Любовь и слава

Глава 16

Мэрили двигалась шаг за шагом, прячась за стволами деревьев, вслушиваясь в каждый звук. Она ушла из дому в одиннадцать часов. А в условленном месте встречи ей надо было быть к полуночи. Если бы она поехала в такой поздний час верхом, то непременно привлекла бы к себе внимание. А это было опасно.

На небе светилась лишь четвертушка луны. Мэрили шла почти в полной тьме.

Какова будет реакция отца, если он узнает о ее ночных похождениях? Возможно, он от нее отречется. Или прикажет высечь. Но, напомнила себе Мэрили, даже если ей будет грозить смерть, она не откажется от своих убеждений и продолжит дело. Ведь отдал же Дональд за это свою жизнь! И она способна на такое!

При мысли о муже, которого Мэрили обожала, на глаза ее набежали слезы. Они полюбили друг друга еще детьми, лелеяли свое чувство всю юность. Их любовь расцвела, когда Мэрили и Дональд поженились. Она осталась жить в ее сердце после смерти Дональда. Иногда Мэрили казалось, что он все еще с ней рядом, что он ее защищает, охраняет, вселяет в нее веру.

Пока что, подсчитала Мэрили, она спасла от расправы куклуксклановцев четырнадцать негров. Переодеваясь в белый балахон, Мэрили узнавала о планах клана и предупреждала будущих жертв.

Эти мысли о содеянном ею добре согревали Мэрили душу. Но тепло быстро сменялось леденящим холодом, стоило только подумать, что ее родной отец заодно с ку-клукс-кланом!

Глаза у Мэрили сузились, когда она вспомнила об отце и о Мейсоне. Именно они руководили действиями бандитов. Отец все планировал, а Мейсон помогал его планы осуществлять.

Мэрили с грустью подумала о покойной матери, такой любящей, такой заботливой. Она в жизни не обидела ни одного раба. И всегда ужасно гневалась, если надсмотрщик отца проявлял жестокость по отношению к слугам-неграм. За два года до начала войны она умерла от пневмонии. Мэрили грустила не только из-за того, что Бог призвал ее мать к себе, но еще и из-за того, что добрая женщина так и не дождалась того времени, когда негры наконец-то обрели свободу. Как же больно было бы теперь бедной маме, если бы она знала, какую роль играет ее муж в делах ку-клукс-клана!

Вскоре Мэрили стала различать очертания дома на берегу ручья и услышала журчание воды среди скал. Она все правильно рассчитала. Теперь она сможет вовремя подняться на вершину горы и попасть в назначенное место вместе с остальными. Белый балахон и капюшон Мэрили надежно спрятала в дупле дерева. Все идет как надо.

Мэрили вышла на тропинку, которая вела в заросли кустарников, где ее ждала лошадь. Неожиданно она услышала какие-то звуки.

Голоса, мужской и женский. Страстный шепот. Кто это? И зачем они здесь?

Но когда ночной ветер еще раз донес эти голоса до Мэрили, она поняла, кому они принадлежат.

– О, Тревис, любимый! Если бы нам только не приходилось прятаться! Я хочу, чтобы весь мир знал, что я тебя люблю, что ты любишь меня.

Элейн. Элейн и Тревис.

Мэрили сжала кулаки с такой силой, что ногти вонзились в ладони. Будьте вы прокляты! Последние несколько недель она о чем-то таком подозревала, потому что нередко слышала, как ночью, когда все спят, Элейн выходит из своей комнаты и тихонько крадется по холлу, а потом, позже возвращается к себе. Так, значит, Элейн проводила время в постели красавца шерифа! Ничего неожиданного в этом для Мэрили не было, но то, что они продолжали встречаться, ее потрясло. Если бы об этом узнал Мейсон, он бы убил шерифа. И отец тоже. До чего же этот Колтрейн глуп, подумала Мэрили. Именно теперь он так мешает ей делать то, что должен был делать сам, – защищать негров от жестокого ку-клукс-клана.

