Миражи любви

Глава 2

Сэр Тристрам, вновь оказавшийся у кровати Сильвестра, был поражен переменами, произошедшими со стариком. Сильвестр так же опирался на множество подушек и все еще был в своем парике, но казалось, болезнь наложила на него свою глубокую печать. Только его глаза по-прежнему казались живыми, выделяясь на бледном, почти восковом лице.

– Мне очень жаль, сэр, но, кажется, мой визит утомляет вас, – негромко произнес Тристрам.

– Благодарю вас, но мне самому лучше судить о том, что меня утомляет, – возразил Сильвестр. – Думаю, я не протяну долго, но, видит бог, я должен успеть уладить свои дела! Вы женитесь на этой крошке?

– Да, я женюсь на ней, – ответил Шилд. – Это вас устраивает?

– Мне хочется, чтобы все узелки были аккуратно завязаны, – ответил Сильвестр. – К счастью, она не католичка. Что вы о ней думаете?

Сэр Тристрам заколебался:

– Едва ли я могу что-либо сказать. Она очень молода…

– Вот и хорошо, у ее будущего мужа есть возможность сформировать ее по своему вкусу.

– Может быть, вы и правы, но лучше бы мы начали это дело пораньше.

– Я всегда прав! А что бы вы хотели: обольстить ее? – упорствовал Сильвестр. – Бедная девочка!

– Вы вынуждаете ее выйти замуж, но она… может пожалеть об этом… Она так романтична!

– Вздор! – воскликнул Сильвестр. – Большинство женщин романтичны, но все освобождаются от этого – в свое время. А что, этот проклятый жеманный щеголь там, внизу?

– Да.

– Он постарается затмить вас, если сможет, – предупреждающе сказал Сильвестр.

Сэр Тристрам высокомерно ответил:

– Если вы ожидаете, что я буду соперничать с его изысканностью, то будете разочарованы.

– Я ничего не ожидаю, кроме глупости со стороны какого-нибудь члена моей семьи! – резко бросил старик и закрыл глаза в полном изнеможении.

Сэр Тристрам взял флакон с нюхательной солью со стола и поднес его к носу Сильвестра.

– Вы слишком утомляете себя, сэр.

– Пойдите к чертям! – тихо сказал больной. Он с трудом поднял руку, принял флакон и некоторое время молча лежал, вдыхая ароматные испарения. Через минуту или две его губы изогнулись в кривой усмешке, и он пробормотал:

– Я много бы дал, чтобы увидеть вас троих – всех вместе. О чем вы говорили?

– О Людовике, – ответил Шилд с некоторой осторожностью.

Рука Сильвестра вдруг сжалась в кулак, и улыбка сошла с его лица. Он почти прошептал:

– Мне казалось, вы знаете о том, что имя Людовика нельзя упоминать в этом доме! Как вы на это осмелились?

– На свете нет другого человека, перед которым я бы так преклонялся, как перед вами. Так было всегда, так есть и сейчас, когда вы на смертном одре.

Глаза Сильвестра сверкнули, но его гнев уже утих.

– А вы дерзкий человек, Тристрам!.. Вы хоть когда-нибудь принимаете во внимание то, что я говорю?

– Очень редко, – признался Шилд.

– Спасибо и на этом, – усмехнулся Сильвестр. – Черт возьми, я всегда любил вас за прямоту. А что вы там сказали о мальчике?

– Эстаси захотела узнать всю эту историю. Судя по всему, вы сказали ей, что он умер.

– Он умер для меня, – посуровел Сильвестр. – Зачем выставлять его героем перед ней? Вы рассказали ей?

– Бэзил сказал…

– Вам надо было остановить его! – Приподнявшийся было на подушках Сильвестр откинулся, нахмурившись, и его пальцы начали перебирать край яркого покрывала. – Бэзил поверил в то, что наплел ему мальчик.

– Я никогда не понимал – почему, сэр.

– Вы же не верите в это, верно?

– А кто из нас верит, кроме Бэзила?

– Он лишь сказал, что мы должны были предоставить ему возможность предстать перед судом. Сомневаюсь, сомневаюсь…

– Он не прав! Мы сделали все, что могли, когда отправляли Людовика во Францию. Что за смысл теперь терзать себя?

– Он вам никогда не нравился, не так ли? – прищурился старик.

– Вам остается только добавить, что я коллекционирую старинные драгоценности, Сильвестр, и вы повторите все, что мне только что сказал Бэзил, возможно, в более деликатной форме.

