Мелодия Бесконечности. Симфония чувств

Искушение

Лаурита захлопнула большой старинный фолиант, поправила кружева на своем платье, нетерпеливо и требовательно хлопнув в ладоши:

— Тристана, Винтер, вы нужны мне!

По её зову в комнате явилась девушка с гладкой кожей невероятного черного цвета с легким оттенком синевы, точно она выкупалась в чернилах, что эффектно подчеркивали ровные белоснежные волосы длиной до колена, собранные в высокий толстый хвост. В её аметистовых глазах читалось неодобрение, но она вынуждена была повиноваться:

— Чего пожелает Отыскавшая? — сдержанно поинтересовалась она.

— Рада видеть тебя, Тристана, — Лаура указала рукой на место подле себя, — А вот, ты, кажется, не разделяешь удовольствия от нашей встречи, — очаровательно улыбнувшись, не скрывая своего превосходства.

— Моё дело — служить Отыскавшему, — призванная оставалась невозмутимой, а её поклон — исключительно грациозным, — Об остальном мне думать не положено.

— Верно говоришь, — одобрительно кивнула девочка, — У меня есть к вам дело. Хочу проверить, чего стоят Хранители. В них слишком много человеческого — человеческих слабостей и страстей. Их нужно только подтолкнуть, и они совершат непоправимое. И тогда они перестанут быть Хранителями, а чувство вины за содеянное уничтожит их изнутри. Дождемся Винтера, и я вам объясню вашу задачу.

Марк стоял и смотрел через открытое окно кухни на задний двор, причудливо смотревшийся в вечерних сумерках. С улицы доносилось благоухание чайных роз и чьих-то сладких сигар. За его спиной послышались шаги, и парень обернулся: перед ним стояла Маргарита.

— Поцелуй меня, Марк — ты ведь хотел этого, не так ли? — плавной походкой она подошла к нему, обдав ароматом своих духов, и положила руки ему на плечи, — Я хочу познать, каково это — быть любимой тобой, — как бы случайно, убрав одну руку с его плеча, она зацепила пояс своего шелкового халата, и он неслышно соскользнул на пол, так же легко скользнули и широкие рукава халата, и тонкие бретельки сорочки, обнажив часть груди, — Ты ведь хотел этого?…

— Не искушай меня, — с трудом хрипло выдавил он, подойдя вплотную к ней: одурманивающий букет её парфюма, в котором он тонул, влекущее и желанное молодое тело под тонкой тканью пеньюара, что готова ему предложить… сохранять самообладание было бесконечно тяжело — страсть и вожделение боролись в нем с настоящим чувством. Раньше он бы непременно, без малейшего сожаления, воспользовался бы столь щедрым даром, так что же останавливает его сейчас? Не этого ли желал он ещё не так давно? Или давно? Когда-то он готов был на всё ради обладания ею, так что же изменилось? Когда-то он мечтал видеть, как её губы опухнут от его поцелуев, и тело её будет содрогаться от острого наслаждения под его ласками. Ведь это как исполнение мечты — то, что сейчас происходит, или мечта у него теперь другая?

— А ты против? — она взяла его за руку, обольстительно подняв на него глаза, — Давай забудем обо всём — и будь, что будет.

Он, до судорог во всех мышцах, напряженно всматривался в эти глаза, наклонился, задержавшись у самого её лица — несмотря на теплый вечер, сейчас его колотил озноб, и сердце, казалось, остановилось, и он забыл как дышать, неуверенными и скованными были движения его грудной клетки:

— Только не так! — он резко отстранился от неё, развернувшись лицом в сторону окна, — И только — не с тобой! Настоящая Маргарита никогда бы не поступила таким образом, причиняя боль сразу четырем людям, — помимо Джона, ему вдруг вспомнилась Мей — эта дерзкая, непостижимая и притягательная азиатка, он понял, что не хочет и не сможет предать её чувства — она приняла его таким, какой он есть — со всеми его крайностями, со всей его резкостью, она была прямолинейна и бесхитростна в своём обожании, — Ты — не она… Прими настоящий Облик и назови своё имя! В таком виде я не желаю продолжать разговор.

— Как пожелаешь, — на месте Маргариты теперь стояла другая: с эбонитово — черной кожей и длинными белоснежными волосами, аметистовыми глазами с интересом изучая его, — Я — Тристана. Но, как ты?…

— Твой парфюм — даже одинаковые комбинации ароматов на разных людях дают разный эффект, и твои глаза — в них нет тепла этой женщины, — спокойно пояснил он, — Меня не провести такими трюками.

— А ты любопытный экземпляр. Пытаться управлять сном — не каждый способен, — она смерила его заинтересованным взглядом, — Мне сказали, что с тобой будет легко, но, я вынуждена отказаться от этого задания. Прощай, Марк. Интересно было познакомиться с тобой. Ты напомнил мне о том, что значимо в этой жизни — я не хочу больше ни кому служить. Я хочу быть свободной, хочу следовать своим путем — и я улыбнусь тебе при следующей встрече, если наши дороги пересекутся.

— Ну, спасибо, — облегченно усмехнулся Марк, — Я даже, кажется, догадываюсь, кто тебя подослала. Скажи, хоть, кому я имел честь помочь?

— Я — джинния. Только не надо таких удивленных глаз — да, мы сродни джиннам, но, и нам иногда нужна помощь. Я была не права, и ты показал мне это. Но я должна служить Отыскавшей — таковы незыблемые правила.

— И тебе не хотелось быть свободной? — спросил Марк, заставив её призадуматься.

— Этого может пожелать только Отыскавший, однако люди слабы и эгоистичны — никто и никогда не пожелает подобного, — она вздохнула и улыбнулась грустно и устало, — но спасибо, что поинтересовался. А ты поразмысли над тем, чего ты хочешь на самом деле, — она подмигнула юноше и исчезла, оставив его во власти дум, если бы он мог, то обязательно пожелал бы свободы для неё.

— Лаура, покажись! — проснувшись, юноша подскочил на своей постели, мысли хаотически путались в голове, дыхание было трудным и сбивчивым, лицо было покрыто испариной, пальцы вцепились в простыню — Покажись, Лаура! — хрипло закричал он.

— А кто это тут у нас? — она материализовалась по его зову и медленно прошла вокруг кровати, нежно проведя рукой по его волосам, — Наш малыш Марк, бедный мальчик, лишенный родительского тепла и ласки… А посмотрите теперь — как вырос, как возмужал. Последний раз, когда я тебя видела, ты выглядел не лучшим образом, а сейчас — гляди, какой красавец стал! Твоя мать могла бы гордиться тобой — ты же у нас ещё и знаменитость, — она задержала свою руку на его ладони.

— Не смей говорить о моей матери — не заслужила! — не сдержался он, резко отдернув руку.

— Спокойно, мальчик, спокойно! Тебе, я вижу, не понравился мой подарок — Тристана, чертовка подвела меня. Это была всего лишь иллюзия, мой дорогой, но, я могу воплотить её в жизнь. Мне лишь нужна твоя верность — и я сделаю твои фантазии реальностью. Подумай, а ты хотел бы снова увидеть мать? — и от этих слов резануло, как от от удара острого ножа, — Я не всесильна, но могу быть благосклонной к тем, кто верен мне.

— Боюсь, тут ты просчиталась, — он окинул её презрительным взглядом, — Я не попадусь на твои уловки, не для того моя мать отдала свою жизнь, чтобы я даже в мыслях мог не опасаться тебя. У тебя нет власти надо мной, слышишь, Лаура! Я не предам веру тех, кто не бросил меня, когда мне было тяжелее всего. Я, скорее, предпочту сдохнуть, чем служить тебе.

— О, это всегда успеется. Хмм, в самом деле… — расстроенно протянула девочка, — Да, кажется, тут я допустила досадную ошибку — в твоём сердце теперь другая — я не учла этого.

— Да что ты об этом можешь знать? — раздраженно фыркнул парень, — Ты же ненавидишь и отрицаешь всё человеческое.

— Намного больше, чем тебе кажется, — примирительно улыбнулась Лаурита, — В этот раз я вынуждена отступить — спокойной ночи, милый! Подумай над моими словами — определись, наконец, кого из них двоих ты любишь, и передай этой девочке моё восхищение — сама того не зная, она спасла тебя. Они обе сегодня тебя спасли.

— Только попробуй им что-нибудь сделать! — твердость его голоса подкреплялась стальным блеском его глаз, — Не советую впредь со мной встречаться — ты знаешь, чей я сын, хоть я и полукровка, во мне достаточно силы, чтобы противостоять тебе.

— Как ты мил в своей наивности — думаешь, тебя защитит твой отец — Охотник или дух твоей матери? — её губы изогнулись в приторно — ласковой ухмылке, — Не думаю… Если я чего-то захочу, то я это получаю — без исключений.

— Сгинь! Не доводи до греха, — рука Марка самопроизвольно сжалась в кулак, от тона её речей пробирало могильным холодом.

— Всё-всё, меня уже нет, — Лаурита подняла руки в знак примирения, — И, должна заметить тебе, что не очень вежливо прогонять леди, тем более, если сам позвал, — она обиженно надула свои пухлые детские губки.

— Нет, Лаура, ты не леди, — он отрицательно покачал головой, — Я уже жалею, что позвал тебя, но ты подтвердила мои догадки, так что я дольше не желаю видеть тебя.

— Как скажешь. Сладких снов, красавчик! — напоследок, сладко проворковала она, поцеловав холодными губами его лоб, прекрасно понимая, что ни о каком спокойном сне для него, по крайней мере, в эту ночь, не могло быть и речи.

Марк прошел на кухню и открыл окно — как мало неба, как много звезд! Он попытался налить себе виски, его руки дрожали. Отпил глоток, но, удовлетворения не получил — выпивка лишь неприятно обожгла горло, но, показалось, что обжег он и душу. Остатки он без сожаления вылил в раковину — и как только пьют эту гадость?!

Эту ночь парень повел на лоджии — считая звезды и прислушиваясь к себе, пряча в глазах боль и усталость — сегодня его спасла любовь, но — к кому? Ему ещё ни кто не признавался так в любви, как эта девушка с раскосыми глазами — так в её ли объятиях суждено ему найти утешение и залечить раны? Почему он опять вспомнил о ней? Потому, что напомнила Лаура, или потому, что сам этого хотел? Пусть надеждой бессмертной светится в душе любовь — вечный негасимый костер, сможет ли он зажечь его вновь? Сколько бы он не прятал своё сердце — оно с каждым разом всё громче взывает. Рано ещё себя хоронить, вместо этого стоит дать себе шанс на новую жизнь, шанс стать счастливым. Пронести любовь через боль и освободить душу из добровольного заточения.

Он надел наушники и включил плеер — под звуки композиций его любимой группы «Океан Ельзи», которую полюбил ещё больше после личного знакомства с музыкантами, ему с большим усилием удалось абстрагироваться от событий сегодняшней ночи и заснуть.

Что же — один раунд он выиграл — не стоит вешать нос, он сможет постоять за себя — абсолютно точно. А Лауре он сегодня, и правда, был совершенно искренне благодарен — она помогла ему понять самое важное.

И как же ему хотелось позвонить Мей, но в Японии сейчас была глубокая ночь. Или, скорее, раннее утро — он и не заметил, что засиделся почти до самого рассвета. А ещё так захотелось, чтобы снова приснилась мать — от таких снов ему всегда становилось легче, даже если сны эти были полены грусти.

Маргарита взяла чашку с пряным напитком из кофе-машины и только развернулась поставить её на кухонный стол, как, засмотревшись в окно, она не заметила, что кто-то накрыл её руки своими. Девушка обернулась и уткнулась лицом в грудь Марка:

— Ох, ты снова напугал меня, Марк, — она подняла глаза на него и подкупающе улыбнулась, — Ты же не расскажешь об этом Жану? Правда? Он не одобряет моей страсти к кофе, — но, он не собирался отпускать её рук:

— Ты всё так же не можешь отказать себе в кофе, — произнес он совсем близко, — Напиток терпкий и жгучий… — он отвел её руку с чашкой к столешнице, поставив на неё горячую чашку.

— Ты о чем? — Марго смотрела на него, смотрела и не понимала, ей стало не по себе, — Я не понимаю тебя… — девушка отступила, не отводя взгляда от его серых глаз.

— Я больше не могу так… — он крепко сжал её в своих объятиях, — Я так устал скрывать… Что ты со мной сделала? Ты до сих пор сводишь меня с ума, — её тело сотрясала дрожь, но, она могла ощущать, как сейчас дрожит и он, — Это невыносимо — видеть тебя каждый день, и не иметь возможности даже обнять тебя… Знать, что каждую ночь ты целуешь другого… Я не могу отключить свои чувства, просто щелкнув выключателем. Скажи, а тебе никогда не хотелось сравнить, кого ты променяла на НЕГО?… Вдруг бы я оказался лучше?

— Марк, теперь ты по-настоящему пугаешь меня, — Маргарита попыталась отступить, но его руки не позволили ей этого сделать, — Ты же обещал мне, — слабо пробормотала она, и показалось, вдруг, что в помещении перекрыли кислород, стало тяжело дышать, — Почему?

— Я так долго сдерживал себя…Прости меня, Маргарита, — он поднял её лицо на себя, не давая ей отвернуть голову, он замолчал, но, его глаза красноречиво кричали всем эмоциональным спектром.

— За что? — девушка удивленно смотрела на него и растерялась, пытаясь понять, что творится сейчас в его голове и в его душе.

— Вот за это, — она только и успела недоуменно моргнуть, как он уже целовал её, поглощенный лавиной чувств, сметавшей всё на своём пути, погребая под собой остатки стыда, — Твои губы слаще меда… Я люблю тебя, любил и всегда буду любить, — и поцелуй этот не был таким легким и свежим, как тогда, в их первую встречу при Темном Дворе, он был горячим и обжигающим, от которого сердце замирало и дыхание останавливалось, — Люблю тебя. Хочу — тебя…

— Пожалуйста, не надо, — когда он, сам шокированный своим поведением, отпустил девушку, не получив от неё ответного отклика на проявление своих чувств — глаза её были полны слез, — Подожди… Опомнись… Не разрушай то хорошее, что есть между нами, то хорошее, что есть в тебе. Ты потом будешь презирать себя, но, ничего не сможешь изменить… Я не могу так поступить — предать того, кого люблю. Жан доверяет мне, и я не собираюсь изменять ему — даже с тобой. А ты можешь? Как же Мей? Ты же неравнодушен к ней. А она так сильно любит тебя — как она смотрит на тебя, как ловит каждый твой взгляд, каждый жест, каждое слово… Такой любви нельзя не разглядеть. Ей будет так больно… Ты променяешь настоящее счастье на призрачную иллюзию? Я не могу так… Я не хочу так… Я не буду стоять между вами — я не прощу себе, если вы будете несчастны — вы оба мне очень дороги. Прости меня, Марк, прости. Я люблю тебя не так, как тебе хотелось бы, но, я люблю тебя, и желаю тебе только добра. И её я люблю — я люблю Мей, даже когда она меня жутко ревнует к тебе. Не я — та, кто подарит тебе свою любовь. Вы заслуживаете лучшей судьбы.

— Не отталкивай меня, — он взял её за руку, пронзительно глядя на её испуганное лицо, — Признай, что и тебя тянет ко мне. Да, я обещал, что никогда без твоего дозволения… Проведи эту ночь со мной, позволь мне показать тебе, как я умею любить… Пусть на единственный миг — неужели ты ничего не почувствовала из того, что я вложил в этот поцелуй? Ничего не почувствовала ко мне?

— Говорю же тебе — НЕТ! — в это мгновение воздух сотряс звук пощечины, и время точно остановилось: и парень, и девушка замерли с одинаковым выражением ошеломления на лице — Маргарита ни как не ожидала такой развязки, а Марк не ожидал от неё такого решительного отпора, — Господи! Марк, прости, ради Бога, я не хотела… Но ты сам вынудил меня. Это не правильно… — она порывисто замотала головой, отступив, пока не уперлась спиной в дверь кухонного шкафа, — Нельзя заставить полюбить того, кто уже влюблен — в наполненный сосуд уже не налить — бесполезная попытка. И тебя это не сделает счастливым — ты любишь другую, — она с беспокойством дотронулась до его лба, — Ты не болен? У тебя нет жара? Ты… Ты сам не свой, — и тут её посетило озарение, — Вы… Вы — не Марк… — она вытянула вперед руки, дистанцируясь, — Кто вы такой? Не приближайтесь ко мне! Я закричу.

