Мой ангел-хранитель

ГЛАВА ПЕРВАЯ

1817

Маркиз де Кастильон прошел в гостиную и сел на ближайший стул. Тот заскрипел под ним, и маркиз подумал, что, должно быть, шатается одна из ножек, но его это не удивило.

Он оглянулся вокруг с выражением отчаяния на лице и задумался, как быть дальше.

Молодой человек вернулся в свой фамильный замок, в котором бывал только в раннем детстве, надеясь, что тот хоть сколько-нибудь пригоден для жилья. Теперь, осмотрев здание, он понял всю шаткость своих надежд.

У маркиза не было денег, чтобы привести в порядок само здание и прилегающие земли.

…Если бы кто-то взялся запечатлеть все события его жизни, полной опасности и приключений, на бумаге, получилась бы захватывающая книга…

Его род был одним из самых старинных во Франции и гордился тем, что относился к Ancien Regime[2]. Поколение за поколением он был частью величия Франции и почитался во всех уголках страны.

Когда в 1789 году произошло взятие Бастилии и разразилась Великая французская революция, маркиз де Кастильон с женой не могли и подумать, что волнения как-то их затронут.

Потом в Париже установили гильотину…

Многие их друзья приняли смерть, и маркиз с женой поняли, что им опасно оставаться во Франции.

Маркиз с супругой в свое время много путешествовали. После некоторых размышлений они решили искать убежища в Англии и оставаться там, пока не закончится революция. Они были не единственными аристократами, покинувшими родную страну, и в Лондоне их встретило множество друзей.

Молодой принц Уэльский старался развлечь их и совершенно искренне выражал свой ужас по поводу происходящего во Франции.

Маркиз с женой уже несколько лет жили в браке, но детей у них не было.

И вот, к удивлению и радости супругов, в 1792 году, через три года после того, как они покинули Францию, у них родился сын.

Его назвали Жан-Пьером в честь деда. Мальчик воспитывался вместе с детьми émigré[3] Лондона и детьми многих английских аристократов.

Жизненный опыт маркиза, широкая известность в аристократических кругах двух стран поднимали его престиж до уровня дипломата. Поскольку он подолгу жил в Англии, у него здесь было огромное количество друзей. Они по-дружески поддерживали самого маркиза и тепло относились к подрастающему Жан-Пьеру, который был жизнерадостным и умным ребенком.

Жан-Пьер учился в одной из лондонских школ; там были замечены его способности, и он приносил домой многочисленные отзывы учителей, которые родители находили весьма обнадеживающими.

Маркиз с женой стали поговаривать о том, чтобы отправить сына в Итон[4], где учились многие его друзья, и уже начали вести переговоры с директором о возможном поступлении Жан-Пьера в это известное учебное заведение.

Мальчик был слишком мал, чтобы его волновали события во Франции, но родители крайне обеспокоились, когда в 1796 году армию возглавил корсиканец по имени Наполеон Бонапарт.

Не успели англичане понять, что происходит, как вся Европа уже оказалась под угрозой войны.

Войска Наполеона, невзирая на голод и нехватку снаряжения, воодушевлялись верой и целеустремленностью своего командира. Наполеону, который в свое время принимал участие в революции, теперь удивительным образом удавалось залечивать раны Франции.

Он дал людям надежду на будущее.

Спустя два года после того, как Наполеон принял управление страной, находившейся тогда на грани краха, он победил всех ее врагов, за исключением Британии, и восстановил целостность французских территорий.

Потом Бонапарт принял новые законы. Среди прочих он приостановил действие закона против émigré. Наполеон предложил сотням и тысячам беженцев вернуться домой.

Таким образом он расположил к себе влиятельные знатные семьи, избежавшие гильотины. В то же время, восстанавливая страну, Наполеон не расстался с уникальными полномочиями, которые принесла ему революция; используя благосклонность церкви и émigré, он пытался их расширить.

Вернувшаяся знать получила обратно лишь малую толику своих земель, а в феодальных правах их и вовсе не восстановили. Впрочем, хотя бы что-то сбереглось и было вручено им обратно, тогда как они думали, что потеряли все.

Жан-Пьер был слишком молод, чтобы осознавать, какая огромная проблема возникла в этой ситуации перед его семьей.

Отец и мать каждым нервом чувствовали, что нельзя упускать шанс вернуться на родную землю — они хотели вернуть имущество, которым обладали до Революции. С другой стороны, необходимо было спросить себя, можно ли доверять этому корсиканскому выскочке, достигшему небывалого могущества за невероятно короткий срок.

