Манускрипт всевластия

ГЛАВА 18

Величественная и холодная Изабо, стоя в дверях своей твердыни, гневно взирала на сына.

Мы поднялись по ступеням, и Мэтью, чтобы поцеловать ее, согнулся на добрый фут.

— Войдем или будем знакомиться прямо здесь?

Изабо пропустила нас в замок. Ее глаза прожигали меня насквозь. Пахло от нее чем-то похожим на сарсапарель с леденцами. Через темный коридор с пиками, направленными прямо в голову гостю, мы прошли в холл с высокими сводами. Роспись на стенах, явно относящаяся к девятнадцатому веку, изображала собой нечто средневековое. Львы, лилии, змея, кусающая свой хвост, морские раковины. Винтовая лестница в дальнем конце вела на одну из башен.

Здесь я в полную силу ощутила на себе взгляд Изабо. Она служила воплощением той устрашающей элегантности, которая у француженок, похоже, в крови. Подобно сыну — выглядевшему чуть старше ее — она носила монохромные цвета, делавшие бледность не столь заметной, только ее гамма восходила от кремового к светло-коричневому. Все в этом ансамбле, от темно-желтых туфель из мягкой кожи до топазовых серег, было просто, но дорого. Радужка окружала расширенные зрачки изумрудными кольцами, высокие скулы спасали ослепительно-белое лицо от пошлой красивости. Волосы имели цвет и текстуру меда, на шее был повязан шарф из золотистого шелка.

— Надо быть осторожнее, Мэтью. — Ее акцент придавал старинное звучание его имени; голос, мелодичный и завлекающий, как у всех вампиров, напоминал далекий перезвон колокольчиков.

— Боишься сплетен, Maman? Ты же всегда гордилась своими радикальными взглядами. — Снисходительность в тоне Мэтью сочеталась с нетерпением. Брошенные им ключи скользнули по полированному столу и уткнулись в фарфоровую китайскую чашу.

— Никогда не была радикалом, — ужаснулась Изабо. — Новшествам придают слишком большое значение.

Она оглядела меня с ног до головы, и ее прелестный рот сжался в тонкую линию.

Неудивительно, что увиденное ей не понравилось. Я попыталась взглянуть на себя ее глазами: песочные волосы, не очень густые и не слишком ухоженные, россыпь веснушек из-за долгих часов на воздухе, длинноватый нос. Лучше всего у меня глаза, но недостаток стиля и они не могут восполнить. На фоне ее элегантности и всегдашней безупречности Мэтью я выглядела и чувствовала себя как неприметная мышка. Я снова одернула жакет. Хорошо хоть, что пальцы не электрические — будем надеяться, что свечения, о котором говорил Мэтью, я тоже не демонстрирую.

— Диана Бишоп — моя мать, Изабо де Клермон, — произнес Мэтью.

Изабо чуть заметно раздула ноздри.

— Не люблю, как пахнет от ведьм. Что-то сладкое и омерзительно зеленое, как весна. — Она в совершенстве владела английским.

Мэтью разразился речью на смеси французского, испанского и латыни. Голоса он не повышал, но гнев чувствовался безошибочно.

— Cela suffit.[37] — Изабо провела рукой по горлу, я, сглотнув, невольно потянулась к воротнику жакета. — Диана, — с непривычной интонацией протянула она и подала мне руку. Я слегка пожала ее холодные белые пальцы. Мэтью держал меня за левую руку, и мы на миг образовали странный кружок из двух вампиров и одной ведьмы.

— Encantada.

— Она рада с тобой познакомиться, — перевел Мэтью, выразительно посмотрев на нее.

— Да-да, — нетерпеливо бросила Изабо, повернувшись к нему. — Она, разумеется, говорит только на английском и новофранцузском. Теплокровные в наши дни получают плохое образование.

В этот момент в зал вошла пожилая женщина с белоснежным лицом и до странности темными волосами, уложенными в замысловатую корону из кос.

— Мэтью! — воскликнула она, протянув к нему руки. — Cossi anatz?

— Va plan, merces. E tu? — Мэтью обнял ее и расцеловал в обе щеки.

