Любовь и риск

Глава 6

К среде Эбби начала по-настоящему ощущать давление полиции. И вовсе не из-за того, что Марлоу все еще находился на свободе; лейтенант заверил ее, что он полностью владеет сложившейся обстановкой. Но непривычное ощущение, что с тебя не спускают глаз, становилось все невыносимее.

Это чувство «хвоста» преследовало Эбби, когда она шла на работу или ждала вместе с друзьями автобуса, чтобы вернуться домой. Где-то в тени, кто-то невидимый ждал ее. Кто-то наблюдал за всем, что она делала.

Случалось, Эбби видела полисмена, который неотступно следовал за ней, медленно скользя в темной машине, или с беззаботным видом шествовал мимо, когда она входила в больницу. Большей частью она не видела своих «ангелов-хранителей», но они всегда были где-то рядом. Эбби даже чувствовала на себе чей-то внимательный взгляд…

Одного она не могла понять: различия между людьми, которые ее охраняли. Двое из мужчин, сопровождавших Эбби, выглядели такими же полицейскими, как Майкл и Свэнн: подтянутые, деловитые, с настороженными глазами. Но один из них, которого она заметила, скорее был похож на агента, служащего в отделе наркотиков; их она видела в кабинете лейтенанта Кэпшоу. Эбби предположила, что, видимо, по какой-то важной причине люди из разных ведомств действуют сообща.

Эбби огорчало и поведение Майкла: он невольно досаждал ей. Сержант внезапно появлялся в отделении «неотложной помощи» во время обеденного перерыва или замещал команду наблюдателей, когда она бегала по Линкольн-парку. Теперь даже самые естественные проявления заботы начинали раздражать, а то и настораживать ее. Вскоре Эбби стало ясно — она просто обязана сказать Майклу, почему принимает знаки его внимания почти враждебно. Но она поняла и другое — сопротивляться бесполезно. Хватка у полиции была железная…

Эбби никогда не принадлежала к врачам того типа, которые сохраняют дистанцию между собой и пациентами. Она всегда была готова выслушать их сетования и жалобы, а иногда, когда они выписывались, звонила им домой, чтобы узнать, как они себя чувствуют. За эту чуткость ее любили, она стала популярной, к ней стремились попасть на лечение. Но такая популярность создавала и свои трудности, когда что-то не получалось, а от нее ждали всегда успеха.

Когда в больницу доставили Гектора Рамиреса, она поняла, что это будет непоправимый случай со смертельным исходом. Банда «Крови» — юным членам ее она оказывала помощь несколько дней назад — вышла «на арену» и напала на соседнюю банду «Гуеррилас» («Партизаны»), к которой принадлежал ее пациент. Гектора доставили в обеденное время с огнестрельной раной в груди. Через два часа он умер.

Какие бы «волшебные палочки» ни извлекала Эбби из собрания инструментов, каких бы опытных хирургов ни вызывала, какие бы отчаянные меры ни предпринимала, ничто не могло удержать угасающую жизнь Гектора. Но Эбби мучило знакомое всем настоящим врачам чувство «вины» за то, что не удалось спасти жизнь пятнадцатилетнего подростка. Она не могла равнодушно взирать на его плачущих родителей. Подавленная, Эбби вернулась в комнату отдыха персонала и начала нервно собирать свои вещи.

— Ты не смогла помочь ему?

Она резко обернулась. Намереваясь выплеснуть злость и раздражение только на себя, она не заметила знакомую фигуру в углу полуосвещенной комнаты. Майкл сел рядом с ней на больничную кушетку, держа в руке кружку кофе. Он был в униформе и выглядел озабоченным и серьезным.

— Нет!!

Она вспыхнула, желая, чтобы он сел поближе и успокоил ее. Но если бы он сделал это, она, возможно, и ударила бы его. Эбби порой остро нуждалась в том, чтобы разрядить свой гнев, но никто не понимал этого. Коллеги и домашние успокаивали, ухаживали за ней, беспокоились за нее, а она не выносила, когда ее просто нянчили. Ей нужно было понимание.

Эбби готова была закричать на Майкла, когда он вручил ей свою собственную полупустую керамическую кружку с отпечатанным на ней словом «Серж», то есть сержант.

— Вот, выпей, прошу тебя.

Она рассеянно посмотрела на кружку, потом на него.

