Момент истины

3

В то утро Эйва стояла у окна своей спальни и смотрела на то, как медленно рассеивается в саду туман и проступают первые краски под лучами бледного солнца, с трудом пробивающегося сквозь густую дымку. Китти была еще в душе. Эйва налила себе кофе, и теперь пила его маленькими глотками, глубоко вдыхая в промежутках свежий морской воздух. Она смотрела на розы и маргаритки, которые пробуждали в ней воспоминания о Канзасе. Она подумала о том, как радовалась бы ее мама, увидев столь буйное и беззаботное цветение.

Именно эта красота и привлекала в выходные дни отдыхающих в Сисайд. Кто-то отважился окунуться в ледяную воду, которая едва не захлестывала конец Оушен-авеню, другие лишь бегали по берегу и подзадоривали шутками своих более решительных товарищей. А кто-то нежился на песке, подставляя свое тело солнечным лучам и лениво наблюдая за серферами, режущими волны за пределами бухты.

Эйва также решила сегодня позаниматься серфингом. Чувствуя свежий ветерок, шевеливший волосы, она знала, что волны будут что надо. Как раз такие, которые нужны, чтобы, приближаясь к берегу, совершить каскад искусных маневров. Эта грань серфинга притягивала Эйву больше всего. Ритмичные движения бедрами и ногами, каскад движений чем-то напоминали холу, национальный гавайский танец. Сегодня настоящий праздник для «хот-доггинга». Эйва владела этой техникой и умела выполнять ее приемы весьма изящно, но все же ее манили большие волны, поднимающиеся, набухающие зеленые горы воды, которые могли сделать так, что серфер воспарит между небом и землей на скорости тридцать-сорок миль в час… Этот фокус на гребне волны невозможно было описать словами, его нужно было почувствовать самому.

Эйва вспомнила слова Митцу Умары, полуяпонца-полугавайца, который был ее инструктором в Макаха-Бэй:

— Волны — все равно, что капризные дети. Порой опасно неуклюжие, порой застенчиво-робкие и нежные. Серфер пытается играть с ними, выкатывая на доске на их верхушки, а они, в свою очередь, хотят поиграть с серфером. Никогда не забывай о том, что море изменчиво, мисс Эйва. Подчас непредсказуемо. И все же одно правило есть. Покажи морю одну треть страха и две трети уважения, и оно вознаградит тебя. Научит главному искусству — ждать. Терпеливо ждать особенной волны, девятой, лучше которой нет. Если ты оседлаешь эту волну, то на ней останется написанным твое имя.

Эйва много раз наблюдала за самоуверенными, мускулистыми парнями и их беззаботными, рисующимися подругами, которые пытались подчинить себе море. И видела, как жестоко расплачивались они за эти свои попытки, лежа в больнице, до полусмерти наглотавшись воды и едва не утонув, чудом избежав «морской гильотины», которая всегда подстерегает легкомысленного новичка: пенистые, мощные руки океана выхватывают у тебя из-под ног доску и с яростью снова и снова бьют ею по воде. Так можно и впрямь убить.

Слава богу, думала Эйва уже, наверное, в миллионный раз, что Митцу так терпеливо учил ее серфингу и добился в этом успеха.

Покончив с кофе, Эйва скинула пижаму и натянула облегающий тело комбинезон, который смотрелся бы просто отвратительно, будь она чуть менее стройной. В этом простом и удобном костюме нечего было красоваться. Когда-то темно-синий, во что сейчас с трудом верилось, за два года постоянного пребывания на солнце он выгорел до такой степени, что выглядел светло-лиловым.

