Мир на костях и пепле

7

Эта ночь становится самой долгой за последние месяцы, и уже кажется, что лунный свет, являющийся свидетелем моих постоянных истерик, специально не спешит сменяться солнечными лучами. Как будто новый день никогда не начнется, потому что это утратило всякий смысл.

Немного отойдя от звонка, я чувствую себя совершенно опустошенной, но все-таки встаю на ноги и плетусь на чердак. Все окна специально обхожу стороной, чтобы не поддаться соблазну. Добивать себя сейчас ни к чему.

И все равно в голове не укладывается, как вообще могла сложиться такая парочка! Ладно Пит, для него теперь старые чувства ни что иное, как потерянное болезненное воспоминание, которое не очень-то и хочется восстанавливать. Но Энни! Готова поклясться чем угодно, но я никогда раньше не видела такой любви, как у них с Финником. И тогда в подземельях Капитолия я испытала бесконечную боль не столько от потери верного друга, сколько от осознания, что Креста осталась одна.

Видимо, зря волновалась. Хотя все равно не понимаю, как это возможно.

Да, они были соседями по камерам пыток, оба слегка слетели с катушек и находились под присмотром Аврелия, но разве можно на таких руинах своих жизней стоить новые отношения? Разве не должен был тот же Аврелий советовать этой парочке сначала привести в порядок свои головы? Особенно учитывая факт совсем скорого материнства Энни. Ей вообще сейчас лучше позаботиться о себе и ребенке, чем ночами висеть на телефоне с чужими женихами!

Бывшими женихами, конечно же.

У меня на Пита нет никаких прав, кроме собственной болезненной привязанности, переросшей, видимо, во что-то большее. Точно не понимаю, когда именно это случилось, но как будто в большей или меньшей мере присутствовало постоянно. И, если после наших первых Игр этого было настолько мало, что чувства с легкостью можно было игнорировать, то к моменту спасения с Квартальной бойни мысли о Пите занимали практически все мое сознание. Ошибкой было позволить ненависти к Сноу завладеть мной, затмить все остальное, дать право руководить решениями. Будто месть может что-то исправить. Это был неправильный выбор, но ничего уже не вернуть.

И вся моя жизнь теперь выглядит словно череда неверных решений. Мозг находит очевидные объяснения всему плохому, что случалось в моей жизни, и главная причина — я сама.

Спустя время презрение к себе сменяется злостью на окружающих. Они ведь наверняка знали! Особенно Хеймитч! Он возится с Питом, как с младенцем, так что наверняка тот посвятил его в подробности своей личной жизни. И что, было сложно как-нибудь между прочим сообщить эту информацию мне?! А доктор Аврелий? Этот вообще хуже врага. Все время давать советы по сближению, интересоваться прогрессом, и даже словом не обмолвиться про Энни! Неужели так тяжело между своими хитроумными выводами сказать, мол: «Знаешь, Китнисс, лучше потрать силы на что-то другое, Пит нашел себе кого получше»? Твердо решаю больше не иметь с ним никаких дел.

Да и сам Пит! Эти игры в гляделки, сырные булочки, разговоры в лесу! Зачем это все? Он даже ни разу не упомянул в разговорах свою подружку из Четвертого, кроме того ужасного дня. А мы ведь буквально обсуждаем все на свете. Конечно, я не очень-то берегла его чувства когда-то, так что глупо ожидать подобного отношения к себе сейчас. Особенно после того, как у него открылись глаза. «Любовь ослепляет» — так он сказал мне, когда я напомнила, что была такой и раньше. И теперь, когда нет любви, нет и никаких иллюзий. Все логично.

Начинаю думать, что опека, которой меня окружили, — не что иное, как навязанные откуда-то «сверху» действия. До тех пор пока я нестабильна и представляю опасность для окружающих, я, скорее всего, нахожусь под пристальным присмотром нового правительства.

Не хочу больше быть обязана делать что-то, чтобы удовлетворить чужие желания. А Хеймитч и Сэй смогут избавиться от меня и жить спокойно, только когда я окончательно восстановлюсь. Но от этой мысли становится как-то еще более гадко.

Не нужна мне такая забота.

