Мой лучший враг (СИ)

Глава 9

– Мы к тебе придем, – кричит в трубку Серега.

– Нет, не надо, – испуганно отвечаю я. Я сижу на больничной койке и нервно перебираю пальцами прядь волос. – Я выгляжу не очень… Не хочу пугать.

Это правда. Врач придет после обеда… Значит, когда придут мальчишки, я все еще буду с этой уродливой повязкой на глазу. Они меня засмеют. Придумают всякие клички. А потом эти дурацкие клички будут тянутся за мной долгие годы. Нет уж.

Я слышу в трубке какое-то шебуршание. И грубый голос Ромки где-то вдалеке:

– Дай сюда.

И снова шебуршание. Видимо, Рома перехватывает трубку.

– Привет, гасконец! – весело кричит в трубку Рома.

Гасконец… Попозже я расскажу поподробней, как ко мне прицепилась эта дурацкая кличка.

– Привет.

– Мы придем.

– Нет.

– Не спорь. Тебя все равно никто не спрашивает.

– Я не скажу номер палаты.

– Ха! Ты думаешь, это нас остановит? Мы найдем тебя везде. От нас не спрячешься.

– Но я выгляжу не очень.

– А когда ты выглядела очень? Я что-то не припомню, – слышу в трубке грубый хохоток Ромки. Не знаю, обидеться мне или засмеяться. Наверное, последнее. В этом все мои друзья – чтобы не случилось, они никогда не пожалеют. Наоборот, будут смеяться и издеваться. Когда они увидят меня, то не будут склонять надо мной свои обеспокоенные лица. Они будут ржать. Вот такие у меня друзья. А все почему? Потому что им доставалось от Стаса в свое время столько же, сколько и мне, а то и побольше. Они очень закалились. И принимают все происходящее как само собой разумеющееся. Они не жалеют себя. И никого не жалеют. Поэтому они такие грубые. Но я привыкла.

– Ладно, давай только без этого, – морщусь я.

Опять хохоток в трубке.

– Ну что? Говори номер палаты.

– Сорок первая. Четвертый этаж. Отделение травматологии, – вздыхаю я.

– Окей, Томас. Жди нас.

Рома отключается, не дождавшись моего ответа.

Мне почему-то становится холодно. Надеваю вязаную кофту с капюшоном.

Убираю телефон. Смотрю в окно. Асфальтовые тропинки, редкие деревья, люди в белых халатах. Женщины в домашней одежде не спеша гуляют по дорожкам. Унылое зрелище. Поскорей бы свалить отсюда.

Входит медсестра. Она держит в руках железный лоток с таблетками.

– Пора пить таблетки, – она протягивает мне лоток. Я беру из него две желтые таблетки – фурагин. В моей моче нашли микробы. Видимо,я пролежала на холодной земле слишком долго. Но микробов пока не так много, чтобы пить антибиотики. Поэтому прописали фурагин. Кажется, в прошлый раз, когда я лежала в больнице, то тоже его пила.

Запиваю водой. Медсестра раздает таблетки моим соседкам. Уходит. А я снова отворачиваюсь к окну. Думаю о том, какие клички дадут мне мальчишки, когда придут и увидят меня такой.

Вот бы врач успел прийти до них и снять эту чертову повязку! Хотя неизвестно, может быт, под ней все гораздо хуже и лучше мне оставаться с залепленным глазом.

Друзья приходят раньше врача.

– Тук-тук, гасконец, ты здесь? – слышу я за дверью бодрый голос Сереги. – Можно войти? Голых нет?

Я смотрю на своих соседок по палате. Одна спит, вторая читает. Наверное, не стоит их пускать – они будут орать и всем мешать. Я выхожу за дверь.

Три пары глаз удивленно смотрят на меня.

