Мой спаситель

Глава 3

В комнату ворвались Роберт и Гарт. Их новенькие палаши, уже обнаженные, засверкали в лучах солнца, а тяжелая дубовая дверь с грохотом стукнулась о стену, подняв столб пыли. Оба в растерянности переводили взгляды с Дункана на торговку шерстью и обратно, ожидая объяснений.

— Ну? — Лине выжидающе посмотрела на Дункана.

«Так вот в чем заключается ее игра», — подумал он, прищурившись. Она хотела, чтобы он доказал свое умение. Очень хорошо, решил он, выпуская из рук отрез вайдовой шерсти и отбрасывая накидку, он покажет ей. Безоружный, он медленно повернулся к недоумевавшим брату и лучшему другу. Он пригнулся, как волк в засаде, и неожиданно подмигнул им.

Гарт уже научился, иногда идя на поводу у старшего брата, сохранять невозмутимое выражение лица. Для Роберта это было ново. Он с трудом подавил смешок и с важным видом прокашлялся.

— Вам нужна помощь? — спросил он у Лине.

— Да, — отозвалась девушка. — Этот мужчина проник сюда без позволения леди Алисы.

— Понятно, — сказал Роберт, с многозначительным видом положив руку на эфес.

— Давайте! — с ухмылкой обратился к ним Дункан, и глаза его задорно блеснули. — Нападайте и сражайтесь!

— Вряд ли это можно будет назвать честной схваткой, сэр, — заметил Гарт. — Вы безоружны.

— Все равно! — беззаботно заявил Дункан. — Я справлюсь с вами обоими!

Роберт и Гарт переглянулись — они придерживались другого мнения. Было совершенно очевидно, что даже лучший в мире мечник, будучи безоружным, не имел ни малейшего шанса в схватке с двумя вооруженными стражниками, пусть даже они и были его близкими друзьями.

— Не причиняйте ему… вреда, — попросила Лине, пряча глаза. Она подняла свою корзину и направилась к двери. — Он вообще-то безобиден. Просто сделайте так, чтобы он не последовал за мной. Пожалуйста.

Роберт, предатель, решил подшутить и встать на сторону своего противника.

— Как пожелаете, миледи, — подхватил он и поднес свой клинок к горлу Дункана.

Дункан метнул испепеляющий взгляд на Роберта, столь открыто наслаждавшегося происходящим.

Черт бы побрал их подлые души, он ничего не мог поделать. Он пал жертвой собственного маскарада, и было ясно, что его товарищи не собирались выручать его. Роберт получал нешуточное наслаждение, касаясь клинком шеи Дункана. Черт бы побрал эту девушку! Она снова переиграла его, унизив и растоптав его достоинство, не проявив при этом и тени сожаления. Где же ее благодарность? Куда подевалось то благоговение, которое он вызывал у представительниц слабого пола? Он благородно предложил ей свое плечо, а она швырнула ему его же перчатку в лицо. Она посмела назвать его безобидным. Она всего лишь хотела отделаться от него.

И маленькая принцесса даже не удосужилась взглянуть на него, гордо вышагивая к выходу из комнаты.

Не успела за ней закрыться дверь, как Дункан прошипел ругательство, которое привело обоих в замешательство.

— Уберите мечи, оба! — прорычал он.

Они вложили клинки в ножны. Роберт оставался невозмутимым, но в глазах его плясали чертики.

— Да, теперь у нас есть тема для менестрелей, как ты думаешь, Гарт? — принялся он поддразнивать товарища. — От Дункана сбежала женщина. Может, она сошла с ума, а?

— Прекрати! — заревел Дункан.

Он возбужденно шагал по комнате, сжимая и разжимая кулаки, то и дело подходя к окну, чтобы проверить, ушла девушка из замка или еще нет. Блеск металла внизу привлек его внимание. Прежде чем он успел открыть рот, молодой Ват, костлявый парнишка-крестьянин, подобрал валявшийся в траве кинжал Дункана и, не мешкая, засунул его за пояс камзола. Дункан уже открыл было рот, чтобы возмутиться, но потом в бешенстве ударил кулаком в стену и снова заметался по комнате.

