— Леди Линди, вчера вы упомянули, что при дворе немало двуликих…
— Хватает. Кто-то получил титул — предки в прошлом веке или он сам недавно, у кого-то среди ближайшей родни были оборотни. После темного и жестокого периода охоты на колдунов многим из нас пришлось пересмотреть свои приоритеты. Нынче среди нас уже не считается зазорным получить титул от короля или через брак войти в родовитую семью.
— Разве это не противоречит вашим принципам жизни в стае? — удивилась я.
— Принципиальные при дворе не задерживаются, — улыбнулась Эллина. — Стаями живут в уединении в общинах или в маленьких провинциальных городах, до которых не дошла охота, а в больших городах каждый выживает как умеет. Для некоторых из нас двор — неплохая возможность устроиться в жизни, обеспечить будущее себе и своим детям. Сбежать в леса мы завсегда успеем. Впрочем, не все стремятся попасть ко двору. Кто-то выбирает путь наемника, кто-то нанимается на корабли, — Эллина оглянулась на служанок и понизила голос: — Слава пиратов прошлых веков и по сей день кружит головы иным охочим до свободы мечтателям, а имена пиратов нашего времени окутаны розовым ореолом романтики и манящих тайн. Рикардо Мессимо, Джеймс Дарро — девичьи сердца начинают биться быстрее при одном только упоминании этих имен.
Я поймала растерянный взгляд Айянны и лишь едва заметно пожала плечами в ответ. После завтрака мы принялись разбирать сундуки с моими вещами: одеждой, обувью, украшениями и косметикой — накануне не было возможности заняться этим как должно. Под строгим надзором Айянны служанки развешивали в гардеробе мои платья, Зайра раскладывала на столе возле высокого зеркала в массивной раме коробочки и флакончики с косметикой и маслами, а я и Эллина взялись за украшения. Я открывала поочередно каждую шкатулку, футляр, касалась знакомых предметов, остро напоминающих о доме. Почти все — подарки родителей, брата, родственников, у нас не принято, чтобы юная незамужняя девушка сама покупала себе драгоценности или обвешивалась ими, словно удалая гадалка из кочевых или гаремная наложница. Да и я сама не любила драгоценностей слишком вычурных, роскошных, подавляющих блеском своим, громоздкостью. Цепочка тонкого плетения, с оправленным в серебро круглым лунным камнем — подарок матери на мое восемнадцатилетие, память о том, кто я, из какого рода — самая дорогая моему сердцу вещь. Я достала цепочку из шкатулки, повернулась к окну, чтобы полюбоваться, как солнце расцвечивает бледно-голубой, молочного оттенка камень рыжими бликами, всколыхнувшими вдруг воспоминания о сне, о снежном барсе. Затем, повинуясь внезапно порыву, я протянула украшение Эллине.
— Помогите, пожалуйста.
Эллина застегнула на моей шее цепочку, пока я держала волосы.
— Красивая подвеска.
— Мама подарила, когда мне исполнилось восемнадцать, — я отпустила волосы и спрятала камень под одежду. Меня не удивляло, что Мартен, скорее всего, оборотень, наоборот, сама мысль казалась естественной, словно так и должно быть, словно богиня не могла предназначить мне кого-то иного. И я и хотела расспросить Эллину о нем, и понимала, что не осмелюсь, не решусь. Не при всех. — Вчера я не могла не отметить… молодую леди, с которой танцевали Его высочество.
— Леди Изабелла Делвин, племянница герцога Эрмана.
— Герцог сопровождал мой кортеж по территории Афаллии, — я помнила этого седовласого мужчину в летах, сурового, неразговорчивого, общавшегося со мной с любезностью сдержанной, необходимой.
— Полагаю, лорд Ориони, весьма удачно вставший в пару с Изабеллой рядом с вами, любезно поведал вам, кто она такая? — спросила Эллина проницательно и я, смутившись, будто ребенок, пойманный на воровстве конфет, опустила глаза на шкатулку с другими цепочками.
— Мар… лорд Ориони всего лишь сказал, что она давняя возлюбленная Его высочества, — я готова сама себя покусать за едва не сорвавшееся с уст имя.
Эллина взяла меня под локоть и отвела к окну. Мы встали спиной к спальне и всем находящимся в комнате, точно любуемся искрящимся на солнце снегом, юркими синицами на ветвях деревьев.
