Любовь как закладная жизни

Глава 10

Странно, но именно сейчас его терпение подвергалось наибольшему испытанию. Сейчас, когда в квартире стояла почти полная тишина, когда Бусинка уснула, под действием всех тех лекарств, которые ей ввел Леха. И эта тишина, казалось, пропитанная ее болью, терзала его больше всего остального.

Их врач, свой в доску, не раз вытягивавший с того света и самого Борова, и всех его парней, пока уехал. Он пообещал, что на пять часов, минимум, действия лекарств хватит. Потом он вернется. Так как Агния спала, Вячеслав не видел смысла держать мужика, тот и так сидел при ней неотлучно почти семь часов, вместе с Боровом. Хотя сама Бусинка сопротивлялась и пыталась выставить Вячеслава вон. Его девочка считала, что ему не стоит смотреть на нее в таком состоянии, думала, что нечего Вячеславу видеть ее такой. Малышка пыталась его уберечь.

Мать его так, а!

Из-за этого у него сжимало что-то за грудиной так, что продыхнуть не всегда выходило, но Вячеслав не позволял выставить себя из комнаты. Его и так не было с ней на протяжении всего этого года. Теперь Боров не отойдет ни на секунду.

Пытаясь взять под контроль свою опустошенность и ощущение собственной вины, он глубже вздохнул. Схватил пустую рюмку, стоящую на столе, повертел в пальцах.

Боров еще не пил. Только собирался. Долго так собирался, часа два уже, как только Федот уехал, так же пообещав вернуться к вечеру.

Нет, Вячеслав не хотел напиться. Но у него был долг, то, что он считал необходимым сделать. Однако никак не откручивал бутылку с водкой, ежесекундно прислушиваясь к тихому дыханию Бусинки в соседней комнате, которое то и дело перемежалось еле слышным хриплыми стонами.

Он понимал, что она, практически, в отключке. Отдавал себе отчет в том, что препараты, которые ввел Леха, притупили способность ее мозга реагировать на потребность в наркотике, а другие — выводят наркоту из ее организма. Так ему сказал сам Алексей. И Боров ему верил. Или, во всяком случае, надеялся, что тот, как врач, реально знает, что делает. Но все равно, каждый раз его словно пробивало током, а все нервы скручивало в пружину. Вячеслав так и подрывался с места, испытывая жизненную необходимость оказаться рядом с ней, как-то помочь, поддержать, облегчить эту треклятую ломку.

Только, что толку от его порывов? Все, что мог — он сделал, и Леха сказал не рыпаться, главное, не лезть туда, в чем он ни капли не смыслит, чтоб не пустить все насмарку.

В словах врача был смысл.

Но, Бог свидетель, Вячек не мог смотреть на ее боль даже тогда, когда Бусинка спала. Нет-нет, а мелькала в глубине разума предательская мысль облегчить ее состояние, достав дурь. Проблема, что ли? Разве он не знал все точки и дилеров? И, даже несмотря на понимание, что это не будет решением проблемы, а лишь временным облегчением, Боров не мог изгнать подобные соображения из своей головы. Слишком тяжело было видеть ему мучения своей девочки. Но и опускать руки — не мог. Не имел права подвести ее в этот раз. Не после всего, что она вытерпела.

Потому и сидел здесь, лишь через открытые двери то и дело поглядывая в комнату, где Агния лежала на расстеленном диване. Крутил в руках пустую рюмку. И не позволял себе думать о всяком бреде.

Если по правде, то Боров и до сих пор не вполне воспринял то, что вернул ее. Это осознание бухнуло его по темечку в тот момент, когда он, поддерживая жену, зашел в ту самую комнату.

Сколько ночей, полных сигаретного дыма, он провел здесь, создавая бесчисленные планы? Сколько схем придумал и отверг, понимая, что не хватит у него сил. А Агнии не будет никакого спасения, если его замочат, только теперь уже насовсем.