— Aital aital. — Она с гримасой схватилась за локоть. Мэтью посочувствовал, Изабо нетерпеливо воздела глаза к потолку.

— Марта, это Диана, мой друг.

Марта тоже была вампиром — одним из самых старых, виденных мной. Она, видимо, возродилась уже на седьмом десятке: возраст, несмотря на отсутствие седины, выдавали многочисленные морщины, а узловатые пальцы даже вампирская кровь не могла распрямить.

— Добро пожаловать, Диана, — сказала она, глядя мне в глаза и беря меня за руку. Песок в ее голосе был перемешан с патокой. — Elle est une puissante sorciere, — объявила она Мэтью, расширив ноздри.

— Она говорит, ты сильная ведьма, — пояснил он. Его близость снимала тревогу, вызванную тем, что меня обнюхивала вампирша.

Не зная, как ответить ей по-французски, я ограничилась слабой улыбкой.

— Да ты едва на ногах держишься, — сказал Мэтью, посмотрев на меня, и заговорил с обеими женщинами на незнакомом мне языке. Разговор сопровождался энергичными жестами, вздохами и закатыванием глаз. Когда Изабо упомянула Луизу, Мэтью рассердился опять и отрезал что-то безапелляционным тоном.

— Хорошо, Мэтью, — пожала плечами его мать.

— Сейчас мы тебя устроим, — обратился он ко мне потеплевшим голосом.

— Я принесу еды и вина, — на неуверенном английском сказала Марта.

— Спасибо, — ответила я. — И вам, Изабо, спасибо, что согласились меня принять.

Она ощерила зубы. Я, толкуя сомнение в ее пользу, сочла это за улыбку.

— И воды тоже, Марта, — попросил Мэтью. — Я, кстати, заказал кое-какие продукты.

— Часть уже привезли, — язвительно сообщила Изабо. — Листья какие-то, овощи, яйца. Нашел что заказывать.

— Диану надо чем-то кормить, Maman. Я же помню, какие у вас запасы. — События прошлого вечера и этот чуть теплый прием начинали подрывать долгое терпение Мэтью.

— У меня вот свежая кровь вышла, но ее из Парижа среди ночи Виктуар и Ален не доставят.

У меня, к большому удовольствию Изабо, подкосились коленки.

Мэтью с безнадежным вздохом взял меня под руку и сказал, подчеркнуто игнорируя Изабо:

— Марта, не могла бы ты приготовить Диане яичницу, тост и чашечку чая?

Экономка, переводя взгляд с хозяйки на ее сына, как зритель на теннисном матче, засмеялась, кивнула и проговорила:

— Ок.

— Увидимся за обедом, — сказал, уводя меня, Мэтью. Глаза женщин уперлись мне в спину четырьмя ледяными пятнами.

— Что тебе говорила Марта? — спросила я шепотом, хотя шептать в этом доме не было никакого смысла: все равно услышат.

— Что мы хорошо смотримся вместе.

— Не хочется, чтобы Изабо злилась все время, пока я буду здесь жить.

— Не обращай внимания. Кто лает, тот не кусается.

Следующая комната была длинная, с большим количеством разностильных столов и стульев. Над одним из двух каминов скрестили копья два рыцаря в блестящих доспехах. Крови не пролилось — фреску, очевидно, писал тот же сентиментальный энтузиаст, что украшал холл. В другой комнате сквозь открытую дверь виднелись шкафы с книгами.

— Библиотека? — воодушевилась я, мигом забыв о враждебности Изабо. — Нельзя ли посмотреть «Аврору» прямо сейчас?

— Позже, — твердо ответил Мэтью. — Когда поешь и поспишь.

Он привычно лавировал в лабиринте старинной мебели, я же за недостатком опыта стукнулась бедром о пузатый комод, и на нем закачалась ваза.

— Подниматься долго, а ты устала, — сказал он, подведя меня к лестнице. — Может, взять тебя на руки?

— Вот еще, — возмутилась я. — Еще через плечо меня перекинь, как рыцарь — пленную горожанку. — У Мэтью в глазах заплясали чертики. — Что тут смешного?

