Двери гостиницы «Лейтонстоун» распахиваются, открывая вид на океан и усыпанную цветами извилистую дорожку. Вместе с запахами моря до нас доносятся переливы фортепиано и гитары.
Слоан судорожно цепляется за мою руку. Я бросаю на нее взгляд. Черные волосы завиты локонами, на скулах играет румянец. Она улыбается, показав ямочку на щеке, и поднимает на меня зеленые глаза.
– Ты что, пялишься на мои сиськи?
Я шумно, с возмущением вдыхаю морской воздух и шиплю:
– Не дождешься!
Слоан ехидно ухмыляется и шагает вперед, таща меня за собой.
– Только я решил, что хуже моего брата человека быть не может, как появляешься ты.
– Должен же хоть кто-то тебя воспитывать. Правда, если честно, задача непосильная. – Слоан улыбается еще шире, услышав мои сдавленные протесты. – Но если серьезно: запомни, что я тебе сказала.
Я тихонько стону.
«Хватит быть козлом. Потанцуй с подружкой невесты».
Я набираю в грудь воздух в надежде отказаться от оказанной чести, но Слоан не дает произнести ни слова. Будто мысли читает.
– Приказываю как невеста. Или останешься без глаз.
– Только попробуй – посмотрим, кто кого.
– Серьезно?
Слоан поднимает голову. Губы у нее чуть заметно дрожат, и я забываю, что хотел сказать. Маска иронии дает трещину, и я вижу, как под ней прячется страх. Глаза стеклянно поблескивают.
– Эй, – говорю я, хлопая девушку по руке. – Помнишь, как ты в первый раз пришла в ресторан?
Слоан кивает.
– Я кое-что сказал тогда брату. Хочешь знать, что именно?
Она молчит, но потом все-таки кивает.
– Я сказал: «Эта девушка слишком хороша для тебя, придурок, хотя она явно влюблена в тебя по уши. Не упусти ее». Одно я знаю точно, мадам паучиха. Вы с Роуэном созданы друг для друга.
Слоан морщит нос, изо всех сил пытаясь сдержать слезы. Глубоко вздохнув, она промокает салфеткой ресницы.
– Спасибо.
– Не за что. Только не давай брату пить виски. Иначе он начнет горланить «Каменистую дорогу в Дублин», а с его голосом это убийству подобно. Коты и те мелодичнее орут.
– Налить Роуэну виски. Поняла.
– Чтоб тебя…
Слоан нервно хихикает. Когда мы подходим к распахнутым дверям, она вздрагивает и хватает меня за руку.
Мы переступаем порог.
Стоит ей увидеть моего брата в конце длинного прохода под цветочной аркой на фоне блестящего моря, как когтистая хватка слабеет. Дрожь стихает. Улыбка становится ярче.
Что до братца…
Тот вконец расклеился.
Роуэн прижимает к глазам платок, и ресницы у него заметно мокрые. Он переминается с ноги на ногу. Фионн хлопает его по плечу и что-то шепчет на ухо. В ответ получает смачный подзатыльник. Но смотрит Роуэн только на невесту.
– Мальчики, вы когда-нибудь перестанете друг друга задирать? – вполголоса говорит мне Слоан.
Фионн довольно хмыкает, а Роуэн опять начинает нервно перебирать ногами.
– Нет. Не в этой жизни.
– Кто бы сомневался…
Погрузившись в молчание, мы подходим к гостям. Те сидят на стульях, расставленных в несколько рядов. Людей совсем немного: в основном друзья Роуэна, кое-кто из коллег Слоан и пожилая тетушка Ларк. Все с улыбками наблюдают за нашим приближением. За гостями не видно музыкантов, стоящих сбоку от цветочной арки, но певицу я узнаю по голосу.
Я недовольно щурю глаза, и улыбка превращается в оскал.
Стараясь не смотреть в сторону помоста, киваю гостям. Но все бесполезно – голова сама поворачивается на знакомый голос. Он впивается в грудь, обвивая ребра колючей проволокой.
Ларк Монтегю.
Девушка встречается со мной взглядом лишь на мгновение – достаточное долгое, чтобы посмотреть друг другу в глаза и отвернуться. В сердце вспыхивает электрический разряд. Меня накрывает волна противоречивых желаний. Хочется сбежать отсюда. Или вернуться в прошлое, на балкон, где я целовал ее губы, зажимая в кулаке волосы. Или завершить наконец разговор, который до сих пор саднит в душе гноящейся раной. Я пытаюсь отогнать эти мысли, но безуспешно. Тот день слишком часто всплывает в памяти. В животе неприятно екает: я вспоминаю, как осыпал ее оскорблениями, а она в ответ полыхала глазами.
«Ты про меня ничего не знаешь», – сказала Ларк, пряча свою обиду за яростью.
Прокручивая в голове неудачный разговор, я подвожу Слоан к моему вконец расклеившемуся братцу. Музыка затихает, звенят последние такты мелодии.
– Эй, ты как, красавчик? – шепчет Слоан жениху, заменяя мокрый платок у него в руке свежим.
