Мишель

12

Со стороны может показаться, что на зиму цирк забирается в берлогу и погружается в спячку. На деле же зима — время активной работы. Во-первых, нужно кормить и дрессировать животных, ухаживать за ними, думать о приплоде. Во-вторых, ремонт и покраска. В-третьих, выплата пособий (половина зарплаты) рабочим, которые остались на зимней стоянке, а значит, и функционирование — пусть в свернутом виде — походной кухни. Кроме того, сразу же в конце сезона начинается работа по составлению программы гастролей на будущий год. Утверждаются сроки, подписываются контракты на будущие поставки, идет согласование с местными властями. Затем надо успеть починить или заменить брезентовые шатры, довести до кондиции аттракционы, заказать и получить новые костюмы, чтобы к весне, когда артисты соберутся для новых гастролей, они могли заранее их примерить.

А еще — нескончаемая бумажная волокита: заполнение налоговых деклараций, сверка бухгалтерских записей и выписанных чеков. Нужно подвести баланс, разобраться с бухгалтерией, а для этого — свести вместе бесчисленное количество концов, оставшихся от прошлого сезона.

В эту зиму большая часть бухгалтерии свалилась на плечи Мишель. Как ни задевала ее отведенная ей роль канцелярской крысы, в принципе такое решение было справедливым. По этой части она была дока, этому она училась в колледже. Зато она оставалась новичком в руководстве персоналом, в деле составления программы гастролей и вообще в тех вопросах, где требовалось глубокое и детальное знание всех особенностей циркового дела.

При всем этом она не чувствовала себя пятой спицей в колесе, и когда персонал начал на месяц раньше обычного собираться, она взяла за правило посещать еженедельные собрания, проводимые Стивом. Он терпеливо выслушивал жалобы и сообщения о тех или иных затруднениях, и Мишель вынуждена была отдать должное его такту, обходительности и способности прийти в итоге к решению, учитывающему интересы всех сторон в споре, — решению, которое разряжало ситуацию, даже если не вполне соответствовало тому, на чем настаивали жалобщики.

Что, однако, ее обижало — так это невозможность (как прежде) выдать до срока аванс, разрешить спор или приструнить зарвавшихся, не испросив предварительно согласия Стива. Правда, утешением оставались старые друзья, не изменившие ей, не переметнувшиеся к новому хозяину. Они то и дело заваливались к ней в Серебряный фургон, чтобы поболтать о старых временах, и Мишель скорее поощряла их визиты, чем препятствовала им, хотя на болтовню уходило немало драгоценного времени.

Напряженность в отношениях со Стивом росла, и к концу зимы единственным местом, где они отлично понимали друг друга, стала постель. После продажи дома мистера Сэма Мишель перебралась к Стиву, но не раз пожалела об этом. Даже вырученные за дом деньги — и те целиком ушли в фонд развития цирка. Какое-то время они вместе со Стивом питались в походной кухне, но разговаривать им было не о чем, и вскоре Мишель под любым предлогом начала избегать совместных с мужем трапез.

Стив обращался с нею безупречно вежливо, но настороженность по отношению друг к другу не давала сложиться подлинной близости между ними. Мишель усердно скрывала все свои обиды и претензии и довольствовалась таким существованием, воспринимая неожиданно удачную сексуальную жизнь как нечто отдельное от остальных ее отношений с мужем.

Если Стив и ощущал недостаток душевного тепла с ее стороны, он никак этого не показывал. Иногда во время завтрака или обеда она случайно ловила на себе его мучительно напряженный взгляд, и тогда ей становилось жаль и его и себя — но дальше сожалений дело не шло.

Объединенный цирк тем временем переживал период перемен. Темой года стали «Легенды Америки» и, к удивлению Мишель, Стив поручил ей подготовку костюмов. Подозревая, что это всего лишь подачка, призванная успокоить ее самолюбие, она тем не менее с головой ушла в работу: читала книги по истории театрального костюма, консультировалась с заведующими костюмерной частью и профессиональными модельерами, интересовалась соображениями той части труппы, которая осталась с цирком на зимовку, и выдала в итоге современную и практичную в употреблении серию цирковых костюмов.

