлийских долин, от которой, казалось, гулко сотрясались стропила. Затем, продолжая петь, он снова вернулся к своему столу, не обращая на нее ни малейшего внимания. Озлобленная неповиновением, женщина бросилась вслед за ним, и Луиза потеряла ее из виду, но те, кто наблюдал развернувшуюся сцену, после со смехом рассказывали, как мадемуазель Денев, с искаженным от злости лицом, скакала вокруг него, потрясая своими маленькими кулачками, и как ее пышная сборчатая юбка металась при этом взад-вперед. Наконец она сдалась и, гордо подняв голову, удалилась из комнаты, громко стуча каблуками. Расселл немедленно перестал петь, и все, кто находился поблизости, отчетливо услышали яростный возглас Денев. Покраснев еще больше, она гордо прошествовала по коридору к своей двери, на ходу поправляя пряди, выбившиеся из ее всегда безупречной прически. Дверь кабинета мадемуазель захлопнулась. Во всех помещениях тут же раздался взрыв хохота, и лишь страх перед возможными последствиями заставил гризеток придать своим лицам невозмутимое выражение, когда она вышла вновь, чтобы, как обычно, отпустить очередную порцию болезненно жалящих саркастических замечаний по поводу обнаруженных дефектов.

С того дня мадемуазель Денев сделала Луизу объектом своей самой ядовитой критики. Казалось, что после поражения в схватке с Уиллом эта женщина оставила попытки вступать с ним в открытый конфликт, поэтому ей был необходим мальчик для битья, на котором можно было бы выместить свою досаду. Она по-прежнему воевала с ним, не выходя за рамки своих полномочий, но на Луизе, ставшей косвенной причиной ее унижения, вымещала свое раздражение. Во время каждой такой словесной атаки Луиза внутренне кипела и стискивала зубы, но не отрывала глаз от работы. Иногда вечером она приходила домой вся бледная от пережитого. Катрин ей сочувствовала и возмущалась таким к ней отношением.

— Мне приходилось встречать женщин вроде нее. Ревнивые женщины всегда пытаются приуменьшить чужие способности и высмеивают чужие успехи.

— С чего бы ей ревновать ко мне? — набросилась на нее Луиза.

— Раз ты сама не понимаешь, то я ничего не скажу.

Однажды вечером у Луизы появились другие заботы. Когда утром она шла на работу, Уилл нагнал ее у ворот и предложил вернуться сюда вечером, он задержится, ему нужно подготовить к завтрашнему утру кучу работы для швей. Луизе только надо выбрать удобное время. Девушка сияла от радости, Катрин она ничего не сказала, боясь, что та обязательно начнет спорить и возражать.

Возможность уйти из дома представилась. Катрин отправилась поужинать с одним своим приятелем. Луиза, пройдя через кладбище для бедняков, положила на могилу матери букетик цветов, как она делала всегда. Она взобралась на стену, встав на деревянный ящик, который Уилл спрятал в высокой траве. По ту сторону тоже стоял приготовленный для нее ящик, скрытый от глаза консьержа за служебными постройками, и девушка проникла во двор. Быстро, как было условлено, постучала в окно раскройного цеха, обежала вокруг мастерской и оказалась у двери, которую уже отпирал Уилл.

— Вот здорово! — радостно воскликнула она, ринувшись вперед него через слабо освещенные комнаты, на ходу сдергивая с себя шаль, шапочку и перчатки и швыряя их через плечо. В коридоре она насмешливо присела перед запертой дверью пустого кабинета мадемуазель Денев и вплыла в ярко освещенный раскройный цех, проделав восторженные пируэты вокруг двух столов, на одном из которых был уже разостлан малиновый бархат.

— С чего начинать?

Уилл укладывал на табурет ее вещи.

— С самого начала, разумеется. Бери вон из той кучи выкройку и приступай.

Просияв, она крепко стиснула ладони.

— Неужели ты разрешишь мне все сделать самой?

Он одобрительно хмыкнул:

— А иначе какой смысл?

Она сняла с полки первый рисунок. Это было плотно облегающее дорожное платье из серого шелка, обильно украшенное декоративными пуговицами и кистями, с изящными манжетами на рукавах и с многочисленными оборками на юбке. Девушка нахмурилась горестно-насмешливо, не скрывая своего волнения. Фасон оказался непрост, но в нем не было ничего такого, чего бы Луиза не знала, и она намеревалась проделать свою работу с блеском.

Пока он занимался своим делом, Луиза устроилась за выделенным ей длинным столом и стала изготовлять выкройку по меркам клиентки. Оба работали молча. Она делала все ловко и четко, правда, слишком нервничала. Для юбки выкройка вообще не требовалась: она будет сшита из шести полотен ткани, которые по всей ширине посадят на пояс, зато каждую деталь корсажа и рукава требовалось вычерчивать очень тщательно. Она улыбнулась, закончив дело.