— Глупая девчонка хочет избавиться от меня, — бормотал он. — Какого черта, пусть так и будет. Она заварила эту кашу, пусть сама и расхлебывает. Если она хочет подвергнуть опасности свои честь и жизнь из-за клочка шерсти, то какое мне до этого дело? Если она готова искушать судьбу, выставляя напоказ свое мужество перед самым опасным пиратом во всей Испании… — Он замер на месте. Святой Боже, о чем он говорит?

Он не мог позволить ей в одиночку вернуться на ярмарку. Долг де Ваэров — защищать женщин. Он еще ни разу не бросил даму в беде. А она была в беде. Даже если сама не отдавала себе в этом отчет.

Он подхватил с пола накидку Роберта и накинул ее себе на плечи.

— Твой меч, Роберт! — требовательно бросил он.

Роберт выглядел совершенно сбитым с толку.

— Мой… но…

Не желая попусту тратить время, Дункан сам расстегнул на Роберте перевязь и опоясался ею. Плечом оттолкнув Гарта в сторону, он бросился к двери.

— К ужину меня не ждите!

Идя через двор замка де Ваэров с видом победителя, Лине прямо-таки сияла от самодовольства. Она снова перехитрила этого назойливого цыгана. Это был ее первый год в качестве самостоятельного члена Гильдии, и она уже доказала ум и смекалку де Монфоров, которые всегда превозносил ее отец. Как жаль, что лорд Окассин не дожил до этого времени, чтобы порадоваться за дочь.

Двор замка был почти пуст. Она решила, что большая часть ремесленников отправилась на ярмарку. Всего несколько оружейников обрабатывали молотами раскаленную сталь в кузнице, да кровельщик латал прогнившую соломенную крышу. Посреди двора несколько девушек вышивали огромное знамя, разложенное на трех столах. Подойдя поближе, она рассмотрела гигантского черного волка на зеленой сарже, Волка де Ваэра. В его глазах пылало холодное яростное пламя, шерсть на загривке стояла дыбом. Внезапно она порадовалась тому, что через две недели она закончит здесь все свои дела.

Она слышала разные истории. Да и кто их не слышал? Три сына де Ваэра были рыцарями, с которыми никто не рисковал связываться, — сильными, хитрыми, беспощадными. Собственно говоря, старший считался едва ли не лучшим мечником во всей Англии. Все трое заслужили рыцарское звание еще в юном возрасте, и о них говорили, что у них на самом деле были повадки зверя, столь дерзко изображенного на их гербе.

Лине непроизвольно вздрогнула. Она надеялась, что леди Алиса останется довольна купленными у нее тканями. Она могла справиться и с испанским капитаном, и с чрезмерно назойливым цыганом. Но Лине совсем не была уверена, что сможет противостоять трем разгневанным, вооруженным мечами рыцарям с волчьими повадками. Она на мгновение задумалась над тем, как такая милая леди Алиса умудрялась держать на коротком поводке своих волчат.

Она миновала подъемную решетку и кивнула стражнику, охранявшему ее повозку. За стенами замка нежный и благоуханный весенний ветерок с моря ласково перебирал листву кленов и вязов, донося ароматы порта. Наступало лучшее время года, когда на еще молодой свежей траве благоухали барвинки и маргаритки, а ивы оделись в ярко-зеленый наряд. По небу плыли легкие облачка, напомнив ей о времени стрижки овец, а значит, у нее нет возможности предаваться праздному безделью даже в такой славный весенний денек. Ей предстояло заняться делами еще до того, как ночь набросит на землю свое темное покрывало.

Водружая корзину на повозку, она на миг вспомнила цыгана с пронзительно синими глазами. Кем был этот дерзкий нахал и что ему было нужно? Разумеется, история о намерении защищать ее была чистой воды выдумкой. В конце концов, он был всего лишь простолюдином. Он наверняка стремился наложить лапу и на ее ткань, и на ее деньги. И он был не первым, кто вынашивал подобные планы. Однако же, подобно остальным, он скоро поймет, какой опасности подвергается, если решил лишить Лине де Монфор ее честно заработанных капиталов.