Но он все-таки засмеялся. Благодаря эху мне показалось, что здесь собралась целая компания развеселых вампиров. Я осталась при своем мнении: по этой лестнице наверняка втащили множество женщин, но я пойду своими ногами.

На пятнадцатой ступеньке я сильно запыхалась. Лестницы в этом замке строились для вампиров вроде Мэтью, длинноногих и не знающих устали, но я стиснула зубы и продолжала взбираться. Лестница, как вскоре выяснилось, вела прямо в комнату.

Я в изумлении поднесла руку ко рту.

Не требовалось сообщать мне, чья это комната — на ней лежал отпечаток Мэтью.

Мы находились в круглой башне на задней стороне дома — в той, что сохранила свою коническую медную крышу. В высоких узких окнах виднелись пестрящие осенними красками поля и деревья.

Книжные шкафы вдоль стен придавали комнате, тоже круглой, прямоугольные очертания. В стену, примыкавшую к центральному зданию, был вделан большой камин, чудом избежавший живописи девятнадцатого столетия. Кресла, кушетки, подушки были выдержаны в зеленых, коричневых и золотистых оттенках, отчего комната, несмотря на свою обширность и большое количество серого камня, выглядела уютной и теплой.

Но самый большой интерес представляла коллекция, собранная хозяином за одну из своих жизней. На полке, рядом с морской раковиной, стояла неизвестная картина Вермеера — все полотна этого художника я знала наперечет. Кажется, портрет Мэтью? Ужасно похож. Над камином меч, такой тяжелый и длинный, что только вампир и мог управляться с ним. В углу доспехи размера Мэтью, напротив подвешен человеческий скелет, скрепленный чем-то вроде фортепианной струны. На столе рядом два микроскопа старинной работы, семнадцатый век, если не ошибаюсь. В стенной нише, около вырезанной из слоновой кости Девой Марии, резное распятие, украшенное россыпью красных, зеленых, синих камней.

Снежный взгляд Мэтью тронул мое лицо.

— Твой музей, — произнесла я, чувствуя, что каждый экспонат здесь обладает своей историей.

— Кабинет, всего-навсего.

— Где ты их… — начала я, показывая на микроскопы.

— Позже, — повторил он. — До тебя еще тридцать ступенек.

Новая лестница поднималась куда-то в небо. Через тридцать трудных шагов я оказалась в другой круглой комнате, где царила огромная ореховая кровать с четырьмя столбиками, балдахином и тяжелым пологом. Вверху стропила, поддерживающие медную кровлю, у одной стенки стол, в другой камин и удобные кресла рядом. За приоткрытой дверью видна колоссальная ванна.

— Орлиное гнездо, — прокомментировала я, посмотрев в окно. Мэтью любовался этим пейзажем начиная со Средневековья. Приводил ли он сюда других женщин? Я была уверена, что приводил, но не думала, что их было много. В этом замке, по всей видимости, посторонних не привечали.

— Одобряешь? — спросил Мэтью из-за плеча, легонько дохнув мне в ухо.

Я кивнула и поинтересовалась, не удержавшись:

— Сколько лет?

— Башне-то? Около семисот.

— А деревне? Они знают про вас?

— Да. Вампирам, как и чародеям, безопаснее жить в общине, где о них знают, но вопросов не задают.

Бишопы поколениями жили в Мэдисоне, и никто шума не поднимал. Мы прятались на виду у всех, Питер Нокс тоже.

— Спасибо, что привез меня в Семь Башен. Здесь в самом деле гораздо безопасней, чем в Оксфорде. — (Несмотря на Изабо).

— А тебе спасибо, что не дрогнула перед матушкой. — Мэтью усмехнулся, точно подслушав мои невысказанные слова. — Она, как большинство родителей, чересчур меня опекает. — От него веяло свежей гвоздикой.

— Я чувствовала себя идиоткой, к тому же плохо одетой. Ни одна из моих вещей ее одобрения наверняка не заслужит. — Я прикусила губу и наморщила лоб.

— Коко Шанель тоже не заслужила. Больно высоко метишь.

Я со смехом обернулась к нему. Наши взгляды встретились, и у меня захватило дух. Взгляд Мэтью перешел на губы, пальцы тронули мою щеку.

