Львица

Глава 4

Эмма облокотилась о дверь машины и опустила голову на ладонь. Равномерное покачивание «лендровера» и непрекращающийся гул мотора могли легко склонить ее в сон, если бы не сильные переживания этого дня, из-за которых перед ее глазами все время возникали яркие отчетливые образы.

Они объехали несколько глубоких оврагов, в одном месте им пришлось даже возвращаться. Однако ближе к вечеру местность постепенно начала меняться, превращаясь из плоской каменистой пустыни в поросший кустарником бушленд. Вдалеке показалась деревня масаев, куда Дэниэл и направил машину. Деревня представляла собой скопление серых земляных хижин внутри кольца из пыльного колючего кустарника. Тут же паслись небольшие группы ослов такого же серого цвета, как и все остальное вокруг. Когда они подъехали поближе, Эмма увидела коров и коз, а также овец с такой же рыжей шерстью и плоскими короткими хвостами, как у того ягненка, которого лечил Дэниэл. На фоне этого блеклого пейзажа яркими пятнами выделялись красные одежды пастухов. Проезжая мимо них, Дэниэл махнул им рукой в знак приветствия, и они в ответ подняли свои копья и длинные палки, которыми погоняли скот.

— Как здесь можно выжить? — спросила Эмма, когда деревня осталась позади. — Ведь тут нет ни еды для скота, ни воды для полива.

— Мы знаем как, — ответил Дэниэл с некоторой гордостью в голосе. — Мы умеем находить воду под землей и места, где растет трава. Выжить можно даже в ньика, в пустыне. Мы научились этому у наших братьев.

— Вы из племени масаев… — задумчиво произнесла Эмма, пытаясь представить Дэниэла в традиционных одеждах, с украшениями на шее и копьем в руке, как у тех пастухов, мимо которых они только что проехали. Это было и легко, и сложно одновременно. С одной стороны, Дэниэл так гармонично смотрелся в западной одежде и с айподом, проводок которого сейчас торчал у него из кармана. Более того, он окончил университет и занимался исследовательским проектом. Вместе с тем он был такого же высокого роста, как те масаи. Как и они, он держался прямо и с чувством собственного достоинства. Чего стоило одно его умение распознавать следы и то, с какой любовью он ступал босыми ногами по земле.

Улыбаясь, Дэниэл повернулся лицом к Эмме. Морщинки в уголках его рта стали еще глубже.

— Здесь неподалеку находится моя маньята. Там вся моя родня — мои братья, а также братья и сестры моих родителей, их дети — словом, много людей. Там живут и мои родители, — с особой теплотой в голосе и во взгляде сказал Дэниэл. — Если бы у нас было больше времени, я бы обязательно познакомил вас с ними. Но если уж туда ехать, нужно быть готовым к большому пиру.

Эмма вежливо улыбнулась в ответ. Она не ела с самого утра и явственно ощущала пустоту в желудке. Тем не менее она была рада, что им не суждено попасть на этот хваленый пир. Ей бы очень не хотелось выбирать между отказом от еды и риском подхватить бруцеллез от сырого молока. Она с тоской вспомнила о завтраке в том отеле, где они останавливались на ночь по дороге из Аруши. Там подавали яйца всмятку, гренки, теплые круассаны и джем из папайи. Белые накрахмаленные скатерти, аромат только что сваренного местного кофе, вазы с тропическими цветами и сама еда — все это, казалось, было из другого мира.

— Надеюсь, мы сможем перекусить в Малангу, — сказала Эмма. — Честно говоря, я проголодалась.

— Непременно, — заверил ее Дэниэл. — Но сначала нам нужно заехать в полицейский участок, ведь мы приедем уже под вечер. А пока что возьмите вот это. — С этими словами Дэниэл достал из отделения в двери машины пакет ирисок. — Это мой тайный запас, на крайний случай. Приходится прятать их от Ндугу.

При этом выражение его лица было достаточно серьезным, но в голосе звучали озорные нотки.

Эмма охотно взяла одну конфету. Развернув обертку, она положила ириску в рот и почти почувствовала, как сахар проникает в ее кровеносную систему и наполняет жизненной энергией.

— Скоро мы выедем на дорогу, — сказал Дэниэл. — Она проходит возле вершины вон того холма.

Подъехав к тому месту, на которое указал Дэниэл, они действительно увидели грунтовую дорогу, бледной лентой извивающуюся среди кустарника. Дэниэлу пришлось нажать на газ, чтобы переехать через земляной бугор и попасть на нее. Затем они повернули налево и поехали по сравнительно ровной поверхности. Дэниэл откинулся на сиденье, положив одну руку на руль. Через несколько километров они увидели впереди серебряную полоску реки. Почти не снижая скорости, Дэниэл направил машину прямо через реку, поднимая волны по обеим сторонам от колес. Эмма подумала, что, если бы за рулем сидел Саймон, она бы давно уже уцепилась руками за поручни, плотно прижимая ноги к полу. Но Дэниэл вел машину с такой уверенностью, что можно было ни о чем не беспокоиться. Казалось, что машина — это продолжение его тела, а местность вокруг — его родной дом, что, собственно говоря, было чистой правдой.

Вскоре они уже ехали мимо пыльных огородов с рядами кукурузы. По обеим сторонам дороги росли папайи и всклокоченные банановые деревья, а рядом стояли квадратные земляные хижины под ржавыми жестяными крышами. Услышав шум машины, люди поднимали голову, и Дэниэл каждый раз махал им рукой в знак приветствия.

— Вы знакомы со всеми этими людьми? — спросила Эмма.

— Нет, но если я с кем-то встречаюсь взглядом, мне нужно поприветствовать этого человека.

По мере того как пространство между хижинами уменьшалось, поселок становился все плотнее и плотнее. Вдоль дороги тянулись магазинчики с покрашенными фасадами и с решетками на окнах, в которых не было стекол. На улице было много людей и совсем мало транспорта, большую часть которого составляли старые автомобили и грузовики, но кое-где попадались и изрядно потрепанные минивэны. Эмма ждала, что вот-вот появятся какие-нибудь более приличные здания — двухэтажная администрация, офисы или гостиница. Однако узкая грунтовая дорога привела их на открытый квадратный участок голой земли, по периметру которого тянулись все те же торговые лавки. В глубине площади виднелась небольшая церковь, помеченная крестом, а рядом с ней — мечеть с зеленым куполом. Между ними стояла открытая трибуна, украшенная драпировкой из яркой ткани. На другой стороне площади она увидела вытянутое здание, сложенное из глинобитного кирпича. Небольшой участок перед зданием был огорожен выкрашенными в белый цвет камнями. Здесь же был установлен и флагшток, на котором понуро висел флаг Танзании.

Дэниэл проехал между двумя большими камнями, с помощью которых был обозначен вход, и припарковал машину возле главной двери. Затем он выключил двигатель и сказал:

— Ну, вот мы и приехали.

