Меч и лебедь

Глава 6

Мэри, незаконнорожденная дочь Рэнналъфа Тефли, усевшись за прялку, вздохнула с облегчением. Она любила прясть. Приятно было скручивать мягкое руно под мерное жужжание колеса. Это рождало странные мысли в голове. Удивительно приятные мысли, далекие от стирки и шитья, уборки и проветривания постелей, полировки серебряных и золотых блюд.

Мэри посмотрела в открытое окно на поля Слиффорда, сочные, зеленые в этот роскошный майский день. Вот уже два года, нет, два года и три месяца, как леди Кэтрин, графиня Соук, приехала, чтобы стать хозяйкой Слиффордского поместья. Колесо замедлило свой ход. Мэри огляделась. Она уже привыкла ко всему за последнее время, но женские покои не имели больше ничего общего с тем, какими были при Аделисии.

Все в замке изменилось за последние два года, но перемены в женской половине казались более, заметными. Возвращаясь мысленно в прошлое, Мэри вспомнила, как вскрикнула от ужаса леди Кэтрин, когда впервые переступила порог своего нового дома, как стояла, прижав к себе Ричарда, словно ребенок мог удержать ее от немедленного бегства. Мэри вспомнила и себя в то время и рассмеялась. С ней самой произошли большие перемены. Тогда она была полудиким тринадцатилетним ребенком, хватающим корки хлеба со стола вассалов. Она подняла руку, чтобы погладить аккуратную косу, и чуть не подскочила, когда поняла, что сделала промах в работе. Колесо было остановлено, ошибка исправлена, и опять послышалось равномерное жужжание. Как приятно трогать свои чистые волосы, а не спутанные вшивые космы, носить простое, но хорошенькое платье вместо грязных лохмотьев.

Единственное, что не изменилось в Слиффорде, — это его хозяин. Мэри нахмурилась, и колесо завертелось быстрее. Она боготворила леди Кэтрин, которая, словно ангел, сошла с небес, чтобы преобразить жизнь в Слиффорде в лучшую сторону. И это из-за мужа леди Кэтрин была такой печальной. Каждый раз, когда он приезжал домой, что, благодарение Богу, случалось нечасто, она просто увядала.

Мэри никогда, даже в мыслях, не называла хозяина Слиффорда отцом. На людях она почтительно обращалась к нему «милорд»; впрочем, такая возможность ей представлялась крайне редко — говорить с этим хмурым замкнутым человеком, чья кровь текла и в ее жилах, просто не хотелось, а про себя Мари именовала хозяина замка не иначе, как «он». Зато Кэтрин в своих мыслях она награждала всевозможными добродетелями, возносила тайком молитвы за ее здоровье — даже от мимолетной встречи с этой прекрасной женщиной все существо Мэри наполнялось гармонией и радостью.

Леди Кэтрин никогда не была очень веселой, и Мэри догадывалась, что у нее лежит камень на сердце. Когда посещения хозяина забывались, леди Кэтрин предавалась настоящему веселью, играла с Ричардом, словно сама была ребенком. Тогда ее смех звонким эхом пробегал по залам замка, а вслед за ним катился тоненький ручеек заливистого детского хохота.

Колесо завертелось быстрее, руно так и мелькало в проворных пальцах. Сейчас он опять приезжает домой. Вот почему нужно перетрясти и проветрить постели, почистить серебро. Вот почему леди Кэтрин плакала ночью, а сейчас молча сидит за вышиванием.

В это яркое майское утро Кэтрин унеслась мыслями в прошлое. Но думала она не о том, что изменилось, а о том, что осталось прежним. За два года она так и не достучалась до сердца Рэннальфа. Почему-то сейчас они были более чужими, чем тогда, когда только поженились. Кэтрин с отчаянием гадала, отчего все ее усилия приблизиться к мужу оказывались напрасными. Это, кажется, только отталкивает его еще больше. Она из кожи вон лезет, чтобы делать все так, как ему хочется. Она нежно заботится о его детях, привела его дом в порядок, с ним всегда держалась предупредительно и с почтением, без намека на привязанность.