А сколько дней и ночей он сам корчился на этом диване от боли? Сколько мата выслушали Леха и Федот, пока первый зашивал его, собирая Борова чуть ли не по кускам после нескольких огнестрельных ранений, той свалки и своры псов, а второй держал, не оставляя возможности дернуться? И сколько времени он потом, скрючившись от боли, от которой не помогали и самые сильные аналгетики, в одиночестве просидел на полу, не в силах не смотреть на ее фото…

Его Бусинка, даже так мучаясь, ошарашенно осмотрела стены, когда он занес ее в комнату утром. Она не спрашивала, почему он привез ее сюда, а не домой. Ничего не уточняла. Но в тот момент… Наверное, и ее удивило такое количество фото, развешенных и расставленных везде, где только было место. И на каждом этом фото была запечатлена она. Везде — только его Бусинка.

— А твои фото? Наши? — Прошептала она ему на ухо, пока Леха ставил ей первую капельницу.

Боруцкий только скривился. Он забрал из того дома, что был их, каждую карточку с Агнией. Все ее фото и то, что осталось целого из ее вещей. Свое его интересовало мало.

— У нас будут новые. — Пообещал он ей.

— Зачем столько? — Агния как-то грустно улыбнулась.

Боруцкий хмыкнул и поцеловал ее плечо, чуть повыше того места, где в ее руку была введена игла капельницы.

— Знаешь, в чем-то Федот прав, без тебя, Бусинка, у меня крышу совсем сносит. — Повинился он с кривой усмешкой.

Агния улыбнулась и вдруг второй рукой обхватила цепочку, висящую на ее шее, с его кольцом. Сжала пальцы и слезящимися глазами снова глянула на его руку, лежащую на простыне рядом с ее лицом. Вячеслав тут же сдернул ладонь, опустив на пол. Бусинка закусила губу и прижалась щекой к его шее.

— Не плачь, ну, пожалуйста, — зная, что бесполезно, словно заведенный, все же принялся уговаривать ее Вячеслав, просто не имея сил терпеть, когда она плачет.

Тем более что не стоило, и правда, не стоило оно того.

— Малышка, ну, не надо. — Вячеслав поцеловал ее в закрытые веки. — Мне не нужны ни пальцы, ни кольцо, чтобы помнить о своем слове. — Он пощекотал кончик ее носа, стараясь отвлечь Агнию и от слез, и от капельниц, и от всего, что продолжало мучить и ломать ее тело.

И добился слабой улыбки. Бусинка приоткрыла глаза, еще раз обвела взглядом всю комнату, глядя на все фотографии.

— Я вижу. — С этой же улыбкой вздохнула она, и повернулась, снова пряча лицо в его плече. — Только я и так не сомневалась в твоем слове. — Добавила Агния глухо.

Вячеслав прижался губами к ее волосам…

Он и сейчас усмехнулся, подумав об этом, отклонился на стуле, заглянув в комнату. Опять провертел пустую рюмку. Протянул руку, взял бутылку. На столе замигал вызовом на дисплее его телефон. Он потянулся, глянув на имя.

— Да?

— Понимаю, что тебе может быть не до того, но нам надо бы поговорить, Вячеслав. — Соболев, похоже, не собирался откладывать разбор того, что случилось в Киеве в долгий ящик.

— Ты за десять минут доедешь? — Вновь глянув на Агнию, еще спящую в соседней комнате, буркнул он. — Только один приезжай. — Добавил он.

— Адрес скажи. — Без споров согласился Соболев.

Весна закончилась для Агнии как-то незаметно. Да и лето пролетело быстро и тоже мимо нее. Окончание школы, экзамены, суматоха с предстоящим поступлением — жизнь завертелась и закрутилась вокруг Агнии, тормозя только иногда, заставляя сосредоточиваться в этой суматохе только на отдельных моментах. В основном тех, когда рядом оказывался Вячеслав Генрихович. Она все реже вспоминала о том, кто этот человек, практически не замечая, не воспринимая то, что он мог говорить или делать, и что могло бы подтвердить его статус криминального авторитета в ее глазах. Сознательно ли, или, скорее, неосознанно, Агния «не видела» этого. Ей было все проще и радостней рядом с ним, как-то легко, весело, и будоражаще в одно и то же время. И оттого, наверное, она не желала понимать ничего из того, что могло бы помешать ей наслаждаться этими мгновениям около него.

Их встречи не изменились, разве что чай сменился лимонадом и квасом из-за жары, упавшей на город. Хотя, это Агния стала пить что-то холодное, Боруцкий же упорно просил заварить ему чай, даже если ей приносил мороженное.