– Ты такая… – Роуэн запинается и шумно кашляет. Голос хрипит. – Ты такая красивая.
– И ты неплохо выглядишь, красавчик. Жаль, правда, что не в плюшевом драконьем костюмчике.
– Он в стирке, – сипит братец.
Роуз хихикает, утыкаясь носом в букет. Фионн бурчит что-то невразумительное, и под воротником у него растекается краска. Ларк, спустившись с помоста, подходит к остальным гостям. Она улыбается, но по щекам текут слезы. Мысли в моей голове путаются, и я не сразу слышу вопрос Коннора: кто, мол, выдает невесту замуж? Виснет долгая пауза. Слоан, почуяв заминку, больно щиплет меня за руку. Это отвлекает от мыслей о девушке, способной без зазрения совести утопить человека в озере, а потом рыдать на свадьбе лучшей подруги так отчаянно, что теряет накладные ресницы. Я серьезно! Пушистая хреновина прилипла к ее щеке, и Ларк, не глядя, смахивает ее тыльной стороной ладони.
Я вкладываю руку Слоан в лапу Роуэна. Братец с сопением произносит клятвы. Когда Коннор объявляет их законными супругами, у меня самую малость щиплет в носу и дерет горло. Роуэн зажимает лицо Слоан между ладонями и долго смотрит ей в глаза, безмолвно говоря о том, что это самое важное событие в его жизни.
– Целуй, красавчик. Иначе церемония не считается, – шепчет Слоан.
По щеке у нее катится слезинка.
Роуэн, разумеется, целует невесту. Он проводит рукой по ее спине и под одобрительные возгласы немногочисленных зрителей прижимает к себе. Ларк хлопает громче остальных.
Далее нас ждет фуршет в отеле. Тетушка Ларк приготовила канапе и запаслась шампанским – причем в таких количествах, что хватило бы на вдвое большую толпу гостей, даже с учетом троицы шумных ирландских братьев.
Когда все в достаточной мере набрались, мы садимся в такси и едем в город. Путь лежит в таверну, расположенную в узком проулке. Стены там обшиты деревом и украшены морскими безделушками, среди посетителей – только местные. К ужину, состоящему из жареных ребрышек, картофеля фри и пива, подают салфетки с логотипом в виде рожка тающего мороженого и надписью «Ежегодный турнир “Палача и Дрозда”». Увидев их, Слоан сперва хохочет, затем принимается плакать, а Роуэн целует ее в щеку. Диджей запускает музыку и объявляет первый танец. Мы выстраиваемся в круг.
Я смотрю на брата и удивляюсь, как сильно изменился безрассудный мальчишка, который доставлял мне в юности столько хлопот. Теперь, видя его взрослым, я испытываю легкую тоску, хотя и искренне за него рад.
– Привет, паршивец, – говорит Фионн, выдергивая меня из раздумий. Он стоит рядом на краю танцпола, где вместе с нашей компанией отплясывают местные.
– О, наш вязальщик! – С ухмылкой я киваю на разношерстную толпу. – Отличный праздник, да?
– Ага. Ты тоже мог бы порадоваться, если бы не был таким придурком. Пригласи подружку невесты на танец.
– О… Слоан и с тобой поговорила?
Фионн фыркает и закатывает глаза.
– Я врач, придурок. Наблюдательность – мое второе имя.
– Как и любовь к вязанию, а также неспособность отказаться от авантюр.
– Не соскакивай с темы.
– О, неужели мы обсуждаем что-то конкретное?
– Разумеется. Вопрос звучит следующим образом: какого хрена происходит между тобой и Ларк?
В груди неприятно екает.
– О чем вообще речь?
Фионн, ухмыльнувшись, медленно отпивает пиво, намеренно затягивая паузу. Неимоверным усилием воли я удерживаюсь от взгляда в сторону Ларк. Когда я видел ее в последний раз, она разговаривала с диджеем, листая плейлист, а парень растекался перед ней, как мороженое на жарком солнышке.
И нет, я за нею не следил!
– Казалось бы, с чего такая реакция? За последние десять лет в Бостоне ты менял девчонок чаще, чем носки, – замечает Фионн.
Раздраженно постучав кольцом по краю стакана, я делаю большой глоток, давя желание опрокинуть в горло остатки виски вместе со льдом.
– Если честно, не понимаю, к чему ты клонишь.
– Ты весь день следишь за нею. То хмуришься, то злишься, будто она распотрошила твоего плюшевого мишку.
– Да пошел ты! – огрызаюсь я. – И не смей упоминать всуе мистера Баттонса.
Фионн хохочет. Мы молча глядим на танцпол. Спиной я чувствую, как брат перестает улыбаться. Лучше бы он и дальше меня подкалывал: на шпильки я всегда готов ответить; а вот серьезные разговоры не для меня.
– Давай без шуток, брат. У тебя все хорошо? – спрашивает Фионн. Я чувствую на себе его взгляд, но не поворачиваюсь. – Не припомню, чтобы ты переживал из-за девчонок.