— Разбей, почувствуешь себя лучше, не то, что вещи швырять…

Это грубоватая фраза тут же обезоружила Эбби. Она сразу выпустила свой гнев, словно из проколотого шарика вышел воздух. Эбби почувствовала, что ее отпустило, хотя она еще ощущала бесценный вес этой ушедшей молодой жизни, но теперь давление его уменьшилось. Она задержала кружку в руке, затем с признательной улыбкой вернула ее Майклу.

— Будь моим гостем.

Он некоторое время глядел на злосчастную кружку. И вдруг с силой, достаточной, чтобы побить рекорд высшей лиги по бейсболу, грохнул ее о стену… Звук удара привлек к дверям проходивших мимо врачей. Заглянув в комнату, они увидели полицейского и доктора, улыбающихся друг другу. Любопытные закрыли дверь и оставили их вдвоем.

Когда к вечеру Эбби освободилась, она чувствовала себя опустошенной и вместе с тем — взвинченной. Напряженный темп прошедшего дня не позволил ей осознать, что же произошло между нею и Майклом: он ушел раньше, чем им представился случай поговорить по душам. Она только понимала, что смерть Гектора угнетает Майкла не в меньшей степени, чем ее, врача. Он приходил только из-за нее, молча помог ей взять себя в руки; но он так и не сказал главного — что эта преждевременная смерть означала для него. А молчание в таких случаях — Эбби это слишком хорошо знала по себе — всегда плохо отражается на человеке.

Ей не приходило на ум, что, желая помочь Майклу, она невольно втягивается не в свое дело. Она только ощущала тупую боль в груди, которая возникала при одном упоминании его имени: интуиция ей подсказывала, что Майкл чувствует ответственность за свою работу даже острее, чем она, и что они оба в равной степени страдают от этого.

Эбби подошла к автобусной остановке слишком поздно, чтобы застать здесь возвращающуюся домой вечернюю смену. Обычно это не тревожило ее, потому что остановка была почти рядом с дверями больницы. Но в такой поздний час сгустившиеся тени становились особенно зловещими, ожидание более напряженным. На противоположной стороне улицы стоял автомобиль. По тротуару, разговаривая между собой, шли двое мужчин. Они были ей незнакомы. Но тот, кто наблюдал за ней, находился здесь, близко. Эбби ощущала кожей его незримое присутствие, что вызывало противную дрожь во всем теле.

Еще один автомобиль медленно проплыл мимо нее, и Эбби показалось, что она узнала лицо водителя. Это был не полицейский, а тот самый тип, который был похож на агента по борьбе с наркотиками. Он едва заметно улыбнулся. Она почувствовала некоторое облегчение. Мужчина на другой стороне улицы равнодушно взглянул на часы. Должно быть, он ждет, когда кто-нибудь сменит его на посту, подумала Эбби.

Она почувствовала себя почти в безопасности, когда услышала сзади, со стороны дорожки, какой-то шорох. Сердце у нее едва не выпрыгнуло из груди, она резко обернулась.

— Что за парадокс? Доктор, поджидающий автобус.

Майкл! Эбби не знала, чего ей больше хочется: поцеловать его или стукнуть по голове. Ее первое впечатление было безотрадным — он выглядел так же, как посеревший от жары кусок льда в августе. На нем была стального цвета рубашка с открытым воротом, закатанными рукавами и саржевые брюки. Окружавшая их тьма только подчеркивала бесконечную усталость его бледного лица, стройность фигуры и гордую осанку. Неожиданно для себя Эбби заулыбалась, в груди растаял окончательно комок страха, а по всему телу прокатилась теплая волна.

— Я очень хочу, чтобы ты перестал меня преследовать; каждый раз появляешься, как из-под земли, — рассердилась Эбби. — Я и без твоих фокусов постоянно нервничаю.

Майкл был настроен добродушно. Но Эбби разглядела, что смерть Гектора уже прочертила новые резкие морщинки в уголках его рта.

— Тебе не следовало бы ехать домой в час ночи на автобусе.

— У меня нет собственного автомобиля. Или мне лучше идти пешком?

— Я-то думал, что все доктора разъезжают на «мерседесах».

Эбби натянуто улыбнулась в ответ на его шутку.

— Я коплю на «ягуар». А чем ты объяснишь, что оказался на этой глухой дорожке в час ночи?