— В тебе столько жизни, — проворчал он. — Ты нуждаешься в ком-то намного моложе.

Я привстала на цыпочки, он наклонился. Поднос, с лязгом поставленный на стол, помешал нашим губам слиться.

— Vos etz arbres e branca, — с озорным видом сказала Марта.

— On fruitz de gaug s'asazona, — пропел в ответ баритон Мэтью.

— Что это за язык? — Мы с ним прошли к камину.

— Старинный, — ответила Марта.

— Окситанский.[38] — Мэтью снял серебряную крышку, в комнате запахло яичницей. — Марта прочла стихи, чтобы вызвать у тебя аппетит.

Хихикнув и шлепнув его по руке полотенцем, Марта указала мне стул напротив.

— Сюда, сюда. Садись кушай.

Я подчинилась. Марта налила Мэтью вина из высокого стеклянного кувшина с серебряной ручкой.

— Merces, — сказал он, тут же сунув нос в кубок.

Из другого кувшина, точно такого же, Марта наполнила мой бокал ледяной водой. Горячий чай, хлынувший следом в чашку, я определила как парижский сорт «Марьяж Фрер». Мэтью основательно порылся в моих кухонных шкафах, прежде чем составить список покупок. Он не успел помешать Марте долить густых сливок, но я предостерегающе на него посмотрела — в этом доме мне требовались союзники, да и пить хотелось так, что сливки не имели значения. Он откинулся на стуле, смакуя свое вино.

Марта составила на стол соль, перец, масло, джем, тост и золотистый омлет с ароматными травами.

— Merci, Марта, — от души промолвила я.

— Кушай! — велела она, замахнувшись на меня полотенцем.

Удовлетворенная моим послушанием, она понюхала воздух, сказала Мэтью что-то нелестное и чиркнула спичкой, растапливая камин.

— Марта, — Мэтью встал с места, — я сам могу.

— Ей холодно, а ты пей. Я зажгу.

Вскоре огонь разгорелся. В большой комнате не стало от него жарко, но значительно потеплело. Марта отряхнула руки и поднялась.

— Ей надо спать. Я носом чую, она сильно боялась.

— Она ляжет, как только поест, — присягнул Мэтью, подняв правую руку.

Марта погрозила вампиру пятнадцати сотен лет, как пятнадцатилетнему, но все же поверила и удалилась, шаркая по ступеням больными ногами.

— Окситанский, кажется — язык трубадуров? — спросила я. Мэтью кивнул. — Не знала, что северяне тоже на нем говорили.

— Не такой уж у нас дальний север, — улыбнулся он. — Париж мы считали далекой пограничной провинцией и почти все говорили по-окситански. От северян вместе с их наречием нас защищали горы — здесь до сих пор не очень-то жалуют чужаков.

— Что значат слова, которыми вы обменялись?

— «Ты ствол, она ветка, где зреет восторгов плод», — перевел Мэтью, устремив взгляд за окно. — Теперь Марта будет мурлыкать это весь день и сведет Изабо с ума.

Комната нагревалась, и меня начало клонить в сон. Я с трудом доела омлет.

На середине зевка, которым я чуть не вывихнула челюсть, Мэтью подхватил меня на руки.

Я запротестовала.

— Хватит уже, ты еле сидишь. — Он посадил меня в ногах кровати, откинул покрывало. Белоснежные хрустящие простыни так и манили к себе. Я уронила голову на груду пуховых подушек. — Спи, — приказал Мэтью, сдвигая занавеси.

— Не уверена, что получится. — Я подавила очередной зевок. — Никогда не сплю днем.

— Ты теперь во Франции, так что учись. Я буду внизу — зови, если что понадобится.

Учитывая расположение лестниц, мимо Мэтью ко мне никто не пройдет; можно подумать, что он хотел отгородиться от собственного семейства.

У меня назревал вопрос, но Мэтью предотвратил его, плотно задернув полог. Свет не проникал сквозь тяжелую ткань, худшие из сквозняков тоже. Я согрелась и быстро заснула.

Разбудил меня шорох переворачиваемых страниц. Я рывком села, не понимая, кто меня так занавесил, и лишь потом вспомнила.

