Они выехали из фиолетового дома близ пляжа раньше, чем подошел к концу срок аренды, и поселились в каменном особняке, но поначалу пришлось жить в голых стенах. Айво завещал Беттине всю обстановку своей нью-йоркской квартиры, поэтому теперь оставалось лишь позвонить в пакгауз, где хранились вещи, и приказать доставить их на западное побережье. Затем они с Олли сделали закупки, частью в магазинах, частью — на аукционах, приобрели красивые шторы, а потом распаковывали целыми днями то, что купили. Через три недели дом стал похож на жилище. Обстановку нью-йоркской квартиры Олли, от которой ему пришлось отказаться, тоже доставили в Беверли-Хиллз.
Больше он не заводил разговор о ребенке, но Беттина думала об этом, особенно когда входила в одну из двух незанятых комнат. У нее не хватило времени превратить их в комнаты для гостей, да и гостей принимать было некогда, поскольку она дни и ночи сидела над сценарием. Четыре месяца она не вылезала из-за письменного стола, заваленного заметками, вариантами, набросками. Маленький, залитый солнцем кабинет примыкал к спальне Беттины и Олли, и Олли часто, погружаясь в сон, слышал стук пишущей машинки. Но лишь после Рождества он заметил, что Беттина вся высохла от усталости.
— Как ты себя чувствуешь?
— Чудесно. А почему ты спрашиваешь? — удивилась Беттина.
— Потому что ты отвратительно выглядишь.
— Благодарю за комплимент, — усмехнулась Беттина. — А чего бы ты хотел? Я работаю почти сутками.
— Когда закончишь?
Беттина тяжело вздохнула и села в глубокое кресло.
— Не знаю. Думаю — вот-вот конец, а опять что-то приходит в голову. Мне хочется отделать сценарий как следует.
— Ты кому-нибудь его показывала?
Беттина отрицательно помотала головой.
— А зря, следовало бы.
— Они не поймут, чего я добиваюсь.
— Это — их профессия, девочка моя. Почему бы не показать?
Беттина кивнула:
— Ладно, покажу.
Через две недели она последовала его совету и передала сценарий Нортону и продюсерам. Те поздравили Беттину с завершением работы. Но вместо того, чтобы встряхнуться и повеселеть, Беттина становилась все угрюмей.
— Покажись доктору, — говорил Олли.
— Я не нуждаюсь в лечении. Сейчас мне надо только выспаться хорошенько, — отвечала Беттина.
И, видимо, она была права. Целых пять дней она почти не поднималась с постели, даже ела редко и помалу.
— Неужели это от переутомления? — с искренней заботой спрашивал Олли, но она на самом деле перетрудилась за эти четыре с половиной месяца.
— Может быть, — соглашалась Беттина. — Когда а просыпаюсь, мое первое желание — поспать еще.
Прошло еще два дня, и Оливер не выдержал. Он буквально силой потащил ее к доктору. Беттина ворчала.
— Ну что тут такого — сходить к врачу? — увещевал ее Оливер.
— В этом нет необходимости, я просто устала.
Олли заметил, что она стала нетерпимой, раздражительной и что у нее совсем пропал аппетит.
— Ну тогда хоть он пусть поднимет тебе настроение, — пошутил Олли, но Беттина теперь не реагировала на его юмор. Когда она ходила в кабинет врача, Олли показалось, что она чуть не плачет, а когда она вышла оттуда — он не сомневался в этом. Однако Беттина молчала.
— Ну как?
— Все в порядке.
— Не может быть. Почему он так решил? Полюбил твой веселый нрав или ему почудилось, что у тебя радостный взгляд?
— Не смешно, Оливер. Оставь, наконец, меня в покое.
Когда они вернулись домой, он схватил ее за руку и провел в кабинет на первом этаже, чтобы им никто не мешал.
— Мне все это порядком надоело, Беттина. Я хочу наконец понять, что происходит.
— Ничего не происходит, — сказала Беттина, но при этом у нее задрожала губа, и глаза наполнились слезами. — Ничего! Все чудесно!
— Нет, не чудесно. Ты говоришь неправду. Что сказал врач?
Беттина отвернулась к окну, но Оливер поймал ее руку и ласково произнес:
— Беттина, девочка… Скажи, ну скажи, пожалуйста…
Она лишь прикрыла глаза и покачала головой.