Маркиз де Кастильон был умнейшим человеком, и его больше других людей поражали материальные выгоды, которые принесла Франции сильная правящая рука Наполеона.

Военный и политический гений Бонапарта гарантировали ему власть над страной.

К весне 1802 года его популярность возросла еще больше. Триумфальный мир в Европе теперь увенчался миром с Англией. Это означало конец бойкота и возрождение Французской колониальной империи.

Маркиз с женой решили вернуться на родину.

Для десятилетнего Жан-Пьера это было равносильно переходу из одного мира в другой. Мальчик был угнетен и расстроен, что покидает товарищей по играм и тех, с кем учился в школе.

В то же время заманчиво было пересечь Ла-Манш и ступить на землю, о которой он слышал с самого рождения, но никогда еще не видел.

Кастильоны отправились прямиком в Париж, где узнали, что дом, которым они владели до революции, свободен и готов принять их. Конечно, он не выглядел в точности, как прежде, по той простой причине, что был конфискован и какое-то время служил одним из множества новых государственных учреждений.

Тем не менее он находился в лучшем состоянии, чем недвижимость большинства их друзей, которые вернулись и обнаружили, что их дома и замки опустошены, вся мебель, ковры и портьеры разворованы.

Маркизу приятно было вернуться в Париж, однако он отметил, что с тех пор, как они с женой спешно покинули страну в страхе, что их потащат на гильотину, произошло много изменений.

Что удивительно: гости из Англии стали толпами пересекать Ла-Манш, желая посетить страну, о которой так много слышали.

Наполеон Бонапарт был теперь Первым Консулом и использовал все свое обаяние, чтобы покорить гостей, в том числе аристократов, с которыми де Кастильоны поддерживали теплые отношения в Англии.

Леди Элизабет Фостер[5] и Шеридан[6] находились в числе британских туристов, ставших свидетелями феерических торжеств в честь дня рождения Наполеона. Смотры, приемы и балы сменяли друг друга в нескончаемом потоке.

Именно тогда великий деятель стал называть себя по одному лишь имени — Наполеон. Это означало рождение легенды.

Англичане были очарованы непринужденным достоинством человека, которого когда-то презирали как «заурядного выскочку».

Лорда Аберкорна заворожила улыбка Наполеона; кто-то отмечал его необыкновенный магнетизм; а юный лорд Борингем повсюду заявлял, что, если мастер Бонапарт решает выдвинуть те или иные требования к своим вотчинам, какое до этого дело англичанину?

Надо отметить, что британцы слишком уж рьяно старались «расцеловаться и помириться» после всех разногласий в прошлом.

Де Кастильоны стали обживаться в Париже. Они хотели бы сделать свою жизнь такой же комфортной и приятной, какой она была до их вынужденного отъезда из страны.

И их волновала невозможность позволить себе роскошь, которая раньше воспринималась как должное.

Ради Жан-Пьера они должны были остаться в Париже и забыть о своих загородных владениях.

Жан-Пьера отправили во французскую школу, но она не понравилась мальчику после той, которую он с радостью посещал в Лондоне. Его забрали из школы и наняли частных преподавателей.

— Ничего, скоро привыкнет, — уверенно говорил отец. — Сейчас ребенку приходится жить в мире, которого он никогда не знал, и мы должны быть к нему снисходительны.

Маркизу с супругой было трудно устоять перед приглашениями, которыми засыпал их Наполеон. Первый Консул время от времени обращался к маркизу за советами, что было комплиментом, который невозможно игнорировать. Тем не менее чета Кастильон была несколько обеспокоена, как бы амбиции Наполеона не завели его слишком далеко.

Бонапарт вдохнул в свою армию дисциплинированный энтузиазм, что сделало его грозой всего мира.

Он сказал маркизу: «За мной стоит более чем тридцатимиллионная нация, опьяненная военной славой и жадная до новых побед».

И маркиз понял, что война неизбежна.

Вся страна провозгласила Наполеона вторым Карлом Великим[7]; на Вандомской площади сооружался столп, подобный Колонне Траяна[8], чтобы увековечить память о его победах.

Год спустя поднялись споры вокруг освобождения Мальты и о том, сохранит ли Наполеон целостность Турецкой империи.

Наполеон уже открыто говорил, что Британия, как и все остальные страны, никак не сможет противостоять Франции. Консулы начали сновать взад-вперед с сообщениями, предложениями и заявлениями, которые англичанами воспринимались как угрозы.

