В первый учебный день, войдя в Университет, я сразу почувствовала неладное. Уж слишком много взглядов в мою сторону. И много, очень много из них злобно-осуждающих. На первую лекцию я опоздала: мы с Этьеном и Жаком спорили о деле мадам Сошет. Я ворвалась в аудиторию, извинилась и прошла «на галерку». Поднимаясь по ступеням амфитеатра аудитории, я прошла мимо Адель. Она вернулась в Университет? Совести хватило? Мишеля-то выперли!
— Опять оценки отрабатывала, — послышалось хихиканье за моей спиной.
Может, я не так поняла? Разум пытался найти объяснение этим словам, но эмоции… Извините, господа собравшиеся, я сожалею. Мои эмоции — это тайфун, с которым я совладать не смогу.
Меня захлестнула волна гнева и я, не помня себя, с размаху шмякнула свою сумку с учебниками о стол высказавшихся. Послышался изумленный «ах», разлетевшийся по аудитории.
— Конечно! — я захлебывалась злостью, — да! Отрабатывала! Думаете так просто иметь высший балл по всем предметам?! А теперь еще после лекции здесь буду отрабатывать!
Я обвела безумным взглядом ошеломленных студентов.
— Мадам Жоффр! — развернулась я к женщине профессору преклонных лет, — мы ведь с Вами задержимся после лекции?! Я ведь баллы получаю не за работы свои, не за знания! Народ считает, что я иными способами успехов достигаю! А ну-ка, подтвердите аудитории, что все не просто так! Расскажите им, чем мы с Вами занимаемся, что Вы мне такие оценки ставите!
Повисла оглушительная тишина. Я обезумевшими глазами смотрела на собравшихся в аудитории студентов, большинство из которых опустило глаза в пол.
— Лекции на сегодня отменяются, — сдавленным голосом проговорила мадам Жоффр, — Ваше поведение, Марсель, немыслимо. Я доложу о нем в ректорат! Все свободны.
Никто не смел поднять глаза. Только я, сжимая зубы, обводила взглядом аудиторию.
— Всем на выход! — попыталась крикнуть мадам Жоффр, но у нее вышел невразумительный писк. Несмотря на это, студенты начали спешно покидать аудиторию.
— Довольна? — процедила я, когда мимо проходила Адель. Бывшая подруга не подняла глаз от пола.
Следующие дни сделали меня изгоем и среди студентов, и среди преподавателей. Последние старались меня не замечать. Студенты шушукались за моей спиной, но больше никто не решался говорить громко в моем присутствии.
Больше всего я любила лекции, которые пересекались у меня с Этьеном — мы могли садиться вместе, и тогда вообще ни единая душа не решалась даже посмотреть на нас косо (по всей видимости, задиры боялись, что обеспеченная поддержкой молчаливого парня в клетчатой рубашке, я вообще всех порву).
С Жаком, что был старше нас на год, мы пересекались лишь в коридорах. Мы делились друг с другом нашими бедами и, как выяснилось, Жаку доставалось не меньше. Ему приходилось противостоять насмешкам и издевательствам в одиночку. Он не отчаивался, улыбался и говорил, что это прекрасная тренировка для будущего адвоката.
Через несколько дней вокруг моего места (или нашего с Этьеном) была пустота. Никто не решался садиться рядом.
В коридорах нас порой поливала грязью заранее собравшаяся толпа. Пару раз мы пытались дать отпор, но это было невозможно — нас просто не было слышно.
Жак становился все бледнее с каждым днем. Однажды он признался, что только теперь понял значение слов и действий Мишеля — когда он пытался отгородить от своего имении своих клиентов и нас.
— Ты считаешь, мы зря его поддержали? — сжимая кулаки, набросилась я на Жака.
— Ну ты хоть на меня не рычи, — устало отмахнулся он, — конечно, не зря. Просто изначально мы не понимали, на что идем. А вот теперь понимаем. Нас ненавидят все.
Шли дни, и я стала замечать, что не все студенты готовы втоптать нас в грязь. Была довольно ощутимая группа тех, кто держал нейтралитет. Также набралось сообщество, готовое нас поддержать. Это давало лично мне хоть какие-то силы.
Я была на грани: днем Университет, вечером контора, ночью домашние задания. Мне хотелось кого-то возненавидеть. Цель была очевидна. Адель.
Но однажды днем она лишила меня этой «радости».
Потому что подошла ко мне в коридоре и прошептала: «Я не думала, что так далеко зайдет».
Я почувствовала что-то похожее на жалость.