Мишель

3

Больше всего в цирковой жизни Мишель нравились совместные трапезы в походной кухне. Дома блюда готовились в соответствии с маминым вкусом: пареные овощи без соусов, салаты без приправы, рыба и цыплята, жаренные на воде. «Господи, когда только мать перестанет носиться со своим здоровьем!» — сказал однажды в сердцах Дэнни.

Общий стол в походной кухне — совсем другое дело. Чего здесь только не было: чили, спагетти, тушеное мясо, мясо по-фермерски в сметанном соусе, здоровенные куски золотисто-поджаристой ветчины… А на сладкое — эти восхитительные шоколадные кексы!

И еще Мишель любила обедать в общей столовой потому, что здесь всегда что-то происходило. То пара молодоженов устроит у всех на глазах перебранку, то клоуны с отработанными воплями и ужимками разыграют кого-нибудь и потом едва успевают спастись бегством. А то под руку с очередной летней женой войдет артист, и вся палатка наполнится возбужденным жужжанием.

Каждый завтрак, обед и ужин был не похож на другой. Мишель разрешалось сидеть где ей захочется, а потому она беспрестанно меняла место. Так, ей очень нравилось сидеть рядом с цирковыми уродами — те в ней просто души не чаяли! Но только недавно она наконец поняла причину их хорошего отношения к ней. Большинство людей (циркачи здесь не исключение) не любят есть вмёсте со страшилищами. А вот ее нисколько не пугало, когда Барки кусок за куском отправлял в безобразную дыру на том месте, где должен быть рот, и нисколько не смутцало, когда Малышка Эдна, «самая толстая женщина на свете», в один прием заглатывала здоровенный кекс. «Не подумай, — со вздохом сказала ей однажды Эдна, — что я такая уж обжора и жадина. Просто если я начну худеть — чем я буду зарабатывать на жизнь?»…

Роза и Кланки редко приходили в походную кухню, но если появлялись за столом, Мишель обязательно подсаживалась к ним. Роза всегда интересовалась тем, что происходит в жизни Мишель. И Мишель доверяла ей все свои тайны. Роза — тоже молодец! Она рассказывала Мишель такие вещи, о которых в целом мире никто не знал!

Вообще-то был один самый главный секрет и касался он бабушки Мишель. Оказывается, мамина мама была не просто артисткой, воздушной гимнасткой, но и пользовалась огромной известностью! Звали ее Принцесса Мара, и в жилах ее текла королевская кровь. Правда, это была кровь цыганских королей, а большинство людей считает, что у цыган нет никаких королей. Дед Принцессы Мары был главой племени, и у него было каменное сердце. Когда Мара отказалась выходить замуж за старика, дед лишил ее наследства, и именно поэтому у Мары было только имя — без фамилии.

Роза была лучшей подругой Принцессы Мары, и все, кто хотел узнать что-нибудь о знаменитой циркачке, направлялись прямо к Розе. Кланки все это не одобряла, она ворчала, что это отнимает кучу времени, но Кланки всегда что-нибудь не нравится. Иногда, когда Роза была в очень хорошем расположении духа, она рассказывала Мишель историю о том, как Принцесса Мара встретила своего мужа, дедушку Мишель, или как девушке пришлось пройти через множество испытаний, прежде чем она стала знаменитой. Мишель спрятала подаренную Розой книгу, где рассказывалось обо всей жизни Принцессы Мары.

— Мне бы не хотелось, чтобы ты забыла своих бабушку и дедушку, — сказала Роза, когда давала ей книгу. — Кто-то должен знать их такими, какими они были в действительности. Здесь, конечно, не вся их жизнь, но очень многое описано правильно — так, как если бы они вдвоем сочинили эту историю.

Книга когда-то была бестселлером и до сих пор продавалась в книжных магазинах. Мишель перечитала ее несколько раз, и всякий раз ей казалось, что она — Принцесса Мара, вот она взлетает над ареной, поворачивается на трапеции, а потом — о ужас! — летит на крохотную арену внизу.