Она встряхнула головой, когда налетевший ветерок ласково потянул полы ее накидки. Она даже могла бы ударить негодяя, решила она, за такую неслыханную наглость. Отец предостерегал ее иметь дело с простолюдинами, говоря о том, что им нельзя доверять, потому что у них отсутствуют манеры и мораль. Члены семейства де Монфор не могли опускаться до их уровня, повторял он снова и снова. Несмотря на то что сами они лишились милости, он никогда не позволял Лине забывать о том, что она — настоящая леди.

Она ухмыльнулась. Настоящая леди никогда не потерпела бы того, чтобы на нее так смотрел этот крестьянин, буквально поедая и раздевая ее глазами, а его наглую улыбку можно было счесть вызовом ее достоинству. Он был мошенником, наглым до невозможности негодяем, да и вообще в его сапфировых глазах крылось нечто большее, чем простая алчность.

Нет, все-таки она просто обязана была отвесить ему пощечину.

Пристроив наконец свою корзину, она подобрала свои тяжелые юбки, готовясь влезть на повозку.

— Подождите!

Нога ее соскользнула с подножки. «Господи Боже, — подумала она, — только не это. Никто не может быть столь бесстыдно наглым».

— Подождите! — повторил знакомый голос в нескольких ярдах от нее. — Я не могу позволить вам уйти!

Черт бы побрал его назойливость. Она глубоко вздохнула и повернулась, уже готовая дать цыгану такой отпор, какого он еще никогда не видел. И замерла.

Каким-то образом этому простолюдину удалось завладеть мечом рыцаря. Тяжелые ножны били его по бедру, когда он прыжками несся к ней. Святой Боже, подумала она, он что, решил убить ее?

Она не собиралась задерживаться, чтобы выяснить это. Быстро взгромоздясь на повозку и подхватив вожжи, она ловко щелкнула ими, и старенький пони побежал вниз по дороге из замка, отчего повозка едва не опрокинулась.

Она мчалась сломя голову, намереваясь оставить цыгана позади, в пыли, понукая лошадь пронзительными криками. Колесо повозки налетело на камень, мантилья слетела с головы, отчего волосы снова рассыпались по плечам. Но она не обратила на это внимания. Сердце бешено билось. Она даже привстала на козлах, управляя повозкой и подгоняя лошадь.

Ее повозка обогнала тележку торговца яйцами, распугав выводок куриц-несушек, шедших за ней. Ее колесница кренилась на неровной дороге, едва не столкнувшись на повороте с телегой торговца рыбой, который вез в замок свой улов сельди. Как только дорога впереди стала свободной, она осмелилась оглянуться через плечо.

«О Боже!»

Он несся вслед за ней огромными прыжками, как настоящий берсерк[5].

Лине снова щелкнула вожжами. У нее в горле застрял панический крик. Повозка громыхала на ухабах, как свора гончих, преследующих кабана, отчаянно подпрыгивая и кренясь. Правые колеса попали в канаву, и повозка едва не перевернулась. Корзина с аккуратно сложенной тканью подпрыгивала и раскачивалась.

А потом внезапно повозка просела под чьей-то тяжестью — цыган взобрался на нее.

Она повернулась к нему, и ее глаза округлились от страха.

Его лицо выражало мрачную решимость. На руках бугрились мышцы, пока он перебирался через горы шерсти. Он преследовал ее, как волк гонит беззащитную косулю. И так же, как и обреченная жертва, Лине не могла ни на секунду оторвать глаз от своего преследователя.

Увы, она выбрала неудачное время, чтобы перестать следить за дорогой. Глаза цыгана тоже расширились, когда он через ее голову увидел впереди крутой поворот. Она не успела запротестовать, как он нырнул вперед повозки, выхватил вожжи у нее из рук, натянул их с такой силой, что пони заржал от боли, и они замерли на месте, подняв тучу мелких камешков и пыли.

Она бы полетела вперед, через голову лошади, если бы цыган не поймал ее на лету одной рукой. Она с шумом выдохнула, когда его локоть врезался ей в живот. Захлебываясь истерическим кашлем, она свалилась прямо на него.

— Отойдите от меня!

Легкие Дункана готовы были разорваться от напряжения, и пронзительный вопль Лине не придал ему облегчения. Зачем, во имя Господа, он побежал догонять повозку торговки шерстью, которой управляла отчаянная сорвиголова? У рыцарского благородства тоже должны быть свои пределы.