– Не будьте дураком! – раздраженно бросил Сильвестр. – Я же предупредил: Бэзил из кожи вон лезет, чтобы уменьшить ваши шансы. Пошлите его заниматься своими делами!

– Вам придется извинить меня, сэр. Это не мой дом.

– Не ваш, конечно, но и не его! – Сильвестр весь трясся от гнева. – Когда я умру, имущество будет под опекой, но его я никогда не сделаю доверенным лицом!

– Возможно, сэр, в этом случае вы совершите справедливость по отношению к Бэзилу. А кто же будет вашими доверителями?

– Мой адвокат Пикеринг и вы, – ответил Сильвестр.

– Бог мой, что заставило вас назвать мое имя? У меня нет ни малейшего желания заниматься вашими делами! – в сердцах бросил Шилд.

– Я вам доверяю, а ему нет, – прохрипел Сильвестр. – Я хотел бы, чтобы вы занялись этими делами, даже если для этого мне придется умереть. Дайте мне немного сердечных капель.

Сэр Тристрам выполнил просьбу и поднес стакан к губам Сильвестра. Тот предпочел бы сделать это сам, но даже такое малое усилие было слишком тяжело для старика.

– Слаб, слаб, как котенок, – пожаловался он, отпив лекарство. – Вам лучше спуститься вниз, пока этот субъект не запудрил Эстаси голову. Я хочу, чтобы вы обвенчались в этой же комнате, как только сюда прибудет приходский священник. А теперь пошлите ко мне Джаринса, я устал…

Когда сэр Тристрам вернулся в гостиную, стол к чаю уже был готов. Красавчик Левенхэм поинтересовался состоянием двоюродного дедушки и, узнав, что тому стало хуже, чуть пожал плечами и заявил:

– Я поверю, что Сильвестр мертв, только когда увижу его в гробу. Надеюсь, что вы не забыли напомнить ему, что я здесь и полон почтения к нему!

– Он знает, что вы здесь, – кивнул Тристрам, принимая от Эстаси чашку, – но я сомневаюсь, что у него хватит сил принять еще кого-нибудь этим вечером.

– Мой дорогой Тристрам, вы так стараетесь быть тактичным! – ехидно заметил Красавчик. – Уверен, Сильвестр рявкнул, что будет проклят, если согласится принять этого пустого пария Бэзила!

– Что-то в этом роде, – улыбнулся Шилд. – Вам не следовало бы носить такую странную конусообразную шляпу.

– Нет-нет! Вовсе не мой вкус в одежде заставляет старика так сильно не любить меня, ведь он почти непогрешим, – ответил Красавчик, любовно расправляя морщинку на своем атласном рукаве. – Это потому, что я по старшинству стою сразу же за несчастным Людовиком, но, согласитесь, в этом совсем нет моей вины.

– Полагаю, вы можете быть отодвинуты еще дальше, – заметил Тристрам. – Людовик мог уже жениться…

– Вполне возможно, – согласился Красавчик, отпивая чай. – И тогда сын Людовика получит все наследство Сильвестра.

– Но имение Сильвестра попадет под опеку!

– По вашему унылому выражению лица догадываюсь, что вы станете одним из опекунов! – заметил Красавчик. – Я прав?

– О да, вы правы! Вместе с Пикерингом. Я напомнил Сильвестру и о вас!

– Вы слишком скромны, мой дорогой друг! Старик не мог бы сделать лучшего выбора.

– Я вовсе не так уж скромен, – возразил Шилд. – Просто я не хочу распоряжаться чужим имуществом, только и всего!

Красавчик рассмеялся и, поставив свою чашку, обратился к Эстаси:

– Сдается мне, что я оказался в качестве сопровождающего при помолвленной парочке. Не думаю, что эта роль мне подходит, поэтому удаляюсь. Дорогой кузен… – Он поднес руку к губам. – Тристрам, мои поздравления! Если не встретимся раньше, то увидимся на похоронах Сильвестра.

После его ухода воцарилось короткое молчание. Сэр Тристрам снял нагар с коптящей свечи и взглянул на Эстаси, которая тихо сидела, завороженно уставившись на огонь в камине. Будто почувствовав его взгляд, девушка подняла глаза и посмотрела на Тристрама долгим взглядом.

– Сильвестр хочет видеть нас женатыми прежде, чем умрет, – сказал Шилд.

– Бэзил не думает, что дедушка умрет.

– А мне кажется, старик ближе к этому, чем мы предполагаем. Что сказал доктор?

– Сказал, что тот нечестив и совсем невыносим, – дословно повторила Эстаси.