Он продолжал интересоваться ее делами, иногда даже брал какую-то книгу, возвращая через неделю, не в ресторане, а всегда принося домой. Вячеслав Генрихович ходил с ней забирать аттестат. И вот тогда, казалось бы, видя настороженные, даже испуганные лица директора и своего классного руководителя, ей бы подумать и вспомнить, как внезапно затих весь интерес к личности ее опекуна, как ее оставили в покое, заметить бы, что не опасались бы они человека, которого видели первый раз.

Но Агния не придала этому значения.

Как и многим другим мелочам, о которых слышала что-то краем уха в ресторане, когда приходил кто-то из парней, работающих на Вячеслава. Вроде бы и не глупая была, вроде и не глухая и не слепая. А не воспринимала, и все тут.

И осознала это только осенью, практически, спустя год после того, как впервые познакомилась с Боруцким. Только вот, что странно, и лицом к лицу столкнувшись с реальностью того, кто же такой Вячеслав Генрихович на самом деле — Агния уже не сумела испугаться. Видно, поздно для нее уже стало его бояться. Хотя от нее, определенно, ждали иной реакции.

Строго говоря, поступление в консерваторию не было для Агнии проблемой, скорее, чем-то предопределенным. Здесь когда-то учились ее родители, от имени этого учебного заведения они выступали на своих первых концертах, прославляя имя преподавателей и самого учебного заведения. И сюда же родители привели Агнию, когда девочке только исполнилось семь лет, чтобы поделиться со своими учителями собственной гордостью и радостью — продолжением оперной династии. Можно сказать, что место здесь было обеспеченно ей с того самого раза. Хоть она и не задирала нос, понимая, что немало не менее одаренных людей будет поступать. Потому и занималась с Зоей Михайловной, которая, кстати, была одним из членов вступительной комиссии, что добавляло Агнии баллов.

Так что зачислили Агнию без проблем. Единственное, что ее несколько удивляло и даже стало напрягать — это то, что Зоя Михайловна все чаще лестно отзывалась о Щуре. И не раз советовала ученице бросить работу в ресторане Боруцкого, замечая, что ранее, у них не было выбора, и это ее спасло. А теперь, есть ведь и другие варианты, да и Михаил Петрович (он же Щур, как поняла Агния) заинтересовался возможностью помощи молодым исполнителям. А у Агнии такие данные, и ценить ее будут куда больше, чем в том ресторане. Да и не по чину ей, собственно, продолжать таким заниматься, ну кто из известных оперных певиц пел в ресторанах для бандюг? Это может отразиться на репутации Агнии в дальнейшем, мало ли, что девочке могут еще приписать, люди болтать любят…

Агния с преподавателем не спорила, но и не внимала ее советам. Кто мог сделать для нее больше того, что уже не словами, а поступками делал Боруцкий? Она не верила, что Щур, который казался ей неприятным и «скользким» типом, может достичь больших успехов, чем Вячеслав Генрихович.

Боруцкий же, вообще, в последнее время, казался ей едва ли не всемогущим. А все намеки о его теневой стороне жизни она все еще пропускала мимо ушей, не имея тому подтверждений. Только, почему-то, все время забывала рассказать об этих советах самому Боруцкому во время их встреч. Не хотелось ей представлять свою учительницу в плохом свете, и стыдно было пересказывать сплетни, тем более такие, нелицеприятные для него, что ли.

В общем, несмотря на это все, она с удовольствием погрузилась в непривычную для себя жизнь студентки, с интересом изучая и историю искусства, и итальянский язык. Даже актерское мастерство. Агния, вообще, старалась не пропускать ни одной пары, а после с запалом и восторгом пересказывала и самое незначительное событие или происшествие Вячеславу Генриховичу. А тот, посмеиваясь и подшучивая над ней, слушал эти пересказы в ролях и лицах. Даже Федот, так и продолжающий иногда присутствовать при их ужинах в ресторане, прекращал ее доставать в такие дни, и с таким же интересом наблюдал за пересказом Агнии.