Вокруг них постепенно собиралась толпа любопытных путешественников, которые останавливались посмотреть на происходящее, впрочем, ни один из них не горел желанием вмешиваться в то, что явно было семейным скандалом.

— Убирайтесь прочь! — взвизгнула она, глядя на него расширенными от страха глазами.

Он с удивлением уставился на нее. Что происходит с этой женщиной? У нее не было никакой причины проявлять страх или враждебность. В конце концов, сейчас он почти наверняка спас ей жизнь.

— Не прикасайтесь ко мне, — испуганно выдохнула она, с трудом поднимаясь на ноги. Но на этот раз, подобно тому, как перепуганная собака кусает руку своего хозяина, она отвела руку назад и ударила его по лицу. Очень сильно.

Щека у него онемела, и в воздухе повис резкий звук пощечины.

Он растерялся. Еще никогда его не била женщина. Никто в здравом уме не решался злить де Ваэров. Это было сродни тому, как разбудить спящего волка. Хуже всего было то, что в ее глазах он не заметил ни тени извинения, только ужас от содеянного.

Он стиснул зубы, не зная, как реагировать. Какое-то мгновение у него просто чесались руки вернуть ей пощечину. Вместо этого он схватил ее за руку и усадил рядом с собой на деревянное сиденье. Потом щелкнул вожжами, заставляя старую клячу тронуться с места, и, не обращая внимания на любопытных зевак, остановившихся посмотреть на странную парочку, направил повозку в сторону ярмарки.

Еще никогда он не испытывал такого гнева — никогда! Не в его правилах было обращаться с женщинами грубо, но желание задушить эту особу захватило его целиком и полностью. Она должна быть ему благодарна, подумал он. Ведь только благодаря ему ее голова пока что оставалась на плечах, учитывая, в какой компании она находилась в последнее время. Но нет, глупая девчонка, похоже, пребывала в твердой уверенности, что может спуститься в ад и выйти оттуда невредимой.

Они ехали на повозке молча, пока замок позади них не растаял вдали, за холмом. Потом он натянул поводья, останавливая пони прямо посреди дороги.

Лине затаила дыхание, ее беспокойство и волнение усилились. Святой Боже, цыган намеренно остановился в этом уединенном месте. Что, во имя всего святого, он еще задумал?

Его пальцы, словно кандалы, сжимали ее руку. Может, отчаянно надеялась она, он ограничится только тем, что ограбит ее. Может, он всего лишь заберет ее деньги и скроется.

Но, кажется, начали сбываться самые худшие ее опасения, когда мошенник сунул свободную руку в кошель у себя на поясе и вынул из него небольшую бутылочку, зубами вытащив из нее пробку.

Яд!

Она попыталась высвободить свою руку.

— Сиди тихо, женщина, — приказал он, и в его синих глазах под темными бровями появился стальной блеск.

Отбросив ложную гордость, она набрала в легкие побольше воздуха и закричала изо всех сил:

— Убивают! Помогите! Убивают!

— Замолчи! — рявкнул он, встряхнув ее.

Несколько капель содержимого бутылочки попали ей на накидку. Она задохнулась от ужаса. А что, если ткань начнет расползаться?

Цыган огляделся по сторонам, чтобы удостовериться, что на ее крики никто не откликнулся. После этого он уставился на нее, но не со злобой, а с чем-то, напоминавшим разочарование.

— Убивают? — переспросил он.

Сердце по-прежнему бешено колотилось, и она со страхом смотрела на пятна у себя на накидке, ожидая и боясь, что материя вот-вот начнет расползаться. Он проследил за ее взглядом, и его губы дрогнули в сардонической усмешке.

— Древесный сок сосны, — ответил он на ее невысказанный вопрос.

С этими словами он отпустил ее руку и вытащил еще что-то из кошеля, что-то черное, мохнатое и мертвое. Она инстинктивно отшатнулась. Но это оказалась всего лишь его накладная борода, сильно пострадавшая после того, как он растоптал ее ногами. Должно быть, он, опомнившись, подобрал ее на ярмарке.

— Может быть, хоть таким образом удастся смягчить следующий удар, — проворчал он себе под нос. С этими словами он вылил жидкость себе на ладонь и размазал ее по щекам и подбородку, после чего приклеил накладную бороду.