— Думаю, вам известно, что старший брат Александра, наследный принц Георг погиб шесть лет назад, — заговорила Эллина тихо. — До этого момента на Александра не возлагали особых надежд, поэтому он рос балованным ребенком, любимчиком матери и всех вокруг. Георга воспитывали как будущего короля, а Александра просто обожали. Изабелла появилась в свите Элеоноры, младшей сестры принцев, когда ей было одиннадцать или двенадцать лет, я точно не помню, и уже тогда Александр был совершенно ею очарован. С годами детское обожание переросло в юношескую влюбленность, как рассказывал мой отец, никто тогда и помыслить не мог, что кто-то или что-то способно разлучить эту парочку. А потом случилось несчастье с младшим Георгом, и привычный мир для многих рухнул фактически в прямом смысле. Наследником стал Александр, и вскоре солнечный принц, известный весельчак и балагур, замкнулся и помрачнел, оттаивая только в обществе близких друзей и Изабеллы. Первое время юные влюбленные еще верили, что корона не преграда для их счастья, а потом король Георг заговорил о будущей супруге для сына. Имени Изабеллы в списке потенциальных невест, естественно, не значилось, поскольку Его величество намеревался получить максимальную выгоду из женитьбы принца, а герцогская племянница при всей своей родовитости предоставить таковой не могла. Король побеседовал с глазу на глаз с герцогом Эрманом и, едва Изабелле исполнилось шестнадцать, как ее скоропалительно выдали замуж за немолодого графа и услали на другой конец Афаллии. Выбор же невесты для принца немного затянулся, что и понятно — наследника-то на ком попало не женишь, а роли на сцене мировой политики иной раз меняются куда быстрее, чем заключаются брачные союзы. Наконец было объявлено о помолвке с принцессой Шиана, а спустя несколько месяцев Изабелла триумфально вернулась ко двору прекрасной вдовой. Муженек ее отбыл к богу смерти, и звезда леди Делвин воссияла еще ярче, ибо чувства влюбленных после разлуки вспыхнули с новой силой. Однако король ясно дал понять сыну — и об этом известно всем, — что жениться ему придется на той, кого выбрал Его величество и кто выгодна для страны, что до Изабеллы, то… во все времена короли заводили любовниц, но к брачному алтарю их не вели. И любить жену принц не должен и не обязан.
Конечно же, я и не ждала, что Александр воспылает ко мне любовью с первого взгляда, что между нами немедля вспыхнет страсть, но я рассчитывала на уважение и понимание наших обязанностей как будущих монархов, надеялась, что со временем мы начнем испытывать друг к другу хотя бы теплые дружеские чувства. Безусловно, рано или поздно Александр завел бы себе любовницу — знаю, это в порядке вещей в странах, где не в чести официальные гаремы, — даже подозревала, что она уже есть, ведь, в конце концов, принц молодой, здоровый мужчина с естественными потребностями. Однако мне и в голову не могло прийти, что я выступаю разлучницей, что стану ненавистной, презираемой мужем женой, ибо он любит другую, а на публике вынужден появляться со мной и мою спальню ему придется посещать, поскольку хотим мы того или нет, но престолу необходим наследник. Что мне открыто продемонстрируют возлюбленную Александра в первый же день в Салине, что Его величество едва ли не насильно пытается вручить сыну невесту, словно торговец заведомо негодный товар.
— Ходят слухи… правда, неподтвержденные… будто король пригрозил сыну, что повторно выдаст Изабеллу замуж, только уже не за немощного, ни на что не способного старика, а за крепкого мужчину в расцвете сил и возможностей, и отправит в еще какую-нибудь не менее отдаленную провинцию, если Александр не смирится с женитьбой на принцессе-иностранке, — добавила Эллина.
— И что будет, если он смирится? — спросила я еле слышно, нанося новые штрихи к сказанному Александром накануне. — Что будет с Изабеллой?
— Если они будут вести себя… кхм, достаточно осмотрительно, то Изабелла станет первой официальной фавориткой принца.
— А когда… король умрет? Что будет тогда?
Эллина посмотрела на меня искоса, с настороженным удивлением.
— Вы станете королевой. Не думаете же вы, что Александр найдет способ избавиться от вас, едва взойдя на престол?
