Львица

Глава 10

Эмма вышла во двор, полностью одетая и готовая к предстоящей поездке, но все еще зевая и протирая спросонку глаза. Солнце пока не встало, и в воздухе стояла почти сверхъестественная тишина. Насекомые прекратили свое обычное ночное стрекотание. Смолкли и беспокойные мелкие животные, которые всю ночь бегали по крыше и шуршали в кустах. Вместе с тем для утренних звуков пробуждающейся природы было еще рано.

— Мама Киту, Матата, — ласково позвала Эмма верблюдов, которые были заперты в своем загоне.

Они оба лежали на земле, поджав под себя ноги, а их поднятые головы были похожи на часовых. В предрассветном сумраке они выглядели размытыми тенями. Мама Киту отозвалась на ее голос. Эмме очень не хотелось оставлять их одних, но она знала, что Дэниэл договорился с крестьянином из деревни, чтобы тот каждый день приходил сюда, давал им корм и промывал ногу Мамы Киту до тех пор, пока они не вернутся.

Эмма направилась к воротам. На ее плече висела зеленая сумка, набитая сменной одеждой. В руке она несла корзину, которую дал ей Дэниэл, чтобы она положила туда еду в дорогу. Уже перед самым выходом из дома Эмма бросила в нее еще несколько вещей Энджел: моток шерсти с неоконченным вязанием, тетрадь для рисования, кое-что из одежды и пару сандалий.

Дэниэл уже ждал ее возле «лендровера». На земле возле его ног стояла канистра, и в воздухе витал стойкий запах бензина. Он посмотрел на корзину и задержал взгляд на вещах Энджел. Эмма не могла понять, считает ли он правильным брать их с собой. Она сама не была в этом уверена. Стоя в коридоре над разложенными вещами, она колебалась — суеверный человек сказал бы, наверное, что она испытывает судьбу. Однако Дэниэл предпочел промолчать, и Эмма, поставив корзину между двумя спальными мешками и свернутыми москитными сетками, устроилась на переднем сиденье. За это время оно стало ей родным: она знала о сломанной пружине, которая слегка упиралась в ее левый бок, и о том, что виниловая обивка, порванная в одном месте, постоянно цеплялась за джинсы. Смешанный запах моторного масла, пыли и мешковины тоже был ей знаком.

Дэниэл вел машину с включенными фарами, свет от которых, по мере того как отступал ночной сумрак, становился все более блеклым и тусклым. Они выехали на дорогу, которая вела в Малангу, но очень скоро свернули, держась противоположного направления, как будто возвращались назад. Миновав станцию с другой стороны, они поехали прямо.

— Мы едем прямо к горе? — спросила Эмма.

— Нет. Малангу, станция и питомник расположены почти на одной линии, но эта линия идет по кругу, — ответил Дэниэл, очертив рукой полукруг. — Посередине находится пустыня и гора Ол Доиньо Ленгаи, а дорога к питомнику огибает справа этот длинный холм. — Он указал на возвышение впереди. — Поэтому нам предстоит такой долгий путь.

— Вы точно знаете, как туда ехать? — Эмма все еще не могла привыкнуть к тому, что Дэниэл никогда не пользовался картой.

— Я ездил по этой дороге с Ндугу. Мы ставили здесь ловушки для грызунов. Но в питомник мы не заезжали.

— Разве вам не хотелось познакомиться с его хозяином?

— Тут есть одна проблема, — осторожно начал Дэниэл. — Тот смотритель, Магома, не единственный человек, кому не нравится хозяин питомника. Многие настроены против него.

— Что он такого сделал? — вскинула брови Эмма.

— Он ничего не сделал, но многие его боятся. Говорят, что человек, который живет вместе со львами, не может быть человеком. Или же он обладает какой-то особой силой, которой наделили его львы.

— Какой еще силой?

— Например, ходит слух, что люди, работающие в питомнике, никогда не болеют.

— Вы в это верите? — спросила Эмма, вспомнив, как Дэниэл не хотел прикасаться к телу мертвой женщины.

Дэниэл на какое-то время задумался.

— Как человек, получивший образование, — наконец произнес он, — я не верю в то, что он может защитить своих работников таким образом. Но, будучи представителем масаи, я уверен, что в этом что-то есть… Я своими глазами видел, как вполне здоровые люди умирали от проклятия. А больные выздоравливали после благословения лайбона. Поэтому я не знаю, что и думать. — Он указал на возвышающуюся вдалеке гору. — Когда произошло извержение Ол Доиньо Ленгаи, я видел вырывающиеся наружу столбы дыма и вспышки огня. Я слышал страшный рев, доносящийся из-под земли. Я чувствовал, как земля содрогается под моими ногами. Мне прекрасно известно научное объяснение этого феномена, но в то же время я не могу не верить своим родственникам, которые говорили, что чувствуют силу Ленгаи.