Сэр Тристрам рассмеялся, приятно поразив этим свою кузину. Такой ровный мрачный человек – и такая быстрая перемена настроения!

– Я так и полагал! Это все, что он сказал?

– Нет, доктор еще добавил, что нет нужды посылать за ним, потому что, когда он посоветовал дедушке есть жидкую овсяную кашку, Сильвестр сразу же послал за гусенком и бутылкой бургундского. Доктор сказал тогда, что это убьет старика, и, я думаю, был раздосадован, когда этого не случилось. А ведь дедушка даже почувствовал себя лучше!

– Боюсь, что он жив только усилием воли. – Шилд подошел к камину и с любопытством посмотрел на Эстаси. – Вы его полюбили? Вам будет жалко, если он умрет?

– Нет, – откровенно ответила девушка. – Я не полюбила его, потому что он сам никого не любит. Да он и не хочет, чтобы его любили!

– Но ведь он вывез вас из Франции! – напомнил ей Шилд.

– Да, но я вовсе не хотела, чтобы меня вывозили из Франции! – с горечью возразила Эстаси.

– Может быть, и не хотели… Но теперь-то наверняка рады, что оказались в Англии?

– Я вовсе не рада, а, напротив, весьма сожалею об этом! – в запальчивости воскликнула Эстаси. – Если бы Сильвестр оставил меня там с моим дядей, то я могла бы убежать в Вену! Это было бы не только весело, но и романтично, потому что дядюшка со всей семьей уехал из Франции в старинной карете – совсем как король с королевой!

– Если ему удалось пересечь границу, то не как король с королевой, – заметил Шилд.

– Послушайте меня, наконец! – перебила его рассерженная Эстаси. – Как только я начинаю рассказывать вам интересную историю, вы тут же все портите!

– Я сожалею, – признался Шилд, чуть испуганный.

– Ну и мне тоже очень жаль, – сказала Эстаси, поднимаясь с софы, – потому что нам так трудно разговаривать! Мне остается только пожелать вам спокойной ночи, кузен.

Если она и ожидала, что Тристрам станет задерживать ее, то осталась разочарованной. Он просто отвесил ей вежливый поклон и открыл дверь, чтобы Эстаси смогла выйти из комнаты.

Пять минут спустя ее горничная, поспешившая на нервный звонок, застала свою госпожу сидящей перед зеркалом и разглядывающей собственное отражение.

– Хочу раздеться и лечь в постель!

– Слушаю, мисс.

– И еще я хотела бы, – голос молодой мисс мечтательно зазвенел, – чтобы меня повезли к мадам Гильотине в повозке одну!

Выросшая в деревне горничная Люси была более наивной собеседницей, чем сэр Тристрам, поэтому она вздрогнула и ответила с ужасом:

– О, мисс, не говорите о таких вещах! Вы такая молодая и красивая, и подумать только, что вам отрубили бы голову!..

Эстаси переступила через свое платье из миткаля и просунула руки в рукава пеньюара, который подала ей Люси.

– На мне должны быть белые одежды, и даже санкюлотам [6] будет жаль видеть меня в этой повозке!

Не очень-то понимая, кто такие санкюлоты, Люси вслух наивно предположила, что ее хозяйка будет выглядеть прекрасно.

– Да, думаю, что буду выглядеть хорошо! – откровенно призналась Эстаси. – Только нет смысла говорить об этом, потому что вместо этого мне придется выйти замуж.

Люси прекратила вытаскивать шпильки из волос хозяйки, всплеснула руками и в экстазе воскликнула:

– О, мисс! Что, если я наберусь смелости и пожелаю вам счастья?

– Если девушку заставляют выйти замуж насильно, то о счастье говорить не приходится, – сказала Эстаси упавшим голосом.

– Бог мой, мисс, его светлость едва ли может заставлять вас выйти замуж! – выдохнула Люси. – Я никогда не слышала о таких вещах!

– О! – ответила Эстаси. – Во Франции я тоже слышала, что английские леди могут сами выбирать, за кого им выходить замуж! Но я так и не нашла никого, кого хотела бы видеть своим мужем, поэтому все это ничего не значит!..

– Нет, мисс, но… но разве вы не любите сэра Тристрама, мисс? Я уверена, что он очень приятный джентльмен и может стать хорошим мужем!

– Не хочу хорошего мужа, которому уже тридцать один год и который не может поддержать беседу! – У Эстаси задрожали губки.

Люси опустила щетку для волос:

– Ну, мисс, что вы такое говорите! Никто не может заставить вас выйти замуж против вашей воли, во всяком случае здесь. Англия, мисс, это не Франция, про которую все знают, что это ужасная страна, где убивают.