Не знаю. Я уже ни в чем не уверена. Недавно я только и мечтала, чтобы поскорее добраться до Афаллии, чтобы это изнурительное путешествие в неизвестность наконец-то завершилось. Теперь я вижу, что все куда хуже, чем казалось раньше, чем представлялось по словам отца.
— Не следует брать в качестве примера Эллорийскую империю, — Эллина догадалась, о чем я подумала. Несколько лет назад император объявил свою супругу бесплодной, не способной дать ему и империи долгожданного наследника, аннулировал многолетний брак, а саму бедную женщину сослал в уединенный храм, где она вскоре и умерла по неизвестным причинам.
Тот случай скандальный, беспрецедентный. Глубоко возмутительный, дикий по меркам Шиана и многих наших соседей. Но он показывает возможность и, что бы ни говорила Эллина, подает не лучший пример.
Дверь приоткрылась и в спальню заглянула малютка Винсия.
— Принцесса, лорд Ориони с подарком от Его высочества.
Я кивнула и в сопровождении Эллины и Айянны вышла в гостиную, где Винсия и Ядира занимались остальными сундуками. Мои спутницы постепенно привыкали ходить с открытыми лицами, не отворачиваться от посторонних мужчин, держаться в обществе с достоинством, подобающим свободной девушке знатного рода.
— Ваше высочество, — при виде меня Мартен склонился.
— Лорд Ориони, — я старалась говорить холодно, равнодушно. Нельзя выдавать охватившего меня волнения, нельзя показывать радости, что всколыхнулась, едва Винсия назвала его имя.
— Его высочество принц Александр желает Вашему высочеству доброго утра и хорошего дня и смиренно просит принять его скромный дар, — произнес Мартен. Не выпрямился, так и стоял, согнувшись в поклоне, опустив низко голову, будто не смея смотреть мне в глаза, будто не видел меня нагой, как в день моего рождения. Протянул небольшую шкатулку темного дерева и я, шагнув к мужчине, взяла ее.
И чуть не вздрогнула, ощутив прикосновение его пальцев к моим, почувствовав, как он вкладывает мне в ладонь бумажный клочок. Все смотрели — Эллина и Айянна позади меня, Винсия и Ядира не торопились вернуться к своим делам, рядом и дворцовые служанки. Я прижала ладонь с бумажкой ко дну шкатулки, больше всего на свете боясь выронить случайно записку, свободной рукой открыла гладкую крышку. Внутри, на черном бархате покоилось великолепное жемчужное ожерелье в три нити. Сам ли Александр выбирал его, видел ли хотя бы перед тем, как, вне всякого сомнения, дорогой подарок уложили в шкатулку? Или сделал то, что положено, то, что велел отец, едва ли довольный вчерашним вечером?
Я закрыла шкатулку и отдала Айянне, зажав бумажку в кулаке.
— Передайте Его высочеству, что его подарок прекрасен и что я благодарю принца за столь чудесный дар. Я также желаю Его высочеству доброго утра и хорошего дня, пусть пребудет с принцем благословение богов.
— Я в точности передам слова Вашего высочества, — Мартен бросил на меня быстрый взгляд исподлобья и попятился к двери.
Я же вернулась в спальню, встала перед очагом, делая вид, будто хочу немного погреться у огня. Жестом отослала Зайру, шагнувшую было ко мне с вопросом, не принести ли принцессе теплую накидку, и, только убедившись, что рядом никого нет, что никто не подсматривает из-за плеча, осторожно развернула записку. Неровные буквы кое-как уместились на крошечном измятом клочке бумаги.
«Сегодня в полночь. Скажи своим дамам, что будешь спать одна. Ничего не бойся».
Он с ума сошел, назначать тайное свидание невесте наследника, его господина, да еще и ночью, в ее же спальне?! О чем он думал, если кто-то узнает или нас застанут, разразится страшный скандал… Во имя Серебряной, разве Мартен не понимает, насколько подобное опасно, насколько недопустимо?!
Еще раз перечитав три коротких отрывистых предложения, я протянула руку к огню и, разжав пальцы, выпустила записку. Пламя охотно поглотило свидетельство безумия Мартена.
Мне не надо предупреждать девушек, что я буду спать одна — у нас принято, чтобы служанка или личная горничная спала в соседней, отведенной ей комнате, а совместная ночевка подразумевается только во время путешествий или в гостях. В Афаллии я продолжаю следовать привычному порядку, хотя и понимаю, что когда-нибудь мне придется смириться с тем, что даже ночами в собственной постели я не смогу остаться одна. До той поры же мы решили, что девушки по очереди будут спать на раскладной кровати в гостиной на случай, если мне что-то потребуется посреди ночи.