Эмма посмотрела в ту сторону, где был вулкан. В предрассветном полумраке она могла различить только расплывчатые очертания белой вершины, которая, словно призрак, парила над горизонтом. По спине Эммы прошла невольная дрожь.

— То есть… вы боитесь хозяина питомника?

Дэниэл покачал головой.

— Мы с Ндугу никогда не заезжали в питомник по причине, связанной с нашей работой. Людям сложно понять, что такое вирус. Его нельзя ни увидеть, ни потрогать. Поэтому, когда так внезапно умирают сильные и здоровые люди, причем такой ужасной смертью, все думают, что здесь не обошлось без нечистой силы.

Эмма понимающе кивнула. Даже такие ученые, как она, которые знали о вирусах четвертого уровня практически все, с трудом сохраняли рациональную точку зрения, когда смотрели через микроскоп на кровь, зараженную вирусами Ласса, Эбола и Оламбо. При мысли о том, какую трагедию несут в себе эти крошечные организмы, ученые невольно начинали приписывать им зловещие черты. Обычно образцы рассматривались в темноте и были подкрашены флюоресцентом, отчего контуры вируса светились на фоне темной жидкости.

— Мы много лет потратили на то, чтобы изменить представления людей и чтобы они наконец-то поняли механизм распространения вируса, — продолжал Дэниэл. — Если мы заведем дружбу с хозяином питомника, то люди перестанут нам доверять.

— Но сейчас мы как раз туда направляемся, — сказала Эмма. — Вам удастся скрыть этот факт?

— Нет, это скоро станет известно всем. Но у нас, по крайней мере, есть веская причина — пропал ребенок. Я надеюсь, что это не помешает нашей работе.

Эмма посмотрела вперед. На горизонте виднелись невысокие холмы, за которыми начинал заниматься рассвет. Серое небо над ним понемногу бледнело, принимая мерцающий зеленоватый оттенок.

— Вы так преданно относитесь к своей работе, — сказала Эмма, не поворачиваясь к Дэниэлу лицом. — У вас, наверное, совсем не остается времени на что-нибудь еще.

— У меня больше нет никаких дел, — сухо и безрадостно ответил Дэниэл.

Эмме стало не по себе, но она все-таки продолжила:

— У вас разве нет семьи и детей?

Искоса взглянув на Дэниэла, она увидела, как напряглись его руки, сжимавшие руль.

— У меня была жена, Лэла. Она умерла три с половиной года тому назад.

Эмма хотела было спросить, что с ней случилось, но потом связала вместе все события.

— Это как раз была последняя эпидемия…

Не сводя глаз с дороги, Дэниэл рассказал ей о том, что случилось.

— Лэла заболела, когда была почти на седьмом месяце беременности. Я знал, что она, скорее всего, обречена. А вместе с ней и ребенок… — Голос Дэниэла звучал тихо, но твердо. — Но я также знал, что есть шанс ее спасти, если искусственно вызвать роды. Я не знал, как поступить, но в конце концов решил попробовать этот вариант. Я осмелился пойти на это, хотя знал, что в Африке нет условий для того, чтобы выходить ребенка, родившегося на двадцать восьмой неделе. — Дэниэл тяжело вздохнул. Когда он продолжил говорить, его голос был полон боли: — Во время родов Лэла находилась в коме. Ребенок оказался маленькой красивой девочкой. Она полностью сформировалась к тому моменту. Но ее кожа была серого цвета, и она была слишком слабой. Она вскоре умерла. Лэла умерла тоже.

Эмма молча смотрела на Дэниэла, представляя, через какой ужас ему пришлось пройти.

— Где это произошло?

— В доме моей матери, в деревне. Мы проезжали мимо нее, когда ехали от могилы в Малангу. Мы с Лэлой жили в Аруше и приехали в гости к моей семье на свадьбу. Когда началась эпидемия, власти перекрыли все дороги, и нам пришлось остаться в деревне.

— Вы не отвезли ее в больницу?