Сегодня она завтракала на дальнем конце стола вместе с бригадой рабочих. Еще до завтрака она попросила у Куки булочку с изюмом для Конни, но Куки в первый раз в жизни ей отказал. Еще он посоветовал Мишель держаться подальше от слонов — по крайней мере сегодня. На все ее вопросы он отвечал, что ничего не знает, но вчера вечером было какое-то неприятное происшествие.

Сейчас она торопливо глотала завтрак и держала ушки на макушке. Вскоре из разговоров за столом она узнала все. Какой-то мальчишка из города дразнил слонов и тыкал в них палкой с гвоздем. Он слишком близко подошел к Конни и та поймала его хоботом, подтащила к себе и села на мальчишку, после чего тот уже не смог подняться. Сейчас парень в больнице, и состояние его хуже некуда.

Больше ничего узнать не удалось, потому что кто-то шикнул и все, посмотрев на Мишель, молча продолжили завтракать. Когда же Мишель, не утерпев, спросила, где Конни сейчас, ей грубовато посоветовали обо всем выяснить у своего папаши. Но когда она пришла к Серебряному фургону, папы там не было. Все, что смогла сказать секретарша, — это то, что мистер Майкл куда-то уехал.

Мишель тут же побежала к зверинцу. У слоновника она задержалась, потому что просто обязана была с каждым из слонов поздороваться. Все это были ее друзья, и хотя подходить к слонам не полагалось, она на эти предостережения не обращала внимания. Она была на короткой ноге с животными, и те, как говаривал молодой док, за милю видели в ней друга.

Она прошла через весь слоновник, впереди оставался лишь отсек для Конни — и он был пуст.

Во рту у Мишель пересохло от страшной догадки. Неужели Конни пристрелили, как это делают иногда со слонами-инвалидами? Мишель в отчаянии огляделась, но единственным человеком, которого она увидела, оказался дрессировщик слонов по прозвищу Коттон (Нитка). Когда он притворился, что не слышит ее оклика, подозрение Мишель перешло в ужас.

— Что случилось с Кокни? — спросила она, глядя прямо в лицо дрессировщику и перегородив ему дорогу.

— А вы не слышали?

— О чем?

— Вот дерьмовая ситуация!.. Ладно, рано или поздно вы все равно узнаете, мисс. Вчера вечером случилось неприятное происшествие. Мальчишка мучил слонов, но с Конни не рассчитал, ж старушка его помяла. Когда мы парнишку вытащили, тот ужееле дышал. Мы его тут же отвезли в больницу, но, как только что сообщили, мальчишка все же не вытянул.

Сдвинув кепи на затылок, Коттон поскреб макушку.

— Мне в самом деле очень жаль, Мишель. Ваш отец ничего не смог сделать. Чуть свет нагрянул шериф, предъявил ордер и увез слониху. Мистер Майкл пытался переубедить его, но все было бесполезно. Я все понимаю, но закон есть закон.

— И что с ней теперь будет, Коттон? — спросила Мишель трясущимися губами.

— Будет слушание дела. Поскольку Конни — собственность и немало стоит, впереди — судейская волокита, но боюсь, что у старушки немного шансов уцелеть.

Мишель содрогнулась, вдруг похолодев.

— Куда они ее дели? — спросила она.

— Не знаю, — пожал плечами Коттон. — Слушание назначено на завтра, но, мне кажется, все это только для отписки. Городские никак не могут уразуметь, что животные — не люди, а потому и подходить к ним надо с другими мерками.

— Но ведь Конни ничего подобного раньше не делала! — горячо возразила Мишель.

— Вот именно, но как объяснить это судьям и горожанам?

С досадой сплюнув, дрессировщик пошел по своим делам.

Мишель побежала обратно к Серебряному фургону, подумав, что папа мог уже вернуться. По дороге она увидела Дэнни. Брат с мрачным видом орудовал лопатой, засыпая гравием выбоину на дороге. Папа, твердо следуя своему слову, весь месяц держал Дэнни в черном теле. Взглянув на сестру, Дэнни бросил лопату с гравием прямо возле тачки и вытер пот.

— Ага, значит, ты уже слышала про старушку Конни? Это ведь ее ты всегда подкармливала?

