Мой (не)любимый братец (СИ)

3

Внимательно осмотрела раковину, ванну – никаких чужеродных веществ, типа волос, не обнаружила – все сияло первозданной чистотой, словно только что принесли из магазина.

А потому, пустила воду и, сбросив одежду, шагнула под сильные струи.

Губку я с собой не прихватила, поэтому налила гель прямо в ладонь. Привычный запах лимона и мяты расслаблял. Я растирала гель по коже, пока он не взбился в тугую пену, и мурлыкала песенку. Почему-то в голове засела Лобода, и, изгибаясь и любуясь собой, я напевала:

Кто же мы теперь друг другу?

Ложь, звонки – и все по кругу,

Притворяюсь, будто я

Больше не люблю тебя

А может к черту любовь,

Все понимаю, но я

Опять влюбляюсь в тебя.

А может к черту любовь,

Все хорошо, ты держись,

Раздевайся, ложись, раз пришел…

– Вот ничего себе предложение! А куда ложиться? – услышала за спиной голос и обернулась.

В дверях стоял высоченный лоб. Полуголый. Только спортивные брюки непонятно как держаться на бедрах и полотенце через плечо. Растрепанные темные волосы упали ему на глаза, а широченная улыбка показывала белоснежные, как унитаз, зубы.

Я настолько растерялась, что застыла и продолжала пялиться на незнакомца, а он – на меня, пока наконец снова не заговорил.

– Юлька, ты что ли? А я думал опять замок заело.

Только тогда отмерла и поспешно отвернулась. А толку-то? То, что спереди, спрятала, а задница выглядывает из-под белой пены румяными после горячего душа полушариями.

– Вот ничего ты вымахала.

Снова обернулась. Лешка, а это, видимо, был именно он, хотя, встреть его на улице, не узнала бы, прислонился к косяку и, казалось, никуда не собирается уходить.

– Слушай, а ты ничего, – без стеснения рассматривал он меня.

– Может, ты все-таки выйдешь? А то я насморк заработаю, – рявкнула я, ища глазами что бы в него запустить.

– Или наоборот зайти. Спинку потереть? – ухмылялся он.

Ну все! Достукался! Я схватила бутылочку с гелем и замахнулась.

– Ага, сейчас, – он сделал вид, что протянул руку к гелю. – А где губка?

Я со всей силы швырнула в него бутылку, но она врезалась в закрытую дверь.

Черт!

Кажется, мои опасения оправдались – Лёха каким был придурком, таким и остался. Я постаралась поскорее смыть пену, вытерлась насухо и, сполоснув после себя ванну – ведь, судя по всему, Лёшенька так любит чистоту – оделась и спустилась на первый этаж. Там, в гостиной, мама и отец, уже успев переодеться в домашнее, пили чай с тетей и ее мужем.

Я присела рядом и тут же получила чашку ароматного чая и горячий бутерброд с расплавленным солнечно-желтым сыром. Втянула завивающиеся над кружкой облачка пара, и от запаха лимона и кардамона рот наполнился голодной слюной.

Чай тети Лиды – это действительно произведение искусства. Ни у кого еще не получалось сделать его именно такого, насыщенного, но не терпкого вкуса, и глубокого цвета, со множеством оттенков послевкусия, которые, объединяясь, становятся истинным наслаждением для гурмана.

Только открыла рот, чтобы наконец-то откусить хрустящий гренок с растекшимся по нему острым сыром, как в дверях, как черт из табакерки, появился Лёха.

– Тетя Инна, дядя Саша, – широко улыбнувшись, поздоровался он с моими родителями, а потом перевел взгляд на меня и так многозначительно подмигнул, словно нас с ним объединяет какая-то страшно-секретная тайна. – Неужели это Юлька? – видимо, он уже успел просушить волосы, и сейчас пепельная челка небрежно падала на лоб, частично закрывая насмешливые карие глаза. – Так повзрослела, но все такая же мелкая.

От возмущения, я даже забыла об остывающем бутерброде и уже хотела отбрить наглеца, но рассмотрев под футболкой широкие плечи и крепкие мускулистые руки, поняла, что здесь мне не над чем глумиться.

– А тебе-то, видимо, природа только на рост и мышцы расщедрилась, – все-таки нашлась я, намекая на поговорку «сила есть – ума не надо» и то, как он вломился в ванную, вместо того, чтобы подумать – вдруг там кто-нибудь есть. Ведь я еще и пела. Неужели не слышал?

Но поскольку, отвечая, я продолжала его рассматривать, то окончание фразы совпало с тем моментом, когда мой взгляд остановился в районе домашних брюк, держащихся разве что на честном слове. И сразу почувствовала ощутимый тычок маминого локтя. Сообразив, как это выглядит со стороны, я почувствовала, что щеки и уши начинают нестерпимо гореть.

– Я же сказал, что осталась такой же мелкой, – удовлетворенно, словно то, какой я стала имело какое-то решающее значение, произнес Лёха и плюхнулся рядом, обхватив меня за плечи. – Осталось только заплакать, и все будет как в старые, добрые времена.

Пока я приходила в себя и старалась справиться с действительно подступившими слезами смущения и неловкости, наглец вытащил бутерброд из моих пальцев, практически целиком заглотил его и ополовинил мою кружку с чаем.

– Опять начинается, – обреченно вздохнула мама, глядя, как я пытаюсь одновременно удержать кружку и отобрать бутерброд. При этом остатки чая плескались в опасной близости от края.

– Это был мой бутерброд! И мой чай! – возмущенно воскликнула я, а наглючий братец тем временем с аппетитным хрустом догрыз гренок. Урод!

– Тебя не кормят что ли? – всплеснула руками мама. – Нет, ты посмотри на нее, – повернулась она к Лиде. – Дома и ложку в нее не затолкаешь, а в гостях уминает все, что не приколочено. Дома-то тебе что не так?

– А ты предложи бутики, а не суп, я и буду есть, – обиженно фыркнула я, а тетя Лида тем временем урезонивала сына:

– Лёшенька, ну что ты Юле поесть спокойно не даешь! Налей чаю, возьми себе что хочешь и поешь нормально, а не ногах.

– А мне так вкуснее, – рассмеялся великовозрастный балбес и выхлебал у меня остатки чая, частично пролив на меня и на тетин кожаный диван.

– А ну уходите отсюда, – потеряла терпение мама. У меня с ней не забалуешь. – Не можете вести себя как воспитанные люди, отправляйтесь на кухню. Там и поедите, и побеситесь, ничего не испортив. Юлька, ты приготовишь малиновый пирог. Направишь свою энергию на полезное дело. А ты, Алешка, замаринуй мясо – работа как раз для мужчины.

Быстро пристроила всех к делу мамочка.