Любовь на Бродвее

Глава 19

Через три дня они похоронили Джейсона. На развеваемые холодным ветром покрывала падал дождь, напоминавший скорее март, чем июль. Капли текли по щекам Джаффи, как будто небеса восполняли отсутствие слез.

Она уже не могла плакать, даже когда крошечный белый гробик был опущен в землю.

Пол отыскал какого-то молодого священника. Его ранг не вызывал сомнений, но он не знал родителей и никогда не видел их ребенка. Священник казался немного смущенным в присутствии столь знаменитых людей. Он постоянно заглядывал в свой молитвенник и посматривал на присутствующих с растерянным выражением, как будто их хорошо знакомые лица были неземными и они только притворялись обычными смертными.

Когда служба закончилась, Фаины приблизились к могиле. Джек наклонился, взял горсть земли и осторожно бросил ее в яму с гробом. Затем то же самое сделала Несса. Джаффи наблюдала за ними и вспомнила, что именно так делал ее отец на похоронах Рози и Дино.

Это старый еврейский обычай, сказал он ей тогда. В соответствии с библейским изречением: «Из праха ты сотворен, в прах и обратишься». Майера сегодня не было здесь, потому что Джаффи настояла, чтобы он не приезжал. Такой стресс противопоказан его слабому сердцу.

Однако она скучала без него, без родного человека, без поддержки, исходящей от кровных уз. Пол стоял рядом, но она не чувствовала, что муж разделял с нею горе.

Церемония похорон с незнакомым для них обоих ритуалом заняла несколько часов в первой половине этого ужасного дня. Дома никакого продолжения не последовало.

Джаффи подошла к детской комнате и открыла дверь.

Она не вошла в нее, только стояла и смотрела. Пол приблизился к ней сзади и осторожно тронул за руку:

— Пошли, дорогая, не надо мучить себя.

— Убери от меня свои руки.

— Джаффи, пожалуйста…

— Я сказала, убери свои руки. Не прикасайся ко мне. Никогда больше не прикасайся ко мне.

— Ты расстроена, это естественно. Я тоже. Мы нужны друг другу сейчас, дорогая.

Джаффи медленно повернулась. Казалось, прошло много времени, прежде чем она посмотрела на мужа, внимательно изучая его черты, как будто увидела впервые.

— На самом деле ты ничего не чувствуешь. — Она произнесла эти слова бесстрастно, даже без какого-либо осуждения.

— Джаффи, о чем ты говоришь? Как ты можешь?

Думаешь, я не страдаю в душе так же, как ты? Я тоже подавлен и разбит. Но я знаю, что когда-нибудь у нас будет другой ребенок.

— Нет, Пол. Другого ребенка у нас не будет. Ты действительно не понимаешь этого? Тогда я скажу тебе по слогам. Я ненавижу тебя, презираю тебя. Я долго скрывала это, потому что ты был отцом Джейсона. Мне следовало бы еще несколько месяцев назад выкинуть тебя отсюда, но я не сделала этого. И потому ты смог увезти нас на побережье и заставил меня забыть о своем сыне в течение нескольких часов, когда он больше всего нуждался во мне, когда я могла бы спасти его жизнь. Это моя вина, так же как и твоя, и даже в большей степени.

Но от этого моя ненависть к тебе не становится меньше.

Пол не двигался, не отрывал от нее глаз и не моргал.

Он стоял и слушал. Затем, когда она замолчала, сказал:

— Ты закончила? Хорошо. Тогда позволь мне сказать тебе кое-что. Ты не можешь «выкинуть меня отсюда», как ты выразилась. Я слишком много знаю, дорогая.

Слишком много сведений о прошлом Джаффи Кейн хранится в моей голове. Твоим поклонникам будет неприятно читать об этом, не говоря уже о других влиятельных людях. Что касается остального, я готов забыть то, что ты здесь наговорила, поскольку знаю, как ты расстроена сегодня. Поэтому пойди и приляг, отдохни немного. Позднее, через несколько месяцев, мы поговорим о другом ребенке.

Она покачала головой:

— Я не верю тебе. Ты слышал, что я сказала? Больше никаких детей, Пол. Никогда. Я скорее умру, чем рожу от тебя ребенка.

Он направился в свой кабинет, но затем повернулся к ней:

— Я хочу живого сына, Джаффи, а не память о мертвом. И я добьюсь того, чего хочу.

Смерть Джейсона Дино Бенджамина Дьюмонта, которого она никогда не видела, послужила толчком к тому, чтобы Карен поехала в Нью-Йорк.

— Я так или иначе собиралась сделать это, — сказала она Фрэнку. Большую часть жизни Джаффи только давала мне что-то, а я брала. На этот раз она наверняка нуждается в моей профессиональной помощи, как мне подсказывает мой опыт. Я должна ехать.

— Согласен. — Фрэнк отвез ее в аэропорт. Чтобы добраться из Барстоу до Нью-Йорка, лучше всего было доехать автобусом до Лос-Анджелеса, а оттуда вылететь самолетом.

— Сейчас, вероятно, неподходящее время напоминать об этом, — сказал Фрэнк. — Однако не забывай, что я тебе говорил. Я хочу встретиться с твоей знаменитой подругой, когда все это кончится.

Он сделал паузу, и они помолчали некоторое время.

— Кончится, — повторил Фрэнк. — Как это может закончиться? Как ты пройдешь через это?

— Это то, о чем я себя постоянно спрашиваю, — тихо сказала Карен. Бедная Джаффи. Я не могу думать о том, что она должна чувствовать. Потерять ребенка, как говорят, в результате внезапной смерти — это, должно быть, самая ужасная трагедия. Джаффи стойкая женщина, но хватит ли у нее сил, чтобы выдержать такое? Не знаю.

— Она справится с этим, — сказал Фрэнк. — И ты поможешь ей. А если говорить о стойких леди, то я знаю одну из них по имени Карен Райс, которая может преодолеть все трудности.

Она улыбнулась, и после этого они мало разговаривали, пока не прибыли в аэропорт. Карен поцеловала его в щеку:

— Пока, спасибо за все. Этого явно недостаточно, но я не знаю, что еще сказать.

— Эй, — запротестовал он. — Не надо прощаться навсегда. Счастливого тебе полета, позвони, как только сможешь. Сообщи, как обстоят дела.

В аэропорту «Айдлуайлд» Карен встретил Пол.

— Джаффи дома в постели, — сказал он. — Прошла уже неделя после похорон, но она все это время не выходила из спальни.

— Неудивительно, Пол. — Карен пристально посмотрела на него, пытаясь определить, что скрывается за этим красивым лицом. — А как ты себя чувствуешь?

— Нормально, — Его скулы были плотно сжаты и немного отдавали синевой, как будто он не побрился сегодня. Нет, он, вероятно, брился, скорее от нервного напряжения проступили вены. Он уверенно вел огромный «бьюик» среди уличного движения, но голос его немного дрожал. — Потерять Джейсона — беда, но еще хуже то, что Джаффи не хочет понять моих чувств.

Карен не ответила. В том, что рассказал Пол, не было ничего необычного, фактически случай из учебника. Но она подумала, что сейчас неподходящий момент пытаться объяснить ему поступки Джаффи.

В пентхаусе царила тишина, как в больнице или в морге. Слышен был только шум кондиционеров, борющихся с июльской жарой, нахлынувшей на город.

— Она в спальне, — сказал Пол. — Я уже говорил, не хочет выходить, ты должна пойти к ней.

Карен осторожно вошла в комнату. Джаффи лежала на кровати на желто-белых вышитых простынях, уставившись в потолок. Несмотря на кондиционер, в комнате было довольно тепло, и одеяло было откинуто.

Джаффи укрывал короткий халат, типа того, что японцы называли хэппи-коут. Она не пошевелилась, когда Карен вошла и села на край постели.

— Никто из нас не рассчитывал, милая, но я наконец вернулась. — Джаффи по-прежнему не отвечала и не двигалась. — Послушай, не могу выразить, как сожалею, что не смогла разделить с тобой и Джейсоном счастливое время. Позволь же мне, пожалуйста, разделить с тобой горе.

Джаффи медленно повернулась к ней, как будто возвращалась откуда-то издалека. Карен понимала этот взгляд, это чувство. Волосы Джаффи спутались, щеки ввалились, а ее сказочные ярко-лиловые глаза были обведены ужасными темными кругами. На мгновение Карен показалось, что она заглянула в зеркало и увидела то, что было с ней год назад.

— Привет, — сказала Джаффи. — Хорошо, что пришла.