Просмотрев эскизы, образцы материалов, пробные экземпляры, Стив бросил: «Славная работа, Мишель». И все. Поскольку предложений переделать что-либо не поступило, Мишель сделала вывод, что муж доволен. А вот она осталась неудовлетворенной. Отец в этом случае рассыпался бы в похвалах — быть может, и не вполне заслуженных, а Стив вел себя так, будто она всего лишь сделала то, что должна была сделать.

Вскоре после того, как на место зимовки прибыл для начала работы административный персонал, Стив созвал собрание в Серебряном фургоне. Он сообщил своим помощникам, что заказал новый красно-бело-голубой шатер для большой арены — оригинальный проект с огороженной ареной, четырьмя столбами-подпорками и двенадцатифутовым задником, — рассчитанный на большее количество зрителей. Заказаны были и палатки для остальных аттракционов, включая «Ноев ковчег» и детский зоопарк, — они тоже должны были быть выполнены в красно-бело-голубых тонах.

Состав побочных аттракционов значительно обновлялся. При том, что предполагалось взять лучшее из обоих цирков и добавить несколько новых механических аттракционов и ларьков для посетителей, следовало любыми способами сократить расходы. То, что проблемы обновления оборудования были переданы команде заместителей, Мишель не особенно удивило, но когда Стив объявил о своих планах коренного обновления транспорта, Мишель не стерпела. Она заговорила, выражая овладевшее большинством присутствующих непонимание происходящего:

— Но железная дорога — традиционный способ переезда и того, и другого цирка, — горячо восстала она. — Мы знаем, что в ней хорошего, что плохого, и каких неприятностей можно ждать. Держать целую армию грузовиков накладно — нам придется потратиться на их приобретение, на горючее, на вспомогательную технику. Кроме того, мы окажемся заложниками всех этих местных правил и ограничений на перевоз и переезд…

— Все эти вопросы уже проработаны, — нетерпеливо прервал ее Стив. — Пора уже кончать наш роман с железной дорогой. Положившись исключительно на автотранспорт, мы станем совершенно невависимыми — я, конечно, не говорю о погоде. Здесь мы по-прежнему бессильны. Мы сможем значительно расширить географию наших гастролей. Нам будут доступны курорты и центры развлечений, удаленные от железных дорог. А ведь есть и другие выгоды: не будет необходимости возиться с переездами от железнодорожных станций к месту размещения цирка, а значит, не нужны будут специальные грузовики и все эти вспомогательные рабочие и грузчики, не придется в день приезда и в день отъезда гонять служащих туда-сюда, из цирка к поезду и обратно.

«А еще отпадает необходимость в персональном пульмановском вагоне для директора цирка и его молодой жены», — подумала Мишель, а вслух сказала:

— Но нам потребуется несколько десятков грузовиков и масса прицепов для того, чтобы перевозить все наше имущество, людей и животных. Сколько машин нужно для транспортировки одних только трибун!

— Грузовики можно брать напрокат, чтобы не загромождать стоянку…

— А животные? Сколько прицепов потребуется для того, чтобы перевозить с места на место шестнадцать слонов?

— Животных будем сокращать, — спокойно сообщил Стив. — Лошади-тяжеловозы и рабочие слоны при современной технике не нужны. Что касается экзотической фауны, то она давно потеряла в глазах посетителей прелесть новизны. Животные уже не так интересны зрителям, как это было раньше.

Его слова прозвучали для Мишель как пощечина.

— Но какой же цирк без слонов?!

— Будут слоны. Просто не в таком количестве, — он нехотя взглянул на нее. — Если тебе угодно, мы оставим слонов из твоего зверинца, а наших продадим.

Мишель захотелось закричать, завизжать, сказать, что в гробу она видела его «планы», но Стив уже продолжил деловую беседу, обсуждая, как наилучшим образом организовать автоколонну и стоит ли приобретать передвижные туалеты усовершенствованного типа, чтобы не зависеть от допотопных и запущенных общественных сортиров.

Воспользовавшись тем, что ее молодой врач-ветеринар, выпускник университета, озабоченный тем, чтобы не потерять работу, начал задавать вопросы относительно своих функций, Мишель выскользнула из вагона.

Дождавшись, когда Стив вернется в фургон, она с порога накинулась на него:

— Большое тебе спасибо! По контракту ты обещал советоваться со мной по принципиальным вопросам, и я рада, что ты твердо держишь свое слово!

