Любовь и слава

Глава 14

Тревис сидел за своим большим письменным столом, внимательно разглядывая на нем полустершиеся от времени царапины. Интересно, что же за люди сидели здесь до него? Он только знал, что особой храбрости они перед ку-клукс-кланом не проявили. А это, пожалуй, главное, что ему нужно о них знать.

Сам Тревис находился здесь просто по иронии судьбы. Ему уже больше не нужна работа. За последнее время произошло столько событий, о которых он узнал совсем недавно. Умер Уайли Оудом. Его свело в могилу роковое стечение обстоятельств: и полученные раны, и ранее надорванное здоровье, и недостаток приличной еды, и ко всему прочему добавившееся отчаяние. Зная о приближающейся смерти, Оудом завещал свою серебряную залежь Тревису Колтрейну и Сэму Бачеру (которого он упоминал лишь как друга Тревиса). Так Оудом отблагодарил их за спасение ему жизни и за то, что они спасли его залежь от воров. Жене Оудома и его сыну досталась другая залежь, размером поменьше. Предвидя все те трудности, которые будут подстерегать владельцев большой жилы, людскую зависть, недоброжелательность конкурентов, Оудом не захотел оставить своим близким в наследство то, с чем они вряд ли бы справились. Но Тревиса и Сэма, как он сам мог убедиться, никакой опасностью не запугать. Он понимал, что эти люди смогут сделать из его залежи то, чего он сам не сумел. А семья Оудома будет вполне обеспечена благодаря и меньшей жиле.

Сэм отдал свою долю Тревису и никаких возражений выслушивать не стал.

– У меня сына нет, а у тебя есть. К тому же если я сейчас буду владеть половиной залежи, у меня пропадет стимул вернуться сюда и разработать свою собственную жилу. Нет, Тревис, мне гораздо удобнее, чтобы ты был единственным владельцем залежи и сохранил ее для сына.

И Тревису пришлось подчиниться. Когда Сэму чего-нибудь очень хотелось, он становился таким упрямым, ну таким же, как сам Тревис.

Значит, размышлял Колтрейн, сидя за своим рабочим столом, теперь он стал человеком богатым. Ну и что ему это дает? Если бы такие деньги были у него раньше, то тогда им с Китти, возможно, и не пришлось бы так воевать друг с другом из-за этой фермы. Тогда бы, возможно… Тревис покачал головой. Нельзя себе позволять думать об этом. Он молча воздал Оудому благодарственную молитву за подаренное им богатство, которое теперь можно будет передать Джону. И заставил себя сосредоточиться на лежащих перед ним докладах. С момента приезда они с Сэмом занимались почти исключительно расследованием совершенных здесь преступлений. По мере того как Тревис читал доклады, в нем все больше закипала ярость. Сколько же жестокости проявляют белые в отношении негров! Избиения. Суды Линча. Поджоги негритянских домов и церквей. Но ни одно из этих злодеяний не привело к наказанию хотя бы единственного преступника. Ни одному белому не было предъявлено обвинения!

– Ты можешь в это поверить? – кричал Тревис, размахивая пачкой бумаг перед Сэмом. – И никто не решается заговорить! А ведь люди в этой округе должны были бы уже давно выступить с протестом.

– Я знаю, знаю, – кивнул из-за своего стола Сэм. – Но тут все смотрят на это с другой стороны. Сами негры отказываются что-либо говорить, даже когда точно знают, кто виноват. Мы с тобой здесь уже почти неделю, и пока что ничего плохого ни с кем не случилось. Может быть, понемногу все затихнет.

Тревис фыркнул:

– Ты в это веришь не больше, чем я. Этот распроклятый ку-клукс-клан просто отсиживается в ожидании того, что же предпримем мы. Они нас не боятся, только пытаются решить, угроза мы для них или нет, сочувствуем ли мы неграм, собираемся ли соблюдать закон или же будем на все смотреть сквозь пальцы. Ну, так у меня для этих сукиных сынов есть новости. Мы ни за что не уедем из Кентукки до тех пор, пока не найдем главных виновников всех этих дел. – Тревис со всей силой швырнул на стол пачку бумаг, которую держал в руках.

– Это будет не так-то легко, – проворчал Сэм. – Черт, ведь никто ничего нам рассказывать не хочет. От нас шарахаются, как от прокаженных. Даже те негры, которые живут по ту сторону улицы, при виде нас замолкают. Они до смерти боятся, что вдруг кто-нибудь заметит, что они разговаривают с нами.

– Я знаю. Вот почему я перевел нашу контору сюда, в более глухое место. Я надеялся, что, когда мы станем работать здесь и спать будем здесь же, в задней комнате, к нам будет легче попасть незамеченным, чем в старом помещении шерифа на Главной улице. Но пока что никто к нам не приходит.