— Подменяю Мартина. Он отправился куда-то за пирожками, чтобы подкрепиться. Я сказал ему, что побуду бебиситтером у хорошенького молодого доктора.

— Это тот парень в машине, которая усердно сопровождает меня? — спросила она.

— Да. Подожди, Мартин уже вернулся, пойду скажу ему, что он пока свободен.

Эбби хотелось получше рассмотреть уходящего с дежурства полисмена, но тот быстро скрылся из вида. Она не успела спросить Майкла о нем поподробнее, но полисмен уже перебежал улицу к стоявшему на противоположной стороне автомобилю.

В машине ждал полицейский. Она его до сих пор не знала.

Майкл между тем, нагнувшись к сидящему за рулем коллеге, засмеялся, потом выпрямился, захлопнул дверцу. Водитель, улыбнувшись, включил двигатель.

Когда Майкл вернулся, она заметила:

— Я его не узнала.

— Не сомневаюсь. — Он взял ее за руку и повел по улице. — Мы делаем это с определенной целью. Чтобы нехорошие ребята не заприметили одних и тех же полицейских.

Что-то интимное таилось в их ночной прогулке. Возникло какое-то взаимное притяжение. Эбби хотелось прильнуть к Майклу, ощутить его внутреннюю силу, которая помогла бы ей справиться со своей болью. Но ей хотелось каким-то образом унять и его боль. В старых военных фильмах влюбленные одерживали победу над смертью в объятиях друг Друга. Она поняла почему. После того как на ее руках скончался юноша, скорее мальчик, она почувствовала особенную жажду жизни.

В этот поздний вечер Эбби так нужен был Майкл, который понимал ее, как никто. Мог разделить с ней непроходящее, ранящее душу чувство вины. Как хорошо, что он есть! Ведь от него исходила и столь необходимая ей жизненная сила…

— Куда ты хочешь пойти, пока у Мартина перерыв? — спросил Майкл, помогая ей сесть в свою собственную машину, старый темно-синий «мустанг», который выглядел так, словно исколесил все дороги Чикаго.

— Как насчет того, чтобы нам тоже поехать куда-нибудь за пирожками? — спросила Эбби.

Майкл заслужил это маленькое наказание за то, что бродил вокруг нее без всякого толка; он же знал, какой тяжкой оказалась для нее эта смена!

Майкл сел за руль со словами:

— Предпочитаю, чтобы меня снова подстрелили.

Эбби сделала вид, что не поняла его намека.

— А я думала, что все полицейские питаются исключительно пирожками и кофе. Каждый вечер у «Донут-Холл» скапливается гораздо больше полицейских машин, чем возле участка.

— Вот почему я так ненавижу это лакомство. Я работал с двумя коллегами, большими любителями пирожков — Свэнном и Мендельсоном. Поэтому, когда слышу слово «пирожок», я теряю самообладание.

— Вот что я скажу тебе, — предложила она, стараясь сохранять полнейшее равнодушие. — У меня дома есть немного вина и сыра. Хочешь, заедем ненадолго?

Майкл молча глядел на дорогу, но его глаза выдавали растерянность. Потом он решительно кивнул и повернул ключ зажигания.

— Все что угодно, только не пирожки!

Майкл не мог понять, почему он этим вечером искал Эбби. Он и не подозревал, что она стала частью его жизни. Он постоянно думал о ней. Ее образ угнездился в его сознании: гибкое, стройное тело, редкой выразительности глаза, излучающие тепло и свет. Взгляд Эбби, который был обращен к нему, когда он вошел в комнату отдыха, пронзил его, как острое лезвие клинка. Майкл преклонялся перед ее мужеством и самоотверженностью. Эбби боролась за жизнь Гектора до последнего и оплакивала его смерть с такой болью, как если бы он был ее собственным ребенком. У этой женщины отзывчивая душа, думал он.

Майклу безумно хотелось просто обнять и приласкать ее, молча, не произнося ни единого слова. Только ощущать в своих руках это женственное, трепетное тело. Господи, подумал он, я не помню, чтобы когда-нибудь чувствовал себя так просветленно! Ничего подобного я не испытывал в своей жизни…

— Прежде всего я хочу поблагодарить тебя. — Эбби протянула Майклу стакан вина и уютно пристроилась возле него на кушетке.

