Маски любви

11

У Амелии Гарсия, старшей медицинской сестры частной клиники «Тесса», выдался непростой день. Всего восемнадцать пациентов и почти столько же членов медицинского и обслуживающего персонала, а забот не меньше, чем в центральном госпитале Барселоны. Правда, жалованье у Амелии в три раза больше, чем она могла бы иметь на государственной службе. Хозяин «Тессы», профессор Грэм Салливен, пять лет назад прибыл из Америки, чтобы стать преемником дела своего учителя – замечательного хирурга-травматолога Винаро Фернандеса. Старик скончался в возрасте 92 лет, продолжая работать чуть ли не до последнего дня. Врожденные дефекты скелета и черепа были коньком Фернандеса, вписавшего яркую главу в историю хирургии. Сменивший профессора Грэм Салливен предпочитал пластические операции, отбирая для своей клиники узкий круг пациентов со всего мира. Он брал колоссальные гонорары, но никто еще не остался в претензии на работу Салливена. К тому же далеко не все происходившее в клинике Салливена могло стать достоянием общественности – в «Тессе» умели хранить профессиональные тайны.

Амелия Гарсия работала в «Тессе» почти двадцать лет. Последний год в обязанности Амелии входил круглосуточный надзор за всеми службами клиники, который она осуществляла при помощи начальника охраны, старшей сиделки, дежурного врача и ведущей санитарки.

В воскресенье, восьмого мая, ровно в 22 часа, получив отчеты от всех служб, Амелия принялась просматривать записи, сделанные врачами в журналах назначений, заведенных отдельно на каждого пациента.

Сигнал с пульта охраны поступил в 0.45. Встревоженный голос начальника смены просил Амелию срочно выйти к центральной проходной клиники.

Направляясь к воротам, охраняемым круглосуточным караулом, Амелия решила, что имеет дело с попыткой проникновения какого-нибудь папарацци. В клинике уже неделю находилась жена премьер-министра, пожелавшая помолодеть на десять лет. И это событие не могло не взволновать любителей сенсаций.

– Что произошло, Алонсо? Вы уверены, что так необходимо отрывать меня от дел среди ночи из-за какого-нибудь репортеришки?

– Прошу прощения, сеньора. Но тут такое дело… – Лицо начальника охраны выражало крайнее недоумение. Подведя Амелию к окошечку в проходной, он пропустил ее вперед. – Ну, сеньора Грасси, что прикажете с этим делать?

На ступеньке у левой двери, скорчившись, сидело странное существо. Обрывки одежды. Грязные тряпки, намотанные на голову, полностью скрывали лицо. Обняв себя за плечи худыми руками, существо раскачивалось, не обращая никакого внимания на подошедших людей.

– Кто вы? – строго спросила Амелия, подозревая хитрость пронырливого журналиста, решившего таким образом проникнуть в клинику. Ответа не последовало.

– Алонсо, помогите ей подняться… Ничего не понимаю… Я вызову санитаров с носилками.

Дежурный врач, пятидесятилетний Феодоно Вальехо, задумчиво смотрел на изувеченную молодую женщину. На теле были видны многочисленные поджившие ссадины, возле левого плеча зияла довольно большая рваная рана, залепленная какой-то дурно пахнущей, очевидно, самодельной мазью. Но самое страшное зрелище представляла голова. Левое ухо пострадавшей, вероятно, чуть ли не полностью оторванное, уже начало кое-как срастаться. Вся левая часть лица и расплющенный нос, покрытые струпьями, нуждались в немедленном хирургическом вмешательстве. Женщина находилась в сознании и позволяла себя осматривать без всяких эмоций.

– Здесь нужны невропатолог, травматолог и лицевой хирург. Приведите больную в порядок, проделайте все необходимые антисептические процедуры. Завтра утром мы с профессором сделаем обследование и решим, что делать.

На следующий день Грэм Салливен имел данные разнообразных исследований и подробный отчет о ночном происшествии. Осмотрев загадочную больную, он задумался. Ее состояние вызывало множество вопросов. Имеющиеся повреждения не были похожи ни на побои, ни на последствия транспортной катастрофы, скорее напоминали травмы альпиниста, но сама она явно не являлась спортсменкой.

Судя по языку – американка. Охотно отвечает на все вопросы, но о себе ничего не помнит. Ни документов, ни каких-либо предметов, по которым можно было бы установить личность, больная не имеет.

– Что будем делать, коллеги? – задал вопрос профессор собранным на экстренное совещание помощникам.

– Разумеется, первым делом необходимо сообщить в полицию. И постараться избавиться от нее. – Заместитель главы клиники доктор Кастро сильно боялся столкновений с правовыми органами. В «Тессу» он попал после судебного процесса, связанного с незаконными операциями по изменению пола.

– Я убежден, что прежде всего мы должны оказать посильную медицинскую помощь пострадавшей. Женщину явно подбросили к нашей клинике. Кто-то хотел, чтобы она осталась жива, но побоялся обратиться в госпиталь. Следовательно, история не совсем чистая. – Сказал Вальехо. – Полиция должна быть поставлена в известность. Но мы – врачи. То, что сделали с бедняжкой дикари-целители, ужасает. Если не принять срочных мер, молодая женщина навсегда останется уродом – человеком без лица.

– Для сумасшедшей это не такая уж беда, – вставил доктор Кастро.

– Позвольте, коллега, я успел осмотреть больную. Психически она здорова. Ну… скорее всего, – вмешался невропатолог Лоуренс. – Ее состояние – последствие пережитого шока и сотрясения мозга, вызвавшего частичную амнезию. Случай достаточно распространенный и, как правило, имеющий оптимистический прогноз. Если даже больная никогда не сумеет восстановить собственную биографию, она сможет начать вполне приемлемую новую жизнь. Ведь ей, насколько я могу судить, не более тридцати лет. Плюс-минус пять.

– Таким образом, как выяснилось, у нас две неотложные задачи – приглашение представителей властей и срочная помощь пострадавшей в области реконструктивной хирургии.

Профессор Салливен, наблюдавший за беседой невропатолога с загадочной пациенткой, успел составить некое представление о больной, свидетельствующее о том, что загадочная история может оказаться весьма кстати. Руки женщины, ее манера говорить и держаться, указывали на благородное происхождение. Она плохо осознавала ситуацию и, очевидно, неадекватно воспринимала боль, поскольку сохраняла удивительное спокойствие. Шок плюс какой-то болеутоляющий самодельный наркотик, которым ее накачивали «добрые люди» (как называла больная мужчину и женщину, у которых находилась последние дни), плюс, конечно, порода. Это уже что-то.