– Это невозможно, – донесся до Мэрили голос Тревиса. Голос был хриплым, грубым от страсти. – Мы оба знаем, что это рискованно. Надо брать то, что можем.

– Нет!

Мэрили с отвращением выдохнула. Как же часто слышала она из капризных уст своей сестрицы этот возглас нетерпения!

– Я хочу тебя сию минуту и прямо здесь! Но мне надо еще больше. Я хочу быть твоей всегда и навеки. Мне плевать, что думают по этому поводу мой отец или Мейсон, да и вообще кто бы то ни было. Я хочу быть твоей, Тревис. Ты ведь не можешь отрицать, что ты меня любишь.

– Я никогда тебе о своей любви не говорил, Элейн.

– А тебе это говорить и не надо. Ты мне это демонстрировал тысячу раз. Ни один мужчина не может так ласкать женщину, как это делаешь ты, если он ее не любит всей душой.

Мэрили услышала, как нетерпеливо вздохнул Колтрейн.

– Элейн, ни желание, ни страсть ничего общего с любовью не имеют. Даже та страсть, о которой ты сейчас говоришь. Я тебе сказал, что такое чувство я испытывал только к одной женщине.

– Я знаю, знаю, – прервала его Элейн. – Это была твоя жена. Но ведь она умерла, Тревис. А я – живая. Нельзя любить мертвых. Если бы ты только обо всем этом мог забыть.

Тревис кашлянул, явно удивленный.

– Ты не можешь хотеть, чтобы я забыл то, что меня держит в этой жизни, женщина. И ты это знаешь.

– Да я говорю вовсе не об этом. – Элейн вздохнула и застонала: – О, Тревис, как же мне хорошо, когда ты меня ласкаешь так, как сейчас! Ты… ты меня просто сводишь с ума. Прошу тебя, не останавливайся, прошу!

Мэрили прижалась лицом к шершавой коре дерева. Ее охватило отвращение. Вот так стоять тут и слушать их любовные вздохи было очень неприятно Она испытывала не только гадкое отвращение, но и еще какое-то подспудное чувство. Что это? Неужели ревность? Конечно же, нет! И все-таки очень больно сознавать, что она сама уже так давно не лежала в объятиях мужчины. А мужчина в ее жизни был лишь один – Дональд. Мэрили много раз пыталась сказать себе, что она привыкнет к бессонным ночам, вспоминая, как все у них с Дональдом было прекрасно. А тело ее в эти ночи горело от жажды любви.

Сейчас, стоя тут и слыша голоса Тревиса и своей сестры, Мэрили вдруг поняла, что у них с Дональдом никогда такого не было. У них все было нежно, деликатно, тихо. Но только Дональд никогда не говорил ей тех слов, какие сейчас говорит Элейн Тревис. И она, Мэрили, сама никогда не отвечала мужу такими животными стонами.

Мэрили почувствовала, что от этих звуков тело у нее становится горячим, и ей стало противно. Да что же он такое делает с ее сестрой, если та в ответ так стонет? Боже, какой разврат! Как все это вульгарно! А этому Колтрейну, по-видимому, очень нравится, как с ним разговаривает Элейн, он одаривает ее разными ласковыми словами и твердит, какая она чувственная.

Внезапно все слова прекратились, стали слышны только возгласы и вздохи.

Мэрили до боли сомкнула веки и еще крепче сжала кулаки. Она отчаянно пыталась думать о чем-нибудь другом. Раздался громкий, резкий крик Элейн, от которого у Мэрили разом открылись глаза. Может, Тревис причинил ей боль? Мэрили, забыв обо всем, шагнула вперед. Ее сестре больно, значит, надо идти к ней.

Но Мэрили тотчас же остановилась, услышав крик сестры:

– Тревис, о, Тревис! Как же хорошо! Сделай так еще! О Боже, никогда еще мне не было так хорошо!

Устыдившись самой себя, Мэрили отступила в свое укрытие. Значит, Элейн кричит от наслаждения.