— Прошу прощения, мадам, что вынужденно ввел вас в заблуждение, — он опустил голову и, когда поднял её снова, то перед девушкой был уже не Марк, а незнакомый ей мужчина — чуть выше среднего роста, длинноволосый шатен с темно-зелеными, почти болотного оттенка, глазами, его аккуратная бородка была стрижена «под эспаньолку», от чего он походил на актера, сошедшего с исторического фильма про мушкетеров, — Я не встречал ещё такой женщины, настолько достойной восхищения. Вы так любите его, вашего мужа? Он — большой счастливчик, я ему уже почти что завидую, — улыбнулся он, галантно склонившись и поцеловав девушке руку.

— Кто вы? — она задала самый банальный вопрос, так как от шока ни чего иного не пришло ей в голову.

— Моё имя Винтер, мадам, — представился мужчина, — ещё раз приношу свои извинения за причиненное беспокойство.

— Ты что творишь? — внезапно, третьим, появившимся в кухне, оказалась Лаура, — Это что — бунт на корабле? Своевольничать вздумал?

— Разрешите заметить, госпожа, что я служу не вам, — он ободряюще подмигнул девушке, — Я тут подумал, что, господин не будет в восторге от того, для чего вы используете его помощника.

— Ты слишком много думаешь, Винтер! — резко перебила она, — Твой господин служит мне — смею тебе напомнить. Вассал моего вассала — не мой вассал, не так ли говорили в средневековье? Напомни, чем тогда закончилась феодальная эпоха? — требовательно просмотрела она в его зеленые глаза, потом махнула своей маленькой ручкой, — Исчезни, пока я не вернула тебя в небытие, из которого ты вышел — дальше я сама, — мужчина недовольно поморщился, но, растворившись в воздухе, пропал, прошептав на прощание, что сожалеет о том, что не может повторить своих слов уже от собственного имени, сознавая всю ничтожность своих шансов на ответные чувства, потом Лаура повернула сияющее личико к Маргарите, стоявшей, изо всех сил вжавшись в дверцу кухонного шкафа, — Как поживаете, княгиня? — с напускным участием поинтересовалась она, — Вижу, самочувствие у вас не очень — этот мужчина напугал вас? О, прошу на этот счет не беспокоиться. Я пришла кое-что предложить.

— П-предложить? — попыталась выдавить Маргарита, когда к ней вернулся дар речи, — Мне? Ч-что ты можешь мне предложить? — и, осмелев и успокоившись, добавила, — Лаура? Как ты оказалась в нашем доме? И почему я должна тебе верить? Ты же солжешь — не дорого возьмешь.

— Есть нечто, что вас совсем не обрадует. Это касается вашего сына, княгиня, — после этих слов Маргарита переменилась в лице, — Смотрите внимательно, а потом сами сможете оценить великодушие моего предложения — это будет выгодно нам обеим. Возьмите меня за руку — и увидите то, что я в силах отвратить, — девушка взяла ребенка за руку, и голова её закружилась, внутренности сдавило и накатила тошнота, и всё закрутилось перед глазами:

— Вы понимаете, о чем говорите?! — Джон встал перед Маргаритой, сверкая глазами в сторону бывших друзей, — Речь идет о моём сыне! Сначала вам придется иметь дело со мной, а это задача не из простых, уверяю вас. Я не желаю идти против вас, но, вы не оставляете мне выбора, — от созерцания этой сцены у девушки сбилось дыхание, ноги ослабели, она схватилась за руку Лауриты, посмотрев на неё с выражением неподдельного ужаса.

— Если мой сын — чудовище, то, и я — тоже! — Маргарита решительно вышла из-за его спины, — Это же я — всё та же Маргарита. Посмотрите на меня! Раньше вы всегда доверяли мне, почему же теперь не верите, что у нас хватит сил изменить пророчество и отвести зло?

— Нет, я не верю… Такого не может быть… — обессилев, пробормотала Маргарита, снова оказавшись на своей кухне, она была настолько слаба, что просто уселась на полу посредине помещения, вцепившись пальцами в полы своего халата, и обращаясь то ли к Лауре, то ли — к самой себе, — Мои друзья знают, кто я и принимают меня такой, они примут и моего сына.

— А если не примут? — Лаурита присела рядом, подав девушке платок, — Хотите проверить это? Хотите рискнуть жизнью тех, кто вам дорог?

— А что было дальше? — бесцветным голосом спросила Маргарита.

— Поверьте, лучше вам этого не знать, — совершенно серьёзно ответила девочка, — Но — всего этого не будет, стоит лишь отречься от своей силы — добровольно и без принуждения. Я не могу отобрать её насильно, но, если вы сами откажетесь…

— Если я добровольно откажусь… — автоматически повторила Марго.

— Тогда ваш сын не унаследует той чрезмерной силы, что может подчинить его себе, и вам не придется противостоять друзьям, ваши муж и сын будут в безопасности — весь мир будет в безопасности… — Лаурита рассуждала спокойно и вдумчиво, и казалась сейчас намного старше своих десяти лет, точно, на лице её отпечатались все прожитые столетия, — Мне тоже не выгодна эта сила, поэтому я и готова помочь — всё просто.

— И тогда эта сила станет твоей? — Маргарита вопрошающе посмотрела на неё, — Нет… нет-нет-нет, — она вновь импульсивно замотала головой, — я не верю тебе…

— Что же, в таком случае мне очень жаль, что напрасно потревожила вас, княгиня, — Лаура прекрасно скрывала свою досаду за смиренной улыбкой, она была практически уверена, что сыграть на материнских чувствах и страхах девушки — беспроигрышный вариант, что должен был сработать безотказно не вызывая лишних проблем, — Время рассудит, кто из нас окажется прав. Однако, если вы передумаете, то я готова буду выслушать вас.

— Этого не будет никогда, — непреклонно возразила Маргарита, твердо взяв себя в руки, — Тебе лучше уйти, Лаура, пока я не разбудила остальных. Наша сила — часть нас самих, и только с её помощью мы можем защититься от таких, как ты. Я и сама могу видеть будущее и то, что нас ждет — и ни какие твои ухищрения не заставят меня отказаться от этого будущего и стать легкой добычей для тебя — и без своей силы я, тем более, не смогу защитить своего ребенка от тебе подобных, так что — не стоит утруждать себя напрасным ожиданием, Лаурита, даже, если твои намерения и были благими, я всё равно не поверю тебе, и, тем более, не обращусь к тебе за помощью — меня окружают достаточно близких людей, которым я безоговорочно доверяю, — и только после того, как Лаура удалилась, она дала волю слезам, кусая до крови губы и прокусывая пальцы, когда закрывала ладонями рот, пытаясь сдержать крики и стоны, вырвавшиеся из неё, а спустя минуту она уже плакала навзрыд, забившись в угол кухни и вытирая лицо полотенцем — в эту минуту она поняла, что быть сильной и казаться таковой — вещи различные… Сейчас ей, как ни когда, была необходима поддержка близких людей…

Маргарита с криком подскочила на постели, и, увидев рядом удивленного мужа, неистово обняла его, уткнувшись мокрым от слез лицом ему в грудь — это был сон, всего лишь страшный сон, уговаривала она сама себя, но, он был до того реалистичным, что всё её существо прошибло потом, сковало спазмом и нервной дрожью, сокрушая в прах последние следы здравого смысла каскадом накатившего страха от такой реалистичности… И Джон не осмелился ещё больше напугать её, рассказав, что и ему в эту ночь впервые приснился кошмарный сон.

Оглядевшись по сторонам, Джон увидел, что стоит у перекрестка на мощеной мостовой, где расходились узкие улочки, напоминающие города старой Европы. Погода была промозглой и ветренной, что он сразу же ощутил, будучи без верхней одежды, в одной рубахе. Подняв голову, он увидел подгоняемые ветром тяжелые серые облака, давящие на подсознание предчувствием чего-то тяжелого и гнетущего, неотвратимо надвигающегося.

Тут его внимание привлек мальчик — совсем ещё подросток, не старше тринадцати лет, так удивительно похожий на него самого, каким он был в его возрасте: такая же смуглая кожа, такая же форма носа и бровей, такие же волосы — даже пробор точно такой же, с той лишь разницей, что глаза у ребенка были темно-серые, но при слабом освещении пасмурного дня они казались почти черными, как и у Джона.

Пока мужчина усиленно пытался совладать с обезумевшим сердечным ритмом, мальчик, точно не замечая его, заприметил стоящий на остановке трамвай и поспешно побежал.

Не услышал мальчик, и когда Джон позвал его, не обернулся и тогда, когда мужчина повысил голос, видя, как ребенок вскочил на подножку, как показывают в старых, ещё черно-белых, фильмах.

Как Джон ни старался, догнать отъезжающее транспортное средство, но у него не получилось, не смог… Но он продолжал кричать, чтобы мальчик ни в коем случае не отпускал рук, пока не остановится.

Анри… Откуда он знал его и его имя? Просто знал, как знал свое собственное, как знал самого себя — родительское сердце не обмануло…

Так вот каким будет его сын? Неужели, как вот только что, так им и не суждено услышать и понять друг друга?

Джону хотелось забыть этот кошмарный сон, но это оказалось не так просто, переключивши внимание на переживания Маргариты, пугающие образы исчезли сами собой, оставляя теплый свет родных глаз.

Как бы он справился с этим без того спасительного света? Сейчас он предпочел не думать об этом, всё ещё переживая волнение и нервную дрожь. Он услышал и увидел действительно леденящие душу вещи, и именно этот свет не дал ему сорваться в бездну.

А начинался сон ощущением райского блаженства — он стоял на балконе, с улыбкой окидывая взглядом Небесный Град в лучах закатного солнца. За спиной послышались легкие шаги, потом две нежные ладони легли на его глаза, окутывая знакомым амброво — апельсиновым запахом. И это не был любимый аромат Маргариты. Но эту женщину он также хорошо знал:

— Кали? — он мягко убрал её руки и обернулся, улыбнувшись, — Рад видеть тебя, госпожа.

Она наклонилась совсем близко к его лицу, заставив его вздрогнуть, когда коснулась губами его губ. Это было сродни извращенной мазохистской пытке — он помнил каждую её черточку а тело охватил жар при воспоминании об обжигающе проведенных совместных ночах, и сейчас она оставалась столь же восхитительной, с такой же гладкой бархатистой кожей и такими же плавными изгибами тела, как и тогда, когда он потерял голову от страсти, и горячие ночи принадлежали только им двоим, отражаясь в колдовских изумрудах её глаз, обещавших бесконечное наслаждение.

— Я скучала за тобой, — томно прошептала рыжая — А ты? Ты скучал?

— Ты же знаешь, что да, — тяжело выдохнул он, безуспешно пытаясь выровнять ритм сердца и дыхания, плавясь под тяжестью нахлынувших чувств, когда эта женщина была с ним.

— Ты не понял, — изящным пальцем она обвела его губы и подбородок, мягко развернув его голову лицом к себе, — Я осознала, как ошибалась, осознала, что не могу без тебя. Я была такой глупой, когда решила оставить такого мужчину, как ты. Никогда и ни с кем мне не было так хорошо, как с тобой, — её речи были обволакивающими, а её взгляд — обольщающим, — А тебе? Может ли эта неопытная девочка надолго завладеть твоим сердцем?

— Что ты такое говоришь? — Джон слушал и всё же, не мог понять, как она говорит ему такое, когда давно уже женой другому мужчине.

— Давай начнем всё с начала? — рыжеволосая, не обращая внимания на его смятение, продолжила нашептывать ему, доверительно прижимаясь к нему всем своим телом, прикрытым лишь легкими тканями её платья, — Она не стоит твоей любви. Мне сейчас так стыдно вспоминать о том, как я поступила с тобой, с нами… Но, я же видела, каким ты был, — дрожащей рукой она провела по его волосам, — Проклятую кровь ни чем не вытравить, твой отец был прав насчет неё, она принесет тебе только боль, — её рука со звенящими браслетами на тонком запястье легла ему на лоб, и он почувствовал, что задыхается, сходит с ума, — Я хочу уберечь тебя от разочарования и предательства. То, что случилось между нами не идет ни в какое сравнение с тем, что ты испытаешь по её вине. И ради кого? Даже не ради того несчастного влюбленного в неё демона, — Джон прикрыл глаза, — Смотри внимательно. И что ты видишь?

И он увидел. О, да! И пожалел, что не ослеп в тот миг. И боль затопила его.

Его меч с раздражающим лязгом, режущим по всем слуховым рецепторам до тошноты, скрестился с мечом Маргариты. Натиск был настолько силён, что девушке пришлось удерживать меч обеими руками:

— Прошу, перестань! Это не честно! Я не могу сражаться с тобой! — шептала она пересохшими губами.

Ему гораздо легче было бы убить себя, но постоянно мучивший вопрос — «за что?».

Хотел ли он услышать на него ответ?

Его охватывало настоящее безумие, чему сейчас он был даже рад — лишиться рассудка и ничего не помнить и не знать, иначе это просто доведет его до последней черты:

— Да кто бы говорил о чести! Скажешь, ты честно со мной поступила? Или у меня на лбу написано «идиот»?! Я же любил тебя больше жизни, черт возьми, почему, собственно, «любил» — я же и сейчас тебя бесконечно люблю, — он говорил, точно выплевывая каждое из слов, — и мне сейчас так больно… так, если бы ты вскрыла мне вены и оставила медленно истекать кровью. Неужели, все твои признания и клятвы были лживы? Вся твоя любовь была ложью?

— Как ты мог поверить разным слухам? — Маргарита всё ещё надеялась воззвать к его разуму, прорвавшись сквозь пелену отчаяния и боли, — Как ты мог позволить ревности ослепить себя?! Я была не права, признаюсь, но и ты должен понять…

— Хватит! Замолчи! Пожалей мои уши, — заорал, до хрипоты надрывая связки, — Ничего не хочу слушать! Я УЖЕ НИЧЕГО ТЕБЕ НЕ ДОЛЖЕН! За что ты так со мной? Знаешь, кто ты? Даже говорить не хочу, — нет, лживые её глаза не увидят его мук и его слез.

— Я не позволю тебе убить мальчика, — лицо Маргариты выражало решительность, от его детских черт не осталось и следа…

На мгновение он ослабил натиск, но это было всего лишь мгновение, если бы его глаза метали настоящие молнии, то они могли бы испепелить всё вокруг…

Миг удивления прошел. Сталь звенела, руки немели, силы были на исходе… Его разум был затуманен, отказываясь слышать — о, он не отказался бы и оглохнуть навсегда, лишь бы не слышать её лживых слов! Оставалось только ждать, когда они оба выдохнуться…

Неужели возможно, чтобы всё вот так закончилось? Разве мог кто-нибудь из них предположить, что они расстанутся врагами, скрестив оружие? Лезвие скользнуло по плечу, оставив алую роспись, и рукав блузки упал на землю… Девушка осела, скорчившись от боли, сквозь пальцы руки, которой она зажимала рану, сочилась кровь. Она умоляюще посмотрела на него…И этот взгляд преследовать его будет даже в аду. Но самый настоящий ад был внутри зияющей пустоты, что образовалась у него вместо сердца.

— Месье, а нельзя ли повежливее с дамой?!!! — не выдержал блондин.

— Заткнись, щенок! До тебя очередь дойдёт! — рявкнул он, меньше всего его сейчас волновало, что подумает о нем этот…

— Месье, я не закончил! — настаивал светловолосый.

— Чёрт, ну ты вывел меня! — он, не оборачиваясь, послал энергетическую ауру, отбросившую парня довольно далеко и с силой ударившую о землю…

Нет, дальше продолжаться так не может!

Пусть лучше она разозлится и убьет его, ибо не было уже сил ждать, пока эта боль прикончит его:

— Ты ведь пошутил? Ты ведь не сделаешь этого, правда? ЖАН! — и Маргарита не поверила своим глазам, когда подняла голову и увидела занесенный для удара меч.

Он сам её всему научил, и она была способной и самой любимой его ученицей.

Это была самозащита, а не преднамеренное действие…

Маргарита услышала свой крик, словно издалека, и, подобно электрическому току, мучительно режущий импульс прошёл по всему телу…

Алый плащ упал к её ногам…

Она вытащила клинок — кровь прыснула на блузку и лицо девушки, хлынула из горла Джона, он начал медленно оседать вместе с ней, в его руках остался второй рукав её блузки, а кровавый след от его ладони на щеке жёг сильнее огня…

Какое облегчение, что хочется даже улыбнуться. Вот, только почему её лицо в слезах и нет улыбки? Он так хотел запомнить её улыбку. И отпустить… А сделать это мог только так, живым бы он не нашел в себе сил.

— Поверь, мне очень жаль, что тебе пришлось… — рыжеволосая сильнее сжала его плечо, и болезненное ощущение помогло вернуться к реальности.

— Замолчи! — он отшатнулся, — Просто замолчи… — если бы мог, то с радостью согласился бы на лоботомию, только бы высверлить увиденное, чтобы не отравляло его больше.