Эстаси вытерла глаза и ответила:

– Да, но если я не выйду замуж за своего кузена, то, когда дедушка умрет, мне придется жить под властью этого противного опекуна. Приходится подчиниться…

Этажом ниже сэр Тристрам пришел к тому же выводу. Рано или поздно – все равно ему придется на ком-то жениться, а он едва ли в кого-то влюбится, почему бы в таком случае Эстаси не стать его женой? Она, конечно, несколько капризна, но не столь глупа, как некоторые. Она из хорошего рода, хотя, к сожалению, в ней течет французская кровь. Сэр Тристрам даже склонен признать, что

Эстаси очень хорошенькая! Лучше бы она была чуть постарше, правда, Сильвестр, чей опыт в этой области был куда шире, знал, о чем говорил, когда утверждал, что ее молодость является как раз преимуществом.

Когда следующим утром Эстаси и Шилд встретились за завтраком, они посмотрели друг на друга свежим взглядом. Сэр Тристрам, чье вчерашнее темно-красное вечернее одеяние не получило одобрения Эстаси, проявил неожиданный такт и надел костюм для верховой езды. В этом строгом наряде он выглядел гораздо лучше. А Эстаси, поняв, что ей все равно придется выйти замуж за своего кузена, решила, по крайней мере, заставить его восхищаться ее прелестями и надела платье пастушки чудесного цвета и покроя. С первого взгляда каждый остался доволен друг другом, и это состояние длилось, может быть, целых десять минут. По прошествии сего времени сэр Тристрам все еще слегка улыбался, живо представляя себе, что такая яркая картина за завтраком может повторяться каждый день до конца его жизни, а Эстаси уже заволновалась, размышляя, может ли ее жених произносить что-либо, кроме односложных звуков.

Этим же утром сэр Тристрам снова был приглашен в спальню Сильвестра. Его двоюродный дед, опасно возбужденный, по-прежнему сидел, опираясь на подушки. Именно от него жених узнал, что церемония бракосочетания будет отпразднована на следующий день. Когда Шилд напомнил Сильвестру, что женитьба не может быть проведена столь скоропалительно, тот помахал перед его носом специальным разрешением и заявил, что он еще не настолько выжил из ума, чтобы не справляться со своими делами. Сэр Тристрам, который, как и большинство мужчин, не любил, чтобы за него решали другие, нашел такую предусмотрительность своего двоюродного деда столь обидной, что тут же оставил его светлость и решил остудить свой прав, носясь галопом по холмам Дауна. Когда он вернулся, то увидел, как лошадь доктора водили взад и вперед перед Левенхэм-Корт, а всех домашних обнаружил в состоянии молчаливого ожидания. Сильвестр, который привык делать все только к собственному удовольствию, выпил две бутылки мадеры и швырнул табакеркой в слугу, осмелившегося воспротивиться этому кощунству, – и тут же его хватил удар. Он погрузился в глубокий обморок, из которого вышел с большим трудом, а доктор, за которым спешно послали, торжественно объявил семейству, что конец наступит через несколько часов.

Придя в себя, Сильвестр слабым, но твердым шепотом отказался от визита священника, послал ко всем чертям доктора, запретил слугам впускать к нему Бэзила, объявил свое решение умереть без толпы женщин, плачущих над ним, и потребовал немедленно доставить к нему Тристрама.

Сэр Тристрам, выслушав все это от дворецкого, задержался ровно настолько, чтобы успеть бросить на стул шляпу и плащ, и быстро поднялся вверх по лестнице в большую спальню.

В комнате находились слуга и доктор, первый – очень огорченный, а второй – в весьма дурном настроении. Сильвестр лежал на своей громадной кровати с закрытыми глазами, но как только Тристрам тихо поднялся на возвышение, сразу же открыл их и прошептал:

– Будьте вы прокляты, вы заставили меня ждать!

– Прошу извинить меня, сэр.

– Я не собирался умирать до завтрашнего дня, – сказал Сильвестр, с трудом дыша. – Черт побери, мне хотелось бы прожить эту ночь, хотя бы назло этим подлизам! Тристрам?

– Сэр?..

Сильвестр схватил его за запястье тонкими, обессилевшими пальцами:

– Вы женитесь на этом ребенке?

– Женюсь, Сильвестр, не терзайте себя!

– Никогда не хотел, чтобы Левенхэм заполучил ее… этот проклятый молодой подлец! Часто думал об этом. Как вы думаете, Людовик сказал правду – после всего?..

