Лунные грезы

Глава 1

Мистер Уитейкер взглянул на часы и нахмурился. Правда, до назначенного времени еще довольно долго, но за все сорок лет, проведенных в фирме «Харби, Джарндайс и Харби», он ни разу не видел, чтобы женщина явилась раньше. Почему же именно сегодня он так необъяснимо нервничает и никак не может приступить к обычным повседневным делам? И взгляд против воли постоянно устремлен на длинную плоскую картонку с пожелтевшей этикеткой на крышке.

Увы, мистер Уитейкер пал жертвой любопытства – порока, отнюдь не присущего людям его профессии. К. тому же более странного завещательного распоряжения ему не приходилось выполнять. Кто эта таинственная наследница? И какова собой? Если все утверждения правдивы, она получит невероятное состояние…

Но подобные размышления просто не пристали человеку его положения!

Злясь на себя, мистер Уитейкер отодвинул книгу, в которой искал нужную справку, и подошел к окну. Безлюдный двор, через который прошло так много лорд-канцлеров и премьер-министров, совсем не изменился со времен первых английских королей. Элегантные домики в георгианском стиле, окружавшие сад, где росли древние каштаны, остались совсем такими же, как в те годы, когда юный Чарлз Диккенс служил клерком в адвокатской конторе. За церковью, где кода-то проповедовал Джон Донн[2], возвышались Парадный зал и библиотека в викторианском стиле, а еще дальше виднелись высокие бастионы из кирпича и камня, отделявшие Инн от Холберна и Чансери-лейн. Все тихо, спокойно, мирно, упорядочение от аккуратного газона до черно-золотого циферблата башенных часов. Молодой рассыльный бесшумно катил тележку, нагруженную документами и папками, перевязанными красной тесьмой. Ветер развевал концы ленточек.

Мистер Уитейкер, не находя себе места, отвернулся и начал вышагивать по комнате. Лето еще далеко, но солнечные зайчики играли на темных панелях стен, пробуждая не слишком приятные воспоминания. Неужели он, старый семейный поверенный, виноват в том, что все пошло наперекосяк и непоправимо испорчено? Конечно, не в его власти было все изменить, но, возможно, он мог как-то помочь, сделать что-то. Мог и был обязан…

Переговорное устройство на столе внезапно ожило.

– Мистер Уитейкер? – громко окликнул чей-то голос.

Поверенный подскочил от неожиданности.

– Да?

– К вам мисс Траверн, сэр.

Старик машинально взглянул на часы. До встречи оставалось еще пятнадцать минут. Целых пятнадцать минут.

Окончательно выведенный из равновесия, поверенный поколебался:

– Попросите ее подождать… Нет, пошлите мисс Траверн наверх.

Почему так сильно забилось сердце? Что ему за дело… но, должно быть, разговор пройдет вовсе не столь гладко, как он думал? Очень уж уверенно она пользуется фамилией Траверн… дурной знак.

Возможно, и тут его промах. Но тогда, восемь лет назад, казалось вполне естественным узнать точные обстоятельства рождения девочки и быть в курсе всех важных событий ее жизни. Именно благодаря фамилии Траверн она была сразу и без лишних формальностей принята в закрытую привилегированную школу. За последующие годы она, вероятно, привыкла считать эту фамилию своей. Надо любой ценой убедить ее в обратном.

Вряд ли стоило надеяться также, что девочка унаследовала благородство и прекрасные манеры отца, если он в самом деле был ее отцом. Отчеты из «Мэйфилдз», той самой частной школы, к счастью, находившейся довольно далеко от столицы, на севере Англии, были весьма обескураживающими. Девочка вела себя в полном соответствии со своим сомнительным происхождением и весьма эксцентричным именем. Недаром в ее жилах текла дурная кровь. Педагоги жаловались, что она плохо влияет на остальных учениц и вечно мутит воду. Видимо, раннее детство, проведенное в портовых городах Средиземного моря, давало о себе знать. Она бегло говорила на трех языках и не умела писать ни на одном. Количество ошибок в английских диктантах было ужасающим. По сравнению с одноклассницами девочка выглядела настоящей дикаркой.

Первое время положение казалось безнадежным. Никто, и менее всех мистер Уитейкер, не знал, что делать с девчонкой. Целый год она упорно сбегала из школы и как-то даже успела добраться до Ливерпуля, где и попыталась прошмыгнуть «зайцем» на торговое судно. Девчонку схватили в последнюю минуту и с того дня неусыпно следили за ней, а директриса, несмотря на связи и богатство Травернов, грозилась исключить бунтарку из школы. Но вдруг все переменилось. Девочка так и осталась белой вороной, попросту замкнувшись в собственном, никому не доступном мирке. Окружающие облегченно вздохнули, не вдаваясь в причины столь странной метаморфозы. Никаких тревожных отчетов о беспорядках в классной комнате или драках с ученицами больше не поступало. Правописание стало немного лучше, хотя девочка по-прежнему отказывалась заниматься другими предметами. Но к этому времени все уже махнули на нее рукой. Победа оказалась весьма сомнительной, но мистер Уитейкер тихо радовался удаче.

Сегодня девушке исполнялось восемнадцать. Остается последний семестр в школе, и она свободна. Теперь на плечи поверенного легла еще одна забота: помочь ей войти в жизнь. К счастью, условия завещания ее матери дали ему идеальный предлог вызвать девушку в Лондон. Он искренне надеялся, что сумеет оградить невинную юную душу от сетей зла и порока. И к тому же у него в запасе еще несколько минут, чтобы собраться с мыслями. Уверить себя, что хотя в его плане есть и несколько щекотливых моментов, однако с точки зрения закона все выглядит абсолютно достойно и правильно.

Он резко отодвинул сверток. Неплохо, если естественное любопытство девушки относительно содержимого картонки отвлечет ее от истинного смысла его речей.

Стучат. Должно быть, девчонка взбежала по ступенькам вместо того, чтобы подняться на лифте.

– Войдите.