Едва девушки, пожелав мне доброй ночи, покинули спальню и голоса и шаги их стихли за толстой двустворчатой дверью, как я переоделась из строгой ночной сорочки в алый шелк, невесомый, холодный, расплела косу и заново расчесала волосы. После некоторого размышления решила все же не краситься, в конце концов, я не одалиска. Странное, новое для меня желание понравиться Мартену, чтобы он увидел меня не только закутанной в слои ткани по самый подбородок, но и красивой, соблазнительной. В таком открытом, откровенном одеянии благочестивой женщине надлежит встречать супруга, однако никак не постороннего мужчину, пообещавшего явиться тайком в ее покои, могущего замыслить недоброе, скомпрометировать даму лишь фактом нахождения в ее спальне. И все же я не боялась Мартена, не боялась того, что он может сделать. Он предназначен мне, а я — ему, и он никогда не причинит мне вреда. Соединенное богами людям не разорвать.
Стрелки на часах сошлись на двенадцати. Я замерла под одеялом, прислушиваясь напряженно к каждому звуку. Один из гобеленов, с танцующими веночком нимфами, шевельнулся в полумраке, разбавленном только светом огня в камине. Затем тяжелая ткань словно сама собой отодвинулась, пропуская мужскую фигуру в одной рубахе с распущенным воротом и штанах. Должно быть, за гобеленом скрыта очередная потайная дверца, о которой меня не предупредили, о которой я не догадывалась, зато, похоже, знали все остальные обитатели дворца.
Мартен одернул гобелен, повернулся лицом ко мне, глядя пристально, изучающе, и в полумраке его глаза казались осколками льда. Я заметила вдруг, что он бос — наверное, часть пути до моих покоев проделал в ипостаси зверя и лишь потом перекинулся и оделся. Я села осторожно, ощутив неожиданно неуместность шелкового наряда, едва прикрывающего мое тело, мужчина же шагнул к кровати, опустился на край, потянулся ко мне. Умом я понимала, что нельзя допускать ничего подобного, что если он пожелает большего, то я не смогу его остановить и не потому, что я всего-навсего слабая девушка, не способная оказать сопротивление сильному мужчине и оборотню, а потому, что сама не захочу его останавливать. Мартен привлек меня к себе, обнял, поцеловал. Иначе, чем в первый раз, увереннее, настойчивее, я почувствовала, как его шершавая немного ладонь скользнула вверх по моей спине, открытой легким ночным платьем, по шее под распущенными волосами. Я пыталась ответить на поцелуй, неловко, неумело, с трудом соединяя теорию, то, о чем нам рассказывала наставница, с практикой, с происходящим здесь и сейчас. Поза не совсем удобна, одеяло мешалось, и я не возразила, когда Мартен, привстав, откинул его, обнажая мои ноги. Промолчала, когда мужчина аккуратно опустил меня на подушку, навис надо мной, удерживая вес тела на руках. Наклонился, коснулся сначала моих губ нежным поцелуем, затем щеки, подбородка, снова губ, кончика носа. Я обняла Мартена за шею, запустила пальцы в длинные мягкие волосы.
Мысли путались, от жара тела рядом, от каждого прикосновения собственное будто таяло, медленно, верно, подчиняясь природным инстинктам, а разум погружался в забытье, оставляя лишь желание принадлежать Мартену, полностью, навсегда, не думая ни о грядущем дне, ни о долге. Словно весь прошедший год я ждала только его, задыхалась без него, медленно, день за днем умирала, а теперь наконец-то получила то, что мое по праву, смогла вздохнуть полной грудью, вернуться к жизни.
— Это безумие, — прошептала я.
— Да, ты мое безумие. Мое маленькое сладкое безумие.
Шею обжег поцелуй, но я откинула голову назад, выгибаясь навстречу, задыхаясь от новых ощущений, от того, каким податливым, чувствительным становится тело под его руками.
Вдруг Мартен поднял голову, поймал мой рассеянный взгляд.
— Мы сбежим.
— Что?
— Сбежим, — повторил мужчина серьезно. — Уедем из Салины, сядем на корабль и уплывем подальше. Поженимся, и у нас будет детская, полная ребятишек.