И все же, с упоением нырнув в новую жизнь, Агния не могла не признать, что чувствует себя немного некомфортно среди сверстников. И хоть, несмотря на то, что, по сути, Агния была одной из самых младших на курсе (из-за экспериментов системы образования, то и дело сменяющихся вместе с правительством, она «перепрыгнула» сразу два класса, как и вся ее параллель), все окружающие казались ей какими-то детьми, что ли. Мало кто из ее однокурсников работал параллельно с обучением, о том же, чтобы самостоятельно содержать себя — и речи не шло. Все они имели семьи, и тут же с жалостью смотрели на саму Агнию, стоило только кому-то сказать, что она сирота. А ей, как ни странно, казалось, что она старше всех их вместе взятых. Наверное, повлияло на ее мироощущение и сиротство, и столько смертей за один год. Да и то, что за эти месяцы Агния привыкла общаться с куда более старшими людьми. Одноклассники — не в счет, после смерти родителей Агнии было не до общения с ними. А так, даже Вова, так и продолжающий встречать ее после занятий и сопровождать на работу, и домой — был на девять лет старше самой Агнии.

Возможно, именно поэтому она стала еще больше ценить и дорожить теми часами, которые проводила в обществе Боруцкого. С ним ей было хорошо. И спокойно, и как-то суматошно весело одновременно. И любопытно, и в то же время, понятно все. Ну, не в смысле каких-то загадок мироздания. Просто Вячеслав Генрихович никогда не устраивал глупых ребячливых розыгрышей и не бросал каких-то глупых шуток, которые просто невозможно было понять. Он всегда говорил четко и ясно, высказываясь конкретно: будь то мнение о каком-то вопросе, о котором она спросила, его впечатление о книге, которую он брал у нее читать, или сам приносил Агнии. Или же мнение о том, что ей стоит или не стоит делать.

Именно в связи с последним, она как-то и поспорила с Вячеславом Генриховичем первый раз, причем серьезно так, до крику. С ее стороны, не с его, конечно. А потом пришла честно просить прощения, признав, что была неправа. И именно из-за этого спора, в каком-то смысле, ей и пришлось, в конце концов, посмотреть правде в глаза о том, кто такой Боруцкий.

Начался октябрь. За спиной оказался непростой первый месяц, с привыканием к занятиям в консерватории, с тяжелой годовщиной смерти родителей. Агния почти втянулась, даже перестала удивляться глупому поведению мальчишек-однокурсников, решив, что это, видимо, неизлечимое, из разряда «возрастное». Даже разговоры Зои Михайловны о том, что Агнии следует бросить работать в ресторане — почти прекратились.

Зато начались другие — через две недели, в столице, должен был проходить конкурс между учащимися консерваторий страны. Участвовать приглашались студенты второго курса и старше. Разумеется, ехали туда выступать и студенты их консерватории. Эту новость обсуждали в коридорах и аудиториях. Кто-то организовывал студентов в группы поддержки, чтобы «болеть» за своих, кто-то делился впечатлениями от прошлогодних выступлений. Все желали победы своим и пытались посетить хоть одну репетицию, чтобы послушать, чем собираются преподаватели покорять столицу. Агнию, вроде бы, это все тоже должно было коснуться лишь боком. Но вышло иначе — за день до отъезда Зоя Михайловна очень сильно попросила свою ученицу поехать вместе с ними и выступить во внеконкурсной программе. Очень уж хотелось консерватории похвалиться ее дарованием. Проблема состояла в том, что из-за достаточно юного возраста Агнии, для такой недельной поездки требовалось письменное разрешение опекуна. И Агния, возбужденная и взбудораженная такой возможностью и шансом показать себя, отправилась к Боруцкому.

Тот в это время, насколько она знала, должен был находиться в одном из своих клубов. После шести вечера ей посещать те не разрешали, по возрасту она не подходила под контингент посетителей, как, посмеиваясь, замечал Вячеслав Генрихович. А вот днем он несколько раз сам приводил ее в эти клубы, показывая обстановку и, с заметной гордостью рассказывая, что и как здесь они с Федотом изменили.

Она не сомневалась, что с разрешением не будет никаких проблем.

А Вячеслав Генрихович, непонятно отчего, оказался против. Заявил, что нечего ей еще одной по стране кататься, мала еще. Тем более в компании студентов, которые старше. Ничего толкового от этого не будет.

