Манкая

Глава 11

По факту, Широков готов был выйти в окно. Нет, ничего страшного или дикого, просто пришла Юлька. Такой он еще не видел эту московскую напасть. Белоснежная футболка, обтягивающие джинсы, какой-то невероятно красивый узел из волос. Но, даже не это главное! К ее обычному сиянию добавилось еще кое-что, и это Митьку доводило до странного состояния. Какого? Ну, мягко говоря, возбужденного. И дело не в физиологии. Точнее, не совсем в ней. Юлька из манкой девушки, превратилась для него, Митьки, в нечто более сокрушительное. Двигалась, смотрела, голову поворачивала как обычно, но добавилась к ее жестам и движениям какая-то странная, нереальная плавность. Широков нервничал, дёргался, и очень ждал хоть какого-нибудь знака, который указал ему путь в кромешной мгле сомнений, ревности и страстной влюбленности.

Сомневался он в том, что нравится Юльке. Ревновал к Кире, поскольку опасался, что новая Юлькина ипостась из-за примирения с мужем. Бесился и злился. Ну, а про влюбленность и так все ясно. Как сказала Джеки: «На лбу написано». Прочли, похоже, все, кроме Юльки.

Мастер класс шел своим чередом: Митька поучал, дамы поучались, а знака все не было. И в дверь еще кто-то позвонил. Митька искренне понадеялся, что это не Кирочка козлячий, который решил за женой зайти.

— Девушки, спокойно! Всем оставаться на своих местах! — Митя пошел открыть дверь, а там, на лестничной площадке стояли рука об руку Артём и Света Заварзины.

В руках у майора был симпатичный букет из гербер, а у Светланы симпатичная коробочка с надписью «Ром».

Митя внимательно оглядел гостей, встретил прямой взгляд Заварзина, который о многом ему поведал. Это чисто мужское, потому описать этот обмен мыслями возможным не представляется. Впрочем, назовем это пониманием.

— Заходите, вы во время, — Митя отворил дверь широко.

— Вечер добрый, Дим. Мы вот решили зайти и… Дора говорила, что у вас сегодня вечер кулинарный. Ну, мы и подумали, что надо бы познакомиться поближе, — Света приятно улыбнулась. — Прости, что без приглашения.

— Заходите уже. Чего на пороге-то говорить.

Новых гостей встретили весело и сумбурно. Артём протянул Юльке букет.

— Юльчишка, ты прости. Не хотел я тебя ронять. Честное слово, случайно вышло.

Юля просияла улыбкой и обняла майора. Потом общий гомон, двигание стульев, и вот перед Митькой уже не четыре ученика, а целых шесть.

— Ладно, продолжим.

Света помогала Доре резать клубничины, остальные занимались своими ягодами. Заварзин, разумеется, не стал принимать участие в женском шабаше, а заговорил с Митей тихо:

— Хороший у тебя удар, сосед. Учился где-то? — многозначительно потирая бок, спросил Артём.

— В Мурманске. Службу проходил.

— Оно и заметно, военмор. В автономке был или так, якоря вымачивал?

— Всякое было.

— Ясно. Ну что ж, споёмся, — протянул Мите руку, которую тот и пожал, тем самым подтвердив, что никаких разногласий по поводу парочки ударов у соседей не будет. — Значит, ром, в тему, ослик*?

Митька рассмеялся, припомнив, армейские прозвища.

От автора: Ослик — младший матрос (от англ. OS — ordinary seamen).

— Ага, — и они с Заварзиным стали наблюдать за дамами.

Ну, забавлялись оба, надо сказать. Как и вещал накануне Митька, Дора в сахарной пудре, Фира аккуратно режет скользкие ягодки голубики, Джеки, изогнув идеальную бровь, угощается вишнями, забыв о соусе. А Юлька…

Митя отчаянно заозирался, умоляя небо (или кто там есть?) подать ему знак этот окаянный. Отбить чужую жену? Сделать ее вдовой? О том, чтобы оставить все, как есть, Широков уже не думал.

Минут пятнадцать спустя соусы были готовы, сырники красиво свалены на большое блюдо.

— Может, за стол? — Митя оглядел сидящих вокруг кухонного острова соседей.

— Нет! — все дружно, в один голос, словно заранее репетировали.

— Здесь уютно, Мить. Что там у тебя? Ром? Наливай! — Ирина Леонидовна подала сигнал к началу импровизированного застолья, а наличие рома спровоцировало новый мастер класс, уже по смешиванию коктейлей.