Напряжение немного спало, и Лине внезапно почувствовала себя очень глупой. Совершенно очевидно, что цыган не собирался причинять ей зла. Тем не менее сдаваться она не собиралась. Она сидела на краешке сиденья, в любую секунду готовая спрыгнуть и бежать.

— Если вы все еще хотите сохранить в своем владении вашу лошадь и повозку, милая, — спокойно заметил он, словно читая ее мысли, — то я предлагаю вам оставаться на месте.

Собственно говоря, у нее не было особого выбора. Она вряд ли могла позволить себе лишиться и повозки, и пони. Она беспомощно сидела и ждала, пока он закончит наклеивать бороду.

Внезапно она осознала всю невероятную глупость происходящего. Она оказалась заложницей мужчины, который, по его словам, намеревался всего лишь защитить ее, которому не нужны деньги и у которого была склонность носить накладную бороду. Ее страх начал медленно уступать место жгучему любопытству.

— А зачем вообще… вы носите эту непонятную штуку? — поинтересовалась она, показав на бороду. — У вас что, не растет собственная?

— Борода? — он одарил ее яростным взглядом. — Раньше у меня росла такая, — заметил он. — Хотя еще несколько таких сумасшедших дней, как этот, и я лишусь не только бороды, но и стану лысым.

Она искоса взглянула на его пышную черную гриву Очевидно, он так шутил. Господи, он мог лишиться доброй половины своих волос, и все равно того, что осталось, хватило бы на двоих. Его кудри ниспадали на шею и на вид казались мягкими.

Цыган вопросительно изогнул бровь, и она вдруг поняла, что внимательно рассматривает его. Она резко отвернулась и принялась разглядывать свою лошадь.

— Предлагаю как можно быстрее покончить с… теми глупостями, что у вас на уме, — сказала она, обращаясь больше к себе, чем к нему. — Так вот, почему бы вам не прекратить свое утреннее омовение и не сказать мне, что вам от меня нужно…

Он с подчеркнутым вниманием оглядел ее с головы до пят, и она тут же пожалела о своих словах. Но, слава Богу, он не попался на удочку. Он глубоко вздохнул, словно собираясь с мыслями.

— Когда я заслужил рыцарское звание, то дал обет защищать женщин, — заявил он. — И намереваюсь сдержать его.

Она молча смотрела на него, открыв рот. Несмотря на его странное поведение, ей никогда не приходило в голову, что он просто сошел с ума. До настоящего момента.

— Рыцарское звание? — беспомощно переспросила она.

— Я не разбрасываюсь обетами. — В глазах у него появилось задумчивое, отстраненное выражение. — Если где-нибудь женщина попадает в беду, мой долг — отправиться туда и спасти ее.

Лине была ошеломлена и некоторое время молчала, а потом вдруг расхохоталась.

— Вы хотите, чтобы я поверила в то, что вы — рыцарь?

Он упрямо выпятил подбородок, отчего она рассмеялась еще громче.

— Знаете, сэр Как-Вас-Там-Зовут, я впервые встретила рыцаря, у которого нет коня, доспехов, оружия и чести.

Блеск в его глазах подсказал ей, что она ступила на опасную почву.

— У меня в одном мизинце больше чести, — заявил он, — чем у вас во всем вашем теле де Монфоров.

— Ну нет! — вскричала она. — Моим отцом был лорд Окассин де Монфор Фландрский, — рука ее инстинктивно взлетела к фамильному медальону, который она носила на шее под накидкой.

Он презрительно рассмеялся.

— В самом деле? И, несмотря на это, он позволил вам тяжким трудом зарабатывать себе на жизнь, торгуя шерстью?

Она побледнела. Он не имел права допрашивать ее, никакого права. Благородный дворянин просто поверил бы ей на слово. Она не обязана была ничего ему объяснять и уж наверняка не намеревалась рассказывать ему печальную историю своей семьи.

— А, понятно, — сказал он, и взгляд его смягчился. Голос его странным образом изменился, стал нежнее, и он произнес следующую фразу без издевки: — Вы, наверное, внебрачный ребенок?

— Нет! — взорвалась она. — Я — не внебрачный ребенок! Не смейте называть меня так! Мои родители были женаты по-настоящему! Мой отец не виноват в том, что…

— Что… — Он выжидающе замолк.