Это было бы прекрасно. Если бы не было невозможным.
— Я не могу, — ответила я тихо.
Мартен вновь склонился ко мне, коснувшись своим лбом моего.
— Ты моя, Лайали, — я чувствую его дыхание на губах, чувствую, как ложится каждое слово обещанием, вечной клятвой. — Всегда будешь моей: сейчас, через год, через десять лет и пятьдесят. Даже когда придет наш час вернуться к праматери, мы останемся вместе. Даже когда праматерь отпустит наши души обратно в мир живых, я все равно найду тебя, где бы ты ни оказалась, куда бы тебя ни увезли. Тебя от меня не спрячет никто и нигде.
— Мартен, — я дотронулась подушечками пальцев до его щеки, провела по колючей чуть коже, — у меня есть долг перед семьей, перед Шианом. Я хочу, действительно хочу быть с тобой, выйти за тебя замуж и родить тебе детей, но… я не могу. Это не в моей власти.
— Хочешь обречь и себя, и своих детей?
— Если ты родился в королевской семье, у тебя не может быть иного выбора.
— Выбор есть, Лайали. Не всегда, но как правило. Другое дело, что не все готовы признать его существование, сделать и принять последствия, какими бы они ни были, — мужчина перекатился на спину, увлекая меня за собой, и я оказалась сверху, ощутила, как его ладони легли на мои бедра.
— Ты не понимаешь, — покачала я головой. — Я не сбегаю от постылого жениха и навязанного брака, я предаю свою страну, навлекаю позор на моего отца, делаю Шиан посмешищем в глазах всего мира и легкой добычей для соседей, давно уже алчущих наших территорий. Почему, ты думаешь, отец решил заключить союз с западным королевством, а не с кем-то из соседей? Потому что нам нужен надежный, крепкий альянс с могущественным государством, а не пустые обещания вероломных восточных князьков. Им нечего противопоставить великой Иолийской империи или Кандии, чья сила и влияние растут день ото дня, и только и остается, что грызться между собой да нападать стаей шакалов на тех, кто заведомо слабее.
— Я уже давно при дворе и вдосталь насмотрелся на эти игры, — Мартен неожиданно улыбнулся, грустно, сочувственно. — Афаллия выжмет из твоей страны все, что сочтет нужным, и бросит на растерзание вашим соседям. Шиан далеко, даже если Афаллия пообещает вам помощь и поддержку, пройдет не один месяц, прежде чем вы действительно увидите ее. Если вообще увидите.
— Но Его величество подписали договор…
— Эллорийская империя состояла в союзе с Феоссией, подкрепленном брачным договором и феосской принцессой. Но нынче феосская принцесса мертва, император женился второй раз и вступил в союз с северными соседями против южных королевств, Феоссию включая. И король Георг как раз размышляет, присоединиться ли Афаллии к этому альянсу северных лордов против коренных жителей юга или же поберечь ресурсы и сохранить нейтралитет. Зная осторожность, некоторую скупость Георга и его нежелание ввязываться в то, что его не касается, могу предположить, что предпочтет он нейтралитет. Если, не приведи праматерь, конфликты Шиана с соседями обострятся, король точно так же не шевельнет и пальцем, чтобы вам помочь, и никакой договор не будет иметь для него значения.
— А как же репутация Его величества? И… что тогда будет со мной? — не могу поверить, что в этой части континента так ведутся дела. Сегодня король дал слово, а назавтра, словно по мановению волшебной палочки, взял обратно.
— Эти альянсы заключаются и распадаются постоянно, и недавние союзники вполне могут через неделю превратиться в противников. Поэтому никто и не вспоминает, кто с кем был заодно в прошлый раз. А ты при любом раскладе останешься женой Александра, — фраза царапнула недовольством, неприязнью. — Если, разумеется, ты этого хочешь.
Его величество купил чистокровную принцессу с неплохим приданым, приобрел хорошо воспитанную супругу для своего сына, получил союз с восточной страной, будто галочку поставил в списке дел на день, отмечая выполненный пункт. Как бы там ни было, король не допустит аннуляции нашего с наследником брака, разве что я умру скоропостижно от какой-нибудь болезни, или родами, или — всякое ведь бывает — в результате несчастного случая. Нет, не допустит он столь громкого скандала — уж развод сына с иностранной принцессой причина веская, напрямую касающаяся Георга, — но что будет после его смерти? С той минуты, как я узнала, что Изабелла давняя возлюбленная принца, я не могу не думать об императоре Эллорийской империи, о том, как он обошелся с несчастной феосской принцессой. И женился повторно он на своей подданной, девице даже не королевских кровей.