Расправляя яркий шелк, чтобы сделать узор на цветке, который она вышила на вороте рубахи Рэннальфа, она подумала, что была недостаточно внимательна. Возможно, не всегда умела спрятать свою любовь, и это вызывало его сопротивление и раздражение. Она перестала работать, стараясь сдержать слезы, застилающие глаза. Она так старалась, даже отказала себе в удовольствии отвечать на его любовь в постели, оставаясь холодной, когда ей так хотелось гореть с ним одной страстью. Как тяжело было не выдать себя! Как часто подавляла она вздох удовольствия и отворачивала лицо от его поцелуев, чтобы скрыть свою радость.

Он хотел безразличия, разве нет? Безумная надежда, что вдруг она не правильно поняла его, вызвала слабую краску на ее лице. Она вспомнила, как он решительно отверг ее нежность перед турниром. Некоторое время после этого, когда она еще на него злилась и была холодна, Рэннальф, казалось, был этим доволен. Когда же она готова была простить его грубость и высказать свое благоволение, он опять стал холоден. А потом был вечер, когда от тоски она выпила чуть больше вина. Кэтрин старалась не вспоминать об этом, но после этой ночи Рэннальф покинул Слиффорд и не появлялся месяц. Рука Кэтрин лежала неподвижно, слезы медленно катились по щекам. Он так редко приходил к ней после этого, так редко, вот уже почти год, как ничего между ними не было.

Каждую ночь, которую Кэтрин проводила без мужа, ей недоставало сухого тепла его тела, которое было так приятно гладить, чтобы рука медленно скользила по твердым мышцам, будто вбирая в себя их силу, видеть, как нарастает его страсть, слиться с ним в долгом поцелуе, испить огненного меда его желания и, наконец, самой закружиться в вихре этой страсти. Ничего не помнить, все забыть — и только любить и быть любимой!

Леди Уорвик тронула лошадь и, оставив мужа, подъехала к лорду Соук.

— Надеюсь, ваша жена ждет нас, милорд.

— Да, — вяло ответил он.

«Он такой же старый, как мой муж, — подумала леди Уорвик. — Как он сдал! Хорошо, что я смогу сейчас поговорить с графиней Соук. Она может стать вдовой гораздо раньше, чем предполагает; нужно будет придать ее мыслям нужное направление».

— Новости, конечно, ужасные, — продолжала она свои попытки разговорить Рэннальфа, — но они не превзошли распространяемых ранее слухов. Или есть неизвестная мне причина, что вы как в воду опущенный?

— Разве? Нет, ничего не случилось. Генрих сейчас герцог Нормандский, граф Анжуйский скоро станет графом Аквитанским — Все говорят, что он очень одаренный молодой человек!

— Одаренный тем, что заставляет сучку стонать в постели, — проворчал Рэннальф так язвительно, что леди Уорвик опешила. — На что он способен? Джеффри Справедливый был добрым человеком, завоевал для него Нормандию. Совершив так много, он сделал больше, чем следует правителю, — подхватил лихорадку и умер, оставив сыну Анжу и Монэ. Сейчас женщина, подогреваемая похотью, готова отдать ему Аквитанию и Пуату.

— Нет, лорд Соук, вы несправедливы к Генриху! Он способен на большее. Херефорд говорит…

— Херефорд! Это имя без конца звенит в моих ушах, кажется, я скоро оглохну от этих разговоров. Я поверил однажды, что он честный человек, теперь я так не думаю. Сначала он называл себя человеком короля…

Леди Уорвик поняла, что не стоит сердить этого человека, тем более что он может ей пригодиться, вернее, в том, что доводы рассудка могут достигнуть такого непробиваемого дурака, как Рэннальф, она сомневалась, а вот что касается его жены, когда она станет вдовой… На этой мысли леди Уорвик себя одернула, она была истинной христианкой, а подобные мысли навевает только лукавый. Однако даже в ее нынешнем положении Леди Кэтрин — удачный союзник.

— Не нужно возводить напраслину. Он никогда не был человеком короля, не давал ни клятвы, ни присяги, — мягко ответила она на раздраженное замечание спутника.

Рэннальф прикусил губу, осознав, что неудачи собственной жизни делают, его несправедливым. Херефорд заключил перемирие с королем, но он никогда не обещал, что отречется от своих бунтарских мыслей или от верности Генриху. Правда же состояла в том, что Рэннальф просто завидовал тому, что этот блестящий молодой человек ладит со своей женой.