Но к тому времени, даже если бы Наполеон безоговорочно сдался Британии, ничто не остановило бы волну, которую поднял его гнев. Он считал, что Британия бросает ему вызов, тогда как британцы злились ничуть не меньше и были настороже.

Странная и весьма необычная сцена разыгралась в марте в воскресной гостиной.

Присутствовали маркиз и маркиза де Кастильон.

Наполеон прибыл и тут же набросился на посла Британии:

— Значит, вы решили воевать?

Потрясенный посол дипломатично ответил, что его соотечественники после стольких лет войны слишком хорошо понимают, как благословенен мир.

— Но, — ответил разъяренный Наполеон, — вы заставляете меня начать еще одну многолетнюю войну.

Все присутствующие открыли рты и стали встревоженно переглядываться. Затем Бонапарт сообщил русскому и испанскому послам, что британцы не сдержали слова. Наполеон остановился перед высоким солидным англичанином, потрясая тростью, словно собираясь пронзить его насквозь.

— Если вы наращиваете вооружение, — прокричал Первый Консул, — я тоже стану вооружаться! Если воюете — и я буду воевать! Если вы хотите уничтожить Францию, вам это не удастся!

Посол сохранял внешнее спокойствие, хотя и судорожно размышлял, воспользоваться ли своей шпагой, если Наполеон на него нападет. Он только сдержанно ответил, что его страна не желает ни первого, ни второго, ни третьего.

— Мы просто хотим хороших отношений с Францией, — закончил он.

Наполеон снова взревел и вышел вон, хлопнув дверью.

Но когда де Кастильоны ехали домой, они впервые засомневались, не ошибкой ли было их возвращение во Францию. Казалось, что война, как бы ее ни боялись в обеих странах, все-таки может начаться.

— Они не могут быть настолько глупы, — высказалась маркиза де Кастильон. — Право же, так много семей пострадало, что никто ни с кем не захочет больше воевать.

— Хотел бы я верить, что это так, — ответил ее супруг, — но у меня такое чувство, что Наполеон не успокоится до тех пор, пока не захватит весь мир.

На следующий год, как раз после одиннадцатого дня рождения Жан-Пьера, началась война.

Известие о том, что Королевский военно-морской флот Великобритании захватил в море два французских корабля, привело Наполеона в бешенство. Он тут же приказал арестовать всех британцев, путешествующих по Франции, и схвачено было десять тысяч гражданских лиц.

Люди в спешке и панике пытались скрыться.

Четвертому герцогу Аргайллу удалось пересечь швейцарско-германскую границу, только переодевшись горничной. А один баронет, увлекшийся весьма симпатичной парижанкой, отложил отъезд на несколько часов и оказался осужденным на одиннадцать лет тюрьмы.

Для Жан-Пьера это обернулось своей трагедией.

Среди домашних наставников и преподавателей, нанятых для него отцом, было двое англичан, которых немедля бросили в тюрьму, а двоих гувернеров-французов призвали в армию.

В течение нескольких следующих лет Жан-Пьер получал знания урывками. Отец твердо решил, что мальчик должен быть образован как можно лучше, но обнаружил, что найти хороших преподавателей чрезвычайно сложно.

Сын получал от уроков отца ничуть не меньше пользы, чем от занятий с любым из нанимаемых им людей.

Год спустя Наполеон стал «Императором Франции», и событие это, безусловно, предполагало фантастически красивую и тщательно подготовленную коронацию.

Жан-Пьер, как и все мальчишки его возраста, был в восторге от торжеств, которые проходили в Париже и других городах страны.

Он не осознавал, как расстраивали отца и мать вести о гибели их английских друзей. Один из них был адмиралом Британского флота и погиб, когда его корабль пошел ко дну в битве с французами; другого убили, когда он сражался, чтобы предотвратить вторжение французов на земли Британской империи.

Шли годы, а жителям Парижа на все лады рассказывали о французских победах.

Жан-Пьер, подобно другим мальчикам своего возраста, верил в непогрешимость Наполеона.

Пропаганда успехов императора весьма умело велась по всей Франции, и большинство молодых людей считали его героем, который, несомненно, останется в памяти потомков как величайший полководец, какого только знала армия.

Жан-Пьеру было восемнадцать. Он решал, чему себя посвятить, и тут ему пришло в голову, что он должен отправиться служить в армию.

