Месть мертвеца

Глава восьмая

На длинной дороге у Пайн-Лэндинг за нами следовала еще пара машин. Конечно, за озером лежала деревушка Гармония, и у озера тоже жили люди, поэтому я велела себе не сходить с ума. После того как мы свернули с дороги, другие машины продолжили свой путь. Толливер никак не прокомментировал ни то ни другое, а я не хотела выглядеть параноиком, поэтому промолчала.

Мы не оставили гореть фонарь снаружи — вообще-то я даже не была уверена, что такой фонарь есть, — и я попыталась определить, где находится лестница, прежде чем Толливер выключит зажигание.

У нас было несколько секунд перед тем, как выключатся фары, поэтому я спешила подняться по лестнице, пока еще могу видеть, куда ступаю.

В подлеске раздался шум, и я спросила:

— Черт возьми, кто там?

Мне пришлось остановиться, чтобы кинуть взгляд в ту сторону, а потом я увидела неуклюжий маленький силуэт — он шмыгнул через подъездную дорожку в заросли между нашим и соседским пустующим домом, едва заметный сквозь густую листву деревьев и кустов.

— Енот, — с явным облегчением произнес Толливер.

В этот момент фары погасли, и мы в тревожном молчании поднялись по лестнице.

Толливер вытащил ключи и после некоторой заминки сумел повернуть их, как нужно. Я провела пальцами по стене, пытаясь найти выключатель. Есть! И через долю секунды у нас было чудо электрического света.

За время нашего отсутствия огонь в камине погас, и Толливер занялся его возрождением. Брат и вправду вел себя как первопоселенец, и я подозревала, что он чувствует себя очень мужественным. У него на руках была не только раненая родственница, то есть я, требующая заботы и внимания, ему еще приходилось обеспечивать меня огнем. Вскоре он начнет рисовать на стенах сцены охоты на быка.

Поэтому, когда Толливер повернулся, я улыбнулась ему, и он вздрогнул.

— Готова лечь? — спросил брат.

— Я наверняка готова надеть пижаму и почитать, — ответила я.

Сейчас было еще достаточно рано, но я была измучена.

Толливер открыл мой чемодан и вытащил фланелевые пижамные штаны и тонкую пижамную рубашку с длинными рукавами. Он подарил мне эту пижаму на Рождество, темно-синюю с серебряными полумесяцами на штанах и серебряными звездочками на рубашке. Я не знала толком, что сказать, когда открыла коробку с таким подарком, но потом полюбила пижаму.

— Тебе понадобится помощь? — спросил Толливер, стараясь говорить без малейшего смущения.

Мы всегда относились по-деловому к тому, что время от времени мельком видели друг друга неодетыми, когда делили комнату, но почему-то помощь брата с одеждой была чуть более личной.

Я мысленно представила себе весь процесс.

— Да, мне надо помочь снять рубашку, — сказала я, — и расстегнуть лифчик. — Этим утром его помогла мне надеть медсестра.

Я вошла в спартанскую ванную комнату, где было на несколько градусов холоднее, чем в большой комнате, поскольку она находилась дальше от камина, и взялась за неожиданно сложную задачу: снять одежду и влезть в пижаму. Однако носки меня победили. Прежде чем уехать, мы вытащили несколько полотенец, и я вымыла лицо — придется нынче вечером обойтись этим. С несколькими стонами и проклятиями я натянула пижамные штаны, наполовину сняла рубашку и вернулась из ванной, чтобы Толливер помог с остальным.

Наступило долгое молчание. Потом он натянуто сказал:

— На твоих руках и ребрах множество синяков.

— Что ж, так и есть, — пробормотала я. — Когда кто-то бьет тебя чем-то большим, такое случается. Сними лифчик, хорошо? Я замерзаю.

Я едва почувствовала его пальцы, когда он справился с крючками.

— Спасибо, — буркнула я и поспешила обратно в ванную.

Закончив свою миссию, я сгребла сброшенную одежду и забрала ее с собой, подталкивая ногой ботинки. Носки я не стала снимать, для этого было просто слишком холодно.

Толливер откинул простыни и одеяла и взбил подушки. Моя книга лежала на прикроватном столике, но больная рука будет как раз с той стороны. Я не подумала об этом, когда выбирала кровать, как всегда, ближнюю к ванной.

Брат держал на весу одеяла, пока я забиралась в постель. Потом укрыл меня. Ох, даже в этой старой бугристой кровати лежать на спине было божественно.

— Вот я и уложена, — сказала я, уже чувствуя сонливость. — Хочешь почитать мне сказку?

— Сама читай свою чертову сказку, — ответил Толливер, но с улыбкой и наклонился, чтобы меня поцеловать. — Сегодня ты была умницей, Харпер. Я тобой горжусь.

Я не видела, что такого выдающегося сделала сегодня, о чем и заявила:

— Это был просто обыкновенный день.

Веки мои смыкались.

Толливер засмеялся, но если он что-нибудь и сказал в ответ, то я это пропустила.

Когда я проснулась, было светло.

Мне даже не пришлось вставать ночью, чтобы воспользоваться туалетом. Толливер все еще спал в кровати слева от меня. На больших окнах не было занавесок — может, их сняли на зиму, а может, семья просто обходилась здесь без них, — и я видела деревья снаружи.

Я повернула голову и через спящего Толливера посмотрела в стеклянные двери на большое крыльцо. Это крыльцо или балкон? Оно находилось на уровне второго этажа, и я решила, что это все-таки крыльцо. И погода была не та, чтобы стоять сейчас на крыльце. Небо было ясным и красивым, дул ветер и, похоже, снаружи было холодно. Если синоптики не ошиблись, сейчас самое хорошее время дня.

