Мечтательница

11

Стояла удушающая жара. Густые тропические заросли образовывали настоящую глухую стену, через которую не проникал ветер с моря. Селин с трудом могла представить себе, что в кратере вулкана, из которого образовался когда-то остров Сан-Стефен, было жарче, чем сейчас.

Она потеряла счет времени и не могла бы точно сказать, сколько часов ехала в глубь острова, сидя в трясущейся повозке вместе с Фостером, Эдвардом, всем багажом и купленными запасами провизии. Выбирать было не из чего – эта колымага оказалась единственным транспортным средством, которое им удалось найти. Кожа Селин покрылась липкой испариной. Из-за влажности любое движение требовало неимоверных усилий. Руки и ноги стали словно ватными и одновременно очень тяжелыми.

Фостер и Эдвард, казалось, не испытывали никаких неудобств, если не считать пятен пота, расплывшихся по их одежде. Им так не терпелось снова увидеть Данстан-плейс, что они не обращали внимания на неприятности. Нанятый извозчик – седой, беззубый старик с клочьями белых волос над ушами – за всю поездку не произнес ни слова. Держа поводья в руках и почти не двигаясь, он скрючился на козлах и не отрываясь смотрел на изрытую дорогу, уставившись в одну точку где-то между ушами лошади.

Немного раньше, когда они, проехав открытыми полями, углубились в тропический лес, Селин еще надеялась, что деревья принесут ей облегчение, но стена густой листвы по обеим сторонам дороги остановила даже тот слабый ветерок, что иногда долетал до них. Казалось, лес полностью поглотил их.

Она как раз рассматривала банановые деревья, когда повозка резко дернулась на особенно глубокой выбоине. Селин ухватилась за борт повозки, ей показалось, что, если она сейчас вывалится прямо на дорогу, никто этого даже не заметит. Эдвард дремал, Фостер прислонился к борту повозки и не отрываясь наблюдал за полосками солнечного света, проникающими сквозь густую листву.

Корд, встретившийся с ними утром на постоялом дворе, пребывал в отвратительном настроении и предпочел путешествовать верхом на лошади, которую только что приобрел в городе, объясняя это необходимостью ехать впереди и сообщать о состоянии дороги. До сих пор он ни разу не повернул назад, чтобы о чем-то предупредить. С тех пор как они выехали из Бэйтауна, Селин видела его только мельком и по его виду можно было догадаться, что он не только пытается бороться с воспоминаниями детства, но и переживает о том, что ждет их впереди. Вернувшись к завтраку на постоялый двор, он никак не объяснил свое ночное отсутствие. Правда, она этого и не ждала. Но что бы он там ни делал, Фостер и Эдвард всем своим видом показывали, что осуждают его: все утро они держались с ним очень холодно и почти не разговаривали.

Внезапно высоко над их головами, в глубине ветвей, раздался раскатистый вопль, сопровождаемый резким визгом. Эдвард сразу же проснулся.

– Что это? – спросила Селин, с тревогой вглядываясь в деревья и чувствуя, как неприятный холодок пробегает по спине. От такого крика волосы вставали дыбом.

– Зеленые обезьяны. Они наносят очень большой вред урожаю, – сообщил Эдвард. – Плантаторы убивают их сотнями, но это битва без конца.

Необыкновенные зверушки с белыми мордочками с любопытством следовали за людьми, перескакивая с ветки на ветку. Теперь они казались Селин скорее игривыми, нежели опасными. И все-таки смешные ужимки обезьян не могли улучшить мрачного настроения девушки, особенно когда она узнала, что многие из них скоро погибнут от рук охотников. Взглянув на дорогу, она обнаружила, что к ним верхом на мощном белом жеребце приближается Корд. Растительность образовала по сторонам дороги такие густые заросли, что показалось, будто он таинственным образом появился из ветвей и листвы деревьев.

Корд, бесспорно, оказался превосходным наездником, он словно родился в седле. Сюртука на нем не было, широкополая шляпа защищала лицо от солнца, белая батистовая рубашка распахнута на груди, рукава закатаны по локоть, и видны сильные руки, темные волосы блестят на солнце. Лицо Корда, обычно старательно скрывающего свои чувства, оживилось от предвкушения предстоящей встречи.

– Мы почти приехали. – Он пристроился рядом, заставляя коня двигаться вровень с повозкой.

– Надеюсь, – вздохнула Селин.

– Тебе мешает жара, – заметил он.

Она подула на прядь волос, спустившуюся прямо на лицо, чтобы откинуть ее назад, и подумала, что, должно быть, ужасно выглядит. Потянув за воротник дорожного костюма, оказавшегося слишком плотным для тропического климата, Селин пожаловалась:

– Я не совсем по погоде одета.