— Это только способствует распространению болезни, — ответил Дэниэл. — И как вы знаете, от лихорадки Оламбо все равно нет лекарства. Я не мог бросить Лэлу, и мой дядя поехал в больницу и достал все необходимое. Там был полный хаос. Большинство персонала разбежалось. Когда он сказал им, что я ветеринар, они согласились дать ему капельницу для вызова искусственных родов и таблетки морфия. Лэла была не в состоянии их глотать, и я размалывал их и подмешивал в воду. Когда они закончились, я приготовил крепкий настой опиума, но это мало помогало. Она все время испытывала страшную боль.

— Вы сами за ней ухаживали?

— Остальные были слишком напуганы. — Голос Дэниэла задрожал — очевидно, перед его глазами промелькнули картины тех дней, полные отчаяния и изнеможения. — Она болела всего четыре дня. Ребенок родился на третий день. Все происходило, как в страшном сне. С одной стороны — быстро, а с другой… у меня было ощущение, что это длится целую вечность.

— Дэниэл, я очень сожалею, — сказала Эмма, подумав, с каким сочувствием, несмотря на давность событий, Дэниэл отреагировал на ее скорбь, в то время как ему самому довелось пережить еще большую трагедию. Она вспомнила, как Дэниэл посоветовал ей не забывать Сьюзан.

— Вы постоянно думаете о них? О Лэле и ребенке?

Дэниэл кивнул.

— Сначала я не мог вспоминать о них без боли. Но сейчас я помню только прекрасные моменты, и они наполняют меня счастьем.

— Она была тоже из масаев?

— Нет, мы познакомились, когда я учился в Дар-эс-Саламе. Она была родом из Занзибара. Ее семья принадлежит к одному из племени суахили, проживающих на побережье. — Он улыбнулся. — Когда она согласилась выйти за меня замуж, я был вне себя от счастья. Нам было все равно, что подумают о нас в наших семьях. Не будучи еще мужем и женой, мы гуляли вдвоем без всякого сопровождения. Даже начали вместе жить, когда копили деньги на свадьбу. Мы просто не могли друг без друга. Когда она умерла, у меня было такое ощущение, будто я потерял половину самого себя. Мое сердце разрывалось от боли, и я не знал, как мне жить дальше без нее.

Эмма наблюдала за его лицом, на котором отражалась борьба противоположных воспоминаний — тепла и боли.

— И вы молчали все это время, когда я рассказывала о Сьюзан…

— У масаев не принято говорить о таких вещах, — глухо произнес Дэниэл. — Если кто-то умирает молодым от болезни или в результате несчастного случая, пожилые люди не станут даже упоминать имени этого человека. Поэтому я ни с кем не делюсь своими воспоминаниями и чувствами о Лэле и нашем ребенке. — Он взглянул на Эмму. — Но вы из другой культуры, и с вами я могу об этом говорить.

По его глазам Эмма видела, что ему стало легче. Словно, поделившись с ней историей своей жизни, он сбросил с себя часть бремени.

— Я рада, что вы обо всем рассказали. — Эмма вздохнула.

Дэниэл вел машину, придерживая руль одной рукой и откинувшись на спинку сиденья. Эмма смотрела в окно, наблюдая за неменяющимся ландшафтом. От равномерного гула мотора ее начало клонить в сон. Она даже не сразу заметила, что Дэниэл снизил скорость. Когда он свернул на обочину и остановил машину возле дерева, она удивленно посмотрела на него.

— Предлагаю позавтракать, — сказал Дэниэл, выключив зажигание.

Эмма одобряюще кивнула, внезапно осознав, что тоже сильно проголодалась.

— Что вам удалось найти в кухне? — спросил Дэниэл.

— Остатки лепешки и немного этих сладких жареных штук.

— Они называются мандази.

— Ман-да-зи, — повторила Эмма. — Еще тут есть папайя, банка меда, несколько вареных яиц и бананы. А также бутылка лимонада, которую оставил Мози.

Дэниэл улыбнулся и радостно воскликнул:

— Так это настоящий пир! — Внезапно он как будто помолодел, почувствовав прилив новой, свежей энергии.

Выйдя из машины, Эмма сцепила руки на затылке и сделала несколько поворотов корпуса, чтобы размять затекшую спину. Дэниэл вытащил корзину с едой и свернутую ткань китенге, которую расстелил на земле в тени дерева. Контрастный желто-черный узор резко выделялся на фоне приглушенного окружения.

Эмма внимательно осмотрела землю на предмет колючек и насекомых и села, скрестив ноги. Выложив вещи Энджел, она начала доставать из корзины еду и раскладывать ее на скатерти, в том числе мандази, завернутые в кусок старой газеты, которая вся была в жирных пятнах и следах застывшего сахара.