Дверь распахнулась, и мистер Уитейкер вежливо поднялся. Но слова приветствия замерли на губах. Да уж, зеленой девчонкой это создание не назовешь. Надутый долговязый подросток на старой фотографии превратился в молодую женщину, прекрасно владеющую собой. Темные глаза под мохнатыми ресницами испытующе… можно сказать, оценивающе глядели на поверенного. Ее волосы тоже были черными – гладкая блестящая грива, связанная лентой на затылке. Эта простая прическа делала девушку необычайно элегантной, подчеркивая не совсем правильные, но оригинальные черты и алебастровую полупрозрачную кожу, что, по мнению поверенного, было неестественным при таких волосах цвета вороненой стали! Невероятный, потрясающий контраст. А лицо… лицо, пожалуй, было слишком взрослым для столь молодой девушки. Гордость, фамильная гордость Травернов отчетливо проглядывала в абрисе подбородка и скульптурно вылепленных скулах. Красивый нос можно было бы назвать орлиным, не будь он столь изящным. Черные брови, напоминающие два птичьих крыла, придавали ей вид серьезный и сосредоточенный. Она казалась выше из-за безупречной осанки, прямых плеч и длинной стройной шеи. Простая серая с белым школьная форма смотрелась на ней модным туалетом, поскольку девушка успела снять серое шерстяное пальто и накинуть полыхавшую багрянцем шаль.

Была ли она хорошенькой? Нет, очень непривычно выделялись смоляные волосы на белоснежной коже. Но было в ней нечто… живое, трепетное, то, что затмевало любую признанную красавицу. По какой-то причине, возможно, из-за алой шали, мистер Уитейкер мгновенно вспомнил тот день, когда впервые увидел картину Пикассо. То же ощущение потрясенного узнавания. Цвета казались неестественно яркими, искрящимися светом юга, линии – чересчур простыми, и все же прекрасный образ стоял перед глазами много месяцев, а каждый живописный шедевр выглядел по сравнению с этой работой глупым и вычурным.

Да, вот оно! Несмотря на строгое выражение лица и дурно скроенную одежду, она напоминала экзотический цветок со своими тяжелыми, нависшими над глазами веками, широким, поразительно полным ртом и забавной глубокой впадинкой на нижней губе. Складывалось впечатление, что это создание способно на глубокие чувства. Безумную страсть и заразительный смех. Радость и сострадание. Муки и счастье.

– Мисс… э-э-э… Корри! Как я рад наконец познакомиться с вами.

Мистер Уитейкер предпочел обратиться к девушке по имени, но та не позаботилась ответить. Постояв на пороге и хорошенько осмотрев комнату, она вошла и даже не закрыла за собой дверь. Что-то в ее движениях и походке, какая-то смесь настороженности и готовой вырваться на волю энергии, невольно приковывало к себе взгляд. Казалось, перед поверенным возник прекрасно отлаженный механизм, который в любую минуту может прийти в действие и остановить его будет нелегко.

Девушка решительно протянула ему руку. Европейский обычай! Англичане к такому не привыкли.

Адвокат неловко взял маленькую ладошку. Почему она до сих пор не сказала ни слова?

– Как поживаете, мистер Уитейкер?

Голос оказался поразительно низким, с грудными нотками, и, несмотря на мягкость, в нем звучала тщательно сдерживаемая сила. Голос таинственной дриады. Неожиданно мистер Уитейкер зябко повел плечами. Рука была прохладной, пожатие – уверенным. И тут до адвоката дошло. Она относится к нему с таким же подозрением, как и он – к ней. Впрочем, у нее есть на это причины. В отличие от него.

– Спасибо за подарок ко дню рождения.

Поверенный снова удивился и под прямым проницательным взглядом ощутил, как кровь приливает к щекам. Было в этом взгляде что-то смутно знакомое… только вот что именно?

– Это ведь вы прислали, не родственники, верно?

Она, должно быть, заметила его удивление.

– Ну, я…

Лучше не отвечать на вопрос, иначе он окончательно запутается. Кроме того, это и вправду его идея. Мистер Уитейкер считал вполне допустимым присылать немного денег на день рождения и Рождество. Ничего особенного, чисто символическая сумма. Но как она догадалась?

Поверенный откашлялся, готовый все отрицать, но Корри уже потеряла интерес к теме и, вместо того чтобы устроиться на стуле, небрежно бросила пальто на спинку и подошла к окну. Уитейкера на миг охватила совершенно неуместная паника. Почему она не садится? Почему бродит по его любимому святилищу, словно тигр по клетке? На какое-то безумное мгновение поверенному даже показалось, что она вот-вот выбросится из окна, предоставив ему давать объяснения полиции. Глядя на профиль девушки, Уитейкер заметил, что глаза у нее раскосые, как у дикой кошки или греческой статуи. Да уж, ее не назовешь милой, примерной англичаночкой!

– Поздравляю и желаю счастья.

Надо же хоть что-то сказать! Она повернулась к нему: лицо по-прежнему непроницаемое, взгляд сосредоточенный.

– Теперь вы совершеннолетняя.

– Да.

В падавшем из окна свете стало ясно, что глаза у нее не карие, как сначала подумал Уитейкер, а глубокого сине-фиолетового оттенка, цвета вечернего неба. Таких он в жизни еще не видел. Или все-таки видел?

– У вас отцовские глаза, – выпалил он, не раздумывая, и девушка внезапно преобразилась. Глаза зажглись; губы растянулись в ослепительной, поистине пиратской улыбке. В этот момент она выглядела ничуть не старше своих лет.

– Антонио? Вы хорошо его знали? Мама так много о нем рассказывала! Всегда твердила: «Антонио и камни петь заставит».

Мистер Уитейкер впервые расслышал, что девушка говорит с легким итальянским акцентом, бессознательно воспроизводя интонацию и тембр той, другой женщины.

– Тогда я ее не понимала – была слишком маленькой. Но вы его знакомый? Каким он был?

Поверенный замялся. «Антонио», скажите на милость! Но сумел ли он проникнуть в характер и помыслы Энтони Траверна? Возможно, этот внешне невозмутимый молчаливый человек был истинным рыцарем, неотразимым и блестящим, способным на трагическую страсть.

– Э-э-э… совершенно необычным человеком. И я не уверен, что так уж хорошо его знал. Наверное, вообще никто не мог этим похвастаться.

