Кристоф.
Через пару дней весь актёрский состав снова собирается на студии, чтобы познакомиться с продюсером и режиссёром проекта. Но все и так прекрасно понимают, что никакое это не знакомство.
– Дамы и господа, рад приветствовать вас всех! – говорит режиссёр. По правую и левую руку от него стоят продюсер и писака. – Полагаю, все и так уже знают моя имя, но ради приличия всё же представлюсь: Кевин Торрино. За последние пятнадцать лет я снял восемь успешных фильмов, каждый из которых окупился, минимум, в два раза. Надеюсь, вы понимаете, что к работе я подхожу серьёзно и требую того же от своих коллег по площадке. До меня дошли слухи, что с недавнего времени в коллективе разлад. Происходят какие-то скандалы, недопонимания и срывы рабочего процесса. В основном, это касается исполнителей главных ролей.
Он оборачивается на меня. Уводит взгляд, продолжая речь.
– Хочу сказать заранее, этот фильм я планирую завершить так же хорошо, как и предыдущие. У меня нет желания разбираться с вашими личными проблемами. Нет желания откладывать съёмки, искать новых актёров и заниматься разгребанием прочих проблем. Если кто-то не заинтересован в продолжении работы, прошу покинуть площадку сейчас же.
Замолкает и внимательно осматривает весь актёрский состав.
– Если же таких нет, – продолжает, – тогда требую соблюдать все условия подписанного вами контракта. В договорах чётко обозначено что вам можно, а чего нельзя. Также там указаны штрафные санкции, которые ожидают вас за неисполнение условий контракта.
Он снова внимательно осматривает всех актёров, как какой-нибудь вояка. Генерал, отчитывающий своих солдат.
– Я не собираюсь штрафовать и увольнять вас за все предыдущие промахи и косяки, меня здесь не было, я не мог повлиять на происходящее. Но скажу сразу, – он чуть повышает голос, – Если определённые персоны продолжат вести себя на площадке непрофессионально, моя реакция не заставит долго ждать. Надеюсь, всем всё ясно.
Пару лет назад я бы с удовольствием послал бы его. Но сейчас, когда чувствую себя второсортным актёром, у меня как будто не хватает на это смелости.
– Понятно, – недовольно говорю я первым. Говорю недовольно, но всё равно соглашаюсь. Это всё, что я могу сейчас сделать.
Эвелина смотрит на меня. Она оборачивается к режиссёру и говорит:
– Понятно.
Дальше начинают соглашаться и остальные актёры.
– Прекрасно, – хлопает в ладоши режиссёр и передаёт слово продюсеру.
Продюсер проводит небольшое знакомство, вводит всех в курс дела, называет точные сроки репетиции и съёмок, после чего просит помощника подойти. Свою речь он завершает словами:
– Всё расписание и все данные по распорядку будут высланы вам на почту. Репетиции начинаются с завтрашнего дня. На сегодня все могут быть свободны. Кроме вас, господин Кристоф, и вас, госпожа Сафронова.
– Вот так сюрприз, – недовольно говорю я стоящей рядом Эвелине. – Все свободны, а мы как будто какие-то прокажённые.
Она тычет локтем мне в бок.
– Нужно было меньше выпендриваться.
– Сама придумала? – усмехаюсь я.
Она презрительно смотрит на меня, после чего отправляется к продюсеру. Приходится идти следом.
– Рад знакомству, – продюсер протягивают нам руку. С обоими обходится простым рукопожатием. – Задержал вас, потому что хотел узнать о ваших отношениях.
– Отношениях? – чуть не закашливается Эвелина. – О каких отношениях?
Продюсер сохраняет каменное спокойствие, не показывая вообще никаких эмоций.
– Господин Карвин жаловался на вас. Я бы с удовольствием убрал вас и провёл новый кастинг, пока не поздно, – сходу рубит он, – но господин Карвин слишком дорожит вами. Уж не знаю, с чем это связано, но я вынужден считаться с его мнением. Никогда не занимался ничем подобным, но ведь всё бывает впервые, – он вопросительно-утвердительно пялиться на нас. – Хочу узнать, что происходит. Почему ваше поведение совсем не сочетается со словом «профессионализм»? Вы двое находитесь на тонкой грани. Оба в незавидном положении. – Играет, козёл, играет доброго, но по лицу видно, что тот ещё мудак. Да и не только по лицу, а вообще по всем его движениям, немного манерным, немного напыщенным. Строит из себя хер пойми что. Мудила… Он смотрит на меня. – И если госпоже Софроновой особо нечего терять, это просто её возможность появиться на больших экранах, то для вас, господин Ламбер, на сколько мне известно, это последний шанс не потерять свою известность. Я ведь прав?