С трудом сдерживая слезы, Мишель кивнула.

Дэнни потрепал ее по плечу.

— Мне очень жаль, Морковка. Папа пытался уговорить шерифа, но что возьмешь с этой деревенщины? Шериф при исполнении и намерен во что бы то ни стало преподнести урок всему свету. Скоро перевыборы, и серебряные бляхи из кожи вон лезут, чтобы доказать, что они не дремлют, А циркачи — всегда мальчики для битья.

— Ты не знаешь, куда шериф увез Конни?

— В окружной питомник, кажется. Слушай, не надо так переживать! Понятно, ты к старухе привязана, но она же все равно чертовски старая, даже по слоновьим меркам.

— Но ей же, наверное, так страшно и одиноко сейчас! Она привыкла, что рядом другие слоны. А вдруг они ее били, когда спускали из грузовика?

— Ну, тут уж ничего нельзя поделать… Пусть отец разбирается в этом деле.

Мишель почувствовала, как ее захлестывает обида. Конечно, Дзнни ее не понимал — по большому счету брата ничто не занимало, кроме собственной персоны и разных «шалостей». Не говоря ни слова, она развернулась на сто восемьдесят и понеслась прочь, потому что уже знала, что делать. Дэнни что-то прокричал ей вслед, но она даже не обернулась.

По пути к автобусной остановке, располагавшейся сразу же за воротами ярмарки, она забежала на кухню и украла с противня еще горячую булочку. Ждать автобуса пришлось не больше минуты. Поднявшись по ступенькам и опустив деньги в кассу, Мишель спросила у всех, на какой автобус пересаживаться, чтобы добраться до питомника. Оказалось, не надо было пересаживаться никуда. Минут через семь водитель объявил: «Питомник» — и показал, как лучше до него добраться.

И вот она уже стояла у большого здания из красного кирпича, с виду похожего на старую фабрику или завод. Табличка «Окружной питомник» свидетельствовала о том, что она попала туда, куда надо, но другая табличка — на двери — объявляла, что сегодня питомник не работает. В последней отчаянной надежде Мишель подергала ручку двери, но та не поддалась. Она застучала — никто не отозвался и не вышел.

И тут до нее донесся знакомый трубный звук, и Мишель невольно повернула голову. Конни!.. Итак, она там, где и должна быть, и остается одна проблема: как войти внутрь. Наверняка должен быть запасной ход, а огромного слона, конечно же, держат прямо во дворе — где отыщешь клетку для такой махины? А дверь должна быть — даже не дверь, а ворота. Не на вертолете же они переправили Конни внутрь!

Мишель побрела вдоль здания, затем вдоль длинного забора. Когда же она услышала из-за забора глухой топот: тум-тум, тум! — сомнений не осталось. Конни где-то во дворе, и явно недовольна, оказавшись в незнакомом месте.

Мишель повертела головой в поисках лестницы. Ничего не найдя, она обратила внимание на мусорные контейнеры и деревянные ящики, сваленные на тротуаре. Подтолкнув один пустой контейнер к стене, она взгромоздила на него деревянный ящик и взобралась. Судя по всему, она занозила руку, но была слишком взволнована, чтобы обращать внимание на такую мелочь. Перевесив голову через забор, она увидела перед собой большущий двор — наполовину зацементированный, наполовину утрамбованный. Конни стояла в самом центре, и каждая ее нога была привязана к острому железному штырю, торчащему из земли. Из длинного низкого строения в дальнем конце двора доносились голоса других обитателей зверинца: встревоженные ревом слона, они лаяли, подвывали, мяукали, скреблись о металлические сетки.

Бросив булочку на землю, Мишель перелезла через ограду и повисла над землей. Помедлив немного, она набралась духу и спрыгнула вниз. Забор был на редкость высоким, от удара из легких вышибло весь воздух, она упала, сбив в кровь колени.