Наполеон призывал людей в ряды своих войск и подавал это так, будто нет ничего лучше, чем стать частью его храбрейших и прославленнейших полков.

Вернувшись на короткое время с поля битвы в Париж, император присутствовал на званом вечере необычайного размаха и красочности, который давали в его честь.

Жан-Пьер спросил Наполеона, можно ли ему вступить в ряды одного из его полков. Молодой человек не посоветовался с родителями, прежде чем сделать это, и заметил, что стоявший рядом отец словно окаменел при этих словах.

Император был доволен, решив, что ему отнюдь не повредит, если рядом с ним будет сражаться представитель Ancien Regime.

Большинство аристократов не желали с ним связываться.

— Конечно же, мой милый мальчик, — сказал Наполеон. — Я буду рад, если ты отправишься в мой самый лучший полк и покажешь миру, что ты такой же хороший воин, какими были многие твои предки.

Маркиза плакала, а отец Жан-Пьера был разгневан.

Но они уже ничего не могли сделать.

Молодой человек действовал, повинуясь минутному порыву, и вскоре сам понял, что совершил ошибку. Но было слишком поздно.

По указанию императора Жан-Пьер получил звание лейтенанта элитного кавалерийского полка.

Молодого человека передали в распоряжение командиру, с оговоркой, что это привилегированный новобранец, в котором лично заинтересован император.

Жан-Пьер должен был признать, что сначала все казалось ему захватывающим и новым. Он учился ведению боя и командованию подчиненными…

Через шесть месяцев после того, как Жан-Пьера зачислили в полк, Наполеон напал на Россию. Вскоре Европу потрясла новость, что войска императора Франции, преодолевая жесточайшее сопротивление, приближаются к Москве.

Бонапарт продвигался стремительно, желая принудить русского царя сдаться до наступления зимы. Париж и Лондон затаили дух, когда долетела весть, что Наполеон занял Москву, победив русских в крупнейшем сражении под Бородином.

Для Жан-Пьера марш в Москву оказался тяжелым, но в то же время самым увлекательным в жизни событием.

Оставляя мать в слезах, молодой человек чувствовал себя немного виноватым.

В каком-то смысле он пошел в армию против своей воли, но тогда ему казалось, что это более чем оправдано. Жан-Пьер устал слушать, что необходимо развивать свой ум и узнавать больше, чем ему уже известно.

Теперь он видит действие! Теперь он использует не только свой ум, но и силу!

Никто, и в первую очередь сам Наполеон, не мог предвидеть, что их ожидало впереди…

В ноябре армия французов пять недель прождала в сожженной Москве капитуляции русских. Ее не последовало.

Наполеону пришлось отправиться в более теплые земли Украины.

С ним было 115 тысяч солдат, 200 раненых в телегах и 400 гражданских лиц, следующих за армией. Однако Бонапарту пришлось отклониться от намеченного маршрута, и теперь путь лежал через земли, полностью опустошенные французами при наступлении.

Голодная армия возвращалась той дорогой, которой пришла, через выжженные дотла деревни.

Необъятность русских ландшафтов вызывала у Жан-Пьера ужас. Тысячи трупов, оставшихся лежать не погребенными на поле Бородинского сражения, стали причиной вспышки тифа. Огромное количество солдат, которым не удалось раздобыть еды, падали без сил на обочину.

Сотни обозных телег и повозок для патронов остались брошенными с мертвыми лошадьми в упряжках.

Для Жан-Пьера все это было кошмаром…

В ноябре, когда они были только на полпути к границе, впервые похолодало.

Пленные предупреждали французов:

— Когда наступит зима, — говорили они, — у вас отвалятся пальцы и мушкеты выпадут из рук…

С севера принесло снежную бурю. В темноте пошел залепляющий глаза снег, наметая сугробы на пути измученных французов.

Изнуренная, ослабленная голодом армия потеряла надежду; ее ряды начали редеть.

После отхода из Москвы Наполеон потерял уже 40 тысяч солдат и вынужден был продолжать отступление, ибо селам, что попадались ему на пути, не под силу было прокормить уцелевших.

Жан-Пьеру навеки въелась в память агония последних трех недель отступления.

К беспорядочной колонне, из последних сил пытающейся достичь Западной Европы, одна за другой присоединялись другие, которых постигла та же участь.

В последние дни ноября две русские армии перешли в наступление с севера и юга, чтобы отрезать противнику путь к отходу. Французы прорвались, но 12 тысяч человек утонули в реке и еще 18 тысяч сдались в плен русским.