Тем более мне уже гораздо лучше. Раньше у меня не было ни целей, ни планов, а потом вернулся Пит, и я поняла, почему все еще жива, почему организм настойчиво просил еды и воды, не желая умирать от истощения, почему у меня не хватило духу прекратить все раз и навсегда. Я поняла, зачем нужна здесь.

Чтобы помочь Питу.

Не зря же Хеймитч вешал мне лапшу на уши про пользу обществу, в которой я, по его словам, должна была найти новый смысл. И я его нашла! Наверное, даже сама того не понимая, поставила чужие интересы выше своих собственных, и это помогло мне выбраться из кромешной темноты. Да, до света еще очень далеко, но теперь я, по крайней мере, сильнее похожа на человека, чем на овощ.

И больше мне нужна их помощь. Как и, очевидно, моя помощь уже не требуется Питу.

Он смог шагнуть вперед, открыть чистый лист и начать активно заполнять его новыми успехами и знакомствами. Ему стало лучше, даже учитывая все мои промахи.

Должна признать, что и мне самой стало немного лучше. Так что, если отбросить все остальное, мы помогли друг другу на первом небольшом шажке к новой жизни, а теперь пора разойтись в разные стороны, как бы мне не хотелось обратного. Чем больше я буду цепляться за прошлое, тем сложнее мне придется в настоящем, ведь тех отголосков, которые сохранились в памяти Пита, даже сейчас едва ли хватает на приятельское общение. Похоже, для него это максимум. Хотя, честно говоря, на прогресс от «нужно убить переродка» до «мило болтаем за завтраком» я когда-то даже не рассчитывала.

Теперь мне предстоит найти новый смысл. Еще раз. То, в чем можно растворить свои мысли, утопить боль, сделать своей целью. Если подумать, то я ведь всегда так и делала. И это куда лучше, чем месяцами разлагаться в собственной кровати и вынуждать других людей обслуживать тебя как тяжелобольную. Хватит с меня жалостливых взглядов и подачек.

А надзиратели пусть выстраивают свои жизни, которые станут гораздо приятнее без моего общества.

Каким-то для меня самой удивительным образом за несколько ночных часов беспокойные мысли приводят меня через боль, обиду и злость к поискам новых смыслов, которыми можно заполнить свои пустые будни. Но негативные эмоции тоже никуда не деваются, поэтому, когда я смотрю в окно и вижу сереющее небо и легкую дымку в воздухе, означающую наступление нового жаркого дня, то все мысли наполняются ожиданием традиционного завтрака.

И как же я этого не хочу. Видеть их, слышать разговоры, ловить на себе взгляды. Нет, слишком рано. Лучше снова поступить как трусиха и унести ноги подальше из этого дома, чем потерять самообладание, по крупицам собранное ночью из тысячи осколков. Поэтому я решаю взять лук, стрелы, немного еды, воды и сбежать по своей привычной дороге — прямиком в лес. Уже на пороге дома задумываюсь, не оставить ли соседям записку, но отмахиваюсь от этой мысли. Они же увидят отсутствие лука в прихожей и все поймут.

Дистрикт еще погружен в сон, вокруг нет ни единого признака жизни. Вчерашний праздник наверняка затянулся, так что пробуждение сегодня перенесется на несколько часов вперед. И для меня это отличная возможность улизнуть незамеченной, пробежать мимо луговины, перемахнуть через остатки забора, и вот оно — мое спокойствие.

Лес, как и всегда, встречает влажной прохладой, от которой в такое раннее утро по коже пробегают мурашки. Утренняя роса, только осевшая на листьях и траве, поблескивает во влажном тумане и щекочет каплями открытые участки кожи.

Всего несколько сотен метров, и я уже чувствую себя совершенно иначе: в полной безопасности и на своем законном месте. И почему я так долго отказывала себе в удовольствии выбираться в лес? И даже плевать на охоту, просто это ведь мое место от начала и до конца. И только мое.

Направляюсь вглубь леса, туда, где не была уже, кажется, целую жизнь — к озеру. Первые теплые солнечные лучи начинают играть на водяной глади и отправлять блики на громадные деревья, а я глубоко вдыхаю самый родной на свете запах. Это место помнит, как много лет назад меня переполняло искреннее детское счастье, когда в такие же теплые летние деньки отец приводил меня сюда, чтобы научить плавать и рыбачить.