Хорошо, что пришла. Как будто она была случайной знакомой, выражающей соболезнование.

— Нет, — сказала Карен. — «Хорошо» не то слово, когда ты в таком состоянии. Я не могла не прилететь.

Джаффи, это я, Карен, вспомни, что мы подруги. Я знаю, что пренебрегала нашей дружбой в течение двух лет, но я не владела собой. Я была очень больна. И знаешь что?

В этот период я выглядела так же, как ты сейчас, и даже хуже, потому что моя болезнь длилась очень долго. И я чувствовала себя так же, как ты. Мне казалось, в мире нет ничего, что могло бы сделать меня снова счастливой. За исключением, может быть, игральных автоматов, но и это не помогло, лишь только немного заглушило боль. Я понимаю не только как специалист, но просто как человек, что ты переживаешь. И я знаю, что лучше может быть только тогда, когда ты сама решишь выйти из этого состояния.

— Я не собираюсь превращаться в игрока с маниакальным желанием играть. — Голос Джаффи был ровным и бесстрастным. Никакого намека на тот яркий колоритный тембр, который волновал многочисленных зрителей, никаких экспансивных жестов, которые обычно были присущи ее натуре, — И не собираюсь становиться пьяницей. У меня нет к этому никаких позывов.

Просто я хочу остаться одна.

— Понимаю. Меня ты тоже гонишь?

— Да, извини, но только не сегодня. Может быть, завтра я буду чувствовать себя по-другому. Возможно, немного лучше. Не знаю. Оставайся здесь, если можешь.

Столько, сколько захочешь. Пол позаботится о тебе. Он нанял приходящую кухарку и уборщицу. — Джаффи отвернулась к противоположной стене.

Помолчав несколько секунд, Карен вышла.

Пол ждал ее в гостиной:

— Ну что? Тебе удалось наладить с ней контакт?

— Пока нет. Она убита горем, Пол. Это естественно.

Ее горе особенно ужасно, потому что она чувствует свою вину. Любая мать, потерявшая ребенка в результате внезапной смерти, чувствует себя в какой-то степени виноватой. Она должна справиться с этой страшной виной, так же… как с болью потери.

— Джаффи не считает это своей ошибкой, — сказал он с горечью. — Она считает, что виноват я.

Карен покачала головой:

— Сомневаюсь. Мне кажется, ты принимаешь это слишком близко к сердцу, Пол. Почему она обвиняет тебя?

Он подошел к бару и налил себе выпить:

— Я скажу почему. Потому что мы занимались любовью. В ту ночь, когда умер Джейсон, я занимался любовью со своей женой, и это превратилось в самое ужасное преступление века. Скажу тебе больше: это было первый раз за очень долгий период, потому что она не подпускала меня к себе. Но в эту ночь, в этом ужасном доме на берегу океана, мне удалось снова уговорить ее.

И в это время умер мой сын.

Он залпом выпил виски и резко поставил стакан:

— Джаффи говорит, что, если бы я не отвлек ее, она услышала бы что-нибудь и узнала о грозящей беде. Поэтому я виноват в том, что Джейсон умер.

— Она действительно так сказала или это твои домыслы?

— Она сказала это довольно ясно. Всем известно, Джаффи умеет очень хорошо выражать свои чувства. Но я скажу тебе то, чего ты, возможно, не знаешь. Она может быть дрянью, Карен. Знаменитая Джаффи Кейн может быть ужасной дрянью.

Даже Мэтт не мог повлиять на Джаффи. Он приходил каждый день в течение первой недели пребывания Карен. Каждый раз он входил в спальню и садился рядом с Джаффи, затем выходил примерно через полчаса и сообщал, что ничего не изменилось.

— Она не хочет разговаривать со мной. Лежит и молчит.

Карен объяснила и ему, что каждая мать неизбежно винит себя во внезапной смерти младенца.

— Женщины так устроены, — сказала она. — Подобные случаи зарегистрированы и в прошлые века. Это принято называть «смертью от удушья во время сна».

Говорят также, в те времена, когда младенец спал в одной кровати с матерью, бывали случаи, когда она поворачивалась во сне и нечаянно душила его. Как при этом должна была чувствовать себя мать?

— Ужасно, — согласился Мэтт. — Но этого не могло произойти с Джаффи. Джейсон не спал с ней, когда умер.

— Конечно, нет. И если бы даже спал, вероятность такого случая почти равна нулю. Это только удобное объяснение, но оно не основано на реальности. Как утверждает медицина, это так же вероятно, как смерть от применения пиявок или при кровопускании. — Карен глотнула из стакана с холодным чаем. Я полагаю, что с таким же успехом это можно объяснить колдовством.

— Тогда отчего же умер Джейсон, Карен? — спросил Мэтт. — Он был таким славным ребенком и казался вполне здоровым.

— Я не могу на это ответить. Я прочитала все, что могла найти, но, по-видимому, никто не знает, отчего происходит внезапная смерть младенца. Недавно по этому вопросу было несколько семинаров в Бостоне и в Чикаго. На них пытались доказать, что ничего нельзя сделать с внезапным удушьем. И у родителей не существует способов предотвратить его. Самое ужасное, что это, как правило, происходит с детьми, которые на вид кажутся совершенно здоровыми. — Карен поставила стакан, глядя не на Мэтта, а куда-то в пространство. — Представь себе, ты оставляешь здорового, нормального ребенка в кроватке, затем возвращаешься и находишь его мертвым. — Она вздрогнула. Несчастная Джаффи.

Наверное, нет ничего более худшего, что могло бы с нею произойти.

— Да, — сказал Мэтт. — Это как удар молнии, как кара богов. Это опустошает душу. — Он встал, собираясь уходить, и Карен пошла проводить его до лифта. На прощание он повторил ее слова:

— Несчастная Джаффи.

В следующий понедельник пришла Несса Фаин. Карен встречалась с ней только однажды, несколько лет назад, когда Джаффи завоевала приз «Тони» за «Далилу».

— Я бы пришла раньше, — сказала она. — Но я слышала, Джаффи никого не хочет видеть.

— Да, она по-прежнему плохо относится к визитам.

— Боже, меня это не удивляет. Мне кажется, я бы покончила с собой. Вероятно, мне не следует так говорить?

— Пожалуйста, не при Джаффи, — тихо сказала Карен.

— Я не идиотка и, конечно, не стану ничего подобного говорить Джаффи. Я кое-что принесла ей. Отнесу на кухню.

Карен последовала за Несси на кухню. Она принесла три баночки мармелада домашнего приготовления.

— Немного нелепо, не так ли? — Несса положила их на кухонный стол. Разве мармелад может помочь Джаффи? Просто я чувствовала, что должна принести что-нибудь. Мне показалось, цветы будут напоминать похороны, и я не могла придумать ничего лучшего.

— Очень даже разумно. Я уверена, Джаффи оценит джем, когда ей станет немного лучше.

Оказавшись на кухне, Несса невольно предалась воспоминаниям:

— Около месяца назад я видела, Как Джаффи впервые давала здесь Джейсону твердую пищу. Протертые персики. Она сидела вот на этом стуле. Боже, что он творил! — Несса начала всхлипывать и резко отвернулась, чтобы скрыть слезы. — Кстати, американцы обычно думают, что мармелад и джем — одно и то же. Это не так. — Она достала платок и вытерла глаза. — И зови меня, пожалуйста, просто Несса. Джаффи часто рассказывала о тебе, и я считаю тебя своей подругой. — Она сделала усилие, чтобы взять себя в руки, затем пошла в спальню.

Через полчаса Несса вернулась в гостиную. Карен читала журнал. Она взглянула с надеждой:

— Ну как?

— Ничего не могу поделать. Я убеждала ее, что она не виновата в том, что Джейсон задохнулся, но Джаффи только лежит неподвижно, уставясь в потолок.

Карен вздохнула и повторила то, что говорила раньше, до прихода Нессы:

— Джейсон не задохнулся. Это почти невозможно.

Последние исследования доказывают, что в девятьсот девяноста девяти случаях из тысячи внезапная смерть младенца не вызвана удушьем.

— Тогда чем же?

Закономерный вопрос, но ответа на него нет. Карен покачала головой:

— Если бы кто-нибудь знал.

— Ладно, что бы там ни было, — сказала Несса, — он мертв, и его не вернуть. Сейчас главное — Джаффи. Ты психолог. Можешь что-нибудь сделать? Как-то помочь, чтобы ей не стало еще хуже?