— С удовольствием принимаю твою благодарность, но не понимаю — за что?

— За то, что появился в нужную минуту в комнате отдыха. Мне необходима была разрядка… и ты помог мне, понял меня…

— То, что я сделал, — вполне естественно. Не так уж и много я совершил.

Эбби покачала головой и глотнула вина.

— О нет. Много. Гораздо больше, чем ты думаешь.

Майкл взглянул на Эбби и понял, что его появление действительно много значило для нее. Выражение ее глаз было отстраненным; казалось, что она видит то, чего ему не дано. У него было впечатление, что она вновь воскрешает перед собой тот страшный вечер в отделении «неотложной помощи».

Майкл подвинулся к ней поближе, осторожно обнял Эбби и прижался губами к ее нежной щеке.

Эбби замерла в объятиях Майкла. Ей было хорошо и спокойно. Ощущение тепла его тела, сильных и нежных рук делало ее счастливой. Прикосновение его губ вызвало у нее слезы.

— Нет ничего хуже, — сказала она очень тихо, ее голос дрожал, несмотря на все усилия, — чем сказать родителям о смерти ребенка и тем самым отнять у них будущее…

Майкл еще крепче обнял Эбби. Теперь их головы почти соприкасались, но Эбби продолжала рассказывать, и в ее словах звучало безутешное отчаяние.

Майкл чувствовал, как она дрожит, ее слезы падали ему на грудь. Он молчал, но в нем закипала злость, вызванная нелепостью этой смерти. В чем-то ему было еще тяжелее. Эбби не знала Гектора, а он знал…

Когда Эбби наконец замолчала, она закрыла глаза и прижалась к Майклу, словно ища у него защиты от всех жизненных невзгод. В эти мгновения она даже и представить себе не могла, что когда-нибудь Майкл разомкнет кольцо своих рук…

— Тебе лучше?

Эбби благодарно кивнула.

— Я так не плакала целую вечность. — Потом подняла к нему с горькой улыбкой свое залитое слезами лицо. — Спасибо. — Заглянув в его глаза, она испугалась. В их зеленой глубине разразилась буря. Но глаза Майкла смягчились, когда встретились с ее взглядом; боль, которую он ощущал, и беспокойство за нее переплелись в одно сложное, неразрешимое чувство — вернее, невыразимое. Майкл переживал тот же самый внутренний конфликт, с которым пока безуспешно боролась и Эбби.

Господи, она так сильно нуждалась в нем. Эбби одинаково страдала и за него, и за себя. Но более всего она была напугана.

— Майкл? — Ее рука непроизвольно коснулась его щеки. Она почувствовала, как напряглось под ее пальцами его лицо.

Ее прикосновение обезоружило Майкла. Он почувствовал, что ему хочется открыться ей. Рассказать все, что произошло сегодняшним вечером, и каких душевных мук это ему стоило. В глазах Эбби светилось неподдельное сострадание. Но он не решался. Ярость, пылавшая в нем, была черной и отталкивающей, она возникала и разгоралась от того безобразного, с чем он сталкивался лицом к лицу каждый день на улице, на поле вечного боя. Но Майкл не хотел, чтобы действительность, которая омрачала его сознание, увела от него Эбби, как в свое время Марию. Эбби была далека от кошмара, сопровождавшего полицейского на каждом шагу. Смогла бы она сопереживать с Майклом весь этот ужас, который был его повседневностью? Его уродливыми буднями?

Какое-то мгновение Майкл не отвечал. Они молча смотрели друг другу в глаза. Майкл так и не отважился сказать то, о чем мучительно размышлял…

— Я думаю, — произнес он с трудом, — просто наступило время согласиться с предложением лейтенанта и перейти в канцелярию. — Это было все, что он мог сказать.

Поговори со мной, без слов умоляла она. Пожалуйста, позволь мне дать тебе то, что ты дал мне. Позволь мне помочь тебе перенести эту боль. Мольба Эбби выражалась в ее глазах. Она чувствовала, что он хочет ввериться ей, но еще не готов к этому. Он привык скрывать свои переживания, оставаясь с ними один на один. И от этого молчания Майкл страдал еще больше. Не в силах придумать другой способ облегчить невысказанные страдания, она приблизила свои губы к его губам. Эбби целовала его губы, щеки, глаза, стараясь победить сковывающую его напряженность. Она почувствовала вкус соли на его коже и слабый запах вина на его губах. Эбби покорно отдалась разгоравшейся в ней страсти.