– Не уходи от меня, – тихо говорила Элейн. – Я хочу, чтобы ты сжимал меня в объятиях всю ночь.

– Ты же знаешь, что это невозможно. Мне надо вернуться в город. Я не могу отсутствовать всю ночь.

– Но ведь тебе бы этого хотелось, правда? – Она одновременно спрашивала и утверждала. – Тебе бы очень хотелось обладать мной еще и еще раз, верно?

Наступило молчание. Мэрили осторожно вздохнула. О Боже, что же за мужчина этот самый Колтрейн, если он может заставить женщину кричать так, словно она умирает, а потом, забыв о женской гордости, умолять его овладеть ею снова? Каким секретом владеет этот сверхмужчина?

Какое ей до этого дело, разозлилась на себя Мэрили. Он просто дикарь. Если бы этот Тревис занимался тем, чем ему положено по службе, она, Мэрили, сейчас бы не пряталась, идя на тайное собрание куклуксклановцев, где ее может подстерегать смертельная опасность. Он должен был бы смести эту организацию с лица земли. Ведь в этом и заключается его работа, разве не так? Тогда почему же ей ему об этом прямо и не сказать? – спросила себя Мэрили.

Ответ она знала. Все дело в ее отце. Несмотря ни на что, Мэрили отца любила. Она не хотела, чтобы его посадили в тюрьму. Против своего отца она выступить не может. Если бы вывели на чистую воду Мейсона и всех остальных, они бы наверняка выдали ее отца.

Нет, ничего Мэрили сказать никому не сможет. Не сейчас. Она может делать только то, что делает, и будет по возможности заранее предупреждать намеченных кланом жертв.

Мэрили услышала, как Тревис уговаривает Элейн поскорее одеться. Он говорил, что рискнет и подвезет ее на лошади к самому дому. Элейн надо вернуться к себе в постель так, чтобы никому и в голову не пришло, что она отсутствовала.

– Этого бояться нечего, – засмеялась Элейн. – В моем крыле живет лишь один человек – Мэрили, а она ложится спать вместе с цыплятами. Я ее никогда даже и не слышу: она спит как убитая. Если бы я была без мужчины так долго, как она, я бы просто металась по комнате.

– Наверное, так и будет! – усмехнулся Тревис. – Ты получаешь от любви столько удовольствия, сколько обычно получает мужчина. Даже больше.

– А разве в этом есть что-нибудь плохое? Я чувствую потребность в любви. И эту потребность может удовлетворить только такой мужчина, как ты. Я тебя не отпущу, Тревис. Клянусь, я заставлю тебя меня любить всегда и всегда меня желать.

– Пожалуй, это может оказаться совсем не так трудно, как тебе кажется.

– Ты меня дразнишь. На самом деле ты на меня сердишься за то, что я пришла к тебе не девственницей. Но ведь я никогда девственницей и не прикидывалась. Ты ведь знаешь, я тебе врать не стану. И еще знаешь, что ты единственный мужчина, который меня когда-либо удовлетворял.

Тревис снова засмеялся:

– Видно, я действительно что-то очень хорошо сделал. Боюсь, ты мне всю спину расцарапала. От твоих длинных ногтей она вся в крови.

– Тебе же это очень понравилось?!

«Черт бы тебя побрал, Элейн! Да отпусти ты его! – взмолилась про себя Мэрили. – Ведь мне теперь придется скакать со скоростью ветра, иначе я опоздаю».

Элейн же продолжала:

– Какое это чудесное местечко для встреч. Куда лучше, чем конюшня. Там очень рискованно.

Голоса приближались. Мэрили еще плотнее прижалась к дереву.

– Завтра ночью, да? – умоляла Элейн.

Тревис вздохнул:

– Не могу обещать. Мне придется передать тебе записку.

– Старый добрый Израэль, – засмеялась Элейн. – Этот негр что угодно сделает ради денег, даже бросит записку для невесты того самого человека, которого до смерти боится.

Внезапно Тревиса обуял гнев.