– Ну что же, – вздохнул Сэм, откидываясь на стуле, – надо дать им время. В данный же момент за нами наблюдает не только клан. Сдается мне, негры тоже проверяют, что мы за люди. Они еще не знают, можно нам доверять или нельзя.

– Время. – Через стекло в двери, ведущей к аллее, Тревис внимательно посмотрел на улицу. Но увидел лишь кирпичную стену здания на противоположной стороне. – Похоже, это единственное, чем я теперь располагаю в огромном количестве.

Сэм задумчиво поглаживал бороду, не решаясь высказать вслух то, что терзало ему душу. Наконец он не выдержал:

– Черт побери, Тревис. Тебе надо взять на какое-то время отпуск и поехать домой повидать Джона. Ты ведешь себя несправедливо по отношению к нему, а может, и к себе самому. Так он может совсем забыть, что у него есть отец.

Тревис все так же внимательно разглядывал через дверное стекло кирпичную стену.

– Нет, мне надо воспользоваться этим шансом здесь, сейчас, – тихо ответил Колтрейн. – Пока я не переборю в себе желание при первой же встрече прикончить Нэнси и Джерома Дантона, я возвращаться в Голдсборо не хочу.

И он снова сосредоточился на груде бумаг, лежавших перед ним, чтобы хоть как-то отвлечься от незатихающей боли.

– Мне кажется, нам надо навести здесь порядок, – произнес он, давая понять, что меняет тему разговора. – Давай разложим все преступления на отдельные группы: избиения, линчевание, поджоги, перестрелки. А потом займемся каждой и допросим свидетелей или пострадавших. Может быть, так нам удастся что-то прояснить или хотя бы найти какую-нибудь ниточку.

Сэм понимал, что продолжать разговор о Джоне просто бесполезно. Колтрейн все равно сделает по-своему.

– Меня удивляет, – вслух размышлял Тревис, – что после окончания войны Кентукки оказался до такой степени привержен Югу. Ведь когда война начиналась, симпатии в этом штате разделились. Около девяноста тысяч кентуккцев сражались на стороне федеральных войск, и только тысяч сорок – на стороне южан. Тем не менее, когда бои кончились, можно было подумать, что весь штат без исключения был единым фронтом Конфедерации. Для меня это загадка.

– Похоже, ты прав, – согласился Сэм, раскладывая бумаги по отдельным пачкам. – Но дело в том, что когда в 1833 году вышел закон, запрещающий привозить рабов на продажу, население в Кентукки было уже на четверть негритянским. Так что те, кто поддерживал идеи рабства, держали все в своих железных руках и не давали тому закону никакого хода. Однако обо всем позаботилась война. Но до сих пор существуют твердолобые консерваторы, которые этот закон признавать не желают.

– Верно, – сжав челюсти, кивнул Тревис. – И ими-то мы с тобой и должны заняться, потому что именно они либо сами виновны во всех этих преступлениях, либо, вне сомнения, знают, кто их совершил.

Сэм быстро пробежал глазами один из документов и в ярости закричал:

– Ты вот это читал? Нашли мертвым пятнадцатилетнего мальчика с веревкой на шее. А на рубашке у него была прикреплена записка: «Одним голосом меньше». А ему-то всего пятнадцать лет, Тревис!

– У меня здесь еще два доклада, похожих на этот, – сказал Тревис. – Одному парнишке было пятнадцать, другому – четырнадцать лет. Но ты только представь себе, сколько еще таких случаев не попали ни в какие отчеты, потому что люди боялись репрессий. Сдается мне, Сэм, нам с тобой придется здорово поработать. И работа эта самая пренеприятная. А еще сдается мне, – продолжал Тревие, грустно улыбнувшись, – что нам лучше сидеть к стене спиной. У меня такое ощущение, что мы с тобой особой к себе любви не вызовем.

– Знаю, знаю, – произнес Сэм.

Он встал и внимательно всмотрелся через дверное стекло. На аллее никого не было.

– Я все время убеждаю себя, что не все белые в этом штате так относятся к неграм. Те, кто верит в Бога, не могут быть такими мерзавцами. Таких тухлых яиц в кентуккской корзине не должно быть много. И действия этих немногих нам надо обязательно пресечь.

– Не горячись, Сэм, – стараясь говорить как можно веселее, произнес Тревис. – Нам надо… – Внезапно он замолчал, уставившись на Сэма. Тот все так же упорно вглядывался через дверное стекло, а потом мгновенно весь напрягся. Тревис поспешил к двери и стал рядом с другом.