Я смотрю на них. Я не видела их всего пару дней, а такое ощущение, что прошла вечность. Кажется, что у Сереги отросли волосы. Серега маленький, худенький, а голова огромная. А сейчас отросшие волосы торчат в разные стороны, и голова кажется еще больше. Он напоминает мне огромный одуванчик. Он широко улыбается, и я смотрю на дырку в передних зубах. В дырке виден кончик языка.

Рома как будто повзрослел. Еще больше разросся в плечах. Куда-то пропали его щеки. Вместо них я вижу четкие квадратные скулы.

Челюсть Антона стала еще больше. И сильнее выдается вперед. Узкое лицо вытянулось, а зубы стали еще крупнее. Он похож на осла из Шрека.

Мальчишки смотрят на меня.

Несколько секунд ничего не происходит, а потом они начинают ржать.

– Эй, потише там! – цыкает на нас медсестра со своего поста.

– Пошли в конец коридора. Там кресла есть, – бурчу я.

Ну вот. Теперь пойдут клички…

Мы проходим в конец коридора. Здесь у окна стоят два кресла, а вдоль стены – лавочка. На полу – цветы в треснутых горшках.

Я сажусь в кресло. Серега запрыгивает на подоконник. Рома занимает второе кресло, а Антон – лавочку.

Их ржач не прекращается. Я терпеливо жду, когда все это кончится.

– Ох, Томас, ну ты нас и повеселила! – заливается смехом Рома.

– Ты теперь не гасконец, – Серега заикается. – Не мушкетер. Ты теперь пират! Гроза морей!

Новый взрыв смеха.

– Одноглазый Том!

– Томас Ромовый живот!

– Деви Джонс!

– Черная борода!

– Томас Дырявый глаз!

Клички сыпятся на меня одна за другой.

– Давайте, смейтесь-смейтесь над больными и убогими, – недовольно ворчу я.

– Да ладно, Том, – Рома хлопает меня по плечу. – Не сцы. Ты все еще гасконец. Мы все еще в команде мушкетеров, а?

– Конечно. Д’Артаньян и три мушкетера, – вздыхаю я.

– Ну вот! – улыбается Рома.

Я сержусь.

– Эй! Вы даже не спросите, что со мной произошло? Почему у меня нет глаза? Кто на меня напал?

Лица мальчишек мигом посерьезнели.

– Мы еще вчера к бабушке твоей ходили, – тихо говорит Серега. – Она нам рассказала все. Ну, не все конечно, но самое главное. Что с тобой ничего серьезного. А это самое важное.

– Ничего серьезного! – возмущаюсь я и показываю на свой залепленный глаз. – Это так теперь называется? И вот это? – я задираю рукав кофты и показываю на ожоги.

– Ой, ну давайте теперь шрамами померяемся, – наигранно возмущается Серега. – Я вас всех сделаю! Ни у кого из вас нет наполовину поджаренного бока! А у меня есть, хотите покажу? – он начинает задирать рубашку. – Поджарили, как свинью! А вы мне тут что-то по свои ожоги…

– Мы сто раз видели твой бекон, – отмахивается Рома.

Я хихикаю. Мне смешно и грустно одновременно. Года два назад, еще до моего появления в их компании, Стас подпалил Сереге кожу на боку. Теперь на боку вдоль ребер у него красуется огромный шрам. Рома шутливо называет Серегу пол-Пятачка. Или пол-бекона.

– Ну, в общем, бабушка твоя сказала, то с тобой все хорошо, – возвращается к теме разговора Рома. – Что из больницы тебя скоро выпишут. А на счет того, почему мы не спрашиваем, кто это сделал… – он качает головой. – Думаю, это вопрос риторический. И ответа он не требует.

Я киваю.

– Сама хочешь что-нибудь рассказать?

Я качаю головой.

– Ну, вот поэтому мы и не спрашиваем. Мы никогда не спрашиваем о таких вещах. Если человек захочет, он сам расскажет.

Киваю. Да. Главное правило – ни о чем не спрашивать. Принимать все так, как есть.