– Надо подобрать тебе наряды полегче. Она бросила взгляд на Фостера и Эдварда и, понизив голос, предупредила:

– Осторожнее, а то кое-кто подумает, что ты более заботлив, чем хочешь казаться.

– Ты сегодня явно не в духе.

Селин не могла не обратить внимания на то, как ловко он держится в седле.

– Не больше, чем ты, – ответила она, не желая поддаваться его обаянию.

– Уже сожалеешь о своем решении поехать со мной?

Повозка снова подскочила на рытвине. Селин покрепче ухватилась за бортик и ничего не ответила.

– Ты можешь отправиться назад в Бэйнтаун вместе с извозчиком, – предложил он.

– А ты бы этого очень хотел, правда?

– Честно говоря, мне все равно. – Он снова смотрел на дорогу.

– Прошлой ночью ты это ясно продемонстрировал.

Он повернулся к ней всем туловищем и посмотрел очень внимательно:

– Только не пытайся мне сказать, будто прошлой ночью ты ждала, что я согрею тебя в твоей постели.

Селин почувствовала, как вспыхнуло ее лицо.

– Мне было достаточно тепло прошлой ночью, спасибо.

Взгляд Корда скользил по деревьям.

– Так я и думал, – пробормотал он. – Отсюда ты уже можешь увидеть крышу дома.

Девушка проследила за его взглядом и наконец заметила длинную ровную линию крыши. Даже сквозь деревья, растущие на вершине холма, на который они поднимались, было видно, что она в полном порядке.

– Данстан-плейс, – тихо проговорила Селин.

Корд кивнул.

– Хочешь поехать вперед? Я понимаю, как тебе не терпится поскорее добраться до места, – предложила девушка.

– Нет. – Он заставил жеребца перейти на шаг.

Селин видела, что он нервничает, но прекрасно понимала, что не может ничего сделать, не может ничего сказать, чтобы унять его нетерпение. Поэтому она снова перевела взгляд на дорогу, ожидая, когда же покажется усадьба, которая, по крайней мере на некоторое время, станет ее домом. Повозка свернула на боковую аллею и внезапно перед взорами всех предстал дом – белые стены в просветах между деревьями. Вдоль аллеи, ведущей к дому, выстроился ровный ряд пальм с широколистыми верхушками. Под пальмами густо росли гибискус и дикий тамаринд. Повозка поднялась еще выше на холм, и Селин ощутила благословенный ветерок с моря.

Можно было подумать, что кто-то не слишком старательный попытался сдержать наступление джунглей. Недалеко от дороги были свалены срезанные ветки, ставшие уже хворостом. В буйных зарослях вдоль дороги проглядывали хрупкие, готовые распуститься бутоны цветов, выживших под натиском леса. Крики обезьян смешивались с шелестом пальмовых листьев, покачивающихся на ветру.

Наконец взору открылся весь дом. Постройка напомнила Селин пожилую женщину, которая нуждается в нарядной обновке. Краска поблекла и облезла в некоторых местах. Под карнизами виднелись огромные пятна плесени. Крыша над верандой покосилась, тут и там сквозь кровлю пробивались листья папоротника. Высокие жалюзи оказались открыты, хотя некоторые из них покосились и провисли, дверные петли были сорваны или сломаны.

Селин была утомлена, но все-таки ее очень волновало, как Корд отреагирует на увиденное. Она внимательно следила за ним, и сердце ее рвалось ему на помощь. Он не произнес ни слова с тех пор, как они оказались перед этой ветхой постройкой.

Корд спешился. Она думала, что он тут же направится к дому, но он удивил ее тем, что остановился и помог выбраться из повозки, видимо, желая оттянуть неизбежный миг встречи с домом. Селин посмотрела ему прямо в глаза и увидела, как сильны его переживания и глубоко отчаяние. Она очень хотела бы помочь ему, но знала только один способ, как это сделать.

Селин подобрала юбки и оперлась на его руку, открыв свои чувства навстречу его прикосновению. Тропический лес скрылся за туманной завесой, и Селин охватило знакомое легкое головокружение, которое всегда появлялось, если она заглядывала в прошлое. В хороводе образов она увидела усадьбу – такую, какой он ее помнил, а не печальное, жалкое строение, каким она стала сейчас.