— Вот! Готово.

И она еще шире, с гордостью улыбнулась Уиллу. В комнате было душно, плотные ставни закрыты, а вентиляционные отдушины недостаточно охлаждали помещение. Лицо Луизы серебристо мерцало. Она и не подозревала, как часто Уилл с дрожью косился на нее, замечая нежную округлость ее приподнятых грудей, выглядывающих из-под корсажа, когда она нагибалась над столом. У него кружилась голова от ее ароматной неуловимой соблазнительной женственности.

И прежде у него не раз болезненно ныли чресла от ее мучительной близости, но никогда еще так, как теперь, когда они впервые остались наедине.

— Поздравляю, — машинально ответил он, думая, какая Луиза соблазнительная. — С этой первой частью работы ты справилась довольно быстро.

— Мне нужно попить, прежде чем двигаться дальше. — Она прикрыла глаза, изнемогая от духоты, и, изогнув шею, провела кончиками пальцев вдоль горла, как будто надеясь так его остудить.

— В ведрах на кухне должна остаться вода, — довольно грубо отрезал он. — Лампу возьмешь?

— Нет. Дорогу я знаю как свои пять пальцев.

Луна достаточно хорошо освещала кухню, поэтому она без труда разглядела ведра и напилась из ковша, утолив жажду.

Вернувшись к столу, Луиза развернула рулон серого шелка, предназначавшегося для дорожного платья, богатая материя замерцала на столе. Он не стал помогать девушке накладывать выкройку, да она и не рассчитывала на это, хотя не подозревала, что он просто боится малейшего физического контакта с ней. Луиза тихонько вздыхала от удовольствия, когда под ее щелкающими ножницами выкраивалась то одна, то другая деталь. А Расселл мог думать только о том, как она блаженно стонала бы в его объятиях, и он дал себе зарок больше никогда не приглашать девушку в свою мастерскую, чтобы не подвергать себя столь мучительной пытке.

— Луиза!

Она, вздрогнув, повернула к нему голову:

— Да?

Он уже покончил с малиновым бархатом и теперь разворачивал рулон синей мериносовой шерсти.

— Юбку я сам завтра скрою. С этим справится любая ученица, а ты же не хочешь просто так терять время?

— Нет, конечно. Очень мило с твоей стороны. — Она отложила ножницы и пошла было к выходу. — Надо посмотреть на часы.

— Не принесешь заодно еще один рабочий лоток? — напомнил он ей. — Для платья, когда ты его закончишь.

Она кивнула, вышла, оставив узкую полоску света в прикрытой двери, и торопливо бросила взгляд на циферблат висевших над кабинетом часов. Было не так поздно, как она думала, к тому же Уилл сам возьмется за скучную раскройку юбки, и она может спокойно закончить работу, не боясь, что Катрин, вернувшись домой, не застанет ее в квартире. Луиза стала искать свободный лоток. Все лотки были выложены изнутри люстрином на манер бонбоньерок. Вернувшись в раскройный цех, она поставила лоток на место и снова принялась за работу.

Они работали в полной тишине. Доделав все, что было отложено на ночь, Уилл уложил на лоток последнюю скроенную деталь и убрал со стола обрезки, чтобы не заниматься этим утром. Пол он подмел, Луиза же была слишком поглощена своим занятием и лишь машинально переступала, когда половая щетка застучала возле ее ног. Наконец она доделала последнюю оборку и распрямилась. Девушка потеряла всякий счет времени.

— Уже первый час, — сказал он, погасив все лампы, кроме одной. Ему хотелось, чтобы она ушла.

Луиза положила руку на поясницу и выгнула ноющую спину.

— Я тебя задержала, — расстроилась она.

— Нет, напротив. Обычно я работаю до часу или двух. Сейчас я провожу тебя домой, а утром доделаю юбку. Оставляй все как есть.

Уставшая и не помнящая себя от счастья, Луиза потянулись к нему, улыбнувшись ему в лицо, намереваясь всего лишь поблагодарить его, но ничего и не успела сказать. Он больше не мог сдерживаться. С силой прижав ее к себе, он поцеловал ее, от поцелуя у него зазвенело в ушах.

Они отшатнулись друг от друга, тяжело переводя дыхание. Девушка смотрела на него, как внезапно разбуженный лунатик, ошеломленно прижимая к губам пальцы, как будто пытаясь увериться, что он не спалил их в огне своей любовной атаки. Он снова потянулся к ней, и она, как будто догадываясь, что на этот раз он будет действовать нежнее, не отстранилась и не стала отталкивать его руку, которой он обвил ее за талию. Нежно прижав ладонь к ее щеке, он большим пальцем приподнял ее подбородок и поцеловал уже не так настойчиво, но не менее страстно. И на этот раз ее губы осторожно ответили, он крепче обнял ее, Луиза прижалась к нему, обвила шею руками и зарылась дрожащими пальцами в густые завитки волос на затылке. Ни он, ни она не услышали, как звякнуло в отдалении кольцо для ключей, когда консьерж отпер кому-то ворота. Они не слышали, как кто-то прошел по двору. Но от сквозняка, повеявшего по мастерским и коридору, скрипнула и задрожала дверь в раскройный цех, когда кто-то вошел в здание. Несколько секунд они стояли, не шевелясь, как парализованные. Луиза запаниковала:

— Меня не должны здесь обнаружить!