Конни ее заметила и приветствовала появление подружки громким трубным звуком. Звери в ответ подняли невообразимый шум и, будь в питомнике хоть кто-то, он бы наверняка выбежал посмотреть, что происходит. Сперва Мишель возмутило, что Конни оставили одну, без друзей-слонов и присмотра, но в следующее мгновение ей пришло в голову, что в этом есть свои преимущества: никто не помешает ей увести слониху при условии, что она сумеет освободить старушку от пут.

Конни снова затрубила, и Мишель, подобрав с земли, подала подруге булочку и успокоила как маленького ребенка:

— Я принесла тебе угощение, — сказала она. — Но только не надо делать столько шуму — вдруг кто-нибудь придет?

Конни опустила хобот и с фырканьем обнюхала лицо Мишель. Потом Конни стала медленно раскачиваться взад и вперед, что было верным признаком того, что она расстроена. У Мишель сердце чуть не разорвалось от жалости и страха. Да, она нашла своего друга, но что она сможет сделать теперь?

Когда во двор донесся жалобный звон разбитого стекла, тут же сменившийся торжествующим ревом мужских голосов, Мишель испуганно обернулась. Из клеток послышался целый ураган звуков — животные словно взбесились. Мишель оглянулась в поисках убежища, но ничего, кроме горы пустых деревянных ящиков не увидела.

Великанша-слониха испуганно задергалась, в глазах ее появился ужас. Когда она, взметнув хобот, заревела от отчаяния, Мишель словно со стороны увидела жуткую картину — разъяренный, способный на все в своем бешенстве слон-убийца и она — крохотное существо рядом с ним. Но тут же глупый страх был снова вытеснен заботой о друге.

— Конни, не надо, давай потише! — умоляюще сказала она. — Ты только все испортишь.

С треском распахнулась дверь в здании из красного кирпича, и во двор ворвался мужчина: в руке у него был обрезок трубы, а глаза горели такой животной злобой, что у Мишель подкосились ноги.

— Это слон-убийца! — заорал он. — Отойди от него!

Во дворе уже появились и другие люди, и когда они бросились в сторону Конни, Мишель поняла, что должна их остановить. Недолго думая, она встала перед слоном и развела руки, словно могла в одиночку остановить эту исполненную злобы толпу. Мужчина, ворвавшийся первым, выругавшись, оттолкнул ее в сторону, и Мишель упала на цементное покрытие, вскрикнув от боли.

— Прочь от этого зверя, слышишь, ты, дуреха! — огрызнулся мужчина. — Тебе повезло, что ты до сих пор еще жива!

Поймав Мишель за руку, он рывком поднял ее на ноги. Она пыталась объяснить ему, что они совершают ужасную ошибку, что Конни самая добрая и нежная слониха в мире, что она…

Но мужчина ее уже не слушал. И никто не слушал. Они были ослеплены злобой, жаждой крови, а может быть — еще и страхом. Один из мужчин, постарше других, схватил Мишель.

— Здесь не место для девочки, — сказал он не без сочувствия. — Гарри, выведи ее! Нам ни к чему зрители, тем более дети.

— Но Конни совсем не опасна! — взмолилась Мишель. — Это была случайность…

— Это не случайность, дочка. Эта тварь — убийца, и цирк ответит по суду за то, что позволил зверю убить человека. Ну-ка, Гарри, выведи девочку и сделай так, чтобы она не сумела войти снова.

Невысокий, крепко сбитый мужчина схватил Мишель за руку и поволок в сторону кирпичного строения. Мишель отбивалась изо всех сил, но силы были слишком неравны, и через полминуты перед ней захлопнулась входная дверь. В бессильной ярости она заколотила по двери и только осознав, что руки ее в синяках и кровоточат, остановилась.

Упав на тротуар, она зарыдала, мотая головой и причитая. Никогда за всю свою жизнь она не чувствовала себя такой беспомощной. Окруженная людьми, которые ее любили и боготворили, она в любой ситуации умела заставить выслушать себя. Но сегодня у нее ничего не вышло.

Ее захлестнула ненависть ко всем мужчинам на свете, и когда чья-то рука коснулась ее плеча, она, не раздумывая, отмахнулась кулаком.

— Я тебе не сделаю ничего плохого, де… Мишель, это ты?