Забота в его глазах казалась искренней. Но она отнюдь не собиралась рассказывать первому встречному об унизительных обстоятельствах своего рождения. Она выпрямилась.

— Мы поедем в лагерь торговцев шерстью, — холодно бросила она ему, — и там вы меня оставите… одну.

Он покачал головой.

— Я не оставлю вас нигде. Вы можете оказаться в большой опасности. Я дал клятву обеспечить вашу безопасность, и я…

— Безопасность? А кто обезопасит меня от вас самого и вам подобных? — Она покачала головой. — Нет, я не нуждаюсь в вашей защите. У меня есть слуга, Гарольд…

— Тот старик?

— Он… сильнее, чем выглядит.

Цыган закашлялся. Лине сжала кулаки в складках своей накидки. Дункан прикрикнул на лошадь, и повозка тронулась с места.

— Я позволю вам сопровождать меня только до ярмарки, — заявила она, делая вид, что у нее есть хоть какой-то выбор.

Он не ответил. Она уже достаточно изучила его, чтобы принять молчание за знак согласия, но сейчас спорить было бессмысленно. Как только они окажутся в лагере торговцев шерстью, у нее появится возможность заручиться поддержкой Гарольда и всей Гильдии торговцев шерстью. И тогда она от него избавится.

Да, и, скорее всего, больше уже никогда не увидит.

И, соответственно, никогда не узнает, зачем он носит эту убогую бороду, почему называет себя рыцарем и почему так настаивает на ее защите. Но ее это уже не касалось. У нее была собственная жизнь — жизнь с тканями и красителями, числами и отчетами, прибылями и налогами, — комфортная, обеспеченная, предсказуемая жизнь. У нее не было времени для эксцентричных цыган и их головокружительных рыцарских фантазий.

Она вздохнула и сложила руки на коленях, размышляя о том, с каким, должно быть, укором сейчас на нее с небес смотрит ее отец. Она впервые находилась в столь близком соседстве с простолюдином. И, вероятно, в последний раз. И, поскольку она больше никогда не увидит этого цыгана, она решила, что не будет особого вреда, если она украдкой еще раз взглянет на него, что называется, одним глазком, исключительно в познавательных целях.

Интересно, кто он такой? Кулаки, сжимавшие поводья, были массивными, с выступавшими венами. Это были руки, привыкшие к тяжелому труду. Его бедра, находившиеся к ней слишком близко, чтобы она чувствовала себя в безопасности, были длинными и мускулистыми под измятыми рейтузами, совсем как у рабочего. Но, тем не менее, в нем ощущалась некая ленца, чувственная томность, как если бы он никогда не занимался тяжелым трудом.

Ну и потом, его поведение. Без сомнения, он был вульгарен и невоспитан, как последний крестьянин, тем не менее он обладал природной властностью и речью человека благородного происхождения.

Его одежда красноречиво рассказывала о своем хозяине. Хотя шерсть, из которой были сшиты его узкие штаны, была грубой и изъедена молью, а его кожаные сапоги — изрядно поношенными, плащ был сшит по последней моде из тончайшей английской шерсти. На изготовлении этого предмета его туалета явно не экономили.

Сам собой напрашивался еще один вывод. Мужчина, очевидно, был вором.

— Должно быть, вам пришлось выложить изрядную сумму за этот плащ, — тихо проговорила Лине, окидывая его оценивающим взглядом.

Он ухмыльнулся:

— По правде говоря, его мне подарили.

— Подарили! — она закатила глаза. — Не сомневаюсь, что при этом к горлу дарителя был приставлен кинжал. Это слишком дорогая одежда, чтобы ее отдали просто так. Собственно говоря, вы попросту оскорбляете ее тем, что носите.

— В самом деле? — уголки его губ слегка изогнулись. — Вы считаете, что я должен был выбросить его? — он прищелкнул языком. — А, нет, маленькая вы хитрюга. Я понял, в чем заключается ваша хитрость. Вам не удастся так легко заставить меня избавиться от одежды.

Он рассмеялся своим глубоким гортанным смехом, а Лине почувствовала, что снова густо покраснела.