— По крайней мере, нет худа без добра, — продолжала леди Уорвик. — Даже вы не можете не признать, что всех устроит, если Юстас пойдет на Францию.

Рэннальф не ответил ей. Юстас становился все несноснее и вызывал неодобрение даже у самых верных сторонников. Мод разрывалась между своими привязанностями, и даже Стефан со своей слепой любовью был согласен, что Юстасу необходимо действовать. Все же Рэннальф не хотел говорить ни слова против Юстаса. Еще меньше ему хотелось вспоминать о смерти сэра Герберта, тем более что это было уже в прошлом.

Кэтрин никогда не простит его, думал он, уставившись на холку лошади, не слыша голоса леди Уорвик. Он почти поверил ей, когда она поклялась, что Осборн ей безразличен. Но, когда он убил этого пса, она обратилась в лед. Он преподнес ей приз, тяжело добытый на турнире. Он истекал кровью, и она холодно поблагодарила. Единственный раз после этого он увидел отклик на свою страсть, когда она выпила слишком много вина.

Нестерпимо горько было то, что она принимает его ласки с напряженной холодностью. Невыносимо, когда она отворачивается, чтобы не встретить его губ, сжимает зубы. Уж лучше оставить ее совсем в покое! Но он так страдает от желания обладать ею, что в ее присутствии у него перехватывает дыхание и сдавливает грудь, и тогда не в радость ни еда, ни питье. Рэннальф пробовал удовлетворить свою плоть на стороне, завел себе нескольких любовниц, не считая уличных девок, которых он перепробовал несчетно. Однако ни одна из женщин не дала ему и толики того удовлетворения, которое он испытывал с женой. Ему так нравилось в ней это Дивное сочетание какой-то искренней невинности и безрассудства, с которым она отдавалась страсти. Ни одна другая женщина на свете не сможет принести ему облегчения.

— …и я не думаю, что какая-то сила собьет его с этой дороги.

— Кого? — спросил Рэннальф, осознав, что не слышал, о чем говорит леди Уорвик.

— Лестера, конечно. Он слишком благоволит этому очаровательному Херефорду, и еще Юстас порядком мучает его.

— Не знаю, чего хочет Лестер, но, если бы знал, не стал бы обсуждать это с женщиной, — резко ответил Рэннальф. — Мне безразлично, что собирается делать кто бы то ни было, пусть даже мой молочный брат. Я придерживаюсь определенных правил. Неужели вы полагаете, что я могу измениться? Вы моя гостья, но должен ли мужчина обсуждать с женщиной дела короля? Вы бы лучше слушались своего господина! Тогда все станет на свои места. Ваши усилия единственно должны быть направлены на собственное благочестие, чтобы никому не пришло в голову усомниться в вашей добродетели!

Лицо леди Уорвик вспыхнуло. Ей следовало бы знать, что не стоит заводить откровенный разговор с таким ограниченным, твердолобым, самодовольным хряком. Действительно, к лучшему, что она заставила своего мужа уговорить Рэннальфа предоставить свое поместье баронам как место встречи. Необходимо решить, кому отправляться во Францию с Юстасом и какие для этого потребуются силы и средства. Решение этой головоломки вряд ли будет простым. Юстасу удалось отвратить своей жадностью и подлостью тех, кто предан его отцу. Кроме того, крупнейшие землевладельцы Англии не очень радовались возвышению Генриха во Франции. Они не понимали, при чем тут Англия и их собственность. Они видят мало причин терять людей и бросать деньги на ветер, стараясь вырвать у Генриха то, что принадлежит ему по праву.

Уорвик, который очень постарел, хотел уладить дело путем личных переговоров в Лондоне. Это не подходило по двум причинам. Во-первых, у Мод есть шпионы в Лондоне, и она легко узнает, кто и что говорил. Поэтому никто не выскажет истинных мыслей из-за страха впасть в немилость. К тому же любое обещание, данное с глазу на глаз, можно легко нарушить. Против этого Уорвик, человек честный и благородный, возражает. Но она рассмеялась ему в лицо, говоря, что таких дураков, как он, больше не сыщешь.