Мишель заморгала, смахнула слезы и увидела перед собой знакомое лицо — лицо Стива Лэски.

— А что вы здесь делаете? — воинственно спросила она.

— Хочу посмотреть — может, смогу остановить эту шайку. Один из моих людей слышал, как группа буянов сговаривалась устроить суд Линча и, не дожидаясь решения властей, прикончить старую слониху. Я звонил твоему отцу, но его не оказалось на месте, и я оставил ему телефонограмму. Мои человек сейчас старается собрать подмогу, но чувствую, что мне придется попытаться самому. По крайней мере, можно попробовать их удержать, пока не подоспеет помощь.

— А вы-то о чем беспокоитесь? Конни не ваш слон! — выпалила Мишель.

Губы Стива сжались, желваки заиграли, но когда он заговорил, голос его звучал ровно, почти безжизненно:

— Циркачи должны помогать друг другу в беде.

Мишель недоверчиво уставилась на него. Тех было так много, а он один. Она раскрыла рот, чтобы отговорить его, но страх за Конни оказался сильнее.

— Я пыталась их остановить, — всхлипнула она. — Но они меня вышвырнули как котенка. Если вы их не остановите, они… они…

— Я сделаю все, что смогу. Но ты оставайся здесь — подальше от неприятностей. Толпа в бешенстве способна на все.

— Дверь заперта, — заторопилась Мишель, — но они высадили окно. Я слышала, как они разбили стекла. Вы ведь их остановите, правда, остановите?

Стив поглядел на нее, словно хотел что— то сказать, но тут же, повернувшись, побежал к углу строения. Мишель чуть успокоилась, и снова все в ней взбунтовалось. Она не могла просто так ждать и ничего не делать. Нужно совсем спятить, чтобы оставаться на месте, когда рядом будут убивать твоего друга! Может быть, они не посмеют поднять руку на Конни, если во дворе окажутся сразу два свидетеля?

И она кинулась к углу здания, за которым только что скрылся Стив. Найти разбитое окно было делом нескольких секунд. Не думая, что она может пораниться об осколки оконного стекла, Мишель пролезла внутрь, пробежала через кабинет и длинный коридор.

Уже сквозь рев, лай и тявканье в клетках она расслышала неистовые звуки — это трубила Конни. Едва ворвавшись во двор, она увидела, что творится, и пронзительно завизжала: Конни была обложена со всех сторон пустыми ящиками, которые горели. Пламя уже лизало брюхо старой слонихи, хобот корчился от невыносимой боли, глаза закатывались, а из горла вырывался звук, поразительно похожий на детский плач…

Мишель метнулась к огню, ничего не соображая от бешенства и горя, и когда один из мужчин попытался остановить ее, толкнула его с силой, которой сама от себя не ожидала. Но в следующую минуту она словно на стенку налетела, потому что увидела Стива Лэски и поняла, почему толпа внезапно замолкла.

Стив стоял посреди горящих ящиков и, бледный как мел, целился в толпу из маленького ружья. На глазах у Мишель несколько человек медленно, но угрожающе двинулись на Лэски.

Мишель вскрикнула, и Лэски повернул голову в ее сторону. Потом губы его шевельнулись, словно он говорил «Прости!», и он повернул ружье в сторону огня.

В следующую секунду прозвучал выстрел. И Мишель увидела, как Конни рухнула на колени и упала на бок, как изогнувшийся в волнах океана большой серый кит. Прогремел еще выстрел, и Мишель стало ясно, что Конни теперь уже мертва и ничто на свете — ни ее обещания и мольбы, ни ее плач, ни ее молитвы — не смогут вернуть ей старого друга.

Жгучая боль пронзила ее. Она снова закричала во весь голос, и на этот раз из горла вырывались слова настолько страшные и некрасивые, что если бы мать ее слышала, она бы упала в обморок.

Народ молча расступился, когда Мишель метнулась к пламени. Какая-то часть ее сознания упорно отказывалась верить, что Конни мертва, ей казалось, что еще есть шанс, и она гладила кончик хобота, обводила пальцем застывший глаз, скребла под огромным, как опахало, серым ухом и верила, что чудо еще может произойти и Конни вот-вот снова встанет на ноги.