По коридору кто-то идет. Мы слышим чьи-то шаги. Они ударяются об стены и доносятся до нас глухим эхом. К нам подходит медсестра.

– Тамара, там врач пришел. Марш в палату.

Я обрадованно вскакиваю с места.

– Мне повязку будут снимать! – радостно сообщаю я мальчишкам.

– О, круто! А нам можно будет посмотреть? – спрашивает Серега.

Я пожимаю плечами.

Мы проходим к палате. Мальчишки сначала неуверенно топчутся на пороге, но потом решаются и заходят внутрь.

Врач осматривает моих соседок.

Я ложусь на койку. Мальчишки обступают меня со всех сторон.

– Эй, парни! Чего вас ту так много? У нас тут не футбольный клуб! – недовольно ворчит врач.

– Мы с Томой. Мы команда поддержки, – бодро отвечает Серега.

– Ну, если поддержка, то ладно. Лежи смирно, – последние слова он говорит мне.

– А мне не будет больно?

– Я повязку снимаю, а не глаз выкалываю! – ворчит врач.

– Ну, мало ли…

Он дотрагивается до моего лица. Отлепляет ткань – слой за слоем. Местами становится больно – там, где кожа прилипла к марле.

– Ну, вот и все! – говорит врач. – Чудесный глаз! Краснота еще спадет, и будет вообще хорошо! Сегодня тебя выписывает. Родители твои придут когда?

Я пожимаю плечами.

– Обещали к двенадцати. А уже два.

– Значит. Скоро будут, – врач смотрит на часы. – Тогда я с ними обо всем и поговорю…

– О чем? – не понимаю я.

– Ну, там, чтобы забрали все снимки, справки для заявления в полицию…

Я сглатываю. Полиция. Нет. Ни за что.

Мне очень хочется, чтобы врач побыстрее ушел. Чтобы можно было посмотреть в зеркало на свой глаз.

Он будто слышит мои мысли.

– Ну? Долго лежать будешь? Иди к зеркалу. Смотри.

Я поворачиваюсь к мальчишкам. Вопросительно смотрю на них. Они пожимают плечами.

Я осторожно встаю с койки. Медленно подхожу к раковине – над ней висит маленькое мутное зеркало.

Я смотрю в свое отражение.

И вижу чужое лицо.

Нет, вроде бы ничего не изменилось. Те же полные губы. Высокий лоб. Круглые глаза. Волосы цвета мокрой пыли. И все-таки что-то не то… Я смотрю на свой левый глаз. Пальцем дотрагиваюсь до нижнего века – кожа в этом месте непривычно тонкая. И будто кто-то потянул за уголок века вниз. И зафиксировал в этом положении. Глаза стали асимметричными. Ресницы на нижнем веке практически полностью отсутствуют.

– Конечно, строение немного изменилось, – говорит врач, – если тебя будет сильно напрягать шрам, то можно сделать подтяжку. Операция ерундовая, в любой косметологии сделают. Просто подтянут кожу века немного вверх и все.

Врач уходит. А я все еще смотрю в зеркало.

– Ну как я выгляжу? – спрашиваю я мальчишек. Дотрагиваюсь пальцем до века. Оттягиваю кожу вниз. Потом вверх. Кожа в этом месте стала совсем другая. Не моя.

– Хм… – мальчишки задумчиво смотрят на меня. – Немного непривычно. Но не все так плохо.

Я отхожу от зеркала. Сажусь на койку. Снова дергаю веко – вверх и вниз. Вверх и вниз.

Рома бьет мне по руке.

– Не дрочи свой глаз, а то совсем вывалится! – грубо говорит он.

Я послушно убираю руку. Но так и хочется снова потрогать веко.

Я смотрю на друзей. У каждого из нас теперь есть какая-нибудь отметина. Клеймо Стаса. У меня шрам на глазу. У Сереги дырка в зубах и подожженный бок. У Ромы тонкая полоска шрама между бровями. У Антона сломанные пальцы, которые торчат в разные стороны рогатиной. У меня не было никакого особенного шрама, а теперь вот появился. Я не знаю, как на это реагировать. У меня нет никаких особенных мыслей по этому поводу.