Вторая причина, по которой леди Уорвик возражала против личных встреч, была в том, что каждый подозревал бы, что он делает больше других. Этот вопрос следовало обсудить в спокойной обстановке, где каждый мог бы выслушать другого и ответить за свои слова. Уорвик устало согласился, полагая, что они встретятся в их собственном поместье. Однако против этого леди Уорвик тоже возражала. Она, конечно, не высказала того, что у нее на уме. Ведь если переговоры не дадут Юстасу достаточной поддержки, винить будут хозяина. Она напомнила, что их владение граничит с неспокойными землями и большое скопление народа может вызвать подозрение. Остановились на Слиффорде как месте, самом отдаленном от дорог и наверняка свободном от шпионов королевы.

Рэннальф тоже без особой радости воспринял предложение провести встречу в его замке. Поскольку у него не заладилась семейная жизнь, он просто не хотел лишний раз появляться дома, но согласился, так как считал это своим долгом. Сейчас по дороге домой он жестоко жалел об этом. Когда он находился далеко от дома, дела не казались ему такими плохими. Письма Кэтрин, хотя в них сообщалось только о детях и хозяйстве, были пронизаны заботой и участием.

Сэру Эндрю Фортескью было позволено войти в покои леди Кэтрин. Его взгляд рассеянно остановился на хозяйке. Безусловно, она прекрасная женщина, а сегодня, нарядная, с вплетенными в аккуратно уложенные волосы жемчужными нитями и накидке серебристо-голубого шелка, струящегося вокруг ее хрупкой фигурки, и впрямь похожа на ангела, как ее называет Мэри. Жаль только, что она так бледна, в ней так мало жизни!

— Госпожа, я весь день не могу сладить с Ричардом. Вы знаете, как он относится к отцу. Он просто горит желанием его встретить. Вы позволите нам это сделать?

Едва заметная улыбка коснулась губ Кэтрин.

— Да, конечно, но не выезжайте за границу владений и возьмите с собой двадцать-тридцать вооруженных воинов. Не думаю, что эта предосторожность необходима, но мужу не понравится, что мальчик без охраны.

— Спасибо, госпожа.

— Подожди, Эндрю. Ричард делает успехи, не правда ли?

— Да, безусловно. Он успевает так же хорошо, как любой ребенок в его возрасте, а может, и лучше, он сорвиголова.

— Я знаю. Однако не сердитесь на него за резвость и мальчишеские проказы! — Лицо леди Кэтрин светилось искренней материнской заботой. И вдруг оно напряглось и побледнело. — Только не рассказывайте его отцу об этом.

Сэр Эндрю был изумлен, насколько его хозяйка боится своего мужа. Он замялся, а потом осторожно спросил:

— На некоторые проделки можно закрыть глаза, но что мне сказать о хромоте буланого боевого коня? Да и люди придут жаловаться из-за убитого барана.

— Я уверена, что Ричард сам расскажет обо всем, так было бы лучше. Вчера вечером я ему об этом напомнила, он обещал, что не подведет. По крайней мере, сегодня мы могли бы подождать. Если он не сознается, то и завтра не поздно обо всем рассказать.

— Очень хорошо. Я… — Эндрю запнулся, когда вошла Мэри, по-особому причесанная и очень хорошенькая. «Вот, — подумал он, забывая, что собирался сказать, — настоящая красота. Возможно, черты ее лица не так совершенны, как у леди Кэтрин, но такой же замечательный характер, сочувствие к людям…»

Леди Кэтрин поняла причину замешательства молодого человека и тихо улыбнулась.

— Вы — что? — осторожно вернула она юношу к реальности.

— Я… я… ах да, я люблю мальчика. Я бы не хотел огорчать его, но мужчину портит всепрощение. — Он оглянулся, и Мэри покраснела под его взглядом.

Кэтрин слегка нахмурилась.

— Я верю, что вы искренне хотите ему добра, и я не желаю испортить его. Настоящее зло, которое он сделал, должно быть выявлено, и, если нашего наказания окажется недостаточно, его сурово накажет отец. Я хочу, чтобы признание исходило от него без всякого принуждения. Вы лучше пойдите за ним прямо сейчас. — Печальная улыбка опять коснулась ее губ. — Если вы задержитесь, то, похоже, он ускачет один и на самом деле вызовет гнев лорда Соука.