– Вон там, – чуть подвинулся Сэм, чтобы Тревис увидел, куда он показывает. – Позади той трухлявой бочки. Видишь?

Тревис успел заметить мелькнувшую за бочкой соломенную шляпу.

– Это негр, – сказал Сэм. – Я видел, как он крался вдоль стены и все время оборачивался, будто боясь, что за ним идут по пятам. А потом он нырнул за эту бочку.

Тревис открыл дверь, огляделся по сторонам, чтобы убедиться, что больше никого рядом нет, и тихо позвал:

– Все в порядке. Вас никто не видел. Скорее идите сюда.

Шляпа очень медленно поднялась над бочкой. И вскоре показалось лицо старого негра. Глаза у него округлились от страха, а сам старик весь дрожал. Он с опаской взглянул на Тревиса, но с места не двинулся.

– Идите же, – махнул рукой Тревис. – Мы вас не обидим.

Старый негр не шевельнулся. Тревис вышел на улицу, взял старика за руку и слегка подтолкнул его в помещение. Негр, заикаясь, прошептал:

– Я… меня убьют, если увидят, шериф. Лучше я уйду. Мне не стоило приходить.

– Ерунда! – Тревис решительно ввел старика в комнату. Потом закрыл за ним дверь и запер ее на ключ. – Мы ваши друзья. Мы приехали в Кентукки, чтобы помочь вашим людям. Вы, как я вижу, хотите нам что-то сказать. – Тревис кивнул в сторону Сэма: – Это шериф Бачер, а я – шериф Колтрейн. А теперь вы, может быть, расскажете, с чем вы к нам пришли?

Негр оглядел всю комнату, снял с головы шляпу и стал мять ее в руках. Руки у него были со взбухшими венами, в шишках и шрамах. Старик был одет в выцветшие, когда-то зеленые брюки и холщовое пальто, изношенное до дыр. Голова его была совершенно лысая, лишь на висках и затылке белели легкие, как пушинки, редкие волосы. Сетка кровеносных сосудов покрывала белки его глаз цвета шоколада с молоком.

– С нами вы можете говорить откровенно, – убеждал негра Тревис, осторожно усаживая его на стул. Потом они с Сэмом уселись каждый за своим столом, сложили на груди руки и приготовились слушать пришедшего. Тот молча смотрел на их шерифские значки. Друзья надеялись, что по их лицам старик должен понять, что они настроены дружелюбно.

– Я о своем сыне, – наконец заговорил старый негр. – Мунроу. Я боюсь, его могут убить. – Произнося последнее слово, негр от ужаса выкатил глаза.

– Ну зачем же так?! Почему вы думаете, что Мунроу убьют? – допытывался Тревис. – Скажите нам, и мы сделаем все, чтобы вам помочь.

Губы у старика дрожали, и он с трудом выдавливал из себя слова.

– Мальчишка слишком много болтает. Я ему говорю, что этого нельзя, особенно когда кругом так много ушей. А он твердит, что если бы все мы сплотились, то сумели бы сопротивляться. Он говорит, что нам надо купить оружие и выступить против тех, кто убивает и терзает нас, потому как, по его словам, закон на их стороне.

– На стороне кого? – подстегнул старика Тревис.

Негр глубоко вздохнул.

– Тех, кто носит эти белые капюшоны и ездит верхом по ночам, – весь дрожа, прошептал он. – Ночные всадники. И это они придут за моим сыном. У них повсюду есть уши. Они услышат его слова и убьют его. Обязательно убьют.

– Так вот почему вы обратились к нам. – Тревис быстро взглянул на Сэма. Именно этого они и ждали – что у кого-то хватит смелости прийти сюда. – А теперь назовите свое имя и место, где вы живете.

Старик нервно посмотрел на дверь и сказал:

– Меня зовут Израэль. А фамилии своей я не знаю. Тот, кто мной владеет, сам дает мне фамилию. Я принадлежу его семье с момента своего рождения.

– Вы больше уже никому не принадлежите, Израэль, – твердо сказал Тревис. – Война закончилась уже почти пять лет назад. Вы теперь свободный человек.

– Да я об этом вовсе не беспокоюсь, – с удивительной простотой произнес Израэль. – Мой хозяин Мейсон говорит, что я слишком старый и бить меня больше ни к чему. Что я все равно в любой момент могу помереть. Поэтому он разрешает мне оставаться в его усадьбе. И я делаю что по силам. Ухаживаю за цыплятами. А пока я могу делать хоть какую-то мелкую работу, он меня не выгонит. Но если он узнает, что я тут, у вас, – понизил голос Израэль и ухватился за ножки стула, – он меня обязательно выгонит. А пойти мне будет некуда. Жена моя умерла в прошлом году, а дети все убежали, потому что боялись ночных всадников. Все, кроме Мунроу. Он в такой ярости и ничего не боится. Вот почему вам надо вправить ему мозги, чтобы он понял, что его могут убить.