— Мне невыносимо видеть тебя таким, — а ему невыносим был этот сочувствующий тон, да, Господи, да, видимо — это всё, что он заслужил своей жизнью, — Ты сам всё видел. Она погубит тебя, черт возьми! Такой конец ты видишь для себя? — она снова встряхнула его, а ему нечего было ответить на её вопрос, ему уже было всё равно — без той, что забрала его жизнь, это будет лишь жалкое подобие существования, — Ты же не позволишь себе умереть от руки недостойной? Это не просто измена, милый мой, она предала твоё доверие как человек. Ты только что не боготворил её, считал почти святой, а она лгала тебе.

— Этого не может быть… — и, да, черт возьми, он не хочет этому верить.

Ведь можно всё ещё переиграть, всё изменить — должна же быть, хоть крошечная надежда…

— А её дитя принесет разрушение этому миру. И я бы не была так уверена, что ты — отец её сына, — со скорбным видом рыжая покачала головой, — Это может быть и тот её воздыхатель, и этот молодой полюбовничек, да мало ли с кем она ещё спала.

— Уходи… — он с силой сжал пальцы, сдерживаясь, чтобы не ударить по губам, что отравили ядом его душу, — Прошу тебя, уйди, я хочу побыть один. Мой отец признал, что ошибался на счет Маргариты.

— Прости, мне так жаль, милый, — она хотела было обнять его, но не рискнула, — Послушай, я…

— Умоляю, оставь меня сейчас… — он развернулся к ней спиной и отошел к самому краю балкона, открыл ставни, подставляя лицо ветру, и расстегнул верхние пуговицы своего камзола, — Нет, я не верю… — зеленые глаза сверкнули карим отблеском, и женщина удалилась — её миссия была выполнена.

Оперевшись на широкий подоконник, Джон не сразу понял, почему он стал плохо видеть — это просто слезы повисли на ресницах, как осенью — роса на паутине.

И тут он увидел её в ослепительно белом отблеске лунного света, ту, которую он более всего желала сейчас видеть, единственную, что была в силах развеять все его страхи:

— Прошу, скажи, ответь мне, — он бросился к ней, как к спасительной соломинке, схватив её ладони и приникнув к ним губами, — Я поверю всему, что скажешь, скажи только, что это всё ложь, что этого не будет никогда!

— Вот, ты и сам уже ответил, — она спокойно улыбнулась, погладив его по волосам, — К сожалению, я не в силах изменить судьбу, но всё зависит от того, какой урок готовы мы извлечь, — взяв его за руку, она открыла перед ними портал.

Он увидел себя в темном зале, сидящим в кресле за большим столом, вокруг которого деловито прохаживалось белокурое дитя — девочка лет десяти с внешностью ангела и сердцем дьявола:

— А ты неплохо выглядишь для мертвого. Интересно… Знаешь, что мне интересно, Дхармараджа? — Лаура старалась изобразить на лице живейшее участие, — Как ты, правдолюбец, мог столько лет скрывать от всех, что являешься Гибельным? Тебе не место среди живых. Ты — выше всего этого, выше добра и зла, ты тот, кто будет нашим Последним Судьей. Как долго ещё ты думаешь обманывать смерть? — она наигранно покачала головой, — Одиннадцать лет уже дворец Каличи ждёт Самодержца Преисподней, Заходящее Солнце, Царя Поземного мира, — её голос звучал ровно и бесстрастно.

— Я ни когда и ни с кем об этом не говорил… С того дня, когда взорвалась моя мастерская… Мне было всего пятнадцать, и я так хотел жить… — и заметно было, что каждое слово давалось ему крайне тяжело, он предпочитал не поднимать эту тему.

— И ты решил установить свои правила игры? Ты успел перенести свою душу в другое тело, но её уже заждались в Подземном мире… Думал, это останется незамеченным? Не потому ли ты так спешил жить, подсознательно всё время опасаясь, что однажды придется заплатить по счетам? Ты не сможешь уйти от своей судьбы, — она говорила легко и свободно, словно о совершенно будничных вещах, но, для него эти слова звучали как приговор, — Ничего личного, Дхармараджа — но, баланс должен быть восстановлен. Я пришла за тобой. Или мне просить кого-нибудь из твоих сыновей исполнить долг отца? Кого же мне выбрать — благородного юного Алишера или малыша-несмышленыша Анри? — она подняла глаза, делая вид, что призадумалась.

— Только посмей их тронуть! — как от удара, он подскочил на месте, потом подошел к открытому окну, всматриваясь в облака, — Если я соглашусь — что будет с моей семьей? — спросил, не обернувшись даже к собеседнице.

— Сразу к делу? Вот такой разговор мне больше по душе, — добродушно улыбнулась она, — Твою семью не тронут, если ты не будешь устраивать лишних проблем, понимаешь, о чём я?

— Мне нужны гарантии, — чувствовал себя сейчас зверем, угодившим в капкан, но тем не менее, продолжил хладнокровно, — Лаура имела сейчас над ним неоспоримое превосходство.

— О! Не испытывай моё терпение, — девочка раздраженно топнула своей маленькой ножкой, — Тебе мало моего слова?

— Твоему слову, разве, можно верить? — скупо бросил мужчина, всё так же не оборачиваясь к ней.

— Ты не в том положении, чтобы ставить условия, — холодно улыбнулась она, упиваясь своим преимуществом над ним, — Ты идешь со мной и, пока кто-нибудь не согласится добровольно заменить тебя, ты останешься в Каличах.

— Если ты вздумаешь обмануть меня, то, ни какая Преисподняя не остановит меня, — наконец, он удостоил её пугающего взгляда своих чёрных глаз.

— И ты не хочешь попрощаться с семьёй? — Лаура подошла и взяла его за руку.

— Если уж мне не суждено их больше увидеть, то пусть лучше ненавидят меня — так будет легче и им, и мне… — отдернул руку, словно обжегшись.

— Ладно, оставим сантименты, — она указала в дальний конец комнаты, — А сейчас отойди в сторону — небольшая формальность, — Лаурита в своей ладошке раздавила карманное зеркальце и подула на осколки, которые колющим ураганом впились в глаза мужчины, опекая и прорезая чувствительную роговицу.

Он же более не сказал ни слова, и только слёзы, смешивавшиеся с кровью, выдавали всю ту боль, что разрывала сейчас всё его существо.

— Я предлагала тебе попрощаться с ними — ты уже не сможешь больше их увидеть, — девочка подошла к нему, взяла под руку и проводила до кресла, — Твой смертоносный взгляд мне теперь не страшен. Ты знал, что в бесконечной тьме твоих глаз, такие как я, видели свою истинную сущность? Это очень нервирует, знаешь ли… Эта темнота проникает в самые сокровенные уголки души, и это пугает не по-детски…

Когда Джон пришел в себя, то портал уже успел исчезнуть, а сам он стоял, непозволительно крепко сжимая ладонь Маргариты:

— Это было… — он поспешно отпустил её ладонь.

Маргарита успокаивающе ласково погладила по его руке:

— Это — истинное обличие той, что приходила к тебе, её имя — Лаура, но тебе не стоит её бояться, ведь ты не одинок, — она провела рукой по его щеке, — Если бы я могла смягчить удар судьбы, я бы поступила так не задумываясь. У всего есть свой смысл и своя цель — некоторые уроки мы обязаны усвоить, однако же — если от осознания того, что в жизни нет ничего напрасного и что, нас окружает не только тьма, но и те, кто готов протянуть руку помощи, когда ты споткнешься, тебе станет хоть капельку легче в минуты испытания, то знай, что твоя жизнь не была напрасной, и твоя судьба ещё будет благосклонна к тебе.

Он смотрел в её глаза, и в мыслях наступила такая ясность, как человек не задумывается над тем, как он дышит:

— Ты же знаешь, что больше всего я боюсь не за себя.

— Oh, oui. Я знаю, Жан, милый, — она согласно кивнула и улыбнулась, — Поэтому я хочу показать тебе ещё кое-что. То, что придаст тебе сил и веры идти до конца, — Маргарита продолжала поглаживать его по волосам, и в тишине можно было слышать перестук их сердец, и их сбивчивое дыхание, — Я вижу тебя и знаю таким, каким могут видеть только влюбленные глаза и может знать только любящее сердце. Я всегда буду с тобой, что бы ни случилось — знай это, и пусть это знание поддержит тебя в трудную минуту.

— Если мне когда-нибудь суждено будет усомниться, то на коленях буду просить прощение, — он взял в ладони её лицо, поднимая его на себя, подпитываясь спокойствием и уверенностью, что читалась в её теплом и ласковом взгляде.

— Ни кто из нас не совершенен, признавать свои недостатки и работать над ними — для этого тоже нужно большое мужество. Дай мне руку, — вместе с тем, как крепла его уверенность, теплела его рука и румянец возвращался на его лицо, — Ничего не бойся, — и он уже не боялся, как при сеансе психотерапии, ведомый её голосом, светом её глаз, теплом её руки в своей руке, — Когда тебе станет нестерпимо тяжело, то вспомни то, что ты сейчас увидишь, и то, как сильно я тебя люблю, и это придаст тебе сил.

И он покорно последовал за Маргаритой в новый пространственно-временной разлом, не выпуская её руки.

В этот раз он оказался в большом зале с паркетным полом, с лежащей на нем широкой алой ковровой дорожкой, и огромными, зашторенными тяжелыми бархатными портьерами вишневого цвета, окнами, тусклый свет нескольких факелов в дальнем конце слабо освещал полумрак. Собственно Джон сидел на ступенях подиума, положив голову на красный бархат оббивки кресла — выглядевшего так же одиноко в этом огромном зале, как и он сам:

— Маргарита, — он даже не обернулся на звук её шагов, ему это и не нужно было, чтобы узнать её шаги из тысячи, — Зачем ты здесь?

А Маргарита, меж тем, выглядела пугающе прекрасно в длинном облегающем платье черного цвета и неброских украшениях из черного жемчуга.

— Что значит «зачем»? — нет, она в мыслях представляла себе различные сценарии их встречи, но вот, такого холодного равнодушия совершенно не ожидала, — Я — твоя жена и мать твоих детей, и я пришла за тобой. Значит, тогда это был не сон? Мне не приснилось, когда ты приходил? К чему тогда это было, если ты не желаешь меня видеть? Ответь мне, чем я виновата перед тобой?

— Уходи, прошу тебя, — а самому ужасно захотелось вскочить, броситься к ней, не отпускать из своих объятий и покрыть поцелуями каждый сантиметр её тела, и невыносимо было бередить душу этими чувствами, когда в ней теперь только жгучая боль и тоска, — Тебе лучше уйти… — пусть она ненавидит…

— И у тебя нет других слов для меня? Ты сделал мне очень больно — тем, что посчитал Марка более достойным твоего доверия. И это после всего, что мы пережили вместе? Как ты мог?! Гонишь меня прочь — хорошо, я уйду. Но, у тебя есть два варианта: либо ты идешь со мной, либо я ухожу одна и подаю на развод. Господи, да что же ты за человек такой! Ты всё решил за меня, да? — от переизбытка эмоций, что сейчас разрывали её, Маргарите трудно было совладать со своим голосом, — И тебе больше нечего сказать мне? Известно ли тебе, что с того дня, как ты исчез, я ни одну ночь не могла сомкнуть глаз и орошала своими слезами подушку? Тогда повтори, повтори это своим детям! Имей хотя бы смелость посмотреть мне в лицо!

— А ты изменилась, Марго — Джон всё так же продолжал сидеть спиной к ней, облокотившись о быльце кресла, — Даже твой голос стал другим.

— Спасибо, учителя хорошие были — гневно бросила она, — Да взгляни же на меня! Посмотри мне в глаза! — не выдержав этого томительного напряжения, она подошла и подняла его с подиума, развернула лицом к себе, уже занеся руку для пощечины, она остановила её у самого его лица, сняла и отбросила его очки — и отшатнулась от увиденного, а звон разбивающегося стекла очков оглушил подобно взрыву в приличном тротиловом эквиваленте — так и внутри у неё что-то гулко разбилось вдребезги… Она стояла и не могла произнести ни слова, и только губы её и подбородок дрожали, а по щекам текли обильные слёзы.

— Ваше любопытство удовлетворено? — отступив на шаг, он зацепился за ковер, вовремя ухватившись за кресло.

Маргарита бросилась к нему. Она положила его голову себе на колени, а он держал в своих руках её ладонь — так они и сидели молча некоторое время.

— Тебе, правда, лучше уйти, — наконец произнес Джон, — Это не место для тебя. Твой Мастер не заслужил Света…

— Замолчи… Нет, вот, ты, и правда — дурак или притворяешься? — улыбнулась Маргарита, — Дурачок мой! Я ни куда не уйду… без тебя.

— Твоё место не здесь, — он, словно, не слышал её слов, — а я не могу уйти, не могу покинуть этот проклятый дворец. Видишь же — я не могу дать тебе ни чего, кроме своего увечья. Я не хочу, чтобы ты видела меня таким.

— Не смей, слышишь, не смей при мне так говорить! Неужели, ты так плохо знаешь меня, что говоришь такое? — и слёзы её капали на его лицо, и огнем запекли вдруг его глаза, он напряженно заморгал, — Господи, разве ты не чувствуешь, что я задыхаюсь и гибну без тебя? Я приму тебя, что бы с тобой ни случилось. Родной мой, мой свет, моя боль, слезы мои… Без тебя мне не было жизни, я жила во тьме. Наши дети так похожи на тебя, особенно маленький Анри — у него твои глаза и твой взгляд.

— Если бы ты знала… Ты же ничего не знаешь, — и губы его на её губах искали приют, — Как ты не понимаешь, я же хотел уберечь тебя.

А глаза невыносимо пекло и резало, так, что хотелось кричать, и от судорог ногти до крови впивались в собственные ладони, и, как луч света прорезает кромешную тьму, увидел он её лицо — нет, не тот образ, что навсегда высечен в его сердце, настоящую её — опухшие от слез губы и нос, блестящие глаза, слезинки на ресницах и потекшая тушь. И сердце защемило от сладкой боли — он снова смог увидеть её — такую близкую, такую родную. Нет, он был не прав — она не изменилась, она всё та же… его Маргарита…И вспомнил он, сделанное давно Нострадамусом, пророчество о том, что слезы её исцелят его. И всплыли в памяти слова Марка — да, он обязательно будет бороться, всё стало вдруг таким простым и ясным, словно, он очнулся от долгого сна. Отбросить сомнения и малодушие! Как там говорил Марк? Грызть стены? Теперь он готов сделать даже больше. Он нашел в себе силы, она дала их ему…

— Тогда расскажи мне всё, — тихо попросила Маргарита, — Не ты ли обещал быть всегда откровенным со мной и говорил, что мы вместе пройдем через все, что бы нам не уготовила судьба?

— Теперь ты видел то же самое, что и я, — легкий пас её изящных рук, и портал снова исчез. — И не забывай, что наша любовь — сильнее всего, как бы ни старалась Лаура и ей подобные, им никогда не одержать верх, — нежное прикосновение губ к губам, прикрыв глаза и не желая отпускать ни её, ни это чувство блаженства:

— Ты уже покидаешь меня? — он задержал её руку, когда почувствовал, что она отстранилась от него.

— Ну, что ты, — она убрала выбившуюся прядь с его лица, — Я буду всегда с тобой — воздухом и водой, мечтою и явью. Если ты не придешь из глубины веков, я для тебя найду крылья, — ещё раз поцеловала на прощание, — А сейчас тебе пора просыпаться, — и образ её стал растворяться в утреннем тумане, оставляя после себя приятное тепло, чувство уверенности в завтрашнем дне и силы исполнить все обеты и выдержать все испытания.

Сквозь сон он услышал, полный паники, голос Маргариты, зовущей его.

В соседней комнате Даниэлла подскочила на кровати от неприятного липкого чувства, будто кто-то копался в её голове, в самых сокровенных уголках её мыслей, желаний и чувств. А перед глазами всё ещё стоял её собственный образ, отражавшийся в больших зеркалах — в одной сорочке, босая, с распущенными волосами, держа в одной руке расческу и растерянно озираясь по сторонам. И вкрадчивый голос Лауриты — девочки с такими же светлыми волосами, но с более детскими чертами лица и более светлой кожей, и глазами… Такими странными и поразительными, способными изменять свой оттенок от светло-медового до темно-карего, почти черного — в зависимости от внутренних переживаний обладательницы.

— Безупречна, — не сдержала восхищенного возгласа девочка, в тайне мечтавшая больше всего на свете походить на златовласую, избавившись от заточения в этой опостылевшей оболочке тела ребенка, — почти так же прекрасна, как и я, — она взяла девушку за руку, заставляя обернуться вокруг своей оси, с завистью разглядывая её отражение в зеркале, — Посмотри на себя — что ты видишь? Прекрасная и сильная, ни кто не посмеет тебе перечить. Тобой будут восхищаться, тебя будут превозносить как богиню. Ни кто не сможет стать у тебя на пути.