Агния не могла его понять. Вот не могла, и все. Она пыталась объяснить, что это ведь такой шанс, и возможность, и вся ее жизнь, если все получится так, как ей хочется, будет состоять из поездок и гастролей. Да и не с одними же студентами она едет, там еще и преподаватели будут.

Однако, в ответ на все эти доводы, Боруцкий только становился мрачнее, а его глаза, вдруг вновь стали непонятными для нее и пугающими, напомнив Агнии давнюю ассоциацию этого человека с демоном. Он не хотел разрешать ей участвовать в этой поездке, ворчал что-то про то, что в ресторане петь некому, и некоторые сначала требуют работу, а потом смываются невесть куда. Грозил попойками и чуть ли не оргиями, в которые, разумеется, выливается любая вольная поездка студентов, что он, мало примеров такой гульни в своих клубах и ресторане видел? Да, она себе даже представить не может, что вытворяют все эти студенты после нескольких рюмок алкоголя. А он на подобное любуется каждый вечер. Нет, ни о какой поездке и речи быть не может. Тем более что Лысый не сможет поехать вместе с Агнией.

Агнии, наверное, показались бы довольно смешными эти аргументы, учитывая, что при первой встрече, Боруцкий предложил ей попробовать свои силы в качестве уличной проститутки. Однако в тот момент, она не видела ничего веселого. Наоборот, ей стало так обидно. Просто до слез, что Боруцкий не желает понять то, насколько этот конкурс важен для нее. То, как она хочет поехать, да хоть просто посмотреть на выступления других участников, погрузиться во всю эту атмосферу, в концерты и оперу, на которую не было времени за последний год. Ведь после смерти родителей Агния не посетила ни одного концерта. И, наверное, именно из-за этого, она сказала то, чего бы даже и не подумала еще час назад.

Едва сдерживая рыдания, совсем по-детски, против воли, видимо, подтверждая своим гневом мнение Вячеслава Генриховича о том, что она еще, по сути, ребенок, Агния с обидой глянула на него:

— Вы, ведь, по-настоящему, мне никто. Никакой не крестный. — Вскинув голову и сжав дрожащие от этой же обиды губы, заявила она. — И не имеете никакого права что-то мне запрещать, или указывать, как жить! Что вы понимаете в этом? Что вы знаете о концертах и опере?!

В кабинете Боруцкого повисла такая тишина, что Агния отчетливо услышала шум машин, проезжающих по соседней улице. Лицо Вячеслава Генриховича, и до этого мрачное, просто потемнело, а глаза стали холодными и, словно, колючими. Такими, какими она их еще не видела.

Ей стало страшно. Сильно-сильно, так, как в первый вечер. Только испугалась она не Вячеслава Генриховича, а того, что натворила своими обиженными и глупыми словами. Да, какая разница, поедет она или не поедет? Разве это важно?

Ничего не говоря, он в два шага пересек расстояние между ними, выдернул у Агнии из рук форму на разрешение, и так же резко, стремительно двигаясь, поставил свою подпись. Почти бросил эту бумажку обратно, и отвернулся.

— Пошла отсюда. — Сквозь зубы отрывисто велел он, глядя в окно.

Агния сглотнула и сделала шаг, только не к двери, а к нему. Ей уже и в Киев расхотелось. Резко. В один миг. И бумага эта руки жгла.

— Вячеслав Генрихович, — позвала Агния, надеясь, что он обернется. Отчаянно желая исправить все, повернуть время вспять. — Я не это имела в виду. Простите, правда…

— По-шла на-хрен. — По слогам рыкнул он, так и не обернувшись, и с силой ударил кулаком по столу, у которого стоял. — И в ресторан не приходи, раз оно тебе не надо.

Агния вздрогнула от глухого звука этого удара. И, не зная, как его убедить, как попросить прощения, не имея ни опыта, ни знаний, ни понимания — послушно ушла. Она очень хотела надеяться, что он еще даст шанс ей все исправить и попросить у него прощения. Вот успокоится немного, и даст.

И дело было не в работе.

Просто при одной мысли о том, что больше не будет их встреч, их обедов и чаепитий, не будет разговоров, только представив то, что он никогда не захочет ее больше видеть — Агния начала плакать. И пришлось сильно наклонить голову и закусить губы, чтобы не дать этим рыданиям вырваться в голос. Внутри стало так больно. Очень-очень. И безумно стыдно из-за того, что она такое сказала ему из-за мелочной и эгоистичной обиды.