– Доктор Вальехо, прошу вас задержаться. Остальные могут быть свободны, – объявил профессор, закончив совещание. – Я сообщил о происшествии своему знакомому капитану полиции Лухасу. Через полчаса он будет здесь. Мы с вами должны выработать тактику. Нам необходимо объяснить полиции, что больная нуждается в немедленной и квалифицированной помощи. Они могут, если найдут угодным, держать ее под стражей, но прежде всего свой долг должны выполнить медики.

– Похоже, вам чем-то приглянулась эта синьора, профессор.

– Ни для кого не секрет моя предрасположенность к добрым делам. Провидение привело к нашему порогу страждущую. Мы поможем ей, если даже судьи впоследствии сочтут необходимым посадить беднягу на электрический стул. Я убежден, что она американка.

– Но ведь это все, что мы знаем о ней, – скептически напомнил доктор Вальехо. – Я понял, что вы намерены доверить лицевую пластику мне. А к чему я должен стремиться – к обобщенной маске манекена или все же к тому, чтобы вернуть ей ее лицо?! Возможно, у женщины найдутся родные, дети, муж. Им будет не просто смириться с чужим обликом любимого человека.

– Дорогой Феодоро, – профессор положил на плечо доктора легкую, пахнущую лавандой руку. – Дело, естественно, не в личной симпатии. Я не знаю эту женщину и предпочел бы не встречаться с ней, тем более в такой ситуации. Но интуиция подает мне сигналы, которыми я не могу пренебречь… У меня к вам просьба, коллега, поприсутствуйте во время беседы капитана с больной. Мне тоже любопытно взглянуть на их встречу. А вдруг нам в голову придет что-то интересное?

– Это наш друг, Фидель Лухас. Он прекрасно знает английский и постарается помочь вам, дорогая сеньора, прояснить ситуацию. – Представил профессор энергичного, коренастого человека с шапкой густых вьющихся волос.

Больная, лежащая на высокой кровати, приподнялась на подушках и коротко поздоровалась. Ее голос звучал чуть слышно, в глазах, блестящих в прорезях повязки, не было и тени беспокойства: чтобы снять последствия шока, ее поддерживали нейролептическими препаратами. На столике стоял свежий букет роз из оранжереи «Тессы», сквозь легкие шелковые занавеси пробивалось солнце, придавая комнате домашнюю уютность.

– У вас чудесная клиника, профессор. Совсем не похожа на больницу. Я чувствую себя почти как дома.

– Дома? Вы можете вспомнить, где находится ваш дом или как он выглядит? Простите, я не представился – Фидель Лухас – сотрудник отдела происшествий федеральной службы безопасности. Я хочу помочь вам найти родных. Мы располагаем большой базой данных. Любая мелочь, которую вам удастся вспомнить, была бы очень полезна. Какие-то детали о вашем доме, близких людях, друзьях… Судя по всему, сеньора – американка?

– Да. Меня считают американкой, ведь мы находимся в Испании?

– На острове Неиса. А я прибыл к вам из Валенсии. Барселона, Мадрид… вам что-то говорят эти названия?

– Не утруждайтесь, капитан, я даже знаю, как зовут президента Америки… Но про себя не могу ничего вспомнить… Глухая, черная стена…

– Выходит, вы путешествовали. И конечно, не одна. Кто был с вами – семья, муж, друзья? Вы замужем?

– Н-нет. Не уверена. Не знаю… Я помню шум моря и этот запах – жареной рыбы и каких-то горьких трав… Они ухаживали за мной, давали воду, питье… Мужчину звали Каха… Да, точно. Женщину… Нет, не помню, кажется, он называл ее «старуха». Они испанцы, но, наверно, говорили на каком-то диалекте. Я плохо понимала. Мне было совсем, совсем… – Голова больной упала на грудь, будто она внезапно уснула.

– Достаточно. – Профессор положил пальцы на ее запястье. – Я думаю, Лухас, вам лучше побеседовать через пару дней. А пока мы постараемся восстановить ее силы.

– Ну, что ж, – капитан поднялся, – не буду настаивать на продолжении разговора. Но дактилоскопия пострадавшей может пригодиться. Позволите? – Достав коробочку с краской, капитан ловко снял отпечатки пальцев. – Вы действуйте со своей стороны, а мы – со своей. Возможно, удастся разгадать и эту загадку.

За три дня состояние больной заметно улучшилось – курс релаксирующей терапии и отличное питание сделали свое дело. Профессор решил, что откладывать операцию не имеет смысла. Поврежденные ткани рубцевались, сломанные хрящи фиксировались, а самое тяжелое – переделывать застаревшие травмы. Значительно эффективнее действовать по горячему следу, пока деформация не приобрела «жесткость».

– Проведенные измерения лицевых костей не дают мне достаточно оснований, чтобы смоделировать подлинный облик этой женщины. Придется фантазировать, – вздохнул доктор Вальехо, прикрепляя на экране рентгеновские снимки. – Как бы там ни получилось, будет лучше, чем сейчас. Нос и левая скула полностью изуродованы, надбровная дуга иссечена, челюсть, очевидно, вывихнутая, вправлена кем-то, но имеются многочисленные мелкие трещины. Ткани подбородка смещены, а ухо, вероятно, неделю назад было сильно надорвано. Придется починить и его… Но вот губы… Три крупных рубца, образовавшиеся на месте рваных ран, полностью исказили рисунок рта… Зубами, естественно, займутся уже после нас стоматологи. В общем, работа большая и не на одну операцию. У меня всего две руки. И я пока плохо представляю, как должна выглядеть эта загадочная сеньора. – Доктор Вальехо поколебался, прежде чем задать вопрос. – Вы хорошо представляете, шеф, в какую сумму обойдется нашей клинике работа с этой пациенткой? Разве мы перешли к благотворительной деятельности?

– Ваши усилия, коллега, в любом случае будут хорошо оплачены. – Профессор Салливен посмотрел на часы. – Скоро прибудет капитан Лухас. Возможно, ему удастся прояснить ситуацию. – Он улыбнулся. – А может быть, это удастся сделать кому-то еще.