Майкл сжал ее лицо ладонями, возвращая поцелуи, его губы коснулись ее закрытых глаз, он разметал мягкие пушистые волосы и привлек к себе. Эбби сильнее прильнула к нему, всем существом своим впитывая целительную силу, исходящую от Майкла. Ее груди стали твердыми от прикосновения к его мускулистому телу. Она почувствовала, как он отпустил волосы и сжал ее руку. Его пожатие было особенным, многозначительным. Это были руки, которым приходилось тяжело работать, но которые сохранили редкий дар успокаивать, вселять уверенность. Эбби хотелось подарить Майклу все, на что она способна, — она даст ему долгожданное забвение в ее разгорающейся страсти. Майкл перевернул ее ладонь и прижался к ней губами. Медленно, очень медленно он поцеловал сначала ее пальцы, потом маленькую нежную ладонь. Когда он поднял глаза, то увидел ее слезы и поцеловал прозрачные капельки.

Сердце Эбби опять сладко замерло, заслышав ответные Удары в его груди. Обессиленная от переполнявших ее чувств, она, словно к целебному роднику припала к его приоткрывшимся навстречу губам.

Эбби чувствовала, как напряжение Майкла ослабевало, уступая властному желанию обладать ею. Его рука медленно скользила по ее шее, постепенно опускаясь, коснулась ее упругой груди. Эбби выгнулась, стараясь полностью слиться с ним, не в силах больше противостоять томлению. Ее руки нетерпеливо скользили по плечам Майкла, к ложбинке у основания его шеи, ее пальцы ласкали вьющиеся волосы на его груди. Его губы охватили рот Эбби и словно впитывали ее сладострастные стоны.

Наслаждение и восторг властно охватили влюбленных. Их общая боль ослабла и затерялась в страстном переплетении тел. Эбби осмелилась опустить свою руку ниже… но вдруг она судорожно дернулась, потрясенная и напуганная.

— Эбби?

Майкл, ничего не понимая, отпрянул от нее. Глаза его еще были затуманены страстью и неутоленным желанием.

— Что-то не так? — засмущался он.

— Майкл, — начала она, сгорая от чувства неловкости, — я не знаю, как тебя спросить об этом, но… это ты… так счастлив быть со мной, или это револьвер в твоем кармане?

Лицо Майкла довольно долго не выражало ничего, кроме изумления. Потом он разразился хохотом.

— Я серьезно, — настаивала она, ее рот был стиснут из-за страха утратить свой порыв. Она поняла, что он исчез раньше, чем она заговорила. — Это очень важно.

— Я счастлив быть с тобой, — повторил он ее слова, потом снова замолчал, чтобы прийти в себя. — Да, в моем кармане револьвер.

Улыбаясь, он вытащил его. Это был маленький револьвер, возможно, иностранный, у этой «игрушки» был угрожающий вид. Майкл подержал его двумя пальцами, а потом положил на столик.

— Остановись, — просила Эбби, сдерживая явно нервный смех, словно от одного вида револьвера она решила прекратить их любовную игру.

— Я не могу, — ответил все еще возбужденный Майкл.

— Но не я же принесла револьвер.

— Но ты завела об этом разговор в самое неподходящее время и все испортила.

— Это то, что при всем желании трудно не заметить.

Он натянуто засмеялся.

— Я думал, что произвел большее впечатление, чем этот… пустяк.

— Майкл, ты не понимаешь… — Снова попыталась она оправдать свой поступок, серьезный разговор становился невозможным из-за глупого смеха, который душил обоих. Чувствуя свою беспомощность, она все-таки пыталась доказать свою правоту.

— Эта стальная штуковина все испортила, а не я.

— Я полицейский, — сказал Майкл, стараясь быть серьезным и не рассмеяться вновь. — Мой револьвер — это моя жизнь.

Эбби стукнула его подушкой. Она уже успокоилась и вытерла слезы.

— Убери эту гадость подальше, с глаз долой!

Майкл не преминул пошутить:

— Я уверен, что ты имеешь в виду только револьвер.

Эбби прижалась к нему и показала рукой на смутивший ее предмет:

— Если бы ты знал, как я нервничаю из-за этих смертоносных вещей, ты бы так не шутил.