— Что? — златокудрая торопливо высвободилась, взволнованно прижимая руки к себе, — Кто ты и зачем говоришь мне всё это?

— Меня зовут Лаура, — представилась девочка, не обращая внимания на её обеспокоенность, — ты, верно, слышала обо мне…Ты выше остальных, ты гораздо сильнее их. Целый мир будет жить одним твоим словом. Эти жалкие неудачники только сдерживают тебя, не дают полностью раскрыться твоей силе и твоим талантам, они — только пыль под твоими ногами. Со мной же ты сможешь достичь таких высот, о которых даже мечтать не смела. Только я могу бросить весь мир к твоим ногам — представь себе, что все подчиняются одной лишь твоей воле, даже твои друзья склонятся перед тобой. Богиня не по названию, а по праву, — Лаурита нарочито церемонно поклонилась, — Представь, что твой возлюбленный доктор состарится и умрет, а ты останешься с вечной болью и вечной печалью, не в силах ничего изменить. Даже я бы скорбела о таком человеке, спасшем столько жизней… А сколько он ещё мог бы спасти? А твои родители были всегда с тобой? — тут она, как бы нечаянно вздохнула, едва не пустив слезу, — Жаль, такой удел смертных… НО! Ты могла бы всё изменить, позволь только помочь и направить тебя, — она резко замерла с протянутой рукой.

Златовласая изменилась в лице, потом с яростью запустила расческой в зеркало, заставив его разбиться на мельчайшие осколки:

— Ты заставила страдать близких мне людей! И ты ещё посмела заговорить со мной? Если я такая, как ты говоришь, то могу не трепетать перед тобой.

— Я бы не советовала разговаривать со мной в таком тоне, — грозно сверкнула глазами Лаура, — Не стоит наживать себе врага в моем лице. Это я с виду только — милое дитя. Не каждому я делаю такое предложение, и я не предлагаю дважды. Ты предпочитаешь враждовать со мной?

— Уже одно то, что я сейчас разговариваю с тобой, можно было бы посчитать предательством по отношению к моим друзьям.

— Я запомнила тебя и твои слова, — лицо этой девочки, милое и приветливое в начале, теперь сделалось просто ужасным, передернутое от досады и злобы, — Я могла бы открыть перед тобой любые двери, но ты предпочла отказаться. Я заставлю тебя пожалеть об этом, и никто тебе не поможет, и только ты одна будешь виновата в последствиях своей опрометчивости.

В то же время доктору снилось, что он сидит на парковой скамье под раскидистым дубом, листая медицинскую энциклопедию, точно погрузившись снова в свои студенческие годы.

Казалось бы, совершенно другой сон, только и в него главной героиней явилась уже известная личность:

— Доктор Хадзама, если вы по-настоящему любите свою супругу, то должны отпустить её, — прошептала девочка, наклонившись к нему, — Подумайте сами — что вы можете дать ей? Она будет видеть, как вы увядаете и умираете рядом с ней. В конце концов вы умрете, как и любой смертный, а ей останется оплакивать вас и всю вечность винить себя. Её место рядом с таким, как она. Вам не понять её, а ей — не понять вас. Найдите в себе смелость признать это и отпустить её. Не отвечайте сейчас, — и, как ни в чем ни бывало, растянула невинную улыбку, и спрыгнув со скамейки, принялась скакать по нарисованным на асфальте классикам, — Подумайте хорошо, и я уверена, вы примете верное решение. Вы ведь умный человек, Хадзама-сенсей.

Доктор поднял глаза от книги и снова увидел себя тем маленьким мальчиком в огромном торговом центре в канун Рождества. С тех самых пор, когда он перестал любить этот праздник, который стал ассоциироваться у него с самым горьким днем в его биографии… Днем, когда он потерял родителей, и чуть сам не лишился жизни.

Давно он уже старался не ворошить эти воспоминания, а тут они сами нахлынули удушающей волной. Он до сих пор продолжал винить себя в гибели отца и матери, и не важно, что он был лишь ребенком.

Если бы он тогда не побежал, ведомый любопытством, к высокой наряженной елке, стоявшей в центре первого этажа и возвышавшейся своим гигантским великолепием. Для маленького мальчика она тогда казалась чудом — такой большой и красивой рождественской елки ему ещё не доводилось видеть. А как волшебно горели на ней гирлянды! А сколько под ней было подарков! Откуда ему было знать, что они — бутафорские? Все, кроме одного… Он был самым большим и самым ярким из них, и не удивительно, что сразу привлек его внимание.

А диктор по радио тем временем рассказывал, что в городе участились случаи терактов, и гражданам следует проявить повышенную бдительность в период массовых праздничных гуляний.

Мальчик всё смотрел на большой яркий подарочный сверток — он хотел его не для себя, а для мамы…Он знал, что подарки эти не бесплатные, что их следует выкупать, но в кармане у него были припрятаны кое-какие сбережения, и он искренне надеялся, что их хватит, ещё и на розу — она так любит розы…

Что что-то не так он понял, когда увидел перепуганное лицо матери и полицейских, постепенно оцеплявших елку.

В начавшейся суматохе и панике он не мог разобрать, что кричала ему мама, и только дикими глазами смотрел на полицейских в шлемах и защитных жилетах.

Последнее, что он запомнил, это — как мать и отец пробивались сквозь оцепляющий строй… Ему так хотелось показать маме… Детские пальцы потянулись к шелковой ленточке на блестящей фольге…

Потом — оглушающий звук, яркая вспышка и разрывающая боль, в которой он тонул.

— Вы, доктор, не любите Рождество и розы? — Джек тряхнул головой, когда снова услышал голос Лауры, она вложила ему в руку цветок, с силой сжав его пальцы, пока острые шипы не впились в кожу и не выступили капельки крови, — Много лет уже прошло, а вы всё продолжаете винить себя в их смерти, и сколько бы жизней вы не спасли, это не изменит того факта, что, пусть и невольно, убили своих родителей. Каждый раз, глядя на себя в зеркало, вы видите свои шрамы, и они не дают вам забыть о том, кто вы есть — убийца, и как бы вы не стремились замолить грехи, и сотни спасенных вами жизней не вернут их. Врач, исцели себя сам… Можете ли вы помочь самому себе, доктор?

Помочь самому себе? Он прекрасно помнил, что это значит. Когда прошел период депрессии, врачи объяснили ему, что только он сам должен захотеть выздороветь, иначе ни какие чудеса медицины не смогут поставить его на ноги. И он решил бороться. Врачей и медицинских сестер к себе не подпускал — всё сам. И не важно, сколько раз он падал и снова вставал, сбивая колени в кровь, как не мог первоначально даже ложку взять непослушной рукой, как до боли приходилось сжимать пальцы, проверяя чувствительность, как слезы сами навернулись на глаза, когда он смог сделать первые самостоятельные шаги, а нога до сих пор периодически напоминает о себе приступами острой боли.

И вспомнилось ему другое Рождество, снова напомнившее о том, чем до сих пор болели его шрамы — и ясный взгляд златовласой. И её лицо — так близко, и такое трепетное и доверчивое прикосновение… И показалось, что ему не хватает воздуха, и сердце сейчас разорвется от сладостной муки, и он испытал почти физическую потребность поцеловать её, заблудившись в лабиринте восхитительных ощущений. Он только собрался отругать себя за такую дерзость. И, о чудо! Её губы ответили на этот поцелуй, и ему показалось, что он попал в рай. Он понял, что влюбился окончательно и бесповоротно, а она — улыбнулась, потому, что поняла это.

Вспомнил он и другой день, когда окончательно уверился в своем решении посвятить себя медицине. Тогда он был ещё студентом-медиком, когда ему впервые пришлось оказывать неотложную помощь, и от его мастерства зависела человеческая жизнь. Он проводил реанимационные мероприятия женщине, которой внезапно стало плохо на улице, а её маленький сын не сводил с него заплаканного лица, ухватившись за полы его плаща и умоляя спасти его маму. Когда-то он сам готов был точно так же умолять врачей спасти его родителей, но это было уже не в их силах. А здесь и сейчас — он всемогущий Бог для этого ребенка, в чьих руках находится жизнь его матери. Так и он, прежде всего, должен безоговорочно поверить в свои силы и свои знания. Пациент должен видеть его уверенность, тогда она передастся и больному и придаст ему сил бороться с недугом. Когда удалось нащупать слабый пульс у женщины, он с облегчением выдохнул — пусть хоть этот мальчик не потеряет пока веру в чудеса, пусть его мать ещё побудет с ним. Он уверил мальчика, что его мама вне опасности и будет жить, а детские руки обхватили его шею, мокрой щекой прижавшись к его щеке, сквозь слезы прошептав «Спасибо, доктор!», и возглас восхищения прокатился среди собравшейся толпы. И это было ни с чем не сравнимое ощущение, которое он не сможет позабыть — и это было бесценно.

— Кем бы ты не была, дитя, — покачал головой молодой хирург, разглаживая пальцами лепестки цветка, — ты ошибаешься.

— Ошибаюсь, доктор? — девочка недовольно фыркнула, скрестив на груди худенькие ручки, демонстративно пересев спиной к нему.

— О моих родителях я буду скорбеть до конца своих дней, — тихо произнес доктор, — Но врачом я решил стать не из чувства вины, а потому, что я не хотел бы, чтобы ещё кто-нибудь испытал подобную боль, — ответа девочки он не услышал, вместо этого его разбудил взволнованный голос Даниэллы, испуганно наблюдавшей, как он вздрагивал во сне.

И как же он был рад увидеть её лицо, когда открыл глаза! Со сна вид у него был настолько бледный и уставший, и все уверения мужчины о том, что не стоит беспокоится о его самочувствии не смогли её убедить, пока он не доказал своими поцелуями, что за его состояние не стоит опасаться.

В соседних покоях, всё тем же самым проверенным и самым действенным и приятным способом — поцелуями и объятиями, успокаивали друг друга и Джон с Маргаритой.

И позже, когда в зеркале ванной мелькнуло лицо Лауры, а в голове звучал её вкрадчивый голос: «Одно дитя вы уже не уберегли, Княгиня. Что вы можете предложить своим детям? Какое будущее ждет их? Вы сами — ещё дитя, способны ли вы достойно воспитать отпрысков? Готовы ли вы стать матерью? Нужно ли вам это?», Маргарита уже была готова ко встрече с ней. За ней стояли все те, кого она любила, кто давал ей силу, чтобы все испытания, что выпали ей, и те, которые ей ещё предстоят, выдержать с достоинством…

Плеснув воды себе на лицо и, ощутив приступ тошноты и слабости, она уперлась руками в раковину, глядя в зеркало на свое бледное лицо:

— Нет, я не должна поддаваться, — она несколько раз глубоко вздохнула, — Всё будет хорошо, я сильнее её. Я не буду слушать её. Я не одна. Вместе мы со всем справимся.

Заканчивая последние приготовления перед выходом к завтраку, она была полна сил и уверенности, а ночной кошмар исчез в лучах рассвета вместе со слабым светом тающих звезд. Ещё раз поправив свою прическу и повязав Джону выбранный галстук в тон его костюма, они готовы были готовы спуститься поприветствовать остальных.

Это утро нельзя было назвать легким — с тяжестью на душе обитатели дома собирались к завтраку. Но, читая почти зримую, ощутимую поддержку в дружеских взглядах, мрачные мысли постепенно покидали их головы, а утренний свет и свежий ветер вместе с легким морозным воздухом проникали через раскрытые окна не только в помещение, но и в их души.

Джон посмотрел на Маргариту, которая сидела в кресле на заднем дворике, завернувшись в клетчатый плед, попивала горячий чай и болтала с матерью и златовласой Даниэллой. Мужчина улыбнулся: вот оно, то, что составляет смысл его жизни, ради чего стоит просыпаться каждый день, дышать каждую секунду, жить и бороться — ради её улыбки и смеха, ради спокойствия и безопасности его матери, сестры и сына, ради будущего его детей.

Сейчас он уже в состоянии думать об этом с улыбкой, а в тот день, когда рыжеволосая попросила дать ей свободу, он не мог представить, как ему жить дальше, и готов был разгромить всё вокруг — и мебель, и фамильный сервиз. Тогда Самаэль, его верный Самаэль, от которого он ни как не мог ожидать удара в спину, опустился на колено и склонил голову:

— Руби, Ваша Милость, возьми мою жизнь, раз я настолько прогневил тебя, коли так тебе станет легче, — в его голосе чувствовалась твердость и уверенность, — Но, и ты, и я знаем, что это — не решение. Только её не трогай, она же мать твоего ребенка, и она не виновата перед тобой — я не прикоснусь к ней, пока ты не отпустишь её.

Джон от таких слов просто опешил и долго стоял, онемев, глядя в глаза друга — в нем замерли все надорванные нервы, тогда тот решился продолжить:

— Я оказался паршивым другом, — Джон попытался было что-то сказать, но Сэм покачал головой, — Но, клянусь, в том нет нашей вины, что мы полюбили друг друга. Я не хотел бы терять твоей дружбы. Ты ещё достаточно молод, Ваша Милость, и ещё будешь счастлив. Любовь не выпрашивают и не берут силой.

И откуда он взял силы понять и простить? Но ни разу ещё ему не пришлось пожалеть о том, что сохранил с ними дружеские отношения, но тогда он делал это больше ради сына, ибо самому было настолько больно, что первый раз напился тогда до беспамятства. Но судьба не настолько слепа, как кажется. Видимо, ей так было угодно, чтобы в его жизни освободилось место для другой женщины, что тянется к нему, как росток к солнечному свету — и он безмерно благодарен судьбе за это счастье.

Его отвлек доктор, подошедший с двумя чашками ароматного напитка, протянув одну из них:

— Кофе, приятель? — улыбнулся Джек.

— С коньяком? — с надеждой уточнил мужчина.

— С коньяком, — кивнул молодой хирург.

— А что это наш красавчик не весел? — когда спустился Марк, Джон озабоченно разглядывал его лицо, бледнее обычного, и темные круги под глазами, — Не выспался, парень? Если ты не здоров, то можешь пропустить сегодня тренировку.

Дабы не терять форму, решено было возобновить тренировки, и теперь к ним присоединился Марк, и двигался он так легко и грациозно, в то время, как его удары были точными, четкими и сильными, что сам Джон порой удивлялся, откуда у него такое мастерство — не иначе, как врожденное.

— Да, ничего особенного, — юноша пожал плечами, наливая себе чай, — болтали с Мей. Ей не спаслось, мне — тоже. Она прислала сообщение, что хочет пообщаться, я ответил, что она может позвонить.

— И вы проговорили всю ночь? Тогда, «Казанова», тебе не отвертеться, — мужчина похлопал его по плечу, покидая кухню с чашкой недопитого кофе в руке, — Постарайся не опаздывать.

— Постараюсь, — Марк допил свой чай и взяв на ходу печенье, вышел через другую дверь, — Всё-таки, у меня работа.

Его отец и Александра уже уехали смотреть съемную квартиру, не желая злоупотреблять гостеприимством хозяев, а его ждал Ондзи для оформления визы на поездку в Японию. Насколько этому обстоятельству обрадовалась Мей, можно было судить по её радостному возгласу в трубке. Представив выражение её лица в тот момент, Марк усмехнулся — всё же хорошо, что по телефону она не могла случайно задушить его в своих объятиях в порыве нечаянной радости.

Развеять остатки зловещих видений Маргарита и её белокурая подруга вместе с малышкой Аделиной предпочли прогулкой по осеннему парку, когда проводили остальных домочадцев по их делам.

Неспешно прохаживаясь по солнечным аллеям, казалось, что ты попадаешь в фантастический мир, где пестрый золотисто-багряный ковер из листьев — это самый настоящий ковер-самолет. И даже прохлада осеннего дня, когда солнце больше светит, нежели согревает, не огорчала, не раздражала, а настраивала на задумчиво-философский лад. И как было не поддаться удивительному обаянию осени, когда Аделька так задорно и с воодушевлением собирала гербарий, искренне радуясь каждому мгновению, каждому листочку, каждой увиденной букашке?

Отвлекшись на собак, с которыми они гуляли, они не заметили светловолосую девочку на дальней скамье парка, скрытой деревьями, иначе Маргарита непременно бы узнала в ней Лауриту и ни за что не позволила бы Аделине даже приблизиться к тому месту, где она сидела, и где осталась лежать большая книга. Но ребенок уже приметил книгу и озираясь по сторонам принялся высматривать и звать хозяйку, которой не оказалось по близости. Гербарий был тут же позабыт. С объемной и тяжелой книгой в руках, Аделина, насколько могла, сделала небольшой круг по парку, но так и не нашла девочку.