Я во Франции, в доме Мэтью.

— Мэтью? — тихо позвала я.

Он раздвинул занавески и с улыбкой посмотрел на меня. В комнате горело чуть ли не сто свечей — одни на стенах, другие в канделябрах на полу и на столах.

— Для того, кто не спит днем, ты недурно вздремнула, — сказал он довольный тем, что поездка во Францию начинает себя оправдывать.

— Который час?

— Надо подарить тебе часы, чтобы не теребила меня. — Он взглянул на свои заслуженные «Картье». — Почти два, Марта вот-вот подаст чай. Не хочешь принять душ и переодеться?

При мысли о горячей воде я мигом сбросила одеяло.

— Да, пожалуйста!

Мэтью помог мне слезть — каменный пол оказался ниже, чем я ожидала, и обжег мои ноги холодом.

— Твоя сумка в ванной, компьютер у меня в кабинете, полотенца приготовлены. Мойся сколько захочешь.

— Да это дворец! — воскликнула я, пробежав в ванную.

Громадная белая ванна на ножках помещалась между двух окон, на длинной деревянной скамье стояла моя дорожная сумка, в углу из стены торчала насадка для душа.

Я пустила воду, думая, что она не скоро нагреется, но пар, о чудо, сразу окутал меня. Мыло, пахнущее медом и нектарином, помогало снять напряжение, мучившее меня все последние сутки.

Вымывшись, я натянула джинсы, носки, водолазку. Розетки для фена не было, поэтому я просто вытерла волосы и связала их в конский хвост.

— Марта принесла чай, — сообщил Мэтью, когда я вышла. — Налить тебе?

Я блаженно вздохнула, отпив глоток.

— Так когда же я увижу «Аврору»?

— Когда я буду уверен, что ты не заблудишься на пути к ней. Готова к большой экскурсии?

— Да. — Я надела мокасины, сбегала в ванную за свитером. Мэтью терпеливо ждал, стоя у лестницы. — Может, чайник захватим вниз?

— Нет, Марта придет в ярость, если я позволю гостье убрать посуду. Подожди хотя бы денек.

Мэтью, похоже, мог ходить по этим стертым ступеням с завязанными глазами, но я шла осторожно, придерживаясь за стену.

У себя в кабинете он показал мне мой ноутбук — тот, уже подключенный, стоял на столе у окна. На первом этаже пахло дымком от разожженного Мартой камина.

— Начнем экскурсию с библиотеки, — взмолилась я.

Эта комната тоже долгие годы наполнялась мебелью и разными безделушками. Итальянский складной стул «Савонарола» стоял у французского секретера времен Директории, а витрины на громадном дубовом столе, относящемся примерно к 1700 году, казались взятыми из музея викторианской эпохи. Но целые мили переплетенных в кожу книг на ореховых полках и обюссонский ковер в золотисто-сине-коричневых тонах делали разницу стилей не столь значительной.

Книги, как в большинстве старинных библиотек, были расставлены по ранжиру. Толстые манускрипты с застежками стояли корешками внутрь — названия были надписаны на обрезе. Инкунабулы и другие книжки карманного формата представляли историю книгопечатания от 1450-х до наших дней. Среди них были первые издания: Артур Конан Дойл и Т. Х. Уайт, «Меч в камне».[39] Другой шкаф вмещал большие инфолио — атласы, гербарии, медицинские пособия. Если все это хранится внизу, какие же сокровища можно найти в кабинете Мэтью?

Он мне позволил налюбоваться вдоволь. Вернувшись к нему, я не нашла слов — только головой покачала от изумления.

— Представь, что покупаешь книги веками. — Мэтью пожал плечами, напомнив мне Изабо. — Они накапливаются сами собой. Это при том, что нам от многих пришлось избавиться — иначе они бы и в Национальную библиотеку не влезли.

— Где же она?

— Вижу, твое терпение на исходе. — Мэтью снял с полки небольшую книжку в черном тисненом переплете и подал мне.

Я стала шарить глазами, ища плюшевое гнездо для чтения.

— Открывай смело, она не рассыплется, — засмеялся мой гид.