Потянувшись рукой на заднее сиденье, Дэниэл достал оттуда пару кожаных ботинок. Обувшись, он вылез из машины, не забыв прихватить с собой найденную сумку и желтый фонарик.

Эмма тоже вышла из машины, неся на плече собственную сумку. Стоя на одной ноге, Дэниэл пытался вытереть пыль с ботинок то об одну, то о другую штанину. Посмотрев на свою футболку, он усмехнулся:

— Да уж, не самый лучший вид для визита в полицию.

— По меньшей мере отряхните грязь от копыт того ягненка, — предложила Эмма, указывая рукой на пятна, но стараясь не дотронуться ненароком до его груди. — И клочки шерсти тоже.

Эмма наблюдала, как он отряхивает футболку, потом кивнула и одобрительно произнесла:

— Так-то лучше.

Пока они разговаривали, на капот их машины забрался мальчуган и сел сверху на запасное колесо.

— Он присмотрит за нашими вещами, — сказал Дэниэл и кивнул в сторону зеленой сумки Эммы. — Вы можете оставить ваши вещи в машине.

Эмма покачала головой и еще крепче сжала в руке ремень от сумки. Внутри, на самом дне сумки, была пластиковая папка, в которой лежали ее кредитные карточки, паспорт, билет на самолет, карта прививок и план экскурсионного маршрута. Естественно, у нее не было ни малейшего желания оставлять все свои документы на попечение незнакомого мальчишки.

Дэниэл пошел к входу в полицейский участок.

— Я потом переведу вам все, о чем я с ними буду говорить, — бросил он через плечо. — Офицеры полиции понимают английский, но объясняться будет легче на суахили.

Эмма хотела было запротестовать, но потом подумала, что ситуация слишком критическая, чтобы допустить возможность неправильного толкования.

Дэниэл толкнул дверь, испещренную следами от кнопок, на которых кое-где еще висели остатки выцветших на солнце объявлений.

Войдя в помещение, они увидели полицейского, который, сидя за деревянным письменным столом, склонился над большой разлинованной тетрадью. Рядом с ним в беспорядке лежала груда документов, высыпавшихся из толстой папки. Когда Эмма с Дэниэлом подошли к нему, он отложил ручку в сторону, поднял голову и окинул их пристальным взглядом. Затем он положил обе руки на стол и, опершись на них, привстал с места. Это был высокий грузный человек. Его черная кожа почти сливалась с темно-зеленой униформой и темно-красным беретом, подчеркивая угрюмую атмосферу власти.

— Чем могу служить? — осведомился он, обращаясь к ним обоим. При этом он взглянул на часы, как будто намекая, что рабочий день уже почти закончился.

Положив на стол найденную сумку и фонарик, Дэниэл спокойно и уверенно начал рассказывать о происшедшем. Эмма напряженно вслушивалась в его речь, испытывая при этом иррациональное чувство, что ей удастся понять разговор, если она будет достаточно внимательной. Тем временем собеседники перешли на более резкие тона, и Эмма начала беспокоиться, осознавая, какой подозрительной должна была показаться полицейскому их история. Ведь они с Дэниэлом трогали могилу и тем самым могли уничтожить улики в том случае, если это все-таки было убийство. Оставалось только гадать, чем эта история обернется для них обоих. За плечом полицейского был виден тусклый коридор, по обеим сторонам которого шли решетки от потолка до пола. Глядя на них, Эмма вспомнила недавние рассказы об иностранных туристах, угодивших в тюрьму по обвинению в контрабанде наркотиков. Вспомнив о целом пакете таблеток морфия, Эмма поспешила отвести взгляд от решеток. Справа от нее было окно, выходившее на площадь. Она увидела, как двое мужчин снимают драпировку с трибуны и аккуратно сворачивают ткань в рулоны. Скорее всего, днем здесь проходило какое-то общественное мероприятие.

Полицейский удалился в соседнюю комнату, и Дэниэл ободряюще улыбнулся Эмме. Затем полицейский вернулся, держа в руке карту. Разложив карту на столе, он повернул ее таким образом, чтобы Дэниэл мог видеть.

Нахмурившись, Дэниэл склонился над картой и стал задумчиво водить пальцем по бумаге. Полицейский, по всей видимости, тоже был в растерянности.

— Мы оба знаем этот район, — сказал Дэниэл, обращаясь к Эмме. — Он понимает, о каком месте идет речь, но нужно найти его на карте, чтобы показать другим.

Эмма посмотрела на карту через плечо Дэниэла. Это была специальная геодезическая карта с множеством деталей, которые могли сбить с толку человека, не пользующегося такими вещами. Кольцо из плотно расположенных контурных линий указывало на вулкан, а плоская пустыня выглядела как светло-бежевое пятно без каких-либо отметин. Эмме не составило труда различить маршрут, по которому они ехали, а также место импровизированной могилы.

— Это здесь, — уверенно произнесла она, поставив палец на карту.

— А вы, оказывается, эксперт — с улыбкой пробормотал Дэниэл.

По всей видимости, он был снова приятно удивлен поведением Эммы. Ей внезапно стало интересно, часто ли он общается с белыми женщинами и какие они.

— Я живу с геологом, — объяснила она. — У нас дома на стенах висят карты вместо картин.

Дэниэл положил руку на карту, закрыв ладонью место могилы, и снова обратился к офицеру. Эмма поняла, что он описывает ему эту местность.

— Он понимает, что это очень срочно? — осведомилась Эмма.

Офицер строго посмотрел на нее и сказал:

— Да, это очень срочно. Я сейчас же буду звонить в Арушу. — Он прекрасно говорил по-английски, хотя и с сильным африканским акцентом. — Завтра же на рассвете мы начнем поиски — на земле и с воздуха. Не волнуйтесь. Я позабочусь о том, чтобы все было сделано на самом высоком уровне. Как только будет установлено гражданство умершей женщины, мы подключим посольство. Они, в свою очередь, свяжутся с ее близкими родственниками, например с ее мужем — отцом ребенка.

— Вам уже приходилось организовывать подобные поиски? — удивилась Эмма.

— Был один случай два года назад. Потерялся американец. Хотел пешком пересечь всю Африку. — Офицер неодобрительно покачал головой. — Но его быстро нашли.

С этими словами он свернул карту и вышел из комнаты.

— Вы сказали ему про верблюдов? — полушепотом спросила Эмма.

— Да, конечно, — ответил Дэниэл. — Он говорит, что во время поисков потребуется грузовик, который имеется у них в участке. А потом они приедут и заберут животных.