Грустно осквернять его своим нынешним состоянием, но я нуждаюсь в волшебном уединении. Возможно, хотя бы детские наивные воспоминания помогут залечить глубокие раны и забыть обиды. Но пока что ничего не помогает.

Я не хочу их видеть. Никого.

А особенно не хочу видеть Пита.

И ведь никто не говорил, что, когда тебе не отвечают взаимностью, то чувствуешь себя такой жалкой и ничтожной. Как вообще одно и то же чувство может одновременно согревать душу, наполнять силами, дарить надежду, а уже через несколько часов втаптывать в землю и выжигать дотла? Это какой-то бред. Не зря я всю жизнь избегала близости с парнями, потому что ничего хорошего из этого не выходит. И, если бы не Пит со своими наивными голубыми глазами, переполненными глубочайшим смыслом и влюбленностью, успешно избегала бы и дальше. Только вот как вообще можно не полюбить такого парня?

Полюбить…

Неужели это и есть любовь? Если это она, то гораздо лучше для человека вообще не любить. Лучше выбрать другие, более стабильные отношения. Например, во время Тура Победителей между мной и Питом не было никаких разногласий, потому что мы оба прекрасно знали свои роли: изображать бесконечную благодарность Капитолию и еще более бесконечную любовь друг к другу. Сели в поезд, приехали на место, прочли карточки, поцеловались на камеру, вытерпели званый ужин и снова в поезд. Никаких проблем. Да, радостей тоже никаких, но это малая цена за неразбитое сердце.

Хотя радости все же были… Впервые крепко выспавшись без единого кошмара в надежном кольце рук, я была очень рада. Услышав «всегда» в ответ на свою просьбу, я была рада. Приятно было не чувствовать себя одинокой и понимать, что есть человек, которому по несчастливой случайности выпало разделить твою учесть. Не так страшно шагать в неизвестность, когда держишь за руку того, у кого такие же сны, страхи, такая же судьба.

Почему это так сложно…

Чтобы меньше думать, решаю поохотиться, но сегодня точно не мой день. Наверное, даже лесные зверушки слышат шум в моей голове и разбегаются от греха подальше. Собираю немного ягод, но они оказываются до жути кислыми, поэтому отправляются тонуть в озеро под аккомпанемент моей брани.

Выбираю себе место под большим дубом, поглощая запасы домашней еды, и через какое-то время, убаюканная шумом листвы, проваливаюсь в глубокий сон. Он приносит серию новых кошмаров, но вместе с ними хотя бы какие-то силы и бодрость, так что, проспав по ощущениям часов до четырех, решаю освежиться в озере, предпринять еще одну попытку охоты, а потом уже отправиться домой.

Вода, теплая на поверхности, но все еще довольно-таки холодная внутри, порождает в голове теперь не детские воспоминания, а мысли о Квартальной бойне. А еще о парне из морского дистрикта, который нырял так надолго, что я начинала переживать.

Можно ли считать справедливым, что именно мой Пит стал для Энни новой опорой, учитывая тот факт, что только я виновата в смерти ее мужа? Думаю, вполне…

Да и я сама должна была приложить хоть какие-то усилия, чтобы помочь Кресте пережить это горькое известие. Мама в те нечастые наши звонки, всегда упоминала о самочувствии девушки, говорила, что позаботиться о ней, а я же была к этому совершенно равнодушна, погружена в собственное болото из кровоточащих воспоминаний и мыслей.

Еще одно напоминание о том, что земля круглая. Лучше понять это поздно, чем никогда.

Согревшись на солнце, понимаю, что от мыслей все же никуда не деться, поэтому хочу еще немного вздремнуть, но, к своему собственному удивлению, просыпаюсь только на закате. В животе урчит от голода, поэтому доедаю припасы и решаю отыскать немного стрелолиста, подарившего мне имя, чтобы запечь в костре. На этот раз меня ждет удача, и пока запекаются клубни, я радуюсь тому, что провела этот день именно так — наедине с собой. Трапезу прерывают мелкие прохладные капли, летящие сверху из ниоткуда взявшейся тучи. Раньше я могла заранее предсказать по небу погоду на ближайшее время, но этот навык, как и многие другие, уже утерян. Так что, собрав свои скромные пожитки и затушив костер, приходится все же отправиться в сторону дома.