Он высвободил ее из объятий и внимательно прислушался, собираясь с мыслями. Приближались чьи-то шаги, но это была не шаркающая поступь консьержа, а легкая решительная походка, слишком знакомая обоим.

— Это Денев! — воскликнул он, схватил стул и заблокировал им ручку двери. — Быстро! Прыгай в окно!

Луиза схватила шапочку с шалью, позабыв про перчатки, которые он подобрал и успел всунуть ей в руки, когда она подбежала к окну, растворив рамы и с грохотом распахнув наружные ставни. Он без усилий приподнял ее и подтолкнул в зияющее темнотой окно. Держась за его рукав, она спустилась на землю и скрылась в темноте, побежав к той стене, через которую недавно перелезала. У него хватило времени только на то, чтобы снова затворить окно, когда дверь у него за спиной толкнулась о стул. Из коридора послышался резкий голос Нанетт Денев:

— Мсье Расселл, откройте!

Он неторопливо отодвинул стол и открыл дверь. Она злобно глянула на него с порога.

— Вам что, страшно оставаться здесь одному по ночам, что вы двери запираете? — насмешливо спросила она.

Пожав плечами, он отошел к Луизиному столу, где начал укладывать куски серого шелка.

— Мне нет дела до непрошеных посетителей, — многозначительно произнес он.

Войдя в комнату, она покраснела еще больше. Подозрительно переводя взгляд с предмета на предмет, она наконец остановилась на окне.

— Когда я проходила по двору две минуты назад, ставни были заперты. Почему же сейчас они открыты?

— Ради глотка свежего воздуха, мадемуазель.

Нанетт решительно подошла к окну, открыла его, выглянула наружу, несколько секунд внимательно всматривалась, потом снова с грохотом его закрыла. От ее стремительного цепкого взгляда не укрылся беспорядок на раскройном столе: ножницы лежали раскрытыми вопреки общепринятому правилу безопасности, кусок серого шелка, который, судя по оставшемуся количеству, должен был пойти на юбку, лежал как-то непривычно неаккуратно.

— Вы весь вечер были здесь один? — ехидно спросила она.

— А разве я не всегда один?

Встав между двумя столами, она в упор посмотрела на него через разделявшую их столешницу, с которой он уже убрал и лоток последние детали дорожного платья.

— Я еще ни разу не видела, чтобы вы пользовались этим столом, кроме исключительных случаев, когда другой занят.

Он закрыл ножницы и положил их на изготовленную им самим полку.

— Вы еще ни разу не приходили ко мне по ночам.

Женщина в бешенстве ударила кулаком о стол.

— Прекратите лгать! Я слышала, когда подходила сюда, как стукнули ставни, а потом — чей-то топот. Вы имели наглость привести сюда одну из моих швей! Вы что, думаете, я не знаю кого? Эту дрянь, Луизу Вернье!

Он уселся на противоположный край стола и бесстрастно взглянул на нее.

— Вы уверены, что это не плод вашего воображения?

Нанетт злобно вздернула подбородок, и от гнева ее губы вытянулись в ниточку.

— Разумеется, уверена. Вы грубо нарушили мое предписание, позволив ей прийти в раскройный цех, а Вернье, вопреки моему четкому приказанию, под угрозой увольнения посмела прикоснуться к дорогой ткани, которую почти наверняка изуродовала. Это будет первое, о чем мадам Камилла узнает сегодня утром.

— Ничего подобного, — возразил он все тем же спокойным тоном, — и на то есть две очень веские причины. Во-первых, я не думаю, что вы обнаружите хотя бы малейший дефект. Во-вторых, вы не сможете обвинить кого-то так, чтобы это напрямую не коснулось меня, а вы же не хотите, чтобы меня тоже уволили?

Лицо Денев покрылось пятнами.

— Не знаю, о чем вы говорите.

Расселл смотрел на нее так, что она не в состоянии была отвести глаза.

— Вы ведь злитесь не из-за нарушения дисциплины, а потому, что подозреваете, будто я был здесь не один.

— Я пришла проверить, все ли в порядке. Здесь раньше были случаи мелких краж. И я намерена сделать все, чтобы предотвратить подобные случаи, поэтому и осматриваю помещение в отсутствие швей.

Он приподнял одну бровь.