Костлявые руки Израэля дрожали. Тонкие, как карандаши, пальцы уперлись в грудь Тревиса.

– Вы должны спасти моего сына, шериф. Он – все, что у меня осталось. И вы не можете допустить, чтобы его убили. Убедите его, что никто не может справиться с белыми всадниками.

Сэм открыл ящик стола и вынул бутылку виски. Старик с благодарностью взял предложенный ему стакан.

– Послушайте, Израэль, я с вами не согласен, когда вы говорите, что никто не может справиться со злом, – сказал Сэм. – Нас как раз для этого сюда и послали. Шериф Колтрейн и я находимся здесь, чтобы проводить в жизнь законы. И я хочу, чтобы вы рассказали об этом вашему сыну. Скажите и другим неграм, что нам можно доверять и, если у них есть какие-то проблемы, они всегда могут прийти к нам. Мы сделаем все возможное, чтобы оказать им защиту. Это единственный способ прекратить творящиеся здесь безобразия.

– Ваш сын вызывает восхищение – он очень отважный, раз остается тут, а не убегает, – сказал Тревис. – Но он не может взять закон в свои собственные руки. Мне понятно, что так поступить хотелось бы каждому из вас, но приведет это лишь к новым неприятностям. Чтобы победить, нам потребуются такие люди, как вы, которые захотят помочь нам.

Израэль глубоко вздохнул и сказал:

– Вы понимаете, шериф, у меня не будет дома, если хозяин Мейсон узнает, что я был у вас. Он даже может меня побить, потому что ужасно разозлится. – Негр схватился за спинку стула, чтобы встать, но Тревис мягко посадил его снова. Откуда-то из самой глубины его души раздался скорбный стон, и старик прошептал: – Прошу вас, шериф. Отпустите меня. Мне не надо было приходить. Сделайте что сможете для моего парнишки, а меня отпустите и даже забудьте, что видели меня здесь.

– Я ничего никому не скажу о вашем к нам приходе, Израэль. Можете мне верить. – И Тревис погладил старика по плечу, надеясь таким образом придать ему больше уверенности. – Но теперь, раз вы уже к нам пришли, скажите хотя бы, что вы знаете.

– Правильно, – быстро подключился Сэм. – Мы ведь здесь люди новые. С нами пока никто не разговаривал. Если бы кто-то из таких людей, как вы, нам что-нибудь рассказал, хотя бы что-нибудь, мы бы знали, с чего начать.

Сжимая и разжимая руки на коленях, Израэль отрицательно покачал головой:

– Ничего не знаю. Ничего не могу вам сказать. Вы лучше найдите моего парнишку и поговорите с ним. Попробуйте убедить его держать рот на замке.

Тревис коротко спросил:

– А этот Мейсон, о котором вы говорите, он один из ночных всадников?

Израэль вдруг весь подался вперед, словно подстреленный.

– Ничего я не знаю ни про каких всадников, – хрипло закричал он. – Они носят белые капюшоны с вырезом у глаз, чтобы видеть, и у рта, чтобы говорить. Но никто никогда не видел их лиц.

– Но ведь наверняка, Израэль, ваши люди об этом говорят, – настойчиво убеждал старика Тревис. – У вас должны быть какие-то соображения, кто именно носит эти капюшоны.

Израэль умоляюще поднял на Тревиса полные слез глаза:

– Прошу вас, отпустите меня, шериф! Меня не должны здесь видеть. Пожалуйста, отпустите!

Тревис и Сэм тяжко вздохнули. Потом Тревис кивнул:

– Хорошо. Можете идти. Но если вы нам не подскажете, где найти вашего сына, мы с ним поговорить не сможем. Верно?

Израэль встал, ноги у него дрожали.

– Он скрывается в горах вместе с некоторыми своими друзьями. Точно где, я не знаю. Слышал что-то про Синюю Птицу. Но сказать наверняка не могу. А теперь можно мне идти?

– Конечно, конечно, можете. Только, пожалуйста, скажите своим людям, что, если кто-либо из них захочет с нами поговорить, они могут на нас положиться. Мы здесь как раз для того, чтобы все это прекратить, Израэль. Вы нам здорово помогли. Мы теперь знаем, с чего начать. – Тревис первым прошел к двери, вгляделся в пустую аллею и только потом кивнул старику.