Дважды за вечер она ходила к Алине Дмитриевне и пыталась позвонить, чтобы еще раз попробовать попросить прощения. Но Боруцкий не брал трубку.

На следующий день, после обеда, она сидела в купе плацкартного вагона и грустно смотрела в окно, понимая, что уже давно не ощущала себя настолько одинокой и несчастной. Агния еще три раза пыталась позвонить Вячеславу Генриховичу с утра, и так же неудачно. То ли он был занят, то ли, зная номер Алины Дмитриевны, не желал разговаривать с Агнией. И в принципе, она его могла понять в таком случае. Стыд за свои вчерашние слова никуда не делся, только усилился.

Эта поездка теперь злила и раздражала, так же, как и Зоя Михайловна, обрадовавшаяся участию Агнии в концерте. Раздражали и все студенты, которые сейчас веселились и громко разговаривали в вагоне. Их ехало больше двадцати человек со всех курсов, студенты заняли почти все места. И ни одного из тех, кого бы Агния знала. Парни и девушки общались и смеялись, о чем-то шутя и разговаривая, а она даже не пыталась прислушаться или присоединиться к беседе, несмотря на то, что некоторые пытались вовлечь и ее в компанию.

Агния уставилась в окно, за которым шел дождь, и просто игнорировала всех вокруг. Она даже не сразу заметила, как студенты постепенно разделились на группки, стоило поезду только тронуться. Зоя Михайловна и еще один преподаватель ушли в соседний вагон, где у них были места в купе. А из сумок ее «сотоварищей» по поездке начали появляться бутылки с пивом и какими-то слабоалкогольными напитками. Разговоры становились все щекотливей, а смех громче.

Впрочем, и это ее не сильно встревожило, лишь бы саму Агнию не трогали. Однако этому желанию, похоже, не суждено было сбыться.

— Ты чего грустишь, крошка? — Веселый голос заставил ее повернуться. — На, вот, выпей, веселей станет.

На полку, рядом с Агнией, бухнулся парень, протягивая ей бутылку с надписью «джин-тоник». Напротив нее, с другой стороны стола, сел второй, такой же веселый и «подогретый», как и первый.

— Спасибо, мне не хочется. — Агния отодвинула бутылку в сторону.

Она лично не была знакома с этими парнями, но знала, что они учатся на четвертом курсе, причем, скорее, из-за «баловства». Да и на этот конкурс поехали по просьбе ректората. Ей рассказывала Зоя Михайловна, что эти парни, по основному направлению, учатся в другом университете, на экономическом. Но оба еще детьми ходили в музыкальную школу, которую курирует консерватория, после поступили в саму консерваторию, но посещали ту чуть ли не заочно. Зато участвовали во всех общественных мероприятиях и очень хорошо играли — один на гитаре, другой на саксофоне. Причем, парни составили замечательный дуэт, она слышала их выступление первого сентября, на церемонии «посвящения в студенты». Ей понравилось, хоть Агния и была приверженцем классической музыки.

Хотя, вон, после работы в ресторане, ей уже и некоторые песни из шансона стали нравиться. Наверняка, родители пришли бы в ужас.

Агния вздохнула, вновь уставившись в окно. Про подсевших парней она уже почти забыла, опять погрузившись в стыд и сожаления о том, что так обидела Вячеслава Генриховича. И ради чего? Ведь, если осмотреться — он был прав, все студенты потихоньку напивались. Кто-то начал петь, уже не стесняясь ни проводников, ни других пассажиров. Красиво петь, бесспорно, но явно, подогревая голос алкоголем. Кто-то достал гитару и сейчас в соседнем купе, отделенном только перегородкой, уже принялись напевать не особо приличную песню.

Парни, Сашка и Толян, как они представились, больше не трогали ее, но так и остались в этом купе. За следующие полчаса они умудрились выпить еще по бутылке пива каждый, и распить на двоих тот самый «джин-тоник», который предлагали ей. И теперь шумно обменивались воспоминаниями и впечатлениями от какого-то концерта, в котором принимали участие. И тут Сашка активно взмахнул руками с возгласом «а, помнишь?», и случайно задел Агнию.