Может, мы сумеем уехать сегодня, двинуться в Пенсильванию. Там будет точно так же холодно, если не холоднее. И может, нам удастся избежать предсказанной зимней бури. Я, наверное, никогда больше не увижу Твайлу Коттон. Но не исключено, что через несколько лет я снова увижу Чака Алманда в выпуске новостей, когда его арестуют за убийство. Его отец будет плакать и сокрушаться, что же он сделал не так.

После того как мы покинем Доравилл, город вернется к оплакиванию своих погибших и будет пытаться примириться с визитерами с телевидения. Владельцы похоронного бюро получат неожиданный взлет доходов. Отели и рестораны — тоже. Шериф Рокуэлл будет рада распрощаться с парнями из Бюро расследований штата. А те будут рады покинуть Доравилл и вернуться туда, откуда они прибыли.

Манфред и его бабушка вернутся в свой дом в Теннесси. Через несколько месяцев Ксильда умрет. Манфред останется один, начнет собственную карьеру, предоставляя провидческие видения невежественным и образованным.

Я подумала об удивительной паранойе Толливера в отношении Манфреда. И улыбнулась про себя. Я и вправду нашла бы Манфреда интригующим, если бы он не был точным воплощением моего мысленного постера с красавцем. Его уверенность в том, что он может мне понравиться, и его уверенность в том, что я желанна… Какая женщина не наслаждалась бы этим? Это довольно убедительно. Но если разобраться как следует… Вероятно, мне просто было веселее флиртовать с Манфредом, чем перевести наши взаимоотношения на следующий уровень. Хотя я была старше его всего на несколько лет, в некоторых отношениях я чувствовала себя так, как будто намного старше его.

Мне очень надо было в туалет. Вздохнув с неохотой, я выбралась из-под одеял и села. На такой низкой кровати было неудобно маневрировать и трудно двигаться тихо, но я хотела дать Толливеру поспать как можно дольше. Вчера ему пришлось нелегко, он вынужден был заботиться обо мне.

В конце концов я встала и двинулась к ванной. Закончив с делами, я одной рукой причесалась — с очень кривобоким результатом — и чуть эффективнее почистила зубы. Мне сразу же стало лучше.

Открыв как можно тише дверь, я увидела, что Толливер не шевелится, поэтому прошлепала к камину и оглядела оставшиеся угли. Я осторожно добавила еще дров, пытаясь устроить их поплотнее, но с вентиляцией, как это делал Толливер. К моему удовлетворению, огонь занялся. Ха!

— Хорошо сделано, — заметил Толливер сиплым со сна голосом.

Я опустилась в одно из старых деревянных кресел, которые он пристроил перед очагом.

Выцветшая подушка кресла пахла сыростью и какой-то давно ушедшей собакой. Конечно, семья носила здесь далеко не самую лучшую одежду. И не было смысла покупать особенную мебель для места, куда они приезжали, чтобы расслабиться, куда они приходили мокрыми после купания. К тому же дом был плохо защищен от воров, а кто захочет искушать воров чем-то ценным?

Я говорила себе, как благодарна Твайле за то, что она позволила нам остаться здесь, бесплатно, вдалеке от репортеров. Но в то же время я должна была признаться, что предпочла бы находиться в мотеле, по крайней мере, с точки зрения удобств.

Толливер держал свой мобильник включенным, сунув его в зарядку, и теперь телефон зазвонил.

— Дерьмо! — воскликнул Толливер, и я с этим согласилась.

Последнее, чего мне хотелось, — это с кем-нибудь говорить.

— Здравствуйте, — сказал Толливер, а спустя некоторое время добавил: — Думаю, мы сможем это сделать… Хорошо.

Из таких неопределенных реплик много не вытянешь.

Толливер дал отбой и застонал.

— Это был агент из Бюро расследований штата, Клавин. Он хочет, чтобы мы через час приехали в участок.

— Мне нужно выпить кофе перед встречей с копами, — сказала я.

— Да неужто? — Толливер встал с постели и потянулся. — Хорошо спала?

— Да, вряд ли я за всю ночь хоть раз пошевелилась. — Я тоже потянулась.

— Я пойду в душ. Что ты собираешься делать с мытьем?

— Думаю, мне придется просто обтереться. Я не могу мочить повязки.

Вот еще одна проблема, которая все больше начинала мне надоедать.

— Хорошо, я быстро.

Толливер мог принимать душ быстрее всех известных мне людей, и, когда он вышел, вытирая голову полотенцем, я все еще пыталась собрать одежду на сегодня. Я ухитрилась сама снять пижаму и более или менее помыться, но одевание стало настоящим испытанием. Я пыталась сохранить баланс между скромностью и нуждой в помощи, и это было нелегко. Надеть нижнее белье оказалось просто чертовски трудно: мне пришлось бесконечно маневрировать, натягивая лямки лифчика на плечи и засовывая в чашечки груди, чтобы Толливер мог застегнуть крючки.

— Боже ты мой, я рад, что не ношу такие вещи, — проворчал он. — Почему они не застегиваются спереди? Это было бы разумнее.

— Есть и с крючками спереди. Просто у меня таких нет.

— Скажи мне твой размер, и я раздобуду тебе несколько штук на день рождения.

— Мне бы хотелось посмотреть, как ты занимаешься покупками в «Викториас сикрет».[18]

Толливер ухмыльнулся.

У нас еще было несколько свободных минут, чтобы заглянуть в «Макдоналдс» за их сомнительными блинами. Я лицемерно уверяю, что ненавижу «Макдоналдс», но блины были вкусными и кофе тоже. И господи боже, внутри было так тепло. Окна запотели.

Там было полно свежевыбритых плотных мужчин в громоздких куртках, в основном камуфляжной расцветки. Все они носили большие сапоги. Некоторые из этих людей собирались работать на месте преступления, другие — отправиться по обычным делам. Даже присутствие смерти не могло остановить обычную жизнь в Доравилле. То была утешительная мысль, хотя она и приходила мне в голову уже миллион раз. Такая работа, как у меня, делает человека большим сторонником девиза «жизнь продолжается».