Сэр Эндрю тут же встал, но в дверях обернулся и встретился взглядом с Мэри. Кэтрин вздохнула. Вот еще волнения! Кэтрин посмотрела на свою приемную дочь и заметила, что девушка еще больше смутилась. Ну что с этим делать? Притяжение между молодыми людьми упорно росло, вопреки всем попыткам его пресечь. Мэри созрела для замужества, ее хоть сегодня можно выдавать замуж, но на все попытки поговорить на эту тему Рэннальф только отмалчивался. Кэтрин не понимала: то ли он просто не мог на что-то решиться, то ли не хотел давать приданое девушке.

Усложняло дело и то, что сэр Эндрю не просил руки Мэри открыто. Правда, он был младшим из сыновей и не имел ничего, кроме доспехов и коня. Поэтому он должен был ждать, пока отец или сюзерен найдет для него невесту с приданым. У Мэри тоже ничего не было, а ее мать была прислугой, которую Рэннальф периодически брал в постель между первым и вторым супружествами. Если бы Эндрю попросил руки Мэри, у Кэтрин было бы основание идти к Рэннальфу и требовать, чтобы он как-то устроил будущее девушки.

Если бы она имела влияние на мужа, дело легко можно было бы разрешить. Она с радостью выделила бы часть дохода от Соука, если бы Рэннальф заупрямился из-за денег. Главное — устроить судьбу Мэри. Если бы у Мэри было приданое, думала она, Эндрю просил бы ее руки, а приданое не обязательно давать сразу. Они могли бы жить в Слиффорде, пока Эндрю обучает Ричарда. Позже, когда обстановка в королевстве наладится, если только это вообще когда-нибудь случится, Эндрю может стать смотрителем одного из замков.

Мэри тоже думала об этом, но мысли ее были куда менее унылыми. Она чувствовала мало доверия или привязанности к отцу, но вера в то, что Кэтрин способна совершать чуть ли не чудеса, была безгранична. Она не знала, как это может произойти, но была убеждена, что леди Кэтрин выполнит ее заветное желание.

У сэра Эндрю было значительно меньше оснований надеяться на чудо, и он не рассчитывал на помощь Кэтрин. Он не сомневался в том, кто настоящий хозяин Слиффорда Если бы он намеревался просить руки Мэри, то пошел бы к лорду Соука. Но он не знал, стоит ли пытаться. Дело было не в том, что он недостаточно любит Мэри и хочет проверить свои чувства временем, или так жаден, что выжидает, пока станет известно о ее приданом. Сэра Эндрю беспокоило одно: есть ли у него хоть малейшая надежда на успех. Хотя Мэри и была внебрачным ребенком, но считалась дочерью лорда Соука, и граф Соук мог подыскать куда лучшего жениха. Множество мелких баронов хотели бы жениться на ней даже с пустяковым приданым, чтобы заручиться благосклонностью и влиянием лорда Соука.

Ричард, ехавший верхом, болтал без умолку, но Эндрю только бормотал «да» и «нет» и слушал вполуха. Нет, лучше ему помалкивать. Если лорд Соук узнает о его желании, он может лишить его места. Даже если он не женится на Мэри, то по крайней мере сможет смотреть на нее и беседовать с нею, а там — как Бог рассудит. К тому же сэр Эндрю по-настоящему привязался к своему шаловливому воспитаннику. Оглушительный крик прервал его мысли.

— Папа, папа!

Мальчик освободил ноги из стремян и потянулся к Рэннальфу, ловко избежав поддержки сэра Эндрю.

— Ричард, Ричард! — в тон ему закричал отец. Он схватил сына, отвернув щит, чтобы не сбросить мальчика на землю. — Ты когда-нибудь научишься соблюдать приличия? Ты слишком взрослый для таких штучек!

— Тебя так долго не было!

— Если ты будешь так душить меня, я скоро пожалею, что вернулся. Ричард засмеялся.

— Но ты тоже сильно сжимаешь меня, папа, поэтому я знаю, что ты рад меня видеть. Рэннальф рассмеялся.

— Ты непочтительный чертенок. Я прижимаю тебя, чтобы ты не свалился. Довольно, дитя мое. Эндрю, пересади Ричарда на его лошадь. Ричард, я хочу представить тебя лорду и леди Уорвик.