Мистер Уитейкер невольно вернулся воспоминаниями на двадцать лет назад, к тому золотому майскому дню, когда он в последний раз видел Энтони Траверна. Конечно, тогда это ему и в голову не пришло. Как же он не заподозрил, чем все это кончится? Ведь поверенный знал Энтони еще ребенком. И всегда почему-то выделял его из остальных детей. Должно быть, потому, что Энтони явно не соответствовал тому высокому положению, для которого был рожден. Тихий, незаметный мальчик превратился в сдержанного молодого человека, типичного англичанина, ничем не выдающегося, если не считать увлечения тем, что он с обычным пренебрежением называл «старыми камнями и костями». Родственники старательно скрывали разочарование, хотя для окружающих было очевидным, что младший брат Фредерик, блестящий юноша, которому удавалось все, за что он ни брался, стал бы куда лучшим наследником графского титула и поместья.

Но настал миг, когда Энтони Траверну сказочно, невиданно повезло. Однажды он поступил как подобает настоящему мужчине и увел из-под носа многочисленных поклонников королеву сезона, завидную партию, красавицу из хорошей семьи и к тому же богатую. Юная пара прекрасно смотрелась – он, с безупречными манерами и рассеянным, почти отсутствующим видом, придававшим нечто оригинальное его довольно заурядной внешности, и она, прелестная голубоглазая блондинка. Все находили этот союз идеальным.

Признаться, даже сам мистер Уитейкер позавидовал Энтони в тот день. Жених с невестой отправлялись в Оксфорд, где колледж Энтони устраивал ежегодный майский бал. Через неделю в соборе Святого Павла было назначено венчание. Откуда всем было знать, что свадьба года превратится в скандал десятилетия, последствия которого Травернам придется расхлебывать по сей день?!

В ту ночь, в разгаре бала, Энтони Траверн исчез. Только через десять дней семья обнаружила, что он бежал вместе с некоей Марией Модена, певичкой из итальянского ночного клуба, нанятой, чтобы развлекать гостей. Энтони не задумываясь оставил потрясенных родственников, дела и, как считал мистер Уитейкер, множество неразрешенных вопросов.

Два года спустя, в одно унылое ноябрьское воскресенье, водитель такси, которому оставалось полчаса до конца смены, попытался обогнать тяжело груженный грузовик, на шоссе, ведущем из аэропорта Хитроу, и, не справившись с управлением, врезался в ограждение. Водитель и пассажир погибли на месте. Энтони Траверн пробыл на родине меньше часа.

Конечно, это было величайшей трагедией для семьи, но и, надо признаться, немалым облегчением. Скандал наконец замяли, младший брат унаследовал титул и состояние, и дело посчитали закрытым.

Пролетело десять лет. И снова взрыв, извержение вулкана, ужасная катастрофа, на сей раз в виде телеграммы, адресованной лично мистеру Уитейкеру из марсельской больницы, с уведомлением о смерти Марии Модена. Но это еще не все! Певичка оставила ребенка, десятилетнюю девочку. Корри.

Угасшие было страсти мгновенно закипели с новой силой. Была ли девочка дочерью Энтони Траверна? Мать в своем завещании решительно это утверждала. Однако не потребовалось много времени, чтобы установить – брак не был оформлен официально. Кажется, Энтони Траверн до последней минуты оставался таким же растяпой. Тем не менее девочка вполне могла оказаться претенденткой на часть наследства.

Сама Корри, разумеется, оказалась в затруднительном положении. Вещи Марии пришлось продать, чтобы оплатить больничные счета. Все, кроме одного пакета, отправленного в адвокатскую контору как раз перед смертью. Того пакета, который сейчас лежал на письменном столе.

«Корри к ее восемнадцатилетию».

Красиво выведенные буквы чуть потускнели с годами, но память о великолепной женщине была так же свежа.

– Я похожа на него… хоть немного?

Голос Корри вернул мистера Уитейкера к действительности. Он поднял голову и снова наткнулся на прямой, откровенный взгляд.

– Да. У вас его глаза… почти такое же выражение лица.

Он вовсе не собирался вести разговоры на подобную тему. Но неожиданно понял, что именно показалось ему знакомым. Такой же рассеянно-отсутствующий вид, будто она, как и Энтони, прислушивается к отдаленной тихой музыке, которую никому не дано услышать, кроме нее.

Поверенный сделал над собой усилие, чтобы не потерять нить беседы.

– Теперь, когда вам исполнилось восемнадцать, пора подумать о будущем. Он многозначительно помолчал. – Что вы станете делать, когда окончите школу?

Девушка неохотно села и настороженно уставилась на поверенного:

– Что вы имеете в виду?

– Ну…

Наконец-то он почувствовал себя в родной стихии. Сложив ладони домиком, старик откинулся в кресле.

– Предлагаю обсудить кое-какие возможности.

– Судя по всему, они гораздо более осуществимы, чем все остальные.

Кажется, он расслышал иронические нотки в голосе?

– Разумеется, есть что-то наиболее приемлемое для девушки в вашем… э… необычном положении. Но выбор, разумеется, за вами.

Пожалуй, пришло время выложить козырную карту.

– Семейство Травернов крайне великодушно предложило выплачивать некоторую сумму до того дня, когда вам исполнится двадцать один год, и, конечно, заплатить за обучение какой-нибудь подходящей профессии.

Девушка все еще глядела на него так пронизывающе, что поверенный поежился и поспешил закончить:

– Как я упоминал, вы можете выбирать. Например, курсы секретарей. На такую должность всегда большой спрос.

– Ясно.

Она снова поставила его в тупик.

– Весьма благородно с их стороны.

Опять эта непонятная ирония.

– А каковы условия?

Мистер Уитейкер изумленно мигнул. Не может же она подозревать… нет, это просто немыслимо.

– Ну…

Он открыл ящик стола, вынул листок бумаги с уже напечатанным текстом.

– Всего одна вещь. Чистая формальность.

Он протянул листок, не спуская с девушки глаз. Та взяла документ, наспех пробежала.

– Хотите, чтобы я подписала это?

Поверенный кивнул.

– Будьте любезны, – намеренно небрежно бросил он. – Все по закону.

Последовала длинная пауза. Уитейкер притворился, что занят другими бумагами.

– Пожалуйста, ручку.

– Конечно!

Он снял колпачок с собственной авторучки и протянул ее девушке. Та без малейших колебаний нацарапала подпись. Старик с облегчением вздохнул.