Мне очень не хотелось оставлять уютную атмосферу ресторана. Наверное, это очень плохо, если ты считаешь «Макдоналдс» уютным. Но впереди нас ожидала неприятная беседа. Мы хотели явиться на встречу вовремя и надеялись, что потом нам позволят покинуть город.

Но Толливер оставил наши вещи в доме у озера. Он сказал, что не займет много времени заглянуть туда и пошвырять вещи в чемоданы, если нам разрешат уехать. И нам придется немножко прибраться в доме и вернуть хозяевам ключи.

Мы пробрались сквозь строй репортеров, поскольку сегодня нам пришлось припарковаться перед участком. Рядом с воротами, ведущими на парковку у задней двери, не было дружелюбного офицера, который впустил бы нас, а мы не подумали позвонить заранее. Ряды «четвертого сословия» сегодня, похоже, слегка поредели, и я подумала: копают ли все еще в амбаре судебные медэксперты? Я прошла через оставшихся репортеров, бросив несколько раз:

— Без комментариев. — И они не осмелились последовать за нами в участок.

Когда мы уселись за столом в конференц-зале, бережно сжимая в ладонях кружки с кофе, которые принесли с собой, нам пришлось немного подождать. На одном из столов была расстелена большая карта с надписью «Ферма Дона Дэвея». Карту испещряли пометки.

Оттуда, где мы сидели, Толливер с трудом пытался разобрать надписи, но я снисходительно усмехнулась ему и прочитала пометки.

— Первая могила помечена «Джефф Макгроу», и все остальные тоже помечены именем того мальчика, который был там. — Я поймала себя на том, что говорю очень тихо, как будто могла потревожить мертвеца. — Две могилы, в которых были не местные мальчики, тоже помечены именами. Может, на телах были найдены удостоверения личности. Самая северная могила подписана «Чад Тернер», а вторая — «Джеймс Рэй Петтиджен». — Я пододвинула свое кресло чуть ближе к креслу Толливера. — Думаю, теперь проводят вскрытие всех тел.

Не имеет никакого значения, что случится с телом, после того как душа ушла, тело — всего лишь шлак. Но почему-то из-за такого множества трупов меня пробирала холодная дрожь.

— Там, где были найдены захоронения, ничего не осталось? — шепотом спросил Толливер, сознавая, что нас могут подслушать.

— Нет, — так же шепотом ответила я.

Ни душ, ни призраков. А между первым и вторым большая разница. Я время от времени видела души, которые медлят возле недавно погибших людей. И только однажды видела призрака.

Тут вошли Пелл Клавин и Макс Стюарт. Оба агента Бюро расследований выглядели очень усталыми. Интересно, приехали ли другие агенты, чтобы им помочь? Эти двое подтащили кресла так, чтобы быть напротив нас, и устало сели. Между нами лежала карта.

— Что вы можете сообщить такого, чего мы еще не знали бы? — задал вопрос Стюарт.

Меня раздражало, что он даже не пытается соблюдать обычную вежливость, но потом я подумала о целой ночи размышлений над биографиями убитых мальчиков и простила двух агентов. На их месте я тоже не была бы склонна проявлять бессмысленную вежливость.

— Вероятно, ничего, — ответила я. — Я только нахожу тела. Это у меня хорошо получается, но я не детектив.

— Мы не можем и дальше находить все новые трупы.

— Думаю, больше трупов нет. На том участке наверняка не осталось мертвых.

— Откуда вы знаете, что кто-нибудь не похоронен в другом месте?

— Я этого не знаю. Но даты истечения срока действия не существует.

Оба подались вперед — им не терпелось получить объяснения.

— Даты смертей имеют широкий разброс, — пояснила я. — Он убивал много лет, по меньшей мере шесть. И мальчик Макгроу погиб всего три месяца назад. Если только убийца не орудовал очень долгое время, высоки шансы на то, что все его жертвы похоронены вместе. Может, у него и есть более раннее место, где он закапывал жертвы. И он наверняка отыщет новое. Но я думаю, что там, где вы искали, находятся все жертвы нескольких минувших лет. — Я пожала плечами. То было просто моим личным мнением.

Стюарт и Клавин переглянулись.

— И все найденные жертвы были убиты в одном и том же месте, — продолжила я. — Поэтому мне кажется, что если это его любимое место для убийств, то все тела были спрятаны там.

— Да, мы думаем, что все они погибли в старом сарае на том участке. — У Стюарта был довольный вид.

Хорошо, что мы не открыли осевшие двери, находясь там. Я не хотела знать, как выглядит сарай внутри. Из тех моментов, что я разделила с мертвыми, я четко представляла, каково там.

— Есть… есть ли другое место, которое вы хотели бы, чтобы я проверила?

Я очень боялась, что они ответят: «Да», но Макс Стюарт покачал головой:

— Мы не знаем, как вы делаете то, что делаете. Если бы мы не видели результатов, то никогда не поверили бы вам. Но мы видели все тела и слышали, как вы их нашли, и никакие расследования не помогли найти связь между вами и хоть одним местным. Поэтому нам приходится верить, что вы действительно обладаете некими сверхъестественными способностями. Мы не знаем, насколько они велики, какие у них пределы. Можете вы рассказать что-нибудь еще про тех мальчиков?

Наверняка ему было неописуемо трудно такое сказать. Я начала было автоматически возражать, но потом передумала. Надо объяснить им все как можно точнее.

— Я вижу момент смерти, — начала я. — Вижу тела в могиле. Подождите!

Я закрыла глаза, вцепившись здоровой рукой в подлокотник кресла и прижав к себе больную. Одежду бросили в могилу…

— Большинство из них имели кресты, правильно? — спросила я.

Клавин молча уставился на меня. Стюарт оглянулся на доску с фотографиями, как будто эти сведения были напечатаны прямо над именами мальчиков.

