Манускрипт всевластия

ГЛАВА 28

Мы поужинали в комнате экономки перед жарким огнем.

— А где Изабо? — спросила я Марту, налившую мне горячего чая.

— Вышла, — кратко ответила она и пошла обратно на кухню.

— Вышла куда?

— Марта, — вмешался Мэтью, — не надо ничего скрывать от Дианы.

Я не знала, на кого она больше сердита, — на меня, на него или на отсутствующую хозяйку.

— В деревню она пошла. Повидать священника с мэром. — Марта помолчала и добавила: — А потом проверит, все ли там чисто.

— Где это — там?

— В лесу. На холмах. В пещерах. — Она явно полагала, что этим все сказано.

— Похоже, Maman хочет посмотреть, нет ли в округе других вампиров, — пояснил Мэтью. Огонь играл в резных гранях его тяжелого кубка. По дороге он купил вино какого-то нового сорта, но пил меньше обычного.

— Она имеет в виду кого-то определенного?

— Доменико и еще одного вампира из Конгрегации, Герберта. Он тоже овернец, из Орильяка. Изабо на всякий случай заглянет в кое-какие его укрытия.

— Тот самый Герберт из Орильяка? Папа Римский, живший в десятом веке?[55] Ему, по преданию, принадлежала медная голова, наделенная речью и пророческим даром. — Репутация Герберта как ученого и мага интересовала меня куда больше, чем его папско-вампирское прошлое.

— Я постоянно забываю, как хорошо ты знаешь историю, — даже вампира пристыдить можешь. Да, тот самый Герберт. Пожалуйста, держись от него подальше, а если все-таки встретишь, не расспрашивай об арабской медицине и астрономии. К ведьмам и магии он относится как захватчик.

— Изабо его знает?

— О да. В свое время это была неразлучная парочка. Если он где-то здесь, она непременно его отыщет. Но не беспокойся, в замок он не придет: он знает, что ему тут не рады. Не выходи из дома одна, вот и все.

— Хорошо, не стану. — На Герберта из Орильяка я хотела бы наткнуться меньше всего.

— Изабо, полагаю, хочет искупить свои прегрешения. — Я видела, что Мэтью еще таит гнев против нее.

— Ты должен ее простить. Она прежде всего о тебе заботилась.

— Я не ребенок, Диана, и не хочу, чтобы мать меня защищала. Особенно от жены, — сказал он, крутя свой бокал. «Жена» на некоторое время повисла в воздухе.

— Не припоминаю, чтобы мы с тобой поженились.

— Это произошло, когда я вернулся домой и признался тебе в любви. В суде, возможно, этот брак сочтут недействительным, но по вампирским обычаям мы женаты.

— Значит, наши признания по телефону были не в счет? Ты должен был сказать мне все лично? — Тут требовалась некоторая точность. Я собиралась открыть в компьютере новый файл с переводом чародейских понятий на вампирский язык.

— Вампиры вступают в брак так же, как львы или волки. — Мэтью вещал, как голос за кадром документального фильма. — Самка выбирает себе партнера, и если он согласен, то дело сделано. Они заключают союз на всю жизнь, и все сообщество признает их супругами.

— Вот как. — Выходит, мы опять вернулись к норвежским волкам.

— Мне только слово «партнер» не нравится — как будто выбираешь носки или туфли. — Мэтью отставил бокал, положил руки на исцарапанный стол. — Послушаем, что скажешь ты. Вампирские законы тебе не указ — как ты смотришь на то, что я тебя считаю своей женой?

В голове у меня возник легкий циклон. Я пыталась соотнести свою любовь к Мэтью с самыми опасными хищниками животного мира и с институтом брака, никогда не вызывавшим у меня особого энтузиазма, — пыталась и не находила ни одного дорожного указателя.

— Когда два вампира вступают в брак, самка обязывается подчиняться самцу? Как вся прочая стая?

— Боюсь, что так, — потупился Мэтью.

— Ага, — прищурилась я. — Ну а я-то что получаю?

— Я буду любить тебя, почитать, защищать и кормить. — Он отважился взглянуть мне в глаза.

— Ужасно похоже на средневековый обряд венчания.

— Ту часть литургии, где обмениваются обетами, составил как раз вампир. Но служить мне ты не должна, — добавил он торопливо. — Эти слова рассчитаны на людей.

— На мужчин, если точнее. Не думаю, чтобы это доставляло особую радость женщинам.

— Да, пожалуй. — Он попытался усмехнуться, но не сумел и снова уставился на свои руки.