– Благодарю вас.

Он потянул к себе документ, не находя места от угрызений совести. Черт возьми, все оказалось даже слишком легко. Она совсем не похожа на девушку, только что отказавшуюся от всех притязаний на одно из самых богатых поместий Англии.

Поверенный осторожно скосил глаза на подпись. Корри Модена. Превосходно.

Но тут он заметил, как девушка чуть насмешливо разглядывает его.

– Я подписалась фамилией матери, – вкрадчиво пояснила она, хотя в глазах плясали дьявольские искорки. – Учитывая данные обстоятельства, мне показалось, что вы предпочтете именно это.

– Понимаю.

Уитейкер в полном расстройстве уставился на молодую женщину. Та встретила его взгляд со спокойным самообладанием, какое он редко видел у самых прожженных и битых жизнью портовых бичей. Откуда такая уверенность? Он был готов пожалеть ее, круглую сироту, жертву чужих ошибок. Но она, очевидно, не нуждалась в жалости и откровенно насмехалась над ним.

Уитейкер намеренно затянул молчание, чем нисколько не смутил девушку. Наконец любопытство взяло верх.

– Если вы с самого начала знали, чего я добиваюсь, почему подписали бумагу?

Девушка пожала плечами:

– Потому что это не важно. Не имеет значения.

Поверенный скрыл улыбку. Она, должно быть, куда наивнее, чем кажется. Но вдруг его осенило:

– Вы с кем-то советовались по этому поводу?

– О да, – ослепительно улыбнулась девушка. – С весьма сведущим человеком.

Беспокойство старика усилилось. Советчик… откуда у нее взялись время и деньги, чтобы найти адвоката? Какая неприятность!

Мистер Уитейкер быстро перебрал возможные выходы из тупика. Нет, кажется, все в порядке. Формулировки документа довольно стандартные, вряд ли можно отыскать какую-то зацепку. Безопасность гарантирована.

Девушка неожиданно вскочила и принялась натягивать пальто.

– Подождите! – взмолился поверенный, с трудом поднимаясь на ноги. Он окончательно растерялся и не удивился бы, вытащи она из кармана пистолет.

– Мы не обсудили условия… ваше будущее… надо прийти к какому-то решению…

Девушка покачала головой.

– Я не вернусь в школу, – скупо улыбнулась она. – Не имеет смысла. Вы знаете это не хуже меня.

– Но, Корри…

К своему величайшему раздражению, поверенный услышал собственный запинающийся голос:

– Вам следует… вы должны…

Надо же выполнять условия контракта!

Черт, он едва не объявил это вслух. Достаточно простая сделка – финансовая поддержка в обмен на примерное поведение.

– Мне восемнадцать. И отныне я вовсе не обязана делать то, чего не хочу.

При виде упрямо вскинутого подбородка Уитейкера охватило дурное предчувствие.

– Корри, дорогая, вы, кажется, не совсем поняли. Пусть вы и взрослая, семья вряд ли одобрит ваше решение бросить школу. Говоря откровенно, у вас нет иного выбора.

– Меня никто не посмеет заставить, – безапелляционно заявила девушка. Поверенный только вздохнул. Ну что за наивность!

– Боюсь, вы недооцениваете Травернов. И должны усвоить, что зависите от них материально и будете зависеть еще некоторое время. Если откажетесь вернуться в школу, они просто прекратят выплачивать вам деньги. Что будете делать тогда?

Девушка упрямо поджала губы. Поверенный почувствовал нечто вроде жалости. Совсем ребенок, ничего не понимающий в жизни. Такие, как Траверны, всегда добиваются своего!

– Дорогая, вы вели слишком уединенную жизнь. Я знаю, это может показаться жестоким, но вы нуждаетесь в Травернах и их деньгах. Одна, без поддержки и помощи, вы просто не выживете.

– Мистер Уитейкер, на свете нет ничего невозможного.

Поверенный уставился на Корри. Фиолетово-синие глаза в обрамлении черных ресниц смотрели прямо и неумолимо.

– И я не одинока.

Адвокат молча наблюдал, как она сует руку в карман пальто.

– Видите ли, у меня было время все обдумать. Она вытащила что-то, чего он не сумел рассмотреть.

– Я знаю, что Траверны не станут выплачивать мне содержание. Я на их месте, возможно, сделала бы то же самое. Они вовсе не обязаны давать мне деньги, особенно еще и потому, что я не собираюсь подчиняться их требованиям.

– Корри, Корри, вы сами не знаете, что говорите. Нельзя же уйти так безоглядно и при этом ожидать, что о вас позаботятся.

– Мистер Уитейкер, я сама могу о себе позаботиться.

Перед его изумленным взглядом появилась довольно солидная пачка пятифунтовых банкнотов. Тщательно пересчитав деньги, она положила их на стол.

– Что это?

– Аванс, – деловито пояснила девушка. – Я не знаю других адвокатов, но вы кажетесь мне достаточно опытным. Я хочу, чтобы вы стали моим поверенным.

Мистер Уитейкер, онемев, уставился на деньги. Прошло немало времени, прежде чем он вновь обрел дар речи.

– Корри, я не могу работать на вас. Вы, кажется, забыли, что я семейный адвокат Травернов. Столкновение интересов…

– Не волнуйтесь, – утешила девушка, – это не имеет ничего общего с Травернами. Для них я вообще больше не существую, верно?

Она права. Подпись на документе не стереть. Старик покачал головой:

– Но зачем вам нужен адвокат?

Впервые с той минуты, как девушка вошла в кабинет, она явно растерялась. На щеках появился легкий румянец.

– Мне нужен… человек, которому я могла бы доверять, – нерешительно пробормотала она. – Видите ли, я буду получать письма, очень важные письма. И хочу, чтобы вы хранили их, а позже переслали по тому адресу, который я укажу. Не исключено, что я буду много путешествовать.

– Это все? – улыбнулся мистер Уитейкер. – Но если вы всего-навсего отводите мне роль почтальона, платить за это совершенно необязательно. С удовольствием сделаю небольшое одолжение семейству Травернов.