— Несса, — мягко сказала Карен, — прежде всего, как ты говоришь, я психолог и не могу прописать ей какое-то лекарство. Для этого случая не существует волшебных пилюль, которые мы могли бы дать Джаффи, и ей сразу бы стало хорошо. Она должна найти в себе силы пережить потерю. Когда она сделает это, ей потребуется поддержка тех, кто любит ее. Вот почему я остаюсь здесь и жду, несмотря на то что в настоящее время не имею возможности зарабатывать на жизнь.

Вечером после ужина Карен почти то же самое сказала Полу:

— Послушай, я знаю, что сейчас только в тягость тебе. Может быть, мне лучше поехать в Бостон? Ты можешь позвонить мне, когда Джаффи начнет выходить из прострации. А это непременно должно произойти, — добавила она.

— Не уезжай, — Он снова наполнил ее бокал и взял за руку. — По вечерам только твое присутствие помогает мне справиться с горем. Пожалуйста, Карен, останься.

Карен не убрала тотчас свою руку. Она изучающе смотрела на Пола некоторое мгновение.

— Хорошо, — сказала она наконец. — У меня нет дел в Бостоне. Я рада остаться, если тебе так хочется.

— Очень хочется, — сказал он. — Очень.

Утром во вторник Карен пришла идея. Она всем говорила здесь, что ничего нельзя сделать. Надо только ждать, когда Джаффи справится со своим горем. Но все-таки, может быть, она могла бы что-то предпринять.

Карен пошла в библиотеку и отыскала там несколько статей в популярной прессе о внезапной смерти младенцев. Две из них произвели на нее особое впечатление. Одна — в «Макколз», другая — в журнале «Здоровье сегодня». Обе они сошлись на факте, что в этих случаях дети умирают от какой-то таинственной болезни, а не от удушья, и потому матери ничего не могут сделать, чтобы предотвратить смерть.

Карен сделала фотокопии статей и принесла их домой. Около двух часов она вошла в комнату Джаффи.

Ее поднос с завтраком стоял нетронутым. Карен ничего не сказала по этому поводу, только убрала поднос и положила на столик статьи.

— Взгляни на это, — сказала она. — Мне кажется, стоит почитать. Ответа не последовало. — Тебе полезно будет узнать о фактах, которые здесь описываются, дорогая, — добавила Карен. — И о других женщинах, которые пережили подобное и чувствовали себя так же, как ты.

Джаффи по-прежнему не отвечала.

Когда Карен снова пришла к ней вечером, статей нигде не было видно. Она подумала, что, наверное, Джаффи разорвала их и выбросила. А может быть, прочитала их, Карен не стала спрашивать, потому что не очень надеялась на это. Джаффи вела себя без изменений, на кровати неподвижно лежала погруженная в глубокое горе женщина. Когда Карен попыталась пригладить растрепанные грязные волосы, убрав их со лба, Джаффи оттолкнула ее руку.

Утром в среду позвонили из вестибюля и сообщили, что к ним поднимаются четверо рабочих. Карен подошла к двери, так как уборщица находилась где-то в глубине квартиры. Только один из четырех был одет в рабочий комбинезон и шапочку маляра.

— Я Билли Болдвин, — сказал мужчина в сорочке с галстуком. — Декоратор мистера Дьюмонта. Это моя команда. Мы пришли, чтобы выполнить небольшую работу.

Карен увидела груду коробок, банок с краской и тюки материи, наполовину загромоздившие дверь, и сердце ее опустилось.

— Извините, мистер Болдвин, я знаю, кто вы, Джаффи рассказывала мне, но если она и договаривалась на сегодня о каких-то делах, то боюсь, забыла об этом. Ей сейчас нездоровится.

Билли Болдвин сочувственно кивнул:

— Я знаю, и Джаффи ничего не заказывала. Это сделал я. А теперь, если вы позволите войти со всем этим, мы никого не побеспокоим. Мы сделаем то, зачем пришли, и тихонько удалимся. — Он не стал дожидаться ответа, проскользнул мимо нее и повел за собой свою команду вместе со всем оборудованием. Карен последовала за ними, готовая протестовать, но, поняв, что он намеревался сделать, решила не мешать им.

Она не видела Болдвина несколько часов. Он укрылся в детской комнате, словно священник, совершающий свои тайные обряды, однако процессия его помощников с материалами двигалась туда и обратно целый день. Дом наполнился запахом краски. Карен мучилась от того, что приняла инстинктивное решение и разрешила ему действовать. Не было такого учебника, в, котором давалось бы решение проблемы, был только вопрос, который расходился с ее профессиональными знаниями. Что было лучше: сделать так, чтобы Джаффи сама отказалась от детской комнаты, или представить все как свершившийся факт? Карен не была уверена.

В шесть часов появился Болдвин и позвал ее:

— Идите посмотреть.

Он снова преобразовал маленькую комнату, и ему не надо было знать психологию, чтобы проявить инстинктивное чутье.

— Несса сказала мне, что Джаффи не хочет вставать с кровати. Но в конце концов она встанет, и, когда это произойдет, я думаю, будет лучше, если детская комната не будет вызывать у нее горестных мыслей. Как вы думаете? Поэтому я снова преобразовал ее в будуар. Мне кажется, следовало что-то изменить. Хотя мы не можем вернуть время назад и сделать вид, что малыш Джейсон никогда не рождался на свет, верно? Я уверен, что Джаффи нужно идти вперед.

На этот раз комната стала аквамариновой, стены были покрашены в сочный зелено-голубой цвет морской волны, а деревянные панели — в белоснежно-белый. Он использовал также декоративную ткань, представляющую собой тонкий хлопок с зеленоватым фоном, на котором повсюду были нанесены крошечные желтые и белые цветы. Ею была задрапирована стена с окном и стена, где стояло любимое желтое муаровое кресло. Остальная мебель представляла собой белые плетеные стулья с желтыми муаровыми сиденьями.

— Очень мило, — сказала Карен. — Замечательно. Как вам удалось сделать все за один день?

— Благодаря организации труда, — сказал он, слегка посмеиваясь. — И с помощью взяток там, где было необходимо. Мы еще не привезли два кресла-качалки, которые обойщик не успел обтянуть. Я пришлю их, как только работа будет закончена.

Карен уже давно упаковала все детские вещи и отнесла их в детский приют. А сейчас, хорошо это или плохо, Билли Болдвин убрал последние следы короткой жизни Джексона Дино Бенджамина Дьюмонта. Карен хотела что-то сказать, но внезапно сзади послышался легкий шум, что-то среднее между икотой и всхлипыванием.

В дверях стояла Джаффи, глядя на происшедшие изменения. Она все еще была в голубом халате с босыми ногами, однако голову вымыла. По-видимому, совсем недавно, так как волосы, опускавшиеся на спину, были еще влажными. Глаза ее казались огромными на тонком изможденном лице. Однако слез не было, значит, это было не рыдание.

— Хорошая работа. Билли, — тихо сказала Джаффи. — Прекрасный цвет и ткань великолепна.

Он подошел к ней и поцеловал в щеку:

— Благодарю, моя дорогая. Надеюсь, ты не думаешь, что я превзошел себя. Но кажется, получилось неплохо.

Джаффи не ответила. Она прошла мимо него туда, где раньше стояла кроватка Джейсона, а теперь место занимал желтый диванчик. Болдвин вышел из комнаты, пробормотав, что ему надо идти. Карен села на один из плетеных стульев.

Джаффи провела пальцами по спинке и подлокотникам маленького дивана:

— Его кроватка была замечательной. Билли тоже так считал. Антикварная, из клена с изумительной резьбой…

Да ты видела ее. Она стояла здесь до сегодняшнего утра.

Я забыла.

— Да, — согласилась Карен. — Кроватка была замечательная.

— Но не такая прекрасная, как Джейсон, — сказала Джаффи. — Джейсон был самым красивым ребенком на свете. Жаль, ты никогда не видела его.

— Мне тоже жаль.

— А я видела. — Джаффи села на диван, поджав ноги и обхватив их руками. — Он был со мной целых четыре месяца. И еще девять до рождения. Это такой короткий срок. О, Карен, ужасно короткий.

Наконец она заплакала. Сначала тихо, потом зарыдала. Карен положила руки на ее вздрагивающие плечи, затем крепко обняла, стремясь взять на себя часть ее боли.

— Пропади все пропадом, — сказала Джаффи, прижавшись к груди Карен и с трудом выдавливая слова между всхлипываниями. — Будь проклят весь этот мир.