Израэль зашаркал к двери, двигаясь со всей скоростью, на какую были способны его слабые ноги. Он очень внимательно всмотрелся в темную аллею и лишь после этого положил на ручку двери свою огрубевшую от тяжкого труда руку. Обернувшись, он в последний раз испуганно взглянул на обоих шерифов и исчез в глубине аллеи.

Стоя на пороге, Тревис молча смотрел на пустую аллею. Потом, не поворачивая головы, через плечо сказал Сэму:

– Давай пройдемся по городу. Надо узнать что можно про эту Синюю Птицу. И еще надо кое-что поспрашивать о Мейсоне.

Сэм поднялся, чтобы пойти вместе с Колтрейном. Он решил, что даже если им ничего узнать не удастся, все равно это лучше, чем разбирать бумаги.

Утренний воздух приятно холодил. Шерифы вступили на Главную улицу города. При виде их негры спешили побыстрее перейти дорогу. Горожане с явным недоверием посматривали на них.

– Мы уже прошлись по всем салунам, но безрезультатно, – заметил Тревис, когда друзья оказались у единственной в городе гостиницы. – Давай зайдем сюда. Здесь у них кафе-кондитерская, и мы непременно встретим людей совсем другого круга.

Сэм засмеялся:

– Уж не хочешь ли ты сказать, что нам могут что-то сообщить те, кто занимает высокое положение? Спорю, что именно они и платят негодяям, которые творят грязные дела.

– Нет, Сэм, вовсе не все в этом городе одобряют то, что здесь происходит. Наверняка найдется несколько человек, от души желающих нам помочь. Им только надо точно знать, на чьей мы стороне.

– Не рассчитывай, что кто-то станет с нами разговаривать. Белые, вероятно, напуганы не меньше, чем старик Израэль, – сказал Сэм.

– Иногда важно не то, что люди говорят, – Тревис толкнул двери гостиницы, – важно то, чего они не говорят.

Друзья вошли в полутемный холл. Оба шерифа мельком взглянули на портье, подозрительно уставившегося на них из-за своей стойки. По потертому ковру в розочках Сэм и Тревис направились прямо в кафе. Вход в него украшали панели из матового стекла с золотыми завитушками.

Войдя в зал, Сэм и Тревис тут же почувствовали, что все взоры устремились к ним. Колтрейн шел первым. Они сели за столик, покрытый безупречно белой скатертью. К ним сразу же приблизился официант в коротком черном фраке. Лицо его выражало настороженность.

– Слушаю вас, господа шерифы. Что вам принести? – быстро спросил он.

– Кофе, – заказал Тревис и себе, и Сэму. Как только официант поспешил на кухню, Колтрейн повернулся лицом к залу, чтобы осмотреться.

Было занято четыре столика. Когда глаза Тревиса останавливались на сидевших за ними посетителях, те отворачивались. Исключение составила лишь одна молодая дама. Она сидела одна и смотрела в окно.

Она не отвернулась, когда встретилась взглядом с Тревисом. Напротив, ее зеленые глаза, блестевшие под длинными пушистыми ресницами, выразили очевидное удивление. Дама наклонилась и поднесла тонкую фарфоровую чашечку к прекрасно очерченному рту, покрытому бледной помадой. Тревису предстало соблазнительное зрелище ее небольшой, прекрасной формы груди, которая была видна в вырезе белого бархатного платья для утренних прогулок.

И тут Тревис вдруг понял, что, не считая Китти, эта молодая дама самая красивая из всех женщин, которых он встречал в своей жизни. Ее зеленые глаза были глубокого изумрудного оттенка и излучали яркий, чистый свет. Светло-каштановые волосы блестели и казались чуть золотистыми.

Дама чуть высокомерно, но в то же время игриво приподняла подбородок и отвела взгляд. Она взглянула в сторону и стала сквозь окно рассматривать улицу. Профиль ее был безупречен.

И как раз в этот момент вернулся официант. Он нес две очень хрупкие чашечки с дымящимся кофе. Официант уже собрался уходить, но Тревис жестом его остановил.

– Вон та молодая дама, – кивнул он в сторону красавицы, – я могу узнать, кто она?

Официант на миг смутился, а потом пожал плечами, словно убеждал себя, что ничего плохого, если он ответит, не будет.

– Это мисс Элейн Барбоу, шериф. – И, засмеявшись, добавил: – Сразу можно точно сказать, что вы здесь совсем недавно, раз не знаете семейство Барбоу. В этих местах Джордан Барбоу – самый богатый человек. Пожалуй, он самый влиятельный во всем штате Кентукки.

