Наливая себе кофе, Макс лихо насвистывал задорную песенку про пингвина, вполне соответствующую его настроению. И строил планы. Грандиозные. Поездка по побережью, ужин в уединенном месте, затем долгая романтичная прогулка по пляжу.
Профессор отхлебнул из чашки, ошпарил язык и усмехнулся.
У него роман.
— Ну что ж, очень приятно видеть человека в таком солнечном настроении столь ранним утром, — вплыла в кухню Коко.
Вчера вечером она выкрасила волосы в цвет воронова крыла и была весьма довольна собой.
— Как насчет блинчиков с черникой?
— Вы потрясающе выглядите.
Коко просияла и надела фартук с многочисленными оборками.
— Спасибо, дорогой. Я всегда говорила, что женщина время от времени нуждается в переменах. Чтобы держать мужчин в тонусе.
Достав из буфета большую миску для замешивания теста, оглянулась:
— Должна заметить, Макс, сегодня вы тоже выглядите замечательно. Морской воздух или… или кое-что еще привело вас в гармонию с самим собой.
— Здесь просто чудесно. Никогда не смогу отблагодарить за то, что позволили мне погостить у вас.
— Ерунда.
Коко начала на глазок закладывать в миску ингредиенты. Макс не уставал поражаться тому, как кто-то мог готовить так небрежно и получать такой блестящий результат.
— Так было суждено, Макс. Я осознала это в тот же миг, когда Лила привезла вас. Она единственная вечно притаскивала кого-то в дом. Раненых птиц, крольчат. Один раз даже змею.
Воспоминание вызвало стеснение в груди.
— Но впервые подобрала мужчину в бессознательном состоянии. Хотя это же Лила, — продолжила Коко, посмеиваясь. — Она всегда непредсказуема. И очень талантлива. Помнит все эти латинские названия растений, миграционные маршруты птиц, и всякое такое. А под настроение может нарисовать что-нибудь красивое.
— Знаю. Видел наброски в ее комнате.
Коко искоса посмотрела на него:
— Вот как?
— Я… — Макс быстро сделал большой глоток кофе. — Ну да. Налить вам чашечку?
— Нет, попью позже, после того как напеку блинчики.
«О да, о да, — ликовала Коко, — все складывается просто замечательно. Карты не солгали».
— Безусловно, наша Лила очаровательная девушка. Своевольная, как и многие другие, но обычно ведет себя очень дружелюбно. Всегда считала, что правильный мужчина поймет, какая она особенная.
Поглядывая на Макса, Коко промыла и высушила чернику.
— Он должен быть терпеливым, но не покорным. Достаточно сильным, чтобы удержать ее от слишком резких поворотов, и достаточно мудрым, чтобы не пытаться изменить ее.
Аккуратно высыпав ягоды в тесто, улыбнулась:
— Но ведь, если любишь кого-то, зачем пытаться его изменить?
— Тетя Коко, изматываешь бедного Макса? — зевая, вошла Лила.
— Просто болтаем.
Коко нагрела плоскую сковородку и прищелкнула языком.
— Мы с Максом мило побеседовали. Правда, Макс?
— Очаровательно.
— Неужели?
Лила забрала у Макса чашку и, поскольку он не пошевелился, наклонилась поцеловать его, шепча: «Доброе утро!». Наблюдая за ними, Коко едва удержалась от того, чтобы довольно не потереть руки.
— Приму как комплимент, и, так как вижу на горизонте блинчики с черникой, не буду жаловаться.
Восхищенная их поцелуем, Коко, напевая, достала посуду.
— Ты рано проснулась.
— Это становится привычкой. — Потягивая кофе Макса, Лила послала ему ленивую улыбку. — Надеюсь вскоре избавиться от нее.
— Остальное семейство с минуты на минуту всей толпой нахлынет сюда.
Коко больше всего на свете любила, когда все ее цыплята собирались вместе.
— Лила, почему бы тебе не накрыть на стол?
— Совершенно точно — от вредных привычек надо избавляться.
Вздохнув, Лила вернула Максу чашку. Затем поцеловала тетю в щеку.
— Мне нравится цвет твоих волос. Очень по-французски.
С кудахтаньем, похожим на хихиканье, Коко принялась мешать тесто ложкой.