Прошлое без Мэтью представлялось мне холодным и серым, будущее с ним — куда более интересным. Наше знакомство, не говоря уж об ухаживании, было недолгим, но я определенно чувствовала, что мы связаны. А законы вампирской стаи вряд ли позволят мне заменить послушание на что-то более прогрессивное, будет он меня называть женой или нет.

— Должна, муженек, заметить, что мать тебя защищала не от жены. — «Муж» и «жена» звучали в моих устах как-то странно. — Я тогда еще была не жена, а просто женщина, которую ты ей подкинул ни с того ни с сего. И как таковая легко отделалась.

В уголках его рта зародилась улыбка.

— Ты думаешь? В таком случае придется тебя уважить и простить Изабо. — Он взял мою руку, коснулся ее губами. — Я сказал, что ты моя, помнишь? Теперь ты знаешь, что я имел в виду.

— Вот почему Изабо так расстроилась, когда мы поцеловались. — Да, этим объяснялось все: ее гнев и внезапная капитуляция. — После этого пути назад уже нет.

— Да, для вампира.

— Для ведьмы тоже.

Мэтью разрядил атмосферу, выразительно посмотрев на мою пустую тарелку. Я слопала три порции жаркого, каждый раз заявляя, что не хочу больше.

— Ты наелась?

— Да, — пробурчала я, выведенная на чистую воду.

Было еще рано, но я уже зевала вовсю. Мы пожелали спокойной ночи Марте, намывавшей огромный кухонный стол горячей водой с лимоном и морской солью.

— Изабо скоро вернется, — сказал ей Мэтью.

— Ее не будет всю ночь, — мрачно проронила она. — Подожду здесь, пока не придет.

— Как хочешь, Марта. — Мэтью потрепал ее по плечу.

На лестнице Мэтью рассказывал, как приобрел анатомию Везалия и какое впечатление произвели на него иллюстрации. Слишком устав для «Авроры», я взяла упомянутую книгу, плюхнулась на диван и стала разглядывать изображения лишенных кожи человеческих тел. Мэтью отвечал на электронные письма. Потайной ящик его стола, к моему облегчению, был плотно задвинут.

Час спустя, решив принять ванну, я поднялась и размяла затекшие мышцы. Мне требовалось побыть одной, чтобы обдумать как следует свой новый статус жены. Мысль о браке приводила меня в немалое замешательство. С учетом вампирских собственнических инстинктов и моего полного неведения о смене своего гражданского состояния поразмыслить обо всем этом хотелось безотлагательно.

— Я скоро поднимусь к тебе, — не глядя, пообещал Мэтью.

Горячей воды, как всегда, было вдоволь, и я погрузилась в ванну с блаженным стоном. Марта уже сотворила свое ежевечернее волшебство с камином и свечками — в комнате было уютно, хотя не сказать чтобы очень тепло. Я удовлетворенно проигрывала в памяти дневные события: планировать все самой было лучше, чем полагаться на волю случая.

Продолжая отмокать со свешенными за край волосами, я услышала легкий стук в дверь. Мэтью вошел, не дожидаясь ответа, и я, привстав было, тут же нырнула обратно.

— Ложись в постель, — скомандовал он, держа наготове полотенце.

Я осталась в ванне еще на пару секунд, вглядываясь в его затуманенные глаза. Он терпеливо ждал. Сделав глубокий вздох, я встала. Зрачки Мэтью резко расширились. Он посторонился, чтобы я могла выйти, и завернул меня в полотенце.

Под его немигающим взглядом я дала полотенцу упасть. Мэтью оглядел меня — от порхающих по мокрой коже снежинок вдоль позвоночника пробежала дрожь предвкушения, — привлек к себе, обвел губами шею и плечи, вдохнул мой запах, собрав волосы в горсть. Я затаила дыхание, когда его большой палец прижался к пульсу на горле.

— Dieu, какая же ты красивая, — шептал он. — Какая живая.

Он снова стал целовать меня, а я просунула пальцы под его майку. Он вздрогнул всем телом — я реагировала на его первое прикосновение примерно так же. Почувствовав, как мой рот расплылся в улыбке, Мэтью вопросительно взглянул на меня.

— Так здорово, когда мое тепло встречается с твоим холодом, правда?

Его смех был таким же глубоким и дымным, как взгляд. Я без всякого сопротивления сняла с него майку, которую он тут же скомкал и швырнул в угол.

Наши тела, теплое и холодное, впервые встретились по-настоящему.

Теперь уже смеялась я, восторгаясь тем, как идеально они совпали. Мои пальцы блуждали у него по спине, его губы нашли ямку на моем горле и спустились к соскам.

У меня подкосились ноги. Держась за Мэтью, я развязала тесемку пижамных штанов, без колебания встретила его новый испытующий взгляд и позволила материи соскользнуть с его бедер.