Сэр Эндрю затаил дыхание. Ричард учится легко, но он очень необузданный ребенок и может оттолкнуть своими манерами таких знатных господ. Случалось, мальчик вел себя хуже последнего крестьянского сына. Для сэра Эндрю было важно, чтобы лорд Соук одобрил обучение. К счастью, Ричард не допустил ни одной оплошности по дороге домой.

Появились зубчатые стены замка, и болтовня прекратилась. Ричард задумчиво посмотрел на отца.

— Папа!

— Ну, что теперь?

— Я не всегда вел себя хорошо. Рэннальф закусил нижнюю губу и нахмурился, чтобы не рассмеяться.

— Если уж ты готов признаться, что сделал что-то плохое, я удивлен, что вижу замок на месте. Говори, что ты натворил?

— Если позволишь, я скажу тебе наедине.

— Значит, ты дурак, и сэр Эндрю не обучил тебя тактике боя. Если ты рассердишь меня, когда никого не будет, тебе достанется по первое число!

Ричард обдумывал это некоторое время.

— Мне все равно, — наконец тихо ответил он. — Уж лучше ты побьешь меня, чем будешь насмехаться и стыдить перед другими.

— Скачи вперед, — ответил Рэннальф, — и скажи леди Кэтрин, что мы будем через несколько минут.

Когда мальчик сорвался с места, он жестом подозвал сэра Эндрю.

— Примите мою благодарность. Мальчик хорошо держится.

— Я мечтал заслужить вашу похвалу, милорд, но то, чему я его обучил, вы еще не видели. Он родился отважным, а манеры и чувство гордости привила ему леди Кэтрин.

На последнее замечание, к счастью, Рэннальфу не пришлось ничего отвечать, потому что они проезжали разводной мост. Слабая надежда, что вдруг его долгое отсутствие могло изменить чувства Кэтрин, заставила Рэннальфа медлить. Он осмотрел свой собачий питомник и клетки с ястребами, вдруг осознав, что ведет себя как последний трус, и повернул на главную лестницу, ведущую в большой зал.

Он увидел, что сэр Уорвик освободился от доспехов и уютно устроился в кресле перед камином. Леди Уорвик вела оживленную беседу с его женой. Кэтрин, увидев его, извинилась, подошла и присела в глубоком реверансе. Она была бледна, намного бледнее, чем следовало, и ее ледяная рука дрожала. Сердце Рэннальфа дрогнуло, но он приветствовал Кэтрин холодно и вежливо, как и она.

Его надежды не оправдались. Когда он действительно оказался с ней рядом и заставил себя взять ее холодную руку, увидел, как метнулся в сторону ее испуганный взгляд, только тогда он осознал всю глубину своей потери.

Леди Уорвик напряженно смотрела на них, поджав губы. Она не могла слышать, о чем говорят Рэннальф и Кэтрин, не могла видеть выражения их лиц из-за неясного света. Но натянутость, напряженность говорили о сложных взаимоотношениях. Она рассчитывала на влияние Кэтрин на своего мужа. Пока эти двое не безразличны друг другу, у нее есть над чем поработать.

Рэннальф присоединился к гостям, разговор шел об изменениях в замке, и Кэтрин принимала похвалы со своей обычной скромностью. Когда спросили мнение Рэннальфа, он недовольно пробурчал, что ему все равно, ничего особенного, и Кэтрин покраснела от огорчения. Вошла Мэри с бокалами, вином и блюдом с пирогами. Кэтрин решительно сжала губы. Неблагодарная скотина! Прекрасная возможность обратить его внимание на собственную дочь.

— Погоди минутку, дитя, — мягко сказала она. — Леди Уорвик, я хотела бы представить вам дочь моего мужа, Мэри. Она большое утешение для меня и очень помогла в работе по благоустройству замка.

— Какая прелестная девушка! Где вы ее прятали все эти годы, лорд Соук?

— Она всегда жила в замке, — проворчал Рэннальф. — Леди Аделисия не обращала на нее никакого внимания, а я ничего не смыслю в воспитании девочек. Это одна из добродетелей моей супруги, — добавил он язвительно, — принимать так близко к сердцу всех заблудших овец.

— Вы должны быть признательны, что леди Кэтрин так заботится о ваших детях, — с притворным возмущением сказала леди Уорвик, наблюдая, как румянец заливает щеки Кэтрин.

Рэннальф фыркнул.