Скажи: почему это случилось со мной? Почему, Карен?

Разве я совершила что-то ужасное и заслужила такое наказание?

— Нет. Никто не заслуживает этого. Мы не получаем того, что заслуживаем, Джаффи. Я полагаю, жизнь не должна быть такой.

— Нет, не должна. — Джаффи слегка повернулась, меняя положение так, чтобы быть поближе к подруге. — О, дорогая, слава Богу, что ты здесь. Держи меня, Карен, не дай мне пропасть…

Они не говорили о Поле до начала августа, после того как Карен побывала дома и повидала свою семью, а также закончила дела, о которых упоминала Фрэнку несколько месяцев назад.

— Твой отец такой молодец, — рассказывала Карен Джаффи. — Он уладил все, что связано с расторгнутыми мною контрактами, и теперь у меня все в порядке. Он позаботился также о банке. Я задолжала три тысячи долларов плюс ссудные проценты и штрафы, но Майер убедил их снизить задолженность до разумной величины и договорился о том, что я начну выплаты, как только приступлю к работе. Я знаю, как ты и он поступили с моей квартирой, и верну вам долг.

— Забудь об этом. Это не такая уж большая сумма.

Мы держали ее только первый год. Потом это выглядело уже немного глупым. Между прочим, твои вещи переданы Армии спасения.

Они сидели на кухне и пили шипучий напиток с ванильным мороженым, которое приготовила Джаффи, сказав, что в такой жаркий летний день надо позаботиться о калориях. Карен зачерпнула последнюю ложечку наполовину растаявшего мороженого и проглотила его.

— Даже Армия спасения не заслужила таких вещей.

Они были просто ужасными. Темная одежда из твида, которую я носила. Уф-ф…

— Да, — согласилась Джаффи. — Что ты теперь собираешься делать, Карен? Ты сможешь найти работу в Нью-Йорке?

— Да, вероятно, могу. Благодаря Мэтту. Это еще один добрый человек. Он поговорил со своим клиентом, оперным певцом, который посещает почти все больницы города. Певец узнает о вакансиях для меня. Единственное, что меня беспокоит, — очень высокая квартирная плата в Нью-Йорке.

— Это не проблема. Оставайся здесь, по крайней мере пока не встанешь на ноги.

— Ты не думаешь, что Пол будет возражать? Одно дело — находиться здесь несколько недель и совсем другое — несколько месяцев.

— Мне наплевать на возражения Пола. К тому же он не будет против. Ты нравишься ему. Я видела, как он наблюдал за тобой.

— Это смешно. А почему тебе наплевать на него?

Неужели ты все еще обвиняешь Пола в том, что случилось, Джаффи? Это не его вина и тем более не твоя.

— Я знаю. Но есть и другие причины. Пол и его…

Не будем об этом. Это слишком долгая история. У меня нет сил рассказывать.

— Ты хочешь уйти от него? — тихо спросила Карен. — Ты это хотела сказать? Хочешь развестись?

— Если бы я могла, то сделала бы это, — сказала Джаффи. — Но я не могу.

— Что это значит? Если хочешь, то можешь развестись. Может быть, не в Нью-Йорке, но ты могла бы поехать в Рено или даже в Мексику. Люди твоего круга всегда так делают.

— Проблема не в законности. — Джаффи поставила бокалы из-под напитка в раковину. — Пол не даст мне развода. Я знаю, как он рассуждает. Я его собственность, нечто такое, на что приятно посмотреть, что-то существенное, чем он обладает. То же самое он чувствовал и по отношению к Джейсону, ребенок дополняет имидж преуспевающего человека. Кроме того. Пол тесно связан с мафией, Он считает Дино и Бенни всего лишь мелкими мошенниками. Я противлюсь его связям, но, видимо, обречена на поражение, — добавила она с горечью.

— Как это?

— Нет, я не хочу вдаваться в подробности, не сегодня. Возможно, никогда. Это слишком ужасно. И по сути, это моя вина. Все началось с меня.

— О чем, черт побери, ты говоришь? — спросила Карен.

— Слушай, давай оставим это, хорошо? Я действительно не могу говорить об этом. — Однако через некоторое время именно она возобновила начатую тему:

— Карен, ты считаешь, мне развестись с Полом? Он не нравится тебе?

— Нет, не в этом дело. Просто я думаю, что ты не должна обосновывать свое решение чем-то другим, кроме того, что ты действительно хочешь.

Карен молча стала вытирать стаканы, которые вымыла Джаффи. О своих чувствах к Полу Дьюмонту ей трудно было говорить его жене, потому что она сама еще толком не разобралась в них. Она ощущала в нем какую-то внутреннюю пустоту и иногда думала: какой же он на самом деле? Но все это было весьма неопределенным, чтобы делать выводы. Карен решила позвонить Фрэнку.

— Я говорила тебе? Фрэнк Карлуччи приезжает в Нью-Йорк через несколько дней. Мне хотелось, чтобы ты познакомилась с ним. У тебя найдется время?

— Конечно, а если бы и не было, я постаралась бы выкроить. — Джаффи улыбнулась и обняла Карен за плечи. — Я надеюсь воспользоваться случаем поблагодарить его за то, что он вернул мне лучшую подругу.

Неделю спустя к вечеру они втроем, Джаффи, Карен и Фрэнк Карлуччи, вышли погулять по Бродвею.

Фрэнк никогда прежде не видел легендарную улицу, и ему хотелось посмотреть на зажигающиеся огни.

Он понравился Джаффи. Очень. Она пришла к такому выводу приблизительно через час, когда они ели в гастрономе сандвичи с соленой говядиной. Ей нравилось, как он легко смеялся и как улыбался Карен. Нравилось его желание делать все, что обычно делают туристы, при этом он был уверен в себе и не испытывал никакого смущения.

— Кинотеатров больше, чем театров, — сказал он, вытягивая шею, чтобы прочитать бегущую строку. — Я думал, здесь все по-другому. «Грейт Уайт Вэй»[2] и все такое.

— Нет, — пояснила Джаффи. — Большинство драматических театров находится на пересекающих Бродвей улицах. На самом деле знаменитые бродвейские дома расположены не на самом Бродвее. — В это время они подошли к углу Сорок шестой улицы, и она указала на «Лайсиум». — Как этот.

Они остановились, чтобы Фрэнк мог рассмотреть серый фасад с римскими колоннами, однако Джаффи не предложила ему войти внутрь и отвернула глаза. Она не глядя знала, что огни над «Лайсиумом» высвечивали «Ноэл Ковард в спектакле „Обнаженная со скрипкой“».

Не так давно здесь рекламировали Джаффи Кейн в спектакле «Когда наступает утро». Это было менее года назад, но за это время родился и умер Джейсон. И все изменилось.

Карен уловила настроение Джаффи:

— Забудьте о театре, вы оба. Только посмотрите! На экране секунд на десять высвечивается обнаженный женский зад, и все сходят с ума.

Они поравнялись с кинотеатром «Эмбасси». Шел фильм «И Бог создал женщину…» с Бриджит Бардо в главной роли. Все знали, что фильм начинался с демонстрации обнаженного зада Бардо в великолепном цветном широкоэкранном формате. Возможно, поэтому очередь за билетами тянулась до конца квартала.

— Французское кино с субтитрами, — сказала Джаффи. — Недавно Пол не мог собрать тысячу зрителей за неделю на просмотр иностранной картины, а сейчас тысяча проходит за один час.

— Нет лучшей рекламы, чем возмущение некоторых людей по поводу той или иной картины, — засмеялся Фрэнк. — Самое лучшее для фильма — это запрет на его показ в половине городов Америки.

— Такова человеческая природа, — сказала Джаффи. — Я помню…

То, что она вспомнила, осталось невысказанным.

Джаффи разглядывала очередь, удивляясь тому, что в ней стояла самая разнообразная публика, начиная от седовласых бабушек до детей в коротких штанишках, и даже мужчина со сложенным зонтиком и в шляпе котелком. Неожиданно он повернулся к ней лицом.

Это был Финки Аронсон, поклонник зарубежного кино. Они находились достаточно далеко друг от друга, чтобы можно было разговаривать, но он улыбнулся ей и снял шляпу в молчаливом приветствии.

Джаффи с трудом отвела глаза. Казалось, он завораживал ее, как змея. Однако ей не хотелось, чтобы Финки понял это. Она перевела взгляд на мужчину перед ним и вздрогнула, узнав парня рядом с Аронсоном. Она не могла вспомнить его имени, но по лицу точно знала, что он ей знаком. Он тоже узнал ее и улыбнулся. Это была недобрая улыбка. Затем он наклонился и что-то сказал Аронсону.