Возможно, те девчонки, которые сейчас разгуливают по пляжу в своих бикини, и их загорелые спутники изумятся, увидев в дюнах высокую гибкую девушку, нарядившуюся столь, по их мнению, не сексуально… Они будут спрашивать себя: почему она идет так решительно, не глядя по сторонам, в просторы манящего моря, которое отражается в ее больших умных глазах своим аквамариновым блеском? Они увидят в ее руке доску для серфинга, но эмблему, аккуратно вышитую на правой стороне груди костюма, конечно, не заметят. Только знатоку красная буква «Б» говорила о том, что эта девушка в свое время победила в состязаниях на больших волнах. Эйва выиграла соревнования на Гавайях, опередив других девушек, которые занимались серфингом много дольше нее. Она до сих пор вся светилась, вспоминая о той победе. Тогда ей удалось написать на девятой волне свое имя, и она неудержимо неслась на ней, будто крохотная птичка, навстречу оглушительной победе.

Темно-бронзовый от загара Митцу, стоя на наблюдательной площадке, очень волновался и отчаянно махал ей рукой. А когда судьи решили именно ей присудить прекрасный серебряный приз, он просто прыгал от радости.

— Я совсем старик, мисс Эйва, — сказал он потом. — Слишком устал, чтобы кататься самому, слишком нетерпелив, чтобы сладить с всезнайками, которые приходят ко мне брать уроки, но ты… Сегодня ты меня снова сделала молодым. Я горжусь тобой и собой.

Спустя два месяца после своего триумфа Эйва держала в ладонях мозолистую, обожженную солнцем руку Митцу, а сам старик прерывисто и тяжело дышал после тромбоза… Ее сердце обливалось кровью, когда она смотрела на изможденное лицо своего учителя. В ней словно что-то надломилось.

Она поместила его в отдельную палату, которую оплатила из своего скромного сестринского жалованья. Сидя возле кровати Митцу, Эйва тихо разговаривала с ним… до самого конца. У него не было семьи. Один бог знает, сколько лет он прожил в старой хибаре прямо на пляже. Единственным его другом, с которым он не разлучался всю свою жизнь, было море. Друг самый постоянный, самый верный. Эйва настежь распахнула окно в палате, когда поняла, что его последний миг уже близок. Митцу слабо кивнул седой головой и улыбнулся, услышав отдаленный шум прибоя… Это был особый, зовущий шум…

— У меня была хорошая… хорошая жизнь, — с трудом прошептал старик. — Теперь я устал и готов уйти, готов посмотреть в глаза Всемогущему, который однажды сотворил этот океан и которому по силам успокоить его одним мановением руки…

Эйва боролась со слезами. А когда старик испустил дух, она сама подошла к окну и взглянула на море. Волны горбились и нарастали, снова и снова разбиваясь в мелкую кружевную пену вдоль берега. А потом Эйва увидела ее… Самую большую волну, величественную, прекрасную, потрясающую своей мощью… Волна медленно надвигалась на берег, все больше изгибаясь и становясь все выше и выше…

— Это девятая волна, Митцу, — проговорила Эйва еле слышно.

Она обернулась, чтобы в последний раз взглянуть на старика. На его загорелом лице замерло выражение абсолютного покоя.

— Девятая волна, друг мой, — повторила Эйва срывающимся голосом и, подойдя к Митцу, надвинула ему на лицо простыню. — И на этой волне будет твое имя.

Звук открываемой двери ванной вывел Эйву из состояния горько-сладкой мечтательности. На пороге комнаты в белой комбинации появилась Китти. Ее короткие волосы были взъерошены жестким полотенцем.

— Завидую тебе! — искренне сказала она, доставая из шкафа накрахмаленный халат. — Целый уик-энд будешь наслаждаться солнцем. Если, конечно, — добавила она, зябко передернув плечами, — можно наслаждаться, занимаясь серфингом.

— Ничего ты не понимаешь, Кит. Если хочешь, я тебя когда-нибудь могу взять с собой, — предложила Эйва. — Ничего страшного. Главное — овладеть азами.

— Нет уж! Когда переломаю себе все кости, жалеть уже будет поздно! — в притворном ужасе воскликнула Китти.

Эйва пожала плечами и направилась к выходу, держа в руке доску.

— Береги себя, милая подружка, а то доктор Стонтон покажет тебе, где раки зимуют!

Эйва остановилась и повернулась к Китти:

— Оставь, пожалуйста. Я для него ничего не значу.