— В полночь? В то время, когда, по вашим расчетам, я почти уже должен доделать свою работу? — Перекинув ноги через стол, он уселся на противоположный край и посмотрел ей в глаза.

Нанетт сделала последнюю попытку надменно осадить его:

— Вы настолько же самоуверенны, насколько неотесанны.

Уилл схватил ее за ягодицы, скрытые пышными юбками, и резко притянул к себе, зажав между бедер.

— Ты меня хотела с первого же дня, как появилась здесь, — грубо произнес он. — Посмотрим, на что ты годишься.

Может, в любое другое время и в любом другом месте она бы и не «сгодилась». Но сейчас, начисто оставив всякие попытки противиться долго сдерживаемой порочной страсти, Денев сдалась. Он снова и снова безжалостно брал ее самыми разнообразными способами, заглушая собственную ярость и боль. Он мстил Нанетт Денев за несвоевременное вторжение, на самом деле удовлетворяя самые тайные ее желания.

Когда первые лучи рассвета стали прокрадываться в комнату, он приподнялся с наспех сооруженного ложа из цветных тряпок и оглянулся на нее через плечо, подбирая свою одежду. Ее руки и ноги были бледны, она лежала, отвернувшись от него, спутанные волосы закрывали ее лицо. Расселл знал, что она не спит. Но у нее есть еще куча времени, чтобы успеть собраться и уйти. Он прошел на кухню, пошевелил угли в печке, подкинул дров и вышел в маленький внутренний дворик, набрал воды в ведро и опрокинул его на себя, охнув, когда вода полилась по его телу и растеклась ручейками между булыжниками. На кухне он обтерся, оделся и поставил на раскаленную печку искореженную кофейницу, но, вернувшись в мастерскую с двумя дымящимися чашками в руках, обнаружил, что Денев уже оделась и ушла. Пожав плечами, он сам осушил обе чашки и вытянулся на одном из столов, подложив руку под голову, где проспал до прихода весело болтающих швей.

Луиза, встревоженная, измученная, не знала, чего ей ждать от грядущего дня. Ждать ли неприятностей? Неужели кто-то видел, как она перелезала через стену, и вызвал Денев? Луиза не осмелилась тогда оглянуться, чтобы узнать, кто их незваный гость, она думала только о том, как скорее удрать. Она успела попасть домой незадолго до прихода Катрин, притворилась спящей, чтобы избежать разговоров. Лежа в темноте, девушка вспомнила все, что произошло между ней и Уиллом в ту пугающе страстную минуту, вкус его жарких губ, прижавшихся к ее губам, и трепет своего тела, когда она оторвалась от его огромного мощного тела. Но, несмотря на то что первый его необузданный порыв застал ее врасплох, она не потеряла голову, но позволила ему снова поцеловать себя из чувственного любопытства, чтобы испытать совершенно неведомые доселе сладостные ощущения, одновременно чувствуя, как ее симпатия перерастает в нежность, как зарождается страсть.

Однако сегодня утром ей не хотелось ни видеть его, ни случайно встретиться с ним взглядом. Ей хотелось остаться собой, отнять у него воспоминание о той вольности, с какой она позволила ему себя целовать. Но сидя за своим столом, Луиза, услышав его голос, покраснела, смутилась. Она низко склонила голову над работой, и ее игла замелькала вдвое быстрее обычного.

Казалось, этот день ничем не будет отличаться от предыдущих. Мадемуазель Денев, как обычно, совершала свои обходы, сопровождая их язвительными замечаниями, но в целом все было спокойно. Благодарность Луизы к Уиллу росла. Даже если контролерша нагрянула сюда ночью, он сумел оградить ее от подозрений. В обеденный перерыв Луиза уже полностью справилась со своими страхами, и, когда Расселл сухо кивнул ей на кухне, она мельком с благодарностью взглянула на него и продолжила обедать.

В середине дня за столом в швейном цехе, где сидела Катрин, возникло некое оживление. Девушка, сидевшая напротив Луизы, развернула стул, чтобы посмотреть, что там происходит.

— Что-то у них там с этим серым шелком, — произнесла она испуганным голосом, и тут же остальные вышивальщицы стали возбужденно выспрашивать подробности. — Кажется, детали не сходятся.

Луиза похолодела. Она не могла поверить, что скроила что-то неправильно. Краем глаза она заметила, как мадемуазель Денев входит в мастерскую, одной рукой придерживая прижатый к бедру лоток, на котором лежало наполовину сметанное дорожное платье из серого шелка. Луиза подняла голову. Женщина молча зловеще поманила девушку пальцем. Луиза встала и, нервно разглаживая передник, послушно подошла к ней, болезненно ощущая любопытные взгляды со всех сторон.

— Пойдемте со мной.

Мадемуазель Денев пошла вперед, но не к себе в кабинет, как думала Луиза, догадываясь, что сейчас ее начнут допрашивать, а во внутренний проход, и, не говоря ни слова, стала подниматься по лестнице, ведущей в торговое помещение мадам Камиллы.