— Но это религиозное общество, и это могло быть совпадением.

Я снова посмотрела на тела, заглядывая в глубины своей памяти. О, вот.

— Сломанные кости, — сказала я. — У некоторых из них были сломаны кости.

— Не во время пыток? — спросил меня Толливер.

— Да, некоторые переломы были свежими, полученными во время пыток. Но в прошлом по крайней мере четверо из них имели переломы. — Я пожала плечами.

— Значит, над всеми этими мальчиками издевались раньше? Это то, что связывает все убийства? — Агент Стюарт подался вперед, как будто мог вытащить ответ из моей головы. — То, что между мальчиками было общего? Именно потому их и выбрали?

— Не знаю. Я вижу это лишь вспышками: тело, эмоции, ситуацию. Однажды я увидела кота мертвого парня, а может, я просто уловила мысли умирающего. Я не вижу того, кто послужил причиной смерти.

— Просто расскажите нам все, что знаете, — попросил Клавин.

Я подозрительно перевела взгляд с одного на другого. Они будут слушать, конечно, а потом посмотрят на меня долгим страдальческим взглядом, который скажет, что они не поверили ни единому моему слову. Другие следователи уже говорили мне такое: «О пожалуйста, любая, пусть даже незначительная деталь поможет…» А потом что-нибудь вроде: «И это все, что вы можете делать? Какой с того толк?»

— Мы обещаем, что отнесемся к вашим словам уважительно, — произнес Клавин, правильно истолковав мой взгляд. — Мы понимаем, что в прошлом у вас были проблемы с представителями правоохранительных органов.

Я подумала о чеке, который Твайла Коттон вложила в мою руку прошлой ночью, о сумме на этом чеке, с лихвой перекрывающей ту, что мы назначили за поиски ее внука. Я подумала о семьях, собравшихся в церкви, о горе и страхе. На фоне этого насмешки людей, которых я никогда больше не увижу, казались ничтожными.

Поэтому я сделала глубокий вдох, закрыла глаза, чтобы сосредоточиться, и снова заглянула в одну из могил. Я выбрала ближайшую к дороге. И показала ее на карте.

— Это Тайлер, — начала я. — Его пытали, сдирая кожу лоскутами. Потом изнасиловали. Его яйца зажали в тиски. Он был готов умереть и призывал смерть, потому что знал: никто ему не поможет. Причиной смерти явилось удушение. Когда-то в прошлом он сломал ногу.

Я услышала, как оба агента быстро втянули воздух, но не открыла глаза, чтобы на них посмотреть. Толливер взял меня за руку, и я стиснула его ладонь. Мысленно я подошла к следующей могиле.

— Хантер, — продолжала я. — Его хлестали бичом, насиловали, клеймили. Он до самого конца надеялся, что кто-нибудь придет на помощь. Прожил два дня. Умер от переохлаждения.

Хантер погиб в такую погоду, какая была сейчас, холодную и мокрую. Я полагала, его похитили в ноябре.

— Сломанных костей нет. У него был… сколиоз.

Я увидела изгиб позвоночника, сияющего подо мной.

И продолжила литанию пыток и смертей. Секс и боль. Юные мальчики, использованные и брошенные. Два мальчика из других мест не имели никаких проблем с костями, но местные… Да, имели, кроме Джеффа Макгроу и Аарона Робертсона. Что составляло пятьдесят процентов. Сломанные кости были тупиком. Они погибли от разных причин. Большинство из них были странно примитивными, как удушение и переохлаждение, убившие Тайлера и Хантера.

— Примитивными?! — возмутился Клавин. Он вытащил из кармана белый носовой платок и промокнул нос. Похоже, подхватил простуду, занимаясь расследованиями на месте убийства. — Похищены, замучены, изнасилованы. Для меня все это выглядит очень даже изощренно.

— Я пыталась сказать другое. Их оставили умирать. Не пырнули ножом, не застрелили, не отравили — не сделали ничего, что повлекло бы быструю верную смерть. Хантера просто оставили там, и он умер. Может, погода помешала. Может, он… убийца… Они ему просто наскучили. Удушение… Что ж, в последние несколько секунд можно передумать и не удушить человека.

— Я понимаю, что вы имеете в виду, — сказал Стюарт. — Что смерть вроде как не была изначальным планом или экспериментом.

— Похоже, удовольствие доставляла не смерть, а то, что было перед ней, — отозвалась я. — Притягивала боль. Как только этих мальчиков до конца использовали и они не были способны больше ни на какие действия, они становились бесполезны.

Хотя это не совсем точно. Комментарий Стюарта насчет эксперимента оказался ближе к мысли, которую я пыталась выразить.

У Толливера был такой вид, словно его тошнило.

— Это не то, что мы слышали от другого медиума, — с вызовом произнес Клавин. — Она говорит, что убийца сидел и наблюдал за моментом смерти, получая от этого «оргазменное» удовольствие.

— Вероятно, Ксильда права, — немедленно ответила я. — Я не медиум в отличие от нее. Или, может…

Но тут я замолчала. Оба агента смотрели на меня со слишком хорошо знакомым мне выражением. С выражением, ясно говорившим: «Наблюдайте за ней. Она собирается маневрировать, пытается увязать свои догадки с историей, которую рассказала нам вторая придурочная».

— А вы когда-нибудь думали, — начала я очень медленно и очень неохотно, — что убийц может быть двое?

Они оба вытаращили на меня глаза. Я далеко не так хорошо умею понимать живых, как понимаю мертвых. Пока я неплохо ладила с двумя агентами Бюро штата, но понятия не имела, что выражают сейчас их лица.

— Это все, что я могу вам сказать, — произнесла я и встала, чтобы уйти.

Толливер тоже поспешил подняться.

— Мы можем покинуть город? — поинтересовалась я. — В любое время?