Китти рассмеялась:

— Да ему на всех наплевать до тех пор, пока в травматологию не начинают привозить людей со сломанными костями и сотрясением мозга. Вот тогда он просто звереет. По крайней мере, я так слышала.

Эйва пыталась понять, какое это имеет отношение лично к ней и почему доктор Стонтон звереет. Но у нее ничего не получилось, и она, махнув рукой, пошла на пляж. Как она и ожидала, волны были равномерными и достаточно высокими. На пляже Эйва заметила нескольких подростков. Они смотрели в сторону бухты. Их доски были воткнуты в песок и представляли собой нечто вроде импровизированной изгороди. Эйва на секунду остановилась, глядя на них. Чего они ждут?.. Она не могла понять. Неужели трусят? Господи, волны сегодня просто замечательные!

Освободившись от халата и сандалий, Эйва понесла доску к кромке воды и, ступив в воду, побежала вперед. Когда вода стала доходить до колен, она плашмя швырнула доску на воду. Лежа животом на доске, она отчаянно загребала руками, дробя мелкие волны, которые стремились задрать нос доски и отбросить ее назад к берегу. Когда показались первые нормальные волны, Эйва быстро подтянула ноги, встала на доске на колени и продолжала грести руками до тех пор, пока бухта не осталась позади. Несколько средних волн Эйва предпочла пропустить, направляя доску параллельно, чтобы они ее не захватили. Наконец она увидела ту волну, которую ждала, и, поднявшись на упругих ногах и разведя руки, приготовилась к первому стремительному подъему.

Теперь ее несло безо всякой гребли прямо в закручивающуюся дугу волны. Вода вставала перед ней угрожающе-гулкой изогнувшейся горой. Эйва совершила маневр, вознеслась на гребень волны и стремительно понеслась вперед. Воспарила…

Брызги летели в лицо, ветер разметал волосы. Волнующая радость и возбуждение вырвались из ее груди громким смехом, который, однако, тут же оборвался… Ибо она вдруг увидела фигуру человека, который неожиданно вынырнул откуда-то слева в опасной близости от нее… Он был настолько близко, что ей пришлось круто развернуться, чтобы не наехать на него.

— Макаха!!! — донесся до Эйвы сквозь рев ветра и волн резкий мужской голос. В пелене водных брызг мелькнула голова с выбеленными солнцем волосами и бронзовой кожей лица.

От досады девушка скрипнула зубами. Какой же он гад, этот Гари Хейден! Как он посмел отнять у нее волну?!

Мимо, словно метеор, пронесся атлетического сложения гостиничный менеджер. Он пролетел на таком близком расстоянии, что Эйва стала терять равновесие. Теперь ей нужно было бороться за то, чтобы ее доску не унесло в море. Инстинктивно перенеся всю тяжесть тела на пятки, она вся напряглась в предчувствии возраставшей за ее спиной волны, в которую нужно было завернуть. Ее поднесло к берегу, и жалкая волна распалась. Утро было испорчено.

— Эй, леди, что это за осел пытался наехать на вас? — сердито крикнул Эйве, выходившей на берег, какой-то паренек с резкими чертами лица. — Мы все видели! Он украл у вас волну!

За его спиной стояли еще два парня, которые кивнули, соглашаясь со своим товарищем. Взглянув на их грубые доски, Эйва догадалась, что это, скорее всего, кустарная работа. Ясно было, что ребята не могут позволить себе настоящие гладкие доски для профессионалов.

— Что же, спасибо ребята за моральную поддержку, — сказала она, улыбаясь и откидывая мокрые пряди волос со лба. — Вы правильно оценили ситуацию. Хорошо еще, что удалось вернуться без приключений. Перспектива захлебнуться в дальних волнах мне никак не улыбается. — После этого Эйва добавила еще пару фраз на жаргоне всех серферов.

— Ого! — восторженно протянул мальчишка с песочными волосами. — Во как шпарит!

— Понятно, — сказал второй, не спуская глаз с эмблемы на груди Эйвы. — Она профи.