— Оставь меня одну.
Он осторожно повернул ее голову, заставив посмотреть в глаза. Может быть, что-то страшное. Холодок пробежал у него по спине, и он постарался прогнать эти мысли. Невыносимо думать, что он может потерять ее. Тогда его жизнь уже никогда не выправится.
— Беттина? — Теперь его голос тоже дрожал.
Наконец она посмотрела ему в глаза. По щекам у нее сбегали слезы.
— Я на четвертом месяце беременности. — И, с усилием проглотив слюну, она продолжила: — Олли, я так увлеклась этим сценарием, что не заметила. Работала день и ночь, и вот проворонила… — Она заплакала громко, по-настоящему. — Теперь нельзя даже сделать аборт. Я опоздала на две недели.
Эти слова повергли Олли буквально в шок.
— И ты могла бы?
— Какое это имеет значение? Теперь у меня нет выбора.
И, освободившись из его объятий, она ушла к себе в комнату. Через минуту после того, как хлопнула дверь спальни, вниз сбежал Александр.
— Что случилось с мамой?
— Она просто устала.
— Значит, шуметь нельзя?
— Нельзя, тигренок.
— Ладно, тогда давай здесь поиграем!
Олли был очень подавлен, поэтому он как-то неопределенно покачал головой. Ему хотелось побыть одному.
— Давай попозже.
Мальчик огорчился, но по совету Оливера отправился рисовать.
Олли погрузился в тягостные думы. Никак из головы не выходили слова Беттины об аборте. Неужели она действительно могла бы? И его не предупредила бы? Не посоветовалась бы? Однако этого не произошло и теперь уже не произойдет… Главное — она беременна… Она носит его ребенка. Его. Он то улыбался, то хмурился, терзаясь мыслями о Беттине. А вдруг будет так, как с Александром? Что если она никогда не простит его? Как он мог? Он начал корить себя, а потом вдруг взял записную книжку и нашел там номер телефона в Милл-Вэли. Они с Мэри только слышали друг о друге, но он знал, что Мэри поможет.
— Мэри? Это Оливер Пакстон из Лос-Анджелеса.
— Олли? — И после секундного молчания: — Что-то случилось?
— Нет… то есть да, — и он, поминутно вздыхая, рассказал ей все как есть. — Не знаю, почему я решил позвонить вам, Мэри, но вы ведь все-таки медсестра, и вы — подруга… и в прошлый раз вы были рядом… О, Господи, это погубит ее! Не знаю, как ее успокоить. Она в истерике. Я никогда не видел ее такой.
Мэри кивнула, выслушав Оливера:
— Я ее прекрасно понимаю.
— В прошлый раз было действительно так плохо, как она рассказывает?
— Нет, гораздо хуже.
— О Боже. — И, ненавидя себя за то, что спрашивает, он все-таки спросил: — А могут сделать аборт, если срок беременности — три с половиною месяца?
— Это очень опасно. — И, помолчав немного: — Вы бы хотели?
— Не я, она. Так она, по крайней мере, сказала, — всхлипывая, произнес Оливер.
— Это она со страху.
И Мэри во всех подробностях рассказала Оливеру, как проходили роды Александра. Олли в эту минуту был так восприимчив, что сам чуть не морщился от боли.
— Роды были сами по себе тяжелые, но по сути дела все страдания Беттина испытала по вине врача. Он сделал все, чтобы ей было как можно хуже.
— Она понимает это?
— Умом — да, сердцем — нет. И теперь панически боится. Мы уже говорили с ней как-то об этом. Она решила, что больше никогда не отважится на рождение ребенка. Признаюсь, если бы я прошла через такое, тоже, наверно, так поступила бы. Но, Олли, на этот раз все будет по-другому…
— Откуда вы знаете?
— Любой врач скажет вам то же самое. Разве её врач иного мнения?
— У нее пока нет акушера.
— Тогда, умоляю вас, найдите хорошего. Это очень важно. Поговорите с друзьями, наведите справки. То, что произошло в Сан-Франциско, не должно повториться.
— Не повторится. Я этого не допущу, — вздохнул Оливер. — Спасибо, Мэри. Простите, что побеспокоил вас со своими проблемами.
— Глупости, — отрезала Мэри и с улыбкой в голосе добавила: — Олли, я очень рада…
Он опять вздохнул:
— И я рад. Но просто шалею от мысли, что ей, возможно, вновь придется испытать такие муки.