Наполеон бросил уцелевших и отправился на санях в Варшаву.

— Случившееся ничего не значит, — заявил он по прибытии. — Превратности климата, ничего более. Я призову еще 30 тысяч солдат и через шесть месяцев возьму реванш.

Неделю спустя Наполеон достиг Франции.

Жан-Пьер, подобно огромному количеству людей, служивших под началом императора, утратил иллюзии, но не могло быть и речи о том, чтобы уйти в отставку или сбежать.

Они были в плену.

Не у русских, а у своего патриотизма и верности императору.

Жан-Пьер, как и остальные офицеры, дал себе немного времени, чтобы оправиться после отступления из Москвы. Он пришел в глубокое смятение, когда спустя три года понял, что вынужден будет сражаться с англичанами в Бельгии.

На тот момент молодой человек по большей части отдыхал, за редким исключением.

Из беседы с одним старшим офицером Жан-Пьер сделал вывод, что битва, предстоящая им на сей раз, будет не похожа на те, в которых им приходилось участвовать. Ему не хотелось воевать с англичанами. Они так много для него значили в детстве!

Во время долгого отступления из Москвы, невыносимо страдая от холода и голода, он часто представлял, будто оказался в Лондоне…

…Он снова играл с друзьями в школе, в которой учился; и Англия казалась ему прекрасной и дружелюбной страной, местом, где он был бесконечно счастлив.

Как стало возможно, что теперь его заставят, быть может, даже убивать тех самых мальчиков, с которыми он играл в крикет?! Это казалось невероятным, но ему, безусловно, не удастся этого избежать.

А потому, как говаривала его английская няня, придется «улыбаться и терпеть»!

Погода точно так же, как в России, сделала солдат обеих армий мокрыми и жалкими к тому времени, как они встретились милях в пятнадцати от Брюсселя.

В полуденные часы армию Наполеона, отступавшую с первоначальных позиций, все больше и больше задерживал проливной дождь с грозой.

— Такое впечатление, — сказал Жан-Пьеру один офицер, — будто воду льют с небес бочками.

Обе армии провели неуютную ночь под почти непрерывным дождем со вспышками молний и резкими порывами ветра. Люди промокли до нитки. Дрожа от холода, солдаты лежали на земле, покрытой влажной соломой.

Рассвет был холодным и безрадостным: все были с головы до ног перепачканы грязью. Не сразу удалось разжечь костры и приготовить еду.

Наполеон, как всегда, был абсолютно уверен, что выиграет битву. Он понимал, что из огромного числа солдат английской армии лишь немногих можно причислить к «бойцам высокого класса». Бонапарт считал, что его люди, обладающие богатым военным опытом, легко одержат победу.

Когда он ехал перед строем среди криков «Vive L'Empereur!»[9], казалось, что отступление из Москвы было давно забыто. Наполеон был совершенно уверен, что его старая императорская гвардия так сильна, что не может не быть победоносной.

Жан-Пьер прекрасно понимал, что ни Наполеон, ни его люди не сомневались в своей способности уничтожить армию Веллингтона.

Они достигнут Брюсселя до наступления темноты.

Жан-Пьер наслаждался триумфом победы, одержанной два дня назад над пруссами при Линьи, и не могло быть никаких сомнений, что сейчас они делают первые шаги к новой славе.

Наполеон с уверенностью сказал своим офицерам, в том числе Жан-Пьеру, что иностранные вспомогательные войска Веллингтона обратятся в бегство в самом начале сражения, а «красные мундиры»[10] сломит шок массированного обстрела.

— Я буду молотить их артиллерией, — объявил он, — наседать на них кавалерией и заставлю их обнаружить себя. А когда буду точно знать, где англичане, пойду прямо на них со всей своей гвардией.

Жан-Пьер считал, что артиллерийский обстрел из восьмидесяти орудий, начавшийся в час дня, не обманул ожиданий. Из общего числа пушек двадцать четыре были мощными двенадцатифунтовыми «Наполеонами» с радиусом поражения две тысячи ярдов.

Битва была ожесточенной.

Днем французские артиллеристы снова заняли свои позиции на центральных рубежах и возобновили обстрел. Такой мощности огня не могли припомнить даже самые бывалые ветераны.

«Мы побеждаем!» — подумал Жан-Пьер, направляя людей в атаку.

Они размахивали оружием и кричали: «Vive L'Empereur!»

Потери лошадей были ужасающими. Несчастные создания сотнями лежали на земле мертвыми или умирающими.