Все последнее время профессор усиленно просматривал прессу, выискивая сообщения о пропаже молодых женщин, приходившиеся на начало мая. Наконец ему удалось обнаружить нечто, заставившее сердце заколотиться от радости. Очень многое совпадало. Если это, действительно, окажется так, то «Тесса» получит отличную рекламу, а имя профессора Салливена появится во всех газетах.

К прибытию Лухаса больную привели в кабинет Фернандеса, где была создана самая домашняя, располагающая к беседе обстановка. На маленьком круглом столике, сервированном к чаю, красовалось разнообразное печенье в высокой трехъярусной хрустальной вазе, и ждала дегустации коробка французского шоколада.

Приведенная медсестрой больная осмотрела комнату, скашивая к переносице более открытый бинтами правый глаз, и опустилась на удобный диван перед чайным столиком.

– Может быть, начнем с конфет? Вы любите шоколад?

– Н-не помню… – Больная пожала плечами. – Я, кажется, волнуюсь. Возможно, капитан уже знает, кто я…

– Расслабьтесь, уважаемая пациентка Икс. Еще немного терпения, и вы сможете вернуться в свою прежнюю жизнь.

– Я? Но ведь я не знаю, где моя прежняя жизнь. И даже не чувствую, хочу ли вернуть прошлое. Меня никуда не влечет, ничто не тяготит сердце… Только вот это… – Она обеими руками коснулась забинтованной головы. – Что будет с этим?

– Хотелось бы, чтобы этот вопрос вы постарались решить сами. А я и капитан Лухас попробуем помочь. – Профессор нетерпеливо потер руки и ринулся к вошедшему капитану. – Наконец-то… Ну что, вы можете нас порадовать, дружище?

– Кое-что у меня есть. Рад приветствовать, сеньора. Сегодня у вас более бодрый вид. – Расположившись в кресле напротив, капитан начал издалека. – Моя племянница сегодня прилетела из Милана, где проходили соревнования на воздушных шарах. Знаете, это очень красиво – все небо в разноцветных летучих пузырях. И, оказывается, опасно! Двое из ее команды получили серьезные увечья. Как жаль, что такой умелец, как наш профессор, не может лечить страждущих со всего мира.

Невропатолог предупредил капитана, чтобы он ни в коем случае не задавал прямых вопросов. Женщина, возможно, перенесла страшное потрясение, и внезапный возврат к пережитым событиям способен сильно ухудшить ее состояние. В то время, как Лухас весело излагал придуманную историю, профессор внимательно следил за больной. Она с интересом рассматривала коробку конфет.

– Парижские трюфели! Я чувствую, что люблю эти конфеты и даже помню их вкус – горьковатый, с миндалем… Да-да, – она попробовала конфету, – именно такой!

– А вам ничего не говорит фамилия Морис? Керри или Ривз? – Спросил капитан.

– Это американские фамилии. Кажется, я их слышала… Но вот с чем связаны, не помню… Морис? Нет. Точно не знаю.

Профессор с чувством превосходства взглянул на капитана. Он сразу понял, куда клонит Лухас, затеяв разговор о полетах и воздушных шарах. Салливен тоже видел сообщение о трагическом происшествии на острове Форментера. Жена американского журналиста Мориса упала из терпящего аварию самолета. Водолазам так и не удалось обнаружить тело. Место и время в общих чертах совпадало. Но ведь парализованная женщина была прикована к своему креслу, которое удалось выловить у берегов.

– А вот если мы подумаем в другом направлении. Забудем о самолетах и перенесемся мысленно на автомобильную трассу, где много симпатичных, сильных и смелых ребят. Взгляните на этот снимок. – Профессор протянул больной приготовленный журнал. На фотографии полугодичной давности был изображен победитель «Гран-при Европы» Берт Уэлси в обнимку со своей женой. Той самой, что пропала в конце апреля после чемпионата в Барселоне и до сих пор не была найдена.

Больная жадно вгляделась в снимок, ее руки задрожали. Она хотела что-то сказать, но не смогла справиться с голосом. Профессор, державший наготове нюхательные соли, живо подскочил к потрясенной пациентке.

– Вы узнали кого-то?

Она усиленно закивала:

– Берт Уэлси… Разбитая голова, нога в гипсе… Он рисковал, он всегда рисковал… А эта женщина – Мона. Прекрасная Мона. Она была счастлива. Очень счастлива…

– Вы знакомы с этим семейством? – спросил с надеждой капитан. – Я немедля вызову Уэлси, и он опознает вас.

– Нет, умоляю! – С неожиданной силой больная вцепилась в рукав Лухаса. – Он не узнает меня… Я не хочу, чтобы кто-то видел меня такой. Не надо…

– Успокойтесь, милая. Возможно, вам лучше повидаться с Моной?

– С Моной? – Больная снова ощупала свои бинты. – Но ведь она здесь. Под этой маской.

– Значит, вы можете утверждать, что являетесь супругой сеньора Уэлси – Моной Барроу? – впрямую задал вопрос Лухас. Больная сжалась в кресле, обхватив руками плечи, словно ее собирались бить.

– Нет… Не могу утверждать. Я запуталась… Я совсем запуталась… Можно мне немного поспать? – Она посмотрела на Салливена как загнанный зверь.

– Не волнуйтесь, уважаемая, вы будете спать, сколько пожелаете. – Вызвав сестру, профессор попросил ее увести больную.

– Ну, что, капитан? Кажется, мы, наконец, можем приступить к реконструкции лицевых тканей. Больше тянуть нельзя. Иначе ей придется вторично пройти через все мучения, испытав к тому же ужас встречи со своим изуродованным лицом! Пока его скрывают бинты. Но скажу вам, Лухас, зрелище не для слабонервных. – Профессор пристально посмотрел на капитана. – Кроме подозрений, что это миссис Морис, у вас нет других вариантов?

– Увы, поиски пропавших женщин со схожими данными не увенчались успехом. Мы отправили запрос в международное бюро информации, приложив отпечатки пальцев. Дактилоскопия ничего не дала. Эта свалившаяся с самолета крошка никогда не снимала отпечатков. И, похоже, она единственный подходящий вариант.

– А почему вы исключили Мону Барроу?

– У нас имеется, по крайней мере, три несоответствия. Во-первых, актриса с детства страдает весьма специфическим нервным расстройством, симптомы которого ваш специалист вряд ли мог не заметить. Во-вторых, у нее явно выраженная наркотическая зависимость. И, третье, – у сеньоры Барроу голубые глаза и прямые каштановые волосы.