Справедливо расценив, что книга может быть важной и ценной, Аделька спросила совета у старших, и добродушная Маргарита разрешила ей оставить книгу на время у себя, до тех пор, пока они при следующей прогулке не встретят снова эту девочку, которая наверняка станет искать забытую книгу.

Вернувшись домой, пока девушки переодевались, малышка удобнее строилась в большом кресле в гостинной, подогнув под себя ноги и натянув плед, принялась рассматривать книгу, которая оказалась антикварным изданием классических сказок, некоторые из которых девочка уже знала. И первой ей попалась сказка про Белоснежку. Складывая звук за звуком в слоги, а слоги — в слова, история начала оживать, и девочка ощущала ветер в лесной листве, запахи трав и цветов, теплоту и шероховатость поверхностей уютного домика лесных человечков, названных гномами, веселое потрескивание дров в очаге, звонкие удары кирками по гористой породе, бодрые песни маленьких рудокопов и трели птиц — звуки и запахи сказки. Чтение оказалось настолько увлекательным, что она не заметила, как дошла до самого волнительного момента, где добрая и доверчивая принцесса Белоснежка падает замертво, вкусив отравленного яблока.

В это же самое время Маргарита, раскладывая на кухне покупки в холодильник, заметила на столе большое красное яблоко — наверняка, спелое — сочное и сладкое. Ещё промелькнула мысль, откуда оно могло тут взяться? Может быть, кто-то из детей забыл съесть свою порцию? Взяв со стола нож, девушка разрезала его на несколько кусочков. Она один из них отправила в рот — со стороны кухни раздался звон разбитой тарелки и только кусочки яблока рассыпались рядом с недвижимым телом…

Девочка отложила книгу и побежала на кухню, где крупный серый кот жалобно мяукал у ног хозяйки:

— Мама! — девчушка принялась трясти её за руку, — Мамочка, очнись! Открой глазки!

На шум спустилась Даниэлла:

— Что у вас случилось? — но увидев, что произошло, белокурая кинулась тормошить подругу, — Господи, Мэгги! — не желая мириться с безуспешностью своих попыток привести подругу в чувства, она достала из кармана мобильный, — Я звоню Джеку.

— Мамочка, ну, давай же, — девочка продолжала держать Маргариту за руку, второй рукой гладя её по щеке, — Вставай, мамочка! — малышка была напугана и плакала, — Ты просто спишь, да, мама? Мамочка, хочешь, я почитаю тебе сказку? Ты столько раз читала мне на ночь, а теперь я почитаю тебе. Я сейчас, только книгу возьму, — перестав плакать, Аделька убежала назад в гостинную за книгой.

— У нас чрезвычайная ситуация, — взволнованная Даниэлла, тем временем, пыталась описать доктору сложившееся положение, — Да, Джек, она еле дышит и вся горит. Я не понимаю, что случилось — всё же было отлично, я всё время была с ней. Высылай машину как можно скорее, — белокурая нервозно прохаживалась по прихожей, в одной руке держа телефонную трубку, а в другой теребя сумку, пока змейкой на сумке не зацепила ткань юбки, дернула сильнее, высвобождая её, и нитка на шве лопнула, — Ах, ты! Ну, вот, ещё и юбку порвала. Оставайся на связи, — она принялась выдвигать все ящики комода, что-то ища, — Так, ну, где же она? Где же? А, вот — булавка вполне подойдет, — она наскоро сколола юбку.

— Мамочка! — Аделина вернулась с той самой книгой, которую смотрела, открыв её на странице своей любимой сказки, — Мамочка, ты слышишь меня? Вот, как раз, сказка про тебя: «Спящая Красавица» называется. Там всё заканчивается хорошо — принцесса просыпается от поцелуя принца, полного любви. И ты проснешься. Обязательно проснешься. Папа спасет тебя. А пока — вот, послушай: «Жили на свете король с королевой. У них не было детей, и это их так огорчало, что и сказать нельзя. Уж каких только обетов они не давали, ездили и на богомолье, и на целебные воды — все было напрасно. И вот наконец, когда король с королевой потеряли всякую надежду, у них вдруг родилась дочка…», — и в тот самый момент, когда девочка дошла до того места, где принцесса Аврора уколола палец веретеном, из коридора ойкнула златокудрая, уколовшись о булавку.

— Доктор сейчас приедет, всё будет в порядке, — златовласая присела рядом, погладив ребенка по волосам, — Ох, что-то у меня голова закружилась. Похоже, что и мне не помешал бы врач, — поднимаясь, девушка почувствовала легкое головокружение и оперлась о стену, переводя дыхание, — Что-то не так… Я не… — она не договорила, сев на ближайший стул, отпив прохладной минеральной воды, потерла виски, пытаясь не дать себе потерять сознание, — Так, сейчас не самое подходящее время для обморока. Нужно взять себя в руки, — настраивала саму себя Даниэлла, приложив ко лбу смоченное холодной водой кухонное полотенце.

А по городу с мигалками и сиренами уже мчалась машина скорой помощи.

В приемном отделении доктор, весь на нервах, уже ожидал её приезда.

Златовласая не могла объяснить, что же произошло — с самого утра самочувствие у них обеих было отличное, и вдруг такие резкие перемены — она и сама до сих пор ощущала недомогание и легкое головокружение. Аделька всё время плакала, не выпуская из рук книгу.

Джек взял кровь для экспресс-анализа и, пока Маргариту подключали к аппаратуре, провел осмотр Даниэллы. Угрозы жизни не было, но он настоятельно рекомендовал ей, для перестраховки, остаться до утра под наблюдением в клинике.

Результаты анализов не внесли ясности и не помогли обнаружить причину недуга. Предположительно, это был яд, не поддающийся классификации. И организм Маргариты боролся с ним — пульс и давление стремительно меняли свои показатели каждую секунду, температура тела за короткий срок поднялась свыше сорока градусов по Цельсию и продолжала опасно расти. Девушка уже впала в беспамятство, но теперь её состояние становилось совсем критическим. Доктор понимал, что они теряют её, но не понимал причины — и это делало его совершенно беспомощным и заставляло нервничать так, как он до этого ещё не переживал в своей жизни.

Когда речь идет о жизни близкого человека, то ты перестаешь быть просто врачом, а становишься лицом эмоционально заинтересованным и не имеешь право на ошибку, не можешь сказать родственникам пациента: «я пытался сделать всё, что было в моих силах…». Но всегда остается надежда — именно она дает нам сил бороться и выживать.

Жизнь покидала это тело ещё совсем молодой девушки, о чем свидетельствовали показания приборов, грозящие перейти в одну ровную горизонтальную линию:

— Черт возьми! — Джек схватился руками за голову, но тут же взял себя в руки, в тот момент он готов был отдать свою жизнь, если бы только это помогло, — Разряд! — доктор подкатил электрокардиостимулятор, дав знак ассистентам подключить его, промедление в данном случае было равнозначно убийству, — На счет три, по моей команде — ещё разряд! — он не привык сдаваться, даже в самых, казалось бы, безвыходных ситуациях, только не сейчас, особенно — не сейчас, — Ещё разряд! — его ладони и его лоб стали влажными от пота, но он продолжал наращивать напряжение, снова и снова посылая заряд, заставляя сердце работать вновь, пока тело Маргариты судорожно не дернулось и не восстановилось самостоятельное сердцебиение.

Девушка открыла глаза и увидела себя на лесной поляне — на ней была только больничная сорочка, и покрытая росой мягкая трава приятно щекотала ступни, а прохладный ветер остужал тело сквозь тонкую ткань. Над головой было ясное светлое небо, а высоко в листве деревьев пели птицы. К ней подбежали две маленькие девочки, идентичные друг другу как зеркальные отражения одна другой. У обеих была смуглая кожа, темно-карие глаза и каштановые волосы. Маргарита опустилась на колени и обняла детей.

— Мамочка! — нет, она и до этих слов поняла, кто они, но тут уже не смогла сдержать слез, — Мы так любим тебя, мамочка, но тебе нельзя быть здесь. Тебе ещё рано. Очень рано. Ты, разве, не слышишь, как тебя зовут? Они ждут тебя, возвращайся. Иначе как же мы встретимся с тобой, мамочка? А мы ведь так хотим увидеться с тобой, — она кивнула, шмыгнув носом.

Глубокий вдох и шумный выдох. Маргарита снова открыла глаза и увидела себя лежащей на больничной койке и перепуганное лицо старшего брата прямо перед собой:

— Слава Богу, очнулась! — если бы он был уверен, что ей это не повредит, Джек бы сейчас крепко обнял её, а пока — только погладил по голове и легко прикоснулся губами к её лбу, за одно — проверяя, не прошел ли жар, — Ну, и задачку ты мне загадала, девочка. И что ты можешь мне рассказать, дорогая леди? — к немалому его удивлению, горячка бесследно отступила.

— О! Спасибо, братик, — лицо Маргариты оставалось всё ещё бледным, но она смогла слабо улыбнуться, — Я снова доставляю тебе столько хлопот, прости.

— А ты думала, я позволю тебе умереть, — молодой хирург покачал головой и улыбнулся, — В таком случае, твой муженек отправил бы меня следом за тобой. С детьми тоже всё в порядке, — уверил он, предугадывая волнующий девушку вопрос, читавшийся в её обеспокоенном взгляде, — ты оказалась сильной девочкой, гораздо сильнее, чем можно было бы ожидать, глядя на такое внешне хрупкое создание, — доктор обернулся, когда открылась дверь, и в палату зашел Джон, — Ну, а вот и он, твой благоверный, легок на помине. Я вас оставлю — пойду посмотрю, как там Дэни: не иначе, как сегодня магнитные бури какие…

— Мамочка! Ты проснулась! — впереди него вбежала малышка Аделина, она настолько естественно, не задумываясь, произносила это слово, что и сама Маргарита не думала о том, родная она ей дочь или нет, это уже не имело значения, так как они уже давно стали одной семьей.

— Я проснулась, милая, — Марго крепче обняла девочку, опустив голову, чтобы та не заметила её слез, — Мама с тобой, и больше не оставит тебя.

— Ты снова нас напугала, малышка, — Джон присел рядом на кровати и обнял обеих, — Только, даже не думай нас бросать — мы ещё не подобрали всё для детской.

— Жан, разве я могу оставить вас? — Маргарита подняла голову, интенсивно замотав ею из стороны в сторону.

К ожидавшим в холле друзьям спешили родители Маргариты, бросившие в этот день все свои дела:

— Моя дочь, где она? Что с ней? — видя их решительный настрой, медсестра в приемном покое даже не пыталась их остановить.

— Месье Шарль, успокойтесь, — вовремя появившись, доктор взял ситуацию в свои руки, — Она сейчас в отделении интенсивной терапии, самое тяжелое позади, с ней будет всё хорошо, — он сделал отметку в постовом журнале, — Нам удалось стабилизировать её состояние. Сейчас я дождусь результатов анализов и провожу вас.

— Доктор, из лаборатории передали документы, которые вы просили, — медсестра взяла у него журнал и протянула ему конверт с бумагами.

— Это невероятно! — когда он их достал, то не мог оторвать взгляда, ещё несколько раз пробежав глазами по цифрам, — За всю свою практику я не видел ничего подобного. Я не могу этого объяснить, — задумавшись, он нахмурил брови, — Её организм как будто выжег этот яд изнутри… Это ни кто не должен видеть, — Джек поспешно сложил бумаги обратно в конверт, — и надо отметить, что сделал он это очень своевременно, так как к ним стремительно приближался Артур Клейтон — начальник отца Маргариты, высокий, подтянутый седовласый мужчина в сером костюме под цвет его седой шевелюры.

— О, Шарль! — мужчина окликнул и прибавил шаг, — Мне сообщили, что тебя вызвали в госпиталь. Что-то случилось? Я могу чем-нибудь помочь? — его голос и весь его вид выражали живейшее участие.

— Ох, Артур, — поспешил извиниться Шарль-Анри, проникнувшись таким пониманием, — Прости, я так спешил, а тебя не было на месте.

— Пустое, — отмахнулся мужчина, — Так что же стряслось? Надеюсь, ничего серьезного? — он вопросительно посмотрел на собеседника, — Если хочешь, можешь взять три дня выходных, Шарль.

— Спасибо, Артур, — ответил тот благодарным взглядом, — Я воспользуюсь твоим предложением, выходные мне, действительно нужны, чтобы побыть с дочерью. Она всех нас сегодня напугала.

— Ну, теперь я могу быть спокоен, — кивнул Клейтон, — Если хочешь, можешь взять три дня выходных, Шарль, — мужчины пожали друг другу руки, и родители Маргариты удалились в сопровождении Джека.

— Доктор Клейтон, — приветливо улыбнулась вернувшаяся постовая медсестра, — здравствуйте!

— Здравствуй, Стелла! — поздоровался мужчина, — Расскажешь мне, что тут у вас произошло?

— О! Это настоящее чудо, сэр! — для большего эффекта, молодая медсестра даже всплеснула руками и подкатила глаза, — Эта девушка, сэр… Её привезли в тяжелом состоянии, а потом она каким-то невероятным образом пришла в себя. Это удивительно, не находите?

— Чудеса, говорите? — мужчина в задумчивости почесал подбородок, — Мы же с вами люди науки, и понимаем, что чудес не бывает, — потом он снисходительно усмехнулся, — Простите, что-то в горле пересохло… не принесете мне содовой, Стелла? Будьте так добры, — молодая женщина с готовностью поспешила исполнить, а мужчина с удовлетворением наблюдал за производимым им на неё эффектом.

Случайно сдвинув папку, которая нажала комбинацию клавиш и вывела на экран окно с последним отправленным файлом, он с интересом рассматривал выведенную на экран информацию — при всем его большом опыте, он еще не сталкивался ни с чем подобным, даже отдаленно напоминающим то, что он видел сейчас собственными глазами: «Это может перевернуть все научные представления о самой природе человека. Это может быть новым словом в науке. Что же ты скрываешь от меня, Шарль? Я же всё равно разузнаю — ты меня знаешь… Так, что же из себя представляет твоя маленькая дочь? Это несомненно стоит того, чтобы тщательно во всем разобраться…» — мысли путались, а для того, чтобы в спокойной обстановке всё осмыслить, ему нужно было кое-что сделать, и он это сделал — почти незаметным движением, пока медицинская сестра не видела, он сфотографировал изображение на свой мобильный и снова закрыл окно на экране больничного компьютера.

Стелла вернулась со стаканом содовой в руке, но объявление диктора новостей с большого плазменного экрана в холле клиники заставило всех, кто был там в это время, повернуть головы:

— А сейчас прерываем наш выпуск новостей для чрезвычайного сообщения: сегодня утром в парке обнаружена ещё одна жертва загадочных преступлений. Это уже третья по счету. Как и двух предыдущих случаях, это снова — молодая девушка, невысокого роста, хрупкого телосложения, и снова жертва была одета в экстравагантное платье старомодного покроя. Все жертвы выглядели ухоженными, как после посещения салона красоты — укладка, макияж, маникюр, педикюр, правда, в несколько старомодном стиле. Предположительной причиной смерти эксперты считают асфиксию вследствие паралича диафрагмы, вызванного передозировкой миорелаксантами. Это пока все сведения, которыми мы располагаем на этот момент. Еще раз предостерегаем всех девушек и женщин быть предельно осторожными и в случаях, вызывающих подозрения, обращаться в ближайший полицейский участок.

Совершенно забыв о том, что его мучила жажда, Артур Клейтон быстро покинул больницу, глубоко прогруженный в свои размышления.

Родители Маргариты на время сменили Джона, отвезшего маленькую Аделину домой — ужинать и спать.

Марк было тоже порывался остаться, но потом справедливо рассудил, что это в данных обстоятельствах будет лишним — лучше он навестит её уже завтра, когда она будет лучше себя чувствовать и более расположена общаться с визитерами.

А через несколько дней этот инцидент можно было бы считать забытым, если бы не одно «но» — доктор Артур Клейтон, поставивший перед собой задачу, во что бы то ни стало докопаться до истины, не посвящая при этом в своё собственное расследование Шарля, взвесив все «за» и «против» и придя к выводу, что тот не будет действовать против интересов собственного ребенка.

Как только Маргарита настолько окрепла, что могла снова позволить себе прогулки, первым делом, они с Аделькой снова отправились в парк в поисках хозяйки потерянной книги сказок:

— Стой, подожди! — окликнула маленькая светловолосая девчушка девочку постарше, показавшуюся на аллее в парке, — Подожди, пожалуйста! Я нашла твою вещь, — но, та, казалось, не обращала на неё внимания, лишь быстрее пошла, растворившись в толпе, — Мама, я сейчас! Там девочка… я быстро — верну ей книгу.