Аккуратно и старательно подрезанные деревья в саду. Ставни и оконные рамы выкрашены в ярко-зеленый цвет. Поющая женщина. Нежные, мелодичные звуки ангельского голоса. Шаги по деревянному полу. Скрип кресла. Запах жженого сахара и цитрусовых. Милая светловолосая женщина. «Иди сюда, Кордеро, радость моя. Мамочка очень тебя любит, ты это знаешь, правда?» Она берет его за руку. Они идут через сад. «Я посадила кое-что новенькое». Ее рука очень мягкая и нежная. Успокаивающая. Ее улыбка источает любовь.

Любовь и безопасность. Спокойствие и мир.

– Ты в порядке? – Корд отнял руку и тут же положил ее Селин на плечо.

Звук его голоса оборвал нить, связавшую настоящее и прошлое. Селин справилась с приступом тошноты, появившимся из-за того, что ей пришлось резко вырваться из его воспоминаний.

– Я в порядке. Это, наверное, из-за жары. Она направилась к дому, он снял руку с ее плеча, но продолжал идти рядом, приноравливаясь к ее шагу. Чтобы привлечь внимание Корда, Селин тронула его за рукав, и он посмотрел на нее сверху вниз.

– Сад выглядит так, словно когда-то за ним хорошо ухаживали.

– Этот сад был предметом гордости и радостью моей матери.

Она постаралась улыбнуться:

– Могу поспорить, что ее гордостью и радостью был ты.

Его глаза наполнились бесконечной грустью, которая появляется только тогда, когда потеря уже невосполнима. Корд отвел глаза и посмотрел прямо перед собой, на дом.

– Как ты думаешь, она обрадовалась бы твоему возвращению домой? – спросила Селин.

Молодой человек замер на месте.

– Может, ты прекратишь это?

– Я просто размышляла вслух.

– А я был бы очень благодарен, если бы ты вообще не думала, – предложил он.

– Не сомневаюсь, что так и есть, но, к сожалению, не могу исполнить твое желание. Глядя на все вокруг, думая, каким красивым должно было быть это место когда-то и каким прелестным оно снова может стать, я не сомневаюсь – твоя мама была бы рада твоему возвращению.

– В отличие от тебя, у меня есть другие дела, о которых надо подумать.

«Безопасные дела, – подумала она. – Дела, которые не затрагивают чувств». Они шли по выложенной камнем дорожке, которая вела к веранде. Селин видела, как напряженно сжаты его губы, как улавливают каждую мелочь глаза. От него не ускользнул ни один сломанный ставень, ни одна покосившаяся ступенька.

Фостер и Эдвард выбрались из повозки и стояли рядом на дорожке, глядя на двухэтажный дом с просторной верандой и окнами на море.

– Ох-ох, – вздохнул Эдвард.

Селин оглянулась, и ей показалось, что мужчина вот-вот расплачется.

– Все не так уж плохо. – Голос Фостера звучал весьма мрачно. – Все будет в порядке. Вы увидите, нам только нужно время, чтобы все снова привести в порядок. – Он оглянулся вокруг. – Кое-что расчистим, кое-что подкрасим…

– Это слишком. Мне нужно прилечь, – пробормотал Эдвард.

Извозчик уже начал разгружать повозку, складывая сундуки и коробки прямо на землю. Среди прочих вещей Селин увидела огромный сундук Джеммы О’Харли. Из лежащих в нем вещей лишь немногие подойдут для столь знойного климата.

– Ты готов? – спросила Селин, глядя на Корда. Ни она, ни слуги не считали себя вправе идти дальше, пока он не решится сделать это первым.

Корд понимал, что все трое пристально за ним наблюдают. Фостер и Эдвард все утро не обращали на него ни малейшего внимания. Так чего же им нужно сейчас? Сейчас, когда их участливое внимание только усиливает чувство вины, которое он испытывает оттого, что грубо прогнал их вчера ночью. Да еще Селин, которая смотрит на него своими пронзительными глазами, словно пытается проникнуть в самую глубину его души. Стремится – по лишь ей понятной причине – заставить его то и дело воскрешать в памяти прошлое.

Вот она уверенно стоит рядом с ним и смотрит на то, что превратилось в настоящую развалину. Ему не нужно это ничем не объяснимое участие со стороны Селин! Она заставляет его чувствовать себя неловко. И, что еще хуже, по какой-то неясной и даже разозлившей его причине он вдруг почувствовал себя лучше оттого, что она рядом.

– Вам всем нет совершенно никакой необходимости обращаться со мной как с инвалидом. Ведь это мой дом стоит перед вами в развалинах, а не я сам, – сказал он.