Всадники, многие из которых были ранены, падали в грязь. В течение двух часов французских кавалеристов пять раз выбивали с позиции.

Пять раз они собирались с силами в поле и возвращались. Никто не мог усомниться в их отваге, но орудийный огонь противника был точен, и горы убитых продолжали расти.

Наполеон подтянул все имеющиеся орудия, чтобы укрепить свои артиллерийские дивизии, но артиллерия Веллингтона, укрытая за небольшим хребтом южнее деревни Ватерлоо и недостижимая для французов, не ослабляла огня.

Уже почти стемнело.

Жан-Пьеру стало трудно определять, где находятся его люди, и он попытался собрать их вместе.

И тут вдруг обнаружил, что вся французская армия растворяется в поле. Солдаты бросали оружие и пускались наутек.

Жан-Пьер подумал, что бредит. Он принялся кричать, чтобы не покидали позиций и продолжали сражаться.

В следующий миг он увидел, что с востока бесконечным потоком скачут на поле брани пруссы.

Жан-Пьер повернулся, чтобы приказать стоящим рядом солдатам продолжать стрельбу. Не успели слова сорваться с губ, как он почувствовал сильную боль в руке.

Жан-Пьер соскальзывал с седла. Он схватился за поводья.

Но не успел выровняться, как тьма накрыла его. Сознание помутилось.

Тем не менее Жан-Пьер каким-то чувством понимал, что падает, и не мог ничего сделать.

Придя в себя, Жан-Пьер обнаружил, что его уносят с поля битвы в какое-то место, где доктора оказывают помощь раненым.

Он услышал, как медики отдают приказания, но, не успев ни о чем спросить, снова провалился в забытье. Далее все происходящее воспринималось им обрывками и как бы сквозь туман.

Временами он приходил в сознание и обнаруживал себя рядом с другими ранеными, но в следующий миг вновь терял сознание, чтобы очнуться где-то еще, и это новое место выглядело почти так же, как старое.

Только через неделю он, наконец, осознал, что находится в госпитале, в котором работают монахини.

Они перевязывали ему плечо, а при попытке спросить, где он и что произошло, не отвечая, напоили его чем-то.

Жан-Пьер провалился в глухой сон без сновидений.

Прошло немало времени, прежде чем сознание вернулось к нему.

— Кто победил? — с усилием задал он вопрос, и слова тяжело просочились сквозь губы.

— Англичане, — произнес рядом с ним голос по-английски.

Жан-Пьеру отвечал мужчина с соседней кровати.

Только спустя какое-то время стало ясно, что произошло. Его случайно унесли с поля боя вместе с несколькими офицерами вражеской армии. Похоже, что англичан потом перевели в тот же госпиталь, где сейчас находился он.

Благодаря рангу Жан-Пьера, который стал выше за годы войны, ему позволили остаться с ними.

Один офицер рассказал, что эта великая победа Веллингтона одержана во многом благодаря подоспевшим в конце битвы прусским войскам князя Блюхера.

Именно его Жан-Пьер видел перед тем, как потерять сознание.

Он узнал, что получил тяжелое ранение, был осмотрен старшим хирургом, направившим его в этот госпиталь, под который приспособили женский монастырь, а монахини, ухаживающие за ранеными, были преимущественно француженками.

Поэтому они хлопотали над Жан-Пьером и опекали его, как любимого ребенка.

— Ты заставляешь нас ревновать, — сказал полковник, который занимал соседнюю с Жан-Пьером кровать. — Если так пойдет и дальше, нам придется снова с тобой драться.

Жан-Пьер рассмеялся и ответил:

— Думаю, мы все достаточно навоевались — до конца дней хватит.

Полковник узнал, что Жан-Пьер так хорошо говорит по-английски, потому что родился в Англии. С тех пор он стал относиться к молодому человеку еще теплее.

Это был полковник Хьюберт Долиш, служивший в Гвардейской бригаде. В детстве Жан-Пьер видел его марширующим по Гайд-парку.

Молодой человек рассказал полковнику, как они с родителями вернулись во Францию, когда Наполеон позвал émigré назад, и англичанин выслушал его с большим интересом.

Полковник заинтересовался еще больше, узнав, что Жан-Пьер участвовал в отступлении из России.

— Я полагаю, — сказал полковник однажды, после того как их осмотрел один из старших врачей, — что ни один из нас не сможет вести нормальную жизнь после всего этого.

Жан-Пьер был обескуражен.