Шилд ничего не ответил. Бледные губы Сильвестра искривились.

– О, вы думаете, что нет? Ну, можете отдать ему мое кольцо – если когда-нибудь встретите его снова, – но скажите, чтобы он не закладывал его! Вот, возьмите, мне оно больше не нужно.

Говоря это, он стянул с пальца кольцо с большим рубином и сунул его в руку Тристрама.

– Зря я выпил эту мадеру… Мне надо было, как всегда, придерживаться бургундского. Теперь можете идти. И не лейте никаких сентиментальных слез по мне!

– Как скажете, сэр, – ответил Шилд.

Он поклонился, поцеловал руку Сильвестра, без лишних слов повернулся и вышел из комнаты.

Сильвестр умер час спустя. Доктор принес эту весть Шилду и Красавчику, которые ждали в библиотеке, сообщив, что Сильвестр только раз заговорил перед смертью.

– Ну и что же он сказал? – полюбопытствовал Красавчик.

– Он сделал такое высказывание, сэр… скажу я вам, такое серьезное высказывание! Уничижительное, на мой взгляд. Я даже не смогу повторить его!..

Оба кузена взорвались смехом. Доктор, наградив их возмущенным взглядом, не был удивлен. Дикая, безбожная семья, подумал он. Они даже не были выгодными пациентами, эти Левенхэмы, и он рад был избавиться от них.

– Я полагаю, мы так и не узнаем, что же дедушка там сказал, – заметил Красавчик. – Думаю, что это были какие-то мелкие непристойности.

– Скорее всего, крупные непристойности, – не согласился Шилд.

– Но как все это похоже на Сильвестра – умереть с непристойностями на устах! – заметил Красавчик и спросил, поправив кружевные манжеты: – Вы все еще собираетесь жениться завтра?

– Нет, теперь это можно немного отложить, – ответил Шилд.

– Я так и думал – вы поступаете разумно. Как-то жутковато устраивать свадьбу вслед за похоронами.

– Я никогда не разделял вкусов Сильвестра, – заметил Шилд.

Красавчик тихонько рассмеялся и наклонился, чтобы взять шляпу и трость со стула.

– Ну, Тристрам, еще несколько дней я не буду вам завидовать. Но если я в чем-то могу помочь вам, то пошлите за мной! Я еще некоторое время пробуду в Дауер-Хаус.

– Благодарю вас, но не думаю, что вы понадобитесь мне. Я целиком полагаюсь на Пикеринга. Все, что касается дел по опеке, он знает гораздо лучше, чем я. Одному Богу известно, что надо сделать, чтобы разобраться во всей этой проклятой путанице!

– Одну вещь надо сделать во что бы то ни стало, – напомнил Красавчик. – Должны быть приложены все усилия, чтобы отыскать Людовика.

– Это легче сказать, чем сделать! – возразил сэр Тристрам. – Да и все равно, если мы его найдем, он не может ступить на землю Англии. А если он остался во Франции, то вполне мог потерять голову. Не удивлюсь, если Людовик впутался в революцию, которая его вообще не касается.

– Не хочу показаться бесчувственным, – тихо ответил Красавчик, – меня мало интересует, лишился ли Людовик головы.

– Естественно. Ваше положение весьма неопределенно…

– О, я не ропщу! – улыбнулся Красавчик. – Но все-таки мне кажется, что вам, как опекуну, следует разыскать Людовика.

Однако в течение нескольких следующих дней сэр Тристрам был очень занят. Прибывший адвокат прочитал завещание Сильвестра. Это был весьма сложный документ, чтение которого вывело бы из себя любого человека, но не Шилда. Надо было сделать еще тысячу и одну вещь вдобавок к хлопотам, связанным со смертью Сильвестра, а тут еще и помолвка с Эстаси…

Она восприняла потерю и отсрочку бракосочетания с поразительной стойкостью. Но когда сэр Тристрам попросил ее указать какую-нибудь леди, живущую по соседству, на чьем попечении она могла бы побыть некоторое время, Эстаси не смогла сделать этого. У нее не было знакомых в Суссексе. Сильвестр переругался с половиной страны, игнорируя другую.

– Кроме того, – заявила Эстаси, – я не нуждаюсь в покровительстве и останусь здесь!

Сэр Тристрам, понимая, что Сильвестр успел устроить немало скандалов в Суссексе, не хотел давать местным острословам новый повод для слухов. Помолвлены или нет, но он и молодая девушка временно живут под одной крышей, что само по себе позволяло добропорядочным леди, которые и так считали Левенхэмов безбожной семьей, с радостью начать разносить сплетни.