— Достань хороший фарфор, милая. У меня праздничное настроение.
Кофилд повесил трубку, охваченный унизительным, тошнотворным бешенством. Стукнул кулаком по столу, в клочья разорвал несколько брошюр и под собственный вопль вдребезги расколотил о стену хрустальную вазу. Хокинс и раньше видел подобные приступы, поэтому отпрянул назад, выжидая, пока компаньон успокоится.
Три раза глубоко вздохнув, Кофилд сел, сцепил пальцы, остекленевший пустой жестокий взгляд обрел осмысленность.
— Хокинс, похоже, мы стали жертвами рокового стечения обстоятельств. Автомобиль, за рулем которого сидел наш распрекрасный профессор, зарегистрирован на Кэтрин Калхоун Сент-Джеймс.
Выругавшись, Хокинс отлепился от стены.
— Я уже говорил, что вся эта работа смердит. По справедливости он должен был сдохнуть. Вместо этого оказался прямо в руках Калхоунов. Квартермейн наверняка уже все им рассказал.
Кофилд свел ладони домиком.
— О да, наверняка.
— И, если он узнал тебя…
— Не узнал.
Восстановив самообладание, Кофилд переплел пальцы и положил на стол.
— Иначе не помахал бы мне. Духу бы не хватило.
Чувствуя, как затряслись руки, постарался расслабить их.
— Этот человек — просто идиот. За один год жизни на улицах я понял больше, чем он за все годы пребывания в университетах. Да и, в конце концов, мы здесь, а не на судне.
— Но он в курсе, что мы на острове, — настаивал Хокинс, злобно хрустя суставами. — Теперь они все в курсе. И могут принять меры.
— Что только добавляет игре остроты — пришло время сыграть по-крупному. Раз уж доктор Квартермейн присоединился к Калхоунам, полагаю, следует познакомиться с одной из леди.
— Ты не в своем уме.
— Берегись, старый друг, — мягко предупредил Кофилд. — Если не нравятся мои правила, никто не держит тебя здесь.
— Именно я заплатил за чертову яхту.
Хокинс провел рукой по коротким жестким волосам.
— И уже целый месяц варюсь во всем этом. К тому же вложил немалые деньги.
— Так предоставь мне придумать, как их вернуть.
Кофилд поднялся и неспешно подошел к окну. В ухоженном палисаднике распустились симпатичные летние цветы. Что напомнило, какой длинный путь он прошел от съемных квартир южного Чикаго. А с ожерельем уйдет еще дальше.
Возможно, уютная вилла в южных морях, где он сможет расслабиться и отдохнуть, пока Интерпол носится кругами, разыскивая его. Уже припасен новый паспорт, новое прошлое, новое имя… и некая сумма денег, обрастающая процентами на секретном швейцарском счете.
Большую часть жизни он занимается подобными делишками и весьма успешно. Изумруды интересуют его не просто как хрустящие банкноты, которые он получит после сбыта краденого. Камни манят его. И он твердо намерен их заполучить.
Пока Хокинс метался по комнате, Кофилд продолжал пристально смотреть в окно.
— Теперь припоминаю, что во время моей недолгой дружбы с прекрасной Амандой, она рассказывала, что ее сестра Лила больше всех знает о Бьянке. Возможно, и про изумруды ей тоже известно больше остальных.
Вот это уже ближе к делу, решил Хокинс.
— Собираешься захватить ее?
Кофилд вздрогнул.
— Это твой стиль, Хокинс, а я, уж поверь, буду действовать гораздо изящнее. Думаю, пора посетить Акадию. Говорят, тур по природному парку весьма познавателен.
Лила всегда любила нескончаемые солнечные летние дни. Хотя то же самое могла бы сказать про долгие темные зимние вечера и, по правде, именно их и предпочитала. Она не носила часов. Время, безусловно, нужно ценить, но это не означает, что за ним надо следить. Однако сейчас — впервые на своей памяти — желала, чтобы минуты текли быстрее.
Лила тосковала без Макса.
Не имело значения, как глупо она себя чувствовала, влюбленность заставляла ощущать восхитительную легкость в мыслях. Когда эмоции настолько мощные, обидно за каждый час, проведенный порознь.