— При условии, что вы с братом сообщите, как с вами связаться, — заявил Стюарт тоном, который давал понять, что он рад от нас избавиться.

— Я ей не брат, — бросил Толливер так сердито, словно они целый час спорили на эту тему.

— Хорошо. Как вам угодно, — пожал плечами Стюарт. — Вы двое можете идти.

Я так удивилась взрыву Толливера, что мне пришлось на ощупь найти сумочку, прежде чем последовать за ним. Толливер чуть ли не оставил меня в поднятом им облаке пыли. Он быстро вышел из участка, я тащилась за ним. Мне пришлось слегка повозиться с дверями, и я задержалась настолько, что догнала его только тогда, когда он добрался до нашей машины. Он стоял, положив руки на ее крышу, сердито глядя на серую краску. Оставшиеся репортеры что-то кричали нам, но мы не обращали на них внимания.

Я понятия не имела, что сказать. Просто стояла и ждала. Я бы села в машину, но Толливер держал в руке ключи. Легкий туман начал сгущаться, превратившись почти в дождь. Я чувствовала себя несчастной.

В конце концов Толливер выпрямился и, не сказав мне ни слова, щелкнул центральным замком. Я шагнула с тротуара к дверце со стороны пассажирского сиденья, открыла ее и залезла внутрь, а потом закрыла за собой. Слава богу, что у меня была сломана левая рука.

Все так же молча Толливер перегнулся через меня, чтобы натянуть мой привязной ремень и застегнуть его.

— Куда? — спросил он.

— В клинику доктора, — ответила я.

— Тебе больно?

— Да.

Он сделал глубокий вдох. На мгновение задержал дыхание. Выдохнул.

— Прости, — сказал Толливер, не пояснив, за что извиняется.

— Хорошо, — кивнула я, не вполне уверенная, почему мы стоим.

На сей счет у меня было несколько идей. Некоторые из них более пугающие, чем другие.

Толливер заметил, где находится клиника доктора, во время одной из поездок в больницу и обратно. Красный кирпичный дом, где принимал доктор Томасон, был маленьким, но на парковке перед ним стояло не меньше шести машин. Я вошла, предчувствуя долгое ожидание.

Человек, который не был моим братом, подошел к окошку, сказал сидевшей за ним женщине, кто я и что меня осматривал этот доктор в отделении неотложной помощи.

— Мы должны записать ее, милый, на это уйдет немножко времени, — ответила женщина, возвращая очки на нос.

Она слегка похлопала обрызганные лаком волосы, чтобы убедиться — прическа все еще в хорошей форме. Толливер пустил в ход свою старую магию. Он пошел обратно с формами, которые надлежало заполнить.

— Очевидно, у нас уйдет масса времени, чтобы это сделать, — сказал он, обращаясь ко мне.

Я сидела в голубом пластиковом кресле у дальней стены, и он присоединился ко мне.

В приемной кроме нас сидели молодая мать с ребенком, который, по счастью, спал, пожилой мужчина, пристроивший перед собой ходунок, и очень нервничающий подросток, из породы тех, кто покачивает ногой.

Медсестра в зелено-голубой одежде подошла к двери и позвала:

— Сейли и Лаперла!

Молодая мать, сама почти подросток, встала, баюкая младенца.

— Интересно, знает ли она, что «Ла перла» — это бренд нижнего белья, — пробормотала я Толливеру, но он едва улыбнулся.

Мальчик передвигался с кресла на кресло до тех пор, пока не оказался близко к нам — там, откуда можно было вести беседу.

— Это вы нашли тела? — спросил он.

Мы с Толливером посмотрели на него. Я кивнула.

Теперь, сказав мне, кто я такая, он растерялся, не зная, что еще сказать.

— Я знал их всех, — в конце концов сказал он. — Они были хорошими мальчишками. Ну, может, у Тейлора время от времени были проблемы. И у Честера, он разбил новую «импалу» своего папы. Но мы вместе ходили в церковь Горы Ида, в юношескую группу.

— Все вы?

— Кроме Дилана, он католик. У них есть своя юношеская группа. Но люди остальных вероисповеданий, они все ходят в Гору Ида.

В обычное время мне бы наскучила такая беседа, но не сегодня.

— Ты читал сегодня газету? — спросила я.

— Угу.

— Ты когда-нибудь встречался с теми двумя мальчиками, которые были не из вашего города?

— Нет, никогда, — удивился он. — Никогда о них даже не слышал. Думаю, они путешествовали автостопом или что-нибудь вроде того. Они были издалека.

Я не прочла всю историю целиком. «Издалека» для этого мальчика могло означать Кентукки или Огайо. Он имел в виду только, что эти двое не принадлежали к жителям городка, были не из Северной Каролины.

Вышла молодая мать, теперь ее ребенок плакал. Она на минутку остановилась у окна, потом ушла на улицу. Я видела, что дождь усиливается. Ей придется бежать к машине.

Медсестра выкликнула старика, который медленно и осторожно встал и, шаркая, вошел в кабинет с помощью ходунка, на передних ножках которого были закреплены разрезанные теннисные мячики. Они придавали ходунку изящный вид. Как только он вошел в дверь, медсестра выкликнула также:

— Рори!

Наш собеседник вскочил и поспешил за стариком.

Теперь, когда мы остались одни, я думала, что Толливер со мной поговорит, но он откинулся на спинку и закрыл глаза. Он нарочно закрывался от меня, и я не знала, как это понять. Если он злился из-за какого-то неведомого мне разногласия, тогда и я могла на него злиться. Если я чем-то его обидела или он таил какое-то личное, неизвестное мне, горе, тогда я хотела ему помочь. Но если он настаивает на том, чтобы вести себя глупо, тогда пусть варится в собственном соку.

Я прислонилась головой к стене и закрыла глаза. Мы, наверное, выглядели, как призовые идиоты.