Друзья садятся ко мне на койку.

– А мой батя говорит, что, когда он на войне был, то ему пуля попала в глаз и вышла через ухо, – с умным видом вещает Рома.

Все задумываются. Серега пальцем в воздухе чертит траекторию воображаемой пули.

– Не, брешет, – уверенно говорит он. – Нет такой прямой, чтобы можно было войти в глаз и выйти через ухо. Да и еще так, чтобы глаз остался целым. А у твоего бати он целый.

Я усмехаюсь. Батя Ромы – человек-легенда. Мы все время слышим про него много странных историй.

Мы больше не обсуждаем мой глаз. Переводим тему разговора. Болтаем о чем-то нейтральном.

– Хочешь, фокус покажу? – спрашивает Серега. – У тебя есть ручки? Мне нужно много…

– Много, наверное, нет, – говорю я. – Штуки две наберется.

– Эх, жалко, – огорченно протягивает он. – А то я хотел тебе показать, сколько я стержней могу в свою дыру запихать. У Игорька щель между зубов с детства, так он в нее трояк стержней запихивает. Я ему всегда дико завидовал. Зато сейчас, когда дыра появилась, я, знаешь, сколько туда стержней могу засунуть? Семь! Представляешь? Я Игорька обошел!

Серега гордо улыбается.

– Ты крутой, – усмехаюсь я. – Да, семь стержней – это действительно великое достижение!

Друзья хихикают. Серега обиженно поджимает губы.

– Вы просто не понимаете! Вот, если б у вас зуба не было, тогда б вы поняли, как это круто! Я свистеть знаете, как громко могу? И четыре ноты беру…

Он глубоко вдыхает. Ромка тыкает ему пальцем в живот. Серега сдувается, как воздушный шарик.

– Эй, ты чего?

– Мы в больнице все-таки. Тебя сейчас выгонят, если ты свистеть начнешь.

– Ну ладно, тогда когда на улице будем, я тебе покажу, как я свистеть научился, – говорит мне Серега.

Я киваю.

В палату входит медсестра.

– Скоро тихий час. Посторонних прошу удалиться.

– Ладно, мы пойдем, – мальчишки встают с койки.

Рома хлопает меня по плечу.

– Не скучай, гасконец, сегодня уже дома будешь.

Я киваю.

Они уходят. Мама с дядей Костей приезжают за мной после тихого часа.

Мама обхватывает ладонями мое лицо и целует.

– Ну, с глазиком все в порядке, – говорит она. – Если ты захочешь, то можно потом подтяжку сделать.

Я киваю.

– Да, врач уже сказал мне.

Я с наслаждением переодеваюсь в джинсы и рубашку. Одеваю кеды.

Дядя Костя подхватывает мою сумку. Мама на ходу засовывает в файл кучу справок и бумаг.

Мы выходим на улицу. Я щурюсь от яркого света. Такое ощущение, что я месяц провела в мрачном подземелье.

Дядя Костя открывает мне дверь машины.

Я сажусь в нее. Прижимаюсь лбом к холодному стеклу.

Дома меня встречают бабушка с дедушкой. Вся семья собирается за ужином. Щекотливую тему обходим стороной. Все пытаются меня подбодрить. Дядя Костя рассказывает веселые истории. Я зачерпываю ложкой суп и смеюсь. Напряжение по-тихоньку покидает меня. Все возвращается в свою колею.

Я ухожу спать. Ложусь на свою кровать, накрываюсь одеялом. Закрываю глаза, вдыхаю родной запах.

Словно сверлом в голову врезаются воспоминания.

Сильно прикусываю краешек одеяла. Так, что скрипит на зубах синтепон.

Кричу. Кричу так громко, что вот-вот наружу вырвутся голосовые связки. Но одеяло во рту заглушает мой крик.