Макс покорил ее своей деликатностью и незыблемой порядочностью, впечатление усиливало осознание его уязвимости, словно она имела дело со сломанными крыльями и искалеченными лапами, которые мечтала вылечить.
Лилу по-прежнему привлекали все эти качества, но теперь проявилась и другая сторона натуры Макса. Властность. Лила поежилась при воспоминании о вчерашнем разговоре и могла бы поклясться, что сочла поведение Макса наступательной операцией. Однако его атака совсем не обижала. Согревала.
Макс взял всю ответственность на себя. Ответственность за нее, подумала Лила, вспыхнув от волнения. Хотя она все еще злилась на сравнение с трудной студенткой, его решимость восхищала. Он просто объявил свои намерения и следовал им.
Лила прекрасно знала, что несколькими умело подобранными словами сумеет заморозить на полпути любого мужчину, если он попытается командовать ею. Но Макс — не любой мужчина.
Оставалось надеяться, что он тоже начинает верить этому.
Лила внимательно следила за группой, хотя мысли витали далеко. Иорданский водоем был любимым местом туристов, поэтому они требовали ее полного внимания.
— Пожалуйста, не рвите растения, понимаю, что цветы манят, но после вас придут еще тысячи посетителей, которые захотят насладиться ими в естественной обстановке. Цветок в форме бутыли, который вы видите на воде, — желтая водяная лилия или кувшинка. Листья, плавающие на поверхности — пузырчатка, произрастающая в большинстве водоемов Акадии. Именно их крошечные пузырьки способствуют росту водяных растений и служат западней для мелких насекомых.
Кофилд, в джинсах с прорехами и потрепанным рюкзаком за плечами, тоже слушал лекцию. Внимательные глаза, спрятанные за темными очками, зорко поглядывали вокруг, хотя рассказ о болоте совершенно его не интересовал. Он едва сдержал насмешку, когда группа задохнулась от счастья, увидев пролетающую над ними цаплю, которая приземлилась на отмели на расстоянии в несколько ярдов.
Якобы очарованный, он периодически поднимал камеру, висевшую на шее, и фотографировал птиц, дикие фруктовые сады, даже выползшую погреться лягушку-быка.
Но в основном выжидал.
Лила продолжала рассказывать, неустанно отвечая на вопросы, пока люди вереницей тянулись вдоль спокойной воды. Совершенно покорила утомленную мать, усадив ее малыша себе на бедро и указав на семейство черных уток.
После окончания экскурсии туристам предлагалось либо обойти еще раз водоем, либо направиться к своим автомобилям.
— Мисс Калхоун?
Лила оглянулась. Она заметила бородатого путешественника в группе, хотя он ни о чем не спрашивал. В голосе звучал намек на южный говор.
— Да?
— Просто хотел выразить восхищение вашей лекцией. Я преподаю географию в средней школе и каждое лето вознаграждаю себя поездкой в национальный парк. Вы действительно один из лучших гидов, с которыми я когда-либо сталкивался.
— Спасибо.
Лила улыбнулась, но почему-то не захотела протянуть ему руку, как делала обычно. Она не узнавала этого туриста, но что-то в нем насторожило.
— Постарайтесь посетить Центр Природы, пока вы здесь. Приятного отдыха.
Мужчина схватил ее за предплечье небрежным жестом, далеким от каких-либо притязаний, но который почему-то страшно ей не понравился.
— Я надеялся, что вы сможете провести для меня небольшую индивидуальную экскурсию, если найдете время. Люблю выдавать детям самую полную информацию, когда они осенью возвращаются в школу. Многим из них никогда не придется побывать в парке.
Лила постаралась отбросить неприязнь, напомнив себе, что это ее работа, а она всегда ценила людей, расспрашивающих о парке с подлинным интересом.
— Буду рада ответить на любые вопросы.
— Отлично.
Мнимый учитель достал блокнот и приготовился записывать.
Лила немного расслабилась, рассказывая ему гораздо подробнее, чем обычным туристам.
— Так любезно с вашей стороны. Могу я в качестве благодарности угостить вас кофе или бутербродами?
— Это лишнее.
— Для меня это стало бы удовольствием.