– Вы позволите, капитан, опротестовать ваши аргументы? – Салливен взял из вазы миндальное печенье и аккуратно положил в рот. – Простите, я пропустил обед. И, пожалуйста, не стесняйтесь – кофе, чай?

Капитан отрицательно покачал головой. Он привык не есть сутками, и уж если сейчас и перехватил бы что-нибудь, то, конечно, не сладости.

– Так вот, – продолжил профессор, – психическое состояние больной в данный момент не дает возможности выявить хронические нервные заболевания. Все это время больная получает инъекции седативных и обезболивающих препаратов. Это не позволяет судить о степени ее зависимости от наркотиков. Можно лишь отметить, что в больших дозах ее организм не нуждается. Что касается волос и глаз, то это вопрос специального исследования. Здесь нельзя полагаться на визуальные данные. Сеньора Барроу актриса, а следовательно, любит экспериментировать со своей внешностью. Цветные линзы способны менять окрас радужки, а уж волосы – это совсем иллюзорная примета.

– У Моны Барроу природный голубой цвет глаз и гладкие каштановые волосы. Это указано в досье, полученном из клиники, где она проходила длительное лечение. А у вашей пациентки, насколько я понял, глаза серые и волосы, как вы отметили, – светлые вьющиеся.

– Я понимаю, капитан, что для идентификации волос требуется специальная экспертиза. В данном случае мы могли бы полагаться лишь на показания личного парикмахера или близких людей. Вероятно, мы должны были пригласить сюда мужей обеих подозреваемых нами сеньор. Но мне известно, что журналист Морис находится на линии фронта где-то в Сербии или России, а гонщик прикован к кровати после травм на трассе в Барселоне. – Салливен строго посмотрел на Лухаса. – Хочу еще раз подчеркнуть, уважаемый капитан, что затягивать реконструктивную операцию – медицинское преступление.

– Я вижу, вы пришли к какому-то решению, профессор.

– Да. Как профессионал, я привык брать ответственность на себя. Иногда от этого зависит жизнь пациента и репутация врача… Женщина признала себя Моной. И это, надеюсь, вы зафиксируете в протоколе допроса. А у меня имеется и более веское основание. Известно, что миссис Морис страдала параличом в течение десяти лет. Наша пациентка не испытывает затруднений в передвижениях, невропатолог находит рефлексы нижних конечностей в пределах нормы. Конечно же, она слаба и едва держится на ногах, но паралич – это совсем другое.

– Так значит, вы предполагаете «создать» из вашей пациентки сеньору Барроу? – Капитан задумчиво покачал головой. – Если бы речь шла о разыскиваемых преступниках, нам, конечно же, пришлось бы пренебречь аргументами медиков, спешащих провести пластическую операцию, транспортировать больную в специальный госпиталь и заняться тщательной экспертизой… В нашем случае проблема скорее этического или эстетического характера… По мне – так любое лицо лучше для молодой женщины, чем дополнительные страдания или пожизненное уродство. К тому же вы понимаете, Салливен, мы не оставим без внимания эту женщину после того, как она примет человеческий вид. Мы возьмем ее под свою опеку, если ее не признает муж. Вот его-то и надо будет в первую очередь пригласить в качестве эксперта. – Лухас поморщился, представив, во сколько может обойтись ложный вызов человека, если этот человек окажется скандалистом. Поэтому последовавшие аргументы профессора показались ему разумными.

– Не раньше чем через три недели, капитан. Мы же должны показать господину Уэлси нечто большее, чем ворох бинтов. А за это время многое может проясниться. «Не торопись и не подгоняй природу», – так я сформулировал бы одно из главных правил врача.

– Охотно соглашусь. И добавлю. «Не торопись с выводами и не полагайся на эмоции», – сказал бы я любому полицейскому. Во всяком случае, в данном деле ожидание – самый верный тактический ход. – С некоторым облегчением признал капитан.

– А как в таком случае поступают с оплатой содержания больного и оказанной ему медицинской помощью? – на всякий случай поинтересовался профессор.

– Но уж это – как вам повезет, Салливен. Могу вам сказать по собственному опыту – ситуация плохо предсказуема. Есть шанс, что ваша сеньора после всех затраченных на нее усилий попадет в следственную тюрьму. Это в том случае, если мы опознаем в ней скрывающуюся преступницу. И тогда вам тоже придется принять участие в судебном расследовании в качестве свидетеля. – Лухас усмехнулся, отметив тревогу Салливена. – Вариант второй: она не преступница, но и не сеньора Барроу. В этом случае родные пациентки могут потребовать у вас вернуть ей собственное лицо. Степень вашей выгоды зависит от настроения и кармана этих людей. Ну, и наконец, существует большая вероятность, что ваша дохленькая рыбка окажется золотой. Могу вас заверить – столь запутанных историй с нищими не происходит. Изувечив, их отвозят не к порогу дорогой частной клиники, а на свалку.

– Я могу заручиться вашей поддержкой, Лухас, на случай ошибки? Ведь я действую из чисто гуманных побуждений.

– Не беспокойтесь, профессор, никаких противоправных действий вы пока не совершаете. Я имею заключения всех специалистов, свидетельствующие о том, что больная не в состоянии адекватно оценивать ситуацию и восстановить в памяти собственную личность. Кроме того, она назвалась сеньорой Барроу. И вы исходите из этого факта.

– Спасибо, Фидель. Тогда еще одна просьба – наш компьютер моделирует внешность человека по имеющимся визуальным данным – рисункам, фотографиям. Мы имеем лишь снимки из газет и журналов. Было бы очень неплохо получить какие-либо более вразумительные данные.

– Возьмите кинопленку – это отличная возможность изучить внешность. Буду рад, если наша сказочка получит с помощью «Тессы» счастливый конец. – Лухас пожал руку Салливену, отметив ее мягкость и хрупкость. – Желаю удачи, профессор!

До поздней ночи Салливен сидел в своем кабинете, прикидывая «за» и «против». Увы, его чутье, кажется, подвело – у Моны Барроу оказались ярко-голубые глаза и шелковистые, тяжело падающие на плечи каштановые волосы.