– Все ужасно нескладно, – объяснил Шилд, – но я не знаю, что с этим делать. Думаю, мне придется оставить вас здесь…

– Я останусь лишь потому, что сама так хочу! – заявила ощетинившаяся Эстаси. – Я пока что не обязана вам подчиняться!

– Не глупите! – с беспокойством и раздражением ответил он.

– О, сэр, никогда! А вот вы как раз это и делаете, если диктуете мне, что я должна делать и что не должна. Я уже устала быть bien elevee [7]. Я теперь сама буду устраивать свои дела!

– Боюсь, что вы еще слишком молоды для этого, мисс!

– Ну это мы посмотрим!

– Конечно посмотрим! Вы уже позаботились о том, чтобы заказать траурные платья? Вы же знаете – без этого нельзя.

– Ничего я об этом не знаю, – ответила Эстаси. – Дедушка сказал, чтобы я не справляла траур по нему, и я не буду.

– Может быть, и так, но мы живем в обществе, дитя мое, и может показаться очень странным, если вы не окажете знаков уважения памяти Сильвестра.

– Нет, я не буду делать этого! – насупившись ответила она.

Наступила угрожающая тишина.

– Вы выглядите очень сердитым, – уже более мягким тоном произнесла Эстаси.

– Нет, я не сердит, – возразил сэр Тристрам чуть раздраженным голосом, – но вы должны знать: я готов предоставить вам свободу в допустимых пределах, однако рассчитываю, что моя жена будет проявлять внимание к моим желаниям.

– Я не буду этого делать! – бесстрастно перебила Тристрама Эстаси. – Ваши желания глупы, а иногда просто абсурдны!

– Бессмысленный довод, – поморщился сэр Тристрам, подавляя желание выдрать девчонку за уши. – Может быть, моя мать знает лучше, как переубедить вас.

Эстаси тут же навострила уши:

– А я и не знала, что у вас есть мать. Где она?

– В Бате. После похорон я отвезу вас к ней и оставлю там до женитьбы.

– Еще ничего не решено! Опишите мне свою мать. Она похожа на вас?

– Нет, совсем не похожа.

– Таnt mieux [8]. Ну и какая же она?

– Не думаю, – с запинкой сказал сэр Тристрам, – что сумею описать ее. Но она будет очень добра к вам.

– Но что она делает? – настаивала Эстаси. – Нравится ей в Бате? Она веселая?

– Едва ли! Видите ли, у нее не все в порядке со здоровьем…

– О! И не устраивает никаких приемов?..

– Думаю, что ей больше нравится играть в карты.

Эстаси состроила выразительную гримаску:

– О, я знаю эти карточные игры! Они наверняка играют в вист, а может быть, в коммерцию.

– Думаю, что так и есть, – ответил Шилд резко. – Не вижу причин, препятствующих этому.

– Но я не играю ни в вист, ни в коммерцию, и более того – нахожу эти карточные партии просто противными!

– А вот это уже не должно вас беспокоить. Уверен, моя мать согласится с тем, что вам недопустимо показываться на людях сразу же после смерти дедушки.

– Но если я не буду ходить на приемы, что мне тогда делать в Бате?

– Побыть немного в покое.

– Покой?! – взорвалась Эстаси. – Снова покой?! Нет, нет и нет!

Он расхохотался:

– Неужели это так ужасно?

– Ужасно! Ужасно! Сначала я должна была жить в Суссексе, а теперь мне придется ехать в Бат и играть там в триктрак! А после этого вы заберете меня в Беркшир, где я просто умру!

– Надеюсь, что нет, – возразил Шилд.

– Ну а я думаю, что так и будет, – подытожила Эстаси, подперев подбородок руками и печально глядя на огонь. – У меня была скучная жизнь без всяких приключений, и чувствую, этим все и кончится! Со мной никогда не случалось ничего интересного, – горько добавила она, – временами мне кажется, что я так и умру в детской кроватке.

Сэр Тристрам вспылил:

– Что вы говорите, Эстаси!

Но девушка была слишком погружена в темные перспективы своего будущего, чтобы обратить на него внимание.

– Я подарю вам наследника, – продолжала она описывать свое беспросветное существование, – и тут же умру. – Перед ней явственно возникла эта картина, и она продолжала уже более бодрым, заинтересованным тоном: – Все скажут, что я слишком молода, чтобы умереть, и вызовут вас из игорного дома, где вы…

– Откуда меня вызовут?! – перебил ее сэр Тристрам, пораженный таким полетом воображения.