— Аделина! — громко звала Маргарита, — Адель, ты куда? Подожди меня, слышишь! — Маргарита старалась не потерять из вида мелькавшую среди прохожих детскую курточку и светлые волосы, — Вот, незадача. Извините, вы тут девочку не видели — лет пяти, светленькая, голубоглазая, в голубой курточке, джинсах и кроссовках — белых с синими полосами? — находясь на седьмом месяце беременности, Маргарита не могла быстро передвигаться, и, когда она упустила ребенка на светофоре, ей оставалось только спрашивать каждого встречного, пока ей не указали, что видели похожую девочку вблизи старого района.

Девушка ускорила шаг, она уже успела заглянуть в первый стоящий дом, когда услышала знакомый голос Аделины, доносящийся из третьего дома.

— Господин Дестинофф, прошу прощения за беспокойство, — Джон сбавил скорость, нажав кнопку ответа на мобильном, когда на экране высветился входящий звонок от Ондзи, — Возможно, мой вопрос покажется вам странным, но — вы знаете, где сейчас находится ваша жена? — мужчина мгновенно свернул к обочине и резко затормозил:

— Гуляет в парке с ребенком. А что вы хотите этим сказать, господин Ондзи? — сердце ощутимо кольнуло, а мозг сводило от нетерпения найти ответы на внезапно образовавшиеся, подобно снежному кому, множественные вопросы, — Говорите же, в чем дело?

— Знаете ли вы на окраине старый район под снос? — тем временем, без лишних предисловий, продолжал голос в трубке, — Мы проезжали мимо и увидели, как она входила в старый заколоченный дом. Не в моих принципах вмешиваться в чужие дела, ведь дело, возможно, окажется довольно щекотливым, но, ей может угрожать опасность — дом ветхий, травмоопасный, в нем давно уже ни кто не живет — ума не приложу, что ей там могло понадобиться. Так мы можем убедиться, что с ней всё благополучно? Или нам подождать на улице? Всё-таки, в её положении…

— Я сейчас нахожусь недалеко — уже еду, подождите до моего приезда и не предпринимайте пока ничего, — ответил Джон собеседнику и уже собрался отключиться, как в трубке он услышал присоединившийся другой голос:

— Черт возьми, что там происходит? — наблюдавший в окно Винтер хлопнул азиата по плечу, привлекая его внимание, — Ребенок выпал из окна. Скорее, нужно помочь.

— Слышали, господин Дестинофф — у нас ЧП, — тут же сообщили на том конце, — Всё, я отключаюсь — иду в дом — третий от начала улицы. Поторопитесь, насколько возможно.

И Джон, и сидевший рядом с ним в машине Марк были крайне озадачены этой информацией. Автомобиль летел по городским дорогам с превышением скорости, рискуя наткнуться на полицейский патруль. Оба молчали, и в салоне воцарилась напряженная тишина — слишком много вопросов требовали срочных ответов, а сердце сбивало ритм от тревожных предчувствий. И как же хотелось побыстрее приоткрыть завесу этих таинственных событий, и, собирающиеся в тяжелые тучи, облака на темном небе как нельзя подходили под состояние мятущегося сознания.

А Маргарита действительно вошла в этот обветшавший дом, кроме неё там находились ещё двое — две светловолосые девочки, одна старше — с карими глазами, которые меняли свой цвет в зависимости от её настроения, другая помладше, с ярко-голубыми глазами.

— Эй, есть тут кто-нибудь? — расстегивая на ходу курточку, девочка осторожно, маленькими шажками поднималась по ветхим ступенькам лестницы в заброшенном доме в пять этажей, то и дело скрипевших под её ножками, — Сюда забежала девочка. Она, кажется, потеряла эту книгу, я хотела только вернуть её.

— Ты искала меня? — когда Аделина поднялась на самый верхний этаж, закашлявшись в пыльном помещении, навстречу ей, ласково улыбаясь, вышла Лаура, — Зачем ты здесь?

— Извини, что без приглашения, — Аделька достала из своего рюкзачка книгу и аккуратно положила её на запыленное кресло и отряхнула брюки, — Ты живешь тут? Я нашла твою книгу. Вот она — возьми, пожалуйста, — она сложила рюкзак и протянула девочке большую тяжелую книгу, держа её обеими руками.

— Такая добрая и милая девочка, — Лаурита подошла ближе, обойдя девочку кругом, — Не хочешь остаться — немного поиграть со мной? — она указала на единственный, не покрытый слоем пыли, диван.

— Прости, не могу задерживаться, — заторопилась малышка, — Моя приемная мама в положении и ожидает моих сестренок, ей нельзя сейчас волноваться — на прощание кивнула она, но, ей не дали покинуть помещение.

— Такая чуткая девочка. Ты так трогательно переживаешь за свою маму… свою не родную маму, — любезность с которой Лаура произносила эти речи вызывала оторопь у неискушенного дитя, неосознанно чувствующего опасность, но не видящего, откуда она исходит, — Наивная душа, неужели, ты, правда, веришь, что они смогут полюбить тебя, как родную дочь? Особенно теперь, когда у них в скорости будут их собственные родные дочери? — Лаура нежно обвела пальцем контур лица девочки и присела рядом, расплетая ей косу, — Ты для них всегда будешь не более, чем приёмышем, которого они взяли из жалости. Они слишком добродетельны, и будут молчать долгие годы, возможно, даже, ни разу — ни словом, ни взглядом не упрекнут тебя… — её голос монотонно шелестел в такт размеренному перестуку капель начавшегося дождя, — Однако же, ни ты, ни они — не сможете забыть, кто ты. Ты всегда будешь для них только обузой, отбирая у законных родных детей ту часть родительской любви, что причитается им по праву их рождения.

— Это правда? — тихо спросила Аделина и расплела и вторую косу, стараясь не поднимать взгляда на собеседницу, чтобы та не увидела слез в её глазах.

— Не будь им постоянным живым укором их слабости, — Лаурита принялась аккуратно расчесывать пряди её светлых волос, невозмутимо продолжая, — Глядя на тебя, они каждый день будут думать о тебе, но — больше с сочувствием, чем с любовью, пока ты им не опротивишь. Они будут только и мечтать, как бы поскорее избавиться от тебя, жалея о своём приступе сострадания, в порыве которого решили проявить заботу о тебе, — и каждое её слово, не зная пощады, жалило, медленно распространяя отраву ложных домыслов по всем нервным окончаниям и самым мелким сосудам, подбираясь к самому сердцу, сжимая его в леденящих тисках.

— Но… они говорят, что любят меня…А тебе откуда знать? — упорно вопрошала девочка, отказываясь верить этим жестоким словам.

— Это они сейчас так говорят… — скорбная улыбка появилась на лице старшей девочки, — А потом… взрослые хорошо умеют лгать, даже самим себе… Я сама — сирота, и, знаешь, насмотрелась я на таких, как мы — ни у кого из них жизнь сахаром не была… Терпения моей тетки хватило ровно на три года. И, знаешь, что она потом сделала? Отправила меня в монастырь, а сбережения моей семьи бесстыдно присвоила себе, — воспоминания накатили удушающей волной, заставляя ресницы предательски дрожать, выдавая на обозрение метания её истерзанной души, но, она заставила взять себя в руки, — Но ты не думай, мне было хорошо в монастыре… до поры, до времени…

— Бедная… — Адель развернулась и обняла её, от неожиданности Лаура выронила из рук расческу и непроизвольно взаимно обняла девочку:

— Не стоит меня жалеть — жалости достойны лишь слабые, а я не такая, — сверкнула глазами Лаурита, — Исчезни из их жизни, пока их любовь не переросла в ненависть. Есть предел человеческой доброты, они не захотят тебя видеть, возненавидят тебя — ты будешь напоминать им постоянно, одним своим существованием… Подумай сама, если ты не была нужна своим родителям, то, и остальным — тем более. Ты хотя бы не помнишь своих настоящих родителей — тебе легче будет забыть о них. Со мной ты можешь не опасаться и быть самой собой, не бояться быть лишней…

— Ты что-то знаешь о моих родителях? — Аделька судорожно схватила её за руку.

— А что тут знать? — пожала плечами старшая, — С чего бы любящим родителям оставлять своего ребенка?

— Ты очень плохо поступаешь — не боишься, что Бог тебя накажет? — осуждающе посмотрела Аделина своими небесными глазами, — Сколько же в тебе зла…

— Нет ни рая, ни ада, — зло выпалила Лаура, — Ни Богу, ни дьяволу нет дела до нас.

— Но родители… — неуверенно заикнулась было младшая.

— Да, Бог с ними, с родителями… А ты сама? Не ты ли та девочка, которая читала зачарованную книгу сказок и чуть не убила их? А со мной тебе нечего страшиться — идем со мной.

— Я как раз и пришла вернуть тебе книгу — я узнала тебя, ты и есть та девочка, которая потеряла её, — Аделина отступила, испугавшись настигнувшего её врасплох озарения, — Или ты это специально сделала? Но, почему?

— А ты проницательна не по годам…хоть, многого ещё не понимаешь, — довольно хмыкнула Лаурита, — Идем со мной, Адель, — девочка настойчиво протянула руку, приближаясь к ней, — Всё будет хорошо, вот увидишь…

— Почему? Почему ты хотела сделать плохое им и моей маме Маргарите? Не подходи ко мне! Слышишь, не подходи! — Аделина попятилась и, не рассчитав шаг, оступилась, споткнувшись о низкий подоконник, какие были в этом старом заброшенном доме с огромными окнами, в которых почти не было стекол, отчего капли моросящего дождя попадали в помещение, — Мне тяжело держаться. Помоги мне, Лаура! — но, как та ни старалась, в своём детском теле, Лаурита не могла удержать вес девочки, — Мама! — девочка изо всех сил отчаянно пыталась зацепиться своими маленькими пальчиками, царапая их об острые осколки оконного стекла, и беспомощно телепая ногами, — Мамочка, помоги мне! Где же ты, мама?

— Оставайся в машине, — приказал помощнику азиат и побежал в дом следом за Маргаритой.

— Ты поможешь им? — крикнул вслед Винтер, и во всем его взгляде читалась неподдельная тревога, — Когда-то у меня были жена и дочь. Они были самыми добрыми и самыми светлыми из всех, кого я знал… Такой же свет я увидел в них.

— Постараюсь сделать всё от меня зависящее, — ответил азиат и скрылся за дверью.

Маргарита бегом поднималась по старой лестнице, скрипевшей по её ногами, пока одна из ступеней не треснула, и девушка не провалилась, едва успев ухватиться за остатки перил, больно ударившись животом. Из последних сил подтянувшись, она кое-как выбралась, с ужасом наблюдая, как по её блузону кремового цвета расплывается кровавое пятно — только не это, ещё один выкидыш она не переживет… Трясущимися руками она приподняла край блузона и, к своему удивлению, отметила, что раны под её руками затягиваются — осталось только пятно на одежде. Раздумывать детальнее над этим феноменом было некогда — она услышала, как Аделин зовет на помощь и, отряхнувшись, поспешила на её голос.

— Отойди от неё, сейчас же! — вбежав в комнату и скинув в кресло свой золотистый плащ, Маргарита перехватила у Лауры ладошку Алельки, — Я здесь, родная! Мама здесь, Адель! Давай руку! Держись — ещё чуть-чуть, милая! Я не дам тебе упасть. Ещё чуть-чуть… — но, сказать было легче, чем сделать: мокрая ладонь выскальзывала из руки, большой живот мешал подтянуться ближе, а ветер нещадно бил косыми струями ливня в разбитые окна.

Лаура стояла, прижавшись к пыльной стене, и дрожала — первый раз она почувствовала, что не смогла бы пойти до конца, и первый раз испытала всю тяжесть вины за свои поступки — насколько далеко она готова была зайти? И почему, почему ей было так больно смотреть в чистые голубые глаза этой девочки? Почему ей вдруг так сильно захотелось, чтобы и о ней вот так же кто-то переживал, захотелось ощутить тепло чьей-то заботы. Это длилось считанные мгновения, и она скоро снова стала прежней.

— Мама! Мне страшно! Помоги мне, прошу! — ребенок большими от страха глазами смотрел на Маргариту, а она, захлебываясь слезами, всё приговаривала, что ни за что не отпустит её.

— Отпускай — я держу, давай на счет три, — мужская ладонь перехватила детскую ручку, Маргарита осела рядом, тяжело дыша, и Ондзи (а это был именно он) втянул девочку в комнату, — Успел… — глубоко выдохнул мужчина, глядя на потрясенных девушку и девочку.

— Господин Ондзи?! — Марго смотрела на него нереально расширившимися глазами, крепче прижимая к себе рыдающего ребенка, — Благодарю вас! Но, как вы здесь оказались?

— Это не суть важно, главное — я успел вовремя, — отдышавшись ответил тот, и обернувшись к Лауре, едва слышно прошептал одними губами, — Живо в лимузин, тебя не должны видеть, дома поговорим.

Лаурита незаметно кивнула и, прихватив с собой книгу, выбежала во двор, где Винтер молча распахнул перед ней двери салона автомобиля с тонированными стеклами.

— Спасибо, месье, — пролепетала всё ещё охваченная страхом Адель.

— Марго, вы там? — по лестнице черного хода уже стремительно взбегали Джон и Марк, — Всё в порядке? Мы уже поднимаемся.

— Жан! — во весь голос позвала его Маргарита, — Мы тут — наверху.

— Ох, ты ж… — к ней бросился муж, — Ну, всё. Всё, родные. Успокойтесь, Всё хорошо, хорошо… Папа здесь, папа рядом, милые, — он обнял жену и дочь, продолжавших судорожно всхлипывать, — Вы у меня самые храбрые на свете девочки.

— Господи, да что у вас произошло? — Марк огляделся вокруг, — Вы точно в порядке? — настороженно уточнил он, смерив взглядом Маргариту с головы до ног.

— Теперь — да, — нетвердо кивнула девушка.

— Какое там в порядке! — критически заметил Джон, придирчиво оценив их внешний вид, — Бог мой, да вы промокли до нитки, и у тебя кровь на одежде, а у Адели все ладони изрезаны, — проверил он ладошки девочки, протирая их влажной салфеткой, — Быстро в машину — мы едем домой принимать ванну и пить горячий шоколад, — потом он обеспокоенно принялся рассматривать следы крови на одежде Маргариты, — Никогда так больше не делайте! Я уже и не знал, что думать. Вот, хорошо было бы, если с вами что-нибудь серьёзное произошло? Я бы этого не пережил, — всё нахлынувшее волнение выплеснулось наружу, когда Джон с силой обнял их, словно, всё ещё боясь потерять, — Вы хоть представляете, как я испугался за вас! Ну, скажите на милость, чего вас сюда занесло, а? Понимаете, как вам повезло, что Танака-сан сам оказался рядом, и меня предупредил? Ну, почему мне ничего не сказали?

— Прости, Жан, времени было мало, надо было действовать быстро, ты же видел, — Марго опустила свои глаза, ещё не просохшие от слез, потом таинственно улыбнулась, погладив себя по животу, — Кажется дорогой, я теперь временно неуязвима — видимо, наши девочки решили сами исцелить мамочку — у меня ведь не было такой силы, так, что можешь за меня не волноваться.

— Да ты что?! — не сдержал удивления Джон, взяв её за руку и поднес её к своим губам, — Это же прекрасно! Только рисковать и проверять эту концепцию мы не будем.

— Пап, ты только не ругайся, это мама за мной пошла, — неожиданно вступилась Адель, — Я девочку встретила, что книгу потеряла, помнишь, я рассказывала, которую в парке видела. Я хотела её ей вернуть. А потом эта девочка стала говорить страшные вещи…что меня ни кто не любит, и я ни кому не нужна… А я ей и говорю, чтобы она ко мне не приближалась, и тут я оступилась…Я просила помочь мне, но, она была слишком слаба, мама очень старалась, но и у неё не хватило сил, а вот этот мужчина смог — он вытащил меня. Я такого страха натерпелась, когда висела там за окном…

— Благодарю, господин Танака, — повернулся в его сторону Джон, — Это просто счастье, что вам удалось успеть. Я ваш должник, — азиат только покачал головой:

— Не стоит, я рад, что смог помочь.

— Стоп, стоп, так тут ещё кто-то был? — стараясь не терять нить происходящего, спросил Марк.

— Это была Лаура… — тихо произнесла Маргарита.

— Черт возьми, она была здесь?! — Марк с досады сильно зарядил кулаком об стену, — Дьявольское отродье! Как она могла вообще сказать такое, если сама знает, каково это — быть сиротой? Она переходит всякие границы! Ты только не смей верить ни единому её слову — я в своей жизни много всего повидал — и плохого, и хорошего, но, я редко встречал таких людей, как Джон и Маргарита — нам очень повезло, Адель, что мы их встретили в своей жизни.

— Час от часу не легче, — вздохнул Джон, накинув на плечи жены свой плащ, — Спасибо, Марк! А ты сильно изменился, — приятельски кивнул он в сторону юноши.