Дэниэл сел напротив нее, вытянув ноги вдоль скатерти. Вещи Энджел оказались между ними. Своим ярким цветом они все время привлекали внимание Эммы. Создавалось ощущение, будто таким образом они оставили место для третьего гостя, который должен вот-вот прийти.

Дэниэл смотрел на то, как Эмма раскладывает еду. Он с явным интересом наблюдал за каждым ее движением, будто она являлась представителем какого-то редкого вида животных, чьи повадки были незнакомы ему. Когда все было готово, они приступили к завтраку. Ели они молча: им хватало вкуса и запаха еды, а также окружающей их природы. Дэниэл первым нарушил молчание.

— Вы были бы уже на полпути к Серенгети, если бы поехали вместе с Мози, — сказал он, внимательно глядя на Эмму. — Вам не жаль, что вы не попали на сафари?

Эмма покачала головой.

— Это была не моя идея. Саймон организовал это путешествие в качестве подарка на день рождения. Мне сложно представить, в какой спешке прошла бы эта поездка: пять национальных парков за семь дней…

Проговаривая все это, Эмма вспомнила момент, когда Саймон вручил ей туристическую брошюру. Она старалась изобразить на своем лице благодарность, но мешало осознание того, что этот жест был продиктован чувством вины.

— А почему он не поехал с вами? Отпустил вас так далеко совсем одну?

— Он сейчас в научной экспедиции в Антарктиде, а это не то место, откуда можно на время отлучиться.

— В Антарктиде? Это еще дальше, чем Африка.

— Он там пробудет всю зиму, то есть еще три месяца.

Дэниэл, казалось, был шокирован таким положением дел.

— Я не представляю, чтобы муж и жена так долго находились порознь друг от друга.

— Мы к этому привыкли, — сказала Эмма. — Для нас это уже не проблема. В некотором смысле это даже хорошо. Мы не принимаем друг друга как данность.

Тут она осеклась. Эти знакомые слова легко слетали с ее языка. Она почти скороговоркой произносила их всякий раз, когда люди удивлялись их образу жизни. Но сейчас, беседуя с Дэниэлом, она вдруг поймала себя на мысли, что слова эти более пустые, чем обычно. В то время как Дэниэл вел себя с ней открыто и искренно.

Она начала снова.

— Саймон мне не муж. Я сказала так, чтобы не вызывать дальнейших вопросов. Мы просто живем вместе. Уже пять лет. Саймон никогда не женится на мне, потому что хочет оставаться свободным. Я не думаю, что он очень привязан ко мне. Он, конечно же, говорит, что любит меня, но… — тут ее голос дрогнул, — иногда мне кажется, что я его совсем не знаю.

Эмма опустила голову. Ей стало стыдно, но она не могла толком понять почему: то ли из-за своей неспособности вселить в Саймона более сильную любовь, то ли из-за Саймона, который был не в состоянии стать ей по-настоящему близким человеком. Она сорвала травинку и начала нервно рвать ее на мелкие части.

После короткого молчания Дэниэл сказал:

— Эмма, разреши мне перейти на «ты». Я знаю тебя совсем недолго, но я уже сейчас согласен с Мамой Киту. Ты ей сразу понравилась, а животные обычно никогда не ошибаются в своих привязанностях.

Эмма подняла голову, раскрыв от удивления рот. Дэниэл смотрел на нее и улыбался.

— А еще ты очень красивая, — продолжил Дэниэл и, мотнув головой, добавил: — У меня в голове не укладывается тот образ жизни, который ты описала: жить с кем-то и не видеться месяцами. Я просто не понимаю, какой мужчина согласится расстаться с тобой даже на один день.

Эмма улыбнулась ему в ответ. Его слова, будто мягкая шаль, окутывали ее плечи, даря ощущение заботы и безопасности.

Некоторое время они сидели молча, довольные тем, что образовавшуюся пустоту заполнила трель какой-то певчей птицы. Затем Дэниэл сказал:

— Пора в дорогу. Нам еще далеко ехать.

Он начал собирать остатки еды. Эмма помогла ему сложить все в корзину, а сверху снова положила вещи Энджел. Дэниэл встал — его высокая фигура возвышалась рядом с ней. Эмма тоже хотела подняться, но тут увидела его протянутую руку. Он крепко схватил ее за кисти и легко поднял, так что она оказалась рядом с ним. Стоя лицом друг к другу, они на некоторое время замерли, чувствуя теплое прикосновение ладоней. Наконец они разомкнули руки и медленно пошли обратно к машине.