Эмма почувствовала облегчение. Все понемногу улаживалось. Полицейский внушал ей доверие, и она не сомневалась, что поиски будут организованы на подобающем уровне. С высоты легкого самолета пустыня должна выглядеть как открытая книга, и, если девочка еще жива и находится в пустыне, они обязательно ее увидят. Вспомнив одинокую могилу посреди пустыни, Эмма почувствовала, что ее моральный долг выполнен.

— На сегодня вы можете быть свободны, — сказал вернувшийся в кабинет офицер. — Но послезавтра, в пятницу, вы оба должны явиться сюда.

Эмма нахмурилась.

— Простите. Я, наверное, неправильно вас поняла.

— Завтра приедет старший инспектор из Аруши. Он, естественно, будет очень занят организацией поисков, но на следующий день он сможет взять у вас показания. Вы должны приехать после обеда, в три часа.

Эмма хотела было возразить: ей надо ехать к вулкану Нгоронгоро, ведь если она не явится туда вовремя, вся группа уедет без нее. Но, взглянув на офицера и прочитав безапелляционность на его лице, она лишь покорно кивнула.

Дэниэл направился к выходу, и Эмма последовала за ним. Когда они вышли на улицу, она спросила:

— Нам действительно нужно будет приехать сюда в пятницу?

— Обязательно, — твердо произнес Дэниэл. — С полицией лучше не спорить. Если полицейским покажется, что мы ведем себя неуважительно по отношению к ним, то нам наверняка придется пожалеть об этом.

Идя к машине, он указал рукой на противоположную сторону площади. Эмма подняла голову и увидела возвышающуюся над домами красно-белую вышку мобильной связи. Наверное, она была слишком поглощена своими мыслями и не обратила на нее внимания раньше. Это было странно, потому что конструкция явно выбивалась из общего контекста.

— Здесь должен быть хороший сигнал. Можете сделать несколько звонков, — сказал Дэниэл.

Эмма непонимающе посмотрела на него, но быстро пришла в себя и ответила:

— Да, конечно. Мне нужно связаться с туристической компанией.

— И с мужем, вероятно, тоже, — предположил Дэниэл.

Эмма подумала, что, возможно, настало время объяснить ему, что они с Саймоном не женаты, а просто живут вместе, хотя, с другой стороны, какая разница.

— Не стоит его беспокоить. Он сейчас в экспедиции и даже не узнает, что у меня каким-то образом поменялись планы.

Дэниэл кивнул, но, по всей видимости, ответ Эммы слегка удивил его. Когда они подошли к машине, мальчишка, который оставался за сторожа, помахал им рукой, при этом продолжая сидеть на своем месте и болтая худыми ногами. Дэниэл потянулся в карман за мелочью. Солнце уже клонилось к горизонту. Пыльные снопы света мягко ложились на утрамбованную поверхность площади. Дети в синей школьной форме босиком гоняли самодельный футбольный мяч. Между ними, виляя рулем, проехал мужчина на велосипеде, а за ним по пятам вприпрыжку бежала большая собака. Женщины в ярких одеждах, многие с детьми на спине, бродили по улице, заглядывая в магазины, и повсюду слышалась их веселая болтовня. Никто никуда не спешил. Везде царила атмосфера мира и покоя. Это не то место, где кто-то будет сильно волноваться об одном-двух потерянных днях. Эмме вспомнилась наклейка на бампере «лэнд крузера», на котором она ехала вместе с Мози. На ней было написано: «В Африке нет места спешке». Когда Эмма увидела ее в первый раз, она предположила, что таким образом компания, которая организовывала сафари, как бы заранее предупреждала своих клиентов, чтобы те не ждали от них особой пунктуальности. Теперь же она поняла, что в этой фразе заключена суть здешнего уклада жизни.

Она вздохнула и провела рукой по волосам. Дэниэл ясно дал ей понять, что у нее нет другого выбора. Оставалось только принять то лучшее, что имелось в сложившейся ситуации. Во всяком случае она из первых рук узнает результаты завтрашних поисков. Ей представилось, как они приедут в пятницу в участок и увидят найденную девочку, живую и здоровую, ожидающую приезда папы или других родственников, которые смогут ее утешить.

Дэниэл припарковал машину возле одного из домов на другом конце площади. Стены этого здания были очень низкие, а зияющие пустоты в них даже не потрудились застеклить. Над дверью, выкрашенной в ярко-желтый и зеленый цвета, висела написанная от руки вывеска: «Салаам кафе».

— Перекусим здесь, — сказал Дэниэл. — А потом поедем на станцию ночевать.

Эмма молча посмотрела на Дэниэла, шокированная самой мыслью о том, что ей придется провести ночь в доме, где умерла Сьюзан. Она огляделась по сторонам, но ничто вокруг не напоминало по виду отель. Оставалась единственная надежда, что где-то в городе есть чуть более приличный район, который она еще не видела. Она бы согласилась даже на самую простую гостиницу, только бы не ехать на станцию.

— Я могу остановиться где-нибудь здесь, в Малангу?

Дэниэл покачал головой.

— Боюсь, что вам, как иностранке, здесь остановиться негде. Нам придется возвратиться на станцию.

В его глазах читалось сочувствие, как будто он понимал, насколько тяжело это было для Эммы.

Эмма молча сжала губы, напоминая самой себе, что станция — это всего лишь здание, построенное из дерева и кирпича. Она может переночевать там. Никаких проблем. Все, что ей нужно сделать, — это поставить разум и факты над чувствами и эмоциями, а это она как раз умела делать благодаря опыту, приобретенному в институте. Начальник лаборатории давным-давно вбил ей в голову одну простую мысль: эмоции должны быть отставлены в сторону, иначе пострадает трезвость рассуждений. Эмма выдавила из себя улыбку.

Дэниэл улыбнулся ей в ответ.

— Я буду рад, если вы поможете мне с верблюдами. Их нужно будет сегодня покормить.

— Да, конечно, — ответила Эмма так, будто она все время помнила о них.

Ей давно не приходилось заботиться о животных. После того как у нее забрали котенка, она отказывалась заводить нового питомца. А когда она начала жить с Саймоном, эта мысль и вовсе никогда не возникала в ее голове. И она, и он просто хотели быть свободными.

Дэниэл вылез из машины и махнул рукой Эмме, чтобы та следовала за ним. Когда она захлопнула дверь, к ним уже, запыхавшись, подбегал тот самый мальчуган, который сторожил их машину возле участка. Он тут же занял свое место на капоте.

Дэниэл первым вошел в кафе и подвел Эмму к одному из высоких стульев, стоявших возле деревянной барной стойки, выкрашенной в белый цвет.

— Подождите, пожалуйста, здесь. Я скоро вернусь, — сказал Дэниэл и скрылся в дверном проеме слева от стойки.