— О, женщины! Коврики, дети — все, что их волнует. Сэр Уорвик, надеюсь, что Лестер и Нортхемптон приедут завтра. Если мы с вами договоримся, то сможем предоставить им союзный фронт. Давайте убежим туда, где мы будем недосягаемы для женских глупостей и сможем спокойно поговорить.

Этот выпад был сделан против леди Уорвик, но из-за стола поднялась Кэтрин.

— Леди Уорвик, мы уходим! — проговорила она дрожащим голосом. — Позвольте проводить вас в свои покои. Я не хочу, чтобы говорили, что я выгоняю мужа из его собственного дома.

— Глупости, моя дорогая, — рассмеялся сэр Уорвик. — У меня нет намерений оставлять недопитое вино и это удобное кресло только потому, что у лорда Соука дурные манеры. Я знаю его уже почти тридцать лет и научился не обращать внимания на его выходки. Если же вы уведете Гундреду, мне придется пересказывать ей весь разговор, чтобы она не ворчала, а мне совсем не хочется заниматься таким скучным делом. К тому же отрадно смотреть на ваше милое лицо, и я не хочу лишать себя этого удовольствия.

— Возможно, — с горечью сказала Кэтрин, — милорд не захочет, чтобы я слушала такие важные разговоры, ведь он не доверяет мне.

Лицо Рэннальфа исказилось, упрек был справедливым. Ему приходила мысль, что холодность Кэтрин объясняется не смертью Осборна, а приверженностью самого Рэннальфа королю Стефану. Но каждый раз, когда у него появлялись такие сомнения, он их подавлял. Лучше пусть любит мертвого Осборна! Это меньшее зло, чем тяга к бунтарству.

Рэннальф действительно чувствовал угрызения совести из-за своего грубого замечания по поводу того, как она ведет хозяйство. До известной степени его задевала забота Кэтрин о его доме и детях, как будто она специально хотела показать, что заботится о них, но не о нем. И сейчас, когда его долгое отсутствие могло загладить неприятные воспоминания, он своей грубой выходкой лишил себя последней надежды на примирение.

Выждав минуту, чтобы дать Рэннальфу возможность исправить оплошность, сэр Уорвик покачал головой.

— Сядьте, леди Соук. Уверяю, вы не услышите ничего особенного. Я ничего такого предлагать не собираюсь и говорю об этом прямо. Единственное, что нам нужно, — избавиться от Юстаса.

— Вы правы, милорд, — согласилась леди Уорвик. — Он стал такой одиозной фигурой для баронов, что они почти ежедневно внимают проповедям Херефорда. Если он вскоре не исчезнет из страны, они обратятся к Стефану, чтобы избавиться от его сына.

— Ты слишком далеко заходишь, Гундреда. Юстас поступает плохо. Он вымогает деньги, хуже того, заводит шашни с вассалами Мне известно, что он приблизил моих людей и людей Лестера — это не бессмысленный поступок.

Рэннальф поднял голову.

— Что же тогда, Уорвик? Почему из благородного молодого человека он превратился в чудовище?

— Ты плохо разбираешься в людях, лорд Рэннальф. Говоришь открыто все, что думаешь, и ожидаешь того же от всех! — то ли с улыбкой, то ли со скрытым упреком ответил лорд Уорвик.

— Если у человека честные мысли, почему их нужно утаивать?

— В мире существует и многое другое. У Юстаса могут быть искренние намерения править страной честно, но, пока жив Стефан, он не станет их открыто высказывать.

— Зачем ему думать об этом, пока его отец жив? — Серые глаза Рэннальфа засверкали от злости. — О, я его хорошо понимаю, но что он может выиграть? Он выставляет свою бесчестность напоказ и злится, что ему не верят. А если бы все поступали, как он? Что, если мой сын станет морочить головы вассалов только потому, что собирается возглавить их после моей смерти?

Сэр Уорвик горько усмехнулся.

— Но ты не ослабил свои земли, как Стефан.

— Суть не в этом. Ты прекрасно знаешь, что не только Стефан во всем виноват.