— Пойдем отсюда, — проговорила Джаффи сквозь зубы и двинулась вперед. Карен и Фрэнк последовали за ней.

Они дошли до Сорок второй улицы.

— Будь я проклят! — радостно воскликнул Фрэнк. — Вот она! — Он закинул голову, чтобы получше рассмотреть огромную рекламу сигарет «Кэмел», которая пускала в воздух настоящие кольца дыма. Это был символ Таймс-сквер для большинства людей в мире, как для американцев, так и для иностранцев. Иностранцы…

Джаффи вспомнила.

— Франсуа Фибо, — сказала она.

— Что? — Карен не слышала ее, зачарованная кольцами дыма.

— Ничего, — сказала Джаффи. — Просто размышляю вслух. — Но это не было пустяком, напротив, от ужаса у нее пробежал холодок по спине. Финки Аронсон собрался в кино с французом, с которым Пол встречался в Лондоне. Человек, знакомство с которым он отрицал, но который явно смутил его.

— Итак, мисс Кейн, прошло довольно много времени. — Аронсон, как всегда, говорил мягким, вкрадчивым голосом. — Мы не беседовали с тех пор, как вы оказали мне небольшие услуги в Мексике.

— Ваша память изменяет вам, — сказала Джаффи. — Вы забыли Браунсвилл.

Он не стал увиливать:

— Я не забыл. Но мы не встречались тогда. Поэтому сегодня мне особенно приятно видеть вас.

— Не могу ответить тем же.

Аронсон улыбнулся. Он всегда казался глухим к ее оскорблениям, к ее почти нескрываемой ненависти.

Сегодня он устроил то, что называлось коротким рандеву, в низкопробном кабаке на углу Пятьдесят шестой улицы и Колумбус-авеню. Он позвонил ей на следующее утро после встречи на Бродвее.

— Прошу извинить за такую обстановку, — сказал он. — Но здесь совершенно уединенное место, не правда ли? Когда вы услышите то, что я скажу, вы оцените это.

— Я не хочу слушать то, что вы скажете. Я ужасно жалею, что наткнулась на вас вчера.

— Это случайность, — сказал он. — Я мог бы подождать немного, если бы вы не увидели меня с месье Фибо, но рано или поздно наша встреча состоялась бы.

— Я не знаю, о ком вы говорите, — сказала Джаффи.

Пожалуй, впервые она плохо сыграла свою роль.

— Это недостойно вас, моя дорогая. И Франсуа, и я сразу поняли, что вы узнали его.

Не было смысла отрицать это.

— Я не «ваша дорогая», — сказала она.

Финки помешал бледный чай с лимоном. Джаффи отказалась что-либо заказывать.

— Вы дорогая своего мужа? — тихо спросил он. — Это очень важно знать.

Джаффи не смогла сдержать свой испуг. Она никогда не сомневалась, что Пол мог заручиться поддержкой своих мафиозных друзей, чтобы удержать ее, но не думала, что он уже сделал это. Она еще не предпринимала попыток избавиться от него, так почему же он начал действовать?

— Вы выглядите весьма озадаченной, — мягко сказал Аронсон. Беседа проходила шепотом, хотя в ресторане почти никого не было. — Возможно, мне следует пояснить, что Пол ничего не знает о нашей сегодняшней встрече.

— Тогда что мы здесь делаем? — Джаффи подчеркнуто резко выговаривала слова. — И к чему этот француз?

— Ax да, — произнес Аронсон с явным самодовольством. — О самом главном. Наверное, мне следует начать с самого начала. Это довольно длинная история, мисс Кейн. Полагаю, вам надо устроиться поудобней.

Может быть, чашечку кофе?

— Я ничего не хочу, — мрачно сказала Джаффи. Больше всего ей, впрочем, хотелось встать и уйти, но она не осмелилась. Возможно, он собирается показать ей еще какие-нибудь фотографии. Как в тот давний вечер, когда он показал один из снимков, где Майер нес плакат вместе с членами Союза молодых коммунистов.

— У меня есть кое-какая информация, — сказал Аронсон. — Франсуа рассказал мне очень интересную историю.

Джаффи сложила руки на столе и испытала некоторое удовлетворение от того, что пальцы не дрожали.

— Что за история? Какое отношение она имеет ко мне?

Джаффи вдруг поймала себя на том, что с нетерпением ждет, когда он начнет говорить, что она вовлечена в действие, которое выстроил Финки Аронсон. Она не могла остановить его, хотя знала, что с каждой секундой еще глубже погружается в отвратительную трясину.

— Я думаю, вы никогда не слышали об Оберете Клаусе Варнхайме, капитане гестапо? — Его елейный голос с явным удовольствием сделал ударение на слове «гестапо».

Джаффи чувствовала, как глаза Финки изучают ее из-под полуприкрытых век. На ней были белая льняная юбка и голубая блузка без рукавов, рассчитанные на жаркий и влажный день. Но она не ощущала прохлады.

В ресторане не было кондиционеров. Одежда прилипла к телу. Она чувствовала, как по спине струится пот. И что противнее всего, в животе ощущался холод, словно застрял кусок льда.

— Нет, я никогда не слышала о нем, — сказала она.

— О человеке по имени Оберет Варнхайм ходило много слухов. Он исчез в сорок пятом, хотя его разыскивали по меньшей мере три страны, чтобы подвергнуть суду за преступления против человечества. Он отправлял людей в лагеря смерти и тому подобное.

— Это никак не могло быть связано с Полом, — сказала Джаффи с дрожью в голосе. — Он был в рядах маки, во французском Сопротивлении.

— Конечно, — согласился Аронсон. — Очень ценный член маки, потому что был завербован и работал на высшее командование нацистов в Фонтенбло.

— Откуда вы знаете? — Такие подробности никогда не публиковались, и он не мог прочитать об этом. — Фибо… — неуверенно произнесла она.

— Совершенно верно. Месье Фибо тоже был с маки.

И также предал их. Франсуа и Пол вместе работали на гестапо и на маки. Но гестапо они были более преданы.

Герр Оберет Варнхайм платил больше. За это молодые люди систематически снабжали его информацией о Сопротивлении.

Джаффи поняла, что ощущение тошноты отразилось на ее лице, так как он, наблюдая за ней, явно заметил это. Даже с удовольствием. И продолжал:

— Подумать только, храбрые молодые мужчины и женщины, ничего не подозревая, сражались с гигантской военной машиной нацистов, а Пол сообщал гестапо, кто был членом маки, где намечалось нанесение следующего удара, какие фермы и дома они считали безопасными…

— У вас нет никаких доказательств, — сказала Джаффи. Но почему она так спешила защитить его, как будто была ему преданной женой? Да потому, что она защищала не столько Пола, сколько себя. Не имея времени на размышления, она тем не менее сообразила, что через мужа шла атака на нее.

Аронсон пожал плечами:

— Не думаю, что речь идет о юридических доказательствах. — Он отодвинул пустую чашку, и Джаффи заметила, как тщательно ухожены его ногти. — Жизнь удивительная штука, не так ли? — сказал он. — Пол и Франсуа вновь занялись одним и тем же делом, не сговариваясь. Недавно мне довелось побывать в Марселе, где, как оказалось, сейчас живет Фибо. Респектабельный бизнесмен и, между прочим, член нашей… организации. Я упомянул имя Пола, просто чтобы рассказать одному французу о другом в случайной беседе. И услышал эту любопытную историю.

— Значит, Пол был предателем. — Джаффи произнесла эти слова бесстрастным тоном, но на самом деле была потрясена и оцепенела от ужаса. Самым страшным оказалось то, что она сразу поверила в рассказанную историю. Из доносчика он превратился в человека, который мог использовать свою жену в качестве приманки для разборки в преступном мире. К тому же сразу после встречи с Фибо в Англии Пол поспешил в Нью-Йорк и продал ее драгоценности, чтобы добыть деньги. Значит, Фибо шантажировал его, по крайней мере пока не узнал, что они опять в одной команде. — Они оба безнаказанно скрылись, верно? — Казалось, не было смысла продолжать защищать его.

— Не совсем так. — Аронсон закурил небольшую сигару, прежде чем продолжить. — Фибо никогда никто не подозревал, но Полу не так повезло. Несколько человек догадывались, что он вел двойную игру в Сопротивлении. Поэтому в сорок четвертом году, после освобождения Парижа, виноградники Дьюмонта были уничтожены. Люди из его деревни вырвали растения с корнем. Они даже отравили землю солью, чтобы их нельзя было снова посадить.