— Ну вот, теперь мы на равных.

— Ничего подобного. — Он переступил через ткань.

Кое-как сдержав изумленный возглас, я распахнула глаза во всю ширь. То, что мне открылось теперь, не уступало совершенством тому, что я могла созерцать прежде. Обнаженный Мэтью напоминал ожившую античную статую.

Он молча взял меня за руку, подвел к постели, уложил на перину. Лег рядом, опершись головой на руку. Сейчас он, как в конце йоги, походил на погребальное изваяние средневекового рыцаря в одной из английских церквей.

Убитая собственным несовершенством, я натянула простыню до самого подбородка.

— Что с тобой? — нахмурился он.

— Так, нервничаю немного.

— С чего вдруг?

— Секса с вампиром у меня еще не было.

— И не будет — во всяком случае, этой ночью, — заявил откровенно шокированный Мэтью.

Я, сразу перестав стесняться, приподнялась на локтях.

— Ты заходишь ко мне в ванную, смотришь, как я голая вылезаю из воды, позволяешь себя раздеть и говоришь, что мы не будем заниматься любовью?

— Повторяю еще раз: нам незачем торопиться. Современные иные только и делают, что спешат. — Мэтью сдвинул мою простыню ниже пояса. — Считай меня старомодным, если угодно, но я хочу как можно больше продлить период ухаживания, наслаждаясь каждым его мгновением.

Я попыталась прикрыться сверху покрывалом, но он мне не дал.

— Какое еще ухаживание? Цветы и вино ты мне уже приносил — теперь мы, по твоим же словам, муж и жена. — Я сорвала простыню с него самого, и мой пульс опять участился.

— Как историк ты должна знать, что многие браки были консуммированы не сразу. — Мои бедра застыли и тут же согрелись под его взглядом — очень приятное ощущение. — Ухаживание порой длилось годами.

— Что приводило в основном к слезам и кровопролитию.

Он погладил мою грудь легкими, как перышко, пальцами и довольно заурчал, услышав мой вздох.

— Обещаю не лить кровь, если ты пообещаешь не плакать.

Его ласки было труднее игнорировать, чем слова.

— Принц Артур и Екатерина Арагонская![56] — воскликнула я, гордясь, что способна вспомнить подходящий исторический факт даже при отвлекающих обстоятельствах. — Ты знал их?

— Только Екатерину — я в то время жил во Флоренции. Она была почти такой же храброй, как ты. Раз уж речь о прошлом, — Мэтью провел по моей руке тыльной стороной кисти, — что может сказать именитый историк о покладании?

Я, повернувшись на бок, медленно очертила пальцем его подбородок.

— Мне знаком этот обычай, но ты ведь не англичанин и не состоишь в секте эмишей. Хочешь сказать, что укладывать пару в постель для одних разговоров тоже вампиры придумали? Заодно с брачными обетами?

— Современные иные зачастую сводят любовь к половому акту. По-моему, это клиника. Секс для меня — процесс длительный, стремление познать тело любимой столь же хорошо, как свое.

— Ты мне не ответил. — Изволь тут мыслить ясно, когда целуют твое плечо. — Покладание выдумали вампиры?

— Нет. — Он прикусил мой палец, но крови, как и обещал, не пролил. — Когда-то это делалось повсеместно. Голландцы и англичане разделяли молодых с помощью разных предметов, нас же просто заворачивали в одеяла и запирали в комнате до утра.

— Ужас, — сурово молвила я. Он принялся за мою руку и за живот. Я хотела отползти, но его свободная рука меня не пустила. — Мэтью!

— Мы, помнится, очень мило скоротали ту долгую зимнюю ночь. Самое трудное было сохранять наутро невинные лица.

Он продолжал выделывать со мной разные штуки, заставляя сердце колотиться о ребра. Я тоже выбрала себе цель и припала губами к его ключице, а ладонь опустила на плоский живот.

— Сон, думаю, тоже входил в программу. — Он отвел мою руку. Я тут же приникла к нему всем телом, и он откликнулся на это так, как хотелось мне. — Разве можно проговорить всю ночь напролет?

— Вампиры во сне не нуждаются, — напомнил он, целуя меня чуть ниже груди. Я схватила его за волосы, приподняла голову.

— В этой постели только один вампир. Ты и мне не дашь спать?

— Я мечтал об этом с первой нашей минуты.

Когда я выгнулась навстречу его губам, он решительно уложил меня на спину и пригвоздил к подушке обе руки.

— Никакой спешки, договорились?