— О! — Обрадовался он так, словно только сейчас увидел девушку, или только о ней вспомнил. — Давай, все же, выпьешь, а? Чего из компании выделяться? — Подмигнув Агнии, он кивнул другу.

Толя с улыбкой заглянул за стенку и попросил чего-нибудь «веселящего» у компании в соседнем купе.

— Я не хочу, серьезно. Я не пью. — Замотала головой Агния, когда перед ней на столе появилась бутылка очередного алкогольного напитка. Те пятьдесят грамм водки, которые влил в нее Боруцкий в вечер смерти бабушки, так и остались единственной пробой Агнии.

В вагоне стало уже жарко и душно, и явственно пахло алкоголем. Из тамбура, куда, то и дело бегали курить, тянуло дымом, и у нее скребло горло. Хотелось выйти и подышать свежим воздухом. Но она не могла, потому что Саша как бы «запер» ее собой между столом и окном. И ничего не указывало на то, что он собирается в скором времени отодвинуться.

— Да, ладно. Прекращай хандрить. — Парни рассмеялись и Саша, непонятно с чего, вдруг обнял ее за плечи, второй рукой поднес уже открытую бутылку к самому ее лицу. — Глотни, и веселее станет. Поверь старшим.

Агния отвернулась.

Парни почему-то рассмеялись еще громче.

— Ты с какого курса, кроха? — Продолжая смеяться, спросил Толя.

— С первого. — Продолжая смотреть в окно, нехотя ответила Агния, замечая, что снаружи, вместо посадки, начали мелькать дома. Видимо, они въезжали в соседний город.

— У-у-у. Тогда, нечего со старшими спорить! — Заявили ребята. — Или ты нас обидеть хочешь, а? — Горлышко бутылки ткнулось ей в самые губы.

Агния дернулась, оттолкнув то, да так, что бутылка упала из рук Саши. Впрочем, ребята, похоже, не расстроились. Только засмеялись еще громче. Кажется, их смешило ее раздражение и неловкость от всего происходящего.

— Оставьте меня в покое, пожалуйста. — Попросила она, не зная, как избавиться от глупой ситуации. И не могла не вспомнить, что Боруцкий ее предупреждал.

— Слушай, а, давай, я тебя просто поцелую. — Вдруг радостно предложил Саша. — Я выпил столько, что на двоих хватит.

И, верный своему решению, парень сильнее сжал ее плечи и потянул Агнию к себе. Толян с весельем наблюдал за происходящим. А Агния с ужасом пыталась оттолкнуть парня, который был гораздо крупнее ее. Нет, она не думала, что они зайдут куда-то далеко, в конце концов, они сидели в открытом купе, а вокруг толпились люди. Но Агния совершенно не хотела целоваться с этим пьяным идиотом. Она еще, вообще, ни разу не целовалась. И не желала, чтобы первый ее поцелуй был таким!

— Пусти! Да, ну, пусти же! — Агния с силой толкнула Сашу в грудь.

Но на того это не произвело никакого впечатления, да и поезд в этот момент дернулся, и парень почти упал на нее, прижавшись влажными губами к ее рту. От Саши несло пивом и еще чем-то. Таким гадким и противным. И сам он показался ей таким отвратительным, что Агнию замутило. Ей были противны его касания и какие-то слюнявые попытки елозить своими губами по ее губам. И это отвращение заставило ее толкнуть его, вложив в это все свои силы.

— Отпусти! — Заорала она так, что обернулись все, кто стоял рядом.

И принялась рукавом вытирать губы, чуть ли не отплевываясь.

— Господи! Ну, зачем ты ко мне лезешь? — Обиженно и зло крикнула Агния, чувствуя, что вот-вот разревется.

У нее и так настроение было ужасное, а тут еще и эти придурки.

— Ну, ты чего, кроха? Да, я ж пошутил. — С выражением настоящей растерянности на лице, полез Сашка назад, пытаясь ее опять обнять. — Я ж ничего такого. Серьезно, ты не обижайся.