Сидеть за столом, прижимаясь друг к другу плечами и, правда, было уютно и приятно всем. Митька, заседал в одиночестве напротив гостей своих и радовался. Чему? Всему: Юльке, уютности, душевности и наличию не одной, а сразу целых шести живых душ.

— Митя, а можно вазочку попросить? — Юлька любовалась букетом своим. — Увянут раньше времени.

— Ага, — встал и пошел к полке за диваном.

Цапнул какой-то горшок от дизайнера, повернулся уж к гостям, и тут знак увидел!

На Юлькиной футболке, на спине, большими красными буквами написано: «Вместе навсегда!». Горшок в руках удержал, но как-то изумился и ошалел слегка. И как он раньше не заметил? Хотя, Юлька же к нему лицом все время сидела…

— Военмор, ты чего там застыл? Кувшин тяжелый?

— Сам ты тяжелый, — вяло отбрехался Митька.

— Да, ладно! Я еще ух! — Заварзин выкатил грудь колесом, подмигивая жене.

Широкову было яснее ясного, что не сможет он стоять вечно в таком вот изумленном состоянии, потому взял он себя в руки и выдал вазу Юльке. Та встала, налила воды и воткнула букет свой разлюбезный. А надпись на ее футболке сияла для Митьки не хуже, чем сама Юля.

Ладно, небо, ты постаралось для Митьки, подкинуло ответ, а теперь дело за ним самим. Широков не привык отступать, потому и обрадовался ясности и возможности действовать. Впрочем, он и без знака начал бы «военные действия», как говорила Джеки, но со знаком все как-то проще. Мол, это не я такой сякой, чужую жену увожу, а так судьба велела. Хорошее оправдание, между прочим.

— В каком месте ты ух? — шепнул майору Митька.

— Во всех. Не веришь? — а в глазах легкое отчаяние и желание доказать не только ему, Митьке, но и всему миру, что годен еще на многое бывший полевой офицер.

Широков то и дело вспоминал слова Светы, что Артём неприкаянный и не занят ничем. На работу не берут. Вряд ли Митя мог позволить себе взять в «Ярославец» некомпетентного сотрудника. Да и кем? Грузчиком? Официантом? Бред, согласитесь. Таким предложением Заварзина можно было только обидеть. А вот слова об «ух» навели Широкова на мысль одну.

— Не верю, Артём. Докажи.

— Да легко!

— А если легко, то давай во вторник собирайся, и вечерком поехали со мной в волейбол покидаемся. Там и посмотрим какой ты ух. Мы с ребятами зал арендуем, а в нашей команде игрока не хватает. Поможешь?

Заварзин удивился, но и обрадовался.

— Не вопрос, Дим, — приосанился и плечи развернул.

А Митька поймал Юлькин взгляд и засмотрелся. Такой, знаете ли, кайф, когда девушка смотрит на тебя очарованно, восхищенно, и еще волнуется при этом. Правда, Широков не понял, отчего ему подарок такой, но все равно, счастья полные карманы.

И снова звонок в дверь.

— Добрый вечер, заходите, — никто и не удивился, увидев обоих Гойцманов в гостиной Широкова.

— Ирина, душа моя, вот только не говорите, что ви сами готовили те творожники. Гойцман никогда не поверит. Ви и со сковородой в руках? Куда катится этот мир? — Яков Моисеевич деловито выставил на стол коробку с бутылкой коньяка.

— Шолом, Яша. Ты, я смотрю, веселиться надумал? — Ирина блестела глазами и маникюром.

— Какое веселье, Ириночка? Так, слегка, для наилучшего сна! Дава, ну где ты там прилип? Лимоны давай.

Давид вытащил лимоны, орешки и горький шоколад.

— Мадмуазель Дора, вы ждали дебоша? Вот он, — Митька умилялся довольной сестричкой Собакевич, понимая, что праздников в ее жизни мало, а очень хочется.

— Дядя Яша, как это вы угадали, что все тут собрались? — Юлька смеялась.

— Юленька, детка, а для чего мне такой большой нос, как думаешь? Я им чую!

Митька собрался проявить себя хозяином спонтанной вечеринки, но не успел. Света, Юля и Фирочка уже окружили его и заглядывали ему в глаза преданно. Снизу вверх. Экая прелесть. Ну, в окно Митька не вышел, но засмеялся.

— Митька, прекрати гогот. Где стаканы? Света, поройся там у него в шкапчике. Юленька, ты давай лимоны режь и орехи выложи, — Фира мягко приказывала.