Она не заметила, что пламя подступило к ней вплотную, зато это заметил Стив Лэски. Мишель отчаянно забилась в его руках, пинаясь, царапаясь ногтями, кусаясь, но все было бесполезно: единственное, что удалось ей сделать, — это расцарапать в кровь ему лицо.

— Прости, Мишель, — сказал он, когда она обессиленно затихла. В его голосе не было злости — одно только сожаление. — Мне пришлось так поступить — я не мог позволить, чтобы она умирала в муках.

— Убийца! Убийца! Ненавижу тебя! — взвизгнула она.

Руки Стива разжались, и вот она уже в других сильных руках, руках отца. Она услышала голоса, вопли, ругательства. Это подоспела помощь — но ей уже было все равно, потому что Конни нельзя было помочь. Она всхлипнула — и зарыдала, сотрясаясь всем телом. Почему, почему Стив не подождал еще хотя бы несколько секунд?! Он убил слониху, и она никогда не забудет и не простит того, что он сделал, даже через пятьдесят, даже через сто лет!..

Грязно ругаясь и угрожая людям Лэски, самозваные судьи и палачи — несмотря на свое бахвальство, в душе подавленные — начали расходиться, предоставив Стиву и его рабочим тушить пламя.

Мишель наотрез отказалась уйти. В ноздри бил запах обгорелого мяса, и вид обуглившейся с боков туши, еще недавно бывшей ее другом, навсегда врезался ей в память…

Мишель и раньше случалось страдать, но никогда ее не переполняла такая всепожирающая, безумная ненависть. Теперь она никогда больше не улыбнется рассказу Кланки о ссоре двух циркачей, закончившейся кулачным боем. Злоба в любом своем виде безобразна и отвратительна. После всего увиденного сегодня она уже никогда не сможет жить спокойно и безмятежно. И главным виновником трагедии была даже не толпа — она не запомнила этих людей, — главным виновником был Стив Лэски.

Она затихла в руках отца, решив, что сердце ее разбито и никогда больше не удастся его склеить.

Стив перед тем, как уйти, попытался заговорить с ней. Мишель сидела на ящике, тупо уставившись на пыльные тапочки, ожидая, пока отец заберет ее домой, когда рядом присел на корточки старший из братьев Лэски.

— Прости, Мишель, — сказал он ласково. — Это было самое тяжелое из того, что мне когда-либо приходилось делать в жизни.

— Но вы же могли подождать! У вас же было ружье! Вы могли задержать их, могли заставить их потушить пламя! И если вы рассчитываете, что я вас однажды прощу — никогда! И не надейтесь!

Он неподвижно глядел в ее потемневшие от злости глаза. Волосы у него на голове были подпалены, а лицо посерело так, что каждая царапина была видна предельно отчетливо. Одна до сих пор кровоточила, но Мишель не испытывала ни малейшего сочувствия. Царапины заживут, а вот Конни, ее нежная старая подружка, не воскреснет — и убил ее этот человек.

— Я понимаю, какой это удар для тебя, — сказал Стив. — И мне остается только надеяться, что однажды ты все поймешь. Я не мог допустить, чтобы слон мучался. Этот сброд готов был броситься на меня, несмотря на ружье — а убивать людей, даже ради того, чтобы сохранить жизнь животному, я не мог. Ты чертовски мужественная и верная девочка. В тебе больше мужества и порядочности, чем во всех этих ублюдках. И я надеюсь, что со временем ты поймешь, кто тебе друг, а кто враг.

Подошел отец и подхватил Мишель на руки. На лице у него виднелась копоть, а глаза покраснели, будто он плакал. Он протянул свободную руку Стиву.

— Спасибо, Лэски. Кажется, я снова вам обязан.

Мишель недоверчиво уставилась на него. Отец благодарит человека, застрелившего ее Конни? Всхлипнув, она вырвалась из рук отца и бросилась прочь, подальше от этих жестоких и бессердечных людей, желая умереть, лишь бы не оставаться наедине со своей болью.