– Если Мейсон посмеет еще хоть раз ударить его хлыстом, я его убью.

– О Мейсоне можешь не беспокоиться. Он считает, что Израэль у меня на побегушках и экономит мое время, избавляя от частых поездок в город. Мейсону это нравится. Он такой ревнивый, что терпеть не может, когда я езжу в город, где полно похотливых мужчин – таких, как ты.

Последовало долгое молчание. Они снова целовались.

Вдруг Тревис воскликнул:

– Будь все проклято! Да ты, женщина, просто проникла мне в кровь. Я же поклялся, что никогда больше не допущу, чтобы мне снова накинули на шею аркан, но в тебе такой огонь! Мне тебя все время мало!

– Может быть, наступит такой день, Тревис Колтрейн, когда ты полюбишь не только мое тело, но и душу, – вся дрожа, прошептала Элейн. – Может быть, тебе захочется сделать меня своей женой, чтобы обладать мной все время и как тебе вздумается. Я же хочу иметь тебя в себе каждую ночь. Я хочу, чтобы в меня попало твое семя, из которого вырос бы ребенок – наш ребенок. И я с радостью приму любую боль при его рождении, чтобы отдать его в твои руки.

Мэрили опять поморщилась. Ну что, что в этом мужчине, который так пленяет женщину? Элейн говорила, как настоящая потаскуха. Сама Мэрили никогда бы подобных слов произнести не смогла, ни за что, никому. От одного того, что эти слова прозвучали из уст ее родной сестры, Мэрили всю затрясло.

Наконец голоса влюбленных отдалились. Мэрили осторожно выбралась из-за дерева и изо всех сил поспешила к дому на ручье. Там, в зарослях, она привязала свою лошадь и спрятала белое одеяние.

Мэрили надела балахон и натянула на голову капюшон, вглядываясь вдаль сквозь прорези для глаз.

Всякий раз, облачаясь в эту одежду ку-клукс-клана, она чувствовала себя так, словно была предательницей. Как противно надевать на себя маскарадный костюм, который носят трусы!

Взнуздав коня, она направила его медленным шагом через кусты, а потом на тропу, ведущую к горе.

Мэрили чувствовала холодное дыхание ночи. Балахон развевался по ветру. Мэрили вспомнила о том, как она сделала одно открытие, благодаря которому и начала эти свои тайные поездки. Все произошло случайно.

Как-то после полудня ей было очень скучно. И как всегда в таких случаях, когда голова ее была ничем не занята, на нее нахлынули мысли о Дональде. Чтобы совсем не впасть в уныние, Мэрили забрела в ту комнатушку, где когда-то любила сидеть за шитьем покойная мать. Эта комнатка вплотную примыкала к кабинету отца. Мэрили любовно прикоснулась к старой швейной машинке, на которой мать когда-то шила платья и для нее, и для Элейн. Она обожала шить наряды для своих девочек.

Мэрили посмотрела на старенькую прялку и ткацкий станок. Она почти реально услышала, как мама снова с ней говорит. Они столько часов провели вместе в этой самой комнатке, сколько они тогда смеялись, сколько болтали! Мэрили постояла перед огромным зеркалом на стене. Слезы потекли у нее по щекам, и она заморгала. Вспомнилось, как, бывало, мама опускалась на колени, накалывая булавки на примеряемые девочками наряды.

И тут совершенно неожиданно взгляд Мэрили уловил нечто, доселе ею здесь никогда не виданное. На одной стороне зеркала были крохотные дверные петли. Мэрили вспомнила, что с этой стороны зеркала мать обычно прикрепляла ленточки, которыми пользовалась для шитья. Вот почему раньше Мэрили никогда не замечала этих дверных петель.

Из чистого любопытства она провела пальцами по противоположному краю зеркала. У Мэрили даже дух перехватило, когда пальцы коснулись маленького шпингалета. Надавив на него, она ахнула – зеркальная дверь бесшумно распахнулась.