— В чем дело? Что случилось? Зачем вы меня туда ведете? — Луизе еще никогда не доводилось бывать в этой части здания. И, насколько ей было известно, еще ни одна гризетки не выходила за порог двери на первом этаже.

Остановившись на крытой малиновым ковром ступеньке, мадемуазель Денев обернулась через плечо и уставилась на Луизу испепеляющим взглядом.

— Насколько я знаю, мсье Расселл начал сегодня с раскройки юбки для этого дорожного платья. Получается, что он здесь ни при чем. Или вы будете отрицать?

Луиза вцепилась в перила красного дерева.

— Почему вы сказали мне об этом только сейчас?

— Хотела убедиться, что ваша работа действительно соответствует тому высокому уровню, на который вы притязали. — Ее губы слегка дрогнули. — Я человек справедливый. Раз уж вы так рисковали, придя сюда после работы и самозабвенно кромсая этот дорогой шелк, значит, я просто обязана была выждать время, чтобы удостовериться в результате, и уж потом принимать меры. Если бы вы доказали, что действительно делаете выкройки также, как и шьете, то, скорее всего, я бы отнеслась снисходительно к вашему желанию показать себя и наказала бы вас, всего лишь лишив вас на месяц-другой жалованья. Но поскольку доказали вы совсем обратное, то я уже ничего не могу поделать.

Она снова стала подниматься по лестнице, Луиза торопливо следовала за ней.

— Просто не понимаю, что же там не в порядке.

Они поднялись на просторную лестничную площадку к красивым двустворчатым дверям. Контролерша открыла их.

— Сюда, — приказала она.

Оставив Луизу в восьмиугольной приемной, женщина ушла по коридору, по которому можно было попасть в кабинет мадам Камиллы, не проходя через торговое помещение. Шелковые занавеси почти полностью скрывали из виду это необыкновенное помещение, Луиза насладилась зрелищем высоких изящных окон, освещающих пышные ковры и золоченую мебель времен Людовика XV. Мимо прошелестела широкой юбкой продавщица в черном, неся на руках бальное платье из атласа. Спокойствие и уверенность, с которыми она направлялась к своей клиентке, только подчеркивали отчаянное и шаткое положение Луизы. Она не сомневалась, что с дорожным платьем случилось что-то ужасное, непредвиденное, и нервно теребила пальцы, разглядывая свои бесчисленные отражения в висевших на стенах зеркалах.

Мадемуазель Денев вернулась.

— Сюда.

Затаив дыхание, Луиза снова проследовала за ней. В маленьком, но достаточно роскошном кабинете девушка встретилась лицом к лицу с мадам Камиллой, та была в ярости. Мадам потрясла перед носом Луизы наполовину сметанный корсаж от дорожного платья.

— Вы это кроили?

Луиза стояла очень спокойно и прямо.

— Да, мадам.

— Как вы посмели! — И мадам Камилла швырнула его на пол. — Еще две или три недели назад мадемуазель Денев доложила мне, что была вынуждена прекратить ваши посягательства на время мсье Расселла, и тогда у вас хватило наглости наплести ему, что вы получили от нее разрешение полностью скроить платье. Вы испортили собственный шелк дорогой клиентки, которая привезла его с собой во Францию из-за границы, и его уже ничем не заменишь.

Луиза даже не знала, что отвечать. Она ни в коем случае не стала бы отрицать, что на этот раз Уилл был вправе от нее отмежеваться. С какой стати он должен рисковать своим местом, когда она сама настаивала и уговаривала его? Но было тяжело не поддаться чувству обиды на него.

— Что не так с платьем, мадам?

— Все! — закричала мадам Камилла. — Его скроили не по меркам клиентки, с тканью обращались так, что из нее повылезали нитки, все оборки получились неровные!

Луиза была ошеломлена.

— Не могу поверить. Я так старалась.

Эти слова, судя по всему, особенно разозлили мадам Камиллу.

— Да любая дура может постараться! — взорвалась она, и даже кожа на ее дряблой шее задрожала от гнева. — Все дело в отсутствии профессиональных навыков, из-за которых случаются путаница и брак. Покойная мадам Руссо, должно быть, переворачивается в гробу. Вы злоупотребили ее доверием, дерзнув сделать то, что вам не по силам. Более того, вы сознательно проигнорировали приказания моего контролера, но самое ужасное — теперь из-за вашей безответственности я потеряю одну из своих лучших клиенток. — Она уже больше не могла сдерживать свою ярость. — Вы уволены! И не смейте говорить, что работали у меня, если будете искать себе работу в другом месте, иначе я сочту своим долгом предупредить ваших работодателей о вашей непростительной выходке, чтобы они подумали дважды, прежде чем нанимать вас. Уходите!