Лицо Майкла посуровело.

— Не будем спорить, но было бы лучше, если бы ты все мне рассказала, — предостерег он ее. — Я уверен, что департамент полиции даже на время не расстанется с оружием.

Эбби успокоилась. Затих и Майкл — им уже не было смешно.

— Согласна, все в порядке, — уступила она наконец, — но только не говори потом, что я не предупреждала тебя.

Эбби пыталась опять обрести независимость и оградить свою тайну от его посягательств. Но Майкл, словно читая ее мысли, снова обнял рукой ее за плечи. И она была признательна ему за эту ласку. Однако Эбби все еще чувствовала себя глупо. Она не испытывала никакого желания рассказывать свою историю. Эбби протянула руку к своему стакану с вином и отпила утешительный глоток вина.

Майкл тихо выжидал.

— Уже поздно, — сказала она через некоторое время, — поэтому изложу тебе версию в стиле «Ридерс дайджест».

Он покачал головой.

— Нет! Ты расскажешь мне все полностью.

Она пожала плечами.

— Тогда слушай — ты хотел этого. — Сделав последний глоток вина она рассказала свою историю, ничего не утаивая. — Однажды, когда мне было четырнадцать лет, я пошла в местную бакалейную лавку, мы тогда жили на южной окраине города. Как раз в это мгновение в магазин ворвались два парня с большими револьверами и в лыжных масках с целью ограбить магазин. Когда в самый неподходящий для них момент появилась полиция, четырнадцатилетняя девочка оказалась удобной заложницей.

Она взглянула на Майкла и убедилась, что он поглощен ее рассказом. Эбби не заметила на его лице унизительной для нее жалости, только понимание. Рассказывать дальше было уже совсем не трудно.

— Я провела восемь незабываемых часов с этими «джентльменами», — продолжала она, рассеянно глядя на свой стакан с вином. — Затем полиция решила разыграть маленькую игру-ловушку. Они послали в магазин двух офицеров — один должен был вести переговоры, а другой внезапно напасть на грабителей и освободить меня.

Теперь, когда за ее плечами было уже второе ограбление, подробности предыдущего несколько затуманились, ужас, испытанный Эбби шестнадцать лет назад, — померк.

— Но офицер, который намеревался тебя освободить, наверняка был убит, — предположил Майкл, и оказался прав.

Закрыв глаза, Эбби кивнула, грудь ее тяжело вздымалась, вспоминая далекое прошлое. Она вся дрожала.

— Да, к сожалению, офицер погиб. Он был ранен в голову и упал рядом с грабителем. Но офицеру не суждено было подняться. — Ее лицо исказила острая боль. — Он был женат, и у него осиротело двое маленьких детей.

Голос Майкла звучал необычайно нежно, сочувственно и успокаивающе:

— И все эти годы ты кляла себя за происшедшее.

— Его жена… Я решила, что должна пойти на похороны. Она накинулась на меня в ритуальном зале, словно я убийца.

Вдова кричала, что, если бы не я, ее муж остался жив. Неутешное горе этой женщины и моей невольной вины — забыть совсем невозможно.

Майкл прижал ее ближе к себе.

— Это было ужасно…

Отведя мысленный взор от воскресших из небытия лиц, которые она все еще видела перед собой, Эбби повторила:

— Да, это было чудовищно. Четырнадцать лет не лучший возраст, чтобы ощущать себя виновной в гибели человека, который хотел спасти тебя.

— И поэтому ты не соглашаешься на свидания с полицейскими?

Она промолчала. Но Майкл понял, что угадал. Эта страшная правда потрясла их обоих.

— Полицейских убивают, и я видела, что означает их гибель для близких людей. Я не хочу, чтобы новая боль хоть как-то снова коснулась меня.

— Не все полицейские гибнут.

— Я знаю это. Здесь. — Эбби коснулась рукой головы. — Но здесь, — она дотронулась до сердца, — разум молчит. Каждый раз, когда ты приближаешься слишком близко, оно кричит, обращаясь к Судьбе: «Пошли мне лучше бухгалтера!»

Оба рассмеялись. Эбби была рада, что отважилась рассказать эту печальную историю Майклу. Он без всякой сентиментальности, скорее сурово, сопереживал Эбби. Она вдруг почувствовала себя раскрепощенной, словно он освободил ее от добровольного многолетнего заточения.