Примерно десять минут спустя старик выбрался из кабинета, и Рори промчался мимо него, чтобы придержать для него дверь.

— Укол от аллергии! — жизнерадостно крикнул он, пока старик шаркал мимо него.

Я не поняла, объяснял ли он, зачем сам сюда приходил или зачем приходил старик, но кивнула в знак согласия.

Медсестра снова открыла дверь. Она была хорошенькой, ухоженной женщиной лет сорока пяти, с темными волосами и яркими голубыми глазами. Такая здоровая и жизнерадостная, что я почувствовала себя лучше, просто глядя на нее.

— Мисс Коннелли, — сказала она и с любопытством посмотрела на нас.

Толливер вскочил на ноги и потянулся, чтобы помочь мне встать. Это было ужасно странно. Я взяла его руку, и он потянул меня вверх.

Медсестра проводила нас в приемный покой, взвесила меня, измерила рост и давление, которое оказалось в полном порядке. Потом начала задавать вопросы. По большей части они повторяли те, что значились в форме, и те, что задавали мне в больнице.

— Вы хотите повидаться с доктором Томасоном только для того, чтобы проверить свое состояние после травм? — Она говорила с легким сомнением.

— Да, мне больнее, чем я ожидала, хотя это может быть из-за того, что я очень… понимаете… подавлена.

— О, думаю, при вашей работе это вполне… понятно.

— Извините меня, но вы наверняка должны испытывать то же самое здесь, в офисе доктора Томасона.

— Потому что большинство мальчиков были нашими пациентами? Да, это печально. Очень печально. Никогда не подумаешь, что такое случится с кем-то, кто тебе знаком. А мы знали всех этих мальчиков, хотя двое из них были пациентами доктора Уайтлоу.

— Бабушка Джеффа сказала, что он недавно побывал здесь, — солгала я.

— Вы, должно быть, неправильно ее поняли. Джефф ходил к доктору Уайтлоу.

— Наверное, неправильно поняла, простите.

— Ничего. Давайте я скажу доктору Томасону, что вы готовы.

Она быстро вышла, обутая в сестринскую обувь с мягкими подошвами, и не успела я обо всем поразмыслить, как в приемный покой влетел доктор Томасон.

— Здравствуйте, юная леди. Марси сказала, что вы чувствуете себя хуже, чем надеялись. Вы выписались из больницы… погодите-ка… только вчера? Правильно? — Он покачал головой, как будто следить за временем было невероятной задачей. — Что ж, дайте вас осмотреть. Жара нет, кровяное давление хорошее, — бормотал он, проверяя то, что Марси написала в карте. На Толливера он не обращал никакого внимания, словно того вообще здесь не было.

Доктор Томасон осматривал и выстукивал, щупал и слушал. Он очень быстро задавал вопросы, похоже едва давая себе время вникнуть в ответы… Как будто не верил в то, что я скажу правду, либо правда его вовсе не интересовала.

Наконец он встал прямо передо мной. Поскольку я сидела на смотровом столе, его глаза были слегка ниже моих и, когда он поднял их, почти засветились за стеклами очков в золотой оправе.

— Мне кажется, с вами все в порядке, мисс Коннелли, — улыбнулся мне доктор. — Дела ваши идут так хорошо, как только можно надеяться после нападения, которому вы подверглись. Нет причин для беспокойства. Надеюсь, вы все еще принимаете болеутоляющие?

— О да, — сказала я.

— Хорошо. Если они кончатся, вот тогда я буду за вас беспокоиться. Думаю, вы вполне в форме, чтобы уехать. Просто некоторое время вы еще будете чувствовать себя неважно.

— О! Тогда ладно, спасибо, что осмотрели меня.

— Хорошо, желаю удачи. Вам дозволяется путешествовать.

И он вышел, белый халат хлопал его по ногам. Он был в восторге, что я покидаю город, на этот счет не могло быть сомнений.

Толливер подошел, чтобы помочь мне слезть со стола, и мы в молчании вышли, по дороге заплатив за визит. Я посмотрела на большую картотеку в регистратуре. Будь я дерзким детективом, то придумала бы способ убрать с дороги регистратора и медсестру, чтобы просмотреть бумаги погибших мальчиков. Но я не была детективом, и на земле не существовало предлога, позволившего бы убрать с дороги регистратора, медсестру и доктора на время, которого хватило бы, чтобы открыть важные ящики. В кино и по телевидению женщины все время это делают. Должно быть, у них сценаристы получше.

Реальная жизнь не дает тебе шансов исследовать частные записи, если только ты не вломишься ночью и не прочитаешь их, но я не собиралась такого делать. Мое желание знать, кто виновен, не простиралось так далеко. Я не буду рисковать тем, что меня саму посадят в тюрьму. И, спросила я себя, почему меня вообще это заботит? Люди из правоохранительных органов, находящиеся здесь, обучены и подготовлены, у них есть лаборатории и эксперты, готовые действовать по малейшему знаку. Они найдут того, кто убил мальчиков, я почти не сомневалась. И смерти прекратятся. Кто-то сядет в тюрьму после длинного и скандального судебного процесса.

— Что-то в этом деле не дает мне покоя, — вслух произнесла я. Мне нужно было нарушить молчание, иначе я бы взорвалась. — Во всем этом есть что-то неправильное.

— Что-то неправильное помимо восьми мертвых детей? — Голос Толливера звучал ровно, но слова его резали.

— Да. Что-то неправильное.

— Например?

— Я просто думаю, что кому-то грозит опасность.

— Почему?

— Не знаю. Просто… Куда ты едешь?

— Обратно в дом у озера.

— Мы уезжаем?

— Доктор сказал, что мы можем уехать.

Я включила в машине радио. После теплого утра температура резко упала, в точности, как и предсказывал прогноз.

— А какие новости насчет погоды, Рэй? — спросил женский голос.

Шла трансляция одной из местных радиостанций.