Тревис уже слышал про Джордана Барбоу. Но по собственному опыту он знал, что легче получить информацию, когда притворяешься ничего не сведущим. В таком случае у людей появляется чувство превосходства от сознания, что им известно больше, чем тебе, и они с восторгом расскажут все, что знают.

Изобразив удивление, Тревис учтиво сказал:

– Этого я не знал. Должен признаться, про семейство Барбоу я никогда ничего не слышал.

Лицо официанта расплылось в довольной улыбке, и он стал смахивать с льняной скатерти одному ему видимые крошки.

– Не стоит об этом особенно распространяться, шериф, – спокойно произнес он, – а то люди примут вас за круглого дурака. У Джордана сотни акров табачных плантаций. Не говоря уже о плантациях кукурузы, огромных сенокосах и несметных стадах скота. Еще он разводит чистокровных верховых лошадей и лошадей для скачек. У него даже есть процентный капитал в двух крупных фабриках в Луизиане.

– Да неужели? – изумленно воскликнул Тревис. – Тогда я, похоже, действительно ужасно несведущ.

Официант любезно улыбнулся:

– Очень рад, что смог быть вам полезен.

Он кивнул и отошел. А Тревис снова взглянул на Элейн Барбоу и снова поразился ее захватывающей дух красоте. Элейн же все это время украдкой следила за ним, но как только Тревис к ней повернулся, быстро отвела глаза.

Сэм недовольно проворчал:

– У нее вид богатой маленькой гордячки. Я таких знаю.

Тревис ничего не ответил. Что-то ему подсказывало, что женщин, подобных Элейн Барбоу, он еще не встречал. Даже на расстоянии чувствовалось, что за ее холодной внешностью скрывалось нечто интригующее, а что именно – назвать Колтрейн не мог.

Тревис уголком глаза заметил, что Элейн за ним наблюдает, и неожиданно для нее резко повернулся. Глаза их встретились, но Элейн осталась невозмутимой. Внезапно она встала, оттолкнув от себя стул, и направилась прямо к Тревису.

– Чего это она вздумала идти к нам? – тихо выдохнул Сэм. – Этого только нам не хватало – чтобы за тобой бегала баба! Как раз тогда, когда у нас и так полно хлопот, только успеть бы с ними справиться!

– А кто сказал, что она собирается за мной бегать, Сэм? – изумился Тревис.

Улыбаясь, Элейн подошла к ним и, смерив Тревиса взглядом с головы до ног, заговорила мягким голосом:

– Судя по вашему взгляду, сэр, вы наш новый шериф.

Тревис вежливо встал, и Сэм нехотя последовал его примеру.

– Да, мадам. Я – шериф Колтрейн. А это шериф Бачер. Должен признаться, что взял на себя смелость навести о вас справки, мисс Барбоу. – Он подвинул к ней стоявший рядом стул. – Не хотите ли к нам присоединиться?

– Мне не следовало бы, – задумчиво произнесла Элейн, глядя в сторону окна. – Я кое-кого жду. Да, пожалуй, я сяду с вами и воспользуюсь возможностью поприветствовать вас обоих с прибытием в Кентукки.

Тревис заметил, что ярко-зеленые глаза Элейн засверкали. Он решил, что от чистого озорства. Элейн села и застенчиво улыбнулась.

– Должна признаться, что взяла на себя смелость и тоже навела справки о вас, шериф. Только мои источники наверняка дали мне куда больше информации, чем вам тот официант, которого вы спрашивали обо мне.

Тревис засмеялся:

– С чего вы решили, что я спрашивал у официанта про вас?

– А разве это не так?! – Она приложила руку к груди. – Уж поверьте мне, я безошибочно угадываю мужчин, которые интересуются мной.

Сэм так и не стал снова садиться. Он многозначительно покашлял, и Тревис взглянул на него.

– Прошу прощения, но я тоже хочу навести кое-какие справки для себя лично. Сугубо по делу, – ледяным тоном добавил он.

Тревис с отсутствующим видом пробормотал:

– Увидимся в конторе, – и направил все свое внимание на Элейн. – Скажите, мисс Барбоу, так же ли безошибочно вы угадываете мужчин, которые считают вас очаровательной? Как я, например.

Тревис оценил ее искренность, когда Элейн сказала:

– Да, должна признаться, что я действительно умею это угадывать. О, прошу вас, пожалуйста, зовите меня Элейн. А я буду звать вас Тревис. Это куда менее официально. – Она наклонилась вперед и положила подбородок на сложенные руки в белых перчатках. – А теперь, когда соблюдены светские условности, можно и поболтать. Я слышала, вы проделали сюда длинный путь из Невады только для того, чтобы помочь несчастным неграм.

– Попробовать им помочь, – поправил Тревис.