Привыкнув относиться к таким книгам как к бесценным редкостям, я слегка приоткрыла томик. Меня встретил взрыв ярких красок, позолоты и серебра.

— Ох. — Знакомые мне экземпляры «Восходящей Авроры» были далеко не столь великолепны. — Прелесть какая. Известно, кто ее иллюстрировал?

— Женщина, которую звали Бурго Ле Нуар. Пользовалась большой популярностью в Париже середины четырнадцатого века. — Мэтью взял у меня книгу и раскрыл полностью. — Вот, посмотри.

Первая иллюстрация изображала королеву, стоящую на пригорке. Под ее широко раскинутым плащом укрывались семеро малорослых созданий. Орнаментом служили вьющиеся лозы с раскрывающимися бутонами и птицами на ветвях. Платье королевы, шитое золотом, сверкало на алом фоне. В самом низу страницы был нарисован щит, а на нем чернью и серебром — герб. Сидящий на щите мужчина в черной мантии смотрел на королеву, с мольбой простирая к ней руки.

— Этому никто не поверит. Неизвестный экземпляр Авроры, иллюстрированный женщиной? Я даже сослаться на него не смогу.

— Я одолжу его на год библиотеке Бейнеке, если это тебе поможет. Анонимно, само собой. Эксперты припишут рисунки отцу Бурго, но в действительности это ее работа. У нас должна быть купчая на эту книгу… надо спросить Изабо, где лежат вещи Годфри.

— Годфри? — Я рассматривала герб, где змея с хвостом во рту окружала кольцом цветок лилии.

— Мой брат, — сразу помрачнел Мэтью. — Погиб в 1668 году на одной из проклятых войн Людовика XIV. — Он осторожно закрыл книгу и положил на стол. — Потом заберу ее в кабинет, и ты посмотришь как следует. По утрам Изабо читает в библиотеке газеты, но в остальное время здесь пусто. Можешь рыться на полках сколько вздумается.

Он провел меня через салон в большой холл, поставил у китайской чаши и показал галерею для менестрелей, люк, через который выходил дым до изобретения каминов и труб, а также дверь на сторожевую башню. Подъем мы отложили на завтра.

Цокольный этаж представлял собой лабиринт кладовых, винных погребов, кухонь, людских и буфетных. Откуда-то, по локоть в муке, вышла Марта и вручила мне свежевыпеченный рогалик. Пока я его жевала, Мэтью рассказывал, в которых из помещений прежде хранили зерно, подвешивали оленьи туши и делали сыр.

— Но вампиры же ничего этого не едят, — заикнулась я.

— Зато наши арендаторы ели. Марта любит готовить.

Я, в восторге от рогалика и омлета, пообещала обеспечить ее работой.

По дороге сюда мы спустились на целый марш, но в огород вышли, не поднимаясь по лестнице. На грядках, прямиком из шестнадцатого столетия, росли травы и овощи. Бордюром служили розовые кусты, но заинтриговавший меня запах исходил не от них. Я направилась к низкой постройке неподалеку.

— Осторожно, Бальтазар кусается, — предупредил Мэтью, поспешая за мной.

— Который из них Бальтазар?

Мэтью вошел следом за мной в конюшню.

— Тот самый, который об тебя чешется. — Это относилось к огромному жеребцу, а мастиф с волкодавом тем временем обнюхивали мне ноги.

— Меня не укусит. — Першерон, нагнув голову, терся ушами о мою ляжку. — А кто эти джентльмены? — Я потрепала волкодава по шее, предоставив мастифу облизывать мою руку.

— Тот, кого ты гладишь — Фаллон, другой — Гектор. — Мэтью щелкнул пальцами. Собаки тут же подбежали к нему и уселись, ожидая дальнейших распоряжений. — Ты бы отошла от коня.

— Почему? Он такой милый. — Бальтазар в знак согласия топнул и заложил одно ухо назад, высокомерно глядя на Мэтью.

— продекламировал тот. — Когда ему делается скучно, он перестает быть милым. Отойди, пожалуйста, пока он не разнес свой денник в щепки.