На самом деле ему казалось, что он вдруг превратился в калеку и не может пошевелиться. Корд все еще не мог заставить себя войти внутрь, окунуться в прошлое, особенно сейчас, когда Селин с ее все понимающим взглядом шла рядом с ним. Он ненавидел себя за трусость.

Вдруг Корд обернулся и резко обратился к извозчику, Фостеру и Эдварду:

– Давайте-ка внесем внутрь вещи, пока не начался полуденный ливень. Распакуйте провизию, приведите в порядок кухню, словом, сделайте все возможное. Я собираюсь осмотреть свои владения и проверить, есть ли кто живой в округе.

Повернувшись к Селин, он обнаружил, что жена рассматривает его так, словно никогда прежде не видела.

– А ты думала, я только и способен, что сосать из бутылки дешевый ром?

– Нет, но я была убеждена, что ты сам так о себе думаешь.

– Я поклялся памятью Алекса, что попытаюсь сделать здесь все, что в моих силах. И намерен сдержать слово.

Прежде чем Селин смогла что-то ответить, их разговор был прерван пронзительным криком, донесшимся откуда-то из глубины дома.

– О, ты только посмотри! Да у нас гости, Ганни! Накрывай к чаю! – Слова сопровождались звуком быстро приближающихся шагов.

Селин взглянула на Корда, ожидая объяснений, но он не мог их дать. Молодой человек не узнал этот голос, никогда прежде ему не приходилось видеть веселую матрону, спешащую им навстречу по веранде, – дородную женщину с ярко-голубыми глазами на круглом улыбающемся лице. Выглядела она очень моложаво, и только почти совсем седые волосы с редкими каштановыми прядями выдавали ее возраст. Толстые косы были аккуратным венцом уложены вокруг головы. Ее некогда небесно-голубое платье выцвело, вышитый воротник и манжеты слегка обтрепались. Можно было подумать, что она старится вместе с домом.

– Добро пожаловать в Данстан-плейс, – заворковала женщина. – Как приятно принимать гостей! Конечно, я никого не ждала… – Увидев сундуки и сумки, она воскликнула: – О Боже! Да вы собираетесь у нас погостить! Какой приятный сюрприз! – не останавливаясь ни на минуту, она закричала: – Ганни! У нас к обеду будут гости.

– Я не остаюсь, – проворчал извозчик, выгружая последнюю коробку и забираясь на свое место.

Эдвард подошел к повозке и отвязал жеребца Корда. Как только извозчик развернул повозку и погнал лошадей в направлении, откуда они приехали, Корд сосредоточил внимание на женщине, стоящей на веранде.

– Кто вы? – резко спросил он.

– Как! Я Ада Данстан. А кто вы, сэр?

– Кордеро Моро.

– Кордеро! – Глаза женщины моментально наполнились слезами.

С удивительной легкостью Ада Данстан почти слетела по ступенькам, бросилась к Корду и обняла его, заставив прижать руки по швам. Беспомощный Корд только и мог, что смотреть на макушку женщины, в то время как Ада, прижавшись щекой к его груди, сжимала его все крепче.

– Кордеро, я твоя тетя Ада. Ты помнишь, твоя мама когда-нибудь обо мне говорила? – Она отстранилась и закинула назад голову, чтобы рассмотреть высокого молодого человека.

Корд настолько удивился откровенному обожанию, с которым обняла его эта старушка со щечками херувима, что потерял дар речи. Когда она наконец его отпустила, ей на глаза попались Фостер и Эдвард.

– Да это никак Арнольд и Лэнг! – воскликнула она, называя слуг по фамилии. – Последний раз я вас видела, когда отец отправил вас обоих в дом к Элис, сюда на Сан-Стефен.

Эдвард и Фостер заулыбались, признательные за то, что она их узнала, и в один голос заявили, что очень рады ее видеть.

– Сколько же времени вы здесь живете, тетя Ада? – поинтересовался Корд.

– Ну, я точно не знаю. Думаю, лет одиннадцать.

– Одиннадцать лет? – Корд взглянул на Селин. Его жена смотрела на Аду Данстан с не меньшим любопытством, чем он сам.

– А кто эта очаровательная юная леди? – спросила Ада, поворачиваясь к Селин.

– Это Селин… моя жена. – Представляя девушку, Корд повернулся к ней. Ему показалось, что при появлении Ады у той стало легче на душе. – Так вы сказали, что живете здесь одиннадцать лет, тетя Ада? – напомнил Корд.

– Вижу, тут надо многое объяснить. Если вы внесете вещи до того, как пойдет дождь, я распоряжусь, чтобы Ганни принесла холодные закуски, и мы сможем поговорить.