Она снова его оттолкнула, стараясь встать. Сашка взмахнул руками, пытаясь сохранить равновесие, но не справился и упал прямо на Толяна, который смеялся над другом и всей ситуацией. Но падая, толкнул Агнию. А тут еще и поезд дернулся, тормозя. Агния и сама не смогла удержаться, упала на пол, больно ударившись щекой о закруглённый угол столика, и коленом об пол.

— Э, ты как, кроха? — Парни потянулись, может, чтобы помочь. Но Агнии стало все равно до их припозднившейся участливости и вежливости.

Все это ее окончательно разозлило. Она резко вскочила, растирая ладонью занывшую щеку и, схватив из-под стола свою сумку, почти побежала к выходу, расталкивая тех, кто попадался на пути, и сама забыв о вежливости. И опомнилась только вдохнув свежего воздуха, почувствовав капли холодного дождя на лице.

Вокруг сновали люди, все куда-то торопились, кто-то садился в вагоны, кто-то выходил. А Агния стояла посреди всей этой суматохи, пытаясь пригладить волосы, которые растрепались, потому что резинку она потеряла во время возни с Сашкой, и отчаянно терла губы, все еще ощущая его противный поцелуй.

До чего же ей было гадко, противно и обидно! Словами не передать. Злые слезы жгли глаза и давили грудь. Но больше всего ее мучило то, что она оказалась так неправа, а еще и спорила, обидела Боруцкого, который, по сути, говорил ей правду, и пытался уберечь Агнию от чего-то подобного. Она должна была извиниться. Обязательно.

Слева от нее начал движение поезд, с которого Агния только что спрыгнула. Но ее не обеспокоило ни то, что она одна посреди чужого вокзала, ни то, что Зоя Михайловна не знает, куда Агния делась.

Придавив глаза, чтобы не дать себе расплакаться, больше от обиды и злости на тех двух идиотов, она достала из кармана карточку для телефона-автомата и пошла искать тот на вокзале.

Телефон обнаружился быстро. Агния дождалась, пока он освободиться и набрала номер, надеясь, что хоть Вова дома и ей ответит.

Ей повезло, Вова и правда оказался дома и даже ответил.

— Вов! — Крикнула она в трубку еще до того, как парень успел сказать «Алло».

— О-па, Агния, это ты? — Лысый удивился. — А ты того, разве не уехала? Ты ж, вроде, собиралась

— Вов, подожди, я сейчас в соседнем городе, я вернусь через час. Скажи мне, пожалуйста, а ты не знаешь, где Вячеслав Генрихович? Я не могу ему дозвониться…

— А че? Случилось чего? — Тут же заволновался ее «охранник».

— Нет. Мне просто поговорить с ним надо.

— А… ну, я не знаю, но если хочешь — Федоту позвоню, спрошу.

— Хорошо, Вов, спроси, пожалуйста. — Попросила Агния, не уверенная, что это лучший выход, но, не видя иного варианта. — А я приеду на наш вокзал и позвоню.

— Лады. Счас прозвоню. И того, если хошь, я тебя встречу на вокзале. Это ж, типа, моя работа. Ты когда приедешь?

— Я не знаю, Вов, сейчас узнаю об электричках, и позвоню еще раз. — Агния поняла, что ей хочется увидеть парня. Хоть кого-то знакомого и дружелюбно к ней настроенного.

К счастью, ей повезло, и она успела купить билеты на электричку, которая отправлялась через десять минут. Агния буквально бежала от касс к телефону, чтобы сообщить Вове время прибытия.

— Лады, буду через полтора часа, как штык. — Согласился Лысый. — И того, Вячеслав Генрихович, он уже, вроде, второй день, как в клубе сидит.

— В клубе? — Агния расстроилась еще сильнее. Туда ее охрана не пустит уже, электричка в родной город только к семи вечера приедет, и пока она доберется до клуба…

— Да, в клубе. Но ты того, не боись. Мне Федот сказал, чтоб я тебя приводил, раз уж чего-то тебе приспичило. Он тебя через задний вход проведет. Только, того, ты учти, Федот, он не особо сегодня в духе. — Предупредил Вова.

Агнию такие новости не успокоили. Но и продолжать все это было почти невыносимо. Ей очень, очень-очень хотелось помириться с Боруцким, и хоть чаю попить с ним, что ли, чтобы смыть с губ противное ощущение того гадкого поцелуя.