– Пожалуйста, не надо меня опекать! И никаких одолжений, мистер Уитейкер, я ими сыта по горло! С этого дня я никому и ничем не буду обязана. Особенно Травернам. Надеюсь, вы поняли? Отныне я Корри Модена. Ни я, ни Траверны никогда друг о друге не слышали.

– Но…

– Предложенная мной сумма недостаточна?

Девушка снова сунула руку в карман.

– Нет-нет, – в притворном отчаянии замахал руками поверенный и поспешно собрал банкноты. Пришлось признать поражение и сделать хорошую мину при плохой игре. – Гораздо больше, чем нужно!

– А по-моему, недостаточно. Но со временем я все возмещу. И когда стану знаменитой, мне потребуется хороший адвокат, – с такой юношеской убежденностью заявила Корри, что поверенный снова улыбнулся.

– Знаменитой? И каким же образом вы надеетесь стать знаменитой?

– Пока не могу сказать. Это секрет.

– Такой же, как письма?

– Совершенно верно, – кивнула Корри, нахмурившись. – Мистер Уитейкер, вы, кажется, не принимаете меня всерьез?

Старик поспешно сжал губы, чтобы не рассмеяться.

– Что вы, Корри! Конечно, принимаю.

– Прекрасно.

Она спокойно взяла пальто и протянула на прощание руку. Странно, почему ему так не хочется ее отпускать? Правда, вот уже много лет он не проводил время в таком интересном обществе.

– До свидания. Желаю… нет, погодите!

Уитейкер едва не забыл главного. Ради чего, собственно, и вызвал Корри из школы.

– У меня для вас небольшой сюрприз.

Он подвинул к девушке длинный легкий сверток. При виде знакомого почерка девушка чуть улыбнулась, но не взяла подарок. Поверенный изумленно вытаращил глаза. Да что это за создание такое? Можно подумать, из камня высечена!

Ее спокойствие лишь подогревало его любопытство.

– Вы не желаете развернуть? – пробормотал Уитейкер, протягивая ей ножницы.

– Нет, – хладнокровно ответила девушка.

– Но почему? – раздраженно воскликнул адвокат, о чем немедленно пожалел. В конце концов это его не касается. Да и девушка укоризненно качнула головой:

– Просто я знаю, что внутри.

Она осторожно взяла сверток и сунула под мышку.

– Семейные драгоценности!

И в этот момент Уитейкер окончательно убедился – она действительно дочь Энтони Траверна. Врата памяти неожиданно открылись, и его вновь захлестнул поток вопросов, которые он так жаждал задать Энтони и не успел. Почему тот внезапно исчез много лет назад? И почему не женился на Марии? А теперь его дочь, вместо того чтобы удовлетворить любознательность старика, терзает все новыми тайнами. Чьим советам она следует? И что это за непонятные письма, столь важные для нее, если для передачи требуются услуги адвоката? Куда она идет, что собирается делать и каковы ее планы на будущее?

– Прощайте, мистер Уитейкер.

Она покидает его, быть может, навеки, и он никогда больше ее не увидит. Но уж одно-то он непременно узнает.

Поверенный собрал деньги и помахал ими вслед удаляющейся фигурке.

– Деньги… Скажите, откуда вы их взяли?

Корри, уже успевшая переступить порог, обернулась. Губы тронула легкая улыбка:

– Вам следовало бы догадаться, мистер Уитейкер. Рождество и дни рождения, помните?

Адвокат, онемев от потрясения, молча провожал глазами девушку. Наконец он неверными шагами подошел к окну. Через несколько минут Корри сбежала по лестнице, оставляя в морозном воздухе крошечные облачка пара, вырывавшиеся изо рта.

Вот и все. Она бесповоротно ушла из его жизни.

Корри громко рассмеялась, не обращая внимания на испуганные взгляды проходивших мимо барристеров[3], солидных людей в строгих темно-серых костюмах, со сложенными зонтиками в руках. Пробежав через древнюю елизаветинскую арку, она оказалась на Чансери-лейн. Узкая средневековая улочка была запружена людьми, спешившими по своим делам. Сейчас, в час пик, движение было весьма оживленным. Корри глянула на часы. Поздно. Позднее, чем ей казалось.

Девушка смело ступила на мостовую и властным жестом остановила такси. Черное авто, словно дрессированный морской лев, послушно остановилось у обочины.

– Куда, мисс?

– Отель «Савой».

Корри осталась крайне довольна тем, что голос звучал спокойно и отчетливо. Как только такси поплыло по Чансери-лейн и влилось в поток автомобилей там, где Флит-стрит соединяется со Страндом, Корри поняла, что правильно поступила, взяв машину. Самое главное – не испортить начала.

Девушка глубоко вздохнула, пытаясь успокоить бешено колотившееся сердце, погляделась в зеркальце водителя, пригладила волосы и поправила воротничок. Ну что, наконец все в порядке? И она выглядит как полагается по роли? Кажется, не совсем.

Корри с сожалением сняла алую шаль и, свернув, запрятала под сверток. Серая юбка в складку, пуловер того же цвета и простая белая блузка… наверное, сойдет. Недаром она постаралась сбросить унизительно-жалкое школьное пальтишко.

Такси, сделав крутой поворот, с шиком подкатило к отелю и остановилось с громким визгом тормозов. Девушка не торопилась выходить. Теперь она совсем другой человек, сдержанный, хладнокровный, прекрасно знакомый с правилами этикета и условностями. Водитель повернулся и открыл дверцу.

– Благодарю.

Корри мужественно распрощалась с последним фунтовым банкнотом.

– Сдачу оставьте себе.

Широкий жест. Но сегодня явно день широких жестов. Девушка улыбнулась. Она сильно рисковала, предлагая мистеру Уитейкеру большую сумму… но это прекрасно сработало, а остальное не важно. Как сказал Арлекин, пустые карманы – лучший источник вдохновения.

Швейцар в темно-зеленой ливрее с золотыми пуговицами, белых перчатках и форменной фуражке стоял в тени входной аркады. Хотя еще не стемнело, у дверей горели большие фонари, над которыми переливались серебром стальные буквы «Савой», такие же элегантно-простые, как решетка радиатора «роллс-ройса».

Однако под аркадой, несмотря на освещение, царил полумрак. Повсюду мрамор, темно-зеленый, желтоватый и угольно-черный.