Спрашивает ещё. Точно издевается.
– Да, правы, – говорю я.
– Значит, вы целенаправленно пытаетесь сорвать съёмки?
– Я ничего не срываю, – пытаюсь сдерживаться изо всех сил, чтобы не врезать этому ублюдку.
– Ваши слова совершенно не вяжутся с вашими поступками.
Сжимаю челюсть, мышцы на шее напрягаются. Я понимаю, что ещё чуть-чуть и я сорвусь. Краем глаза вижу, как напрягается Эвелина. Она тоже видит, как я зол. Но мне плевать. Пускай скажет ещё хоть одно слово, пускай ещё хоть попробует унизить меня, напомнить о том, какой я неудачник, тут же получит по своей наглой роже.
– Вам стоит забыть, что вы когда-то были звездой мирового масштаба, господин Ламбер…
Ну всё, козлина, напросился! Я уже поднимаю руку, пальцы сжаты в кулак и готовы отставить свой отпечаток на морде засранца. Как вдруг… чувствую, что руку перехватывают. Оборачиваюсь на девку, опускаю взгляд ниже и вижу, как её пальцы окутали мой кулак. Она пытается разжать его своей тонкой ручкой. Не знаю почему, но я поддаюсь. Не просто рука, а я сам. Я больше не хочу никого бить. Злость постепенно отступает и мне становится как-то… хорошо. Спокойно. Это идиотское прикосновение… одно прикосновение её руки… и я совершенно не могу понять, что со мной происходит. Я просто превращаюсь в другого человека.
– Всё хорошо, – натянув милую улыбочку, говорит Эвелина продюсеру. – Мы уже уладили все вопросы и сейчас находимся исключительно в хороших отношениях. Можете на нас рассчитывать. Мы вас не подведём.
– Вот как? – удивляется продюсер. Впервые вижу, чтобы он таращился так. Маска наглости спала с его уродливой морды. – Вы подтверждаете, господин Ламбер?
Сглатываю, смотрю на Эвелину, затем на наши ладони, пальцы, приплетённые вместе, затем возвращаюсь к продюсеру.
– Более я не доставлю вам проблем. Можете быть уверенны.
Он всё ещё удивлён, но теперь старается этого не показывать.
– Что ж, хорошо, – говорит он. – Тогда это всё, что я хотел сказать.
Он отворачивается, и просто уходит молча.
– Что это только что было? – одёргиваю руку.
– Думаешь, мне было приятно? – недовольно доносится в ответ.
– Ну раз уж ты так в меня вцепилась.
– Ламбер! – чуть ли не кричит она, после чего понимает, что перегнула, смотрит, не услышал ли кто её, и продолжает уже более тихим голосом: – Ты самовлюблённый кретин. Что ты собирался сделать? Зачем сжал кулак? Хотел ударить его?
– Ничего я не хотел! Просто немного напрягся.
– Немного напрягся? Да ты ведь неуравновешенный психопат! Знаешь, – она щуриться, – в следующий раз можешь не рассчитывать на мою помощь! Когда тебя выкинут отсюда с позором, может хоть тогда вспомнишь единственного человека, который согласился тебе помочь!
Чёрт! Я даже не знаю, что ответить. Что эта девка делает со мной? Какого хрена я превратился в какую-то тряпку?
– И кстати, – добавляет она, – к психологу иди сам!
Она резко отворачивается, делает шаг.
– Ну и пойду! – говорю я, прежде, чем она уйдёт.
Но ей всё равно. Она уходит, даже не ответив. Никак не реагирует. Я хочу… ужасно хочу сказать ей что-нибудь обидное. Что-нибудь такое, чтобы она поняла, кто здесь главный… но не могу. Я ни хрена не могу, потому что эта ненормальная как будто заколдовала меня.