Эмма села на стул, на всякий случай не снимая сумку с плеча. Облокотившись о барную стойку, она опустила подбородок на ладонь и окинула взглядом обстановку. В кафе стоял холодильник, заполненный бутылками с пивом, кока-колой и другими газированными напитками. Но из всей еды она увидела только пару кусков вареной курятины и несколько самос, которые были выложены на витрине без холодильника. По всей видимости, они пролежали так уже целый день. С таким же успехом их можно было хранить в инкубаторе для бактерий. Эмма подумала, что она ответит Дэниэлу, когда он предложит ей ими поужинать.

Она прихлопнула комара, который звенел возле ее левого уха. Достав из сумки средство от насекомых и прикрыв глаза рукой, она опрыскала им лицо и волосы. После этого она опустила рукава рубашки и подняла воротник. На другой стороне площади виднелся полицейский участок. Эмма представила, как офицер сейчас сидит на телефоне и что-то отмечает в своей записной книжке.

Эмма достала телефон, но никаких новых сообщений ей не приходило. Приехав в Африку, она первым делом купила сим-карту местного оператора — Vodacom — и отправила свой номер помощнице по лаборатории. Она почувствовала, насколько далеко она сейчас от своего привычного мира. На секунду она представила, что звонит Саймону — как это предполагал Дэниэл, — но тут же поняла, что не сможет этого сделать. В данный момент Саймон пребывал в своем собственном мире — в Антарктиде. В воображении Эммы это место рисовалось как нечто белое, холодное и пустое. Где-то на самом краю земли. Они могли писать другу письма по электронной почте и делать звонки по спутниковой связи. Но каждый раз, когда Эмма ему звонила, Саймон казался слишком поглощенным своими мыслями. У нее создавалось впечатление, будто она, пытаясь поговорить с ним, выдергивает его из собственного мира, в котором ему было комфортно. Эмма осознавала, каково это — быть полностью погруженным в работу, и поэтому старалась побыстрее закончить разговор. Понимая, что Саймону гораздо удобнее общаться при помощи электронной почты, она усмехнулась и взглянула на телефон. Эмма представила, что скажет Саймон, если она все-таки позвонит ему и расскажет, что с ней произошло. Он поразится тому, каким образом она позволила ввязать себя в подобную историю. Саймон свято верил в то, что люди не должны вмешиваться в чужие дела. «Это упрощает жизнь, — неоднократно повторял он Эмме. — А если начать размывать границы, то проблем не оберешься. Как на работе, так и в обычной жизни».

Отставив в сторону мысли о Саймоне, Эмма полистала свой ежедневник и нашла телефон туристической компании Seronera Lodge. Позвонив туда, она объяснила, что по не зависящим от нее причинам она опаздывает на сафари.

— Не беспокойтесь, мадам, — ответил ей секретарь. — Вы можете присоединиться к сафари в Нгоронгоро. Я всех предупрежу.

Эмма положила телефон обратно в карман, и тут появился Дэниэл. С ним был парнишка в порванной майке, который нес две тарелки, доверху наполненные рисом. Они казались слишком тяжелыми для его худых детских рук, но он шел достаточно уверенно.

Эмма последовала за ними к одному из столиков. Мальчик поставил одну тарелку перед ней, а вторую — перед Дэниэлом и неторопливо направился в сторону барной стойки.

Рис был приготовлен на индийский манер, с множеством специй, вперемешку с кусочками мяса и овощей. Блюдо выглядело так, будто его только что приготовили; от тарелки поднимался приятный аромат. И тарелка, и прибор сверкали чистотой. Эмма почувствовала приступ голода.

— Эта еда не из кафе, — пояснил Дэниэл. — Жена хозяина приготовила рис для своей собственной семьи, и я попросил ее поделиться с нами. Я объяснил ей, что вам нужно быть предельно осторожной с едой.

— Спасибо за заботу, — с благодарностью ответила Эмма.

Она вдруг поняла, что уже давно никто из мужчин не заботился о ней таким образом. И не потому, что Саймон уезжал на целые месяцы в экспедиции: просто их отношения твердо базировались на равном партнерстве. Предполагалось, что каждый из них способен полностью позаботиться о себе самостоятельно. Точно так же обстояло дело и с ее коллегами по институту.

— Что будете пить? — спросил Дэниэл. — Кока-колу? Пиво?

— Пожалуй, пиво, — ответила Эмма. — Кстати, я заплачу за нас обоих.

Дэниэл принял ее предложение кивком.

— Какое вам пиво — «Таскер», «Килиманджаро» или «Сафари»?

— Вы говорите как настоящий эксперт. Выбирайте на ваш вкус.

Дэниэл махнул рукой мальчику и крикнул:

— Килиманджаро мбили!

Повернувшись к Эмме, он сказал:

— Это танзанийское пиво. Некоторым нравится «Таскер», но его делают в Кении.

Мальчик принес две бутылки, зажав оба горлышка между пальцами одной руки. Поставив их на стол, он мастерски снял с них крышки открывалкой, которая висела у него на шнурке на шее. Для своего юного возраста он делал это с поразительной уверенностью и профессионализмом.

— Сколько тебе лет? — поинтересовалась Эмма.

— Уна миака мингапи? — перевел Дэниэл.

Мальчик показал на пальцах — шесть.

— Ты отлично справляешься, — похвалила его Эмма.

Дэниэл перевел комплимент, но при этом покачал головой.

— Теперь он попросит больше чаевых.

Он собирался уже отправить мальчугана прочь, но снова заговорил с ним, как будто что-то вспомнив. Мальчишка оживился и принялся увлеченно рассказывать. Дэниэл, в свою очередь, нагнулся, чтобы посмотреть возведенную на площади трибуну.

Когда они закончили беседу и мальчик побрел обратно на свое место, Дэниэл обратился к Эмме:

— Я спросил его, что здесь происходило днем на площади. Он рассказал, что сюда приезжал очень важный человек — Джошуа Лелендола, министр внутренних дел.

Эмма постаралась сделать вид, будто она впечатлена этим известием. По всей вероятности, сам Дэниэл питал глубокое уважение к этому политику. Более того, кто-то приложил немалые усилия, чтобы так украсить трибуну. Скорее всего, в этой стране политики интересны гражданам больше, чем в Австралии.

— Джошуа — мой одноклассник, — продолжал Дэниэл. — Он тоже масаи, как и я. И к тому же мой лучший друг. — Тут в его голосе послышалось разочарование: — К сожалению, он здесь больше не живет. Сейчас он все время в Дар-эс-Саламе.

Тут Дэниэл вспомнил про еду и жестом пригласил Эмму начать трапезу.

Как только она попробовала на вкус первую ложку, он наклонился вперед, ожидая ее реакции. Эмма видела, как он еле сдерживается, чтобы не улыбнуться. Она заметила у него такую привычку — сдерживать улыбку, плотно сжимая губы, и затем резко ее отпускать. В такие моменты его лицо полностью преображалось.

— Невероятно вкусно! — воскликнула Эмма.