Высоко подняв голову, но прикрыв глаза, Корри проплыла мимо швейцара и прошла в высокие вертящиеся двери красного дерева. И мгновенно оказалась в другом мире. Необычном. Таком непохожем на все, что она до сих пор видела. Первое, что заметила девушка, – тишина и спокойствие, присущие только очень дорогим отелям. Ей казалось, будто она вторглась в чьи-то владения или перенеслась назад на два столетия, в эпоху, когда еще не изобрели паровые двигатели и электричество. Приглушенный свет, лампы, льющие озерца желтоватого сияния, хрустальные люстры, лепной потолок… В воздухе разлито ненавязчивое благоухание золотисто-белых нарциссов, стоявших в вазах на низких столиках. Повсюду полированный мрамор, блеск позолоченных инкрустаций, благородное красное дерево. Слева расставлены удобные мягкие кресла, обитые черной кожей и готовые принять в свои объятия усталых постояльцев, за высоким арочным проемом слышались тихий перестук столовых приборов и негромкие голоса обедающих.

Корри глубоко вздохнула. Странно. Она, незваная, непрошеная гостья, чувствует себя так, будто наконец обрела дом.

В этот момент ее внимание привлек легкий шорох, и девушка, повернув голову, увидела до сих пор незамеченную длинную стойку из красного дерева. Теперь, внимательно приглядевшись, она поняла, что в холле полно рассыльных, скользивших бесшумно, как привидения.

– Чем могу помочь, мисс? – учтиво осведомился молодой человек в темном костюме за стойкой. Он ничуть не удивился отсутствию багажа у Корри и вел себя так, как если бы перед ним предстала по меньшей мере принцесса крови. Девушка мгновенно прониклась к нему симпатией. Во всяком случае, свою роль он играл безупречно.

– Я Корри Модена.

Ее новое имя прекрасно звучит.

– Миссис Эндрюс назначила мне встречу.

– Разумеется.

Почтительный тон молодого человека ничуть не изменился, и восхищение Корри возросло. Портье почти незаметным жестом подозвал возникшего невесть откуда слугу во фраке.

– Пожалуйста, проводите мисс Модена в кабинет госпожи управительницы.

Корри, с сожалением оглядываясь, последовала за мужчиной через путаницу длинных, устланных коврами коридоров, мимо бесконечных дверей орехового дерева, забранных в стальные рамы. Госпожа управительница казалась поистине величественной в строгой черной униформе с белоснежными воротником и манжетами. С пояса свисала связка ключей на медной цепочке.

– Доброе утро, мэм.

Женщина окинула ее изучающим взглядом, очевидно, заметив безупречную аккуратность прически и скромный костюм. Корри сложила руки перед собой. Лицо пожилой женщины слегка смягчилось – вероятно, это вполне могло сойти за одобрение. Дама взяла с письменного стола два листочка бумаги. Корри краем глаза увидела фирменные бланки двух респектабельных французских отелей, которые Арлекин послал ей в свое время, и затаила дыхание.

– Превосходно. По-моему, все в порядке.

Корри не поднимала глаз.

– Вижу, вы в основном работали за границей?

– Да, мэм. Я говорю по-французски, по-итальянски и немного по-гречески.

Дама согласно кивнула. Корри почувствовала невероятное облегчение. Получилось! Кажется, получилось! Теперь она на верном пути!

– Прекрасно.

Управительница поднялась и протянула руку:

– В таком случае, мисс Модена, добро пожаловать в наш тесный круг. – И, немного помедлив, добавила: – Надеюсь, вы понимаете, что в нашем отеле весьма строгие правила. Мы гордимся высокой репутацией «Савоя» и по мере сил и способностей стараемся ее поддерживать. Полагаю, и вы не ударите в грязь лицом. Наш девиз – «Неустанно стремиться к совершенству», и именно этого ожидают от нас гости отеля. У нас привилегированная и крайне требовательная клиентура, которая выбирает «Савой», желая получить комфорт и уединение. Главное – сдержанность, благоразумие и осторожность. Этим принципам вы должны неуклонно следовать. Думаю, вам понятно?

– Да, мэм.

– Хорошо. Ну а теперь старшая по этажу выдаст вам униформу и покажет вашу комнату. Завтра одна из горничных объяснит ваши обязанности. Вы можете немедленно приступить к работе?

– Да, мэм. Я взяла на себя смелость заранее отправить сюда багаж.

– Вот и чудесно. Надеюсь, вам понравится у нас, мисс Модена.

Уже через пять минут девушка оказалась в крохотной клетушке, в той части отеля, где располагались помещения для обслуживающего персонала. Правда, здесь царил абсолютный порядок, более того, как объяснила старшая по этажу, согласно традициям отеля, комнату будут ежедневно прибирать. У стены стояла кровать, пол был застелен узким ковриком, на окнах висели занавески в цветочек. В углу притулился умывальник. У кровати уже разместился чемодан.

Девушка повесила обе униформы на спинку стула и принялась внимательно их рассматривать. Днем придется носить ситцевую блузку с короткими рукавами и круглым воротничком в тонкую фиолетово-белую полоску и большой белый полотняный передник, закрывающий простую юбку. Вечерние блузка и юбка были светло-серыми, а передник – поменьше. Цвета обеих униформ явно гармонируют с пастельными тонами обоев и штор. Кроме того, теперь ей полагалась собственная медная цепочка-пояс, на которой будут висеть ключи от номеров. Корри села, неожиданно ощутив ужасную усталость. Она выдержала строгий экзамен и получила костюмы, но сумеет ли сыграть роль? Еще со времен собственного детства она приблизительно знала, как должна выглядеть и вести себя горничная, но что, если на деле все будет совсем не так легко, как кажется? Однако еще есть время изучить свои обязанности. Если справляются остальные, то и ей это по плечу. И к тому же неплохая практика.

Сейчас Корри была полна решимости удержаться здесь как можно дольше. Это ее золотой ключик, первая ступенька к блестящему будущему.

И доказательство – этот чемодан.