Широков сдался и просто уселся на диван. К нему подсели Дава и Артём. Вот уже на столе стаканы, коктейли, коньяк. Закусок откуда ни возьмись. И гости, веселые, легкие и приятные. Ладно, дебош не дебош, а праздник вроде удался.

Ну, ухохотались все. Истории, анекдоты и просто трёп. Фира и Ирина снова припомнили за тот браслет с рубинами, но склочничать не стали. Дава смотрел на Юльку, но этим не нервировал Митьку… Ну, бывает, что ж теперь…

— Если сейчас явятся Ведищев и Гасилов, я не удивлюсь, но расстроюсь. Тенор будет песни орать дурнушей, а скульптор употребит в одно лицо все спиртное в этом доме, — Дава шептал на ухо Митьке. — Хорошо хоть Кирочка наш не приперся, мать его.

— Он что, тоже песни орет или бухает?

— Не. Он демон посолиднее. Дипломированный чёрт. Улыбается, шутит, лебезит. А Юлька должна всем этим восхищаться и говорить вслух какой он прекрасный. Проходили уже. Бесит.

— Юлю он не бесит.

— Эту юродивую никто не бесит, Мить. Она всех любит и всем должна по жизни. Мать Тереза, — и снова Давин черный взгляд на москвичку.

— Дим, на пару слов, — Света тянула за руку Широкова, и пришлось встать и отойти в уголочек.

— Что, Свет?

— Спасибо тебе! За Тёмку. За то, что с собой его позвал. Он рассказал мне и попросил завтра разбудить пораньше на пробежку. Уже год как перестал заниматься, а тут нате вам. Дим, дай тебе Бог, — Света накоротко обняла Митьку и отошла поскорее.

— И от меня спасибо большое, Митя. Я так мучилась долго, выдумывала занятие для Артёма. А ты взял и решил так просто, — Юлька…

Широкову осталось только удивляться, как она смогла услышать тот разговор шёпотом.

— Не на чем. Юль, перестань мне спасибо говорить, ага?

— Ага, — и кивнула так забавно, по-девчачьи.

— Слово мое прицепилось? Ладно, дарю. Что теперь делать? Но должна будешь, ага?

— Ага. А что?

Ну вот как смотреть на это чудо глазастое?

— Не придумал еще. Но, я измыслю что-нибудь позабористее. С парашютом прыгала? Нет? Придется! — разумеется, о парашюте Митька шутил, но ему нравилось пугать Юльку.

Ну, не пугать, а смотреть, как ее глаза от любопытства и удивления становятся огромными и очень блестящими.

— Лучше я слово тебе верну обратно. Ни за что не прыгну. Мить, я попросту боюсь.

— Ок. Но, учти, еще раз скажешь «ага», я долг твой втрое запишу.

Тут подошел Дава и выдал:

— Слушай, Мить, такими темпами, двух бутылок маловато будет. Я еще одну принесу. А зараз и пачку нитроглицерину. Что? Тут у тебя филиал пенсионного фонда корпоратив устроил. Помрут еще. Как думаешь, им так запихать таблетки или подмешать в пойло?

— Юноша бледный со взором горящим, ты давай там не зубоскаль понапрасну. Клевета все! Просто так мы не умрем! — мадам Шульц снова отличилась исключительным слухом.

— Ирина Леонидовна, понял и осознал. Пошел за бутылкой, — Дава поклонился, но показал Юльке бровями, что сердечные таблетки все же захватит.

Юлька заулыбалась Даве, и потянулась вслед за ним зачем-то, но Митька уцепил ее за руку.

— Ты куда?

— Давид захватит две бутылки, уверена. А это многовато для них. Надо бы проследить.

— Он разберется, это раз. Если что, сами выпьем, это два. Ты обещала быть тут, это три. Не уходи…

F рука у Юленьки маленькая, горячая и очень нежная.

— Я и не собиралась уходить.

Все равно уйдет/ Рано или поздно. К Кирочке своему. Митьке вмиг поплохело, но он, зная, что Юльке хорошо и весело, не стал портить ей праздника и постарался унять свою горечь и злость.

— Пойдем я тебе коктейль встряхну. Какой ты хочешь? Синий? Красный? Могу черный, если что.

— Кире нравится синий, — Юлька по привычке помянула мужа, а Митьке словно солью посыпали на открытую рану.

— Тебе что нравится?