Эйве не могло не польстить их отношение. Она опустилась на теплый песок и, вытирая полотенцем голову и плечи, наблюдала за тем, с каким восхищением подростки рассматривают ее доску.

— Где вы научились так держаться на доске, леди? Уж конечно, не на этом дурацком пляже, да?

— На Гавайях. А этот пляж, между прочим, вовсе не дурацкий. Сегодня здесь как раз то, что надо! А вы чего ждете?

Они стали смущенно переглядываться, переминаясь с ноги на ногу. И Эйва поняла. Бедные дети! Несмотря на свой бравый вид, они явно перетрусили. Стоит ли упрекать их, подумала девушка, устыдившись своих мыслей. Их грубые доски сделаны, скорее всего, из ненадежного дерева. На таких чурбанах вряд ли устоишь в бурунах. К тому же это совсем еще пацаны. Кто знает, может им незнакомы даже азы серфинга? По крайней мере, они точно не знают, как выполняются те профессиональные маневры, которые в опасную минуту могут уберечь спортсмена от несчастья.

— Да я и не профи в общем-то, — сказала Эйва, прервав неловкую паузу. — Я работаю медсестрой в больнице Св. Екатерины.

— Господи, какого черта вам делать в этом дурацком месте? — искренне изумился парень, которого друзья звали Тодом. — Там могут только трубки разные засунуть, да исколоть всего иглами. И хоть бы польза какая! Я-то уж знаю…

Это замечание удивило и развеселило Эйву. Она уже было собралась возразить ему, но запнулась. Тод, хромая, заковылял к ее доске, с опаской взял ее в руки и с таким видом стал оглаживать, что равнодушно смотреть на это было невозможно. Опустив глаза, Эйва увидела на ноге Тода, между лодыжкой и коленом, большую шишку, имевшую отвратительный синевато-белый оттенок. Куда смотрят его родители?! Впрочем, видно, не зря он с таким пренебрежением отзывался о больницах… Судя по всему, его уже где-то пытались лечить.

Пока ребята забрасывали ее вопросами о Гавайях и знаменитой бухте Макаха-Бей, где она научилась серфингу под руководством Митцу, Эйва украдкой рассматривала ногу Тода… Интуиция медика подсказывала ей, что эта шишка может быть опухолью-кистой. Если это так, то со временем коварная киста обязательно пробьет себе дорогу к кости, если срочно не предпринять что-нибудь.

Но как она могла сказать об этом мальчишке? Если она сейчас станет настаивать на том, чтобы тот немедленно прошел обследование, это может напугать его до полусмерти. Взгляд Эйвы остановился на его заношенных спортивных трусах, неухоженной голове. Парень явно из бедной семьи. Сын какого-нибудь местного рыбака, которые живут в жалких соляных домиках около пристани.

— Прошу прощения, я повел себя как дурак! — вдруг раздался голос слева.

Все повернулись в ту сторону и увидели приближающегося Гари. Свою доску он перекинул через плечо и придерживал рукой без видимых усилий. Его мускулистое тело поблескивало от воды и масла для загара.

— Боюсь, что я так увлекся одной симпатичной леди, что забыл некоторые правила этики серфера, а именно то, которое гласит: «Держись подальше от волны твоего коллеги!»

Мальчишки смотрели на него с нескрываемым восхищением. Их потряс вид его играющих мускулов, которые он умел подавать публике с той же ловкостью, с какой управлял отелем «Лас-Пальмас».

— Ребята, посмотрите на его доску! — прошептал Тод и услышал смех Гари.

— Подойди, парень, не бойся. На, хочешь? Попробуй покататься. И вы все. По очереди. Давайте, давайте. Только не потеряйте!

Когда подростки, хохоча и беснуясь от счастья, убежали с шикарной доской, Эйва сказала:

— Это было очень любезно с твоей стороны, Гари. Правда, ребята вполне могут потерять твою доску — сразу предупреждаю. Боюсь, им еще очень мало что известно о серфинге.

Не спуская с Эйвы взгляда глубоко посаженных зеленоватых глаз под светло-желтыми густыми бровями, Гари прилег на песок рядом с ней. Опершись на один локоть, он другой рукой стал просеивать песок между пальцами.