Нанетт Денев не пошевелилась и не проронила ни слова и продолжение всей этой тирады. Опустив глаза, чтобы не выдать своего ликования, она присела перед мадам Камиллой и снова проводила Луизу, которая была в шоке не столько от увольнения, сколько от того, что она, оказывается, неправильно скроила платье. Но где, где она допустила ошибку? Неужели сделала неверные расчеты? Доведенная всем этим до отчаяния, она была рада, что не придется идти обратно через мастерские, и уже через несколько минут оказалась за воротами, отвергнутая тем миром, путь в который прокладывала себе упорной борьбой и таким тяжким трудом, который мало кому пришелся бы по силам.

Был еще ранний вечер, но ей не хотелось идти домой и дожидаться там Катрин, которая сейчас уже наверняка все знает. Луиза бесцельно все шла и шла куда-то, ничего не видя перед собой, не в состоянии оправиться от пережитого потрясения. Стемнело, масляные фонари отбрасывали на нее тени, когда она проходила под ними. Постепенно она стала свыкаться с тем, что выпало на ее долю, и ее неукротимый дух приободрился.

На фабрике прошел еще час с лишним, прежде чем Уилл услышал об увольнении. Он работал за закрытыми дверями и вышел оттуда на пятиминутный перерыв, когда одна из девушек рассказала ему об увольнении Луизы. Он направился прямо в кабинет Нанетт Денев.

— В чем дело? — требовательно спросил он. — Почему уволена Луиза?

Нанетт откинулась на спинку стула и покрутила карандаш между пальцами. Судя по всему, она его ждала.

— Вы не постучались, — холодно заметила она.

Его не удивили ее слова. Сейчас ее терзает самолюбие, и она будет делать вид, будто между ними ничего не было.

— Не увиливай. Я хочу знать правду.

Она улыбнулась. Улыбка вышла какой-то кривой, ибо в груди у нее бушевала ревность. Достаточно взглянуть на его лицо, чтобы понять, что он влюблен в эту маленькую изворотливую стерву, понадобится еще не одна такая ночь, чтобы эта девка стерлась у него из памяти. Сколько раз девчонка задирала для него юбки, укрывшись за всеми этими тюками, за дверью и за кипой выкроек? От чудовищного напряжения на шее Нанетт Денев напряглись жилы. Будь сейчас ночь и будь они одни, она расцарапала бы ему лицо от бешеной ревности, которая пробуждала в ней желание отдаться ему здесь и сейчас, на полу в ее собственном кабинете.

— Все очень просто. Луиза Вернье не обладает тем уровнем мастерства, на который вы, судя по всему, рассчитывали. Она наделала столько ошибок, что уже ничего нельзя исправить.

— Почему Луизу уволили, не спросив ничего у меня по поводу дорожного платья? — зловещим голосом спросил Уилл.

Нанетт вопросительно подняла брови:

— Какое отношение это имеет к вам? Я объяснила мадам Камилле, что это не ваша вина, что девчонка искромсала шелк по собственной прихоти. — Денев посмотрела на него. — Вы должны быть мне благодарны. Если бы не я, вас бы уволили.

Белый как полотно, он нагнулся и так рванул ее за плечи, что на столе разлетелись бумаги.

— Это ты испортила ткань! Когда сегодня утром я оставил тебя там одну, ты взяла ножницы и кое-что подрезала, чтобы загубить вещь!

Внезапно перепугавшись, она ответила достаточно твердым голосом, когда отбилась от него ей снова плюхнулась на стул:

— Ничего подобного. Вы просто пытаетесь выгородить эту девку.

Расселл закрыл глаза, он презирал эту злобную тварь.

— Ты слышала, как ушла Луиза, и, когда зашла ко мне и комнату, сразу же поняла, что Луиза только что держала в руках ножницы. Когда мы с тобой разговаривали, ты видела, что я убираю в лоток скроенный материал, чтобы отдать его завтра швеям, а сегодня на рассвете ты очень ловко придумала, как избавиться от девушки, которая уже давно торчала у тебя занозой в заднице.

— Вон! — Она встала со стула, изобразив презрение. — Какая нелепость!

Но он гневно продолжал, как будто и не слышал ее слов:

— Но ты не учла, что я проверил все, кроме последних двух деталей. — Его губы дрогнули в презрительной ухмылке, а в ее глазах вспыхнул невольный страх. — Сюрприз, не так ли? Ты знала только, что единственная цель Луизы — сделать все самой, от начала и до конца. Луиза тоже была уверена, что делает все сама, а я не мог поставить на карту ее будущее из-за возможных неверных расчетов, вызванных естественным волнением, поэтому, когда она пару раз выходила из комнаты, я подходил к ее столу, все проверил и убедился, что она вычертила все с точностью до миллиметра.

С искаженным от злобы лицом Нанетт Денев вцепилась в спинку стула.