— У меня другие планы, но спасибо.
Кофилд сумел удержать улыбку на лице.
— Ладно, но я еще несколько недель проведу на острове. Возможно, в другой раз. Понимаю, звучит странно, но мог бы поклясться, что видел вас прежде. Вы когда-нибудь бывали в городе Роли?
Все ее инстинкты подталкивали побыстрее расстаться с прилипчивым географом.
— Нет, никогда.
— Удивительное дело.
Изображая озадаченность, Кофилд покачал головой:
— Вы кажетесь удивительно знакомой. Что ж, еще раз спасибо. Пора отправляться в кемпинг.
Он повернулся, но тут же остановился.
— Вспомнил. Газеты. Я видел вашу фотографию. Вы — женщина с изумрудами.
— Нет. Боюсь, что я — женщина без оных.
— Какая дивная история! Читал об этом в Роли месяц или два назад, и затем… должен признаться, что просто увлекся теми таблоидами в супермаркете — следствие одиночества и проверки слишком многих школьных сочинений.
Мужчина подарил ей робкую улыбку, которая могла бы очаровать, если бы не четкое осознание, что рабочий день наконец закончился.
— Да уж, Калхоуны в последнее время привлекли уйму легковерных пташек.
Кофилд качнулся на пятках и засмеялся.
— Вам должны доплачивать за чувство юмора. Догадываюсь, насколько докучают такие, как я, но подобные вещи всегда возбуждают любопытство. Пропавшие изумруды, похитители драгоценных камней…
— Карты сокровищ.
— А есть еще и карты? — напряженно спросил он и попытался смягчить тон. — Не слышал.
— Наверняка сможете купить в городке.
Лила залезла в карман и вытащила последнюю версию.
— Я их коллекционирую. Множество людей тратит с трудом заработанные деньги только для того, чтобы слишком поздно понять, что крестик не отмечает вожделенное место.
— Ах. — Кофилд постарался не заскрипеть зубами. — Закон рынка: спрос рождает предложение.
— Так и есть. Держите, это сувенир.
Лила осторожно вручила мужчине листок, по непонятным причинам не желая касаться собеседника.
— Ваши ученики будут в восторге.
— Несомненно.
Чтобы выиграть время, он свернул карту и сунул в карман.
— Я уже очарован местными впечатлениями. Может быть, мы вскоре сможет вместе перекусить, и я из первых уст узнаю, на что это похоже — разыскивать запрятанные сокровища.
— Главным образом это утомительно. Наслаждайтесь пребыванием в парке.
Осознавая, что невозможно, не вызвав подозрений, удержать дамочку Калхоун, Кофилд наблюдал, как она уходит. У нее высокое изящное тело, отметил вор и понадеялся, что не придется калечить красотку.
— Опаздываешь.
Макс перехватил Лилу на полпути в двадцати ярдах от стоянки.
— По-видимому, у меня сегодня учительский день.
Лила подалась вперед и поцеловала Макса, упиваясь его теплом и надежностью.
— Меня задержал джентльмен с юга страны, захотевший больше узнать о здешней флоре для своих занятий по географии.
— Надеюсь, он лысый и толстый.
Лила усмехнулась и потерла внезапно озябшие руки.
— Нет, на самом деле он довольно худощав и обладает приличной шевелюрой. Но я отклонила предложение стать матерью его детей.
— Он заигрывал с тобой?
— Нет.
Она придержала Макса, пока он не помчался разбираться с туристом, и рассмеялась.
— Профессор, это шутка… а если серьезно — я сама умею отвергать ненужные притязания.
Он совсем не чувствовал себя глупым, что неизбежно случилось бы всего лишь днем ранее.
— Не хочешь прятаться за мной.
— Сама справлюсь. Лучше скажи, что у тебя за спиной?
— Руки.
Лила снова рассмеялась и восторженно поцеловала его.
— А что еще?
Макс протянул букет маргариток.
— Я их не сорвал, — пояснил он, зная ее отношение к цветам, — а купил у Сюзанны. Она сказала, что ты питаешь к ним слабость.
— Они такие веселые, — пробормотала Лила, тронутая до глубины души, спрятала в маргаритках лицо, затем поднял на Макса глаза. — Спасибо.