— Да черт с ней, с доской. Знаешь, сколько их в отеле валяется, дорогая? — беззаботно отозвался Гари. — Если в течение месяца никто не требует их, с ними можно делать все что угодно. — Он пожал широкими плечами. — У нас разве что только камины этими досками не топят.

Эйва улыбнулась, но в глубине души была разочарована. Эта фраза Гари явно изменила отношение Эйвы к его широкому жесту. Но все же Гари был дружелюбен, его обаянию трудно было сопротивляться. И потом, ведь он мог сказать, что доска ему дорога и что ему жаль давать ее неопытным ребятам, но он все равно дает ее. Он мог соврать. Не соврал. И на том спасибо.

И вообще Эйва еще раз напомнила себе о том, что не должна торопиться с оценками и выводами. Откинувшись на полотенце, она расслабилась под теплыми солнечными лучами, покорно принимая комплименты Гари и одновременно прислушиваясь к отдаленному смеху и крикам ребят.

— Знаешь… вот я смотрел на тебя сейчас, и мне в голову пришла одна мысль, — наконец сказал Гари. — Осень не за горами. Приближается морской карнавал. Я всегда в нем участвую и подумал, почему бы в этом году мне не совершить заезд тандемом? С такой партнершей, как ты, недолго и выиграть, а? Что скажешь?

Эйва, встрепенувшись, села на песке.

— С удовольствием, Гари. Конечно, все будет зависеть от того, совпадут ли у меня выходные на работе с теми днями. Хотя, я думаю, мне удастся поменяться дежурствами с кем-нибудь из сестер… — Она запнулась, когда ее взгляд вдруг поймал барахтающегося в воде Тода. Его друзья бежали по берегу, орали и смеялись:

— Ладно тебе, Тод! Давай сюда доску! Ничего у тебя не получится! Слабак!

Вскочив на ноги, Эйва почувствовала, как учащенно забилось ее сердце. С острой жалостью она смотрела на хромого мальчишку с бледным, изможденным лицом. Доска уплыла от него, и ее прибило к берегу. Парень поплыл за ней вслед, неуклюже махая руками. Затем медленно вышел из воды, сильно хромая и безуспешно пытаясь скрыть боль, которая отражалась на его лице — в глазах, в скривившихся губах.

— Гари! — прошептала Эйва. — Смотри! Бедняжка!

— Да, упрямый паренек, — усмехнулся Гари.

Он поднялся с песка, подошел к мальчишке и легонько шлепнул по заднице. Так сказать, подбодрил от чистого сердца. Эйва подумала, что это он зря. Чувствительный и самолюбивый Тод не потерпел бы, если бы к нему кто-то стал относиться с жалостью или снисхождением. Гари взял у него доску и воткнул ее в песок. Мальчик остановил на ней взгляд, исполненный тоски.

— Хорошее дерево, правда, мистер Хейден? — услышала Эйва голос Тода. — На нем очень красивый наплыв. Прямо как на моем письменном столе, который называют старинным.

— Что тебе сказать, парень? О дереве я мало что знаю, — улыбнулся Гари, — но благодаря этой доске я добираюсь порой вон куда и возвращаюсь на берег без сломанных костей. Это самое главное, а остальное меня, признаться, не волнует.

Намек на «сломанные кости» опять задел Эйву. Тод выглядел таким беззащитным перед подобными грубовато-бездумными репликами окружающих, что у нее появилось желание как-то поддержать его, избавить от душевной боли и смущения.

— У твоего письменного стола, наверно, убирающаяся крышка, Тод? — спросила она, когда вернулись другие ребята, и вся компания уселась на песок рядом с ней. Гари морщился. Ему не нравилось, что какие-то подростки столь бесцеремонно нарушили его с Эйвой уединение. — Когда я была совсем еще девчонкой, у моего отца был такой же. Из ореха. Красивее дерева я до сих пор никогда не видела!