— Хотите сказать, мы навсегда останемся калеками? — спросил он.

— Если не умрем, — ответил полковник. — Они решили сделать операции нам обоим, а это в любом госпитале обычно хуже самих ранений.

Подобные разговоры нагоняли тоску, но полковник гнул свою линию, и Жан-Пьеру пришлось его слушать.

— Меня беспокоит, — отметил полковник, — что у меня маленькие дети, трое, если уж на то пошло. А моя жена тяжело болеет с тех пор, как родился наш младший ребенок.

— Вы имеете в виду, что вам нечего им оставить? — спросил его Жан-Пьер.

— В общем, да, — сказал полковник.

— Полагаю, то же самое можно сказать обо мне, — добавил Жан-Пьер. — Если, как вы говорите, англичане победили, а Наполеон попал в плен.

Молодой человек думал о том, что отцу и матери стоило огромных трудов поддерживать достойный уровень жизни даже до начала войны, а вернувшись из Москвы, он заметил, что они как никогда обеднели.

— Я вам сочувствую, — сказал он полковнику. — Жаль, что ничего не могу сделать, чтобы вам помочь.

— По крайней мере, вы молоды, а значит, должны выкарабкаться.

— Но если со мной что-то случится, — ответил Жан-Пьер, — не знаю, кто позаботится о моих родителях в старости.

Говоря это, молодой человек задумался о том, что можно сделать, чтобы раздобыть денег. Будучи военачальником, он пересылал половину заработка родителям в Париж, и те с безмерной благодарностью принимали деньги.

— Я знаю, как мы поступим, — неожиданно произнес полковник. — Поскольку нам никто не поможет, придется помогать себе самим.

— Каким образом? — спросил Жан-Пьер.

— Если я умру на операционном столе, то оставлю вам все, что имею, — ответил полковник. — Это немного, но я уверен, что вы позаботитесь о моих детях и сделаете для них все возможное.

Жан-Пьер молчал, и англичанин продолжил:

— Жизнь моей жены висит на волоске, и, поскольку она уроженка Шотландии, ее немногочисленные родственники слишком далеко. Вы, по крайней мере, сможете продать дом и найти детям другое пристанище, где они будут в безопасности.

Он явно обдумал свое положение со всей тщательностью.

Сочувствуя полковнику, Жан-Пьер ответил:

— Я сделаю все, что в моих силах, но помните, что я могу умереть, а вы остаться в живых.

— Тогда я позабочусь о ваших родителях, — сказал полковник. — Давайте составим завещания, оставив друг друга опекунами.

Это казалось скорее игрой, чем реальностью, и Жан-Пьер согласился.

При помощи двух медсестер — француженки со стороны Жан-Пьера и англичанки со стороны полковника — они написали соответствующие завещания в самом что ни на есть официальном стиле.

Когда мужчины подписали каждый свой документ, их подписи удостоверили медсестры.

Потом Жан-Пьер и полковник спрятали документы в свой багаж, который должны были отослать их семьям в случае смерти.

— Я думаю, мы просто сгущаем краски, — заметил Жан-Пьер. — Хорошая выпивка, чтобы приободриться — вот что нам нужно. Лично я не отказался бы от бокала шампанского.

— Я тоже, — согласился полковник. — Но в женском монастыре можно получить только лимонад!

Они рассмеялись.

В то же время Жан-Пьер мучился от сильных болей в плече и был благодарен, когда медсестра принесла ему снотворного.

— Джентльмены, вы слишком много разговариваете, — укорила она их. — Вы должны спокойно себя вести и позволить Господу излечить вас.

— Очень надеюсь, что он делает именно это, — отозвался Жан-Пьер.

Медсестра снисходительно улыбнулась французу: он был весьма хорош собой!

Жан-Пьер почувствовал, что снотворное начало действовать, и стал проваливаться в забытье.

Неделю спустя Жан-Пьера забрали из монастыря. Врачи сказали, что операция, которую ему необходимо сделать на плече, слишком сложна для них, поэтому они перевезут его в Париж.

Молодой человек понимал, что ему уделяют особое внимание, стало быть, известно, кто его отец. Это имя по-прежнему производило на французов впечатление.

Ему не хотелось покидать своего друга полковника и других раненых, с которыми он успел подружиться, однако Жан-Пьер понимал, что ему очень повезло оказаться в привилегированном положении.

Жан-Пьеру совершенно определенно не хотелось стать инвалидом или калекой на всю оставшуюся жизнь.