— Что касается якобы оскорбления моей одежды, должен вам возразить. Я с благодарностью принял ее в дар и очень ценю ее, — его губы дрогнули от сдерживаемого смеха, — в отличие от кое-кого, на кого я бы не хотел показывать пальцем. Я слышал байку об одном капитане, который щедро подарил четыре бочонка своего лучшего испанского вина некому коммерсанту, который не оценил его стоимости. Глупая девушка разлила их содержимое по настилу пирса прямо у него на глазах.

От удивления она едва не свалилась с козел. Она резко развернулась к нему.

— Что вам об этом известно? — выпалила она.

— Достаточно.

Она начала расправлять складки на юбках, а потом вперила свой взгляд куда-то ему в переносицу.

— Я восстановила справедливость. Эль Галло украл у моего отца товары… — она намеревалась остановиться, полагая, что не обязана что-либо объяснять этому цыгану, но что-то в его лице, какое-то поощрительное и подбадривающее молчание вынудило ее продолжать. Она опустила взгляд на свои сложенные руки. — Мне вовсе не нужно было это вино — дело было не в нем. Но кто-то должен был положить конец воровству. Вот почему я вылила его.

Она покосилась на цыгана. Черт бы побрал ее болтливость, она и так рассказала ему слишком много. В его глазах отразилась целая гамма чувств, нечто трудноуловимое и неописуемое — изумление, жалость, восхищение. Ей не понравилось, что он так на нее смотрит. Это было чересчур… интимно. Даже если придется дорого заплатить за это, она поклялась, что больше не скажет этому мужчине ни слова.

Она сидела к нему так близко, что видела, как в его сапфировых глазах танцуют крошечные искорки, столь же неуместные там, как серебряные нити, вплетенные в грубую вайдовую одежду простолюдина, и столь же загадочные, как и сам этот человек. На лоб, словно черная молния, упала прядь волос, придавая ему опасный вид. Его соблазнительные пухлые губы слегка раздвинулись, позволяя ей увидеть ослепительно белые зубы.

Вдруг она поняла, что он очень красив. И сразу же вспомнила то, что он — простой крестьянин. Она перевела взгляд на дорогу впереди.

Дункан в стоическом молчании вынес учиненную ему придирчивую инспекцию. Когда он остановил старого пони перед палаткой де Монфоров, Лине так пристально и внимательно оглядела его с головы до ног, что у него не осталось сомнений в том, что бедная девушка раньше в глаза не видела мужчин.

— Гарольд! — окликнул Дункан, отчего слуга выскочил из палатки, разинув от удивления рот. Он бросил старику поводья. — Благодарю, — сказал он, сопроводив свои слова поклоном.

Лине легко спрыгнула с повозки, явно раздосадованная фамильярным обращением с ее слугой. Она разгладила юбки и откашлялась.

— Послушайте, — произнесла она тихо. — Если вам нужны деньги…

Он ухмыльнулся — она снова предлагала ему деньги.

— Как я уже говорил вам раньше, мне не нужны деньги. Моя семья достаточно богата.

Она смотрела на него с таким отчаянием, что ему стало смешно. Он решил, что изумление в его глазах только усиливает ее раздражение.

— Вы не уйдете? — переспросила она.

Он с комическим сожалением отрицательно покачал головой.

Она пробормотала что-то себе под нос сквозь стиснутые зубы и начала выгружать из повозки рулоны материи. Ее движения были резкими, свидетельствующими о ярости, бушевавшей в ее душе. И, хотя она мечтала о том, как бы отделаться от него, оба понимали, что вряд ли она может позволить себе устроить оживленную перебранку на ярмарке. Кроме того, он имел законное право находиться здесь. Ярмарка считалась общественным мероприятием.

Но эти соображения не могли помешать высказать вслух все, что она о нем думает. Она не унималась, и до него долетали отдельные слова — «презренный простолюдин», «надоедливый цыган», «бери деньги и убирайся».

Усмехаясь, он слез с повозки и стал перед входом в палатку, чтобы ничто не мешало ему наблюдать за происходящим.