Ада развернулась и направилась к лестнице, аккуратно подобрав подол платья, так что показались кружева ее нижней юбки. Она споткнулась на верхней, разбухшей от дождей ступеньке, из которой сыпалась сухая труха, но удержалась на ногах.

Засмеявшись, Ада остановилась посреди веранды и крикнула через плечо:

– Этот старый дом нуждается в более тщательном уходе, чем я могла ему обеспечить! – Она посмотрела на Селин и снова улыбнулась. – Жена Кордеро! Элис будет так довольна!

Оборвав себя на полуслове, словно и так слишком много сказала, женщина заспешила внутрь дома, прежде чем кто-либо успел задать ей вопрос.

– Ты думаешь, она имела в виду твою мать? – спросила Селин у Корда.

– Моя мать умерла.

Здесь, в доме, где его мать любила, смеялась и дарила ему, маленькому мальчугану, столько радости, Корду было мучительно больно произнести эти слова слух.

– Я уверена, что она сказала: «Элис будет довольна»… – тихо повторила Селин.

– Я вполне допускаю, что эта женщина немного не в себе.

– Она всегда такой была, – сообщил Фостер, направляясь к лестнице с коробками в руках.

– Но все-таки хорошо обнаружить приятный сюрприз, – добавил Эдвард, следуя за Фостером в дом.

Корд снова посмотрел на Селин. Больше откладывать было нельзя. Рано или поздно ему придется войти в дом. Тетя Ада ждет их. Селин необходимо укрыться от зноя. Он протянул ей руку, не успев сообразить, что делает так, словно в этом мире нет ничего более естественного, она позволила ему повести себя наверх по ветхим ступенькам.

Обратной дороги теперь не было. Он приехал домой.

Построенный на вершине холма, дом был спланирован так, что окна почти всех комнат выходили на бирюзового цвета море. Внутренняя обшивка стен полиняла, там, где сквозь оконные рамы во время тропических ливней проникала вода, образовались большие темные пятна. Мебель нуждалась в новой обивке, портьеры подошли бы разве что для пополнения гардероба какого-нибудь оборванца. Эдвард был настолько огорчен, что Фостеру пришлось отправить его в предназначенную для них комнату. Но для Селин не составило труда представить, каким может стать этот дом, если приложить немного усилий.

Ада настояла, чтобы они прошли прямо в столовую, где служанка накрыла не слишком обильный ужин, состоящий в основном из овощей и зеленых ростков тростника. Селин подумала, что полный поднос этих «хвостиков» – а только так и можно было назвать побеги сахарного тростника, которые по большей части оставались в поле, чтобы дать жизнь новой поросли, – забавное и весьма экзотическое блюдо. Рядом стояли тарелки, полные разнообразных овощных закусок, и деревянная доска, на которой лежала нарезанная ломтиками ветчина. В больших чашах поблескивали кусочки золотисто-оранжевой папайи, сладких ананасов, дынь и сочных манго.

Серебряные столовые приборы слегка потемнели, поверхность буфета несла на себе следы прошедших лет и длительного использования без надлежащего ухода. Ножки обеденного стола и буфета почему-то стояли в блюдцах с водой.

Когда Селин спросила у Ады, зачем это, та пожала плечами и беззаботно объяснила:

– Необходимая мера предосторожности, милая моя. Местные сороконожки весьма ядовиты. Вода не дает им подняться по ножкам мебели вверх. Такие же блюдца стоят под ножками кроватей.

Селин содрогнулась, но постаралась заставить себя не думать о том, что, забравшись в постель, в простынях можно легко обнаружить ядовитое многоногое существо.

С моря долетал освежающий ветерок, пахнущий солью, и Селин вздохнула с облегчением, чувствуя, как прибавляются силы. Она молча ела, наблюдая, как Корд общается со своей тетушкой.

Хотя Ада непрерывно болтала то об одном, то о другом, не говоря ни о чем конкретно, Корд, казалось, расслабился и чувствовал себя тем свободнее, чем дольше они сидели за столом. Его взгляд часто обращался на высокие окна, распахнутые навстречу аквамариновому морю.

– Тетя Ада! – Корд перебил тетушку посреди долгого, витиеватого рассказа о кукурузе, стручках фасоли и приправах.

Ада заморгала, словно ее только что разбудили:

– Да, Кордеро, в чем дело, дорогой?

– Расскажите мне о Данстан-плейс.

– С чего начать, как бы ты хотел?

– Каким было поместье, когда вы приехали? Я думал, что плантациями до сих пор занимается управляющий моего отца.