Аронсон огляделся в поисках пепельницы, но ее нигде не было. Он стряхнул пепел в чайное блюдце, будучи слишком щепетильным, чтобы ронять его на пол.

— Отец Пола пытался остановить их, и тогда они застрелили его. Обе его сестры были связаны и выставлены на деревенской площади с бритыми головами. Затем их закопали в коровье дерьмо и оставили. Пусть выбираюся сами. По-видимому, местная форма мести. — Он говорил об этом, как социолог, комментирующий обычаи неизвестного племени. Но он был человеком, хорошо знавшим все о мести. «Коза ностра» — большой знаток в этом деле.

— Впоследствии от уцелевших Дьюмонтов бегали как от чумы, — продолжал он. — Тоже часть обычая. Люди в деревне вели себя так, как будто Дьюмонты не существовали. Я узнал об этом потом от двух женщин, которые уехали оттуда, но они не интересуют нас, не так ли?

— Нет, — сказала Джаффи. — Они нас не интересуют.

А что говорил ей Пол?. «Моя семья убита нацистами.

Что-то произошло в деревне, и они казнили их в назидание». В этом объяснении была доля правды, как и во всем остальном, что он говорил.

— А Пол? — спросила она. — Как ему удалось избежать мести маки?

— Он оказался очень предприимчивым, пошел на американскую базу и попросил убежища. Нашел кого-то из разведки и предложил информацию в обмен на покровительство и возможный билет до Нью-Йорка. Мне сказали, что это делалось довольно часто.

— Да, — пробормотала Джаффи. — Он очень предприимчивый. Он даже ходил смотреть фильм «Спустить якоря».

— Фильм? — Аронсон выглядел озадаченным.

Джаффи покачала головой:

— Не важно. Итак, вы все выложили. А теперь скажите: зачем?

— Я пока не уверен, — сказал Аронсон. — И если бы вы не встретили нас случайно вчера вечером, я, вероятно, не рассказал бы вам. Но раз уж так получилось, я подумал… Как не воспользоваться случаем? Бухгалтерские книги снова открыты, моя дорогая. И с вашей стороны опять долг. Прежде всего ваша публика вряд ли одобрит замужество за нацистом, как считаете? Поэтому мое молчание имеет цену. А я бизнесмен, как вы знаете, и потому не могу упустить ценную вещь.

Через пару дней терпение Джаффи достигло предела, и она взорвалась. На кухне в воскресенье. В воздухе чувствовалось приближение грозы. В последние двое суток она сильно нервничала, но сегодня чувствовала себя особенно плохо. Ненастная погода всегда выводила ее из душевного равновесия. К тому же она и Пол впервые были в доме одни после ее встречи с Аронсоном. Карен гуляла где-то с Фрэнком Карлуччи.

Джаффи стояла у раковины, наливая воду в кофейник, когда сзади появился Пол. Она вся напряглась, услышав его шаги, а когда он провел пальцем по ее шее, вздрогнула от отвращения:

— Не прикасайся ко мне.

— Дорогая, прошло уже достаточно времени. — Тон его изменился, когда она не ответила. — Ради Бога, я же твой муж…

Вода продолжала литься в переполненный кофейник, выплескиваясь ей на руки, но она не могла заставить себя выключить кран. Перед ней возникло лицо деда. Казалось, Бенни Кейн смотрел на нее с таким упреком, с таким разочарованием. И Майер. Она бросила кофейник в раковину и повернулась лицом к мужу:

— Ублюдок! Мерзкий нацистский ублюдок!

— Джаффи, о чем, черт побери, ты говоришь? Что происходит? — Пол протянул руку. Ей показалось, что он снова хочет коснуться ее, и она вся сжалась. Но он лишь выключил кран. — Я не понимаю, о чем ты говоришь, повторил он.

Но она все увидела в его глазах. Ужасную правду.

— Они отправляли людей в концентрационные лагеря, травили газом, сжигали в печах! — закричала она. — И ты способствовал этому! Ты помогал им. Ты мразь, Пол Дьюмонт. Ты не заслуживаешь жизни. — Ее руки шарили по столу в поисках оружия. Ножа, вилки или еще чего-нибудь… Он не двигался и ничего не говорил.

Только смотрел на нее.

Она обхватила себя руками, почувствовав холод от сознания того, что едва не стала убийцей.

— Убирайся, проваливай, чтобы глаза мои не видели тебя. — На этот раз она не кричала, а говорила шепотом.

Пол долго не двигался. Затем вздрогнул:

— Откуда ты узнала? — Джаффи не ответила. — Значит, Фибо. Он рассказал тебе.

Она покачала головой:

— Нет, он рассказал Аронсону.

— А Аронсон тебе. Дерьмо! Теперь он действительно держит нас в руках.

Удивление взяло верх над всеми другими эмоциями.

— И это все, что ты можешь сказать? Ты думаешь только о том, что Финки Аронсон и «Коза ностра» держат нас в руках? Шесть миллионов людей погибли ужасной смертью, а ты…

— Заткнись, — прервал он ее. — Избавь меня от нравоучительных лекций. Ты не была там и не знаешь, что это такое.

— Я знаю, что там были сотни, тысячи людей, которые не продались. Но не Пол Дьюмонт, не ловкач, который всегда ищет выгоду. Ты подлец, меня тошнит от тебя. Убирайся, — повторила она.

Он пристально смотрел на нее несколько секунд, затем повернулся и вышел. Джаффи не двигалась, пока не услышала, как открылась и закрылась входная дверь.

Ноги ее подогнулись. Она сползла по стене и, рыдая, рухнула на сверкающий чистотой кухонный пол.

В конце концов она, спотыкаясь, добралась до спальни и заперла дверь, затем направилась под душ и стояла там, как ей показалось, целый час. Она чувствовала себя оскверненной его грязью, но ни мыло, ни вода не могли смыть ее. Наконец она выключила краны и вернулась в спальню. Разразилась гроза. Казалось, она бушует над самой головой. Гром звучал почти одновременно с появлением молнии, которая разрывала небо голубовато-белыми зигзагообразными вспышками.

Около десяти Джаффи услышала, как кто-то вошел в квартиру, и напряглась, сжав кулаки. Спустя мгновение она узнала стук высоких каблучков Карен и расслабилась, но не вышла навстречу. Она не могла смотреть в лицо Карен, не знала, что сказать ей и что делать.

Джаффи уснула беспокойным сном, который длился до глубокой ночи, когда она внезапно проснулась оттого, что повернулась ручка в двери спальни. Пол.

Пытается войти.

— Джаффи, проснись. Джаффи…

Он подождал несколько секунд. Ей казалось, что она слышит его дыхание. Затем он отошел. И после того как угроза миновала, она начала дрожать.

Надо взять себя в руки, успокоиться, или подобное будет постоянно повторяться. Надо научиться жить с тем, что ей стало известно, потому что у нее не было выбора.

Пол точно выразился, сказав, что она в руках у Финки Аронсона. Он полностью владел ею: и телом, и душой.

Всего несколькими словами он мог отнять у нее все, что у нее осталось: ее талант и возможность проявить его.

«Коза ностра» окончательно завладела ею. Гангстеры завершили работу, начатую, когда ей было одиннадцать лет, нет, даже до ее рождения.

На рассвете Джаффи встала и оделась. Черное платье, черную ленту, стягивающую волосы, и черные лакированные туфли. Как будто она собиралась на собственные похороны. Дверь в комнату Карен была закрыта, и, вероятно, Пол спал в своем кабинете. Она не стала проверять и вышла на улицу.

Джаффи гуляла несколько часов, пройдя десятки кварталов и бог знает сколько миль. Город вокруг нее просыпался и начинал свой день, но она ничего не замечала. Вскоре после полудня она обнаружила, что находится в районе Виллидж и ослабела от голода. Она вошла в кафетерий и заказала тосты и яйца, но, когда появилась еда, ей стало плохо. Все-таки она съела несколько кусочков. Затем погуляла еще немного.

Она все думала, думала и думала, отчаянно пытаясь избавиться от постигшей ее беды. Боже, ей необходимо… Что? Что ей нужно? Она знала, давно уже знала. И потому не удивилась, взглянув впервые за несколько часов на окружающую обстановку ясным взором и увидев, что находится на Центральном вокзале на пересечении Сорок третьей улицы и Лексингтон-авеню. Она инстинктивно пришла туда, где чувствовала себя легко и радостно.