Мэрили громко рассмеялась. Это был потайной вход в стене, ведущий прямо в кабинет отца. Тут Мэрили вдруг вспомнила, как однажды отец заявил, что у него куча дел, и если только Мэрили и Элейн его потревожат в кабинете, им не поздоровится. А еще бывало так, что мама вдруг исчезала в своей комнате для шитья и, как и отец, тоже говорила, что у нее уйма дел, и просила девочек ее не беспокоить. Вероятно, это были те минуты, когда родителям хотелось побыть наедине друг с другом, чтобы слуги не шептались о господах, занимающихся любовью в столь неурочное время.

Улыбаясь про себя, Мэрили на ощупь продвигалась по узкому проходу. Ей представилось, как волновалась мама, устраивая эти тайные свидания с собственным мужем. Как же это было романтично, как мило! Теперь, когда Мэрили узнала тайну матери, она стала для нее еще ближе.

Шаря пальцами по стене, Мэрили искала дверь в кабинет отца. И в этот самый момент, когда она уже нащупала маленькую ручку, раздался громкий голос отца.

– Ты не должен был вешать сукина сына на глазах у всей семьи, Мейсон! Это было чистым идиотством. Побои – это одно, но убивать человека в присутствии его жены и детей! Такое, скажу я тебе, добрые люди в Кентукки никак не поддержат. Даже если они черных ненавидят.

Мэрили заморгала. Убийства? Побои? Конечно, подслушивать гадко, но она просто не могла сдвинуться с места.

– Послушайте, босс. Я ведь не всегда могу контролировать своих головорезов.

Голос Мейсона звучал так, словно он просил извинения, но в то же время весьма воинственно.

– Вы хотели, чтобы я сделал свое дело, и я это сделал. Мы пошли к дому этого черномазого, которого звали Билли Кайсер. Мы хотели его проучить, потому что он кричал во весь свой поганый рот, что черные должны объединяться и давать нам отпор, что закон на их стороне. Он вышел из дома с ружьем и начал палить. Он успел уложить двоих, пока мы его не подстрелили. Питеру Хаскинсу он угодил в руку, а Уонделлю Кэткарту – в ногу, – с жаром продолжал рассказывать Мейсон. – Вы считаете, что после этого я бы удержал своих ребят от желания повесить черномазого? В ту минуту им было наплевать на всех, их не остановил бы даже сам Господь. Они скрутили негра веревкой и повесили. Все, что я смог сделать, так это помешать им повесить его жену и детей. Мне удалось это сделать лишь потому, что я убедил их немедленно везти Хаскинса и Кэткарта к врачу. Они, правда, попытались спалить дом, даже зашвырнули на крышу прогнившей лачуги факелы. Но только сразу же после нашего отъезда черномазые погасили огонь. – Мейсон, повысив голос, добавил: – Хотя для Билли Кайсера они, конечно же, уже ничего сделать не могли. Когда мы выдернули из-под него коня, голова у него уже болталась, как грецкий орех. Он умер мгновенно.

Мэрили не помнила, как вернулась в комнату для шитья. Она была слишком потрясена. Какой ужас – ее родной отец связан с ку-клукс-кланом! Нет, еще хуже – он вершит всеми их делами, он отдает приказы Мейсону.

Много часов просидела тогда Мэрили в маминой комнате для шитья. Она не могла пошевелиться, в голове был сплошной сумбур. Она знала: что бы ни творил ее отец, она не сможет выдать его властям. Но Боже, какую же вину после этого она стала испытывать каждый раз, когда куклуксклановцы убивали свою очередную жертву!

Во всем остальном папа был просто изумительным человеком. Мама его всегда обожала. Он был добрым и очень любящим отцом. Правда, он отдавал предпочтение Элейн, которая научилась обводить его вокруг пальца. Но честно говоря, и Мэрили никогда не испытывала недостатка в отцовской любви.