– А еще я слышала, что у вас весьма впечатляющий список подвигов, совершенных вами во время войны в качестве кавалерийского офицера федеральных войск. Мой же отец был лояльным к войскам Юга. Поскольку вам предстоит с ним встречаться, стоит это иметь в виду.

– Война закончена, мисс Барбоу… Элейн, – многозначительно произнес Тревис. – И для меня все равно, какой стороне выражал свою лояльность ваш отец.

Элейн засмеялась. Смех ее был мягким и серебристым, услаждая слух Тревиса.

– Если бы вы знали моего отца, то поняли бы, что это имеет очень большое значение. – Кивнув, она весело изрекла: – Нам надо делать все, чтобы вы обязательно встретились с папой. Не хотите ли прийти к нам домой в эту пятницу вечером? Это день моего рождения, и папа устраивает в мою честь прием. Мне ужасно хочется, чтобы вы пришли.

Элейн протянула свою крохотную, облаченную в перчатку ручку и пожала огромную ладонь Тревиса. Инстинкт подсказал ему быть начеку. От одного ее прикосновения по всему телу Колтрейна пробежала легкая дрожь. Черт, до чего же она красива! Но Тревиса привлекали в Элейн не столько ее миловидность, сколько свежесть и какая-то теплая искренность.

– Послушайте, Тревис, – снова стиснула Элейн его руку. – Я не считаю вас паинькой. Мне кажется, вы любите бывать на вечеринках и встречаться с людьми. И вам, конечно же, понравится в моей семье. Дом у нас большой, двор огромный, весь в зелени, у самого подножия горы. Если вы приедете пораньше, мы сможем прокатиться верхом, и я уж постараюсь, чтобы вам дали одну из папиных призовых чистокровок. Он своими лошадьми ужасно гордится.

Тревис приподнял бровь:

– А может, вашему папе вовсе не захочется, чтобы я ездил на его призовых лошадях, Элейн.

Она сделала вид, что обиделась.

– Папа сделает все, о чем я только его не попрошу, особенно в мой день рождения. – И она счастливо рассмеялась. – Ну, Тревис, прошу вас, скажите, что придете! Местные молодые дамы здесь уже болтают о том, какой вы красивый дьявол. И все они умрут от зависти, если вы придете ко мне на день рождения.

Тревис не покраснел. Скромность не была его добродетелью.

– Ладно! Непременно приду, Элейн. Буду от души рад!

– И еще кое-что. – Она опустила ресницы на горящие изумрудные глаза, и восторженный ребенок мгновенно превратился в соблазнительную даму. – Мне бы очень хотелось, чтобы вы были моим гостем на выходные дни. Приходите с таким расчетом, чтобы остаться до воскресенья. Тогда у меня и впрямь будет возможность вам все вокруг показать. А в субботу мы сможем устроить пикник. Только для нас двоих.

– Боюсь, я не смогу на столько времени отлучиться с работы, Элейн. Не сейчас.

– Но если вы понадобитесь, за вами сможет прискакать верхом шериф Бачер. К тому же, как я слышала, вы ночуете в задней комнате этой вашей ужасной конторы, куда так упорно старались переехать. А смена обстановки пойдет вам очень и очень на пользу. Ну скажите же, что приедете! – упрашивала Элейн.

Тревису не было нужды спрашивать себя, хочется ли ему принять ее приглашение. Он, черт побери, прекрасно знал, что уже его принял. Элейн смотрела на Колтрейна так, словно не скрывала, что желает его, а с тех пор, как он прикасался к женщине, прошло уже так много времени. И все же что-то подсказывало Тревису, что ему лучше держаться от Элейн как можно дальше.

– Боюсь, мне придется отказаться, Элейн. Может быть, я загляну к вам как-нибудь в другой раз, попозже, после того как сумею получше овладеть здешней обстановкой.

– О, да вы просто ужасный человек! – топнула Элейн ногой под столом. – Скажите, что хотя бы приедете на мой день рождения.

Тревис собрался было признаться, что далеко не уверен, насколько вообще хороша вся ее затея, как в дверях возник высокий мускулистый мужчина. Глаза вошедшего сначала застыли на Элейн, потом на миг задержались на Тревисе и тут же сузились. Мужчина прямиком двинулся к их столику.

– Похоже, приехал тот ваш друг, которого вы ждали. – Тревис чуть кивнул головой в сторону приближавшегося к ним мужчины.

Элейн огляделась по сторонам, и на губах ее сверкнула невинная улыбка.

– Стьюарт! Куда ты запропастился, милый? Ты опоздал.