Дождь настигает меня через треть пути, и я чертыхаюсь, искренне не понимая, как можно было проворонить надвигающийся шторм. Это совсем не легкий летний дождик, а самый настоящий ливень, случающийся в этих краях как раз после череды душных и жарких дней. Одежда промокает насквозь за минуту, а впереди еще такой долгий путь, что я даже начинаю волноваться.

Это мой лес, я знаю его как свои пять пальцев, но природа опасна и непредсказуема, поэтому, когда ветер усиливается еще немного, я значительно ускоряюсь. И, когда кромка леса, наконец, показывается перед глазами, облегченно выдыхаю. Одежда весит целую тонну и становится до ужаса неудобной, впитав холодные капли, а обувь мерзко хлюпает на каждом шаге. На улицах, как и ожидалось, совершенно пусто, потому что ни один псих не высунет нос из дома в такую погоду. И если бы я была не так занята размышлениями о своем существовании, тоже давно сидела бы в теплой комнате.

Делаю мысленную заметку первым делом дома забраться под горячие струи душа, а потом выпить целый литр чая, чтобы не простыть. Иначе мой план о самостоятельности и независимости будет обречен на провал.

По аллее в Деревне Победителей уже текут целые реки, а моя несчастная клумба с примулами явно не переживет сегодняшнюю ночь. Снимаю обувь на крыльце, чтобы не добавлять еще литр воды к тем лужам, что и так за секунду натекут с моей одежды, захожу в дом и облегченно выдыхаю, оставляя ливень за закрытой дверью.

Не успеваю даже сделать два шага, как на меня налетают с такой силой, что я бьюсь плечом о соседнюю стену.

— Господи, Китнисс! — то ли со злостью, то ли с радостью почти кричит Пит, прижимая меня к себе.

А я от неожиданности отвечаю на объятия, на секунду зарываясь рукой в его отчего-то мокрые волосы. Заставляю себя немного отстраниться, но Пит не дает мне такой возможности, прижимаясь своим лбом к моему. Его горячее дыхание касается моего подбородка, и от подобной близости перехватывает дыхание, а по спине пробегают мурашки. От него пахнет выпечкой, мятой и домашним уютом, а губы находятся настолько близко к моим, что я начинаю чувствовать болезненное притяжение. Интересно, ответит ли он на поцелуй теперь или снова его отвергнет? Узнать ответ можно очень просто, всего несколько сантиметров, и…

Зажмуриваюсь, в попытках вернуть самообладание, и делаю шаг назад. Не для этого я возводила стены, чтобы они рухнули и придавили всю мою решительность в первую же минуту дома. Бросаю на Пита вопросительный взгляд, но он и не думает отступать, крепко сжимая мои плечи.

— Где ты была?!

— В лесу.

— Ты с ума сошла?! Мы тебя весь день искали, Хеймитч даже пошел в лес, но, к счастью, быстро отмел эту идею! А когда начался дождь, то мы… мы… — он отступает, тяжело дыша, как после пробежки. — Скажи, ты в порядке?

— Да, только замерзла, — мне кажется, что мой голос звучит как-то виновато.

Пит, будто только опомнившись, подталкивает меня к лестнице.

— Иди прими душ, смени одежду, а я побегу к Хеймитчу. Нужно сказать, что ты вернулась.

Хочу запротестовать против очередной порции опеки, но дверь захлопывается быстрее, чем я успеваю вымолвить хоть слово.

Горячие струи сначала обжигают промерзшую кожу, но сейчас это настолько приятно, что я только делаю еще один шаг вперед и бесконечно долго согреваюсь. Мысли переполнены кадрами недавней совершенно неожиданной близости, и в какой-то момент я даже начинаю думать, что зря отстранилась. Приходится насильно возвращать себя в нормальное состояние, чтобы избавиться от назойливых мыслей. Нельзя быть такой слабачкой, Китнисс!

Ванная комната наполняется густым паром, который облаком вылетает в спальню, когда я выхожу в одном полотенце и сразу же попадаю в очередные объятия.

— Хеймитч! — возмущенно отталкиваю ментора, крепче сжимая ткань на груди. — Ты что вообще забыл в моей комнате?

Ему, кажется, все равно на мои возмущения, потому что он игнорирует их и набрасывается со своими обвинениями.