Дэниэл широко улыбнулся, а Эмма в это время съела вторую ложку пилау, прикрыв глаза от удовольствия. Рис был приправлен кардамоном и гвоздикой, а сочные кусочки куриного мяса имели насыщенный вкус.

Эмма ела с аппетитом, останавливаясь только для того, чтобы сделать пару глотков пива прямо из бутылки. Вскоре весь рис был съеден, а пиво почти выпито.

Когда она посмотрела в окно, то удивилась, как много прошло времени. Вся площадь практически полностью лежала в тени, и солнечный диск уже скрылся за зданиями. День подходил к концу.

Это был ее тридцать второй день рождения.

— У меня сегодня день рождения, — неожиданно для самой себя сообщила Эмма.

— Прямо сегодня?

— Да.

Он поднял свою бутылку пива как для тоста и напел известную песенку:

— С днем рождения тебя!

В этот момент от него исходило ощущение полной расслабленности и беззаботности. Эмма улыбнулась в ответ. Сейчас ей было легко представить его в образе студента, наслаждающегося жизнью в Дар-эс-Саламе. Несмотря на то что Дэниэл определенно отличался от всех мужчин, которых она знала, сейчас в нем проскользнуло что-то, что сближало его с ними. Ей было легко с ним, и она чувствовала, что ему тоже нравится общаться с ней. Впечатления, полученные ими за весь прошедший день, были настолько сильными, что порой самые близкие друзья не испытывают такое и за всю жизнь, и они не могли не сблизить их. Эмма тоже подняла свою бутылку в ответ на тост.

— За вас, — сказал Дэниэл. — Такой день рождения не скоро забудешь. Ужин в «Салаам кафе»… Прошу прощения, что мы сегодня без торта!

Эмма засмеялась.

— Ничего страшного. Я все равно такое не ем.

Дэниэл удивленно вскинул брови:

— Первый раз слышу, чтобы кто-то отказывался от праздничного торта.

Эмма хотела было объяснить ему, что она на самом деле любит сладкое, но старается есть его как можно меньше, однако не стала ничего говорить и просто сделала еще один глоток пива. Внезапно ей захотелось рассказать Дэниэлу, почему она решила сюда приехать.

— Я давно пообещала самой себе, что в год, когда мне исполнится тридцать два, я поеду в Танзанию и найду станцию, на которой работала мама. Ей было столько же лет, когда она умерла… — Как только Эмма начала говорить на эту тему, слова, казалось, сами полились из нее. — Я думала, что эта поездка как-то поможет мне забыть ее. Покончить со всеми этими тяжелыми воспоминаниями. Чтобы перестать тосковать и думать о ней все время. Я должна этому научиться.

Эмма замолчала и посмотрела на Дэниэла. Она ожидала увидеть смятенное или сочувствующее выражение, которое ей доводилось видеть много раз на лицах других людей. В конце концов, со смерти Сьюзан прошло много лет. Сколько же можно тосковать?

Однако Дэниэл лишь покачал головой.

— Она была вашей матерью. Она подарила вам жизнь. Вы должны хранить память о ней.

Эмма молча смотрела на стол и мокрые круги от бутылок на давно не лакированной столешнице. Простые слова Дэниэла запали ей в душу. По его мнению, ей даже не следует пытаться забыть Сьюзан. От этой мысли Эмма почувствовала большое облегчение. Как будто ее только что освободили от почти невыполнимого задания. Но тут перед ее глазами всплыло лицо Саймона. Она знала, что он придерживается абсолютно противоположного мнения. Он отговаривал Эмму от визитов к психологу, с которым она хотела поговорить о матери, — по его мнению, возвращение к прошлому ни к чему хорошему не приводит. Он даже пытался убедить ее избавиться от сумки с вещами Сьюзан, которую она хранила все эти годы. Однажды он застал Эмму, когда она примеряла старое свадебное платье матери, и это его почти рассердило. Его собственное детство, проведенное между двумя враждующими родителями, каждый из которых был не лучше другого, тоже нельзя было назвать счастливым, и Саймон отреагировал на эту ситуацию просто: безапелляционно ушел из семьи. Он практически не общался со своими родителями и утверждал, что наконец-таки стал полностью свободным от них. Он хотел, чтобы Эмма тоже обрела свободу, — именно в этом он видел смысл ее поездки в Африку. Именно по этой причине Эмма чувствовала себя немного виноватой, как будто она нарушила договор. Вместе с тем она еще не была уверена в том, что подход Саймона целиком ошибочен. Ведь чем дольше она будет помнить о матери, тем дольше будет нести в себе щемящую боль утраты. Эмма чувствовала, что она безнадежно запуталась между потребностью помнить и желанием забыть.

— Я вижу, что вы восхищаетесь своей матерью, — продолжал Дэниэл с такой уверенностью, будто его слова являлись непреложной истиной. — Вы пошли по ее стопам и посвятили этому всю свою жизнь. Я помню, вы говорили, что тоже занимаетесь медицинскими исследованиями.

— Да, занимаюсь. Но это не идет ни в какое сравнение с тем, что делала она. Я ни за что не соглашусь поехать в экспедицию по первому же зову, причем так далеко от дома. Я не такая смелая, как она. — Эмма пристально посмотрела на Дэниэла. — Вы тоже очень смелый. Работаете почти в одиночку в полевой лаборатории на станции. У нас в институте мы работаем с особо опасными вирусами четвертого уровня только в специальных лабораториях, в герметических камерах с отрицательным давлением. Мы используем специальную одежду, а за плечами у нас кислородные баллоны. А после этого мы должны тщательно вымыться под горячим душем.

Дэниэл печально улыбнулся.

— Боязнь заразиться вирусом Оламбо отнюдь не самая большая наша проблема. Мы были бы только рады найти его.

— Что вы имеете в виду?

— Наша цель — узнать, где прячется вирус между вспышками эпидемий. Должно быть, это какое-то животное или насекомое, которое является переносчиком вируса, но само ему не подвержено. Мы отлавливаем диких животных и берем у них кровь на анализ: крыс, блох — всех подряд… — Тут Дэниэл развел руками. — И ничего. Мы до сих пор ничего не нашли.

— И пока не найдете, нет никаких шансов избежать новой эпидемии.

— Именно так. Последняя вспышка была в 2007 — в том же году, когда произошло извержение вулкана Ол Доиньо Ленгаи. Тогда от лихорадки умерло очень много людей. — Голос Дэниэла моментально потух, и Эмма заметила, как помрачнело его лицо, точно так же, как и тогда, возле могилы. — Умирали не только старики и дети, но и крепкие молодые люди. Заразиться мог каждый. — Дэниэл посмотрел Эмме в глаза. — Я не знаю, много ли вам известно о лихорадке Оламбо. Это очень тяжелая смерть.