В привычном мне сексе желание утолялось без проволочек и особых эмоциональных сложностей. Как спортсменка, проводящая много времени с другими спортсменами, я хорошо знала свое тело вместе с его потребностями, и кто-то всегда помогал мне удовлетворять их. Мои связи нельзя было назвать случайными, но почти все мои партнеры относились к ним так же просто, как я. После нескольких страстных свиданий мы, как ни в чем не бывало, возвращались к дружеским отношениям.

Мэтью давал мне понять, что те времена ушли безвозвратно — с тем же успехом я могла бы быть девственницей. Чувства и физические реакции затягивались под его губами и пальцами в хитрые мучительные узлы.

— Мы располагаем беспредельным запасом времени, — повторял он, поглаживая мне руки с нежной внутренней стороны.

Он изучал меня с дотошностью картографа, высадившегося на берег нового мира. Я порывалась ответить тем же, но одна его рука все так же прижимала мои к подушкам. Когда я начинала жаловаться на такое неравенство, он затыкал мне рот весьма эффективным способом. Холодные пальцы прокрались между бедрами в последнюю неисследованную область.

— Мэтью, — выдохнула я, — это как-то не похоже на покладание.

— Ну, мы же во Франции. — Он отпустил мои руки, резонно полагая, что я больше не стану увертываться. Я тут же притянула его к себе. От затяжных поцелуев мои ноги раскрылись, как переплет книги, а дразнящая пляска его пальцев вызвала дрожь во всем теле. Мэтью дал ей уняться; когда я набралась сил посмотреть на него, он был доволен, как наевшийся сливок кот. — Что историк скажет теперь?

— В специальной литературе это выглядело иначе. — Я дотронулась до его губ. — Если эмиши занимаются ночью такими делами, неудивительно, что телевизоры им не нужны.

Он самодовольно хмыкнул.

— Может, поспишь теперь?

— Ну уж нет. — Я заставила его лечь навзничь. Он, заложив руки за голову, смотрел на меня с той же ухмылочкой. — Теперь моя очередь.

Я исследовала его не менее тщательно, чем он меня. Вскоре мое внимание привлекла метка в виде белого треугольника на бедре. Присмотревшись, я обнаружила на груди другие странные знаки — одни напоминали снежинки, другие крестики. Все они таились глубоко под кожей и потому не сразу бросались в глаза.

— Что это, Мэтью? — Я потрогала особенно крупную снежинку под левой ключицей.

— Шрам. — Он скосил глаза, чтобы видеть, о чем я спрашиваю. — Этот оставлен мечом, острием меча. На Столетней войне, что ли — не помню уже.

Я скользнула повыше, согревая его собой.

— Шрам, говоришь? Повернись-ка.

Он, покряхтывая от удовольствия, лег на живот.

— Ох, Мэтью. — Мои худшие опасения подтвердились: на спине и на ногах я нашла десятки, если не сотни, отметин.

— Что? — Он повернул ко мне голову, увидел мое лицо и сел. — Ничего страшного, mon coeur.[57] Всего лишь травмоустойчивое вампирское тело.

— Их так много. — Вот еще один, у плеча.

— Вампира, как я уже говорил, убить трудно, но всех отчего-то так и тянет попробовать.

— Тебе было больно?

— Ты знаешь, что я испытываю удовольствие — значит, и боль тоже. Но все это быстро зажило.

— Почему я их раньше не видела?

— Смотреть нужно пристально, при верном освещении. Тебе неприятно это зрелище?

— Шрамы? Нет, что ты. Просто очень хочется добраться до тех, кто тебя наделил ими.

Тело Мэтью, как и «Ашмол-782», представляло собой палимпсест — под гладкой поверхностью скрывалось богатое тайнами прошлое. Я содрогнулась при мысли обо всех войнах, на которых сражался Мэтью, объявленных и необъявленных.

— Довольно тебе воевать. — Мой голос дрожал от гнева и жалости. — Хватит.

— Ты немного опоздала, Диана. Я воин.

— Нет. Ты ученый.

— Воином я был дольше, и убить меня трудно — вот тебе доказательство. — Шрамы, как свидетельство его несокрушимости, и впрямь успокаивали. — И почти все мои противники давно умерли, так что уймись.

— Чем же тогда прикажешь заняться? — Я натянула простыню на голову, как палатку. Тишину нарушали только наши редкие вздохи и треск огня. Я притулилась к Мэтью, закинула на него ногу. Он смотрел на меня, закрыв один глаз.

— Вот, значит, чему теперь учат в Оксфорде?

— Это магия. Я от рождения знала, как сделать тебя счастливым. — Мне хотелось думать, что это правда: я инстинктивно чувствовала, где и как прикоснуться к нему, когда быть нежной и когда дать волю страсти.