Стив прошел мимо, и Мишель понеслась за ним на кухню. Уперев руки в боки, она ждала ответа, а он тем временем спокойно ставил на плиту кофейник и доставал с полки чашки, сахарницу, ложки. Как и весь фургон, кухня несла на себе отпечаток характера хозяина — простота, рациональность и холостяцкая аккуратность. Сама Мишель не побеспокоилась о том, чтобы внести сюда хоть какие-нибудь изменения, объясняя свою нерадивость занятостью и, как она сейчас бы добавила, временным характером жилья.

— Ну? — не выдержала она наконец. — Тебе нечего сказать мне?

Стив повернул голову, и его ледяной взгляд заставил Мишель вздрогнуть.

— Заказ на грузовики оформлен год назад, когда еще и речи не шло об объединении наших лавочек. Год — минимальный срок для того, чтобы все провернуть. Кроме того, если бы я стал предварительно интересоваться твоим мнением и мнением твоих людей, мы бы ничего не смогли сделать до второго пришествия. Ты готова спорить из-за каждой заплатки, которую я распоряжаюсь поставить на самой последней из палаток.

— Но это несправедливо! — возмутилась Мишель.

Стив устало провел рукой по лицу.

— Извини, — сказал он, не поднимая глаз. — Я смертельно устал, Мишель. Может быть, поговорим обо всем завтра?

— А я хочу сейчас! Это что же выходит? Ты теперь будешь все решать, а задним числом милостиво сообщать мне о своих решениях?

— Ты все передергиваешь. Возможно, мне и следовало бы предварительно поговорить с тобой, но транспорт — это моя вотчина. Не вмешиваюсь же я в дела костюмерной, поскольку это твоя территория.

— Так вот почему ты свалил эту работу на меня, вместо того чтобы доверить ее, как обычно, костюмершам? Чтобы иметь повод не советоваться со мной по всем остальным вопросам?

— Я попросил тебя об этом лишь потому, что наши костюмерши не могут между собой ни о чем договориться. Я оставил Мэри потому, что она твоя старая приятельница, но ничего путного из этого не вышло. Одной из них явно придется уйти…

— И это, конечно, будет Мэри!

— Ей следовало бы уйти давным-давно, Мишель. И вообще у нас еще много балласта, от которого не грех освободиться.

— И уж, конечно, в твоей конторе его нет!

— Представь себе, нет. Сентиментальность и бизнес — вещи несовместимые.

От этих слов, подтвердивших худшие из ее подозрений, Мишель буквально онемела. Когда она опомнилась, Стив уже унес кофе в гостиную, оставив ее пышущую злобой и готовую к мести.

Когда чуть позже Стив присоединился к ней в постели, она нарочито сонно сказала, что устала сегодня, так что лучше будет и ей и ему хорошенько выспаться. Он не спорил: повернулся на бок и оскорбительно быстро уснул. Зато Мишель еще долго не могла заснуть и лежала рядом, не в силах пережить это унижение, этот удар по ее самолюбию. В конце концов она пришла к решению. Поскольку секс — единственное, что их связывает, она прикажет своему телу не быть более таким уступчивым. У нее ведь тоже есть гордость; больше, кажется, не осталось уже ничего.

На следующий вечер она снова ему отказала, на этот раз сославшись на головную боль. Он ответил кивком, но глаза его жестко сверкнули, когда он пожелал ей спокойной ночи и скорейшего выздоровления. На третью ночь она не стала даже утруждать себя поводом, а просто сказала, что не расположена к интимным отношениям, такая вот жалость.

На следующее утро Стив перенес одежду и некоторые другие свои вещи в соседнюю спальню, и вечером не появился.

После того как прибыли последние, припозднившиеся члены объединенной труппы, был устроен большой праздник. Идея эта принадлежала Мишель, и, как ни странно, Стив ответил согласием. Он даже доверил ей произнести короткий приветственный спич в самом начале торжественного ужина, приготовленного цирковыми поварами. Когда она кончила, циркачи захлопали и одобрительно зашумели.

Мишель, раскрасневшись, перевела взгляд на Стива — и при виде его непроницаемого каменного лица улыбка сошла с ее губ.

Глядя на разгулявшийся народ, она невольно подумала, что такого быстрого и безболезненного слияния двух трупп она, пожалуй, не ожидала. По-прежнему в отношениях людей из разных цирков сохранялась некоторая настороженность, но открытой вражды, способной все погубить, не было и в помине. Только два дирижера ухитрились перед самым началом ужина жутко полаяться. Стив решил проблему тут же: одному он отдал дневное представление, другому — вечернее. Дирижеры явно остались недовольны, но ведь хорошо известно, что музыканты — народ темпераментный и очень капризный.