— Видимо, она не встречала таких людей, и говорит по своему печальному опыту, только такие мысли лишь тянут на дно, — закончил Марк, и Аделька улыбнулась, вытерев рукавом нос, и Маргарита послала ему полный благодарности взгляд.

— А кстати, где она? — Марк повернул голову к азиату, — Господин Ондзи, здесь был ещё один ребенок?

— Да, была здесь ещё одна светловолосая девочка, но, она, видимо, испугалась и убежала, — азиат беспечно отмахнулся, — Дети такие впечатлительные… Забудьте о ней — я бы на её месте, вероятно, поступил так же. Что взять с ребенка?

— Вы не понимаете, господин Танака, она нам знакома, — встретившись взглядом с черными глазами Джона, азиат замолчал и нервно сглотнул, перед глазами снова встала его пылающая деревня, — И она очень опасна.

— Вот как? — усилием воли Ондзи изобразил на лице беспечную улыбку, смотря в эти глаза, в которых он, как в зеркале, видел все свои грехи, и ему было интересно, знает ли сам Джон, какой эффект имеет его взгляд, когда его сознание перестает контролировать его силу, — Если я увижу её, или что-нибудь узнаю о ней, то непременно сообщу вам. А сейчас, нам лучше не задерживаться здесь, пока нашими машинами у разваливающегося дома не заинтересовалась полиция, к тому же — уже темнеет, а тут не работает освещение.

— Тогда мы уходим — мы припарковались тут за углом, напротив черного входа. Сможешь идти, дорогая? — Джон заботливо помог Маргарите подняться, но, поднявшись, она почувствовала, что у неё закружилась голова и слабые ноги с трудом удерживали её, пришлось ему нести её на руках до машины.

— Пойдем, Адель, — Марк взял девочку на руки, завернув её в свою.

Последним за ними шел азиат.

Навстречу им из автомобиля вышел Винтер с сигаретой в руках, он обошел машину и открыл перед азиатом переднюю дверь.

— Спасибо, Винтер! — кивнул ему Ондзи, — Вы ещё не знакомы? — прежде чем сесть в салон, он обратился к остальным, — Разрешите представить моего помощника — Винтера. Это именно он обратил моё внимание, когда ваша жена заходила в тот дом. Благодаря ему я смог успеть.

— Примите и вы мою благодарность, господин Винтер, — Джон протянул руку, мужчина в ответ подал свою, и едва не отдернул её тотчас — ладонь будто обожгло каленым железом, но мужчина мужественно натянул на лицо приветственную маску, — Садитесь, сейчас поедем домой, — Джон помог своим женщинам сесть в машину, — Марк, подожди, я сейчас отойду покурить, и мы едем, — садясь, Маргарита успела заметить, как Винтер улыбнулся ей.

— Всего хорошего! — Ондзи помахал рукой из окна автомобиля, — Передавайте от меня привет сенсею Джеку и леди Даниэлле, — старался, чтобы его голос звучал как можно небрежнее.

И уже спустя пять минут машины разъехались в разных направлениях.

— Всё, мы уже поехали, я могу пошевелиться? — Лаурита недовольно сморщила носик, — Ондзи, и в салоне не кури, пожалуйста.

— Лаура, ты вообще, соображаешь, что вытворяешь? — мужчина с усилием потушил сигарету о пепельницу, — Они мне пока доверяют, а ты хочешь всё испортить? Совсем спятила?

— Не учи меня и не смей на меня кричать, — Девочка откинулась на спинку сиденья, скрестив руки на груди, — У меня разболелась голова, вернемся к нашему разговору завтра.

— Так, ну теперь мне страшно будет вас одних отпускать куда-либо, — Джон, повернул голову в сторону заднего сидения, где уже засыпали Марго и Аделька, нервно теребя кисти своего шарфа, — Не нравится мне всё это… Чувствую, что этот господин — Ондзи, что-то недоговаривает…

— Может, стоит телохранителя нанять? — предложил Марк.

— Хорошая мысль, — мужчина призадумался, — У тебя и кандидатура имеется на примете?

— Нет, кандидатуры, к сожалению, нет, — покачал головой парень.

— Марк, а ты? — Джон вопросительно посмотрел на него, перейдя на шепот.

— А что я? — озадаченно моргнул юноша.

— Ты сам? — продолжил размышлять Джон, — Обычный человек нам не подойдет, — сначала он замялся, не зная, как начать разговор, — Послушай меня, я представляю, что для тебя это будет тяжело… психологически… — слова старался подбирать аккуратно, — Но, мне больше не на кого рассчитывать — что Питер, что Этьен — сущие дети по сравнению с тобой, хоть и старше тебя. Тебе всего лишь нужно будет подстраховать меня, когда я буду занят на работе, пока я не посоветуюсь с Самаэлем. Я понимаю, что это слишком… с моей стороны. Возможно, я не имею права просить об этом, но, мне некого больше просить. Я знаю, что ты до сих пор неравнодушен к ней, и ты согласишься.

— Как у тебя всё просто, — сердито буркнул молодой человек, — Конечно, кто свободен — Марк, у кого нет личной жизни — у Марка! А у меня, между прочим, тоже работа, если ты не забыл, и связанная с частыми поездками.

— Тише ты! Разбудишь, — цыкнул на него Джон, — Не кипятись так, я очень тебя прошу, — у него уже не осталось аргументов.

— Похоже, у меня нет выбора, — капитулировал Марк, испустив тяжкий вздох, — Ты знаешь, кстати, что для одного рекламного ролика я хожу на курсы по стрельбе?

— Даже так! — с интересом хмыкнул мужчина, — Ты у нас просто ларец с множественным дном, никогда не знаешь, какие ещё таланты у тебя откроются. Вот и водить научился.

— Мне ты, выходит, доверяешь? — осторожно покосился на него юноша, — А ты заметил, как смотрел на Маргариту тот мужчина — помощник Ондзи? И ты не ревнуешь?

— К нему? — усмехнулся Джон, — Ни капли. А мне его даже по-мужски жалко, я счастливый соперник.

— Да он тебе даже не соперник, — покачал головой Марк, — Уж я-то знаю, что говорю.

— Ну, тогда я ему могу ему только посочувствовать — он же жизни не видел, — откровенно заключил Джон.

— Так, бегом-бегом принимать ванную, — Джон растолкал своих пассажирок, когда автомобиль остановился перед домом, — Сами справитесь? — в прихожей мужчины помогли им снять верхнюю одежду.

— Боже! — всплеснула руками с порога Даниэлла, увидев, в каком они состоянии, — Давайте снимайте с себя всё это безобразие и идите в ванную, — указала она в направлении ванной комнаты, — а я приготовлю вам пока горячий шоколад. Джон звонил из машины — полотенца и халаты уже там. И учти, сестричка, завтра я жду полный рассказ со всеми подробностями о том, что случилось, — серьёзно предупредила блондинка, — И Джек утром вернется с дежурства — пусть осмотрит вас, на всякий случай.

— Спасибо, дорогая! Да, Господин Ондзи передавал вам привет — если бы не он и его помощник… ой, ладно, не будем об этом, — Марго расцеловала подругу, и, взяв за руку девочку, проследовала на водные процедуры, — Ну, что, Аделька — какую пену для ванной выбирать будем? — поинтересовалась Маргарита, обведя взглядом полочку с гелями для душа и душистой пеной, — С малиной? С ванилью? Или с персиком?

— С малиной! — хитро улыбнулась девочка.

— Ну, хорошо — с малиной, так с малиной, — девушка сняла с полки бутылочку пены для ванной с малиновым ароматизатором, — А давай мы тебе из пены корону сделаем? И мантию — будешь настоящая принцесса!

— А вы меня сильно ругать будете? — малышка вдруг серьезно посмотрела на Маргариту.

— Будем, но не сильно, — улыбнулась девушка, открывая горячую воду.

— Прости меня, мамочка, — Адель состроила виноватые глаза, — Тебе было очень больно?

— Мне было бы больно, если бы с тобой что-нибудь случилось, — Маргарита развела пару колпачков пены, и в ванной распространился ягодный аромат, — Ну, давай раздевайся и полезай в воду, сейчас будет тебе малина, — и водрузила на голову Аделины пенную корону.

— Мам, вы меня всё равно любите? — когда Маргарита намылила шампунем её голову, девочка крепко зажмурилась, чтобы мыльная пена не защипала глаза, — Даже после всего, что я натворила?

— Дорогая, ты не верь тому, что тебе Лаура наговорила, — Марго принялась вытирать ребенка полотенцем, — Мы обязательно выясним всё про твоих настоящих родителей — мой отец обещал помочь, если это те люди, о которых мы думаем, то, он знал их. Я уверена, что они ни на минуту не переставали любить тебя, думаю, у них были веские причины поступить так. Вот у Марка, например — как всё получилось? Совсем, не так, как все думали. Обманчивым оказалось первое впечатление. Представляешь, не каждый может похвастать тем, что у него две мамы и два папы. Родители — это те, кто всегда поймут и будут любить. Даже с родными детьми не всегда в семьях достигается взаимопонимание, а ты нам уже как родная. У некоторых — между родными людьми нет таких теплых и доверительных отношений, как в иных семьях с приемными детьми. Ты сейчас ещё слишком мала, но, потом, когда у тебя будут свои дети, ты поймешь. Родители — не столько те, кто зачал и произвел на свет, а сколько те, то вкладывает в тебя душу, кто может радоваться вместе с тобой твоим успехам и переживать за твои поражения, кто протянет тебе руку, если ты оступился, но — не сделает всё за тебя, а позволит тебе самому подняться, не потеряв своего достоинства, те, кто посоветуют нам и поделятся с нами, как бы они повели себя в аналогичной ситуации, но — не будут требовать неукоснительного следования своим советам, те — кто будет знать о нас всё, и всё равно продолжать любить нас такими. Понимаешь, они могут казаться нам занудными и противными, может казаться, что они подавляют нас, ограничивают нашу свободу, считают нас вечными несмышлеными младенцами, не способными самостоятельно принимать решения. Но, знаешь, это не совсем так. Просто им не безразлично всё, что происходит с нами, всё, что нас касается. И что ещё я скажу тебе — мне жаль Лауриту — она это от зависти наговорила, она просто хочет, чтобы на неё обратили внимание, чтобы и её любили так же сильно, как мы любим тебя. Ты ведь говорила, что она сирота — так? Вот я, например, думаю, что ей бы очень хотелось, чтобы о ней кто-нибудь позаботился, полюбил бы её.

— Русалочки, вы там ещё не уплыли к далеким морям? — постучала в дверь Даниэлла, дразня чашкой напитка, от которого шел пар, проникавший сквозь дверной проем, — Ваш горячий шоколад вас уже ждет.

— Ну, беги, — Маргарита подала девочке банный халат, — Я сейчас быстро приму душ и присоединюсь к вам.

Уложив Аделину спать, Марго вернулась в спальню.

— О! Мадам Дестинофф, вы так донельзя аппетитно пахнете ягодами, что я бы с удовольствием вкусил, — прошептал Джон, когда они оказались одни в спальне, — Моя обворожительная соблазнительница… А твои губы так сладки, что я готов целовать их вечно, — и поцелуи его теплом своим уже горели на её шее, — Я так испугался за вас, — и его руки и губы были для неё лучшим успокоительным, и она отставила на столик пустую чашку, когда допила шоколад, с упоением покоряясь ему.

— Ну, ты же нас защитишь, правда? — Маргарита подняла на него глаза, сдерживая улыбку.

— А я готов защищать вас прямо сейчас, — он крепче обнял её, — Женщина моя любимая…

— Можно я сегодня с вами ночевать буду? — в дверях спальни стояла Аделина, прижимая к себе любимую игрушку — большого плюшевого медведя.

— Ну, давай, ныряй под одеяло, — мужчина откинул покрывало, и довольный ребенок расположился между ним и Маргаритой вместе со своим медведем, — Вот, все мои девочки со мной, — Джон обнял обеих, — Спите сладко, а завтра мы пойдем на целый день гулять в парк.

— Урра!!! — с радостным возгласом Аделька обхватила своими ручками его шею.

— А как же твой бизнес? — спросила Марго, улыбаясь.

— Грош — цена мне, как руководителю, если дело развалится при моём отсутствии одни сутки, — он провел рукой по её волосам, — А сейчас засыпайте и ни о чем не переживайте — папа проследит, чтобы ни какое зло больше вас не потревожило.

— А папа сильнее зла? — девочка посмотрела не него своими большими голубыми глазами.

— Намного сильнее, и знаешь почему? — Джон поцеловал её в макушку, — Потому, что у него есть вы.

— А братик Али и Рози с нами пойдут? — спросила Аделина, и в блеске её глаз не осталось уже ничего от сегодняшнего кошмара.

— Ну, думаю, они не поглупеют, если пропустят один день занятий, — лукаво подмигнул мужчина.

Утром Маргариту разбудил поцелуй мужа и преподнесенный им стакан свежевыжатого яблочного сока:

— Доброе утро, красавицы мои! Просыпайтесь, утро уже в самом разгаре. Умывайтесь, потом — легкий завтрак, собираем бутерброды в дорогу и отправляемся в парк, — девушка с улыбкой посмотрела на стакан сока в своей руке, а Аделька весело запрыгала на кровати, — Только натуральный сок, и даже не проси у меня кофе — тут я буду непреклонен, — и Джон действительно был тверд в своем решении, а глаза его улыбались, — Приводите себя в порядок, а я пока побреюсь — салат с семгой и гречневая лапша уже ожидают вас на кухне.

— Дорогой, мне что-то не хочется есть пока, — робко начала было Маргарита.

— Ты можешь есть, сколько тебе хочется, но, дети должны получить всё им необходимое, — полушутя, полусерьезно произнес он, погладив её по животу, и возражать что-либо ему было бесполезно.

— А почему папа бреется? — с детской непосредственностью поинтересовался ребенок.

— Папы бреются ради дочкиных щечек, — мужчина провел пальцем по щеке девочки, — Вот ты какой хочешь получить поцелуй — колючий или нежный? — Аделина довольно улыбнулась:

— Папа, а мы будем сегодня собирать конструктор? — она посмотрела на него совсем по-женски кокетливо, — Еще ты обещал мне рассказать на ночь сказку.

— Ну, раз я обещал, то, как мужчина, должен держать свое слово, — усмехнулся Джон.

— Папочка, возможно, однажды я встречу своего принца, но ты навсегда будешь моим королем!!! — широко улыбнулась Аделька, — Мамочка, а ты — моя королева, — девочка повернулась к Маргарите — Я когда выросту, тоже буду пить кофе? И мы будем сидеть как подружки, пить кофе, есть пирожные и сплетничать обо всем на свете? — Марго провела рукой по её светлым волосам и обняла:

— Мне бы очень хотелось, чтобы так и было, дорогая. Дочка — это не только маленькая девочка, но и — большой друг.

Только Марк всё не мог забыть… Он прекрасно помнил, что обещал Маргарите не искать встречи с Лаурой, но…

Ему не давало покоя, что где-то безнаказанной остается та, что изувечила его жизнь…

Теперь ему было ради кого и ради чего жить на этом свете, но это дело он не мог оставить незаконченным — он должен посмотреть ей в лицо, по-настоящему, а не через призрачную призму сновидений.

Марк легко поднялся по скрипящим ступеням обветшалого дома до самого верхнего — пятого этажа, он видел, как Лаурита мелькнула среди идущих впереди прохожих, и поторопился не отстать от неё:

— Лаура, я знаю, что ты здесь, покажись! — он зашел в большой зал, освещенный лишь слабым отсветом свечей в нескольких стоявших на полу, высоких бронзовых канделябрах, пламя которых трепетало под порывами холодного ветра, задувающего в разбитые окна, — Лаура! Ты же была тут, когда здесь были Маргарита и Аделин — не знаю, как тебе удалось уйти, но, я точно знаю, что без тебя не обошлось — и этого я тебе не могу простить. Только попробуй ещё хоть раз приблизиться к ним — и я за себя не отвечаю. Лаура! Покажись же! Или ты можешь только женщин и детей запугивать? Возможно ли, что ты испугалась меня?

— А с чего ты решил, что я тебя боюсь? Ты же не обидишь невинного ребенка? Люди тебе всё равно не поверят, — из-за тяжелой портьеры смело вышла Лаура, дерзко улыбаясь, — В сущности, ты такой же, как и я — с гнилой душой убийцы. Уж ты-то должен знать, как это — быть убийцей. Ты ведь убийца, Марк — мало чем отличающийся от меня. На твоих руках — кровь Модеста, кровь Правителя Темного двора, так и не рожденного ребенка твоей драгоценной Маргариты да и твоей собственной матери… И её не стереть — она глубоко просочилась в тебя, — она говорила медленно, растягивая и выделяя каждое из слов, эхом разносившихся под высокими сводами старого здания.