– Из игорного дома, – нетерпеливо повторила она. – А может быть, и с петушиных боев – это не имеет значения, это совершенно не важно! И вы ощутите великие угрызения совести, когда вам скажут, что я умираю. Вы выбежите оттуда, вскочите на коня и помчитесь сломя голову к моему смертному одру. И тут я прощу вас, и…

– О чем это вы говорите? Почему вы должны прощать меня? Почему… Что это вообще за чепуха?

Эстаси, так грубо разбуженная от своих приятных видений, вздохнула и рассталась с ними.

– Это то, что могло бы произойти, – объяснила она будущему мужу.

Сэр Тристрам сурово сказал:

– Вы позволяете своей фантазии слишком много. Позвольте мне уверить вас, что я не так уж часто посещаю игорные дома и петушиные бои! Хотя, – шутя добавил он, – у меня есть привычка скакать верхом!

– Да, но вы не скачете сломя голову. И не пытайтесь возражать. Я же знаю!

– Ну разве только на охотничьем поле, – согласился с ней сэр Тристрам.

– А как вы думаете, смогли бы вы так скакать, если бы я оказалась на смертном одре? – с надеждой спросила Эстаси.

– Определенно нет! Если вы окажетесь на смертном одре, то вряд ли я буду вне дома. Я хочу, чтобы вы выбросили мысли о смерти из головы! Почему вы должны умереть?

– Но я же вам сказала! – вскричала Эстаси, уцепившись за это проявление его интереса. – Я умру!..

– Да я знаю, – торопливо прервал ее сэр Тристрам. – Вам не надо снова повторять мне. У нас еще будет время обсудить такие дела, когда мы поженимся.

– Но вы же хотите жениться на мне, чтобы получить наследника, – практично заметила Эстаси. – Дедушка мне объяснил, да вы и сами сказали…

– Эстаси, – перебил ее сэр Тристрам, – если вы откровенны со мной, то я готов слушать, но умоляю вас – не говорите никому более о таких вещах! Люди могут очень плохо о вас подумать.

– Дедушка, – сказала Эстаси с таким видом, будто повторяла слова пророка, – учил меня не придавать особого значения тому, что я говорю, а просто делать это, изображая жеманную невинность.

– Это единственный совет, который вам дал Сильвестр?

Она взглянула на него с отчаянием:

– Мне кажется, я совсем уже не хочу видеть вас. Думаю, что будет лучше, если мы вовсе не поженимся!

– Возможно, – сказал уязвленный сэр Тристрам. – Но я дал слово Сильвестру, что женюсь на вас, и сделаю это!

– Не сделаете, потому что я немедленно убегу отсюда!

– Не будьте дурочкой! – невежливо сказал сэр Тристрам и тут же вышел из комнаты, оставив Эстаси одну, кипящую от возмущения.

Но гнев ее длился недолго. К тому времени, когда Эстаси решила привести в исполнение свою угрозу, авантюрные последствия этого шага предстали перед ней в таком ужасном виде, что она тут же забыла все несправедливости сэра Тристрама. И Эстаси провела весьма приятный час, строя планы на будущее. Планы эти были самыми разными, но их объединяло одно – все они являлись одинаково невыполнимыми, что, впрочем, она сама со вздохом признавала. В конце концов Эстаси была вынуждена открыть все своей горничной, включая даже такие привлекательные идеи, как переодевание в мужское платье, а также необычайное исполнение какой-нибудь трагической роли на сцепе театра, которое, несомненно, поразит весь Лондон. Очень жаль, но женщина, рожденная аристократкой, не может стать актрисой. Тем не менее мысль о переодевании в мужской костюм не покидала Эстаси, хотя воображение ее не заходило далее первой главы этой волнующей истории. Она знала только, что, переодевшись, она должна вскочить в седло и куда-то помчаться, но вот куда и зачем…

Горничная Люси, поначалу обескураженная мечтами молодой хозяйки броситься одной в неизвестный мир, позволила быстро себя переубедить. Картина, набросанная живописными мазками, рисовала скромную девушку, которую хотят отдать тирану с грубыми инстинктами и жестоким нравом, и так сильно подействовала на воображение несчастной простушки, что, когда Эстаси дошла до описания своей кончины, Люси уже была готова оказать поддержку любому плану, который задумала бы ее хозяйка. Даже не понимая сущности происходящего, но обладая практической сметкой, Люси решила просмотреть объявления в «Морнинг пост». И вот они обе, хозяйка и горничная, склонились над кипой газет. На первый взгляд, там не было ничего полезного: в большинстве объявлений говорилось о хорошо подобранных лошадях для повозок или о шикарных помещениях, сдаваемых на короткое время. Леди, живущей на Брук-стрит, требовалась гувернантка со знанием французского языка, астрономии, ботаники, с умением рисовать акварельными красками – для обучения своих дочерей. Не обратив внимания на три последних требования, Эстаси указала пальцем на первое и заявила, что это как раз то, что надо.