— В нескольких словах, Канди, новости заключаются в следующем… Не выходите из дома! Ледяная буря уже в пути, и вы не захотите в нее попасть. Дорожный патруль советует всем автомобилистам сегодня вечером оставаться дома. Не пытайтесь путешествовать. Подождите до утра и нового прогноза погоды для автомобилистов.

— Итак, Рэй, мы должны принести в дом большие запасы дров и взять в прокате множество старых фильмов?

— Да, вы можете смотреть их до тех пор, пока не отключится электричество! — сказал Рэй. — Достаньте настольные игры, фонарики, свечи и приготовьте запас воды, люди.

Они продолжали в том же духе еще минуты две, давая советы местным, как выдержать бурю.

Не обменявшись ни словом, мы остановились у маленького «Уол-марта».[19]

— Оставайся в машине, — велел Толливер. — Тебе ни к чему тамошняя толкучка.

Магазин и вправду был переполнен, люди появлялись из него с тележками, полными запасов на экстренный случай, поэтому я не спорила. Всю зиму мы держали на заднем сиденье одеяло, и я закуталась в него, в то время как Толливер вошел в магазин.

Поскольку запасы нужны были только для нас двоих и мы не планировали оставаться здесь надолго, Толливеру не пришлось закупать много. Тем не менее прошло минут сорок, прежде чем он вышел из магазина с тележкой.

Вернувшись на озеро, мы припарковались прямо у лестницы, проехав примерно половину крутой подъездной дороги. Я решила, что в состоянии помочь, принося одну вещь за другой из багажника на середину ведущей в комнату лестницы, куда могла дотянуться одной рукой. Тогда Толливеру останется спуститься на несколько ступенек, забрать то, что я принесла, и унести наверх.

Это экономило его усилия, а я чувствовала, что вношу свой вклад. Но к тому времени, как мы закончили, я дрожала.

Мне нужно было сделать еще одно. В качестве последней меры предосторожности я подала машину назад по наклонному подъездному пути и припарковала параллельно дороге. Поскольку я правила одной рукой, получилось не очень аккуратно, но, по крайней мере, нам не придется преодолевать обледеневший склон.

Заперев машину, я вернулась к дому и осторожно поднялась по ступенькам. В воздухе чувствовались первые признаки влаги.

Чуть позже заглянул Тед Гамильтон, чтобы убедиться — мы слышали новости о погоде. Его жена Нита пришла вместе с ним, такая же маленькая, худенькая и проворная, как ее муж. Их обоих, похоже, очень возбуждала перспектива приближающейся ледяной бури.

Толливер принес наверх столько дров, что я подумала: может, мы должны оставить Твайле деньги за них? Пожилая пара одобрительно кивнула и завела милую беседу. Мы разложили оставшиеся два кресла, прислоненные к стене. Это были матерчатые складные кресла, от них не очень хорошо пахло, но все-таки можно было сидеть. Я смогла предложить Гамильтонам только воду в бутылке и шоколадное печенье, после того как мы поблагодарили Ниту за ее восхитительную запеканку, которую собирались прикончить на ужин.

— О нет, все отлично, — сказала Нита и за себя, и за Теда, взглянув на мужа. — Знаете, мы всегда беспокоились насчет сосны, которая растет за домом.

— Почему? — спросила я.

— Корни уходят неглубоко, и сосна нависает над этим домом, — объяснил Тед. — Опасная ситуация. Прошлым летом я говорил об этом с Паркером, но он только засмеялся. Надеюсь, он не пожалеет, что не послушал меня.

Хорошо, что Гамильтоны были такого рода людьми.

— Мы живем здесь круглый год в отличие от тех, кто приезжает сюда только в хорошую погоду, когда все идет нормально, — сказала Нита.

Можно было подумать, что они люди, которые не бросают бедное озеро, когда дела идут неважно. Верные друзья.

— Остается только надеяться, что сосна сможет выдержать ледяную бурю, — произнес Толливер. — Спасибо, что поставили нас в известность.

Возможно, он говорил суховато, потому что Тед слегка помрачнел.

— Я тоже надеюсь, что сосна не упадет, — буркнул он. — Очень не хотелось бы, чтобы с вами что-нибудь случилось. Тем более что вы здесь гости.

— Нам повезло, что вы тут живете, — сказала я, чтобы смягчить ожесточившееся лицо Теда. — Думаю, мне было бы страшно, если бы мы очутились здесь совсем одни.

Это осчастливило и Теда, и Ниту.

— Мы будем рядом, в соседнем доме, не забудьте позвать, если мы вам будем нужны. У нас есть любые припасы на экстренный случай, все, что может вам понадобиться.

— Я очень рада это слышать, — отозвалась я, и наконец-то, слава богу, они встали.

Мы продолжали заверять друг друга, как счастливы, что мы друг у друга есть, пока они не спустились по лестнице и не двинулись к своему дому.

Мы с Толливером принесли наверх радио, которое возили в багажнике, и теперь включили его. Вести о погоде остались прежними. Полицейские вести тоже остались прежними. Думаю, во мне таилась дикая надежда, что они кого-то арестовали, какого-нибудь подозреваемого, о котором пока молчали. А может, кто-то вошел в полицейский участок и сознался, не в силах больше нести груз вины. Так я и сказала Толливеру.

— Парень, способный сделать это с детьми, которых знал, не явится в участок и не скажет, что сожалеет, если только не жаждет внимания. Он будет злиться, что не может творить прежние дела. Ему придется вспоминать старые добрые времена, вместо того чтобы заниматься этим снова. И ты в этом виновата, — вздохнул Толливер.

Я уставилась на брата. Так вот что его угнетало.

— Я так не думаю, — как можно спокойнее сказала я. — Думаю, он явился к мотелю в приступе гнева. Но сейчас он больше всего беспокоится, как спасти свою шкуру и остаться на свободе. Он не станет делать ничего, что привлечет внимание полиции. Он заляжет и будет держаться очень тихо.