– Я не переживаю.
– Тогда что на тебя нашло?
– Ничего.
– Почему ты ведешь себя как козел?
– Я не козел!
– Разумеется. Ты само очарование. Ларк явно от тебя в восторге.
Зарычав, я разворачиваюсь. Фионн хмурится.
– Я стою, пью и прошу чересчур наглого братца не лезть не в свое дело. Не понимаю твоих намеков.
– Тогда советую написать завещание, потому что невеста заметила, как ты весь день шарахаешься от ее подруги. Сегодня ты, братец, превзошел сам себя. Если в этой комнате и есть человек страшнее тебя, – добавляет Фионн, хлопая меня по плечу, – то это Слоан.
Хрипловато рассмеявшись, он уходит.
Черт…
Я чувствую на себе тяжелый взгляд. Вздохнув, поворачиваюсь к танцполу. Слоан тычет в меня пальцем.
«Я?» – изображаю невинность, с удивленным видом прижимая ладонь к груди. В животе холодеет.
Слоан выразительно машет головой в сторону Ларк. «Танцуй», – беззвучно приказывают губы.
Делаю вид, будто не понимаю этой пантомимы.
Слоан, не скрывая ярости, размахивает руками, изображая танец, и снова требует: «Потанцуй с Ларк. Прямо сейчас. Немедленно!»
Показываю на ухо и качаю головой: дескать, не слышу.
Слоан закатывает глаза, разворачивается и идет к барной стойке. Она что-то говорит бармену, и я с ужасом вижу, как тот протягивает ей полную бутылку виски.
– Срань господня!
Я вскидываю руки. Слоан нехорошо улыбается.
– Ладно, я понял!
Она язвительно ухмыляется и показывает на ухо. «Не слышу», – говорят губы.
– Вот ведь зараза!..
Я готов броситься к ней и взмолиться, чтобы не смела отдавать бутылку Роуэну, но Слоан вдруг улыбается и смотрит мне за спину.
Тук, тук, тук.
Чей-то палец мягко стучит по плечу, и, развернувшись, я вижу Ларк. Она по-прежнему прекрасна, но взгляд – полон льда.
– Давай потанцуем.
Неужто решила подойти сама? Но зачем? Не понимаю эту женщину… Голос у нее монотонный, лицо бесстрастное – совсем не та Ларк, которую я целовал на балконе Роуэна и с которой жарко спорил после. Не та, что избегала потом встреч. Она стала другой – ледяной и неприступной.
Я гляжу на Слоан: может, она объяснит перемены в своей подруге, однако та молча буравит меня взглядом.
– Слоан будет стоять и смотреть, пока ты не согласишься, – предупреждает Ларк.
– Серьезно?..
Я вздыхаю в надежде, что невеста хотя бы моргнет, но та застыла мраморной статуей.
– Видимо, придется танцевать.
– Какой энтузиазм! Любая женщина будет рада услышать подобный комплимент.
Я протягиваю Ларк руку:
– Идем?
Она молчит, смотря на мою ладонь с отвращением. Неужто ее смущает мое увечье? Мы уже пожимали друг другу руки, и в прошлый раз она не отреагировала – хотя, может, попросту не заметила отрезанный кончик пальца? Ларк не похожа на брезгливую, но кто знает, что творится в ее голове.
– Не так оно и мерзко, – бурчу я.
Ларк отводит взгляд:
– Разве приятно танцевать с тем, кто тебя ненавидит?
Я сглатываю, пытаясь скрыть удивление:
– Я… про палец.
Складка у нее на лбу становится глубже. Ларк смущена. Я поворачиваю руку, показывая отсутствующий кончик пальца. Теперь Ларк выглядит оскорбленной. Усмехнувшись, она демонстративно вкладывает ладонь в мою татуированную лапу.
– Да. Ты и впрямь идиот.
Мы выходим на танцпол и встаем лицом друг к другу
– Любой мужчина будет рад услышать подобный комплимент.
Ларк подмигивает, я закатываю глаза. Мы начинаем танцевать, медленно переступая по паркету. Оба молчим. Она явно хочет что-то сказать, но не знает как завести разговор. Поджимает губы, потом тихо мурлычет песенку. Сначала едва слышно – я даже думаю, мне показалось, – но постепенно она поет все громче. Вскоре Ларк перестает сдерживаться, глядя за мое плечо.
– Я тебя не ненавижу, – тихо говорю я, пытаясь разрядить обстановку.
Ларк смотрит мне в глаза и снова леденеет.
– Не притворяйся. Ты тоже мне не слишком нравишься.
– Какое тебе дело до моих чувств?
– Есть причины. Но не потому, что хочу запасть тебе в душу.
– Спасибо.
– Всегда пожалуйста…
В ее голосе нет и намека на смущение. Честность не просто удивляет – завораживает. Она замечает, что смутила меня, и на мгновение задерживает на мне взгляд. Потом, отвернувшись, пожимает плечами.
– Что бы ты ни думал, я неплохой человек. Я умею нравиться людям. Даже тем, кто меня предает.