То досадное обстоятельство, что карьера гувернантки открывала мало возможностей для приключений, смущало ее не более двух минут. Эстаси тут же решила, что у ее подопечных будет молодой брат, который, естественно, сразу же влюбится в гувернантку. Конечно, ожидалось противодействие со стороны его скандальной мамочки, но после многих злоключений откроется, что скромная горничная – аристократка и наследница, и все закончится счастливо! Люси, которая, в отличие от своей хозяйки, никогда не читала романов, тем не менее не видела ничего неправдоподобного в этой истории, но справедливо засомневалась, позволит ли сэр Тристрам своей нареченной невесте покинуть Левенхэм-Корт.

– Он об этом ничего не будет знать! – объяснила ей Эстаси. – Я же убегу поздней ночью! Тристрам будет думать, что я в постели, а я тем временем сбегу в Хэнд-Кросс, чтобы сесть в почтовую карету на Лондон.

– О, мисс, вы не можете так поступить! Убежать одной – это так неприлично! – воскликнула Люси.

Не обращая никакого внимания на эту трусливую критику, Эстаси обхватила колени руками и стала набрасывать детали своего бегства. Сама по себе схема казалась фантастической, но Эстаси не была бы наполовину француженкой, если бы не обладала крупицей французского рационализма, которая и помогла справиться со сложностями дикого побега. Наконец она заявила:

– Нам нужны ключи от конюшни!

– Нам, мисс? – пробормотала Люси. Эстаси кивнула:

– Но вот только я никогда не седлала лошадь! Было бы настоящим приключением, если бы я справилась сама, но надо быть практичной – это прежде всего. Ты умеешь седлать лошадь?

– О да, мисс! – ответила Люси, крестьянская дочь. – Но…

– Очень хорошо, – это улажено! И ты, конечно, сможешь выкрасть ключи от конюшни. Думаю, что это не так уж трудно. И ты упакуешь для меня две ручных сумки, но и только, потому что я никогда не беру больше двух к себе на седло. И когда я доберусь до Хэнд-Кросс, я брошу своего Руфуса. Ясно, что он найдет дорогу домой, и кузена Тристрама проберет дрожь, когда он увидит мою лошадь… Он наверняка подумает, будто меня уже нет в живых!

– Мисс, вы на самом деле хотите сделать все это? – Люси открыла рот и вытаращила глаза.

– Ну конечно же, – спокойно ответила Эстаси. – Когда почтовая карета прибывает в Хэнд-Кросс?

– Прямо перед полуночью, мисс, но говорят, что будет снег, и поэтому она может задержаться. Но, мисс, до Хэнд-Кросс добрых пять миль, дорога пустынна и идет через лес – о, я боюсь!..

– А я ничего не боюсь! – высокомерно воскликнула Эстаси.

Люси таинственно понизила голос:

– Может быть, вы никогда не слышали о Всаднике без головы, мисс?

– Нет! – ответила Эстаси, и глаза ее вспыхнули. – А что ты о нем знаешь?

– Говорят, он ездит через наш лес, но всегда не на своей лошади, – с волнением начала рассказывать Люси. – Вы обнаружите его только тогда, когда он окажется позади вас на крупе вашей лошади и обхватит вас руками за талию…

Даже средь бела дня эта история казалась достаточно ужасной, чтобы запугать и более бесстрашного человека. Эстаси пробрала дрожь, но она твердо сказала:

– Не верю этому! Это всего только сказка!

– Спросите любого, мисс, если не верите, – обиженно ответила Люси.

Эстаси, посчитав это хорошим советом, при первой же возможности спросила сэра Тристрама.

– Всадник без головы? – переспросил он. – Думаю, что это всего-навсего легенда.

– Но это правда?

– Да нет, конечно нет!

– А вы не испугались бы ехать через лес ночью?

– Ни в коей мере! Я часто это делал и никогда не встречал безголового всадника, уверяю вас!

– Спасибо, – сказала Эстаси. – Большое вам спасибо!

Сэр Тристрам выглядел немного озадаченным, но скоро забыл об этом эпизоде.

– Мой кузен Тристрам, – сообщила Эстаси горничной Люси, – сказал, что это только легенда. Я в нее больше не верю.