Он с тоской рассматривал фотографии, собранные из разных журналов. Да, актриса, конечно же, очень хороша. Жаль отказываться – доктору Вальехо было бы приятно поработать над таким лицом… «Но ведь она вполне могла носить парик, а цвет глаз усиливать с помощью линз… – уговаривал себя Салливен. – Возможно, только ради чего такой риск? Лухас дал ясно понять, что вариант ошибки и судебного разбирательства наиболее вероятен. Не проще ли переправить пациентку в госпиталь Валенсии и перепоручить ее судьбу полицейским службам?..» В конце концов он решил отказаться от операции, но вместо облегчения почувствовал на душе какую-то тяжесть, будто у него перехватили увлекательную, сулящую интересные открытия работу.

Во втором часу ночи профессору позвонила старшая медсестра Амелия Гарсия.

– Шеф, безымянная пациентка хочет видеть вас. Я объясняла, что в такое время… Мы сделали успокоительный укол.

– И какова ее реакция? – Профессор насторожился, ожидая подтверждения версии о наркотической зависимости Моны Барроу. Он понимал, что после длительного лечения, которое прошла молодая женщина, ее тяга к наркотикам могла пропасть. Конечно, с малой степенью вероятности, но теоретически возможно. Возможно так же, что нервное заболевание, вызванное перенесенной в детстве психической травмой, «загасилось» повторным сильным стрессом. Ведь амнезия пока отступает очень медленно и, быть может, где-то в зоне «затемненной психики» остался и очаг нервного раздражения.

– Что стряслось с ней после укола? Ей стало хуже?

– Она немного успокоилась, но все еще просит о встрече с вами. Она знает, что ей предстоит операция.

– Ах, понятно. Попытайтесь увеличить дозу снотворного. Нет, погодите. Через пять минут я буду в ее палате.

Больная сидела на своей кровати, с трудом размыкая слипающиеся веки. Да, ее глаза никак нельзя было назвать голубыми. Но при известном освещении и одежде – возможно… Серая радужка очень изменчива, подчиняясь эффекту «хамелеона».

– Вы хотели меня видеть, мисс Икс? Вы боитесь предстоящей операции? Не стоит – доктор Вальехо очень хороший специалист. И мы не будем делать ничего страшного.

– Н-нет… – Она зевнула. Я, кажется, забыла, зачем звала вас… Вы мне были очень, очень нужны…

– Поспите, детка. – Профессор поправил подушки с вышитой зеленым шелком монограммой «Тессы» и осторожно уложил больную. Плечи худенькие и рост совпадает… Но почему ее не тянет к наркотикам и легкий тик не сводит конечности? «Я идиот, – подумал профессор. – Ищу закономерности в абсолютно аномальной ситуации. И, право, лучшая тактика – ожидание».

– Не тревожьтесь, не думайте ни о чем. Как бы там ни было, в конце концов вы получите вполне привлекательное лицо. Это ведь даже забавно, правда? – Профессор не мог сказать ей, что намерен переправить ее в госпиталь Валенсии, отказавшись от реконструктивной пластики. Чем позже она узнает об этом, тем лучше.

Больная поднялась на локтях и открыла глаза:

– Лицо? – Ее левый глаз, наполовину скрытый бинтами, сверкнул синим огоньком. – Вы сказали, лицо? Вспомнила! – Она цепко схватила Салливена за руки. – Вспомнила! Я позвала вас… Хотела сказать… Господи! Я – Мона Барроу!

Утром следующего дня у стола в операционной стояли сразу двое. Сам шеф счел необходимым принять участие в работе совместно с доктором Вальехо. Накануне они внимательно посмотрели кассеты с фильмами Моны, подолгу изучая стоп-кадры. На основании введенных в компьютер данных был получен объемный портрет, представляющий любые ракурсы лица женщины.

Когда пациентка уснула, погрузившись в бездны наркоза, и бригада анестезиологов дала «добро», профессор Салливен скомандовал: «Начали! Да поможет нам Дева Мария!»

Оба хирурга одновременно взглянули на экран компьютера, с которого на них смотрела очаровательная молодая женщина с синими глазами и копной разметанных ветром каштановых волос.

Все ньюйоркцы без устали твердили о необычайной жаре. Середина лета – не лучшее время для жителей колоссального мегаполиса. Но Берт не замечал ничего вокруг. Из окна кабинета директора «Стеферсон Уэлси компани» был виден лес небоскребов Манхеттена. Днем они казались мощными сталагмитами, устремленными, вопреки законам притяжения, в небо. Вечерами и ночью Берту казалось, что он парит в мириадах огненных искр, заполняющих безмолвную бездну. Перемен погоды он вообще не чувствовал, потеряв ориентацию в пространстве и времени. Мир Берта Уэлси вот уже целый месяц ограничивался стенами кабинета и бесконечными отчетами о делах компании, в которые он вгрызался усилием воли.

Заместитель Дика Уэлси делал все возможное, чтобы помочь новому шефу. Но часто Берту хотелось бежать подальше от этого шикарного кабинета и проблем, в которых он разбирался не лучше собственной секретарши.

Когда капитан Лухас из Валенсии попросил его приехать, Берт обрадовался. Он горячо благодарил капитана и судьбу и, лишь опустив трубку, понял, что радуется необходимости оторваться от дел, а не возможности вновь обрести Мону.

Он довольно просто смирился с мыслью о потере жены и принял решение: с начала следующего года он официально признает себя вдовцом. Восемь месяцев – достаточный срок, чтобы понять: не возвращается тот, кто не может или не хочет вернуться.

Время, прошедшее после турнира в Барселоне, оказалось настолько напряженным, что у Берта не оставалось сил даже для личных эмоций. Пропажа жены, лечение в клинике, смерть отца, лавина обрушившихся проблем, связанных с руководством компанией, мешали ему задумываться над собственной жизнью.

Как никогда, Берт чувствовал себя одиноким и злым. Он не собирался прощать Клер и не верил, что Мона мертва.

– Мы обнаружили в одной из частных клиник женщину, похожую по описанию на миссис Барроу. – Сказал капитан. – Она была сильно изувечена и не помнила ничего, что с ней произошло. За пределами досягаемости памяти больной оставалось и все ее прошлое.

– Откуда же вы взяли, что эта женщина – моя жена?

– Из ее собственных утверждений. Уже два месяца она находится на излечении в клинике «Тесса» и называет себя Моной Барроу.

– Благодарю вас, капитан. Завтра же вылетаю.