— Она скоро успокоится, а вы тем временем найдите ей хорошего доктора.
Он приступил к поискам, едва положив трубку. Обзвонив нескольких приятелей, жены которых в последние годы рожали в Лос-Анджелесе, он с удивлением обнаружил, что трое из них указали на одного и того же врача и отозвались о нем как о мечте любой женщины. Оливер торопливо записал номер телефона, по которому можно было связаться с удивительным врачом, навел дополнительные справки и дрожащей рукой накрутил диск.
— Доктор Сэлберт? Меня зовут Оливер Пакстон…
И он, ничего не упуская, изложил историю Беттины.
— Приводите ее завтра утром. Ну, скажем, часов в десять?
— Чудесно. А что мне сейчас делать?
Доктор захохотал:
— Дать ей выпить. Желательно чего-нибудь покрепче.
— А это не повредит ребенку?
— Нет, если ограничиться одной-двумя рюмками.
— А можно шампанское? — Оливер еще ни разу в жизни так не волновался.
— Сколько угодно. До встречи.
— Да-да… и спасибо, — растерянно пробормотал Оливер и положил трубку.
— Куда ты идешь? — позвал его Александр.
— Я скоро вернусь.
И действительно, он вернулся очень скоро — с большой бутылкой первосортного французского шампанского. Ему хватило пяти минут для того, чтобы собрать поднос, на который он, кроме бутылки, поставил два фужера и вазочку с арахисом.
Оливер осторожно постучался в дверь спальни.
— Да? — еле слышно прозвучал из-за двери голос Беттины.
— Можно войти?
— Нельзя.
— Отлично.
И он осторожно открыл дверь.
— Я рад, когда меня встречают так приветливо.
— Господи, — простонала Беттина, увидев шампанское, и отвернулась. — Для меня это не праздник, Олли.
— Это ваше дело, мисс Дэниелз, а я могу отметить будущее появление на свет моего сына так, как того пожелаю. Кроме того, — он поставил поднос рядом с кроватью и с любовью посмотрел на Беттину, — я очень рад, что его матерью будет обожаемая мною женщина.
И он присел рядом с ней на кровать и стал нежно гладить ее волосы, но она стряхнула его руку.
— Хватит… Нет настроения.
Тогда он прилег рядом и с любовью, растроганно смотрел на Беттину.
— Девочка, я знаю, что ты сейчас чувствуешь. Я только что говорил с Мэри, и она мне обо всем рассказала. Я понял, через какой кошмар ты прошла. Но на этот раз это не произойдет. Клянусь тебе.
— Ты звонил Мэри? — удивленно и с подозрением спросила Беттина. — Зачем?
— Потому что я люблю тебя, потому что беспокоюсь за тебя, потому что не хочу, чтобы ты боялась.
Она заплакала, ощутив в его голосе подлинную заботу.
— Ох, Олли, как я тебя люблю… дорогой мой… — Она рыдала в его объятиях.
— Успокойся, все будет отлично.
— Обещаешь? — она посмотрела на него по-детски доверчиво.
— Обещаю. Завтра мы пойдем ко врачу, от которого без ума все женщины.
— Ты уже нашел мне доктора? — в ужасе воскликнула Беттина.
— Конечно. Я злой и ужасный. Разве ты этого раньше не замечала?
— Да… Замечала. А как ты отыскал этого доктора? — улыбнулась она и поцеловала его в ухо.
— Спросил у приятелей, жены которых недавно рожали, потом поговорил по телефону с ним самим. Произвел неплохое впечатление.
— Что он сказал?
— Велел тебе выпить шампанского. Назначение врача.
И он откупорил бутылку и протянул ей фужер игристого вина.
— А это не повредит ребенку? — с сомнением просила Беттина, принимая фужер. Оливер засмеялся. Беттина рассказывала ему, что Джон во время беременности запрещал ей пить даже кока-колу.
— Нет, любовь моя, не повредит. — И он радостно посмотрел на Беттину, довольный, что она загодя беспокоится о будущем ребенке. — Вот увидишь, у нас родится замечательный сын. Или дочь.
— Откуда знаешь, что замечательный? — улыбаясь, спросила Беттина. По ее глазам было видно, что она наконец-то успокоилась.
— Потому что это будет наш ребенок.