Джаффи вошла в здание и отыскала телефон.

— Мэтт, это я. Ты очень занят?

— Не более, чем обычно. Как ты? Как успехи?

— Нормально. По крайней мере я так думаю, но мне надо поговорить с тобой. И это будет не короткая беседа.

— Давай встретимся, сейчас четыре часа. Дай мне полчасика, и я закончу. Хочешь приехать сюда?

— Нет. — Она тихо засмеялась. — Встретимся под часами в Билтморе.

— Мы никогда не были здесь вместе, — сказала она, когда они сели в темном углу билтморского коктейль-бара. — Я была здесь с Полом, а с тобой никогда. Разве это не странно?

— Есть много мест, где мы с тобой никогда не бывали вместе, — тихо сказал он. — Что случилось, Джаффи?

— Подожди, об этом чуть позже. Сначала я хочу задать тебе вопрос. Ты мог бы стать моим любовником, дорогой Мэтт? Вступить в тайную связь, о которой ты говорил несколько лет назад, что она никогда не устроит тебя. Возможно ли это теперь?

— Я говорил, что ты никогда не позволишь себе этого, и не вижу причин думать по-другому. Я вдовец, но ты по-прежнему замужем.

— Однако, когда ты говорил это, ты думал, что я счастлива в браке. Я сама говорила об этом. Теперь многое изменилось. Я ненавижу Пола, и он больше не существует для меня.

Мэтт наклонился вперед и взял ее за руку:

— Послушай, милая Джаффи. Все это из-за того, что ты перенесла страшный удар. Тебе и Полу надо найти способ справиться с болью потери Джейсона. Когда вы сделаете это, все будет, как прежде.

— Нет, не так все легко и просто. Моя неприязнь к Полу возникла давно. Я не высказывалась, пока была беременной, а после рождения Джейсона не могла представить, как можно отвергнуть отца ребенка. Сейчас я прогнала Пола не только потому, что не стало Джейсона. Это не единственная причина, изменившая мое отношение к нему.

— На самом деле это так, хотя ты думаешь по-другому.

— Нет. — Она глубоко вздохнула. — Пол служил нацистам во время войны.

— Что? Ты с ума сошла, Джаффи! Это бред! Пол французский герой, он…

— Помолчи, — прервала она его. — Не трать зря силы.

Мне известны все подробности. Он был участником Сопротивления и продал своих товарищей, передавая сведения гестапо.

— Господи, — тихо произнес Мэтт. — Ты уверена, что это правда?

— Да. Он признался. — Джаффи не могла смотреть Мэтту в глаза, опасаясь, что он увидит в них весь ужас последней сцены с Полом, всю ее ненависть и отчаяние.

Подошла официантка, и Мэтт указал на пустой стакан. У Джаффи была выпита только половина. Никто из них не сказал ни слова, пока официантка наполняла стакан Мэтта. Наконец Джаффи прервала тишину:

— Ну как все-таки? Могу я стать вашей любовницей, мистер Варлей? У меня была такая роль в школьном спектакле.

— Нет.

— Я так и знала. Я соврала. Я никогда не участвовала в школьных спектаклях, пока не поступила в колледж. Мэтт, скажи, ради Бога, почему нет? Я люблю тебя, и ты любишь меня. Разве мы не имеем права на счастье?

— Это не будет счастьем. Сначала кратковременное блаженство, а потом длительное страдание. Я уже прошел через это, Джаффи. — Он медленно чертил круги на пластиковом столе влажным дном своего стакана. — Я ждал, что ты скажешь о разводе. Почему же ты не говоришь об этом, Джаффи? Почему даже не предполагаешь развода с Полом? Боишься, что это повлияет на твою карьеру?

Джаффи втянула воздух, как будто он ударил ее:

— Может быть, но существует более важная причина.

— Какая? Можешь объяснить?

Она обхватила обеими руками пустой стакан, глядя в него, как будто там содержались ответы на все вопросы жизни.

— Возьми комнату, — сказала она наконец. — Сходи в регистратуру и сними номер.

— Джаффи, разве это решит проблему? Я хочу, конечно, я сделаю, но…

— Помолчи, хорошо? Как ты только что сказал, я должна рассказать тебе остальное. Здесь я не могу. Поэтому, пожалуйста, сделай, как я прошу.

В регистратуре их записали как мистера и миссис Мэттью Варлей.

— У вас есть багаж, мистер Варлей? — спросил клерк.

— Нет. Мой офис на противоположной стороне улицы. Я адвокат. Неожиданно случилось так, что мне надо переночевать в городе. Моя жена присоединится ко мне чуть позже.

— Конечно, сэр. Восемьсот сорок шестой номер. Я позову посыльного проводить вас.

— Не надо, — сказал Мэтт, беря ключи. — Я найду дорогу.

Джаффи наблюдала за ним и пошла к лифту. Несколько человек уставились на нее, очевидно узнав, затем поспешно отвернулись. О внезапной смерти сына Джаффи Кейн было напечатано во всех газетах. Большинство присутствующих посчитали неприличным просить автограф в данный момент.

— Назначать тайное свидание с тобой — все равно что дать объявление в «Тайме», — сказал Мэтт, когда они вошли в комнату. Он бросил ключи на буфет, подошел к одному из окон и включил кондиционер. — Хочешь, я закажу чего-нибудь выпить?

— Нет, лучше сразу поговорим. — Джаффи села на край одной из двуспальных кроватей. Мэтт направился к ней, но она остановила его. — Сядь на другую. Думаю, там тебе будет лучше, когда я расскажу то, что должна рассказать. — Она развязала черную ленту, стягивающую волосы, и распустила их.

Мэтт снял пиджак и ослабил галстук, затем вытянулся на кровати напротив нее.

— Хорошо, мы оба разделись. Я готов. Только скажи, должен ли я оставить пару долларов на буфете потом или дать деньги сейчас?

— Хватит шутить, это не смешно.

— Я тоже так думаю, — тихо сказал он. — Так рассказывай, я буду молчать и слушать.

Джаффи сделала глубокий вдох.

— Пол работает с гангстерами. С парнем по имени Финки Аронсон. Это большая шишка в «Коза ностре».

Знаешь, что это такое?

Мэтт покачал головой, и она пояснила:

— По-итальянски это значит «Наше дело», но туда входят не только итальянцы. Под «Коза нострой» люди обычно подразумевают шайку гангстеров или синдикат.

Но для тех, кто знает их ближе, это название означает гораздо большее. Это братство, спаянное кровью, и, однажды попав туда, ты не можешь выйти. Впрочем, можно уйти с честью, как мой дед, после того, как отсидел в тюрьме. Но только потому, что он никогда не делал ничего такого, что могло бы разозлить их. Обычно тот, кто связывается с ними, остается зависимым до самой смерти.

— Кажется, ты довольно много знаешь о них.

— Это не новость, ты знаешь, что мне многое известно. Так или иначе, они владеют и телом, и душой Пола.

Аронсон и еще несколько человек, чьи имена я не знаю.

Они шантажируют его связями с нацистами. Пол слабый человек, он должен иметь успех, он старается примыкать к тем, на чьей стороне возможна победа. Они предложили ему легкие деньги, и он взял их. Это одна из причин, по которой я никогда не смогу развестись с Полом. Если он не захочет развода, они не позволят мне оставить его. Другая причина…

Джаффи замолчала, обхватила руками колени и пристально посмотрела на Мэтта. Он молчал.

— Другая причина состоит в том, что «Коза ностра» распоряжается и мною. Фактически Пол связался с мафией из-за меня. Я привела его к этому, хотя в то время и неосознанно.

— Из-за твоей семьи? — тихо спросил Мэтт. — Они владеют тобой из-за семьи? Ты это имеешь в виду?

— Не только. Они знают, что Пол сотрудничал с гестапо. Финки Аронсон сообщил мне факты. И если он опубликует их, я не смогу выйти ни на одну сцену в мире, учитывая то, что обо мне говорили в прошлом, хотя сейчас наконец это прекратилось.

Мэтт хотел что-то сказать, но она подняла руку, остановив его:

— Подожди, ты еще не все услышал. Несколько лет назад ты спрашивал меня, работаю ли я на мафию, и я ответила, что нет. Тогда это было правдой, но после этого я вынуждена была помогать им. — Джаффи заплакала, и по щекам потекли слезы, но она продолжала:

— Вот почему я оказалась в Мексике. Я стала курьером Аронсона. Этот шарлатан-доктор продавал им чистый героин, и я трижды перевозила его через границу. Во второй раз мы встретились с тобой. Вот что доставляли люди на катере, Мэтт. Чистый героин, который я потом везла в Америку, чтобы Финки Аронсон и его банда могли продавать эту дрянь и превращать людей, особенно подростков, в наркоманов. Разве это не ужасно?

