Миссия соблазнить

Глава 26

Меня в который раз подкинуло на сиденье, и я ударилась лбом об стекло.

— Твою дивизию! — прошипела, потирая ушибленное место.

Кажется, мы скоро будем на месте.

Как я это поняла, учитывая, что на улице беспроглядная тьма? Ответ прост — закончилась дорога. Её просто здесь не было. Значит, скоро точно будем на месте.

— Откуда ты знаешь дорогу?

— Ездил с парнями пару раз на рыбалку. Здесь невероятно красивая местность.

Что правда, то правда. Озеро славилось далеко за пределами нашего не только нашего города, но и области. А уж что говорить про лес… Красоты здесь были неземные. А вот дорогу, сволоты, так и не сделали! И, похоже, не собирались. Чтоб им заблудиться, а дороги так и не найти! Как, впрочем, и нам! Ворюги!

Нет. Конечно, когда-то здесь была дорога. Ещё в молодости моей бабушки. Нынче же лишь то, что от неё осталось.

Машину качало из стороны в сторону, но, слава всем святым, мы ехали. У Синицына все же спорткар. Даже я, полный профан в тачках, понимала, что эта машина не предназначена для такой езды. На джипе было бы куда проще… Но с другой стороны, хорошо что не пешком или за бешеные деньги на такси. И на том спасибо.

— Так у тебя есть сестра?

Я действительно собиралась стать Синице хорошим другом. А друзья, в моем понимании, должны что-то да знать друг о друге. Нет. Пронырливый Синицын, разумеется, обо мне знал немало, но вот я про него лишь жалкие крохи.

— Да. Ей восемнадцать. В этом году поступила в нашем городе.

— На кого поступила?

— Экономист. Она у меня заучка.

— Выходит, это у вас семейное? — подколола его.

Синицын рассмеялся и, подмигнув, спросил:

— Считаешь меня заучкой?

— У тебя правил больше, чем в уголовном кодексе, — закатила глаза. — Ты зануда. Весь такой правильный мальчик. Наверняка в школе ты был ботаном.

— А ты, значит, оторвой, да? — не остался в долгу.

— О да! — не стала даже скрывать. — Когда я выпустилась, директриса перекрестилась и выдохнула.

— Не удивлен, — усмехнулся Синицын. — Но, вообще, я не был заучкой и близко. Скорее бунтарем, — пожал он плечами. — У меня был сложный подростковый период, когда родители погибли.

Ком встал в горле. Вот сейчас, и правда, стало неловко. Я даже и не знала, что у него погибли родители. Откуда, спрашивается? Из него и клещами ничего не вытащишь.

— Извини, если…

— Все нормально, — слабо улыбнулся. — Я пережил это. Они погибли в аварии, когда мне было шестнадцать. Алинке было тринадцать. Я был дурным и молодым. Ввязывался в драки, куролесил, почти забросил хоккей. Хамил и снова дрался, постоянно попадал в участок. Было тяжело, — с шумом сглотнул, — но бабушка и сестра всегда оставались рядом со мной. К одиннадцатому классу тренер поставил мне условие: или я берусь за голову или пробкой вылетаю из хоккея. На мне осталась маленькая сестра и бабушка, о которых я должен был позаботиться, поэтому взялся за ум и стал пахать. Единственное, что осталось из увлечений — это гонки. Их бросить не смог. Спустя несколько месяцев меня пригласили играть за «Волков». Окончив школу, переехал сюда, поступил на юридический. Это было правильным решением. Все-таки в моем городе было больше соблазнов, больше неправильных компаний. В общем, слава богу, что в моей жизни есть люди, ради которых я готов становится лучше. Собственно, поэтому, Ульяна, я и говорю так о тусовках. Знаю, тебе кажется, что ты на вершине мира и свободна, но это ложь. Самообман. Людям просто похер на тебя. Из-за таких я всегда попадал в передряги, а потом оказывался крайним. Банально, но важно не количество, а качество. Однажды ты это поймёшь.

Я слушала его, затаив дыхание и не смея перебить. Впервые Дима был настолько со мной откровенен. В его словах не было сожаления, и сам он не пытался давить на жалость. Он просто рассказывал о своей жизни, делился ею со мной. Это согревало моё сердце. И пусть звучит уж больно по-девчачьи, но там, внутри, екнуло и стало тепло.

— Дим, но мы же молодые. Когда, если не сейчас, ошибаться?

— Люди всю жизнь ошибаются. Всю жизнь учатся. Главное, чтобы эти ошибки не стали роковыми. Не мне тебе рассказывать, что иногда творится на этих тусовках, — брезгливо поморщился. — Ты девчонка умная, Ульяна, но и не таких подсаживали на всякую дрянь.