— Ну, если магия, то я еще больше рад провести остаток своих дней с ведьмой, — промурлыкал он.

— Моих дней, ты хочешь сказать.

Мэтью подозрительно притих. Я приподнялась, чтобы видеть его лицо.

— Сегодня я чувствую себя на все тридцать семь — а на будущий год мне, боюсь, исполнится тридцать восемь.

— Не понимаю, о чем ты.

Он прижался подбородком к моей макушке.

— Больше тысячи лет я жил вне времени, но после нашей встречи стал замечать его ход. Вампиру легко забыть о таких вещах. Вот почему Изабо так одержима газетами — ей нужно знать, что вокруг нее, неизменной, что-то постоянно меняется.

— Раньше ты этого не испытывал?

— Несколько раз, мимолетно. В бою, например, — когда боялся, что могу умереть.

— Значит, это чувство возникает не только из-за любви. — Мне становилось не по себе от всех этих разговоров о войне и о смерти.

— Моя жизнь обрела начало, середину и конец. Все минувшее было только преамбулой. Теперь у меня есть ты. Когда-нибудь ты уйдешь, и моя жизнь будет кончена.

— Не выдумывай, — поспешно сказала я. — У меня в запасе всего-то несколько десятилетий, а у тебя вечность.

— Посмотрим, — сказал он, поглаживая мое плечо.

Его будущее начинало сильно меня волновать.

— Ты будешь осторожен, ведь правда?

— Никто бы не прожил столько веков, не будучи осторожным. Я всегда настороже — теперь больше, чем когда-либо прежде, потому что мне есть что терять.

— Лучше одна ночь с тобой, чем века с кем-то другим, — прошептала я.

Мэтью поразмыслил.

— Если я пробуду тридцатисемилетним еще пару недель, то, пожалуй, пойму тебя. — Он прижал меня к себе еще крепче. — Но это чересчур серьезные материи для брачного ложа.

— Я думала, смысл покладания как раз в беседе и состоит, — скромно заметила я.

— Это смотря кого спросишь — укладывателей или укладываемых. — Его губы начали спуск от уха к плечу. — Кроме того, я хочу обсудить с тобой еще один элемент средневекового брачного обряда.

— В самом деле? — Я легонько куснула его за ухо.

— Не делай этого, — одернул он с насмешливой строгостью. — Не кусайся в постели. — Я сделала это еще раз, назло ему. — Так вот, невеста во время венчания обещала «быть хорошей женой на ложе и в доме». Как ты намерена исполнить этот обет? — Он зарылся в мою грудь, словно надеялся найти ответ именно там.

После нескольких часов обсуждения я стала по-новому относиться к церковным обрядам и народным обычаям. В такие интимные отношения я не вступала еще ни с кем из иных.

Успокоенная, счастливая, я свернулась калачиком рядом с таким знакомым теперь мужчиной. Моя голова лежала у него на груди, и он перебирал мои волосы, пока я не уснула.

Проснулась я на заре от странного звука, точно кто-то пересыпал гравий по железной трубе. Рядом со мной храпел спящий вампир. Сейчас он еще больше напоминал изваяние рыцаря на могильной плите — не хватало только собаки у ног и меча за поясом.

Я укрыла его одеялом, пригладила ему волосы — он даже не шелохнулся. Поцеловала в губы — и тут никакой реакции. Глядя на своего красавца, спящего мертвым сном, я чувствовала себя самой везучей иной на свете.

Тучи все еще застилали небо, но на горизонте брезжили красные проблески — глядишь, и развиднеется днем. А Мэтью скорее всего проснется не скоро. Ощущая себя бодрой и странно помолодевшей, я быстро оделась и прошептала я, целуя его:

— Я мигом, ты даже и не заметишь.

Ни Изабо, ни Марты не было видно. Я надкусила яблоко, взятое на кухне из лошадиной миски.

В саду пахло травами и белыми розами. Если бы не моя современная одежда, я подумала бы, что перенеслась в шестнадцатый век, когда копали квадратные грядки и делали ивовые заборчики для защиты от кроликов — хотя обитатели замка наверняка отпугивают вредителей лучше этих несчастных прутиков.

Нагнувшись, я потрогала растущие у дорожки травы. Одна из них входила в Мартин чай — рута, с удовлетворением вспомнила я.

Порыв ветра бросил мне на глаза всегдашнюю непослушную прядку. Не успев поправить ее, я вдруг оторвалась от земли и помчалась в небо, точно ракета.

По легкой щекотке я уже знала, кого увижу, открыв глаза.