Любовь слепа

Глава четырнадцатая

Элайя сидела на каменном полу, прижавшись спиной к стене и подобрав под себя ноги. Она размышляла, тайком прокравшись в опочивальню после того, как Эльма закончила прибираться там.

Элайя решила, что сегодня — только сегодня! — она спрячется и не станет заниматься с Гербертом утомительным обсуждением домашних дел.

Каждый день, оставаясь с ним наедине в комнате на верху башни, Элайя старалась определить, насколько обоснованны ее подозрения. Несколько раз ей казалось, что список, который Герберт показывал ей, выглядел чуть-чуть не так, как накануне, или что цифры выведены иначе, или слова казались дописанными у самого края строчек. Однако буквы казались ей такими похожими друг на друга!

По какой-то необъяснимой причине она чувствовала, что ни мрачному Герберту, ни его благодушному, улыбчивому брату нельзя доверять. К сожалению, она не смела высказать свои опасения, поскольку ей пришлось бы признаться в том, что она не умеет ни читать, ни писать.

Устало вздохнув, Элайя опустила голову на колени. Отец научил ее всему, что следует знать превосходному воину, но никак не превосходной жене. Здесь, в Равенслофте, она вечно боялась сделать что-то не так. Леди Марго пыталась обучить ее всяческим мелочам, однако каждая домашняя обязанность, вроде подсчета простыней и салфеток, наводила на Элайю смертельную тоску. Лишь временами ей удавалось ощутить счастье прежних дней и вновь почувствовать себя свободной. Случалось это, когда она отправлялась кататься верхом, однако и тут радость ее не была вполне безоблачной.

За каждой трапезой Джордж не спускал с нее глаз, что бы она ни делала. Ей казалось, что он следит за малейшим ее движением, и от этого ей кусок не шел в горло, хотя повар неизменно готовил изысканные и наверняка дорогие кушанья.

В отличие от Джорджа, который в открытую делал жене замечания за столом, его кузина была более тактична и деликатна. Раньше у Элайи никогда не было подруг, и временами ей хотелось думать, что они с Марго могли бы подружиться.

Если бы только та не была так красива и безупречна!

Если бы только Джордж не наслаждался ее обществом!

Снова и снова, как ни старалась Элайя подавить грызущий сердце страх, к ней возвращались мысли о том, что Джордж пригласил кузину вовсе не потому, что считал, будто его жене надо чему-то учиться. Марго была красивой и образованной леди, к тому же он, судя по всему, ей очень нравился. Возможно, она даже влюблена в него…

Взгляд Элайи задержался на постели. С тех пор как Джордж приказал ей слушаться его, каждую ночь она пребывала в растерянности.

Она пыталась вести себя так, как положено образцовой супруге, — оставаться бесчувственной, однако не выдерживала. Прикосновения и ласки мужа слишком быстро возбуждали, распаляя ее страсть. У нее просто не было сил лежать бревном. А он, казалось, отдалялся от нее все больше. Вместо того чтобы больше узнавать своего мужа, Элайя чувствовала, что они становятся чужими.

Что-то изменилось — между ними словно медленно вырастала непреодолимая стена. Временами, когда они оставались наедине, у Элайи создавалось впечатление, будто Джордж старается вовсе не замечать ее.

Она встала и, приблизившись к одному из сундуков с одеждой мужа, кончиками пальцев погладила тисненую кожу, которой была обита крышка. Да, она изо всех сил старалась доставить Джорджу наслаждение. Она пыталась измениться — ради него. Терпела неудобные платья и ненавистные уроки танцев. Силилась вникнуть в хозяйственные счета. Провела несчетные часы, выслушивая управляющих.

И все напрасно. Она проиграла не только сражение, но, похоже, и всю войну. Что же теперь делать? Закрыть глаза и умереть?

Признать поражение? Уползти домой, как побитая собачонка?

Нет. Ни за что! Отец всегда говорил, что лучше умереть с честью, нежели бесславно капитулировать.

И она одержит победу — на свой лад.

Элайя быстро откинула крышку сундука и достала первые попавшиеся под руку бриджи. Они были велики, однако она всю жизнь одевалась в обноски старших братьев. Недоставало лишь пояса, и она оторвала широкую полосу от подола нового платья из голубой шерсти. Быстро, привычными движениями она подняла юбку, надела бриджи и затянула импровизированный пояс.