Она очень удивилась, когда ее бывший заместитель по номерам с дрессированными животными, отодвинутый на вторые роли, воспринял понижение в должности спокойно.

— Феликсу Хоудену нужно тихо-мирно дослужиться до пенсии, — сказал он, подмигнув бывшей хозяйке. — Ничего, я подожду. Будет лишнее время и возможность для того, чтобы хорошенько проработать кое-какие задумки. В программу явно нужно влить свежую кровь: темп, блеск, больше реприз в выступлениях. Старик Феликс явно застрял где-то в шестидесятых. Как только он уйдет на отдых, я буду тут как тут и мне будет по плечу самая высокая должность.

Заместитель служил в Брадфорд-цирке всего четыре года, и когда он согласился на невысокую должность, Мишель была тронута такой преданностью. Оказалось же, его прельстила возможность работать с ее мужем, и именно ради этого он отверг другие, весьма и весьма выгодные предложения…

Мишель взглянула на полотнище с новой эмблемой Объединенного цирка. В конечном счете Стив вынес имя Брадфордов на первое место, и афиши сезона 1973 года возвестят: «Цирки Брэдфорда и Лэски — снова вместе!»

Лозунг этот уже вовсю был растиражирован прессой после свадьбы хозяев. Как Стив и предсказывал, репутации двух цирков в сочетании со столь счастливым и романтичным окончанием давней распри хватило, чтобы светские хроникеры и обозреватели культурной жизни клюнули на приманку. Если бы они знали, что любовью здесь и не пахнет…

Мишель тяжело вздохнула, а когда подняла глаза, то увидела напротив напряженное лицо Стива: казалось, он ломал голову над тем, что означал этот вздох. Они не спали вместе с того самого дня, как он забрал вещи и ушел в другую комнату, и хотя она по-прежнему была твердо уверена в правильности своего решения, невольное воздержание давалось ей нелегко, и это раздражало. Она возбуждалась по малейшему поводу и прямо-таки истомилась по мужской ласке и близости. Раздосадованная, она списала все это на свою природную страстность — при таком подходе Стива можно было рассматривать лишь как особь мужского пола, а в остальном он был ей как бы не нужен, она вполне могла обойтись и без него.

— Такое впечатление, что ты была за тысячу миль отсюда, — заметил Стив.

— Так оно и есть.

— И о чем же ты. думала? Готов поклясться, что не обо мне.

— С чего ты это взял?

— Ты улыбалась.

— Я думала о Розе, — соврала она. — Она сейчас гадает на дому и завела нового любовника — отставного банкира, уже угрохавшего на нее кучу денег. Так что все ее разговоры об усталости и желании отдохнуть — просто болтовня.

— А может быть, и нет. Может быть, ей просто надоело быть ангелом-хранителем цирка, — сказал Стив.

— Интересно, — холодно ответила Мишель, — что бы вышло из твоего контракта с Розой, узнай она о той малюсенькой поправочке, которую ты исподтишка внес в наш договор?

— Она уже все знает, — спокойно отозвался Стив. — У меня возникают вопросы другого рода. Например, почему ты ни разу не побывала в Сарасоте, чтобы поплакаться на ее плече о своем неудавшемся браке?

— Дело в том, что Роза все еще верит в волшебные сказки со счастливым концом, — колко заметила Мишель. — Если ей так хочется верить, что наш брак — воплощение благополучия и взаимопонимания, зачем я буду разочаровывать ее?

— Логично. Не в наших интересах демонстрировать всем нашу ссору.

— Какая еще ссора? — невинно спросила Мишель. — Я не собираюсь тратить время и силы на выяснение отношений с сукиным сыном и мерзавцем, который на каждом шагу лжет, пудрит мозги и идет к своей цели, перешагивая через людей.

Стив обомлел.

— Не стоит называть меня такими словами… — наконец сказал он тихо. — Мое терпение тоже однажды может кончиться.

— И что же ты тогда сделаешь?

— Что-нибудь да придумаю. К примеру, твоему другу Бенни Хайду давным-давно пора на заслуженный отдых, ты не находишь? Сколько можно другим клоунам вытаскивать за него номер?