— Твой хозяин так нервничает, что читает стихи безумного итальянского клирика. Завтра принесу тебе что-нибудь вкусное. — Я чмокнула Бальтазара в нос. Он заржал, нетерпеливо перебирая копытами.

— Ты знаешь, кто автор? — искренне удивился Мэтью.

— Джордано Бруно.

— Тебе знакомы труды Ноланца? — Знаменитый мистик шестнадцатого века именовал себя именно так.

Неужели Мэтью и его знал? Он, похоже, водился со всеми чудаками, которые когда-либо жили на свете.

— Он был последователем Коперника. История науки — моя специальность, а вот тебе его работы откуда известны?

— Читал, — уклончиво сказал Мэтью.

— Ты знал его! — заявила я прокурорским тоном. — Он что, был демоном?

— И, боюсь, из тех, что слишком часто переходят грань между безумством и гениальностью.

— Я должна была догадаться. Он верил во внеземные цивилизации и проклинал инквизиторов по пути на костер.

— И хорошо понимал, что такое желание.

— «Желание шпорит, страх уздой берет». Он фигурировал в твоем эссе для колледжа Всех Святых?

— Отчасти. — Мэтью сжал губы. — Пойдем-ка отсюда. О философии поговорим в другой раз.

Я вспомнила еще кое-что. Бруно писал о Диане — богине Диане.

— Бальтазар, как-никак, не пони. — Мэтью взял меня за локоть и увлек прочь.

— Я вижу, но вполне могла бы с ним справиться. — «Аврора» и итальянский философ мигом забылись при мысли о таком приключении.

— Ты и верхом ездишь? — Мэтью не переставал удивляться мне.

— Я выросла, можно сказать, в деревне и езжу с детства. Выездка, барьеры и все такое. — Скачка на лошади еще больше напоминает полет, чем гребля.

— У нас есть другие лошади. Бальтазара оставь в покое, — решительно сказал Мэтью.

Это мне награда за Францию — с лошадьми я даже Изабо как-нибудь вытерплю.

Мэтью повел меня к другому концу конюшни, где стояли еще шесть великолепных животных. Два крупных, почти с Бальтазара, черных коня, округлая рыжая кобылка, гнедой мерин и двое серых андалусиек с крутыми шеями и большими копытами. Одна из них подошла к двери стойла посмотреть, что происходит в ее владениях.

— Нар Ракаса, Огненная Плясунья, — сказал Мэтью, поглаживая ей морду. — Мы ее зовем просто Ракасой. Отличный скакун, только с норовом. Вы должны хорошо поладить.

Не клюнув на столь изящно предложенную наживку, я позволила Ракасе обнюхать мою голову.

— А сестру ее как зовут?

— Фиддат, Серебряная. — Фиддат с добрыми темными глазами тоже подошла к нам, когда услышала свое имя. — Это лошадь Изабо, а вон те, Дар и Саяд — мои, — показал на вороных Мэтью.

— Что значат их имена?

— Дар по-арабски «время», Саяд — «охотник». Саяд любит гоняться за дичью и скакать через изгороди, а Дар — терпеливый, спокойный конь.

Продолжая экскурсию, Мэтью сообщил мне названия ближних гор и показал, в какой стороне город. Рассказал, как реконструировался замок — строителям пришлось использовать другой камень, поскольку прежний больше не добывали. Я решила, что теперь не потеряюсь в усадьбе, ведь центральное здание отовсюду видно.

— Почему я чувствую такую усталость? — зевнула я, возвращаясь обратно к замку.

— Ты безнадежна, — вздохнул Мэтью. — Перечислить тебе, что произошло за последние тридцать шесть часов?

По его настоянию, я согласилась опять прилечь. Мэтью остался в кабинете, а я поднялась наверх и рухнула на кровать — даже свечи не задула, до того утомилась.

Мне приснилось, что я скачу по темному лесу в подпоясанной зеленой тунике и сандалиях с ремешками до самых колен. Собаки лают, конские копыта топчут подлесок, за плечом у меня колчан со стрелами, в руке лук, позади слышна погоня, но мне не страшно — я знаю, что им меня не догнать.

«Лети», — приказала я лошади, и она полетела.