Она подбирала материю так, как художник подбирает краски, — серая камвольная ткань и красно-коричневая шерстяная ткань черного цвета типа черного сукна в зеленую полоску, ткани всех оттенков синего и даже ярко-красная испанская. Ее роскошные волосы обрамляли лицо, словно вуаль сарацинки-танцовщицы. Когда ее нежные пальчики нежно гладили раскладываемые товары, разнообразные по текстуре, он против воли вообразил, как те же пальчики ласкают его тело, и испусти тяжкий вздох.

Не успела Лине разложить все свои образцы, как появился золотоволосый знатный господин, прицениваясь к отрезу желтой ткани.

— А, камвольный шафран, — заметила она, и на губах ее расцвела очаровательная улыбка, несмотря на то, что она явно пребывала не в лучшем расположении духа. — Этот цвет получается после применения редкого экзотического растения, сэр. Если мне будет позволено высказать свое мнение, он прекрасно подходит вашим волосам.

Мужчина был явно польщен ее комплиментом. Глаза у него засверкали, и он одобрительно провел рукой по ткани.

Дункану он не понравился. И еще ему не понравилось, как Лине с ним разговаривает: она будто уговаривала его не ограничиваться покупкой только ткани. Он выпрямился и грозно взглянул на покупателя. Тот смутился и быстро отошел.

Лине резко развернулась к цыгану, сжав кулачки.

— Что вы себе позволяете? — прошипела она.

— Я никогда не доверяю мужчинам, которые носят желтое, — нагло заявил он, сокращая дистанцию между ними.

Она смотрела на него так, словно он свалился с луны.

— Ваша выходка только что обошлась мне в целое состояние. Вы хоть представляете, сколько стоит эта камвольная ткань?

Он прищурился.

— Я не стану учить вас продавать ваши ткани, а вы предоставьте мне решать, как лучше защитить вас.

— Я уже говорила вам, что мне не нужна ваша защита, — выпалила она.

Но тут к лотку подошли две молодых леди, и Лине поневоле пришлось взять себя в руки и снова улыбаться. Дункан вежливо кивнул симпатичным служанкам. Те захихикали. Лине загородила его собой, пытаясь привлечь их внимание к отрезу нежно-голубого цвета, но они только мельком взглянули на ткань. Их не интересовала материя, которую могла предложить Лине. Их интересовал он. Он подмигнул одной из них. Служанка покраснела и пробормотала что-то своей подружке, прикрывая рот ладонью.

— Что-нибудь уже привлекло ваше внимание, леди? — насмешливо спросил он, обводя широким жестом ткани, разложенные на лотке.

Девушки снова захихикали. А потом, или от смущения, или не зная, как вести беседу далее, они поспешили прочь, очаровательно взмахнув ресницами на прощание.

Лине одарила его испепеляющим взглядом.

— Вы мешаете мне работать.

Он с поклоном удалился в менее приметное местечко позади прилавка.

— Мои извинения, — произнес он, хотя совсем не чувствовал себя виноватым — он наслаждался своим положением.

— Тебе, цыган, может, и не нужны деньги, зато они нужны мне.

Он фыркнул.

— Учитывая, сколько вы унесли из сундуков де Ваэров, я бы сказал, что вы можете прожить остаток жизни в комфорте и достатке. Хотя этот остаток и вправду может оказаться очень коротким для того, кто осмеливается оскорблять морских разбойников.

Она буквально онемела от удивления.

— Леди Алиса заплатила не завышенную цену за выбранные ткани, — защищаясь, заявила она. — Что касается морских разбойников…

— Морских разбойников? — вмешалась краснощекая толстуха, рассматривавшая черное сукно. — Это что, краденые товары?

— Вовсе нет, — поспешила уверить ее Лине, бросив грозный взгляд на Дункана. Он послушно перешел на дальний конец лужайки, но перед этим одарил ее своей самой очаровательной улыбкой. Он расслышал, как она защебетала: — Это все добыто честным трудом, миледи, и как вы умно поступили, обратив внимание на этот черный в зеленую полоску материал.

Впереди долгий день, решил он, прислонившись спиной к вязу и скрестив на груди руки. И еще ему предстоит достойная Геркулеса задача — отгонять мошенников от его ангела с живыми блестящими глазками, дразнящей улыбкой и божественной фигуркой.

Легкая улыбка заиграла на его губах. Да, ему предстоит дьявольски трудная работа. Но ведь кто-то же должен охранять ангелов здесь, на земле.