Мишель поняла, что он всего лишь подзуживает ее, но не смогла сдержаться:

— Только попробуй! Я… я введу его в свой личный штат. Та же самая маленькая поправка дает мне право содержать свою команду.

— Джиггера Хиггинса, Мэри и прочих своих подружек и дружков ты тоже намерена ввести в свою команду? — спросил он, и глаза его зловеще сверкнули.

— Ты, сукин сын! — прошипела она.

На минуту воцарилось молчание.

— Я предупреждал, — сказал он и отвернулся.

Мишель глотнула вина, чтобы хоть как-то промочить пересохшее горло. Хотя за сухим тоном его голоса Мишель услышала нешуточную угрозу, она была настроена крайне решительно. Что он еще может сделать кроме того, что уже сделал?

Через два дня она получила ответ на этот вопрос. Придя после завтрака в Серебряный фургон, она обнаружила, что ветеран железных дорог выпотрошен донельзя — ни шкафов, ни письменного стола, ни ящиков с папками, ни даже личных вещей. В дальнем углу были вынуты несколько досок из пола, и зияющая дыра рождала самые неприятные ощущения. Побледнев от бешенства, Мишель перебежала через луг к фургону Стива.

Когда она с треском распахнула затянутую сеткой дверь, Стив поднял голову и прежде чем она успела сказать хоть слово, сообщил:

— Твой кабинет пришлось перенести в старый коттедж. Половицы оказались трухлявыми. Бригадир плотников поставил работу в план — где-нибудь к маю можно будет вернуться на старое место.

— Но ведь коттедж даже не обогревается, с тех пор как оттуда увезли калорифер! Там жутко сквозит, и краска на стенах пошла пузырями. — Мишель пыталась говорить спокойно, поскольку секретарша Стива с нескрываемым интересом прислушивалась к разговору. — Кроме того, до коттеджа почти целая миля. Кому захочется тащиться в такую даль, чтобы…?

Она осеклась, увидев, как он ехидно улыбается.

— А мне грешным делом казалось, что ты обожаешь тишину, а все эти твои закадычные дружки покоя тебе не дают, являясь каждые пять минут, так что на работу не остается времени…

Мишель набрала побольше воздуха, стараясь сохранить хладнокровие.

— А почему бы мне не обосноваться у тебя в кабинете?

— Здесь и без того слишком тесно. Так что придется какое-то время потерпеть.

И он вернулся к бумагам, как бы давая понять, что вопрос исчерпан. Мишель захотелось вышибить из-под него стул, но она сдержала себя. Она давно знала, что на жалость с его стороны рассчитывать не приходится, но такой мелочной мстительности не ожидала.

— Может быть, на этот раз ты и взял верх, но запомни: игра еще не кончена! — бросила Мишель в лицо мужу и, круто развернувшись, двинулась к двери.

— Не спеши, — остановил ее голос Стива. — Если обещаешь впредь обходиться без площадной брани и не настраивать против меня своих бывших служащих, я, пожалуй, попрошу плотников сделать ремонт побыстрее.

— А пошел ты к черту, убийца слонов! — бросила через плечо Мишель.

Она выскочила из двери и, чувствуя на себе взгляд мужа из окна фургона, с гордо поднятой головой прошла до поворота дороги. Там она побежала что есть духу, забралась в свой автомобиль и проехала полмили, отделявшие полузаброшенный коттедж от остального лагеря. «Пусть я умру, — сказала она себе, — но настою на своем».

Две недели спустя она, осматривая коттедж, имела все основания чувствовать себя на коне: подключен новый калорифер, бригада маляров выкрасила весь дом снаружи и внутри, и теперь он сверкал новенькой краской; мебель из кабинета и из маминых запасов уютно расставлена по комнате — садись и работай или принимай гостей, хотя они почему-то, приходя сюда, все время с опаской посматривали на дверь.

Но никакой радости она не испытывала, потому что все ее усилия утрачивали смысл от одного простого факта — она была беременна.

Как это могло случиться, когда она что— то недоглядела — рассуждать было поздно: сегодня утром врач подтвердил наихудшие ее подозрения.

А если так, то Стив, предоставив ей полную свободу действий, все же оказался победителем. И эта мысль была для Мишель совершенно невыносима. Какое бы ожесточение к мужу она ни испытывала, каким бесполезным ни казался ей брак — пойти против природы, отказаться от счастья, которого лишены столько женщин, было для нее слишком сложно.