— Думайте, что хотите, — прошипела она. — Говорите, что хотите. Мне это уже не повредит. Я буду все отрицать, а мне слишком доверяют, чтобы поставить мои слова под сомнение. Возвращайтесь в мастерскую, мсье Расселл. Вы и так уже потратили слишком много времени впустую.

Он отступил на шаг, окинув ее циничным и презрительным взглядом.

— Ты права, я действительно потратил слишком много времени впустую.

Вернувшись к себе в мастерскую, он собрал ножницы, все свои небольшие приспособления, уложил их на кусок ветоши, которую завязал в узел, и, не обращая ни на кого внимания, пошел наверх к мадам Камилле. Она изумилась, увидев его у себя, но его слова поразили ее еще больше.

— Сожалею, что вынужден объявить вам о своем немедленном увольнении, мадам. Я не бросаю вас на произвол судьбы, потому что у вас есть две закройщицы, которых с моим приходом перевели в швейный цех.

— Что заставило вас принять такое внезапное решение? — удивилась она. — Неужели вы чувствуете себя виноватым в порче дорожного платья, из-за которого я уволила эту глупую швею? Мадемуазель Денев мне все объяснила. Вас не в чем обвинить.

— Напротив, мадам. Это целиком моя вина. Я должен был запереть ее работу под замок, после того как все проверил и не нашел ни одной ошибки. Я не думал, что кто-то может специально его испортить. Мадемуазель Вернье должна быть немедленно снова принята.

Мадам Камилла вскинула руку.

— Не пытайтесь взвалить на себя ее вину. Вопрос закрыт. И я больше не намерена это обсуждать. — Она вспомнила о своих первоначальных сомнениях и готова была заключить, что между ним и молодой швеей связь гораздо более тесная, чем полагала простодушная мадемуазель Денев. Может, даже хорошо, что этот англичанин уходит. К тому же она не сомневалась, что тенденция к строгим линиям идет на спад из-за улучшения политической ситуации в стране, и скоро ей так или иначе пришлось бы отказаться от его услуг, поэтому сочла его уход весьма своевременным. — Я готова вас отпустить, — согласилась мадам. — Ваша работа всегда отличалась безупречностью. Поэтому можете обратиться ко мне за рекомендациями в любой момент.

Уилл предпочел бы, чтобы это предложили Луизе.

— Сомневаюсь, что мне это когда-нибудь понадобится. У меня другие планы. Прощайте, мадам.

Он ушел. Служитель открыл перед ним дверь, ведущую на фешенебельную улицу.

Луиза вернулась домой довольно поздно, замерзшая и дрожащая. Дома ее ждали Катрин с Уиллом, они ужинали.

При ее появлении оба одновременно встали, а Катрин бросилась ей на шею, сотрясаясь от рыданий и ярости, вызванной несправедливым увольнением. Еле-еле ее успокоив, Луиза повернулась к Уиллу, который вкратце объяснил, что это, несомненно, мадемуазель Денев лично искромсала серый шелк. Совершенно опустошенная, Луиза рухнула на стул, который он вовремя пододвинул ей. Она дрожала от облегчения: значит, все-таки она все скроила правильно. Дополнительным утешением для нее было разъяснение того недоразумения, которое спровоцировала двуличная контролерша.

— Ты из-за меня лишился работы, Уилл, — произнесла она с состраданием, когда он все ей рассказал.

Он улыбнулся, положив руку на стол, за которым они сидели.

— Я все равно собирался уезжать. Я добился того, чего хотел, — познакомился с методами кройки и шитья во французской промышленности и с тенденциями в парижской моде. Теперь пора возвращаться на родину и открывать собственное дело. Сначала, конечно, все будет довольно скромно, но у меня есть патент на швейную машинку, я намерен набрать себе учеников, которые будут учиться шить на ней и на других, которые я еще изобрету. Машинки ни в коем случае не заменят собой ручной труд, зато они ускорят производство.

Катрин выразила сомнение:

— Дамы не станут носить одежду, сшитую на машине.

Луиза возразила:

— Уилл имеет в виду готовое платье.

Он утвердительно кивнул, на лице Катрин отразилось легкое пренебрежение.

Уилл вопросительно посмотрел на Луизу.

— Что ты теперь намерена делать?

У нее было достаточно времени, чтобы во время прогулки обдумать свое ближайшее будущее.

— Что за вопрос. Попробую как-нибудь снова заняться пошивом дамского платья.

— Но как? — спросил он.

— И где? — вмешалась Катрин. — Ни одна портниха не возьмет тебя без рекомендаций.

Луиза уверенно вскинула голову:

— Если я сама найду работу, мадам Камилла уже никогда не сможет опорочить мою репутацию. — И с сияющими глазами она изложила свой план. Она рискнет: будет говорить работодателям, будто только что вернулась во Францию, проработав некоторое время в Англии в качестве независимой портнихи. — Попробую попасть в швейный цех, в котором изготовляют продукцию на склад. Там оценят мое умение.