Профессор Салливен волновался. Хотя невропатолог, курирующий больную, находил в состоянии ее психики заметные улучшения, у профессора было достаточно оснований предполагать, что визит мистера Уэлси окажется напрасным. Действительно, силы и память постепенно возвращались к молодой женщине. Она уже могла самостоятельно совершать прогулки по парку, но старалась держаться подальше от других пациентов. В «Тессе» действовал раз и навсегда установленный порядок: инкогнито пациентов поддерживалось неукоснительно, а общение между ними деликатно пресекалось.

Миссис Барроу аккуратно соблюдала все предписания докторов, ничего не требовала и терпеливо сносила физические и душевные муки, связанные с сеансами психотерапии. На этих сеансах невропатологу удавалось раз за разом все глубже внедряться в память пациентки, выуживая из нее информацию о прошлой жизни. Она охотно, но очень немногословно рассказала о победах своего мужа и его многочисленных травмах, а также о том, что часто бывала несправедлива по отношению к Берту, его друзьям и профессии. От помощи гипноза в восстановлении отдельных моментов ее прошлого Мона категорически отказалась.

– Я помню все, что хотела бы вспомнить. Согласитесь, доктор, вы бы и сами не отказались вымарать кое-что из своей памяти. Как и любой другой человек. Будем считать, что мне повезло, – сказала она.

Когда миссис Барроу сообщили, что ее муж отрекся от гоночного спорта ради сохранения ее душевного спокойствия, она очень погрустнела. «Берт очень хороший муж. Любая может позавидовать мне», – заметила она и промолчала целый день.

Салливен не помнил, чтобы судьба какого-то пациента вызывала такой интерес у персонала клиники. За состоянием больной из палаты № 9 следили не менее внимательно, чем за развитием сюжета популярного телесериала.

Просмотрев еще раз кассету с первым фильмом Моны Барроу «Молчание», Фернандес решил, что психика молодой женщины была не совсем в порядке уже в те времена – девять лет назад. Зато ее лицо он теперь мог бы узнать из тысячи хорошеньких женщин.

И вот наступил день, которого обычно с трепетом ожидают все пациенты, сделавшие лицевую пластику. Заботясь о своей внешности, они совсем не думают о том, что снятие повязки – ответственный экзамен для хирурга.

Конечно, то, что скрывали бинты, было известно Салливену и Вальехо, как свои пять пальцев. Нижняя часть лица была делом рук Вальехо, носом и глазом занимался профессор. А процессы приживления, рубцевания, стягивания они наблюдали этап за этапом, внося необходимые коррективы.

Теперь полностью завершенное лицо должно было быть представлено его владелице в соответствующем оформлении – парикмахер клиники покрасил волосы пациентки и даже ухитрился прикрыть верхними прядями участок, выстриженный над ухом.

Кроме Амелии Гарсиа и доктора Вальехо в кабинете Салливена никого не было. Вопреки всем правилам, они решили, что встреча с собственным лицом должна произойти в уже привычной пациентке обстановке. С внутренней стороны дверцы стенного шкафа имелось большое зеркало, перед которым обычно шеф клиники облачался в свою докторскую форму – бледно-зеленый костюм с эмблемой «Тессы» на верхнем кармашке и пластиковой карточкой с его именем на трех языках.

По просьбе шефа Амелия приобрела в универсаме шерстяное платье, соответствующее размерам пациентки и специфике ситуации. Белый гипюровый воротничок и манжеты украшали строгое синее джерси. Но когда профессор собственноручно освободил лицо миссис Барроу от повязок, все трое не могли не признать, что женщина выглядит очень мило.

Амелия протянула ей набор косметики, приобретенный вместе с платьем, и открыла дверцу шкафа, указав на большое зеркало.

– Пожалуйста, миссис Барроу, взгляните на себя и сделайте макияж сами, как вы привыкли.

– Подождите, дорогая, – остановил пациентку профессор. – Вы не должны пугаться следов, оставленных операцией. Они исчезнут, но кое-что останется – белые ниточки шрамов возле виска и на скуле, которые легко скрыть гримом. А кроме того, ваше левое ухо. Увы, – ушная раковина – очень сложное архитектурное сооружение. Мы могли восстановить его лишь в общих чертах. Но когда отрастут волосы, проблем не будет.

– В общем-то вы должны знать, Мона, что мы с профессором Салливеном считаем свою работу удачной. Вы должны помнить, что перед нами стояла чрезвычайно сложная задача. Мы не совершенствовали, мы, по существу, строили заново. Собирали из кусочков чудесное творение, подвергшееся разрушению. – Преградив путь пациентки к зеркалу, Вальехо закончил свою длинную речь. Но она не проявляла нетерпения и, похоже, даже пыталась оттянуть это мгновение.

В полной тишине миссис Барроу сделала несколько шагов и застыла, приглядываясь к изображению. Затем кончиками пальцев пробежала по лицу, охнула и закрыла его ладонями.

– Что? Вас что-то напугало? – Профессор осторожно усадил женщину в кресло. – Не волнуйтесь, прошу вас. Время в данном случае работает на вашу красоту, и с каждым днем вы будете встречать в зеркале молодеющее и хорошеющее лицо.

– Нет, нет, спасибо… – Пациентка поднялась и горячо сжала руку Салливена. – Благодарю вас, профессор, и вас, доктор. Я очень, очень довольна. И непременно оплачу всю работу…

– Не стоит беспокоиться. Завтра прибудет ваш муж, и мы решим все финансовые проблемы с ним. Вы уже, конечно, знаете из газет, что за время своего пребывания в «Тессе» сказочно разбогатели. Ваш тесть скончался, оставив сыну все свое состояние. А оно принадлежит к числу самых крупных в Америке.

Женщина, казалось, не слышала слов профессора.

– Завтра?! Он будет здесь уже завтра? – Глаза пациентки округлились от страха. Профессор отметил, что цвет платья в данном случае пошел ей на пользу. Радужка приобрела оттенок синевы, свойственный перьям диких голубей.

– Мистер Уэлси прибудет после обеда. Постарайтесь выспаться и потренироваться в подборе необходимой косметики. Трудно представить радость человека, нашедшего потерянную жену через целых три месяца! – Профессор изобразил оживление, всплеснув руками. На самом деле он никогда не был женат и не мог вообразить ничего подобного.

Лухас, со своей стороны, готовил американца к предстоящей встрече, в то время как его автомобиль несся по пустынной лесной дороге.