На глаза невольно набежали слезы. Она сжала виски, борясь с минутной слабостью, и, подойдя к окну, вытерла лицо носовым платком. «Что же дальше?» — с отчаянием спросила она себя.

— Салют, Морковка, — вдруг услышала Мишель знакомый голос.

Мишель замерла, а когда повернула голову, увидела в дверном проеме улыбающегося Дэвида.

— Извини, — развел он руками, увидев, что она не в силах что-то сказать. — С моей стороны неосторожно было вот так, как снег на голову…

— Как дела, Дэвид? — спросила Мишель, не зная, о чем еще говорить.

— Если это вопрос ради вопроса, то все замечательно. Но если говорить начистоту — то хуже некуда. Я подозревал, что, увидев тебя, разбережу старые раны, но что будет так больно — даже представить не мог. Господи, как мне недоставало тебя, Мишель… Эти три года превратились для меня в нескончаемую муку.

Дэвид говорил с привычной легкостью, на лице — раскаяние и боль, и слушать его было приятно и привычно.

— Как-то не очень верится, — перебила Мишель поток его признаний.

— Если хочешь знать, не было дня, а тем более ночи, чтобы я не сожалел о своем поступке. Мне нет никакого оправдания… Кроме, может быть, того, что по молодости и по глупости я не понимал, от чего отказываюсь. Если бы все это случилось сейчас, я бы послал Стива к чертовой матери и посоветовал бы ему перевести мою долю наследства в Общество защиты животных…

— Сожалею, но я о тебе забыла, по всей видимости, гораздо раньше, — хладнокровно сообщила Мишель.

Дэвид шагнул чуть ближе, вгляделся в ее лицо и нахмурился.

— Что-нибудь случилось, Мишель?

— Абсолютно ничего, — небрежно ответила она. — Все в порядке, и я очень счастлива.

— Тогда почему ты плакала?

— А ты разве забыл, что слезы у меня очень близко? — на самом деле Мишель не плакала почти два года — с момента похорон родителей. — Кто-то поскользнулся — и я в слезы. Обнаружила на ногте заусенец — и в слезы. Защитная реакция.

— И какая же неприятность заставила тебя плакать сейчас?

— Не помню… И вообще, как ты меня здесь отыскал?

— Секретарша Стива. Мне показалось, что она еще много чего могла бы мне порассказать, но я спешил к тебе. У вас нелады с братом?

— С чего ты взял? Разве тебе не известно, что браки совершаются на небесах? Вот и я купаюсь в небесном счастье.

— О счастливом браке не говорят с таким сарказмом. А впрочем, чего еще ждать, если брак заключается по расчету, — сообщил Дэвид и уселся в кресло.

— С чего ты взял, что мы поженились по расчету?

— Я знаю брата. И знаю тебя. Не может такая страстная и искренняя натура, как ты, влюбиться в этого сухаря, в эту ледышку… Он же не человек, а айсберг! Просто ему необходимо было провернуть свои коммерческие делишки и, надо отдать ему должное, он далеко глядел. Когда я узнал, что вы женитесь — только тогда мне стало понятно, зачем ему понадобилось с таким ожесточением обрывать наш с тобой роман. И боюсь, что это я подал ему такую мысль. Помнишь, тогда, увидев тебя в первый раз, я сразу же объявил, что люблю одну тебя и как только ты достигнешь совершеннолетия, ты будешь моей женой… И вот такой удар…

У Мишель заныло сердце. Не слишком ли много для одного дня?.. Он ждал ее совершеннолетия! Стив тоже ждал, и каково ему было получить в жены такую мегеру?..

— А ведь я все еще люблю тебя, Мишель, — осипшим голосом признался Дэвид. — И сколько дров ни наломано в прошлом, еще не все потеряно. Если бы Стив тогда не вломился в нашу жизнь, мы бы давно жили вместе и имели бы пару очаровательных детишек…

Мишель резко повернула голову. Зачем он говорит о детях?… Дэвид робко и чуть легкомысленно улыбнулся. Все-таки он самый красивый мужчина, которого она когда-либо видела. И тем не менее его слова совершенно ее не трогали.

— Но ты почему-то отказался от всего того, о чем сейчас говоришь, — напомнила Мишель.