Ада тщательно вытерла рот салфеткой и только после этого ответила:

– Ужасный человек, должна вам заметить! Мы с ним ни в чем не соглашались. Правду сказать, я, по-моему, и трех дней здесь не пробыла, когда выгнала его вон.

Ада повернулась, обращаясь к Ганни, сухопарой негритянке, которая как раз вошла в столовую, чтобы убрать с буфета пустые подносы. Служанка была тощей как спичка, с прилизанными черными волосами. Ее поношенное платье, бывшее когда-то темно-синим, несло на себе следы постоянного тяжелого труда.

– Три дня, да, Ганни? Или он пробыл здесь немного дольше? – спросила Ада.

– Только три дня. – Держа в руках поднос с тарелками, служанка, горделиво вскинув голову, покинула столовую, не обращая внимания ни на кого, кроме тетушки Ады.

– Так я и думала. Его звали, кажется, Филпот, и он был ужасным надсмотрщиком. Очень нетерпимым, Кордеро. Уверена, ты пришел бы в ярость от его способа ведения хозяйства.

– А что произошло после того, как он уехал?

– Ничего, дорогой!

Корд откашлялся и выпрямился на стуле:

– Вы наняли кого-то другого, чтобы заменить его?

– Нет…

– Но, если нет управляющего, который присматривал бы за рабами, кто же тогда следит за плантацией?

Ада снова замигала синими глазами. Брови ее слегка нахмурились. Она затрясла головой с такой силой, что закачался ее второй подбородок.

– Некоторые из рабов сбежали. Это было так давно, что уже невозможно вспомнить, сколько. Но таких было немного. Думаю, правильно будет сказать, что я занимаюсь плантацией, но Бобо мне помогает.

– Бобо?

– Да. Он показался мне самым толковым. Пришел сам и просил ни о чем не беспокоиться. Сказал, что поможет мне сделать так, что все будет хорошо. У меня ни разу не было повода усомниться в нем.

– А как же остальные? – Корд сложил руки на груди и глубоко вздохнул.

– Они по-прежнему живут в деревне внизу, рядом с заводом.

Селин смотрела и слушала, как Корд расспрашивает тетушку, понимая, что он с трудом сдерживает гнев. Похоже, эта невинная как младенец, немного рассеянная женщина небрежным движением руки разрушила некогда процветающую сахарную плантацию.

– На что же вы живете, тетушка?

– О! Я получаю свою, очень небольшую долю от наследства Данстан-плейс. Даже не думай, что я трогала деньги, получаемые с сахарных плантаций, дорогой мой. Этим по-прежнему занимается поверенный твоего отца. Но его сейчас нет. Он, кажется, уехал в Англию. Семья его жены…

– Вы все еще выращиваете сахарный тростник? – Корд перебил тетушку весьма резко, но это был единственный способ снова привлечь ее внимание.

Ада нахмурилась:

– А почему нет? Конечно, вы выращиваем сахарный тростник. Данстан-плейс ведь сахарная плантация, не так ли?

– Но в Бэйтауне мы слышали…

– Чушь! – Ада махнула рукой, словно отметая все домыслы. – Что они об этом знают? Я не имею ничего общего ни с одним из жителей города.

– Не хотите ли вы сказать, что в одиночку управляете плантацией и по-прежнему производите здесь сахар?

Корд не мог больше скрывать свое нетерпение. Вскочив из-за стола, он подошел к распахнутому окну и принялся пристально всматриваться в морскую даль. Селин уже достаточно хорошо его узнала, чтобы понять: он вот-вот взорвется.

Поймав на себе молящий взгляд Ады, Селин поняла, что должна прийти на помощь старушке.

– Я уверена, что твоя тетя поступала так, как считала необходимым и наилучшим…

Корд повернулся к Селин:

– Моя тетя уволила управляющего. И на протяжении всех этих лет не удосужилась нанять другого. Или ты думаешь, я поверю, что она приехала из Англии – этакая дамочка средних лет, – умея управлять сахарной плантацией?! Скажи честно, ты сама можешь в это поверить? Ты же собственными глазами видела, в каком состоянии дом и земли вокруг.

– Конечно. Правда, я так никогда и не вышла замуж, – тихо, словно извиняясь, проговорила Ада, комкая в руках носовой платок.

Селин поднялась и, обойдя вокруг стола, встала за стулом тетушки Ады.

– А ты не считаешь, что женщина способна управлять плантацией точно так же, как мужчина?

– А ты? – прервал он.

Селин скрестила на груди руки и гордо вскинула подбородок:

– Лично я считаю.