Подоткнув юбку повыше, она спустилась во двор и прошла на оружейный склад. Там она сняла с гвоздя лучший лук из тисового дерева, взяла колчан со стрелами и забросила его за спину.

На охоту — вот куда она поедет!

Церковные колокола возвестили о начале заутрени, когда Джордж неслышно отворил дверь своей опочивальни. После ужина, состоявшего из жареной куропатки — как сообщил ему Гастон, птицу собственноручно подстрелила Элайя, — Джордж засиделся, играя в шахматы с Ричардом Джоллиетом.

Почти всю трапезу Элайя хранила молчание, однако к этому он уже привык. В последние дни она почти не отзывалась на его речи. Манеры ее, несомненно, улучшились, однако это напряженное безмолвие стало просто невыносимым.

Джордж уже не раз думал о том, что Элайя согласилась стать его женой от отчаяния, поскольку истинный объект ее любви, Руфус Хамертон, отверг ее.

К сожалению, у Джорджа были все основания полагать, что Руфус был любовником Элайи или одним из ее любовников и что она не берегла девственность для мужа.

Даже Ричард Джоллиет говорил — о, крайне осторожно, явно не желая огорчать своего хозяина и друга! — что Элайя с удовольствием проводит время среди солдат, и даже счел необходимым намекнуть, что хозяйка Равенслофта слишком уж вольно держит себя.

Ее поведение ничуть не рассеивало его подозрения. Элайя избегала его, и все обитатели замка догадывались, что хозяин и его молодая жена не ладят друг с другом.

Однако ночью все менялось. Какие бы мысли ни тревожили Джорджа днем, позднее, в опочивальне, все становилось по-прежнему. Ему было достаточно лишь раз коснуться ее бархатистой кожи или поцеловать, чтобы испытать желание, и тогда все на свете, кроме любви, исчезало.

Закрыв дверь, он постоял, прислушиваясь к глубокому, ровному дыханию Элайи, и сделал несколько шагов по залитой лунным сиянием комнате.

Элайя лежала на боку, в одной лишь тонкой сорочке, прижимая к себе край атласного покрывала. Густые вьющиеся волосы рассыпались по подушке, на загорелых щеках лежала тень от длинных ресниц. Такой, наверно, была когда-то богиня охоты Диана. Джордж протянул руку и отвел с ее щеки непослушную прядь. Губы ее слегка приоткрылись, и она, тихо вздохнув, перевернулась на спину.

Джордж ощутил мощный зов желания и постарался прогнать прочь навязчивые видения, в которых возле Элайи лежал рыжеволосый гигант — дотрагиваясь до нее, целуя ее, овладевая ею.

Одежда Джорджа бесшумно упала на пол. Он забрался в теплую постель и, взяв руку жены, нежно поцеловал мягкую ладонь. Губы его заскользили по ее гладкой коже. От Элайи пахло свежестью, а вовсе не сладковатыми притираниями, как от других женщин.

Джордж принялся неторопливо ласкать ее. До сих пор страсть всякий раз слишком быстро ударяла ему в голову, и он не успевал как следует насладиться безупречным телом Элайи.

Она снова пошевелилась и вздохнула.

— Джордж… — прошептала она, прижимаясь к нему и обвивая его руками.

Он собирался не спешить, дать огню страсти охватить Элайю со всей силой, так как желал подарить ей такое же блаженство, какое получал сам. Однако, едва губы их сомкнулись в поцелуе, рассудок перестал повиноваться ему. Как всегда, пылкий и полный страсти ответ Элайи мгновенно распалил его. Она вся была словно соткана из огня, и Джордж не смог бы покинуть ее, даже если бы от этого зависело спасение его бессмертной души.

Быстро, слишком быстро волна наслаждения вознесла их на самый гребень и отхлынула, оставив Джорджа совершенно без сил. Элайя одернула на себе сорочку.

— Где ты был? — поинтересовалась она.

— В раю, — пробормотал он, не открывая глаз.

— Нет, я не о том. Почему ты не пришел раньше?

— Я был в зале с Ричардом Джоллиетом.

Джорджу совсем не понравился такой допрос. В конце концов, с тех пор как они поженились, он не сделал ничего плохого. У Элайи в отличие от него нет причин жаловаться.

— Тебе не пристало допрашивать меня, — сказал он, приподнимаясь на локте. Сомнение, горевшее в карих глазах Элайи, рассердило его. — Я волен делать все, что мне угодно и с кем угодно. Я здесь хозяин.

— А я — твоя жена.