Макс обнимал ее за плечи, пока они шли к стоянке.
— Сегодня приобрел автомобиль у Кики.
— Профессор, вы полны сюрпризов.
— Мне кажется, тебе будет интересно услышать, насколько мы с Амандой продвинулись в изучении списков. Можем съездить на побережье поужинать. Побыть наедине.
— Звучит заманчиво, но мои цветы…
Макс усмехнулся:
— Я захватил вазу, она в машине.
Солнце опускалось за холмы на западе, они гуляли по галечному пляжу, который образовывал естественный волнолом на южной оконечности острова. Вода тихо плескалась на насыпях из гладких камней. С наступлением сумерек все больше стиралась линия между небом и морем, пока все не слилось в мерцающую бездонную синеву. Одинокая чайка, возвращаясь к гнезду, парила в вышине, издавая долгие пронзительные крики.
— Это особенное место, — заметила Лила и, схватив Макса за руку, спустилась по булыжникам к краю берега. — Волшебное. Даже воздух совсем другой.
Она прикрыла веки и глубоко вдохнула.
— Наполненный невероятной энергией.
— Красиво.
Макс неторопливо наклонился и поднял камень, просто чтобы ощутить его вес на ладони. Земля растворялась вдали.
— Я часто прихожу сюда, чтобы постоять и почувствовать. Мне кажется, когда-то я бывала здесь.
— Ты только что сказала, что часто приходишь сюда.
Лила улыбнулась, глаза стали мягкими и мечтательными.
— Я имею в виду — сто лет назад или пятьсот. Не верите в перевоплощения, профессор?
— Вообще-то, верю. В колледже я работал над этим вопросом и после завершения исследований обнаружил, что это очень жизнеспособная теория. Если применить ее к истории…
— Макс. — Она обхватила его лицо. — Ты сводишь меня с ума.
Ее губы изогнулись, встретившись с его ртом, и все еще улыбались, когда Лила отпрянула.
— И что это было?
— Так и вижу тебя, глубоко погрузившегося в толстые фолианты и обширные примечания, волосы спадают на лоб, брови сведены в линию, что происходит всякий раз, когда ты сосредотачиваешься на упорном добывании истины.
Нахмурившись, Макс начал перебрасывать голыш с руки на руку.
— Довольно скучный образ.
— Нет, совсем не скучный. — Лила склонила голову, изучая его. — Очень правильный, самый замечательный. Даже отважный.
Макс коротко усмехнулся.
— Поход в библиотеку не требует храбрости. В детстве это служило удобным спасением, потому что, читая книги, я никогда не страдал от приступов астмы. Я обзавелся привычкой скрываться между полками, — продолжил он. — Казалось очень весело воображать себя в плавании с Магелланом или в экспедиции с Льюисом и Кларком[24], или гибнущим при осаде Аламо, или марширующим по полям Атниетама[25]. Тогда мой отец стал бы…
— Стал бы что?
Макс неловко пожал плечами.
— Довольным мною. В средней школе он был футбольной звездой. Отличным нападающим. Какое-то время играл почти профессионально. Из тех людей, которые никогда в жизни не болеют. Любитель выпить пива в субботний вечер и отправиться на охоту на выходные в сезон. А я начинал хрипеть, как только он вкладывал мне в руки тридцатифунтовую штангу.
Макс отбросил булыжник.
— Он мечтал сделать из меня мужчину, но так и не сумел.
— Ты сам себя сделал.
Лила взяла его за руки, клокоча от ярости на человека, не ценившего и не осознававшего подарка, который ему преподнесла судьба.
— Если он не гордится тобой, это его ошибка, не твоя.
— Бодрящая мысль.
Макс смутился, обнажив старые раны.
— В любом случае я пошел своим путем. Мне гораздо уютнее в классной комнате, чем на футбольном поле. И думаю, если бы не прятался в библиотеках все эти годы, не стоял бы сейчас здесь с тобой. А это именно то место, где я хочу находиться.
— Теперь у тебя возникла хорошая мысль.
— А если скажу, что ты красивая, получу в лоб?
— Не в этот раз.
Макс притянул Лилу к себе, просто чтобы обнять в ночной тиши.
— Мне придется на несколько дней уехать в Бангор.