— Конечно, — с горечью и обидой отозвался Дэвид, — я заслужил все твои обвинения. Но войди в мое положение: диплом Сэнсана без университетского образования — не более чем красивая бумажка. Как бы мы жили, не имея средств к существованию? Я готов был предложить тебе руку и сердце, но обрекать девушку с твоим воспитанием и запросами на нищету — извини, это выше моих сил.

— Меня ты на эту тему не спрашивал, — заметила Мишель, пряча мокрый носовой платок в карман. — Так что уместнее было бы говорить только о юноше с весьма и весьма большими запросами.

— Да, признаюсь, — горделиво сказал Дэвид, — я люблю роскошь и комфорт. Но заметь, я не собирался уходить от тебя навек. Я рассчитывал только получить свои законные денежки…

— Неужели? В том единственном письме, которое я от тебя получила, ни слова об этом не было сказано.

— Нельзя же оставлять улики, — заметил Дэвид, — брат требовал полного и безоговорочного разрыва, а письмо случайно могло попасть ему в руки. Ведь узнал же он о нашем романе… Кстати, ты не знаешь, откуда?

— Не знаю.

— Ну и ладно! Потом я написал тебе дюжину писем, в которых говорил все то, о чем ты слышишь сейчас, но едва я кончал очередное письмо, мне становилось мучительно стыдно, и я рвал его на мелкие кусочки… А когда я получил свою долю наследства, я отправился в Европу, чтобы присмотреться, где нам лучше пустить корни… Когда же я собрался ехать к тебе, пришла телеграмма о вашей с братом свадьбе. Я был так потрясен, что смог лишь отослать ответную телеграмму со своими сожалениями, что не могу приехать… Мишель, брось его! Он тебя не любит… Он вообще не способен никого любить.

Мишель посмотрела в его глаза и увидела, что Дэвид и сам верит в то, что говорит. Но вера и правда — далеко не одно и то же… Она вдруг почувствовала, что бесконечно устала от этого разговора, от попыток Дэвида снова влезть ей в душу, от всего на свете. «Вот я и стала взрослой, — подумала она, с симпатией и иронией глядя на Лэски-младшего, — а Дэвид так и остался мальчишкой».

— По-моему, тебе лучше уйти, Дэвид, — сказала она тихо.

Дэвид легким движением поднялся скресла — но не для того, чтобы уйти. Осторожно, словно неуверенный в ее реакции, он приблизился и положил руки ей на плечи. «Мальчишка, — насмешливо подумала Мишель. — Самоуверенный и очень красивый мальчишка, хоть он и старше меня на три года». Следовало бы, вообще-то, поскорее с ним расстаться, тем более что проблем хватало и без Дэвида, но подходящий момент был упущен, а в следующее мгновение Дэвид уже целовал ее — мягко, осторожно, соблазняюще. «Да, прекрасный был любовник», — подумала Мишель, сжимая губы. Именно был, потому что в ней ничего, кроме легкого сожаления, не шевельнулось.

Мишель терпеливо ждала, пока Дэвид оторвет от ее рта свои настырные губы и она сможет его наконец выпроводить, как вдруг прогремело страшное ругательство.

В следующее мгновение Дэвид уже стоял в дальнем углу комнаты: лицо у него было серее пепла, глаза горели исступлением и ненавистью.

— Вон отсюда! — взревел Стив. — Вон, пока я не смешал тебя с дерьмом!

— Опоздал братец! — ухмыльнулся Дэвид, небрежно приглаживая рукой волосы. — Теперь твой черед признать свое поражение. Я ведь тебе говорил, что мы сквитаемся, и как видишь…

Все произошло так быстро, что Мишель не сразу поняла, в чем дело. Одним ударом Стив отбросил Дэвида к стенке, и тот, ухватившись за голову, съехал на пол.

— Ну давай, бей! — кричал он, корчась от боли и прикрываясь рукой. — Кулак — последнее средство неудачника, не желающего признать, что он сел в лужу.

— Убью! — побелев, выдавил из себя Стив, и Мишель, не выдержав, пронзительно взвизгнула:

— Хватит!

Стив замер. Дэвид затих и перестал корчиться.

— Хватит с меня вашей семейки! Завтра же подаю на развод!

Дэвид издал смешок, а Стив отвернулся.

— А теперь оба вон! — зловеще сказала Мишель. — Вы что, не слышите? Оба!