— Это я еще помню, — огрызнулся Джордж и откинулся на подушку.

— Да что ты? — с вызовом спросила Элайя, резко отодвигаясь от него. По спине ее, вероятно, от ночной прохлады пробежали мурашки. Не надо было отвечать на его нежности, раз он не торопился к ней. — Так где же ты был, муж!

— Я вправе не отвечать тебе, — с ноткой раздражения в голосе отозвался Джордж. Выбравшись из постели, он встал и начал натягивать бриджи. — Но я уже сказал, что был в зале с Ричардом Джоллиетом. А потом сидел у огня и думал — о твоем поведении.

— Моем поведении? — взорвалась Элайя, с яростью глядя на него. — А что такого в моем поведении? По крайней мере я не трачу время на праздные игры! И не спихиваю свои обязанности непонятно на кого! Если уж ты решил пересчитать мои изъяны, то не худо бы тебе оглянуться и на себя!

Джордж нагнулся, подбирая с пола одежду.

— Я вовсе не провожу время в праздности.

— Ах, прости, пожалуйста! Я и забыла, что игра в шахматы — это важная работа! Или ты скажешь, что поступил, как полагается хозяину? Когда мельника избили до полусмерти, ты послал разбираться управляющего.

— Его поколотил прежний дружок его возлюбленной, — ответил Джордж, нетерпеливо отмахнувшись. — Я так и думал.

— Но не удосужился заняться этим сам.

— Я ездил к нему, когда дело касалось стоимости помола.

— Ну да, конечно — за все время, что я тут живу, ты наконец решил сделать что-то сам!

— Просто я предпочитаю не трубить на всех углах о том, чем занимаюсь в течение дня, — ответил Джордж, затягивая пояс. — Твой отец, возможно, любил хвастать своими делами, но некоторым это не по душе.

— Мой отец знает, в чем состоят обязанности настоящего хозяина, и исполняет их!

Круто повернувшись, Джордж уставился на Элайю. Лицо его раскраснелось, глаза запылали гневом.

— Вот только он забыл, что надо еще присматривать за собственной дочерью! Ответь-ка мне, жена, я лучше Руфуса?

— Что? — Она непонимающе взглянула на него.

Джордж медленно приблизился к постели, двигаясь, как кот, выслеживающий добычу.

— Говори! Я искуснее в любви, чем Рыжий Руфус? — почти прорычал Джордж.

— Не знаю, — недоуменно ответила она, натягивая на себя покрывало, как будто желала защититься от мужа, в которого словно демон вселился. Внезапно смысл его вопроса дошел до нее, и она ахнула. — Я никогда не была близка с ним.

— А тогда с кем? — воскликнул Джордж. Элайя отшатнулась и прижалась спиной к стене. — Кто научил тебя доставлять мужчине наслаждение? Кто тот счастливец, которому досталась твоя невинность?

— Ты!

— Не лги мне, Элайя, — предостерег он сдавленным голосом. — Что хочешь делай, только не лги.

— Я говорю правду! — возразила она. — У меня никогда никого не было, кроме тебя!

На мгновение взгляд его дрогнул, но затем Джордж резко выпрямился, и перед ней снова оказался спокойный и невозмутимый сэр Джордж де Грамерси, впрочем, какой-то новый — враждебный и безразличный.

Элайя была потрясена. Ведь он только что со всем пылом искренней страсти любил ее — так как же он может смотреть на нее с такой ненавистью? Ведь она не предала и не обманула его. Она пришла к нему непорочной и не потерпит таких обвинений.

— По какому праву ты меня оскорбляешь? — четко выговаривая слова, спросила она, поднялась с постели и быстро завернулась в покрывало. — Чем ты можешь доказать свои обвинения?

— На простыне не было крови.

И он говорит это так спокойно, таким ледяным голосом!

— А на мне — была! — с нажимом парировала она. — И на тебе тоже. Я смыла кровь.

— Какое удобное объяснение!

— Недостойно бросаться такими обвинениями, чтобы потешить себя!

— А чем можно потешить тебя, Элайя? — тихо спросил он. — Ты, кажется, обладаешь немалым любовным опытом, обретенным еще до брака.

Услыхав такое, Элайя подскочила к нему и замахнулась, собираясь влепить пощечину.

Он перехватил ее руку, и она сжалась, ожидая, что он ударит ее. Так поступили бы ее братья, да и разгневанный отец тоже поднял бы на нее руку.