Обсуждать свои тусовки, да ещё и в таком ключе, мне не хотелось.

Да, видела. Да, знала таких. Но я — не они. Минутный кайф никогда не привлекал меня.

— Лучше расскажи мне еще о бунтарской натуре Димки Синицына, — поставив локоть на бардачок, оперлась на него подбородком, лукаво улыбаясь. — Даже не представляю тебя таким.

— Почему же? — стрельнул загадочно в меня глазами.

— Ты мне всегда казался серьёзным и выше этого. Ох, и хватит напрашивается на комплименты! — ухмыльнулась. — Давай, рассказывай.

— Да и рассказывать особо нечего, — пробурчал, явно увиливая от ответа.

Похоже, он забыл, что от меня не так-то просто отделаться. Тем более, тут такие новости-то!

— Да ладно! — хмыкнула. — Никаких девчонок? Никаких пьяных оргий?

— Девчонки были, — хитро улыбнулся, — а вот про оргии ты преувеличиваешь.

— Даже тройничка?

— Мне было шестнадцать-семнадцать лет. Какие тройнички?! Девчонки были, это правда. Но не сказать, что я был особым ловеласом. Все мои случайные связи можно пересчитать по пальцам.

— А…

— Пальцев хватит на одной руке, — перебил меня.

Точно читает мысли, злыдень!

— А говоришь не зануда, — преувеличенно тяжело вздохнула.

— То есть, я должен трахать все что движется, чтобы быть не занудой?

— На самом деле — нет, — пожалуй, слишком резко отрезала, представляя себе эту картину. К слову, она пришлась мне совсем не по вкусу. — Это здорово, что ты из тех парней, которые ценят девушек, а не видят в них кусок мяса. Может, для кого-то и я такой кусок. Но, знаешь, мне все равно. То, что я хочу наслаждаться сексом, но при этом не хочу отношений, не делает меня шлюхой. Шлюхи — это женщины, которые спят за деньги. Я никогда ни с кем не спала за деньги. По глупости — бывало, но не за деньги.

— Я знаю. И никогда не считал тебя шлюхой.

— Тогда почему мне отказывал? — возмутилась.

— Ты мне казалась слишком языкастой. Такая маленькая язвительная ведьмочка. Стать трофеем — это как-то унизительно, что ли…

— Вы, парни, всегда считаете девушек трофеями.

— Тогда тебе стоит знать, что я не из таких парней.

— Знаю, — прикусив нижнюю губу, кивнула. — И, Дим, — вдруг взволнованно начала, теребя пальцами низ юбки, — я до сих пор никому ничего не сказала.

Кажется, его глаза потеплели, а улыбка стала такой, что впору было растекаться лужицей у его ног.

Не прошло и десяти минут, как мы заехали в деревню, а ещё через пять оказались перед домом нашего соседа, в окне которого горел свет.

Когда мы выехали я думала о том, как бы попросить Синицына остаться в машине, но сейчас, после всех наших разговоров, мне хотелось, чтобы он пошёл со мной.

Ладно. Я же смелая. Храбрая. Что мне? Нужно просто сказать…

— Ты пойдешь со мной? — выпалила, уже хватаясь за ручку двери.

— Ты уверена?

Прикусив щеку изнутри, решительно кивнула.

— Пошли.

Выйдя из машины, Дима поставил её на сигнализацию.

Неуверенно потоптавшись, подошла к воротам и подпрыгнула. Помнится, у дядь Бори была собака. Здоровое, лохматое чудище и крайне агрессивное.

Мне ещё моя жизнь дорога, знаете ли.

Постучала по воротам, но ответа не последовало. Впрочем, как и через пять минут. Я начала замерзать. Как никак, а на улице не лето, а я в юбке. Никогда не скажу этого вслух, но спасибо Синице за колготы.

— Ладно, нужно заходить. Это бесполезно.

Я реально было готова сдаться. Пусть даже меня покусает собака. Хотя, она скорее зубы поломает об тот лёд, в который превратились мои ноги.

— Хорошо. Только я первый иду.

Дима оттеснил меня своим широким плечом, перегнулся через старую деревянную калитку и поддел замок. Дверь скрипнула. Осторожно он прошёл во двор.

— Заходи. Тут никакого нет.

И только я сделала шаг, как из темноты вдруг раздался громкий лай.

Пискнув, в одно мгновение повисла на

шее у Синицы.

Вот и чудище! К нашему счастью, на цепи.

— Испугалась? — на ухо прошептал.