Нет, предать отца она не может. Надо найти какой-то другой способ помочь неграм. Именно тогда Мэрили пришло в голову переодеться в одежду куклуксклановцев, проникнуть на их сборища и предпринять все, что в ее силах. Ведь в конце концов, даже если она и сдаст отца властям, этим действия ку-клукс-клана не остановить.

Негры знали, что Мэрили ведет свою игру. Если бы они ей не помогали, ей бы никогда не удалось добиться успеха. Негры делали все, чтобы ее конь ждал хозяйку именно там, где ей было нужно. А когда Мэрили возвращалась после своих ночных поездок, ее всегда кто-нибудь встречал. Если у нее были новости о готовящемся налете, тот, кто ее встречал, немедленно отправлялся к намеченной жертве, чтобы вовремя ее предупредить.

Мэрили молилась, чтобы Дональд на том свете мог ее понять – предать своего отца она просто не в состоянии.

В этот самый момент, когда Мэрили так углубилась в воспоминания, на середине дороги вдруг, словно привидение, возник прямо из леса какой-то человек. От пламени его факела дорога осветилась красным светом. Мэрили выругала себя. Ведь всегда на дороге выставляется часовой, ей бы следовало об этом помнить и заранее подготовиться. Черт побери, еще пара таких ошибок – и могут возникнуть подозрения.

– Остановись, брат, – приказал человек в белом. – Покажи наш знак.

Мэрили натянула поводья. Потом скрестила на животе руки, сжала кулаки и три раза слегка себя стукнула.

– Проезжай! – отступил с дороги часовой.

Мэрили поскакала дальше. Она вспомнила ту ужасную ночь, когда в первый раз пряталась в кустах, чтобы проследить, как часовой приказывает каждому члену клана показывать их тайный опознавательный жест. Та ночь была лишь одной из многих, когда Мэрили замирала в кустах и, не отрывая глаз, следила за часовым. Ей хотелось точно узнать каждую мелочь в этой процедуре контроля и уже только после этого пойти на сборище. До сих пор ей везло. Никто ни разу не снял с лица капюшон и никто ее ни разу ни о чем не спрашивал.

Красные и желтые отсветы от факелов скользили по стволам деревьев. На черном фоне ночи все выглядело устрашающе и зловеще. Мэрили слезла с коня, привязала его рядом с другими и направилась туда, где собралась толпа в белых балахонах.

Мэрили знала, что это место великолепно подходило для подобных сборищ. Сюда вряд ли кто-нибудь когда-нибудь забредет случайно. Она сама нашла его не сразу.

О всемогущий, вездесущий Господь! Чем это все кончится? Будет ли когда-нибудь положен конец всем этим страшным, как ночной кошмар, сборищам, всем этим жестокостям? Наступит ли такой день, когда она сможет жить спокойно?

Мэрили прикинула, что сегодня здесь собралось человек пятьдесят. Но если бы провести опрос общественного мнения среди тех, кто поддерживает движение ку-клукс-клана, то наверняка бы выяснилось, что на его стороне каждые двое белых из трех.

На небольшом возвышении стоял высокий человек, облаченный в балахон и капюшон. У Мэрили не было и тени сомнения, что это был Мейсон. Он оглядел толпу и приказал:

– Да зажжется свет справедливости!

Кто-то шагнул вперед, держа в руках факел. В одно мгновение заплясали язычки пламени на огромном кресте высотой в десять футов. Его свет вспышкой озарил все небо. Мэрили прикусила губы, твердо решив не поддаваться дрожи. Она уже слышала рассказы негров о том, как они в ужасе просыпаются среди ночи от диких криков и, выглядывая из окон, видят перед своим домом горящий крест. Мэрили легко могла себе представить, какой ужас они испытывают в этот момент.

Когда зажегся крест, толпа заорала. Мейсон замахал руками, пока не наступила тишина.

– Сегодня ночью мы будем говорить о черномазом по имени Том Стейнли, – сказал он. – Вчера он попытался подписаться в списке для голосования.

– Нет! – в унисон взревела толпа. Кто-то затряс в воздухе кулаками. – Нет! Нет! И еще раз нет!