Он отправился в Париж в экипаже. Переезд было бы очень тяжело перенести, если бы не обезболивающие средства, которыми его обеспечили на все время путешествия.

Прибыв в Париж, Жан-Пьер настоял, чтобы его родителям немедленно сообщили о его приезде. Тогда-то он и узнал о горестном событии, которое скрывали от него монахини, пока он находился в монастыре.

Его отца не стало.

Теперь маркизом де Кастильон был Жан-Пьер.

Вот почему к нему относились с особым вниманием, которого никогда не получил бы простой солдат.

Спросив о матери, Жан-Пьер узнал, что она больна и раздавлена горем потери мужа.

Впрочем, три недели спустя она навестила сына, и Жан-Пьер ужаснулся произошедшей в ней перемене. Мать всегда казалась ему молодой, привлекательной и энергичной. А теперь он увидел старую женщину, которую ничего особенно не интересовало, не исключая даже собственного сына.

— Мне не хватает твоего отца, мне безумно его не хватает, — простонала она. — Не представляю, как я буду без него.

— Скоро с тобой буду я, мама, — ответил Жан-Пьер, — и я обо всем позабочусь.

— Надеюсь, это правда, — сказала мать, — но вчера я видела твоего хирурга, и он сказал, что тебе придется провести в больнице долгое время. Он не может даже предположить, когда ты вернешься домой.

Эта новость была для Жан-Пьера удручающей.

В то же время он хорошо понимал, что не может сам подняться с кровати и лишь с трудом способен есть одной рукой.

Жан-Пьер пролежал в больнице два года.

Потом врачи наконец сказали, что ничего больше не могут для него сделать и он может возвращаться домой.

Когда они произнесли последнее слово, Жан-Пьер чуть не рассмеялся, но никак не от веселья.

У него не было дома.

Мать умерла в прошлом году не столько от разбитого сердца и тоски по мужу, сколько от злокачественной опухоли, с которой не смог справиться ни один врач.

Перед смертью матери Жан-Пьер узнал, что платить ренту за парижский дом, который всегда принадлежал маркизам де Кастильон, стало нечем.

Поскольку мать нуждалась в деньгах, Жан-Пьер согласился продать дом, хотя и за малую долю его истинной стоимости.

Эти деньги были необходимы, причем очень срочно, и он не мог позволить себе ждать.

«У меня нет дома», — подумал Жан-Пьер, покидая больницу, но потом вспомнил о замке.

Его детские годы прошли в Англии, и он почти забыл, что замок принадлежит его семье. В путеводителях по Франции он преподносился как прекрасный образец архитектуры начала шестнадцатого столетия.

Жан-Пьеру было известно о замке лишь то, что его разграбили революционеры, которые явились туда, чтобы забрать его отца и мать на гильотину. Узнав, что аристократы успели покинуть страну, они пришли в бешенство.

Замок тогда автоматически перешел в собственность государства, и Наполеон вернул его законным владельцам только перед тем, как Жан-Пьер вступил в ряды армии.

Молодой человек был уверен, что отец им не занимался.

«По меньшей мере, — размышлял он, — поскольку замок мой, у меня будет крыша над головой. Также необходимо выяснить, используются ли какие-то части прилегающих земель под посевы или для других нужд».

Когда-то маркизы де Кастильон владели огромным количеством земель, окружающих замок, но то, что вернули при попытке Наполеона умиротворить представителей Ancien Regime, было лишь малой частью.

По крайней мере, они будут принадлежать ему, ведь, как он думал, другого места для него не найдется.

Жан-Пьер собрал остатки имущества родителей, сохраненные для него немногочисленными слугами, ухаживавшими за его матерью.

Он отправился в путь в легком экипаже, запряженном двумя лошадьми. Дорога предстояла долгая, хотя замок находился недалеко от Парижа.

Жан-Пьер понимал, что переутомлять себя сразу после выписки из больницы будет ошибкой, а потому устроил по пути две остановки с ночлегом.

Он отметил, что ему достались хорошие лошади, что дороги слегка улучшились и при обычных обстоятельствах он доехал бы из Парижа до замка за семнадцать-восемнадцать часов.

Торопиться было некуда. Жан-Пьеру хотелось просто попасть в место, где можно серьезно подумать о будущем и решить, что делать дальше.

В армии места для него не было.

Родных не осталось.

Что до него самого, он был всего лишь скитальцем по неведомой земле.

В тот момент он не чувствовал ни интереса, ни желаний.