— Э…ну…

— Юль, вопрос простой. Какой цвет выбираешь, а?

— А тебе какой нравится? — вышла из неловкого положения Юленька.

— Сейчас в окно выйду. Так, идём? — он потянул москвичку нашу (счастливую, кстати!) к острову.

Усадил ее на стул, а сам, как заправский бармен, выставил перед ней сиропов, накидал зонтиков и блестяшек, тех, которыми украшают коктейли.

— Бери первое, что на глаза попадется.

Юлька вытянула руку и никак не могла выбрать. Вот рыжий зонтик вроде бы приятный. А тут еще и завитушка блестящая подмигнула новогодним блеском. А вот гофрированный фонарик забавный.

— Ага, понятно, — Митька взял сразу три украшалки, которые Юльку привлекли и налил в высокий стакан рому, — Теперь давай с цветом. Я в тебя верю. Ты справишься. Красный? Или вот, зеленючий?

— А можно жёлтый? И туда еще минеральной воды. Ром очень сладкий, Мить, — Широков смешал коктейль, напихал в стакан украшений, насыпал льда и выдал Юленьке.

Юлька приняла нарядный коктейль и разглядывала его, радуясь, что выбор ее такой желтый, солнечный. А Митька как заколдованный смотрел на девушку и не заметил появления Давы.

— Шикарно. Соседку спаиваешь? — выставил на столешницу, как и предполагала Юлька, две бутылки: ром и коньяк.

За «взрослым» столом шел забавный разговор. «Детский» стол всеми тремя парами ушей впитывал, ибо интересно было.

— Как там в «Эре милосердия»*? Старики не должны жить со стариками? Только молодость дает их жизням смысл. Честно, когда придет мое время, я отравлюсь. Только не сдавайте меня в дом престарелых! Я там умру в жутких корчах! — Джеки вещала старшему Гойцману.

От автора: «Эра милосердия» роман братьев Вайнеров, по которому снят известный фильм «Место встречи изменить нельзя». Ирина имеет в виду слова соседа Глеба Жеглова по коммунальной квартире, Михаила Бомзе: «Старики не должны жить вместе. Старики должны держаться молодых. Это делает их существование более или менее осмысленным».

— Мадам Шульц, ви бредите? Или коньяк так действует? Ну, сколько там ваших лет, чтобы вот такое говорить? О молодости я согласен, в целом. Но, таки, кто сказал, что Яша Гойцман уже старый? Ты держись рядом со мной, старушка, и будет в жизни твоей смысл, — и черными, печальными глазами на Ирину Леонидовну смотрит.

— А я что делаю, старый ты хрыч? У меня кроме вас нет никого. У Фиры и Доры тоже. Что вы на меня уставились, а? Придется помирать вместе. Выпьем?

Странно, но разговор никоим образом не нарушил приятной атмосферы, а даже наоборот. Да, три старые женщины, без детей и родственников, однако есть такие дети и родственники, что лучше бы не было. Потому три дамы тепло переглянулись, обрадовались, что помирать в одиночестве не придется, и прекрасно опрокинули в себя коньячку. Правда по малюсенькому глоточку, но им и того хватило.

— Фира, таки ты теперь мальвина? — Гойцман улыбаясь.

— Да, и в моем возрасте можно меняться. Только ты, носатый, останешься прежним. Хотя, нет. Клюв твой стал больше и печальнее.

— Это не клюв, а достоинство! Ты все время попрекаешь меня моим носом. Нравится, так и говори. — После слов Якова Моисеевича, Артём не выдержал и засмеялся.

За ним «детский» стол и Света.

— Ребят, а почему Фира и Дора одиноки? В голове не укладывается. Наверняка в молодости симпатичными были. Ну, интересными точно! — Митька обращался к Юле и Даве, как к компетентному источнику.

— Какие? Интересные? Мить, да они те еще язвы. От них женихи по углам щемились, уверен, — Дава старушек любил, но трезво смотрел на жизнь.

— А вот и нет, — слегка подвыпившая Юля с блестящими глазами обернулась к Мите, — Я знаю почему. Только рассказать не могу.

— Не, Юль, так не пойдет. Колись, — Дава посдел ближе к очаровательной соседке, — Я с места не двинусь, пока не узнаю тайну Собакевичей.

— Не могу, Давид. Это неправильно вот так взять и рассказать.

— Юль, тайна бабулек умрет вместе с нами! — Митька приложил руку к сердцу. — Дава, клянись!

Гойцман младший стукнул себя по груди, выражая пламенное согласие.