— Солнышко, скажи-ка мне, в какой момент ты окончательно слетела с катушек?! И как я это пропустил?!

Выталкиваю его за дверь силой, закрывая ее на замок, пока Хеймитч осыпает меня сплошным потоком негодований и упреков. Наскоро натягивая одежду, я даже начинаю думать, что он прав, и я, в самом деле, повела себя легкомысленно. Да, лука и стрел не было, но они наверняка ждали меня к обеду в городе или хотя бы к ужину домой. А дождь еще и усугубил ситуацию, можно их понять.

Только вот я настойчиво решила избавиться от подобного внимания, поэтому ситуация складывается как нельзя удачнее. Обмотав полотенцем волосы, отмыкаю дверь и, игнорируя ментора, спускаюсь вниз. За столом сидит все еще взволнованный Пит, который, заметив меня, подскакивает со стула.

— Я говорил ему не ходить за тобой, но… — виновато бормочет сосед, но я прерываю его жестом.

— Послушайте оба. Мне жаль, что я заставила вас волноваться, но я вполне в состоянии позаботиться о себе сама, — Хеймитч нервно усмехается, а я бросаю на него испепеляющий взгляд. — Я не хочу больше, чтобы со мной носились, как с младенцем! Каждому из нас пора заняться исключительно своей жизнью, и дать другим разбираться самостоятельно.

— Это тебе белки в лесу нашептали?! — взрывается Хеймитч. — Если не хочешь, чтобы с тобой нянчились, начни уже думать головой, а не жо… — его прерывает Пит, который, кажется, вообще не понимает, что происходит.

— Китнисс, ты можешь объяснить нормально, почему сбежала?

Встречаюсь с ним взглядом, в котором искренняя тревога смешивается с абсолютным непониманием. Потом вспоминаю крепкие объятия, родной запах его волос, руки, сжимающие мои плечи, и приходится несколько раз глубоко вдохнуть, чтобы вернуться к прежним мыслям. Немного легче становится, когда на смену этим мыслям приходит его недавний категоричный ответ: «Это все в прошлом» толпе незнакомых мужчин. Нельзя об этом забывать.

— Я не сбегала, — пытаюсь говорить так, чтобы это не звучало, как оправдание. — Я отлично провела день в лесу, как делала это тысячу раз до этого.

— И почему нельзя было сообщить о своих планах? — продолжает нападать Хеймитч, но я отвечаю довольно резко.

— Повторить, что я только что сказала?

В комнате повисает тишина, и только воздух настолько пропитан напряжением, что с минуты на минуту начнут летать искры. Хеймитч, даже не моргая, пронзает меня осуждающим взглядом, а через несколько бесконечно долгих мгновений вскидывает руки, резко разворачивается и покидает мой дом, бурча себе что-то под нос. Перевожу взгляд на Пита, а он лишь только сильнее поднимает брови, явно ожидая от меня объяснений. Но я не планирую больше в чем-то объясняться.

— Китнисс, мы тебя чем-то обидели? — тихо спрашивает он, а я отрицательно качаю головой, хотя именно это чувство переполняет меня сейчас.

Да, обижаться глупо, но что я могу с собой поделать? Он просто сделал выбор не в мою пользу впервые за тысячу раз, что выбирал меня, так что это непривычно и больно. И я смогу с этим справиться, если они оба перестанут появляться на пороге этого дома.

Решаю, что просто молча уйти наверх сейчас будет самым лучшим вариантом. Уже на последней ступеньке оглядываюсь, снова встречаясь с непониманием и грустью в голубых глазах, и прошу его передать Сэй, чтобы она полностью освобождена от своих обязанностей относительно меня.

Закрываю дверь в комнату на замок и всеми силами убеждаю себя, что поступила правильно.

Но уже утром следующего дня становится понятно, что поступок был не только глупым и детским, но еще и навредил окружающим. Сэй, которой, конечно же, ничего не успел сказать Пит, будит меня совсем рано, чтобы сообщить, что Хеймитч заболел, поэтому сегодня завтрак отменяется.

Как оказывается позже, ментор носился под проливным дождем, пытаясь найти способы организации моих поисков, которые начались бы уже через несколько часов, если бы я не вернулась домой. И, если мой организм отреагировал небольшим насморком, то Хеймитч слег на целую неделю.