— Не очень, — соврала. Я ж не трусиха какая! Что мне бобик какой-то?! Тьфу!

— Ну да, — так и поверила мне эта недоверчивая птичка. — Идём, — взяв меня крепко за руку, потащил к дому.

Впрочем, я и сама бы сейчас от Димы ни на шаг не отступила. Этому Бобику повод дай, так он и цепь перегрызет! Он меня в детстве за задницу укусил! До сих пор шрам, между прочим! Ну и что, что я черешню тырила?! Зачем же сразу кусаться?

Дверь была открыта. Заходи, кто хочешь! Пройдя внутрь дома, зашла в любимое место деда и дядь Бори. На кухню, разумеется! И тепло, и погреб рядом, в котором столько спиртного, что можно до конца жизнь синячить. Чем, похоже, немолодые люди и собирались заняться.

Они сидели за столом, на котором гордо стояла полупустая бутылка самогона.

Ну дед!

— Улька! — вскочил тот, точно солдат перед генералом. Видимо, понял что сейчас разбор полетов начнется. — А мы тут это… Как бы сказать…

— Да вижу я, что вы тут, — грозно сощурила щелки. — Мы, значит, там всей семьёй места себе не находим, переживаем, а ты тут… — указала рукой на стол, — горе своё заливаешь.

— Чего это? — подобрался он. — Какое еще горе?

— Как? — притворно изумилась я. — Бабушка на развод подавать собралась.

Плечи деда поникли, но признавать вину он не собирался. Упрямо стоял на своем. Так мы и слушали двадцать минут, что, мол, ведьма старая моя бабушка, что не ценит такое сокровище как он и вообще, не горе у него, а радость и праздник. Развод, как никак! Даёшь свободу!

— М-да, яблоко от яблони недалеко падает, — пробурчал Синицын за моей спиной.

Ладно. Потом спрошу у него какое это «яблоко» он имел в виду, а пока…

— Так, свободолюбивый! У тебя, между прочим, давление! А у бабушки сердце! А в этом году свадьба золотая! Что?! Столько лет прожили, и все зря?

— Ещё и свадьба эта… — пробурчал он. — Уленька, я ж как лучше хотел. Митька! Ну ты хоть ей скажи! Все для семьи! Как белка в колесе кручусь. Думал, вот щас как попрёт, выиграю миллионы, и махнем с моей Люськой на Багамы! А может, вообще на Мальдивы! Вот заживем-то на старости лет! А она мне в душу плюнула, змея подколодная! Пень старый, говорит! Непутевый, говорит! Развод и девичью фамилию ей подавай! Тьфу ты, баба!

— Дед, ну какая лотерея? В неё никто не выигрывает. Дались вам эти Багамы?! Без них плохо живёте? Или бабушку не любишь?

— Люблю её старую ведьму, — неохотно, но признался. — Люблю, хоть и плешь проела. Никак нельзя развод, Улечка! Никак! Мы ж с моей Люсенькой душа в душу пятьдесят лет прожили! Дай бог, еще столько проживем!

Ну про «душа в душу» это он, безусловно, преувеличил. Скорее как кошка с собакой, но пятьдесят лет это вам не плюшками баловаться!

— Вот и я о том же! — взмахнула руками.

— Да, Колька… Люська у тебя баба добротная, — подал голос дядь Боря.

— Ты на мою Люську губу не раскатывай! — хлопнул дед кулаком по столу.

На счастье моим и без того потрепанным нервам, дед больше не ерепенился. Собрал все свои пожитки, включая любимую удочку и лодку (и зачем зимой спрашивается? Озеро-то замерзло), попрощался с дядь Борей и сел в машину. Сперва, конечно, оценил.

Важно головой покачал и ляпнул:

— Видал, Борька, какой у нашей Ульки жених! Зятек! — похлопал он с уважением прифигевшего Синицына по плечам.

Сконфуженно улыбнувшись, пожала плечами.

Объяснять деду, что Дима никакой мне не жених, не имело смысла. Как об стену горохом! С него станется и поженить нас!

Всю дорогу домой мы с дедом бессовестно проспали, а после решили, что утро вечера мудренее. То есть везти деда к ба весьма спорная идея. Хотя бы потому, что тот был, что называется, в зюзю. Поэтому благоразумно решили поехать к нам, положили деда на диван, а сами легли в комнате.

Что на этот счет подумает старой закалки дед, у которого даже ружье имелось (хоть и без патронов), было все равно.

Завтра. Все завтра. А сегодня уже спать.

Поэтому, обняв своего мускулистого мишку, умостилась на груди, после чего моментально вырубилась.