Майкл нежно поцеловал Эбби в лоб.

— Я все понимаю. Могу я тебе чем-то помочь?

— Тогда немедленно превратись в бухгалтера!

— Боюсь, мне такое превращение не по силам.

Эбби задумалась.

— Я хотела рассказать это давно, просто чтобы быть понятой. Но не знаю, достаточно ли одного этого печального факта моей биографии. Я в самом деле не уверена, хочу ли быть вовлеченной в это грязное дело с наркоманом, потому что я… — потому что я влюбилась, подумала она. Господи, я влюбилась. Быстро, сильно и безнадежно. И осознание этого вызвало новую волну душевной боли. — Я ужасно беспокоюсь за тебя. Потому что ты такой… неисправимый полицейский.

— Очень сожалею, я хотел бы быть настолько альтруистом, чтобы сказать: я уважаю твои желания и даю задний ход. Но я не могу. — Его юмор потускнел при одной попытке сказать правду. Эбби еще слишком напугана, чтобы говорить об этом. — Но, должен признаться, я испытываю ужасную неловкость, что влюбился в тебя, очень…

Эбби прочитала это же в его глазах, которые выражали бесконечную нежность и любовь…

Я тоже хочу любить тебя, Майкл, подумала она, уверенная, что он читает в ее глазах мучительную борьбу противоречивых чувств. Я хочу обладать мужеством, каким обладаешь ты, и признаться в своей любви. Ее глаза остановились на все еще заметном рубце от височной раны: дорогая цена его схватки с бандитами, чуть не стоившая ему жизни. На этот раз Майклу повезло больше, чем офицеру из ее детства.

— У тебя явная путаница в чувствах, — неуверенно сказала Эбби.

Он грустно улыбнулся в ответ.

— Что поделаешь — такой уж я несуразный!

— Хорошо, если ты все-таки намерен встречаться со мной, то как быть с этим злосчастным револьвером?

— А что я тогда скажу лейтенанту при очередной проверке? — улыбнулся он. — Простите, сэр, Эбби заставила меня переделать мой револьвер в фонарик?

— Когда ты в униформе, револьвер не вызывает страха, меня тревожит вообще униформа полицейского, а револьвер — непременный атрибут. Но когда ты в гражданском, я почти могу забыть, что ты… ну, ты сам понимаешь, что я хочу сказать.

Их шутливый тон, юмор, с которым они вели свой непростой диалог, разрядили грозовую атмосферу.

— Ты что, в самом деле должен носить его все время с собой?

— Полагаю, что да. А если учесть все малоприятное, что сейчас происходит, я чувствую себя с ним намного спокойнее, когда я возле тебя.

— Но возле меня уже есть бебиситтеры, — возразила Эбби. — Уверена, что двух ребят в смену для охраны моей безопасности вполне достаточно. Майкл разволновался.

— Двое ребят?!

— Конечно. Как сегодня вечером.

— Там был только один Мартин.

Эбби не поверила, ей стало не по себе.

— А как же другой парень? Ну, тот, который похож на сотрудника из отдела наркотиков?

— О чем ты толкуешь? — невозмутимо спросил Майкл. — Никто из отдела наркотиков не привлечен к этому делу.

— Но, — настаивала Эбби, — я его вижу постоянно.

Какое-то мгновение они оба молчали. Потом Майкл взял Эбби за руку и сказал, подчеркнуто твердо:

— Я думаю, Эб, ты должна еще раз просмотреть несколько альбомов с фотографиями.

— Подожди…

Майкл уловил знакомый уже страх в звуке ее голоса.

— Я знаю, как ты можешь помочь, — сказала Эбби. Она не отрывала застывших глаз от револьвера, который собиралась взять с собой.

— Я не могу оставить здесь револьвер, Эбби, пойми же ты наконец!

— Не можешь? — Теперь она хотела только одного — чтобы он берег себя. — Будь осторожен. Просто обещай мне: что бы ни случилось, ты не должен рисковать.

Какое-то мгновение Майкл выглядел смущенным. Потом, глядя ей в глаза, просто сказал:

— Я обещаю.

Эбби глядела в его искреннее честное лицо и — поверила ему. К сожалению, Она еще слишком мало знала сержанта Вивиано.