— Не сравнивай нас! Невинная… ты? Я бы рассмеялся, будь у меня настроение веселиться, — в неистовстве Марк сжал пальцы рук до боли, до хруста в суставах, — Я… не убийца… Мои друзья знают, кто я и они приняли меня таким, — процедил он, превозмогая судорогу мышц.

— Думаешь, твои, так называемые, друзья так же будут понимать тебя, когда узнают о тебе всю правду? Что-то я очень сомневаюсь в этом. Они никогда не примут тебя, а я же принимаю всех и каждого, кого отвергли, — она тонко коснулась его руки, — Бедный маленький Марк… Один, совсем один… Все тебя забыли, поглощенные друг другом и своей любовью. Кто же поможет тебе и поддержит? Они лишь вынужденно терпят тебя — избавь же их от своего общества, окажи им эту услугу. Ещё чуть-чуть, Марк — и наступит конец боли, конец сомнению и сожалению, на смену им придут успокоение и умиротворение, — девочка искоса посмотрела на него, и взгляд её, словно гипнотизировал, вынуждая отступить к самому краю, где оставались только стена да острия остатков оконного стекла, — Ну, же, смелее, Марк: один шаг — и ты свободен, свободен от всего… — она продолжала наступать, не убирая протянутой ему руки, — Не бойся… Ничего не бойся…

— Да, ты на это раз права, на удивление — это всё по моей вине, — спокойно ответил он, и в голосе его не было ни тени страха, и оправдываться он не собирался — не перед ней, только совесть его будет ему судьей, — и за это я отвечу в своё время, но не сейчас и не перед тобой, и я — не убийца, это была самозащита. Модест был тварью, я видел, как он ударил свою жену, и она разбила голову — только благодаря чуду она выжила, он бы и меня убил, хотя, мне тогда это было всё равно — я не мог позволить ему и дальше отравлять жизнь других — его не трогала чужая боль, а уж о боли я знаю достаточно, — тошнота подступала к горлу, хотелось вместе со словами выплюнуть и все воспоминания, что желчью беспощадно разъедали его изнутри, — Только не смей своими лживыми устами упоминать моих друзей. Слышишь, не смей! Ты бессильна подчинить меня, Лаура! С Правителем Темного Двора у нас был честный поединок — он мог точно так же убить меня, у нас были равные шансы, я лишь оказался немного проворнее. Я видел, что он сделал с той женщиной — Альвис, одной из немногих, кто проявили ко мне участие, а в его глазах не было ни грамма раскаяния или сожаления. И не я отнимал жизнь своей матери — ты прекрасно знала, что она согласится на всё, что угодно, чтобы спасти жизнь сына — так ведь, Лаурита? Только ребенок Маргариты на моей совести, и мне жить с этим до конца моих дней, — отступая, он не заметил, как шагнул за низкий подоконник испытал на своей коже холодное дыхание ветра и в своих волосах.

— Марк, солнышко, — и ему показалось, что он услышал голос матери, а в облаках ему привиделся её образ, как она улыбалась ему и протягивала свою руку, — слушай только своё сердце, верь только в себя — как я в тебя верю. Я всегда верила в тебя — и буду верить. Я люблю тебя, сынок, и как бы бесконечно сильно я не желала видеть тебя — тебе ещё рано… Не слушай слова её — живи.

— Мама? Мама… — он пытался дотянуться до этих облаков, а с неба пошел мокрый снег, неприятно бьющий по щекам и глазам, оставляя мокрые следы на коже, а ему показалось, что это слезы матери, он даже смог почувствовать их соленый привкус (или это были его собственные слезы?), — Я — не убийца, и не стану самоубийцей — и не надейся, Лаура, — прошептал он, вглядываясь своими серыми глазами в нескончаемую небесную синь, отчего они приобрели серо-голубой оттенок, и только тогда он понял, что падает, и взыграла в нем его сила, не давая погибнуть, — Ветер, мне нужна твоя сила! Я нуждаюсь в ней! — и под его руками заплясали воздушные потоки, смягчая падение, — Моё небо любит меня… — «пахнет снегом прозрачная боль — то ли даль, то ли высь, то ли смерть…» — так, кажется, поётся в одной из его любимых композиций популярной современной фолковой группы.

Марк лежал на земле, он был ранен, но, он был жив — кровь стекала на мокрый асфальт, окрашивая снег, но, к своему удивлению, боли он не ощущал. Он широко раскрыл глаза, глядя в безграничное вечное небо, и слезы потекли из глаз, а его сотрясал истерический смех — он жив, несмотря ни на что, он жив и плевать на всё, что говорила Лаура — неправда, он не одинок, и не будет больше одиноким — никогда… Пока у него есть отец, пока у него есть друзья, пока у него есть любовь Мей… Он обещал девушке дождаться её, пока она не закончит своё образование и не вернется из Японии — он не имеет права погибать, пока не увидит Мей снова, не может подвести её — ведь он дал ей своё слово. А сколько ещё слов они должны сказать друг другу…

Юноша тяжело встал на ноги, придерживаясь за стены, прошел до ворот и, отряхнув свой плащ и закутавшись в него поплотнее, и остановил такси. Таксист опасливо покосился на него, но, прежде чем он успел высказать свои подозрения, Марк потерял сознание, успев только протянуть водителю визитку с адресом клиники, в которой работал Джек — и тому ничего не оставалось, как поскорее отвезти истекающего кровью парня туда, где ему смогут оказать квалифицированную медицинскую помощь, не мог же он позволить ему умереть прямо в салоне его автомобиля.

Проигнорировав все договоренности, миниатюрная наследница промышленной текстильной империи Сакурада сорвалась с родных островов при одном упоминании, что её возлюбленный Марк попал в госпиталь, и уже на следующий день она прилетела во Францию и первым делом купила зеленого чая и легких закусок и вызвала такси до клиники.

И вот она уже в приемном отделении получает информацию о правилах посещения пациентов и поднимается лифтом в отделение травматологии:

— Всем — общий привет! — бодрым шагом Мей прошествовала по больничному коридору и, развернувшись, присела в кресло в расширителе, — Так, ну и где этот веселый человечек, которому я люблю отравлять жизнь? — Даниэлла указала кивком на одну из дверей, — Если он ещё жив там, то я сама его добью, — девушка состроила страшную гримасу.

— Бонжур! Мы уже уходим, — улыбнулась девушке Марго, выходя из палаты Марка, — Можешь зайти.

— Вот я удивляюсь тебе, Маргарита — а ты-то куда смотришь?! — азиатка смерила её, озадаченно хлопающую глазами, претенциозным взглядом, — Этот паразит нам почти изменяет с этой пигалицей, которой я руки-то поотрывала бы, чтобы знала, как к чужим мужикам пакши свои протягивать.

— Нам? Господи, а я-то тут причем? — Марго закашлялась от неожиданности, а Денни едва не подавилась смешком.

— Ну, ладно, я — так, никто — всего лишь его липовая девушка, но, ты — любовь всей его жизни, — Маргарита опустила глаза, — И как ты это терпишь? — девушка резко встряхнула её, заставив поднять голову.

— Это что, я — к Лауре должна была его ревновать, так получается? Господи, что ты несешь, детка? — Маргарита могла только беспомощно отмахнуться.

— Да, вот, несу вкусняшек нашему болезному, — Мей с довольным видом продемонстрировала бумажный пакет с провиантом, — Ой, да ладно — я шучу. Ну, я пошла, пожелай мне удачи, — она набрала побольше воздуха в грудь и решительно открыла дверь:

— Привет! Как ты, Марк? Ну, вот — стоило мне отлучиться, как ты опять вляпался.

— Ты приехала… бросила всё ради меня? — он смотрел на неё, не скрывая благодарного взгляда, — Значит, они всё-таки рассказали тебе? Я же просил их не делать этого, не беспокоить тебя…

— Я всего лишь на несколько дней вырвалась, к сожалению, так что не напрягайся так. Скажи мне, какого тебя понесло туда, а? Мало тебе приключений на твою буйную голову? — она принялась флегматично расставлять на прикроватном столике принесенные гостинцы, — Что ты там забыл? Мне ты можешь сказать правду.

— Там была ОНА, понимаешь…Хотел в глаза этой стерве посмотреть, — негромко ответил он, одарив собеседницу тяжелым взглядом, — Давай сменим тему, пожалуйста.

— Ну, и как — насмотрелся? — настойчиво продолжила она, присев рядом на кровати, — Мне бы на неё тоже взглянуть хотелось — и я не пальцем делана, так можешь и передать, что лучше ей не попадаться мне на глаза, я не прощу ей того, что она причинила зло моему мужчине, — затем она успокоилась, деловито озираясь по сторонам, — Хорошо. Так, где тут у тебя любимый чай твоей любимой женщины?

— В тумбочке, — кивнул парень.

— Ну, твоё счастье, милый, — улыбнулась она ехидно, — О, зеленый с жасмином, — одобрительно хмыкнула девушка, доставая упаковку из шкафчика, — хороший чай, дорогой. Сейчас заварю — себе, — она включила электрочайник.

— Для тебя — только лучшее, — усмехнулся Марк.

— Нужно добавить: «ты для меня дороже, моя ненаглядная» — иронично ухмыльнулась девица, — А как ты хотел любить меня — я женщина дорогая. Так, что — прошу любить и не жаловаться. Ты чай-то будешь? — обернулась она к нему.

— Ну, вот, и зачем я такой тебе сдался? От меня одни проблемы… — юноша с интересом наблюдал за ней, — Тяжело со мной будет, понимаешь…

— Ну, я привычная к трудностям. Вот, что я скажу тебе, — она отхлебнула чай и отставила чашку, — Перестань казнить себя. Соберись с духом и расскажи им всё, наконец — если они не поймут тебя, то они — не друзья тебе.

— Легче сказать, чем сделать, — он глубоко вздохнул, подняв глаза к потолку.

— Но, ведь, если не попробуешь, то и не узнаешь, — она мягко опустила руку ему на плечо, но, быстро отдернула её и отвернулась.

— Всё ты верно говоришь… — он сел на кровати, провел рукой по её спине и почувствовал, как вздрагивают её плечи, — Эй, ну ты чего плачешь? Всё же обошлось.

— Чего, чего, — она отсела подальше от него, шмыгнув носом, — Того, что дурак ты — вот чего. А если бы не обошлось? — она повернула к нему лицо, перепачканное потекшей тушью, а спустя секунду он уже прикладывал ладонь к пылающей щеке, к отпечатавшейся на ней пощечине, которой она наградила его в порыве чувств, — Это только чудо, что ты отделался поверхностными повреждениями при падении с пятого этажа, а ты думал лишь о себе — эгоист.

— Прости, наверное, ты права — я столько времени жил один и был предоставлен сам себе, что, возможно, не умею уже иначе — придется тебе набраться терпения и научить меня, — улыбнулся Марк, — А я живучий… И, знаешь, я рад, что ты вернулась.

— Я тоже очень рада, что вернулась, — тихо ответила девушка, — И я… люблю тебя, — последние слова она произнесла как можно тише, но он их всё равно услышал. Возможно потому, что они предназначались именно ему…

— Ну, ты занятная, — приобнял он её, улыбнувшись, — Я пока не готов ответить тебе так же, ты уж извини…

— Ключевое слово — ПОКА, заметь, — она с достоинством подняла подбородок, — Ничего, подожду… И как только меня угораздило влюбиться в такого ненормального, как ты? Я и сама, наверно, ненормальная, — она смерила парня смешливым взглядом.

— Здравствуй, сынок! — в палате появились отец Марка и Сандра, — Как ты себя чувствуешь?

— Здравствуй, отец! — обрадованно обнял обоих Марк, — Здравствуйте, Александра!

— Здравствуйте, барышня! — приветственно улыбнулся Витриченко-старший, — Как хорошо, что вы вернулись, теперь я могу быть за него спокоен.

— Благодарю, пан Витриченко, — довольно улыбнулась она, многозначительно стрельнув глазами в сторону юноши, — Теперь я прослежу за тем, чтобы с ним больше ничего не случилось.

— Вот, сердечное вам спасибо, милая барышня, — похлопал её по плечу Лев, — Вы уж проследите за ним.

— Всенепременно, пан Витриченко, — подмигнула девушка, растрепав челку Марка, и, поправив сумочку на плече, покинула помещение.

Еще на несколько дней Лали-Мей осталась с друзьями, чтобы дождаться результатов по японской визе Марка и вместе с ним вернуться в Японию. Марк уже почти восстановил форму и мог вернуться к работе, а она обещала показать ему свой город в перерывах между съемками. Незаметно, они становились всё ближе и ближе, под одобрительные улыбки Витриченко-старшего и Александры, которые и сами не далеко ушли от молодежи, наслаждаясь простыми, нехитрыми радостями жизни и обществом друг друга.

С приоткрытого балкона повеяло сумеречной прохладой — по календарю, октябрь уже давно царствовал в природе, и девушке захотелось встать, чтобы закрыть дверь:

— Так ты и есть та самая Лали-Мей? — азиатка обернулась, но в комнате ни кого не было, — Рада, наконец, с тобой познакомиться, — спокойно продолжил голос, и из-за шторы появилась белокурая девочка в школьном клетчатом сарафане поверх белой блузки, тонких белых колготках и черных лаковых туфельках, её светлые волосы были распределены в два хвоста.

Внешне она выглядела совершенно безобидно, наоборот — её хотелось приласкать и приголубить. Наивные неизменно попадали под чары её больших и откровенных глаз, чистого личика, пухлых губ и золотистых волос — она прекрасно осознавала это и безжалостно использовала.

Девушка откинула плед и поднялась с кресла:

— Не скажу, что взаимно, — японка вспомнила, что рассказывал ей Марк, и захотелось волосы повыдирать этой нахалке, если она не уберется отсюда сию же минуту, — А ты, видимо…

— Лаура, — девочка улыбнулась и медленно подошла к креслу, став позади.

— Ну, конечно, — презрительно фыркнула японка, раздраженно вскинув брови, — Кто же это ещё может быть…

— О, так ты наслышана обо мне? — с ложной скромностью Лаурита прикусила губу и опустила глаза, — Не знала, что я настолько известна.

Мей нервно развернулась в её сторону:

— Так это ты, маленькая мерзавка, пугаешь детей и беременных женщин? Нам с тобой не о чем разговаривать, — она напряженно пыталась контролировать себя, чтобы не сорваться, — Я никогда не прощу тебе того, что ты сделала с Марком. Убирайся с глаз моих!

— Так уж и не о чем? — девочка склонила голову, растянув благосклонную улыбку, — Ты красива, очень красива, только что проку в твоей красоте, если ты не можешь очаровать единственного важного для тебя мужчину. Марк, милый мальчик… А он хорош, не правда ли? Как раз о Марке я и хотела поговорить. Что я сделала? Я не ищу твоего прощения. Давай, лучше, поговорим о том, что ты можешь сделать для него — оставить его в покое, к примеру. Ты же не хочешь, чтобы его имя ассоциировали с такой, как ты? Не хочешь? Да, и к чему так унижаться, когда он желает другую и мыслит о другой. Он ничего тебе не обещал и не пообещает. А связь его имени с твоим может погубить его карьеру. Ты же не хочешь видеть мужчину, которого ты любишь, нищим и беспомощным? Но, знаешь ли — всё в этом мире продается и покупается, надо только знать цену. Ты могла бы попытаться купить его, только у тебя ещё нет возможности распоряжаться своим капиталом.

— Он никогда не примет этого, а я никогда до такого не опущусь! — гневно бросила японка, задыхаясь от негодования.

— И то верно, — охотно согласилась Лаура, но, тем не менее, продолжила снова, — Тогда, тем более — зачем? Зачем продолжать то, что заранее обречено? Ты только рушишь его судьбу. Какой мужчина захочет связать свою жизнь с женщиной с такой репутацией, как у тебя? Переспать раз-другой ещё можно, но кто будет всерьёз воспринимать отношения с такой, как ты…

Мей ощутила, как начинает меняться, а ногти её стали удлиняться:

— Пошла прочь! — выпалила она, принимая облик демона возмездия Юрэй, запустив томиком графической новеллы, которую она читала, но Лауры в том месте уже не оказалось.

Задыхаясь и глотая слезы, Лали-Мей опустилась в кресло, становясь снова человеком. Как же ей было больно! Настолько, что она пожалела, что не умерла тогда, вместе со своей семьей — тогда бы она уже ничего не чувствовала. Хотя… нет, пожалуй, тогда бы она не встретила его и не полюбила бы. Надо научиться быть благодарной судьбе. И с этими мыслями она похлопала себя по щекам и глубокими глотками осушила стакан холодной воды — на завтрашнем свадебном торжестве она должна выглядеть неотразимой, именно для этого она согласилась остаться.