Корри взялась за ручку и задумалась. Одна из немногих оставшихся вещей, принадлежавших отцу. Слишком громоздкий и неуклюжий, зато в углу сохранились позолоченные, хотя и давно выцветшие инициалы. Постоянный спутник в путешествиях Корри и матери по гостиницам и пансионам Французской Ривьеры. Они начали с четырехзвездочных отелей в Ницце и Каннах в те дни, когда Мария еще имела бешеный успех в шикарных клубах и казино средиземноморского побережья. Но шли годы, денег становилось меньше, и приходилось довольствоваться дешевыми пансионами и убогими квартирками, все дальше от моря, в продуваемых всеми ветрами маленьких курортных городишках, где обычно отдыхали люди небогатые и прижимистые.

Но это и тогда не имело никакого значения для Корри. Все гостиничные номера казались одинаковыми, поскольку мать каким-то магическим образом умела превращать нищету в роскошь, горе в радость и слезы в смех. Они были неразлучны. Настоящие друзья и союзники, заговорщики с собственным никому не понятным языком, состоявшим из немыслимой смеси греческих слов, провансальского диалекта и неаполитанского жаргона. И когда Мария выступала, Корри, оставшись одна, долгими летними вечерами приводила в порядок ее костюмы, ноты и составляла предполагаемые маршруты дальнейших странствий.

– Мой маленький импресарио, – с гордостью именовала ее мать. – Волшебная палочка! Что бы я без тебя делала?

И как бы поздно ни было, они выскальзывали на улицу и сидели в напоенной ароматами полутьме под огромной луной, распевая дуэты из «Паяцев» и лакомясь горьким шоколадом и монтелимарской нугой, добавляя к пиршеству ломти хлеба, припрятанные днем Корри, которая без зазрения совести таскала их с кухни отеля.

Корри улыбнулась. Оглядываясь назад, она была готова признать, что вела довольно странное существование. Ее воспитывали на сказках, любовных песнях и полуночных пикниках под кипарисами, так как же она могла удовлетвориться меньшим? И ни минуты об этом не жалела. То были чудесные дни, наполненные южным солнцем и пением матери. С тех пор солнечное сияние было для Корри неотделимо от человеческого голоса.

Правда, иногда мать начинала волноваться из-за того, что Корри совсем невежественна.

– Что я сделала с тобой, дорогая, – плакала она, с полупритворным отчаянием обнимая дочь. – Не научила тебя ничему, что должна знать женщина. Да ты даже готовить не умеешь!

– Зато умею многое другое.

Девочка нисколько не лукавила. Она могла ругаться на трех языках, как просоленный морской волк, сбивать цену не хуже марсельской рыбной торговки, петь на пустой желудок и находить друзей даже в пустыне.

– Нет-нет, все это не считается, – качала головой мать. Ее большой подвижный рот кривился в трагической маске или клоунской усмешке, и тогда Корри выкладывала козырную карту:

– У меня абсолютный слух.

Услышав эту фразу, мать обычно задумывалась, и в глазах под тяжелыми веками, такими же, как у Корри, загорался лукавый огонек. Она принималась смеяться и весело ерошила волосы дочери.

– В таком случае, дорогая, ты не пропадешь.

Обе были непоколебимо убеждены, что музыка важнее всего на свете. Или почти всего.

В последние месяцы жизни Мария отчаянно жаждала света и тепла. Корри каждый раз умудрялась снять комнату с балконом, выходившим на запад, чтобы мать, бледная и исхудавшая, могла посидеть на солнышке перед вечерним представлением. Она мечтала о таком месте, где никогда не заходит солнце и не бывает ночи. И Корри, если это было бы в ее силах, украла бы с неба светило и повесила под потолком. Но она была всего-навсего маленькой девочкой и не умела творить чудеса. Самое большее, что она могла сделать для матери, – принести стакан абсента, свернуться у ее ног и попросить рассказать об Антонио.

При упоминании его имени впалые щеки матери заливала краска, а глаза начинали сверкать.

– О, что это был за человек! Он знал все! Настоящий кудесник! А какие истории умел рассказывать!

И она принималась описывать жизнь Персея, убившего горгону Медузу со змеями вместо волос и освободившего деву от чудовища, Ясона, который отправился на край света в поисках Золотого Руна, и Орфея, певца, чья жена раньше времени сошла в подземный мир.

Потом мать вспоминала знакомство с Антонио, и то, как они полюбили друг друга с первого взгляда.

В полночь того же дня они сбежали: она – от унылого существования под серым небом, он – от давно тяготивших его обязательств, – чтобы осуществить свои мечты. Их ждало счастье. Счастье в маленьком белом домике на холме одного из греческих островов. Следующей весной, когда холмы покрылись голубыми облаками цветущих гиацинтов, родилась Корри. Антонио держал дочь на руках, неумело, но гордо.

– Знаешь, дорогая, он задирал нос, как настоящий генерал, – повторяла мать. Именно отец назвал ее Корой, римским вариантом имени Персефона. Так звали дочь богини земли, похищенную владыкой подземного царства. Он сделал ее своей женой и вынудил проводить каждые полгода в своем холодном темном дворце лишь потому, что она съела шесть зерен его граната.

– Я не стала бы ничего есть из его рук, – твердила Корри, – даже если бы умирала с голоду!

– Неужели, дорогая, – улыбалась Мария. – Откуда тебе знать?

Взор ее вновь затуманивался.

– Видишь ли, голод бывает разным. И не всегда возможно устоять.

Корри знала, что она имеет в виду годы, прожитые без Антонио.

– Почему он уехал, мама?

Именно этого она никак не понимала. Как решился Антонио покинуть мать, такую прекрасную, с золотисто-медовой кожей и черными, как ночь, волосами.

– Ты забываешь, дорогая, – вздыхала Мария, сжимая руку дочери. – Он был англичанин. Высокородный джентльмен. Хотел, чтобы мы поженились, но я отказалась. Его семья никогда бы меня не приняла. Но мне было все равно. Большего счастья, чем за эти два года, я не изведала. Мы жили бедно, но любили друг друга, и этого было достаточно. Однако когда родилась ты… он так много хотел для тебя! Все время волновался о будущем. Денег осталось совсем мало, я болела… он пытался раздобыть средства. Поэтому и вернулся, чтобы помириться с отцом, прийти к согласию. Я уговаривала его остаться. Глупая! Он англичанин, а для англичан чувство долга превыше всего. Я могла существовать на жалкие гроши, потому что любила.