Однако Джордж лишь оттолкнул ее и быстро вышел из опочивальни, с оглушительным шумом захлопнув за собой дверь.

Элайя бросилась за ним, желая задержать его и все ему объяснить, но ее остановила гордость.

Да как он посмел обвинить ее в развращенности?

Она пришла к нему девственницей, и кто, как не он, должен знать это лучше всех?! Что же касается ее «опыта» — она всего лишь прилежно слушала и давала волю воображению, вот и все.

А он, ничего не поняв, заподозрил…

Внезапно ей стало все равно, что ее могут увидеть полураздетой. Она должна найти Джорджа и рассказать ему, откуда у нее столь обширные познания в искусстве любви.

Джордж присел возле колодца, прячась от часовых, что расхаживали у ворот в полосе лунного света.

Ему отчаянно хотелось верить словам Элайи, однако рассудок приказывал ему быть осмотрительнее. Пожалуй, он далеко не первый глупец, которого обманула коварная женщина. Она пробудила в его душе такой гнев, что он мог бы убить ее, окажись в руке меч. Или палка…

Именно палка была его оружием много лет назад, когда раздраженная душа его была так переполнена яростью, что он бил, и бил, и бил, не помня себя.

Бил, пока не увидел карих глазенок жалобно скулящего щенка. В ужасе вскрикнув, Джордж рухнул на колени и взял в руки маленькое тельце. Казалось, он до сих пор ощущал тепло этого беспомощного создания.

Вот что случилось, когда он последний раз пытался кого-то «воспитывать»! Тогда ему было всего десять лет…

Джордж и поныне видел перед собой того щенка. Любимая охотничья собака отца ощенилась, и этот песик был самым смышленым и шустрым. Он обещал стать не только самым ловким охотником, но и верным защитником.

Поэтому Джордж и решил научить щенка какой-нибудь команде: надеялся доказать отцу, какой славный пес вырастет из щенка — и как умен сам Джордж, раз сумел так рано это распознать.

Господи, каким же безжалостным негодяем он тогда был! В течение нескольких часов показавшихся ему бесконечными, Джордж пытался научить щенка приносить наполненный воздухом бычий пузырь. Песик был еще слишком мал, и игра быстро надоела ему. Тем не менее наставник был решительно настроен завершить урок в первый же день.

Тогда щенок легонько тяпнул его, чуть оцарапав кожу, и внезапно Джорджа охватил такой гнев, что он потерял всякий контроль над собой и схватил палку.

Он очнулся, увидев у своих ног умирающую собачку. Таким и застал его отец. Обняв сына за плечи, он спросил, что случилось. Его голос звучал мягко, с неподдельной нежностью, так что нечего было и думать отрицать постыдный поступок.

Он совершил убийство — или так по крайней мере ему тогда казалось. Давясь слезами и всхлипывая, мальчик во всем признался, тщетно пытаясь объяснить необъяснимое.

Отец терпеливо слушал. Затем, взяв в руки мертвого щенка, он печально объявил Джорджу, что даже его искреннее раскаяние не вернет к жизни погибшего песика. Есть вещи, исправить которые нам не дано, поэтому настоящий мужчина, человек чести, должен научиться держать себя в руках. Он обязан уметь владеть собой, подавлять свой гнев, скрывать раздражение. Его долг — стать хозяином своих эмоций.

Затем отец стер слезы с лица сына и добавил, что жизнь иногда преподносит нам суровые, но необходимые уроки.

И все же, несмотря на сочувствие и понимание, в глазах отца появилось какое-то новое выражение. И Джордж, увидев его, догадался, что утратил навсегда что-то очень важное. Много лет спустя он понял, что именно потерял в тот день: доверие своего отца. Не совсем, разумеется, однако с тех пор их отношения так и не стали прежними.

В тот день Джордж де Грамерси начал учиться подавлять и скрывать гнев и раздражение — вернее, всякое сильное чувство.

И был уверен, что научился владеть собой, пока не влюбился в Элайю Дугалл. Что же теперь делать? Уехать, оставить ее, скрыться бегством…

Выбора у него нет. Придется уехать, по крайней мере пока он снова не почувствует себя способным сохранять ясную голову. Некоторые из его поместий располагаются довольно далеко от Равенслофта, и он может отправиться туда, сославшись на дела.

Приняв решение, Джордж медленно встал.

И увидел Элайю. В тонком плаще, босая, она осторожно кралась в казармы.