Катрин отнюдь не разделяла ее восторга и не скрывала этого. Уилл же полностью ее поддержал.

— Ты достаточно хорошо говоришь по-английски, любой поверит, будто последние два или три года ты прожила в Англии. По-моему, план замечательный.

Она была благодарна ему за доверие.

— Это единственный способ начать все заново и избежать ответов на ненужные вопросы.

— Я напишу тебе рекомендательное письмо, в котором будет указана твоя высокая квалификация, — предложил он. — Если хочешь, я составлю его таким образом, что твой будущий наниматель и не разберет, обучалась ли ты у меня кройке в Париже или в Англии.

— Это было бы чудесно! — И Луиза побежала за письменными принадлежностями.

Он написал рекомендательное письмо и попрощался:

— Может, еще когда-нибудь встретимся.

— Я надеюсь, Уилл, — искренне проговорила Луиза.

На секунду она вообразила, что, судя по его прощальному долгому взгляду, Уилл хочет поцеловать ее так же, как прошлой ночью, но потом поняла, что прощается он навсегда. Она стояла на пороге, глядя ему вслед, он обернулся, помахал ей рукой и скрылся за углом.

Закрыв дверь, Луиза услышала, как Катрин, по-прежнему сидя на стуле, что-то задумчиво говорит, подперев подбородок ладонью:

— Знаешь, а мне кажется, он был бы не против нанять тебя, когда начнет свое собственное дело.

Луиза не очень-то в это поверила.

— По-моему, ты ошибаешься.

Катрин проницательно посмотрела на нее.

— А если бы он позвал тебя, ты бы поехала?

— Нет, — решительно, без колебаний, заявила Луиза. — Мой город — Париж. Ни одно другое место не сможет предложить мне то, что я хочу получить от жизни.

Но она знала, что будет скучать по Уиллу. Их связывало уже слишком многое.

В ту же ночь Уилл отбыл из Парижа в дилижансе. Первую часть пути у него был один-единственный спутник — его соотечественник, который тоже возвращался на родину. Они обменялись парой дежурных фраз, затем каждый водрузил ноги на противоположное сиденье, надвинул на глаза шляпу и постарался как можно быстрее уснуть. Уилл почти уже задремал, когда его вдруг переполнила необычайная радость — он понял, как, сам того не сознавая, соскучился по родине. Он стал думать о встрече с Эллен, с которой уже более двух лет был помолвлен, проведя большую часть этого времени вдали от нее. Красивая, чистая и преданная, она не стала препятствовать его отъезду в Париж, желая ему только самого лучшего. Во Франции он, разумеется, не упустил ни одной предоставившейся ему возможности, в профессиональной сфере он расширил свои познания от азов портновского дела до вершин моделирования. И теперь знал, что предпримет в дальнейшем. Эллен, безусловно, будет и впредь поощрять его усилия, но вот даст ли согласие на брак ее отец, пока он не докажет, что преуспел, — это совсем другой вопрос. Он ни разу не целовал Эллен так, как целовал Луизу, поддавшись вспышке страсти, которая заставила его позабыть об Эллен. Холодный голос рассудка убеждал его, что внезапное вторжение Нанетт Денев пошло во благо, иначе возникли бы душевные осложнения, пробудь он с Луизой еще часа два-три. Но до конца жизни его теперь не отпустит чувство, что он потерял безвозвратно самое дорогое.

А теперь ему предстоит встреча с Эллен. Такой же английской, как розы, чай и имперский флаг. Да, он увидит ее, и Луиза превратится в далекое воспоминание. Несомненно, после столь долгой разлуки Эллен умерит свою чопорность. Он улыбнулся. Все когда-нибудь случается в первый раз.

Через неделю Расселл купил у разносчика номер «Таймс», в котором прочел свежие новости о государственном перевороте, совершенном принцем-президентом Луи Наполеоном с молниеносной быстротой в ночь его отъезда из Парижа. Луи Наполеон закрепил за собой статус верховного правителя Франции, теперь уже никто не посмеет его низложить. Были произведены многочисленные аресты, но Париж, казалось, снова остался тем же столичным городом.

Уилл отдал сложенную газету вместе со шляпой, тростью и перчатками дворецкому, впустившему его в дом на Брайанстон-сквер. Он дожидался, когда его пригласят в гостиную, поправляя шейный платок и приглаживая непокорные кудри. Ему было неприятно, что долгожданная встреча с Эллен произойдет в присутствии ее родителей. Двойные двери открылись, и он увидел ее, сидящую рядом с матерью, и отца, стоявшего спиной к камину. Ее сосредоточенное лицо светилось тихой радостью, губы расплывались в очаровательной улыбке. И Уилл забыл обо всем. Даже о Париже.