— Почему? — Голос его стал хриплым и резким. — Почему ты делала это?

— Потому что Полу необходимо было полмиллиона, чтобы поправить свои дела, и это был единственный способ добыть деньги. Но не только ради этого. В это время мое положение тоже было довольно тяжелым, и он убедил меня, что, если мы окажемся банкротами и все увидят наш провал, это вряд ли будет способствовать моему возвращению на сцену. Не могу сказать, что было более важной причиной — мои проблемы или Пола.

Но я бы соврала, если бы не сказала, что тоже была заинтересована в деньгах.

Да, чуть не забыла, в тот вечер, когда я не явилась на церемонию награждения «Тони» и выступала в Лас-Вегасе, все это было сделано тоже для Аронсона. Только тогда он шантажировал меня фотографией моего отца в 1930 году. Отец был запечатлен на демонстрации вместе с так называемым Союзом молодых коммунистов.

Аронсон угрожал послать фото Маккарти или в Комитет по расследованию антиамериканской деятельности.

— Это другое дело, — тотчас сказал Мэтт. — Это я могу понять. Почему же, черт побери, ты не рассказала мне сразу, когда это произошло?

— Потому что тогда я должна была бы рассказать с самого начала, как Аронсон вовлек меня в свои дела. — И Джаффи поведала о финансировании «Маленького чуда» и о Винни Фальдо.

— Парни, которые угрожали тебе смертью и порезали твою одежду? спросил Мэтт.

— Они самые. Однако чуть позже Фальдо продал мой долг Аронсону. Это не какой-то документ, не подписанный контракт, но для них это имеет такое же значение.

— Скажи мне, Джаффи. — Теперь его тон стал жестким, холодным и резким, какого она никогда не слышала от Мэтта. — Ты рассказала мне всю правду?

— Почти, — прошептала она. — Все, что имеет значение. Но только не о мафии, потому что я знала, что ты будешь смотреть на меня так, как смотришь сейчас. Это другая история, о которой тебе тоже следует знать.

И она рассказала ему о Браунсвилле.

— На этот раз Пол подставил меня, я действительно ничего не могла сделать. Но это не имеет значения. Меня утащили с места преступления, и я ничего не сообщила об этом. По закону я соучастница убийства. Это еще один способ держать меня в своих когтях.

— Это все? — спросил он наконец. — Абсолютно все?

— Да. Теперь все.

— И потому ты решила, что из-за этой вонючей шайки ты и я можем стать только любовниками? Мы заведем небольшой чудесный тайный роман, и в то же время ты будешь оставаться миссис Пол Дьюмонт? И ты притащила меня сюда, чтобы попросить об этом?

Джаффи полезла в сумочку за платком, почувствовав, что ей не сдержать слез:

— Это все, что я смогла придумать. Мне кажется, это единственный способ. По крайней мере я могла бы познать хотя бы немного счастья в оставшейся жизни. — Она нерешительно замолчала. — Я думала, ты тоже будешь счастлив. Хотя бы чуть-чуть. Но я не рассчитывала на это, не рассказав тебе всей правды, потому что тот, кто соприкасается со мной, рано или поздно подвергается опасности. Я не хотела навлекать на тебя неприятности, пока ты не знал всего.

Стемнело. Снаружи, на Сорок третьей улице, зажглись огни. Мэтт поднялся с постели, подошел к окну и открыл его. Он оперся на подоконник и выглянул на улицу. В комнату вместе с шумом уличного движения ворвался горячий и влажный воздух.

— Иди сюда, — сказал Мэтт через некоторое время.

Во время своего длинного монолога Джаффи в какой-то момент скинула туфли. Она прошла по ковру в чулках и встала рядом с ним. Он не касался ее.

— Посмотри вон туда, Джаффи. Что ты видишь?

— То же, что и ты, — Манхэттен. Огни и движение.

Как говорится, успех и признание.

— Да, так говорят. И ты владеешь этим, по крайней мере большей частью. Ты Джаффи Кейн — идол, первая леди, за которой следят с восторгом, затаив дыхание. И дело не только в твоей внешности, как ты сказала мне в тот день, когда мы встретились. У тебя большой и редкий талант. Поэтому, если ты пойдешь на компромисс, ты, без сомнения, останешься на вершине славы, даже если будешь играть старушек с клюкой. Ты будешь великолепна, не сомневаюсь в этом. Публика будет любить тебя до самой смерти или ухода со сцены. Но мне хочется знать, Джаффи: тебе достаточно этого?

— Нет, — быстро ответила она. — Вот почему мы сейчас находимся здесь и я исповедалась перед тобой. Я люблю тебя и хочу, чтобы мы были вместе. Я сделала очень много ужасных вещей, Мэтт, и призналась человеку, чье мнение для меня дороже всего на свете. Но я уже заплатила за мои грехи, по крайней мере за часть грехов.

Она прислонилась к оконной раме, глядя на его профиль. Он не был совершенным, как у Пола, но ей очень нравился.

— Знаешь, о чем я думаю? — прошептала она. — Думаю, что потеря Джейсона была возмездием, неким наказанием. Матери, потерявшие своих детей из-за наркотиков, которые я привозила, отплатили мне.

— Возможно, — сказал Мэтт. Он вернулся назад к постели. Джаффи осталась на месте, глядя на улицу. — Джаффи, — тихо позвал он. — Джаффи, повернись и посмотри на меня.

Она повернулась. Они молча смотрели друг на друга несколько долгих секунд.

— Я люблю тебя, — сказал он наконец. — Я люблю тебя больше всего на свете и мне не важно, какие ошибки ты сделала в жизни. Я не судья тебе. Если ты можешь быть моей, я не хочу больше ни о чем думать.

— Мэтт, о, Мэтт… — Она устремилась к нему.

— Подожди минуту, — сказал он, останавливая ее. — У меня есть еще один вопрос. Ты действительно любишь меня, Джаффи? Считаешь это самым важным в мире, а все остальное второстепенным?

— Конечно, все остальное не так важно для меня.

Неужели ты мог думать по-другому?

— Мог, потому что знаю тебя. Я имею в виду все, Джаффи. Например, твою карьеру. Способна ты отказаться от нее? И если потребуется, никогда не выходить снова на сцену. Только так можно добиться того, чтобы мы были вместе всю оставшуюся жизнь и прожили ее нормально.

— Но почему? Я не понимаю. Как моя карьера может повлиять на наши отношения?

— Ты называешь это мафией. Тебе необходимо освободиться от них, выдержать их натиск, дорогая. Меня не устраивает только часть, я хочу тебя всю. Я не желаю делиться с кучкой мерзких типов, которые могут заставить тебя прыгать сквозь обруч всякий раз, когда им захочется, стоит лишь шевельнуть пальцем. Для нас существует единственный выход. Ты должна проявить характер и послать этого Аронсона к дьяволу. И оставь Пола, положи конец всему. Возможно, мы снова наймем телохранителя. На время тебе придется укрыться где-нибудь. Может быть, даже обратиться за помощью и за защитой в ФБР. Рано или поздно все это выльется на страницы газет. И уж раз ты прошла через все сплетни, тебе не привыкать быть отверженной на Бродвее.

Она не ответила сразу. Мэтт наблюдал за ней.

— Теперь скажи, Джаффи. Ты не думала об этом и не оценивала такие варианты? На это требуется определенное мужество. Или мы теперь пойдем отсюда в разные стороны, или скажи, что ты любишь меня и готова отказаться от того, что, по моему убеждению, нужно тебе как воздух. Ты должна сделать это, сознавая, что назад пути нет.

Джаффи довольно долго стояла не шевелясь в нескольких шагах от него. Затем она двинулась, но не к Мэтту. Она подошла к постели, подняла свою сумочку и надела кожаные лакированные туфли. Затем еще раз молча посмотрела на Мэтта и направилась к двери.

Она подошла к ней, взялась за ручку, но внезапно остановилась.

— Я не могу, — прошептала она. — Не могу потерять тебя. Мне безразлично, чего это стоит и что мне придется сделать.

Она уронила сумочку на пол и бросилась в его раскрытые объятия.

Должно быть, все произошло бы так, как предвидел Мэтт, — если бы не Вербьер и не снежный обвал.