– Чертовски верно, только нет! – воскликнул Мейсон, стоя на своем возвышении. – Мы не допустим, чтобы в нашей округе голосовали черномазые. Стоит только дать им право голосовать, как они тут же захватят все посты! Они должны знать, где их место. А если им это не нравится, у нас для них уготовано другое местечко – прямо в самой Богом проклятой земле!

Голос Мейсона был мощным, как удар грома. И ему ответил яростный гул толпы. Мейсон дал им пару минут, чтобы собравшиеся «выпустили пар», а потом снова жестом потребовал тишины.

– Итак, что же мы сделаем с этим Томом Стейнли? – грозно вопросил Мейсон, и толпа взревела:

– Черномазого надо повесить! Убить! Мы сожжем дотла его дом!

Будет ли у нее время, чтобы успеть предупредить Тома Стейнли? Мэрили надо как можно скорее возвращаться к дому на ручье и передать услышанное тому, кто ее там будет ждать. А уж он должен предупредить Тома.

Мэрили вытянула вперед голову и стала оглядываться по сторонам. Заметит ли кто-нибудь ее отсутствие? Все вокруг ужасно возбуждены, размахивают руками и кричат. Есть ли у нее шанс незаметно исчезнуть отсюда? Риск очень велик, но ведь другого выхода нет?

– А теперь все слушайте меня! – заорал Мейсон. – Слушайте внимательно!

Мэрили шагнула чуть влево, надеясь, пока толпа будет выкрикивать свое очередное приветствие, скрыться в гуще леса.

– Нам надо обсудить, что делать с этими новыми шерифами, – говорил Мейсон.

Мэрили замерла.

– Пока что они лишь задают вопросы и все вокруг вынюхивают. Я считаю, причин для беспокойства нет. Похоже, эти двое такие же дуралеи, как и их предшественники, которых мы выпроводили из нашего города.

Фигуры-привидения закачались от хохота. Стоявший слева от нее человек повернулся к Мэрили. Он от ликования крутил головой, и Мэрили повторила его движение, словно разделяла его радость.

Мейсон продолжал:

– Я хочу, чтобы вы следили за ними во все глаза. Если они попробуют встать на нашем пути, мы зададим им взбучку! Это заставит их знать свое место. Но торопить события не стоит. Власти пришлют вместо них других шерифов, как уже это было в прошлом. Я все-таки надеюсь, что нам повезет и у нас так и останется эта парочка идиотов, которым только и надо, что просиживать задницы и получать жалованье.

Белые фигуры захохотали снова.

Кто-то из толпы закричал:

– Ага! А может, нам повезет и сюда пришлют кого-нибудь, кому захочется присоединиться к нам!

Эти слова вызвали новый взрыв смеха. Мэрили поспешила подвинуться поближе к лесу.

– Да кто они, эти новые шерифы? – крикнул кто-то из дальних рядов толпы. – Я их ни разу не видел и не знаю даже, как они выглядят.

Слава Богу, подумала Мэрили, теперь у толпы надолго будет чем заняться, ей можно отправиться в путь. Сердце у Мэрили колотилось, когда она поспешно пробралась в чащу леса, где были привязаны лошади.

Не успела Мэрили сделать и двух шагов, как заметила среди лошадей фигуру в белом. Она присела на корточки за куст и стала всматриваться. Раньше никогда у лошадей часового не ставили. Почему он там сейчас? Или ее заподозрили? Страх комом застрял у нее в горле, Мэрили неотрывно смотрела в ночную тьму. Ничего подозрительного она больше не увидела. Наконец она отважилась и вылезла из укрытия. Но не встала во весь рост, а поползла на четвереньках к своей кобыле, моля Бога, чтобы лошади своим ржанием не выдали ее.

Мэрили нашла свою лошадь по стременам, которые она заранее пометила, чтобы различать их в темноте. Положив руку на шею кобыле, Мэрили тихо прошептала: «Тише, моя девочка, тише! Не нервничай!» – и повела ее в сторону от других. Шла она медленно, очень осторожно, стараясь не сбиться с пути.