— Орех — мое любимое дерево, — восторженно сообщил Тод и даже придвинулся ближе к Эйве, будто доверчивый щенок. — Иногда я наблюдаю за тем, как старик Матт, столяр, делает мебель. Я даже приношу ему сплавной лес, когда удается отыскать приличные куски. Он мне дает за это пару баксов.

И получает сам пару сотен, вырезая фигурки и продавая их состоятельным туристам, еле сдержав гримасу, подумала Эйва.

— Почему бы ему не раскрыть тебе кое-что из своих секретов, Тод? — сказала она. — Мне кажется, что у тебя должны быть золотые руки, — продолжала девушка, надеясь на то, что это отвлечет подростка от мыслей о больной ноге.

Она взяла в ладони его руку и, повернув ее, внимательно осмотрела его длинные загорелые пальцы. Такие руки вполне могли принадлежать врачу или художнику, решила Эйва.

— Я уже просил его, — покраснев и убрав руку, сказал Тод. — Но он только ворчит и говорит, чтобы я убирался.

Эйва рассмеялась. Ей хорошо была известна та нехитрая амплитуда, в пределах которой колебалось настроение Матта. Старик ежемесячно приходил в больницу по поводу своей старой язвы, которая, казалось, кислотой прожигала ему все внутренности. Он орал на медсестер и гонял их так, что многих доводил буквально до слез.

— Я поговорю с ним, если хочешь, — пообещала она. — Может быть, он все-таки выкроит для тебя немного времени.

Янтарные глаза Тода так и засияли. В его взгляде сквозило чувство, настолько близкое к обожанию, что Эйве даже стало неудобно, и она поднялась с песка. Попрощавшись с ребятами, она пошла в сторону дороги, напоследок подмигнув Тоду. Гари, как галантный кавалер, тащил на себе обе доски и шел сзади.

— Чувствую, на пляже у меня появилась целая орава соперников, — сказал он, когда они дошли до дороги.

Его белоснежные зубы сверкали на фоне загорелого лица. Казалось, он совсем не обращает внимания на открыто восхищенные взгляды девчонок, которые прошли мимо них. Впрочем, через секунду Эйва поняла, что это не так, и усмехнулась, увидев, как Гари провел рукой по своим длинным волосам, заправляя выбившуюся прядь за ухо.

Она постаралась скрыть от него свою усмешку.

— Спасибо, что донес доску. Отсюда я могу дойти одна.

— Нет, нет, и не проси! — возразил он. — Я пойду до конца. Я подожду на крыльце твоего дома, когда ты переоденешься во что-нибудь более светское и пойдешь со мной пообедать и потанцевать. А, что скажешь, Эйва? Мы сходим в один прелестный кабачок, вниз по побережью.

Она ответила не сразу. С одной стороны, ей не хотелось связываться с франтоватым кавалером, который, по словам Китти, славился тем, что знакомился с девушками, где придется, забавляя себя несколькими свиданиями с ними, а потом бросал. И дело было вовсе не в том, что Эйва чувствовала, что может влюбиться в Гари. Она не собиралась этого делать. Но кто поверит в это в Сисайде?

С другой стороны, перспектива вечера в одиночестве совершенно не прельщала девушку.

— Ну хорошо, — сказала она через минуту. — Договорились. Но я все же сама донесу доску до дома. А ты заедешь за мной в восемь.

— Минута в минуту, красавица! — воскликнул он обрадованно.

Весело помахав ей рукой, он трусцой по извилистой дороге направился к отелю, держа свою доску через плечо, как винтовку. Эйва медленно шла к дому, предвкушая обед, танцы и комплименты, которые, как она уже знала, обязательно обрушит на нее велеречивый Гари, увидев ее в оранжевом шифоновом вечернем платье.

И все же… Пытаясь вызвать у себя в воображении образ Гари с его зеленоватыми глазами, светящимися одобрением при виде ее наряда, Эйва чувствовала, что он заслоняется другим человеком… Его лицо тут же возникало перед ее мысленным взором. Смуглое, погруженное в раздумья… Лицо, которое достаточно было только вспомнить, чтобы сильнее забилось сердце…