Надо отдать Толливеру должное — он и это обдумал.

— Надеюсь, — ответил он без особой убежденности. Потом подошел к окну и посмотрел вниз, в темноту. — Ты слышишь?

Я встала у окна рядом с ним.

Можно было слышать «звяк-звяк-звяк» льдинок, ударяющих в стекло. В свете, льющемся из окна и от большого фонаря снаружи, предусмотрительно направленного прямо вниз — Гамильтоны прикрепили его высоко на столбе, — мы увидели, как крошечные льдинки несутся к земле. Это было странно красивое зрелище.

Еще никогда в жизни я не чувствовала себя в полной изоляции.

Буря продолжалась, пока мы готовились ко сну.

Я устала, но вовсе не чувствовала себя такой больной, как ожидала. Голова больше не болела, да и руке стало намного лучше. Я смогла справиться с раздеванием и облачилась в пижаму почти без помощи, хотя Толливеру все равно пришлось расстегнуть мой лифчик.

Мы оба некоторое время читали. Как заметил Толливер, пока у нас еще горит свет, мы должны им пользоваться. Он читал старую книгу Харлана Кобена,[20] а я — «Дар страха» Гэвина де Беккера.[21] В конце концов мне слишком захотелось спать, и, положив книгу, я закрыла глаза.

Некоторое время спустя я услышала, как Толливер выключил лампу между нашими кроватями, а потом единственным светом, проникающим в комнату, остался слабый отсвет наружного фонаря Гамильтонов.

Прошлой ночью я была слишком измучена и не замечала его… пока некоторое время спустя не проснулась и не обнаружила, что свет погас. Дом погрузился в беспросветную темноту. Ветер завывал вокруг, как баньши, и сквозь его завывание доносился какой-то странный звук.

— Что это? — спросила я и поняла, что говорю перепуганным голосом.

— Заледеневшие ветви касаются друг друга, — ответил Толливер. — Я проснулся несколько минут назад и стал слушать. Решил, что это ветви.

Когда дело касается матери-природы, я легко пугаюсь.

— Ладно, — буркнула я, но голос мой не стал спокойнее.

— Иди сюда, моя кровать ближе к огню, — сказал Толливер. — Неси с собой одеяла.

Я и не думала, что можно так быстро выбраться из постели. Мои босые ноги простучали по доскам пола, я сдернула со своей кровати одеяла, принесла их к кровати Толливера и неуклюже набросила на нее. Скользнув в его постель, я едва смогла дождаться, пока он поправит одеяла. Зубы мои стучали от холода и страха.

— Ничего-ничего, — успокоил он, обхватив меня рукой. — Ты просто промерзла без одеял минуту-другую.

— Знаю, — согласилась я. — Я трусиха. И неженка. — Я прижалась к его теплому телу.

— Ты самый храбрый человек из всех, кого я знаю, — ответил он и, когда я прижалась лицом к его груди, спросил: — Ты меня слушаешь?

Я отодвинулась достаточно, чтобы сказать:

— Да, слушаю.

— Я не твой брат, — произнес он совершенно другим тоном.

Секунду я не слышала рева ветра вокруг дома и зловещего звяканья обледеневших ветвей.

— Знаю, — кивнула я. — Я это знаю.

И он меня поцеловал.

Я так давно его любила. Хотя все могло измениться, я не смогла не поцеловать его в ответ.

Это был долгий и настойчивый поцелуй. Я видела, как Толливер столько раз уходил с другими женщинами, но в конце концов он был со мной.

Он начал что-то говорить, но я перебила:

— Нет, не надо.

Я снова поцеловала его, теперь по собственной инициативе.

Казалось, это должно было быть ответом на его вопрос, если он вообще собирался спросить.

— Это ты, — сказала я, и Толливер поцеловал меня в шею.

Я сунула здоровую руку под его свитер, прикоснулась к столь любимой мною коже на его спине, дотронулась до почти плоских сосков. Потерлась лицом о волосы на его груди, и у него перехватило дыхание.

Его руки тоже не медлили, и когда он нашел мои груди, то издал еще один, совершенно другой звук.

Мне подумалось, что я заплачу от радости.

— Надо снять рубашку, — сказал он, и мы постарались это сделать.

— Твоя рука? — спросил Толливер.

— В порядке, не беспокойся, — прошептала я. — Только не ляг на нее, и все будет нормально.

Я чувствовала, что, если бы снова получила удар лопатой, сейчас мне было бы на это наплевать.

Впервые мое тело и мое сердце были полностью едины.

Руки Толливера как будто знали, куда направиться и что делать там. Мы знали друг друга так хорошо во всех остальных отношениях, что казалось вполне естественным, что легко поймем желания друг друга в этом новом занятии. Мы уже знали, как выглядит тело другого, но не на ощупь и не в некоторых специфических деталях. Теперь мы принялись изучать это. Его пенис был длинным и не таким толстым, как некоторые другие, с которыми я встречалась. Он прошел обрезание, слегка изгибался вверх и был очень чувствительным вокруг яичек.

Мне нравилось прикасаться к Толливеру в тех местах, до которых я не имела права дотрагиваться раньше, а ему нравилось свободно трогать меня между ног. Ему очень нравилось это, и его пальцы оказались очень умелыми.

— Хотелось бы мне тебя видеть, — сказал он, но я была рада темноте.

Она делала меня слегка храбрее, и я сосредоточилась на осязании, не давая себе времени подумать. Если бы у меня было время подумать, все бы не прошло так замечательно, как получилось.

Но все было чудесно. Когда мы наконец избавились от лишней одежды, когда я была уверена, что ни один из нас не отступит, когда он наконец вошел в меня, это был самый счастливый момент в моей жизни.

— Я люблю тебя, — произнесла я, отказавшись от осторожности.

— Всегда, — отозвался Толливер.