– Местечко здесь тихое. «Тесса» – частная клиника для богатых клиентов, специализирующаяся на всех видах телесного совершенства… Во всяком случае они обещают совершенство своим пациентам, и мне кажется, никто еще не имел к профессору Салливену особых претензий.

– Странно, почему Мону подбросили именно сюда?

– Если вас заинтересует, мы можем провести расследование. Хотя зацепка только одна – прозвище какого-то нищего старика, который, очевидно, где-то нашел и пытался спасти вашу жену, исчезнувшую в Барселоне. Что произошло с ней за две недели между уходом из гостиницы в Барселоне и появлением у подъезда «Тессы», неизвестно. Очевидно, что-то весьма неприятное, поскольку память миссис Барроу отказывается восстановить этот отрезок времени.

– Хм… У моей жены давно были проблемы с психикой.

– Знаю, знаю, уважаемый мистер Уэлси. Я уже так много знаю про Мону Барроу, что мог бы написать ее биографию. А вами я просто восхищаюсь. Жаль, что бросили гонки.

– Всему когда-то приходит конец… И что-то всегда начинается. Я стал дельцом, богачом… Это, оказывается, не сладко. Не стремитесь разбогатеть, капитан, – прогадаете.

Берт нервничал. Он боялся сцен, которые в последнее время их супружества сопровождали чуть ли не все его встречи с женой. Боялся своей жалости к ней, смешанной с отвращением. «А вдруг это жуткое испытание послано нам для того, чтобы все переосмыслить и начать заново?» – думал он, и эта мысль тоже волновала, но по-другому, как та Мона, которая появилась на его пути в Монако.

Он плохо соображал, что ему говорили врачи, сосредоточившись на двери, в которой должна была появиться Мона.

Профессор Салливен подумал, что не зря полгода назад провел полную реконструкцию собственного кабинета. Его апартаменты, выдержанные в стиле английского салона времен Шерлока Холмса, стали основной сценой в разыгравшемся спектакле. Он заметил, как с утра шушукались в клинике, поджидая прибытия знаменитого гонщика. Желающих взглянуть краешком глаза на встречу супругов было столько, что профессор мог бы продавать билеты. Особенно любопытствовали его пациенты, умолявшие разрешить им «подсмотреть» душещипательную сцену за любые деньги.

Слухи о необычном событии просочились за пределы клиники, с утра у ворот дежурили репортеры. Профессор усилил охрану территории и ограничил зрительскую аудиторию Вальехо и Лухасом. Ему совершенно не нужны были лишние свидетели.

Чем меньше времени оставалось до встречи Уэлси с женой, тем сильнее мучили Салливена сомнения. Сопоставив заново факты и многочисленные мелкие детали, профессор пришел к неутешительному выводу: он превратил в Мону Барроу совсем другую женщину.

Незаметно сунув под язык сердечную таблетку, Салливен призвал гостей к спокойствию и попросил Амелию привести в его кабинет миссис Барроу. Уэлси, Вальехо и Лухас застыли, выжидающе глядя на дверь.

«Идет, идет!» – зашептали в коридоре, Амелия распахнула дверь, пропуская вперед пациентку. Та на секунду задержалась, обводя глазами комнату и с криком «Берт!» бросилась на шею мужу. Они долго стояли обнявшись. Лухасу было видно лицо женщины, по которому текли слезы. А доктор Вальехо мог полюбоваться каменной физиономией гонщика.

Затем супруги долго смотрели друг другу в глаза. Мона коснулась щеки рукой:

– Это все потом будет не так заметно. Как шрамы на твоей скуле, появившиеся после той аварии в Венгрии. Помнишь, в Гриндельвальде?

– Конечно, дорогая. Пустяки. Ты выглядишь просто чудесно. – Уэлси повернулся к профессору: – Нельзя ли нам побыть наедине?

– О, конечно, простите, я как-то не подумал! Мы все так взволнованы вашей встречей! – засуетился Салливен, выпроваживая Лухаса и Вальехо.

Поджидавшим результатов опознания Амелии и невропатологу предстали изумленные лица шефа и доктора Вальехо.

– Что, признал? – Амелия уже держала наготове руку, собираясь осенить себя крестным знамением.

– Вроде бы, – пожал плечами Вальехо.

– Она не собирается биться в истерике?

– Нет, доктор. Ваша помощь, к счастью, не понадобилась. Мона в полном порядке. – Успокоил невропатолога Вальехо.

– Слава Деве Марии и святой Амелии! – Медсестра перекрестилась. – Ведь это в ее праздник я нашла на пороге бедняжку.

– Вы можете быть свободны, друзья. Мы с капитаном постараемся довести дело до конца. Всем спасибо, – сказал профессор деревянным голосом. – Надеюсь, ничьи старания не останутся незамеченными – мистер Стеферсон Уэлси буквально остолбенел от счастья.

Нахмурив брови, Берт смотрел на молодую женщину. Она могла бы сойти за сестру Моны. Но то, что это была подделка, не вызывало сомнений. Лицо могло измениться как угодно, но Берта никогда не обманули бы эти глаза, руки, голос. Бесспорно, кто-то пытался ввести его в заблуждение. Молодой миллионер – хорошая добыча для авантюристки. Но на что она рассчитывала? На его сотрясение мозга, прошедшее без последствий через неделю после аварии? Или все они в заговоре – профессор и Лухас, надеясь соблюсти лишь видимую формальность и «продать» ему подделку, имитирующую облик жены. Берт усмехнулся: какая бы игра ни велась за его спиной, эта женщина ему не нужна.

– Что вам от меня надо? – спросил он, сурово глядя в ее припухшее от операций, старательно накрашенное лицо.

– Умоляю, тише. Я объясню все потом. Только забери меня отсюда скорее! И никому ни слова – прошу тебя, Берт!

Женщина упала на колени и зарыдала, уткнувшись в подлокотник кресла. Худенькая спина вздрагивала от плача. Берт попытался вызвать в себе жалость, но он не любил лжецов.

– Встаньте и объясните хоть что-то. – Он помог женщине подняться и усадил ее на диван. Она попыталась заговорить, но слова застревали в ее горле, а из глаз, серых чужих глаз катились тяжелые слезы. Берт заметил плешь над левым ухом и само ухо, словно вылепленное неумелым подмастерьем. «Очевидно, бедолаге пришлось нелегко, – подумал он. – Но уж я тут совершенно ни при чем».

– Успокойтесь и говорите правду, иначе я позову шефа – пусть он объяснит все как следует.