— Ну, я изучила все случаи, зафиксированные Североамериканским эпидемиологическим центром. Я знаю, что первым симптомом является боль в горле, резь в глазах, мышечная и головная боли. Вскоре после этого человек покрывается сыпью. Горло воспаляется настолько, что по виду напоминает открытую рану. Затем начинается кровотечение. — Эмма столько раз перечитывала официальные отчеты о лихорадке Оламбо, что могла цитировать их почти дословно. — Кровь может сочиться из ранок от уколов, из десен. У женщин может начаться сильное маточное кровотечение. В конце концов человек впадает в кому и у него отказывают все органы. Смертность составляет около восьмидесяти процентов. По сути, человек умирает от внутреннего кровотечения. Как вы уже говорили, источник вируса до сих пор не найден, но он может передаваться через кровь, слюну, рвотные массы и другие жидкости.

Дэниэл молча смотрел на нее в течение нескольких секунд, а затем кивнул.

— Да, все так и происходит, как вы рассказали. Когда вспыхивает эпидемия, все панически боятся заразиться. Это неудивительно, поскольку сложно избежать контакта с человеком, который так сильно истекает кровью. Если кто-то в семье заболевает, иногда все остальные просто убегают из дома и оставляют его умирать в одиночестве. Это ужасно.

Эмма опустила глаза.

— То же самое произошло и с моей матерью. Я узнала это по архивным материалам. Ее коллега уехал со станции, стараясь договориться, чтобы маму эвакуировали. А местный помощник сразу же сбежал. Некому было даже подать ей обезболивающее или глоток воды. Она умерла в полном одиночестве. — Эмма посмотрела на Дэниэла. — Позже ее тело нашли в спальне на станции.

— Да, я слышал об этом, — с сочувствием произнес Дэниэл. — Но… знаете что? Она не была в полном одиночестве.

— Что вы хотите этим сказать? — удивилась Эмма.

— Когда я только приехал на станцию, чтобы начать свое исследование, я обнаружил на стене в спальне фотографию. Она висела прямо возле кровати таким образом, что ее можно было видеть, даже не поднимая головы с подушки. Это фотография маленькой девочки… — Его голос стал мягче. — Я думаю, что это вы.

Эмма с трудом проглотила комок в горле. Сьюзан всегда брала фотографию дочери в экспедиции и обычно хранила ее под подушкой.

— Что вы сделали с фотографией? — почти шепотом спросила Эмма.

— Те, кто работал на станции до меня, не трогали ее, и я тоже оставил ее висеть, как и прежде. Такое впечатление, будто ей там самое место. Когда мы вернемся на станцию, я вам покажу.

Эмма молча кивнула, не в силах вымолвить ни слова. У нее возникло ощущение, будто ей неожиданно сделали подарок. Подумать только: она сможет увидеть и даже потрогать эту фотографию — доказательство того, что она в какой-то степени была рядом с матерью, когда та находилась при смерти. Даже если ничего больше не выйдет из предпринятой ею поездки в Танзанию, одна эта находка стоит всего.

— Сейчас в этой комнате спит Ндугу, — добавил Дэниэл. — А я сплю в пристройке во дворе, можно сказать, в сарае.

Эмма с удивлением посмотрела на него. Насколько она помнила, на станции было всего лишь два основных помещения: лаборатория и комната напротив. Всю остальную территорию занимали пристройки. По ее представлениям, единственную нормальную комнату должен занимать начальник лаборатории, а не его помощник. Как правило, ученые ревностно относятся к своему статусу.

— Мне нравится спать в маленькой комнате, — добавил Дэниэл, как будто угадав ее мысли. — Чувствую себя более комфортно. — Он внимательно посмотрел на Эмму. — Эта комната сейчас убрана в ожидании приезда Ндугу из Аруши. Мне кажется, что для вас это самое подходящее место на станции. Но если хотите, мы можем поменяться.

Эмма в ужасе открыла рот, внезапно осознав, почему Дэниэл предложил ей поменяться комнатами. Она попыталась представить, каково это — остановиться на ночь в той же самой комнате, где умерла ее мать. И более того — постараться уснуть. Эта мысль показалась ей просто чудовищной, и она уже хотела было попросить Дэниэла пустить ее в свою комнату, в каком бы она ни была состоянии. Но затем какое-то внутреннее чувство побудило ее отказаться от этой идеи. Эмме стало интересно, каково это — лечь на том же самом месте, где раньше спала Сьюзан. Смотреть на потолок и видеть то, что видела она. Слышать те же самые звуки, вдыхать те же самые запахи…

Пока Эмма мучительно раздумывала над выбором, она смотрела на Дэниэла, который спокойно и терпеливо ждал ее ответа. Ей вспомнился тот полный уважения взгляд, которым он одарил ее в момент, когда она сказала, что они должны ехать прямиком в Малангу. Ей захотелось снова почувствовать на себе этот взгляд. Она не сомневалась, что он придаст ей сил.

— Я думаю, мне лучше остаться в комнате моей матери, — после довольно продолжительной паузы произнесла Эмма.

Дэниэл медленно кивнул, как будто понимая, какая борьба чувств только что разыгралась у нее в душе. Затем он встал из-за стола и подозвал мальчика-официанта, чтобы тот убрал тарелки.

Основная дорога из Малангу была широкой и ровной, особенно по сравнению с той местностью, через которую они ехали днем. Темнота, казалось, со всех сторон окутывала машину, неохотно расступаясь только под светом фар. Они молчали, машина то и дело подпрыгивала на ухабах. Скачущий свет фар действовал почти гипнотически. Эмма незаметно для себя задремала, когда вдруг услышала голос Дэниэла:

— Вы не против, если я буду слушать музыку? Это не даст мне уснуть.

Эмма вспомнила про то, что у Дэниэла в кармане был айпод.

— Конечно. Если хотите, я могу повести машину вместо вас.

Эмма подумала, что Дэниэл целый день был за рулем и наверняка уже сильно устал. Но, предложив свою помощь, она с недоверием покосилась на неосвещенную приборную доску и на коробку передач, на которой от времени стерлись уже все обозначения.

— Учиться ездить на этой развалюхе в темноте слишком опасно. Я лучше буду слушать музыку, а вы можете пока вздремнуть. — Дэниэл вытащил из кармана наушники вместе с серебристым айподом. Распутав провода, он надел наушники, и его тело сразу же как будто наполнилось новой энергией, а голова начала двигаться в такт музыке, которую Эмма не слышала.

Спустя несколько минут Эмма наклонилась к Дэниэлу и спросила, какую музыку он предпочитает. Она даже не предполагала, какой ответ может услышать. Местная эстрада наподобие той, что она слышала в такси по дороге из аэропорта в Арушу? Или же классическая музыка, к которой Дэниэл мог пристраститься, будучи студентом?