– Я вижу, ты нашла способ себя занять, – сухо произнес мужчина. Смотрел он только на Элейн, игнорируя Тревиса.

Тревис быстро смерил его оценивающим взглядом. Крупный. Вероятно, богат, если судить по одежде. Отнюдь не урод, хотя несколько грубоват. Скорее всего богатство досталось ему не по наследству, а со стороны. Вероятно, вспыльчив, что в сочетании с огромными размерами делает его похожим на быка.

– Конечно, я нашла чем себя занять, – мгновенно ответила Элейн, ничуть не смутившись. – Это наш новый шериф, Тревис Колтрейн. Он очень милый, и мы с ним сейчас познакомились.

Мужчина холодно взглянул на Тревиса, потом снова на Элейн.

– Нам надо ехать. У меня с твоим отцом деловой разговор.

Она жестом дала Стьюарту понять, что отпускает его.

– Бедняжка Стьюарт! Он всегда так занят. Понимаете, Тревис, он у папы управляющий. Ему надо за всем следить, чтобы все было как надо. Папа же занимается только чисто деловыми вопросами.

– Элейн, нам надо идти, – настаивал Стьюарт.

Она вздохнула и взяла свою белую бисерную сумочку.

– О Боже, Стьюарт, хорошо, хорошо! Честное слово, иногда ты просто зануда. Боюсь, раньше, пока папа не сделал тебя управляющим, ты мне нравился гораздо больше. Тогда ты таким занудой не был.

Элейн встала, и Стьюарт поставил на место ее стул.

– Ну хотя бы позволь мне, – явно разозлившись, сказала она, – представить тебя шерифу.

Когда поднялась Элейн, Тревис тоже встал и учтиво протянул сердитому незнакомцу руку. Тот неохотно пожал ее и тотчас же отпустил.

– Это Стьюарт Мейсон, Тревис, – говорила Элейн. – Поверьте мне, он не всегда такой. Иначе бы я его не смогла вынести.

Тревис утаил свою реакцию на только что услышанную фамилию.

– Мне кажется, я спутал вас с кем-то другим, – произнес он и осторожно добавил: – Я слышал об одном джентльмене по имени Мейсон, но он землевладелец, а не управляющий.

Мейсон словно оцепенел. Наверняка Тревис задел его больное место.

– А я действительно владею землей. А есть закон, запрещающий человеку владеть своей землей и одновременно работать на земле, принадлежащей другому?

Тревис едва подавил самодовольную ухмылку.

– Конечно же, нет! Похоже, я вас обидел. Извините!

Элейн засмеялась:

– Да он не обиделся. Просто ревнует, потому что мы с вами тут сидели и болтали. Так что теперь старается показать, каким может быть противным. Не обращайте внимания.

– Элейн, нам надо идти, – оборвал ее Мейсон. – Надо идти!

Элейн протянула Тревису руку. Он поднес ее к губам и нежно поцеловал, молча радуясь злобному взгляду, которым одарил его за это Мейсон.

– Увидимся в пятницу, – сказал Тревис Элейн и тепло ей улыбнулся.

– А что будет в пятницу? – насторожился Мейсон. – Ведь в пятницу у тебя, Элейн, день рождения.

– Ну, это я знаю, – с наигранной строгостью сказала она. – Я пригласила шерифа к себе на праздник и хотела, чтобы Тревис остался у нас на весь уик-энд, но он отказался.

– Нет-нет! – поспешно запротестовал Тревис. – Я все взвесил и решил, что в конечном счете ваше милое приглашение принять смогу, Элейн. Буду просто счастлив!

– Ох, это прекрасно! – Она с энтузиазмом сжала ему руку. – Буду вас ждать часа в четыре. Вы останетесь очень довольны. Обещаю!

И тут Мейсон в первый раз взглянул Тревису в глаза. Колтрейн, не моргнув, спокойно этот взгляд выдержал. Оба были одного роста и почти одного телосложения. Во взгляде, которым Мейсон смерил Тревиса, четко отразились не только явная угроза, но и намерение эту угрозу осуществить.

– Мы с вами наверняка там встретимся, Мейсон, – ровным тоном сказал Колтрейн.

– Разумеется! – ответил Мейсон сквозь зубы. – Можете в этом не сомневаться, шериф.

Мейсон взял Элейн под руку, и они направились к двери. Но за миг до того, как она за ними закрылась, Элейн чуть-чуть обернулась и одарила Тревиса весьма многообещающей улыбкой.

Колтрейн знал, какой смысл таится в таких улыбках. Подобными улыбками женщины не раз одаривали его раньше. Большинство из них он оставлял без внимания, а на некоторые отвечал.

А уж эту улыбку он игнорировать не собирается!