Ада сделала робкую попытку обратиться к Корду:

– Пожалуйста, я не хочу становиться причиной ссоры между вами…

– Мы не нуждаемся в вас, чтобы найти причину, – заверил старушку Корд, не сводя с Селин горящих глаз. – У нас с женой достаточно собственных поводов для споров.

Теперь на него внимательно смотрели обе женщины. В глазах у Ады блестели едва сдерживаемые слезы. Лицо Селин пылало от гнева. Обе они выводили его из себя, но совершенно по-разному. Легкомысленные ответы тети Ады, ее утверждение о том, что она самостоятельно управляла Данстан-плейс, рассердили его, но куда более сильные чувства весь последний час он испытывал из-за присутствия Селин. Он замечал каждый ее жест, каждый взгляд. Ее присутствие держало его в постоянном возбуждении. Она сводила его с ума.

Когда он вошел в столовую, Селин уже сидела за столом и как раз слизывала с губ сладкий сок манго. На мгновение замерев, девушка подняла на него глаза и приветливо улыбнулась. Ему пришлось старательно нахмуриться, чтобы не ответить на эту улыбку.

Селин успела переодеться в кораллового цвета платье с низким вырезом, в котором он однажды уже видел ее во время путешествия. Бюст ее, конечно, проигрывал, если сравнивать с «достоинствами» шлюшки Бонни, но, хотя Селин и не отличалась пышными формами, было что-то куда более соблазнительное в искушающем блеске ее молодой кожи, напоминающей спелый и упругий плод. Невозможно было не заметить, как сияет ее кожа, как черные вьющиеся волосы локонами ниспадают на влажный от жары, чистый лоб.

Каждый раз, когда Селин поворачивалась на стуле, он замечал ее движение. Каждый раз, когда она протягивала руку за бокалом вина, его взору открывалась ложбинка между грудями, и он представлял себе, как сладостно было бы прижаться к ним лицом. Он наблюдал, как двигаются ее изящные руки, как пальцы сжимают бокал. Каждый раз, когда она облизывала губы кончиком языка или прикладывала к ним салфетку, он ощущал, как закипает кровь и старательно отводил взгляд.

И каждый раз, глядя на Селин, Корд понимал, что страстно желает ее. Он чувствовал себя полным идиотом. Он так мучительно желал обладать своей собственной женой, что ему стоило огромного труда сдержаться, чтобы не схватить ее прямо через стол и не овладеть ею посреди всех этих сочных плодов.

Ему хотелось обнять ее, заставить стонать и кричать от той же страсти, которую она, сама того не замечая, заставляла испытывать его. Он жаждал ощутить ее тело над собой, под собой, вокруг себя. Он хотел ее до боли. Он желал ее с такой дикой силой, какой никогда не испытывал по отношению ни к одной живой душе на свете. Эта страсть превратила в ад его существование.

– Мне нужно идти, – сказал он, не обращаясь ни к кому конкретно, провел ладонями по волосам и попытался ослабить ворот рубашки. Корду казалось, что он вот-вот задохнется от невозможности осуществить желаемое.

Ада едва не расплакалась снова:

– Извини, Кордеро. Я уволила Филпота так много лет назад! Но я честно собиралась нанять другого управляющего.

– И вы извините меня, тетя. Я на вас не сержусь.

Он чувствовал себя чертовски виноватым в том, что старушка смотрит на него таким жалостливо-извиняющимся взглядом. И все-таки он никогда не сможет забыть о прошлом, даже если Селин по-прежнему будет считать, что он таким образом пытается спрятаться от сегодняшних проблем. «На сей раз она, кажется, права», – понял юноша. Но в том, что касается его, она вольна думать все, что захочет.

Корд направился прочь от столовой, не замечая, что Селин следует за ним по пятам, пока не прошел через просторную главную гостиную дома, где над камином все еще висел портрет его матери. Она схватила его за руку как раз в тот момент, когда он собирался выйти на веранду.

– Корд, ну как ты можешь вот так ее расстроить и запросто уйти?

Он внимательно посмотрел на ее ладонь, сжавшую в кулачок ткань рукава его рубашки. Она держала его очень крепко, но отпустила под этим взглядом.

– Ты обидел эту милую женщину без всякой на то причины, – сказала Селин.

– Я только задал несколько вопросов и высказал свое мнение. Если она предпочла обидеться на это – ее дело.

– Как плохо, что никто так и не научил тебя: все, что ты даешь другим, к тебе же и возвращается, Кордеро.

– Неужели для тебя действительно все так просто, Селин?

– Да, потому что я в это верю. Для тебя могло бы быть точно так же, если бы ты иногда позволил себе чувствовать что-нибудь, кроме гнева.