Дэниэл взял один из наушников и протянул его Эмме. Она пересела на среднее сиденье, чтобы можно было достать до провода. Ее плечи были совсем рядом с плечами Дэниэла, но не касались их. Прижав наушник к уху, она внимательно вслушалась в музыку, которая отличалась от всего, что она слышала раньше. Это была смесь американского рэпа, рэгги и традиционных африканских песнопений. Единственный вокалист наполовину проговаривал, наполовину пропевал слова, которые были, скорее всего, на суахили.

— Это танзанийский хип-хоп, — сообщил Дэниэл, широко улыбнувшись и обнажив свои белоснежные зубы, которые были видны даже в темноте.

— Правда? — изумилась Эмма.

— Танзания — это родина африканского хип-хопа, — добавил Дэниэл. — В Дар-эс-Саламе я довольно часто ходил по клубам и слушал такую музыку. Этого исполнителя зовут Насанго. Он родом из этих мест. Ему подпевают мужчины из племени масаев.

— О чем он поет? — спросила Эмма.

— О проблемах, с которыми сталкиваются бедные и покинутые всеми люди. О том, как они уповают на силу Ол Доиньо Ленгаи — Горы Бога.

Гора Бога.

В темноте вулкана не было видно, но Эмма хорошо помнила, как он выглядит днем. Возвышаясь до самого горизонта, гора внушала почти священный трепет, который невозможно было бы признать, а тем более логически объяснить, прибегая к научным знаниям Саймона.

Эмма закрыла глаза и позволила музыке проникнуть внутрь себя. Музыкальный ритм перекрывал подпрыгивающие движения машины. Благодаря небольшому расстоянию между их плечами Эмма почувствовала, что тот же самый ритм наполняет и тело Дэниэла.

Вскоре голос солиста стих, на передний план вышли традиционные песнопения масаев. Эмме показалось, что их сильные и мужественные голоса вливаются в темноту ночи и разносятся далеко вокруг.

Дэниэл уверенно вел машину до самой станции. Когда он наконец выключил фары, глаза Эммы постепенно привыкли к темноте, и при слабом сиянии полумесяца она разглядела очертания «лэнд крузера».

— Мози, скорее всего, отправился ночевать в деревню, — сказал Дэниэл. — Придет утром.

Он достал фонарик из кармана в двери машины, открыл багажник и посветил Эмме. Из багажника они оба достали по охапке травы, купленной по дороге у фермера, который вез ее к себе домой на ручной тележке. Эмма заплатила за целую вязанку травы, надеясь, что ее хватит верблюдам по меньшей мере на несколько дней.

Спотыкаясь, она зашагала по тропинке к дому. На одном плече у нее висела сумка, а обе руки были заняты охапкой сухой травы, которая неприятно царапала запястья. Подойдя к проволочной сетке забора, они услышали громкий рев верблюдов. Самих животных не было видно — можно было разглядеть лишь их темные тени. Почему верблюды ревели, Эмма не могла понять — то ли затосковали в одиночестве, то ли что-то напугало их, то ли они просто проголодались.

Дэниэл открыл калитку, и они оба зашли во внутренний двор. Он тут же заговорил с животными, стараясь их успокоить. Послышался шорох — это Дэниэл бросил на землю свою охапку травы. Затем Эмма услышала скрип открывающейся двери, которая тут же с грохотом захлопнулась. Через некоторое время до Эммы донеслось содрогание включившегося дизельного генератора, и над дверью, выходившей на задний двор, загорелась лампочка, осветив весь двор.

Эмма пошла к тому месту, где стояли верблюды. Она увидела, что Дэниэл положил охапку травы в тачку.

— Отдайте им свою траву, — сказал Дэниэл. — А ту, что в тачке, оставим на потом.

Эмма разбросала траву по земле и отступила на шаг назад. Уткнувшись мордой в траву и листья, верблюдица принялась жадно поглощать еду, держа свою раненую ногу слегка на весу. Тем временем ее детеныш игриво разбрасывал траву мордой.

Дэниэл подошел и встал рядом с Эммой. Несколько минут спустя верблюдица насытилась и поковыляла к ним. Не обратив никакого внимания на Дэниэла, она повернула голову к Эмме, понюхала ее волосы и потерлась своими пухлыми бархатистыми губами о щеку Эммы.

— Вы ей понравились, — с улыбкой произнес Дэниэл. — Потому что вы женщина, причем белая. Она думает, что теперь она принадлежит вам.

Эмма улыбнулась. Что ни говори, приятно осознавать, что ты нравишься такому крупному животному.

— Что с ними будет делать полиция?

— По идее, их должны держать до тех пор, пока не найдется законный хозяин. Но это может занять некоторое время, а за животными нужно ухаживать. Поэтому я думаю, что их сразу же продадут. Верблюжонок уже достаточно взрослый, и его можно продать на рынке. А покалеченную верблюдицу отдадут в питомник львов.

— Питомник?

Дэниэл замялся и потом с некоторой осторожностью продолжил:

— Тут в окрестностях живет один пожилой англичанин. Он держит питомник львов — выхаживает осиротевших львят, а когда они вырастают, выпускает их обратно на волю.

— А зачем ему верблюды?

— Ему нужно чем-то кормить своих животных. Кроме того, когда взрослые львы приходят навестить его, он тоже угощает их мясом. Поэтому он покупает старых и покалеченных верблюдов.

Эмма встрепенулась.

— Вы хотите сказать, что ее убьют?

— Боюсь, что так, — ответил Дэниэл. — Это Африка. Здесь выживает сильнейший.

Эмма повернулась к верблюдице, которая высоко держала голову и, прикрыв глаза от удовольствия, пережевывала травяную жвачку. С ее подбородка стекала зеленая от травы слюна.

— Мы можем как-то подлечить ее ногу? — спросила Эмма, на что Дэниэл кивнул.

— Я сейчас обработаю рану антисептиком, а завтра займемся более тщательно.

Он откатил тачку с травой в небольшой огороженный участок двора, чтобы верблюды ее не достали, а затем скрылся в одной из пристроек, чтобы взять нужные медикаменты. Тем временем Эмма наполнила два ведра водой из бака и осторожно, чтобы не расплескать, поднесла их животным. Пока верблюдица пила, Дэниэл приподнял ее ногу, выдавил мазь на рану и втер ее большим пальцем.

— До утра этого будет достаточно, — сказал он и зевнул, прикрыв рот предплечьем. — Я очень устал, да и вы, наверное, тоже.

Эмма мысленно прокрутила события прошедшего дня и молча кивнула в ответ.