Как только они вышли из чащи, Мэрили свернула на дорогу. Она прикинула, что пройдет пешком с четверть мили, а потом сядет на лошадь и сначала поедет медленно, а потом поскачет галопом Если же куклуксклановцы станут разъезжаться раньше положенного, Мэрили скроется в кустах, растущих по обеим сторонам дороги, и там переждет, пока они не проедут мимо. До сих пор ей везло. Эти головорезы самозабвенно раздирают себе глотки в горячих дискуссиях о новых крестовых походах на негров и расходятся со своих сборищ очень поздно.

Наконец Мэрили удалось как следует пришпорить кобылу, и та понеслась во весь дух. Слава Богу, что Мэрили хорошо ездит верхом и ей нет необходимости пользоваться обычными седлами. Она не такой изнеженный цветок, как Элейн. Спасибо отцу, что ее, Мэрили, он научил и ездить верхом, и стрелять. Тогда отец говорил, что когда-нибудь ей, возможно, придется самой защищать себя. Да, натянув потуже стремена, подумала Мэрили, он был прав.

Добравшись до домика на ручье, Мэрили побыстрее спрыгнула с лошади и хрипло прошептала:

– Кто здесь? У меня есть новости.

В ответ раздался шепот:

– Я тут, мисси Мэрили. Меня зовут Кэлеб.

– Кэлеб! – вздохнула Мэрили с облегчением, потому что знала, что он отлично ездит верхом. Повернувшись на звук его голоса, она громко сказала: – Ты знаешь Тома Стейнли? Знаешь, где он живет? Это далеко?

– Да, мисси Мэрили! Я этого и боялся. Он очень много говорит.

– Он живет далеко отсюда? – нетерпеливо повторила Мэрили.

– Порядком. Хотя я могу туда успеть. У меня здесь есть лошадь. Я должен передать Тому, чтобы он этой ночью спрятался?

– Нет! Скажи, чтобы он совсем уехал из штата. Как можно быстрее! И пусть сразу же забирает с собой всю семью. Они собираются его не только избить. Его хотят убить.

– О Господи! – Голос Кэлеба дрожал от страха. – Я сейчас же помчусь. Если только они не окажутся там раньше меня. – Он исчез в кустах, и через секунду Мэрили услышала, как Кэлеб выводит свою лошадь на дорогу.

Обессиленная, она опустилась на землю. Дай Бог, чтобы Кэлеб успел вовремя!

И вдруг Мэрили резко выпрямилась. Все было именно в этом месте, внезапно осенило ее, и лицо запылало. Именно тут они лежали и Тревис овладел Элейн. А сейчас здесь сидит она, совсем одна, и страдает.

Мэрили легла на живот и закрыла лицо руками. Будь ты проклят, Тревис Колтрейн! Будь ты проклят за то, что ты такой дикий мужчина! До самой нынешней ночи, когда она своими ушами услышала, какой яростный огонь страсти может бушевать между мужчиной и женщиной, Мэрили ни разу не испытывала такого страшного телесного голода.

Этот голод был невыносим. Будь ты проклят, Тревис! Ну почему спавшее в ней до сих пор желание должно было проснуться именно сейчас? В этот миг Мэрили осознала, что, как бы она ни презирала этого Тревиса, она безумно завидует своей сестре. Мэрили была далеко не такая красавица, как Элейн. Ей не хватало не только внешней привлекательности, но и чисто женского кокетства, от которого мужчины, увивавшиеся вокруг Элейн, просто сходили с ума. Мэрили была простушкой, самой обычной, очень тихой и незаметной. Наверное, ей суждено было навсегда утешиться тем, что она уже испытала в объятиях своего мужа.

Теперь же, после того как она так явственно слышала стоны страсти, которую пробудил в ее сестре Тревис, Мэрили поняла, чего она лишена была в жизни и чего ей всегда так будет не хватать.

И эти мысли отозвались болью в ее сердце.