— Не могу. Ребята, миленькие, никак не могу, — ну, от «миленьких» Митька готов был растаять, но Дава упёрся.

— Митька, держи ее крепче. Я буду ром в нее вливать. Юлька, когда в подпитии, вещает долго и интересно, — и цапнул черноглазый бутылку.

— Серьезно? — включился в игру Митька, — Давай. Держу.

Подскочил к Юльке и крепко прижал ее к себе. Разумеется, никто не собирался пытать москвичку нашу, но попугать — пожалуйста.

— Сейчас! — Дава с бутылкой на изготовку встал рядом с Юлькой, которая уже хохотала вовсю, чем и привлекла внимание старшеньких.

— Что это там за зоопарк? Юленька, тебя обижают? — Джеки, как всегда, была начеку.

— Ирина Леонидовна, Юлька знает тайну сестер Собакевич и выдавать не спешит, — да, Митька, никогда не лгал без особой на то причины.

— Что?! Какие тайны? Юля, что там? — Фира и Дора затрепыхались.

— Почему вы не замужем? — Дава в подпитии тоже перестал сдерживать себя.

— Ах, это? — Фира улыбнулась на редкость печально, и посмотрела на сестру.

Они понимали друг друга с полуслова. Иной раз взгляда было достаточно, чтобы передать мысль или настроение. Есть все же, что-то магическое в двойняшках, близнецах… Вот и сейчас, они обменялись мыслями и Дора, кивнув сестре, ответила.

— Юленька, расскажи им. Должен же кто-то помнить о нас и о нашей истории.

— А вы сами? — Юля не понимала, почему просят ее.

— Лучше ты и им на ухо. А мы тут поконьячим,

Дело в том, что старшее поколение знало историю и была она не слишком веселой, потому и вспоминать не стали, а начали «за другое» говорить.

Дава присел и бутылку отставил, а Митьке пришлось с большой неохотой, отпустить Юльку и упасть на соседний стул.

— В юности Фира и Дора полюбили одного парня. Крепко. А тот никак не мог выбрать и крутил роман с обеими. Продержался год, а потом все раскрылось самым неприятным образом. Сестры как назло оказались однолюбами, вот и… — история печальная, почти нереальная, но в жизни все случается.

Помолчали, осмысливая.

— Мить, плесни коньяку. Юль, тебе рому?

Именно так. Русские бывают разного вида и окраса. Разных убеждений и вероисповедания. Однако объединяет их нечто непостижимое. То ли душевность, то ли духовность. Возможно то, что русские, как никакая другая нация или сообщество, если угодно, способны сопереживать? Милосердие. Пожалуй, так можно назвать это непостижимое. Ну и, разумеется, выпивка. Пьем с радости и с горя, независимо от места рождения и нахождения.

Ярославец и два москвича замечательно выпили, но и запомнили историю бабушек Собакевич, приняли ее печаль, трагичность. Вряд ли теперь Дава станет величать бабулек язвами… Вот, как-то так.

Спонтанная вечеринка приобрела ровно-философский характер, пропорционально принятому на грудь градусу. Митькины взгляды в сторону соседки становились все дольше и мечтательнее. Давины тоже, но безнадежности в его глазах было куда как больше, чем в Митькиных. Широков с радостью отметил, что Юлька ни разу не взялась за телефон, будто забыла о Кирочке своем. Сказать честно, Митька поглядывал на телефон Юльки и тот ни разу не протрещал сообщением или звонком.

В сотый раз Митя окрестил Киру долбошлёпом и в тысячный порадовался вот такому равнодушию с его стороны. Это существенно упрощало задачу кавалергарду, но и бесило бесконечно. Широков знал, что это вот равнодушие делает несчастной Юльку.

— А где муж твой моднявый, Юль? — эх, Дава, ну на фига с таким вопросом, скотина ты пьяная?!

— На работе. Вызвали срочно, — и Юлька тут же схватилась за телефон.

Вот только что была счастлива, сияла и глаза блестели, а вот уже и раскаяние на лице, вина и печаль. И все это только усилилось, когда муж на сообщение не ответил, да и на звонок тоже. Хотя нет, пришла какая-то цидулька от Кирочки. Митьке было страсть как любопытно, что он ей написал, но в, то же время, он искренне желал, чтобы телефон в руках Юли рассыпался прахом вот сей момент.

— Кира? На работе? В ночь с пятницы на субботу? Майн гот, Юль. Где-то деревянный конь дал потомство. Пойду, покурю, — Дава вышел, и Митька за ним.