И в этот момент Корри приняла одно из важнейших решений. Она ни за что не влюбится в богатого мужчину. Это слишком опасно. Лучше уж вообще обходиться без любви или встречаться с ровней.

– Я тревожусь за тебя, дорогая. Ты такая серьезная, такая спокойная… совсем как отец.

Вопрос витал в воздухе, оставаясь невысказанным: «Что станется с тобой, когда меня не будет…» В те ужасные дни, последовавшие за смертью матери, Корри начала понимать, что подразумевала Мария, утверждая, что голод бывает разным. В душе девочки поселилась мучительная ноющая пустота, которую ничем нельзя было заполнить. Даже имя, которым она гордилась, отняли. Одноклассницы посчитали его слишком странным, непонятным и труднопроизносимым и стали звать иностранку Корри. Девочке пришлось смириться. Когда-нибудь весь мир узнает, как ее зовут! Настанет день – и она снова убежит туда, где солнце яркое, а небо густо-синее.

Она ничего не рассказывала другим девочкам о родителях, инстинктивно понимая, что те вряд ли одобрят отношения между матерью и Антонио. Но зато поклялась следовать заветам мамы. Для олимпийских богов и богинь брак и любовь всегда были разными вещами. Мать наказывала ей жить так, точно смерти вообще нет. Жить, будто каждый день – весенний! О, это было почти невозможно. Корри хотелось умереть. Ей не с кем было поговорить. Никто не знал ее языка. И здесь не звучала музыка. Напевать или насвистывать строго воспрещалось. Все окутывали тишина и серый туман. Сухие английские голоса, безразличные английские лица, промозглая английская погода и строгие английские обычаи. Корри едва выжила. Но у нее нашлось достаточно сил. Она попросту удалилась в свой закрытый мирок, на созданную ею гору Олимп, обрела выносливость, научилась ни с кем не делиться секретами, но ненавидела каждую минуту, проведенную в школе. Девочке все время казалось, что ее похоронили заживо. Настоящее подземное царство.

Она не знала, что бы произошло, если бы все осталось по-прежнему. Возможно, так и не спустилась бы с воображаемой горы и осталась бы в безопасной крепости своих воспоминаний. Но случилось чудо. Крошечный лучик света проник во мрак тюрьмы, и Корри начала рваться к этому свету, расширяя маленькое отверстие, пока оттуда не хлынул поток золотистого сияния.

Корри медленно, благоговейно вынула из чемодана маленький, обернутый тканью сверток, извлекла небольшой кассетный магнитофон и осторожно поставила на комод. Рядом выстроилась драгоценная коллекция кассет. Кассеты по-французски – «коробки». И в самом деле коробки, где заключен чистый солнечный свет. В иной роскоши Корри не нуждалась.

Потому с непонятной ей самой робостью девушка взяла в руки наследство матери, осторожно, словно неразорвавшийся снаряд. Наконец она приняла решение. Время не пришло. Она не готова. Ее еще держит в оковах подземное царство.

С облегчением и некоторым разочарованием девушка отложила сверток. Она будет беречь его, как материнские туалеты, расшитые бисером и блестками. Как часто она укладывала их в дорогу, пересыпая лавандой, чтобы сохранить до того времени, когда снова начнутся приключения.

Захватив перо и бумагу, Корри подтащила стул к окну. На улице уже темнело. Капли дождя забрызгали стекло. Крыши влажно блестели. Одинокий воробушек прыгал по тротуару. Даже луна не освещала холодное черное небо.

Но Корри было все равно. Теперь ей нет дела до зимы. Скоро она окажется на воле, и тогда… все повторится сначала. Ее мечта о Ривьере исполнится.

Девушка подалась вперед, подышала на стекло, превратив капли в сияющие жемчужины.

Дорогой Арлекин!

У меня изменился адрес. Пиши на имя мистера Уитейкера, в адвокатскую контору «Харби, Джарндайс и Харби», Нью-сквер, Линколнз-Инн, Лондон. Удивлен? И это еще не все: у меня есть работа, отель и собственный адвокат!

Да, знаю, следовало бы подождать, но я просто не могла вынести мысли еще об одном зря потраченном лете. Я была готова на любое преступление, только чтобы вырваться из этого места. И я не преувеличиваю. Даже ты не в силах представить, что это означает – гулять по улицам, идти, куда захочется, делать все, что взбредет в голову. А Лондон… мне до сих пор еще не верится! Из окна, если встать на носочки, видно здание оперы. Все эти годы я не смела надеяться, что когда-нибудь здесь окажусь! Моя кровь кипит, подобно лучшему шампанскому! Кстати, я твердо решила, как только стану знаменитой, не буду пить ничего, кроме шампанского, и на ночь буду оставлять включенные люстры в каждой комнате! Никакой тьмы, никогда больше…

Что же до моей работы… вряд ли ты одобришь. Конечно, я мечу высоко, как ты и велел, но все же пришлось солгать. Ничего не собираюсь рассказывать, пока не удостоверюсь, что все обошлось. Но не волнуйся, это прекрасная практика для ролей субреток и оставляет много свободного времени (одну неделю утренняя смена, другую – вечерняя), а это самое главное.

Видел бы ты лицо мистера Уитейкера, когда я подписала бумаги и тем самым навсегда лишила себя блестящего будущего. Он явно посчитал, что я спятила! Бросаюсь очертя голову в новую жизнь, без денег, дома и семьи… Но мы-то знаем, что делаем, верно? Бедность бывает разная, а худшего места, чем моя школа, не придумаешь. Теперь же, глядя из окна, я чувствую себя такой близкой всем этим людям, отдыхающим в своих уютных жилищах за спущенными шторами. Может, они тоже мечтают о дальних странах, другой жизни… Но у меня иные грезы. И я обязательно постараюсь их осуществить.

Сумею ли я когда-нибудь отблагодарить тебя за это? Не будь тебя, я давным-давно сдалась бы. И осталась в паутине тьмы навсегда… беспомощно билась бы крылышками о стекло.

Но сейчас… никаких денег, никаких правил! Никаких попыток написать тебе письмо под одеялом при свете фонарика, пока никто не видит! Я свободна, как птица, и, кажется, способна взмахнуть крыльями и полететь.

Твоя Коломбина.