В первые дни я не ходила к нему, потому что было стыдно, но потом совесть взяла верх, и я оказалась у него на пороге с плошкой бульона. К счастью, у него не оказалось достаточно сил, чтобы продолжать меня отчитывать, так что все прошло спокойно. И теперь уже я взяла на себя ответственность за выздоровление соседа, который, если сказать честно, в состоянии больного был еще более невыносим, чем обычно. За всю неделю мы ни разу не обсуждали ту перепалку, пока однажды вечером уже прибодрившийся Хеймитч не стал свидетелем нашей с Питом беседы.

Для себя я четко решила держаться отстраненно, стараться не участвовать в разговорах и избегать любого другого контакта, но Пит, явно не понимающий причин моего поведения, будто специально навязывал свое общение.

Так что в очередной раз пытаясь отослать его подальше, я сообщила, что Хеймитчу давно пора принимать лекарства и спать. Пит сначала попытался что-то возразить, а потом обиженно схватил свои вещи и покинул жилище ментора, громко хлопнув дверью. И уже на тот момент я поняла, что без вопросов в этот раз не отделаюсь.

— И когда уже расскажешь, почему он тебе как кость в горле? — интересуется хриплым голосом мой пациент.

— Не выдумывай, Хеймитч.

— Пусть я немного и немощный, но явно не слепой, солнышко.

Закатываю глаза и игнорирую его вопрос, но ментор явно настраивается выпытывать информацию до последнего. Поэтому я показательно начинаю собираться, а когда слышу усмешку, одариваю его злым взглядом.

— Будешь сам себя выхаживать, если не перестанешь.

— Я вообще-то здесь по твоей вине уже неделю валяюсь!

— Да, Хеймитч, и я вообще-то почти неделю терплю твои закидоны, потому что мне жаль!

— А парня тебе не жаль? — почти кричит он, отчего я только сильнее злюсь.

— Пусть другая его жалеет, — выпаливаю на эмоциях, сразу же жалея о сказанном.

Хеймитч, кажется, на секунду теряет дар речи и даже привстает со своего места. На губах появляется ехидная улыбочка, а в глазах детский задор.

— Так-так-так. С этого места поподробнее. — Отмахиваюсь от него, приказывая себе держать язык за зубами, но по лицу Хеймитча видно, что в случае молчания он будет преследовать меня, пока я не сдамся. — Это что за такая «другая»?

— Не держи меня за дуру, я все слышала.

— И что же ты слышала?

От подобного самодовольного поведения даже проходит весь стыд и чувство вины, так что мне уже хочется как следует врезать ему, чтобы сбить спесь. Одно дело держать меня в неведении, а совсем другое водить за нос, когда я уже заявляю, что прекрасно все знаю!

— Он сам сказал на празднике, что у него есть девушка, — отвечаю так, чтобы по интонации невозможно было понять настоящих эмоций.

Хеймитч прыскает в кулак, и поднимает на меня скептический взгляд.

— Это мы все еще про Пита говорим? Очень интересно! — он буквально издевается, уже откровенно смеясь надо мной. Поджимаю губы, чтобы промолчать, и собираюсь уйти как можно скорее. — Эй, солнышко, может быть, ты даже знаешь, кто она, эта чудесная невидимая девушка?

— Не будь ты таким козлом, мог бы и сам мне сказать! — говорю напоследок, направляясь к выходу.

— Китнисс, не неси чепуху! — Хеймитч идет следом и ловко хватает меня за локоть, хоть я и пытаюсь увернуться. — Ты сама-то подумай, какая вообще может быть девушка? Нас люди в городе только несколько недель назад перестали обходить стороной! Ты вообще в курсе, что все называют Деревню психиатричкой? — прыскает он, озвучив мне эти сведения. — А про его припадки я вообще молчу! Парень совсем недавно научился находить общий язык сам с собой, а про других еще пока тяжело что-то говорить. Тем более мое общество — лучший оберег от прекрасных дам.

Его слова звучат довольно искренне, да и не стал бы Хеймитч настолько настойчиво врать, поэтому я понимаю, что зря обижалась на ментора. Он и сам не в курсе.