— Зачем?
— Я обнаружил местонахождение женщины, работавшей горничной в Башнях в тот год, когда погибла Бьянка. Она живет в частном санатории в Бангоре, и я договорился о встрече.
Он наклонился к лицу Лилы.
— Поехали со мной.
— Только дай мне время перестроить график.
Когда дети заснули, я поведала няне о своем замысле, прекрасно понимая, что ее потрясет мое намерение оставить мужа. Она пыталась меня успокоить. Как могла я объяснить, что не бедный Фред подтолкнул принять такое решение? Произошедшее заставило понять, насколько бесполезно сохранять несчастливый удушающий брак. Разве я не убедилась, чем он стал для моих малышей? Собственный отец относится к ним не как к детям, которых надо любить и баловать, но как к имуществу. Фергус стремится формировать Этана и Шона по своему образу и подобию, уничтожая их личные черты, а иначе посчитает их слабаками. Коллин, мою сладкую маленькую девочку, он будет игнорировать до тех пор, пока не выдаст замуж ради денег или статуса.
Не хочу такого будущего для них. Уверена, Фергус очень скоро заберет их у меня. Его гордость требует этого. Выбранная им гувернантка станет следовать его указаниям и игнорировать мои. Мальчики и Коллин попадут в ловушку из-за моей ошибки.
Меня саму он воспринимает только как украшение его гостиной. Если я брошу ему вызов, заплачу большую цену. Нет сомнений, что он решил наказать меня за подрыв его власти перед своими отпрысками. Будет ли наказание физическим или эмоциональным, я не знаю, но думаю, последствия окажутся губительными. Недовольство можно скрывать от детей, открытую враждебность — нет.
Заберу их и найду какое-нибудь место, где мы сможем спрятаться…
Но сначала я пошла к Кристиану.
Ночь омывал лунный свет и легкий бриз. Я плотно запахнула плащ, накинув капюшон на голову. Щенок был прижат к груди. На коляске доехала до деревни, затем пешком добралась до дома возлюбленного по тихим улицам, полным ароматами моря и цветов. Сердце грохотало в ушах, когда я постучала в его дверь. Первый шаг сделан и уже никогда не удастся вернуться к прежней жизни.
Я не чувствовала страха, нет, не страх сотрясал меня, когда он открыл. Облегчение. В то мгновение, как увидела его, я поняла, что выбор совершен.
— Бьянка, — произнес он. — Что вы задумали?
— Мне необходимо поговорить с вами.
Кристиан уже втянул меня внутрь. Очевидно, он читал при свете лампы. Жар его тела и запах красок успокаивали сильнее слов. Я опустила щенка на пол, он сразу же начал исследовать пространство, обнюхивая все кругом, как делал в Башнях.
Кристиан заставил меня сесть и, безошибочно ощутив мое состояние, принес бренди. Потягивая напиток, я рассказала ему о ссоре с Фергусом. Хотя я изо всех сил пыталась держаться спокойно, видела, как ненависть залила лицо Кристиана, когда он коснулся моей шеи.
— Боже мой!
С этим восклицанием Кристиан присел возле моего стула, его пальцы гладили мою кожу. Я и не знала, что там, где Фергуса душил меня, появились синяки.
Глаза Кристиана почернели. Он вцепился в ножки стула, потом вскочил на ноги.
— Я убью его.
Я подпрыгнула, чтобы не дать ему выбежать из дома. Так испугалась, что не помню всего сказанного ему, но сумела убедить, что Фергус уехал в Бостон и больше не причинит мне вреда. Кристиана удержали только мои слезы. Он баюкал меня, словно ребенка, качал и успокаивал, пока я изливала сердечную муку и отчаяние.
Возможно, мне надо стыдиться того, что попросила его забрать меня и детей, что обременила таким грузом и ответственностью. Знаю, если бы он отказался, я убежала бы одна с тремя малышами в какую-нибудь тихую деревню в Ирландии или Англии. Но Кристиан осушил мои слезы:
— Конечно, мы уедем вместе. Не позволю вам или детям провести еще одну ночь под одной крышей с ним. Он никогда больше и пальцем не коснется никого из вас. Нам будет трудно, Бьянка. Мы не сможем вести такой образ жизни, как сейчас. И скандал…
— Меня не волнует скандал. Дети должны чувствовать себя любимыми и защищенными.