— В этом и суть. Я согласен, что не только король виноват в этом. Но Юстасу, день за днем наблюдающему, как все приходит в упадок, не терпится поскорее прибрать наследство к рукам. Его охватил страх, что, когда умрет Стефан, у короля останется мало власти. Только силой можно будет удержать даже лояльных баронов, поэтому он собирает свои силы. Я не говорю, что верю этому, Рэннальф. Так говорит Лестер. Должен признать, что он редко ошибается. Более того, право на наследство у Юстаса несомненное. Существует обратная сторона медали. Думаю, что лучше не досаждать Генриху, и Лестер со мной согласен. Если не трогать Анжуйца, он может довольствоваться тем, что имеет.

— Нет. Вот что мне сказал Херефорд: Генрих заявляет, что Англия принадлежит ему по праву, и он ее получит. Он помешан на власти. Этого даже Херефорд не может отрицать, хотя и подслащивает пилюлю словами о мире.

— Безумие посылать наши войска во Францию. Лучше держать их здесь. Я дал клятву Стефану поддерживать Юстаса всегда и во всем и должен выполнить свой долг, но мой разум отказывается понимать происходящее. — Лорд Уорвик растерянно развел руками.

Женщины молча слушали. Кэтрин была так поглощена разговором, что отступили обида и стыд. Ведь она ничего об этом раньше не знала. Леди Уорвик же наблюдала за Рэннальфом и Кэтрин. Все, о чем говорилось мужчинами, она слышала и раньше.

— Я тоже дал такую клятву и не хочу ее нарушать, — ответил Рэннальф. — Ясно, что Юстасу нужно оказать поддержку во время похода на Францию. Не исключено, что он может нанести поражение Генриху и с Божьей помощью уничтожит его. Есть другой сын, но он гораздо моложе, менее популярен и мало интересуется Англией.

— Ты будешь поддерживать Юстаса? — тихо спросил Уорвик. — Я горжусь тобой. Но должен предупредить, что Юстас испытывает к тебе огромную ненависть. Почему так происходит, не знаю, ведь ты всегда делал ему только добро и никогда не говорил о нем плохо.

— Я знаю, — ответил Рэннальф и сжал губы. Леди Уорвик украдкой вздохнула. Ее супруг решил сейчас одну проблему, говоря о ненависти Юстаса к Рэннальфу, а значит, и к его детям. Необходимо показать Кэтрин, совершенно несведущей в политике, что позиция ее мужа губительна и для него, и для его наследников.

Многие годы сэр Уорвик был стойким приверженцем Стефана Блуасского, но страстно ненавидел королеву. Графиня же убедила мужа, что благополучие их семьи легче всего достигнуть вблизи трона. Но, когда молодой Генрих Анжуйский стал одерживать одну победу за другой, она стала меньше бывать при дворе Стефана, спокойнее выслушивать нелицеприятные высказывания мужа о королеве Мод, но, самое главное, неустанно следить за развитием событий и обстановкой при дворе.

Сейчас безошибочное чутье Гундреды уловило, что фортуна вот-вот повернется в сторону Генриха Анжуйского. Стефан состарился, его обаяние угасло, а добрый нрав успел всем изрядно надоесть. Мод устала, ее взгляд все так же непроницаем, но все чаще в глазах сквозит печаль. Куда только подевались былые уловки и интриги?! Юстас уже не был блестящей надеждой страны. Некоторые считали его просто алчным и неразборчивым в средствах. Для других он был самым непривлекательным деспотом. Бароны пресытились безвластием. Все больше они хотели короля, к которому можно обратиться за помощью, попросить защиты своих прав, который способен на большее, чем «попросить» сильного соседа не досаждать другому.

Леди Уорвик поняла, что бессмысленно терять время и переубеждать мужа. Когда наступит время Генриха, а в этом она не сомневалась, Гундреда передаст ему собственность мужа в обмен на гарантии, что ее дети наследуют земли и графство Уорвик.

Она хотела перетянуть на свою сторону и Кэтрин. Если бы в сторонники Генриха заполучить влиятельных землевладельцев или их наследников, способных не только заученно повторять, что-де они принесли клятву королю и поэтому обязаны стоять за него до конца, то такие дураки, как ее муж и Рэннальф, были бы вынуждены сдаться без войны. Что можно сделать, если владения уже в руках врага? Гундреда искренне симпатизировала Кэтрин, но не выносила Рэннальфа. Ей хотелось помочь этой женщине защитить себя от катастрофы, которая неминуемо разразится из-за упрямства ее мужа.