— Ну что ж, тогда хочу обрадовать прекрасными новостями о твоем подопечном! — хлопаю его по плечу, принимая нарочито торжественный вид. — Девушка есть, и, судя по всему, очень давно. Я догадалась почти сразу после его приезда, но убедилась наверняка совсем недавно.

— Ты уверена? — кажется, Хеймитч, наконец-то, понимает, что я не дурю ему голову, а говорю вполне серьезно.

— Уверена, — пожимаю плечами. — Они каждую ночь часами болтают по телефону.

Хеймитч делает шаг назад, выпуская мою руку, и озадачено почесывает свою голову.

— Ты случаем не Энни Кресту имеешь в виду? — спрашивает он, и я киваю.

Молчание длится всего несколько секунд, а потом весь первый этаж насквозь пропахшего перегаром дома наполняется совершенно неуместным истерическим смехом. Я даже немного пугаюсь, а потом понимаю, что если сейчас же не уйду, то точно прибью этого старого маразматика.

Быстрым шагом направляюсь по улице к себе домой, пытаясь выбросить из головы этот дурацкий хохот, когда ментор вываливается совершенно босяком на дорожку и кричит мне след:

— Бога ради, солнышко, если не веришь мне, то позвони ей!

С громким хлопком закрываю дверь и не знаю, куда деть себя от переизбытка эмоций.

Что это вообще значит?!

Хеймитч уверен, что девушки быть не может. И он сразу понял, что я имею в виду Кресту, когда разговор зашел о ночных звонках. Получается, Пит рассказал ему об этом?

Тогда почему он чуть не взорвался от смеха? Не удивлюсь, что просто хотел разозлить меня еще сильнее! Наверное, нужно просто вернуться и вытрусить из него всю информацию. Пусть сам объяснит свое абсурдное поведение.

Но что, если Пит просто недоговаривал, когда делился с ним настолько личными вещами? Вполне вероятно, что Хеймитч думает, что они просто сбрендившие полуночники, которые коротают часы за беседами, потому что сам Пит сказал ему именно так.

Напарник ведь тоже не дурак. Он мог предположить, что Хеймитч сразу же доложит об этом мне или Аврелию, которому явно не приглянулась бы идея нового романа между его пациентами.

Правду знают только двое.

Может, на самом деле стоит позвонить Энни? Только что я ей скажу… «Привет, Энни, ты случайно не закрутила роман с моим Питом?». Интересненький, конечно, был бы разговор. К тому же она может все отрицать. Или вообще послать меня, куда подальше. Лично я бы послала любого, кто сунулся бы ко мне с подобными вопросами…

Остается единственный вариант.

Поворачиваюсь лицом к входной двери, прижимаясь к ней лбом, и делаю несколько глубоких вдохов.

Пришло время расставить все точки над i. Хватит уже недосказанности, замалчивания и обид.

Набравшись духу, на ватных ногах направляюсь на улицу и стучу в дверь соседнего дома, невольно вспоминая последний раз, когда я сюда вломилась. Остается только надеяться, что пройдет все гораздо лучше.

Дверь открывается быстро, и на пороге меня встречает недоумевающий Пит. Его руки перепачканы мукой, а из кухни доносится приятный запах дрожжей и свежего теста.

— Кажется, нам пора поговорить, — на выдохе произношу я, и Пит молча отступает в сторону, чтобы впустить меня внутрь.

Делаю шаг вперед, всеми силами пытаясь сохранить хотя бы мизерную долю от первоначальной уверенности.

В любом случае, назад уже дороги нет.

Комментарий к 7

Дорогие мои, если вдруг вы устали во время чтения от этой бесконечной рефлексии, то мне очень жаль! Глава переписывалась уже какое-то сумасшедшее количество раз, но сократить или урезать этот своеобразный кризис для меня вообще не представляется возможным. Хочется, чтобы развитие персонажей было логичным и органичным, а, когда еще пару глав назад ГГ силой заставляла себя даже вставать с кровати, в парочку абзацев такое не утрамбовывается)

Следующая глава будет почти полностью диалоговой. Я знаю, что их читать (и писать: D) гораздо приятнее)

Как обычно жду от вас любых реакций! Благодарю за комментарии к прошлой главе. Только ваши добрые слова помогли мне осилить продолжение, которое никак не поддавалось)

Давайте наберем 20 “жду продолжения” для скорейшего выхода новой главы.