Я поднялась и заметалась по комнате.
— Все никак не могла принять правильное решение. После того вечера я улеглась в кровать, спрашивая себя, имею ли право любить вас, хотеть вас, ведь я принесла обеты, дала обещания, родила трех детей.
Я закрыла лицо руками.
— Часть меня всегда будет страдать из-за нарушенных клятв, но я должна что-то изменить. Думаю, что сойду с ума, если не изменю. Господь никогда не простит меня, но я не готова постоянно быть несчастной.
Кристиан взял мои руки и отвел от лица.
— Нам суждено быть вместе. Мы осознали это оба, когда в первый раз увидели друг друга. Я довольствовался нашими короткими встречами, пока был уверен, что вы в безопасности. Но не собираюсь стоять в стороне и смотреть, как вы отдаете свою жизнь мужчине, который оскорбляет вас. С сегодняшнего вечера вы моя и навсегда останетесь моей. Ничто и никто не помешает этому.
Я поверила ему — такому родному голосу, прекрасным серым глазам, ясным и уверенным, поверила и доверилась.
— Тогда сегодня ночью сделайте меня своей.
Я чувствовала себя невестой. В тот момент, когда Кристиан дотронулся до меня, поняла, что никто и никогда так не касался меня. Его взор пылал, пока он дрожащими руками вытаскивал шпильки из моей прически. Ничто… ничто прежде не волновало меня так, как осознание того, что я обладаю полной властью над ним. Его губы нежно ласкали мои, хотя я ощущала, как его тело вибрирует от напряжения. При свете лампы он расстегнул мое платье, а я его рубашку. В лесу запела птица.
По взгляду Кристиана я поняла, что понравилась ему. Медленно, мучительно медленно он снял мои юбки, потом корсет. Затем коснулся моих волос и, любуясь, провел по ним пальцами.
— Нарисую тебя такой, какая ты сейчас, — прошептал он. — Для самого себя.
Кристиан поднял меня на руки, его сердце неистово колотилось под моими ладонями, пока он нес меня в спальню.
Лился серебряный свет, воздух пьянил, как вино. Действо не походило на поспешное совокупление в темноте, это был танец — изящный, как вальс, и так же круживший голову. Неважно, каким невероятным это кажется, но все произошло так, словно мы раньше бесчисленное количество раз любили друг друга, словно я каждую ночь упивалась этим твердым настойчивым телом.
Я попала в мир, в котором никогда не была, и все же он выглядел мучительно прекрасным и родным. Каждое движение, каждый вздох, каждое желание было естественным, как дыхание. Даже когда безудержность Кристиана ошеломила меня, красота не исчезла. Поскольку он подарил мне этот мир, я осознавала, что нашла именно то, что ищет каждая живая душа. Истинную любовь.
Невыносимо тяжело было покидать его. Уже пообещав друг другу, что разлучаемся в последний раз, мы снова занимались любовью. Я вернулась в Башни почти на рассвете. Когда смотрела на особняк, шла по нему, понимала, что покину его с отчаяньем в сердце. Это место, больше чем любое другое в жизни, стало моим домом. Конечно, мы с Кристианом и детьми создадим наш собственный очаг, но Башни навсегда останутся в моей душе.
С собой возьму немногое. В тишине перед восходом солнца я упаковала маленький чемодан. Няня могла бы помочь уложить необходимые детские вещи, но я хотела сделать это сама. Возможно, как символ независимости. И, возможно, именно поэтому вспомнила об изумрудах. Это ожерелье — единственный из подарков Фергуса, который я считаю своей собственностью. Временами я терпеть их не могла, воспринимая как награду за рождение долгожданного наследника.
И все же они принадлежат мне, так же как и малыши.
Я не думала об их денежной ценности, когда доставала, держала в руках и любовалась блеском в свете лампы. Изумруды достанутся моим детям, потом детям моих детей, станут символом свободы и надежды. И любви.
Уже совсем рассвело, надо спрятать их вместе с этим дневником в безопасном месте, пока снова и окончательно не воссоединюсь с Кристианом.