— Нет, конечно же, я этого не хочу, — возразила я. Выйти замуж за принца, вынести ужас публичной консумации и день за днем терпеть унижения, наблюдая, как Александр любезничает с Изабеллой, как во всеуслышание предпочитает любовницу законной жене, как выплескивает холодность и злость на отца на меня. И, хуже того, знать, что Афаллия выиграла с этого брака, оставив Шиан в дураках, что нам он не принесет ничего, кроме наивной веры и глупых иллюзий. — Но я все равно не могу покинуть свой корабль, даже если останусь там одна-одинешенька, даже если он идет ко дну, — я наклонилась к Мартену и мои волосы упали по обеим сторонам наших лиц. — Давай больше не будем говорить об этом? Пожалуйста. Мы не можем ничего изменить, поэтому не надо тратить время на бессмысленные разговоры.
— И что у нас останется? — горькая усмешка в голосе.
— Шесть дней.
— А потом?
— Об этом мы тоже не будем говорить.
— Хорошенький подарочек на Новый год меня ждет.
Я нахмурилась от резкости тона, от льда в глазах.
— Мартен… — как он не поймет, что нельзя в единый миг отринуть прежнюю жизнь, отказаться от обязательств перед семьей и долгом перед родной страной?
— Лайали, — придерживая меня за талию, мужчина сел и я от неожиданности ухватилась за его плечи, прижалась грудью к груди, — боюсь, в таком случае ты станешь вдовой, не пробыв замуж за принцем и суток, а меня казнят за убийство наследника. Однако и видеть Александра в качестве второго супруга я не готов.
— Ты бы согласился на второго супруга? — знаю, среди оборотней распространено двоемужество, женщин у двуликих рождается меньше, чем мужчин, и потому для них естественно и отношение бережное, заботливое к подругам и матерям, и двое супругов у одной женщины.
— Конечно. На того, кого ты выберешь сама, по своему желанию и разумению, а не на того, кого тебе навязали против твоей воли. И уж тем более не на Александра.
— Это не против воли, но так надо и… — начала я, однако Мартен накрыл мои губы своими, останавливая возражения.
Я прильнула теснее, растворяясь в теплой нежности поцелуя, мечтая забыться в объятиях Мартена. Сердце рвалось на части от мысли, что у нас есть только эти шесть дней, а затем я стану женой Александра и не смогу позволить себе даже таких вольностей. Замужняя принцесса не может завести любовника, не может опорочить себя и супруга, не может поставить под сомнение линию престолонаследия и бросить тень на будущее своих детей. Принцы и короли вольны возлечь со всякой женщиной, что им глянется, но удел принцесс и королев — вовремя отводить глаза, сохранять достоинство и ни в коем случае не низводить себя до уровня неверных своих мужей.
— Хорошо, если тебе так хочется, мы не будем обсуждать ни наше будущее, ни твой долг, — произнес Мартен, чуть отстранившись от меня, и добавил с лукавой улыбкой: — Пока не будем.
— Ты что-то задумал?
— Возможно.
— Что бы ты ни решил, это наверняка слишком опасно, слишком рискованно…
— Не беспокойся, — Мартен осторожно перевернул меня на спину, опустил на смятое одеяло, поцеловал в уголок губ. — Соединенное богами людям не разорвать.
Удивительно слышать из его уст эхо моих мыслей. И тем больнее осознавать, что нам придется отказаться друг от друга, от нашего предназначения.
— Увидимся днем. Или вечером.
— Ты уходишь?
— К сожалению. Ты для меня слишком привлекательно пахнешь, — мужчина шумно втянул воздух возле моей шеи, коснулся кожи кончиком носа. — И слишком соблазнительно выглядишь в этом наряде. Тяжело держать себя в руках, — он встал с кровати, одернул рубаху и, бросив на меня прощальный, полный тихой нежности взгляд, направился к потайной дверце.
А я поскорее забралась под одеяло, укрылась с головой, не желая видеть, как Мартен уходит, не желая оставаться в одиночестве зябком, неуютном, наедине с собственными тревожными мыслями.