Дэниэл направился к дому. Вытащив ключ, висевший у него под футболкой на кожаном шнурке, он вставил его в замок и, подвигав из стороны в сторону, наконец провернул его и открыл дверь. Эмма вошла в дом следом за ним. В коридоре стоял уже знакомый запах керосина и древесного дыма, смешанный с аэрозолем от насекомых, который еще не выветрился из ее волос. Дэниэл включил единственный источник света — это была голая лампочка, свисавшая с потолка посередине коридора. Затем он подошел к дверям, находившимся одна напротив другой по обеим сторонам коридора. Отворив ту из них, что вела в спальню, он включил свет и вошел внутрь.

Немного поколебавшись, Эмма проследовала за ним. Эта большая комната по размеру и форме была полным зеркальным отражением лаборатории. Эмма направилась прямо к кровати. Часть стены у изголовья была наполовину скрыта москитной сеткой, которая висела на деревянной раме над кроватью, но через сетку Эмма смогла-таки рассмотреть фотографию на стене. Упершись коленями в кровать, она отодвинула сетку в сторону и замерла.

Несмотря на поблекшие от времени цвета, она сразу же узнала эту фотографию. Такая же хранилась в альбоме ее отца. Снимок был сделан накануне ее седьмого дня рождения — за несколько дней до того, как Сьюзан уехала в Танзанию. Эмма всмотрелась в глаза маленькой девочки на фотографии. Эти глаза были полны радости и тепла.

— Это вы? — тихо спросил Дэниэл.

Эмма молча кивнула, чувствуя подкатившийся к горлу ком. Ей представилось, как Сьюзан лежала здесь и смотрела на личико своей маленькой дочери. Возможно, это и было для нее кое-каким утешением, но ужасная боль потери и сожаления, несомненно, была сильнее. У Эммы появилось ощущение, что ее вот-вот накроет темная волна.

— Здесь есть вода, — донесся до нее голос Дэниэла — мягкий, но вместе с тем настойчивый. Отвлекая ее внимание от фотографии, он указал на прикроватную тумбочку, застеленную традиционной африканской тканью. На ней стояла бутылка с водой и стакан, прикрытый куском муслина с цветными бусинами по краю. — Вы можете не бояться ее пить. Ее прокипятили и пропустили через фильтр, — продолжал Дэниэл почти успокаивающим тоном. — Когда утром вернется Мози, он откроет машину и достанет ваш чемодан.

Повернувшись к старому лабораторному столу, стоявшему по одну сторону от двери, он добавил:

— Не оставляйте чемодан на полу, а то белые муравьи все съедят.

Подойдя к ряду деревянных крючков на стене, он перевесил одежду, освободив два крючка.

— Сюда можете повесить свою одежду, — сказал Дэниэл, после чего обратил ее внимание на эмалированный таз, стоявший на деревянном ящике. Рядом с ним на полу Эмма увидела старую канистру со срезанной верхней частью; она была наполнена водой. — Можете умыться здесь. Не выходите ночью в туалет во дворе — под кроватью есть горшок.

Эмма кивнула. Она чувствовала, что вся эта бытовая информация была нацелена на то, чтобы успокоить ее и придать уверенности.

— Через некоторое время я выключу генератор, так что света не будет, — сообщил Дэниэл и протянул ей фонарик. — Вы уверены, что справитесь тут одна? — осторожно осведомился он после паузы.

— Да, все будет хорошо, — ответила Эмма, с трудом выдавив из себя улыбку.

— Тогда желаю вам спокойной ночи.

С этими словами Дэниэл вышел из комнаты, и Эмма закрыла за ним дверь. Несколько секунд она просто стояла, не двигаясь и крепко сжимая в руке фонарик. Затем она живо принялась за дело. Она повесила свою сумку на крючок и, подойдя к канистре, вымыла руки и лицо в воде ржавого цвета. После этого она сняла с себя рубашку и джинсы. Стоя посреди комнаты в одном белье, Эмма не знала, как ей лучше поступить. Она увидела голубую футболку, висевшую на одном из крючков на стене. Никогда прежде ей не пришло бы в голову надеть вещь, принадлежавшую незнакомому человеку. Она даже не была уверена в том, что эта футболка чистая. Но Эмма не хотела ложиться в постель обнаженной — только не здесь. Она и так чувствовала себя слишком уязвимой. Поразмыслив, она натянула на себя футболку, которая пахла стиральным порошком с легким привкусом древесного дыма. Мягкая трикотажная футболка свободно висела на ней, и Эмма неожиданно почувствовала себя маленькой, как в детстве.

Она посмотрела на кровать и мысленно приказала себе немедленно лечь в постель, пока Дэниэл не выключил аккумулятор. Однако ноги ее не слушались, руки будто приклеились к бокам, кулаки плотно сжались, а дыхание перехватило, и она едва дышала. Оглядевшись по сторонам, Эмма схватила фонарик, который оставила возле умывальника, и тут же включила его, чтобы ни на секунду не оставаться в темноте, если вдруг в следующий момент выключится свет. После этого Эмма сделала два шага к кровати и снова замерла. Она медленно выдохнула, стараясь сосредоточиться на желтом свете фонарика.

В этот самый миг лампочка, свисавшая с потолка, заморгала и погасла, отдаленный гул генератора тоже смолк. В наступившей темноте стали более отчетливо слышны внешние звуки: щебет двух перекликающихся между собой ночных птиц; мотыльки, бьющиеся о стекло; чьи-то осторожные шажки по кровле…

Направив луч фонарика на стену, Эмма подвигала его вверх-вниз, пока свет не упал на фотографию. Свет отражался от стекла рамки, но все равно можно было разглядеть бледный овал лица. Сфокусировав взгляд на фотографии, она потихоньку, шаг за шагом подошла к кровати и без лишнего промедления забралась в постель. Развернув москитную сетку, она натянула ее на раме и подоткнула по всему периметру матраца.

Растянувшись на кровати, Эмма положила фонарик рядом с собой. Луч его проходил через прозрачную сетку и освещал фотографию на стене, отчего она была похожа на маленькое желтое солнышко. Эмма внимательно вглядывалась в изображение, стараясь рассмотреть каждую черточку лица, каждую прядь, проследить линию округлых детских щек. Затем она снова прислушалась к собственному дыханию, ощущая, как воздух входит в легкие и частота вдохов и выдохов постепенно замедляется. Эмма сжала фонарик в руке, решив не выключать его вовсе. Пусть горит, пока не сядут батарейки. Не страшно — у нее в сумке есть запасные. А она будет лежать и смотреть в ожидании того момента, когда круг света начнет тускнеть и в конце концов погаснет совсем.

Эмма всматривалась в глаза маленькой девочки на фотографии — ее собственные глаза, которые излучали радость и простодушие. Она старалась разглядеть в них какую-то тень скорби, какой-то намек на предстоящие тяжелые события в ее жизни. Но ничего этого не было. Созерцая светлое детское лицо, Эмма почувствовала, как панический страх понемногу уходит, сменяясь страшной усталостью. Через несколько минут Эмма провалилась в глубокий сон.