– Нет, умоляю! – всхлипнула женщина. – Помоги мне! Я – Сандра Керри. Когда-то ты называл меня Феей, там, в швейцарском санатории, а потом пытался носить на руках… Помнишь, как мы ехали на стареньком «рено»?

– Но где твое кресло, Фея?

– Не знаю. Я очень многого не знаю. У меня плохо с головой. Ты должен помочь мне, Берт. Я чудом осталась жива и второй раз мне вряд ли удастся спастись. Умоляю…

Берт в недоумении смотрел на женщину, назвавшуюся Сандрой, пытаясь понять, кто и зачем старается ввести его в заблуждение.

В дверь постучали.

– Может быть, ты узнаешь это? – Приподняв платье, она показала на свои колени с тонкими ниточками старых шрамов.

– Войдите! – громко сказал Берт. – Мы уже успели поцеловаться. Вы отлично поработали, профессор. – Сжав руку Сандры, он притянул «жену» к себе и обнял, поглаживая волосы. Салливен с облегчением выдохнул.

Способность мгновенно принимать решения, выработанная скоростной трассой, сработала и на этот раз. Берт понял, что не может оттолкнуть молящую о помощи женщину.

– Как я должен оформить свою благодарность? Ваши условия, профессор, – я не намерен скупиться. Мне бы хотелось поскорее разделаться со всеми формальностями и забрать жену. Ей пора в домашнюю обстановку.

– Не так быстро, мистер Уэлси, – ссадил Берта Лухас. – Вы должны подписать протокол расследования по поводу неизвестной дамы, попавшей в «Тессу», и оставить письменное заявление, что опознали в ней свою жену.

– Давайте живее сюда бумаги. И ваш чек, сеньор Салливен. Я очень вам благодарен. Поработали чудесно. Мона помолодела на десять лет. – Он подмигнул застывшей в оцепенении Сандре. – Мы начнем новую жизнь, верно, малышка?

– Берт, мы поедем домой?

– Непременно, сегодня же. Ты будешь ночевать в своей постельке. А по дороге я все объясню тебе подробно. За это время кое-что произошло, – монотонно бубнил Берт, подписывая бумаги, в смысл которых никак не мог вникнуть.

В заключение он выписал чек на имя Салливена, значительно превышавший названную сумму.

– Чтобы ваша клиника время от времени могла позволить себе подобрать на улице нищего пациента. Ведь вы проявили доброту и великодушие, док. Хотелось бы, чтобы все принимавшие участие в спасении моей жены получили вознаграждение.

Если можно, еще одна просьба, профессор, – будьте так добры не разглашать случившееся здесь. Мне понадобится пара недель, чтобы провести расследование. Не хотелось бы насторожить преступника – ведь мою жену, по всей видимости, пытались убить. Рад, что вы поняли меня, господа. Еще раз благодарен всем. Надеюсь, я могу вызвать такси?

– Вы можете добраться до города вместе со мной. – Лухас улыбнулся счастливым супругам. – Буду рад содействовать в таком приятном деле. Нам, полицейским, редко удается устраивать свадьбы. А у вас впереди, похоже, второй медовый месяц.

– Очень благодарен, капитан. Я постараюсь быть вам полезным. Не могли бы вы оказать еще одну услугу? Думаю, в этом парке имеется запасной выход?

Не хотелось бы попадать в пчелиный улей разгоряченных репортеров.

– Пойдемте. Все ходы и выходы здесь известны мне как вам – трасса Барселоны. Миссис Барроу будет собирать вещи?

– Не буду. Это все, что я имею. – Она развела руками. – И документов, кстати, у меня тоже нет.

– Я уже отдал вашему супругу выписку из протокола расследования. Вас признал муж, и мы это зафиксировали законным образом. Основные протокольные церемонии вас ожидают на родине, – объяснил Лухас.

Распрощавшись с профессором и доктором Вальехо, «супруги» Уэлси покинули кабинет Грэма Салливена в сопровождении капитана.

– Счастливого пути, господа. – Сказал Вальехо сладким голосом в спину удалявшимся «супругам» и значительно посмотрел на шефа. Ни слова не говоря, они заперлись в кабинете.

– По-моему, стоит выпить. – Профессор достал из спрятанного в книжных стеллажах бара бутылку и рюмки. – Необычный денек.

Сразу же после операции, обменявшись с доктором Вальехо впечатлениями, он начал серьезно сомневаться в своей правоте. Иное строение лицевых костей, немного другие пропорции, форма скул, челюсти – то, что может почувствовать лишь хирург, работающий с живым «материалом».

– Мне показалось, у нас что-то не сходилось во время работы. А стоматологи намучились с губами. У этой женщины, очевидно, иной прикус и угол развода челюсти… А может, так показалось…

– Наверно. Мне тоже показалось, что надбровные дуги иной формы, а носовой хрящ несколько тяжеловат.

Тогда они умолчали об этом и с трепетом ждали встречи своей пациентки с мужем. В конце концов, она сама назвала себя Моной, а невропатолог подтвердил ее психическую вменяемость. Разыгравшаяся сцена «узнавания» потрясла обоих врачей.

Выпив рюмку коньяка, профессор прямо посмотрел на Вальехо:

– И что ты обо всем этом думаешь, коллега? – Он впервые обратился к своему заместителю на «ты», и Вальехо это понравилось, как и благополучное разрешение сомнительной истории и тепло коньяка, разлившееся внутри.

– Думаю? Я думаю, что в Голливуде сидят чертовски умелые и хитрые ребята, мастера пускать пыль в глаза… Вот откуда, дорогой, берутся все их красотки. Надо просто хорошо поставить свет и схватить нужный ракурс. Наш компьютер, воссоздавший лицо Барроу, имел дело с иллюзией, а не с реальностью. Вот мы с тобой и запутались в несоответствиях.

– Выходит, нас ввели в заблуждение гримеры, осветители и операторы «фабрики грез»?

– Именно. И лучшее тому доказательство – выписанный супругом счет. Насколько мне известно, обманутые мужья редко бывают столь щедрыми.

– А я к тому же намерен помочь этому малому разобраться в ситуации. Здесь все далеко не так просто, а он просил нас пару недель сохранить тайну. Пойду объявлю персоналу, что американец увез свою соотечественницу, в которой не признал жену. Что поделаешь – многим женщинам хотелось бы иметь внешность кинозвезды. Особенно таким шизанутым, как наша бывшая пациентка.