Он пошел дальше.

– Куда ты идешь? – поинтересовалась она.

– А какое тебе дело, если я не заставляю тебя делать для меня то, чего ты не хочешь?

Его вопрос возымел желаемое действие: он шокировал ее. Селин сразу забыла о своем гневе.

Она стояла слишком близко. Он мог даже уловить цветочный запах ее волос, видел каждую точечку в зрачках огромных глаз и не мог ни приблизиться, ни отойти от нее. Ему показалось, что он стоит на краю пропасти и любое движение, даже всего один шаг, приведет к гибели. Но угроза смерти всегда действовала на него странным образом.

Он рванулся к ней с быстротой молнии и, прежде чем успел передумать, обхватил одной рукой ее талию, а другой обвил шею. Грубо и решительно Корд притянул девушку к себе и накрыл ее губы своими.

Ощущение близости ее тела, вкус ее сладких губ потрясли его и еще больше обострили желание. По ее легкой дрожи он почувствовал, что она потрясена и удивлена, хотя и пытается сдержать его. Он обнимал ее, заставляя открыться себе навстречу. Язык Корда проскользнул между зубами Селин, и она застонала, то ли протестуя, то ли от неожиданного наслаждения, он не мог бы сказать с уверенностью. Проникая все глубже, Корд пытался раздразнить ее движениями языка. Она источала сладость манго и меда, сулила наслаждение, которого он никогда не испытывал прежде. Одна грудь Селин как раз уместилась в его ладони, и он принялся ласкать пальцами напрягшийся холмик, едва прикрытый тонкой тканью. Корд услышал, как Селин часто задышала, сама прижимая грудь к его ладони.

Наконец он оторвал губы от ее рта. Положив руки на плечи девушки, он стоял перед ней и тяжело дышал, заглядывая в ее расширившиеся от неожиданности, бездонно-фиалковые глаза. Он должен уйти, иначе попытается овладеть ею здесь же, в дверях гостиной.

Неожиданно раздалось радостное ржание привязанного к столбу жеребца. Этого звука оказалось достаточно, чтобы прервать прекрасное мгновение. Корд отпустил девушку и, не говоря ни слова, бросился прочь.

Селин смотрела, как Корд быстро удаляется от нее. Его шаги звучали настолько тяжело, что она испугалась, как бы не проломились прогнившие доски веранды. Одним махом преодолев лестницу, он сорвал со столба поводья. Даже не остановившись и не оглянувшись назад, Корд вскочил в седло и умчался вниз по узкой дорожке.

Все еще дрожа от неожиданно нахлынувших на нее чувств, Селин подняла руку и провела пальцами по губам, а потом прижала ладонь к бешено стучащему сердцу. Казалось, что кожа ее горит там, где ее касались его руки. Она поняла, что за странный и пугающий голод пронизывает ее тело, наполняет теплой истомой. Но ведь он не любит ее! Если она отдастся ему, сама придет, чтобы разделить с ним ложе, не откроет ли она тем самым ящик Пандоры? Тогда вожделению уже не будет конца. Не разбудит ли он в ней ту страсть, что заставляла ее мать снова и снова выходить на панель?

Корд не произнес ни слова, но его поцелуй сказал обо всем: он хотел куда большего, чем просто впиться губами в ее рот, он стремился не только дотронуться до ее груди… Он жаждал большего.

Она закрыла глаза и попыталась вообразить, что ничего не знает о соитии мужчины и женщины, постаралась выбросить из головы отвратительные воспоминания о матери и ее любовниках. Селин делала все возможное, чтобы не вспоминать, как распутно Корд ее только что поцеловал, но это было все равно что перестать дышать. Его прикосновение, его запах, его вкус остались с ней. Не говоря уже о его чарах.

Она не могла пошевелиться, ни о чем не могла больше думать. Дорога, ведущая в густые заросли леса, давно уже опустела, но глаза девушки все еще видели уносящегося прочь Кордеро. Она закрыла глаза, вспоминая, как он стоял, возвышаясь над ней, самоуверенный и совершенно голый, в крохотной каюте на борту «Аделаиды». Потом она познала его заботу – когда он держал ее в объятиях во время шторма, познала и дерзость, с которой он однажды ее поцеловал, страстно, но без настоящего чувства.

Ей очень хотелось принадлежать ему, стать ему настоящей женой. Но, размышляя о Корде, для которого теперь не секрет, как легко ее тело отвечает на его прикосновения, она впервые поняла: отдаться ему – значит подвергнуть себя опасности подарить сердце мужчине, который, может быть, так никогда и не научится отвечать любовью на любовь.