Уже в курилке, Митя обозначил свою позицию:

— Дава, я понимаю, что Юлька тебе дорога. Была и будет. В связи с этим вопрос, какого хрена ты ее обижаешь? Ты не дебил, вроде. Сам не видишь, тошно ей, а тут ты еще со своими намеками.

— Во как. И что? Молчать? Должен же хоть кто-то глаза ей раскрыть на этого козла!

— Зашибись, Дава! Он козёл, а больно делаешь ей.

— А тебе что за печаль? — все верно, Дава дебилом не был, и уставился на Митю, прозревая.

— Печаль, не печаль, а Юльку больше не доставай. Мы хоть и приятельствуем, но если что, знай, щадить не стану.

Давид пошевелил густыми бровями, насупился, почесал нос.

— Ну, ясно все. Мить, дохлый номер. Это же Юлька. Наивернейшая и святая. У нее крылья за спиной развеваются, и нимб над волосами сияет.

— Тем более. Ты не тот объект выбрал для нападок.

Дава вскочил с курительного диванчика и заметался:

— Без тебя знаю! Я Кире однажды влупил по пузу. Так этот урод Юльке все выложил. Она со мной говорить перестала!

— Был повод? Или так, от злости?

— Был и есть. Кира кобель не из последних. Изменяет ей уже давно. Чуть ли не со свадьбы. Да что я говорю, ты и сам понимаешь, что он такое.

— Она знает?

— А по ней не поймешь! Может, знает и прощает. А может в святости своей не замечает ничего.

Казалось бы, чего проще? Рассказать все Юльке и наблюдать распад ячейки общества. Но подлость остается подлостью, даже если совершается с благой целью. А Митька подлецом не уродился, потому и сценарий такой его не устраивал ни разу.

— Ладно, замнём, — Митька смял окурок в пепельнице и потянул соседа догуливать.

Собственно, вечеринка уже кончилась. Света и Юля собрали грязную посуду и заложили в посудомоечную машину. Прибрались. Артём, трезвый и веселый, обнимал Гойцмана старшего, который повис на мощном офицере беспомощным лоскутком. Бабушки Собакевич сложились «домиком» и отступали к входной двери. И только сиятельная Джеки чувствовала себя прекрасно.

— Мить, спасибо, — выдохнула счастливая и уставшая Дора.

Фирочка кивнула и улыбнулась. Гойцман-папа, уютно спал на груди Заварзина, откуда его попытался отодрать Давид.

— Дава, донесу. Пусть поспит. Дим, спасибо. До вторника? — Артём сиял.

Митька стукнул дружески по плечу майора и головой кивнул, мол, все в силе.

— Вишня была вкусная, Димитрий, — Джеки подмигнула на прощание Широкову.

Света обняла Митю и поцеловала в щеку, потом собрала соседей, и они разошлись по домам как-то очень скоренько. Странно, что Юльку «забыли». Она внимательно оглядывала гостиную, чтобы еще раз убедиться, не осталось ли беспорядка? Вроде, не осталось.

— Спасибо! — Юлька подскочила к Широкову и высоко голову запрокинула.

Да, высокие мужчины — это круто! Но, шея затекает, честное слово.

— Тебе спасибо. Весело было. Правда, история бабулек печальной оказалась.

— Да, очень, — Юля покивала. — Пойду я, Митя. Спокойной ночи.

Повернулась спиной к Широкову и двинулась к двери. А Митька читал — перечитывал свой знак: «Вместе навсегда!»

— И куда это ты собралась, а?

— Домой, а что? — Юлька даже голову в плечи втянула от такого вопроса.

— Не иди домой, Юль. Давай кофе выпьем. Или чаю. Могу еще коктейль тебе сделать. Накормить, — говорить-то говорил, но уже понимал, откажет.

— Третий час ночи. Пора уже. Не могу же я все время у тебя сидеть.

— Не можешь или не хочешь? — вопрос получился прямой и кривой одновременно.

— Митя…

— Что, Митя? Вопрос тот же, что и час назад. Чего ты хочешь? — вряд ли Широков стал так давить, если бы не коньяк и ром в его организме.

Юлька ничего не ответила, повернулась и пошла к выходу. Митька догнал ее и обхватил крепко, прижал спиной к себе и заговорил ей в ухо.

Юльку качнуло, но она шаг ускорила, и через мгновение Митька остался один в своей квартире.